Глава шестая

Рейф оставил дверь сарая открытой, чтобы впустить последние остатки света и заодно напомнить этой женщине, что он не теряет бдительности. Следовало бы посадить ее под замок и не знать никаких забот, но оказалось, что он не может так поступить. Наверное, смог бы, если бы она вскипела от злости, если бы разразилась громкой бранью или же ударилась в слезы. Однако достоинство, с каким она держалась, тронуло в нем давно забытую струну.

Простая истина, что он понимает ее страх, жуткое ощущение беспомощности и бессилия, а потому не может не сочувствовать ей, резала душу ножом. Эта женщина, будь она неладна, напоминала ему его самого десять лет назад. Он вспомнил, как скрылся за упрямой гордостью, пока его душу планомерно разрушали сначала на суде трибунала, затем на плацу. Он вспомнил, как пытался изобразить безразличие, когда на его лодыжках закрепляли кандалы, когда погнали на виду у Аллисон и бывших однополчан к фургону, который должен был доставить его в тюрьму. И он вспомнил, как скрывал отчаяние за маской непокорной дерзости, когда впервые перед ним захлопнулась дверь камеры и он понял — пройдет десять лет, прежде чем он увидят что-нибудь другое.

Все это он теперь разглядел в Шей Рэндалл — отчаяние, гордость, дерзость — и зауважал ее за то, что она бросает ему вызов и в то же время понимает, насколько далеко может зайти. Он знал: она попытается бежать, потому что он сам пытался. Да в то время он вообще ни о чем другом не думал. Сидя на гауптвахте в форте, он предполагал, что рискнет по дороге в тюрьму, но кандалы на ногах, соединенные короткой цепью, сделали побег невозможным.

Из тюрьмы Огайо он пытался бежать дважды. Во время первой попытки его предал один из заключенных. Вторая попытка также потерпела неудачу. Он несколько месяцев рыл подкоп, но таким же путем немногим раньше сбежал генерал конфедератов Джон Морган вместе с несколькими офицерами из соседнего блока. В результате во всех камерах провели тщательный обыск. Подкоп Рейфа был обнаружен, а он сам отправлен в карцер.

Он погладил гнедого коня, которого Бен купил в Огайо. Конь отъелся, шкура у него теперь была гладкой и блестящей. Рейф каждый день тренировал животное, обучал сложным трюкам, учил угадывать малейшее желание всадника. Он всегда умел обращаться с животными, и общения с ними ему очень не хватало в тюрьме. Рука Рейфа скользнула по гладкому боку, и гнедой повернул голову, чтобы потыкаться носом ему в плечо.

Рейф почесал ему ноздри.

— Заскучал, старина? Мы ведь сегодня с тобой не работали.

Конь тихо заржал.

— У нас визитер, — сообщил Рейф. — Гостья.

Он выглянул в дверной проем и увидел, что она сидит на пеньке, застыв в грациозной позе, как статуя, и положив Руки на этюдник.

Длинная коса девушки свешивалась до середины спины, и ему стало любопытно, каковы ее волосы на ощупь. Наверное, такие же мягкие, как ее щека. Он сам не понимал, зачем только дотронулся до нее, к тому же через секунду пожалел о содеянном. Этот непроизвольный жест явно обидел ее, несмотря на мимолетное мгновение, когда ему показалось, что…

Он слишком долго просидел в тюрьме. И теперь ему начало грезиться черт-те что: будто бы она обрадуется его прикосновению. Ласке клейменого преступника! Ну и дурака же он свалял, но больше это не повторится.

Стараясь заглушить презрение к самому себе, он сунул руку в мешок с овсом и протянул пригоршню коню. А ведь он еще никак не назвал гнедого, не подобрал подходящей клички. С Абнером когда-то было совсем по-другому. Тут Рейф вспомнил, что ему еще предстоит забрать мышонка из хижины. Наверняка мисс Рэндалл и Абнер не уживутся под одной крышей.

Рейф в последний раз похлопал коня, вышел и тщательно запер дверь на замок.

Шей продолжала сидеть не шевелясь, устремив неподвижный взгляд на звездное небо, словно от этого зависела ее жизнь. Внезапно до Рейфа дошло, что, вероятно, Шей Рэндалл волнуется по поводу предстоящей ночи. Было время, когда стоило ему захотеть — и он мог заполучить почти любую женщину. А теперь кто, кроме шлюхи, согласится спать с мужчиной, носящим клеймо вора и предателя? Никто, даже дочь человека, который, по существу, является и тем и другим.

Подойдя ближе, Рейф ясно разглядел при свете почти полной луны ее лицо. Когда он заговорил, голос его прозвучал хрипло:

— Я пришел забрать скатку. Обычно я сплю на воздухе. Вы будете спать в доме.

Огромные серо-голубые глаза встретились с ним взглядом. В них угадывалось облегчение, но это никак не задело его умерщвленную душу.

Девушка кивнула.

— Я запру дверь, но окно оставлю открытым, — сказал он, стараясь не обращать внимания на то, как она выглядит при лунном свете: нежная, зовущая, чуть взъерошенная. — Сам лягу под окном, и учтите — сплю я очень чутко.

Если она и услышала предостережение в его голосе, то не подала виду. Он пожал плечами, ругнув себя, что приведен в замешательство не меньше ее, и ушел в хижину.

Слегка прикрыв за собой дверь, он тихо посвистел, и из-под кровати вылез Абнер, поблескивая яркими глазками-бусинками. Рейф свернул свою скатку, захватил толстую шерстяную рубашку, затем нагнулся и поднял Абнера. Оглядел комнату. На столе лежал кусочек сухого мяса, наполовину обгрызенный. Наверное, Шей Рэндалл оставила его здесь, а мышонок воспользовался ситуацией. Рейф ухмыльнулся, представив, как она вернется и найдет травленный мышью кусочек, но тут же отказался от этой идеи. Она и так напугана, хоть и храбрится, и незачем запугивать ее еще больше.

Рейф завернул Абнера и кусочек мяса в шерстяную рубаху и вышел вон.

Теперь она стояла и неуверенно смотрела на хижину, а он слегка поклонился, показывая рукой на дверь, приглашая девушку войти.

Приглашая?

Приказывая.

Шей подавила негодование и зашагала к дому, не выпуская из рук этюдника. Она бросила взгляд на саквояж, но Рейф покачал головой. Будь он проклят!

В комнату просачивался крошечный лучик света, и Шей как раз зажигала свечу, когда Рейф внес саквояж. Она видела, как он открыл его и перебрал одежду. Возмущению Шей не было предела, особенно когда он добрался до белья, а еще она ощутила уже знакомый прилив тепла.

— Удовлетворены? — наконец поинтересовалась она. Он приподнял брови.

— Едва ли, — произнес он опять двусмысленно. И начал нарочито ее рассматривать, окидывая с ног до головы раздевающим взглядом, от которого она вся затрепетала. — Интересно, как вы смотритесь в одном из этих платьев.

Она тут же решила, что не станет переодеваться, даже если рубашка с брюками совсем придут в негодность. Его губы скривились в подобие улыбки, и она поняла, что он опять прочитал ее мысли. Затем он повернулся и вышел, закрыв дверь и заперев ее на замок.

Шей огляделась в поисках мышки. Кусочек высушенного мяса исчез. В комнате появилось ведро с водой и жестяная кружка. Шей подошла к окну и выглянула наружу. Постель была разложена в нескольких футах под окном, но самого Тайлера она не увидела. Шей отодвинулась назад, чтобы он ее не заметил, но в то же время чтобы не терять из поля зрения неба. Хоть что-то знакомое. И все же одиночество, которое успело поселиться в ее душе, усилилось.

Шей уже ничего не понимала — ни новых инстинктивных ощущений, ни таинственного томления, ни того, почему исчез страх.

Злость осталась, а страх исчез, и в этом не было абсолютно никакого смысла. Ей следовало бы бояться, ведь она оказалась неизвестно где, рядом с изгоем, люто ненавидящим человека, который, вероятно, приходится ей отцом. До Шей донеслось какое-то шуршание, и она подумала, что, наверное, он уже лег спать. Девушка подошла к этюднику, вынула карандаш и альбом. Быстро нарисовала по памяти его портрет, застывшие морщины на лице, придававшие ему индивидуальность. Она пыталась передать его суть, но та все время ускользала. Он почти ничем себя не выдал, если не считать горечи, которая была на поверхности. В конце концов Шей сдалась.

Решив не переодеваться в ночную рубашку — слишком уж беззащитной окажется она в таком наряде, — Шей задула свечу и в тревоге прилегла на кровать. В ногах лежали два одеяла, и она натянула их на себя, немного успокоившись.

Под одеялом можно было спрятаться, свернувшись калачиком, как в детстве, когда она пугалась темноты. Но заснуть в этом странном месте с загадочным похитителем на часах Шей так и не удалось. В горах, которые она не знала и не понимала. В тесной каморке, запертой снаружи.

Шей подумала, каково же было ему все те годы, проведенные в тюрьме. Она даже не могла представить такое, понять. За те несколько часов сегодня днем ей казалось — она сойдет с ума. От этих размышлений легче не стало. А вдруг он в самом деле… потерял рассудок. Вероятно, поэтому он и винит во всем Джека Рэндалла.

Шей захотелось снова увидеть мышку. Ей нужно хоть какое-то дружелюбное существо.

Ей нужно…

И тут Шей поняла: она сама не знает, что ей нужно.

Внутри у Рейфа все кипело. Беда была в том, что он на самом деле не знал, только ли от гнева это с ним происходит. В тюрьме ненависть давалась легко. Еще как легко. Он должен был ненавидеть, чтобы выжить, чтобы подчиняться тюремщикам, считавшим его грязью под ногами. Рейф устремил долгий взгляд в небо. Он поступал так почти каждую ночь. Даже когда шел дождь, он часто оставался на открытом воздухе, впитывая прохладную чистую влагу, а если начинался ливень, то Рейф наскоро сооружал над собой укрытие. Хижина при закрытой двери слишком напоминала тюремную камеру.

Поэтому он оставил окно открытым.

В душе у него шевельнулось сострадание, что очень ему не понравилось. Он не понимал, откуда оно взялось. Уж кто-кто, а дочь Рэндалла не должна была вызвать в нем ни капли сочувствия. Ему следовало радоваться, что сейчас она переживает малую толику того, что когда-то пришлось изведать ему.

Рейф постарался переключить свои мысли на другое.

Бен разведал, что через шесть дней на ближайшую станцию прибудет жалованье для рабочих. Поэтому Бену поручено собрать всю команду здесь. Но целых шесть дней придется провести с мисс Шей Рэндалл, а затем ничего не останется, как запереть ее в хижине, когда они отправятся на дело.

Нужно держать дистанцию. Нужно избегать взгляда этих глаз, в которых любопытство мешалось с тревогой. По крайней мере страха в них почти не осталось. Ему не хотелось вызывать испуг у женщин и детей, пусть даже у дочери Рэндалла. Но затем он подумал о своей руке и понял, что всегда будет внушать им ужас. На несколько часов он об этом забыл. Почти забыл страх на лице мисс Шей Рэндалл, когда она увидела клеймо.

И ненависть нахлынула вновь.

— Что ты здесь делаешь, черт тебя подери? — спросил Джек Рэндалл, входя в комнату.

Он был высок и широкоплеч, но не толст, все еще красив в свои неполные пятьдесят, и сохранил улыбку, способную очаровать кого угодно. Эта улыбка, широкая и искренняя, всегда открывала перед Джеком все двери. И ящики с наличностью. И сейфы. Но сейчас ему было не до улыбок. Сэм Макклэри сидел, небрежно развалившись, устроив ноги в заляпанных грязью сапогах на антикварном столике.

— Видишь ли, Тайлер на свободе. Я подумал, он может завернуть к нам. И мне захотелось защитить свои… капиталовложения.

Рэндалл отлично знал, какие капиталовложения имел в виду Макклэри. Шантаж.

Его пронзил гнев. И страх. Он знал еще десять лет назад, что однажды Рейф Тайлер вернется. Он прочел в его взгляде обещание вернуться. Тогда он поверил этому обещанию. Верил в него и сейчас.

Макклэри злорадно улыбнулся. Улыбка его была по-особому отвратительна.

— Тебе тогда следовало добиться, чтобы его повесили. Ну и дурака же ты свалял, когда в последний момент струсил.

— Я не трусил, — огрызнулся Рэндалл. — Я же говорил тебе, что не дам его повесить. Хватит того, что его клеймили. Никогда не думал, что они решатся на такое.

— Просто тот полковник не поверил, что он не связан с южанами, — сказал Макклэри. — И если уж нельзя было Тайлера повесить, то в остальном полковник позаботился, чтобы соблюсти закон до запятой.

Он улыбнулся. Ему понравилась проведенная тогда церемония, но большее наслаждение он испытал, когда сопровождал Тайлера в тюрьму. Он даже сам вызвался исполнить эту обязанность, тогда как других конвоиров приходилось назначать приказом. Макклэри не переносил этого ублюдка — ни того, как тот говорил, растягивая по-техасски слова, ни того, как мягко обращался с подчиненными, ни того, как выговаривал ему, Макклэри, когда он муштровал солдат. Все время вмешивался.

Такому неприятию была еще одна причина — хорошенькая Аллисон, которой Сэм давно домогался. Он завидовал Тайлеру и возненавидел его, когда эти двое обручились. Он тщательно планировал, как оговорить Тайлера, не спеша вовлекая в дело Рэндалла. Это было нетрудно. Рэндалл к тому времени завяз по макушку в хищениях полковой казны, так что выбора у него не было. Но Рэндалл был слабак, он никогда не понимал одной простой истины — разбогатеть можно, только применяя силу, и совсем раскис, мучаясь угрызениями совести, когда несколько его солдат погибли во время последнего налета. Впрочем, Макклэри держал его постоянно на крючке, потчуя время от времени рассказами о жизни в тюрьме и о том, каково это — быть повешенным.

Вину удалось свалить на Тайлера. Капитан-техасец был крепкий парень. Такой все выдержит. К тому же Тайлер родом с Юга. Следовательно, предал собственный народ.

Джек Рэндалл закрыл глаза, вспоминая, какому наказанию подвергли Тайлера десять лет назад. Никогда ему этого не забыть. Воспоминания преследовали его дни и ночи. Никогда ему не забыть обвиняющий взгляд ярких глаз Тайлера, когда к его руке поднесли раскаленное клеймо. В ту секунду Рэндалл понял, что совершил ошибку, которую никогда не исправить и не позабыть.

Он запаниковал, когда Макклэри сказал, что Тайлер начал проявлять к ним излишний интерес, что скоро их выведут на чистую воду и, вполне возможно, они окажутся на виселице. И тогда, внутренне проклиная себя, он согласился с планом Макклэри выступить против молодого капитана с ложным обвинением.

Рэндалл совсем уже собрался дезертировать и пуститься в бега, как он имел обыкновение, прежде чем подозрение падет на него. Но Макклэри пообещал решить их проблему, и Рэндалл сразу ему поверил, потому что героическое прошлое Тайлера позволяло капитану ожидать снисхождения, на которое Рэндалл не смел надеяться. Обдумав все это, он полностью оправдал свой поступок в собственных глазах, как делал уже не раз.

Он даже решил признаться в содеянном после суда, но инстинкт самосохранения не позволил ему пойти на такой шаг. Он струсил. Всегда трусил. Даже рассказы о его подвигах во время отражения атаки южан, напавших на Канзас, были ложью. В тот раз он просто организовал всех на оборону города, а сам в ней не участвовал. Он тогда ни разу не выстрелил. Но его сделали офицером, он не смог отказаться от звания. И очень обрадовался, когда его полк был переведен на дальние рубежи — с предписанием обеспечивать доставку довольствия в армию. Признаться, одной из причин, почему Рэндалл согласился на план Макклэри, было то, что Рэндалл не выносил Рейфа Тайлера. В этом человеке воплотилось все, к чему стремился Рэндалл, но не достиг и никогда не смог бы достичь.

Он потерял Сару, самое дорогое в его жизни, потому что всегда выбирал легкие пути, а это зачастую означало присвоение чужих денег. Когда осудили Тайлера, Рэндалл лишился последнего самоуважения.

Он старался загладить вину, правда по-своему. Тайлеру все равно нельзя было помочь, не подвергая свою жизнь опасности, а чувство вины донимало его все-таки не так сильно, но он дал зарок больше никогда не воровать. Уволившись с действительной службы, он нашел прекрасную долину в Колорадо и купил здесь землю, Оставив и армию и Макклэри в своем прошлом. Попытался вернуть Сару, но она прочла в газете отчет о заседании трибунала и поняла, что виноват во всем он. Сара попросила больше никогда ей не писать и не присылать денег. Он продолжал делать и то и другое, надеясь, что она поймет, как он изменился, но Сара не отвечала на письма, а у него не хватило смелости поехать к ней и увидеть презрение в печальных глазах. Давным-давно, когда она покидала его, он пообещал, что не последует за ней, — это было одно из немногих обещаний, которые он сдержал.

Рэндалл старался помочь жителям долины, передал деньги на строительство церкви и школы, чтобы как-то загладить вину за содеянное, но сейчас он понял, что прошлое не отпустит его.

Рэндалл подумал о налетах, лишивших его денег для рабочих. Первый произошел шесть недель назад, а после него был еще один. Теперь, когда он знал, что Рейф Тайлер вышел из тюрьмы, он понял: Тайлер не остановится, пока не погубит человека, которого считал главным виновником своей беды. Во всяком случае, в тот день он прочитал во взгляде Тайлера это обещание.

А сейчас вновь появился Макклэри, это уже третий визит за несколько лет. Каждый раз он гостит не меньше месяца, бродит по горам. Рэндалл подозревал, что Макклэри являлся к нему не только для того, чтобы вымогать деньги, — он скрывался от закона и использовал ранчо как временное убежище.

Выложив большие суммы за землю и скот, Рэндалл испытывал нехватку наличности, и Тайлер, видимо, нашел его слабое место. А теперь и Макклэри старался еще больше выдоить денег из своего бывшего командира. Джек не представлял, как справиться с обеими проблемами.

Он посмотрел на Макклэри. Господи, как он ненавидел этого типа. И боялся. Макклэри слишком много знал о нем, и, как бы ему ни хотелось, Рэндалл не мог просто так взять и вышвырнуть его с ранчо. Сэм Макклэри самодовольно ухмылялся, ему даже нравилось, что Тайлер бродит где-то поблизости. Но Рэндалл прекрасно понимал, что бывший сержант ненавидит капитана. Рэндалл подозревал, что именно поэтому Макклэри выбрал время для визита: он выследил Тайлера и намеревался сразу покончить с обоими.

— Чего тебе надо?

Макклэри откинулся на спинку стула:

— Ты говоришь, что сидишь без денег. Поэтому у меня есть предложение.

Рэндалл устало взглянул на него. Он знал, что сейчас последует нечто совсем другое.

— Мы знаем, что деньги забирает Тайлер, — сказал Макклэри. — Думаю, его деятельность следует расширить и заняться местными старателями, совершив и на них несколько налетов. Судя по тому, что я слышал, он до сих пор действовал очень избирательно. — Макклэри по-волчьи оскалился. — Как недемократично с его стороны.