Он жил со своей семьей в самой густой чащобе, в глубокой и просторной пещере.
      Отец-вожак был намного старше своих собратьев и жены Заны. Никто не знал в точности, сколько ему лет. А сам он никому об этом не рассказывал. Высокий, крупный, с длинной седой гривой, он озирал сородичей большими своими яркими глазами, садился в центре пещеры, подвернув под себя хвост, и начинал долгий интересный рассказ.
      Волки всегда слушали его, разинув пасти. Так удивительна была его речь. Старый Вергил любил поведать собратьям о давних и далеких походах своих предков, о прошлых битвах волков, о том, как волчьи стаи в древние времена даже воевали с самой Страшной Росомахой Харой. Отец-вожак говорил, что обо всем этом он слышал от своего деда, могучего и мудрого волка, давно ушедшего из мира живых. Вожак помнил все эти были и, когда сытая стая собиралась в пещере, и острым любопытством горели глаза волков, он начинал свой рассказ. В стае было двенадцать зверей — сильных и смелых, и его семья пользовалась в Лесу уважением.
      Внезапно вожак прервал рассказ и насторожился, остальные волки тоже тревожно замерли, повернувшись к выходу из логова. Все услышали, как снаружи раздался какой-то шум, хлопанье крыльев, рычание.
      Вожак кивнул, и тотчас его брат Гарт и сестра Лика скользнули к выходу и почти сразу же вернулись в пещеру.
      — Там сова Неясыть и росомаха Куга просят тебя, отец, поговорить с ними. — Гарт докладывал и заметно волновался. Острые, заросшие густой шерстью уши волка вздрагивали, нижняя губа тревожно оттопыривалась, вожак заметил это.
      Гарт назвал вожака отцом, и это было обычным обращением всех членов стаи. Только изредка взрослые волки решались называть его по имени. Лика молча стояла позади Гарта, с беспокойством глядя на отца-вожака.
      Старый волк встал, встряхнул седой гривой, расправил грудь.
      — Пусть войдут! — сказал он, задумчиво глядя перед собой.
      Росомаха Куга, невысокая — намного ниже и меньше среднего волка, — держалась гордо, солидно, расправив свою длинную, сходную с медвежьей, коричневую шерсть, уверенно, стоя перед седым вожаком на крепких когтистых лапах. Сбоку от нее, чуть сзади, сидела, сложив крылья, желтоглазая Неясыть. Все молчали.
      Наконец Куга заговорила первой:
      — Мы пришли к тебе, старый Вергил, потому что твое племя — волки — самое сильное в Лесу. Все одиннадцать волчьих стай нашего Леса считают тебя главным и самым мудрым. Вы очень редко собираетесь вместе, но все знают, что вас много, что, когда вы соберетесь, нет в лесу силы, равной вам. Мы пришли к тебе, старый Вергил, потому что все в Лесу считают тебя самым справедливым, мы пришли к тебе, старый Вергил, потому что ты один поймешь нас. Мы пришли к тебе вдвоем, потому что у нас разногласия.
      — Я слушаю тебя, росомаха Куга.
      — Мы пришли к тебе, старый Вергил, потому что в Лесу готовится злодейство. Опять Леший фарг со своими выбрал жертву и собирается утянуть безвинных зверей в свою Канаву. Мы молчали всегда, во все времена. Мы не вмешивались в болотные дела ведьмы Брехи и синего Фарга. Но сколько я живу в Лесу, всегда в нарушении Закона Леса обвиняли легкомысленных зайцев, косуль, белок. Только с ними и расправлялись в Казнительной Канаве. Но теперь случилось то, что должно было когда-нибудь случиться: Леший и Бреха пошли дальше, сегодня подлешик Фир объявил нарушителями Закона Леса семью барсуков. Я сама слышала, как он сказал сорокам, что семья степенного Тина слишком разжирела. Что!ин жирный, его жена — Тина — жирная и все барсучата жирные. Не иначе, как они незаконно добывают корм, громко заявил сорокам подлешик. И они понесли эту весть по Лесу. Уж теперь он не отступится. Я знаю, он впивается в жертву, как июньский клещ… Что нам делать, старый мудрый Вергил. Если мы не заступимся за семью степенных барсуков, свершится злодейство, разрушающее главные устои Леса, ведь барсуки — это самая примерная трудолюбивая и мирная семья.
      Росомаха замолкла.
      Волки молчали. Молчала Зана, Гарт, Лика, другой брат Зер.
      Молчала Неясыть.
      Старый волк сделал шаг в сторону совы и, глядя на нее в упор, спросил:
      — И что же у вас за разногласия?
      Куга также уставилась в желтые глаза Неясыти и ждала.
      — Мне тоже не нравится эта затея с барсуками, но я не хочу, не могу идти против ведьмы Брехи, — глухо сказала сова, — ведь не кто-нибудь, а моя великая прародительница, мудрая желтоглазая Урга объявила ведьму Бреху Царицей Ночи!
      Волки негромко заговорили, возник гул в пещере. Звуки волчьего говора отражались от сводов, множились, многократно повторяясь, и, казалось, сама пещера бормочет приглушенными волчьими голосами.
      Старый вожак поднял голову, и все смолкли. Он внимательно посмотрел на мохнатую Кугу, и она, немного помолчав, произнесла:
      — Мой род тоже древний. Не менее древний, чем твой, желтоглазая Неясыть. Но моя прародительница не восхваляла ведьму Бреху, не провозглашала ее Царицей, а билась с ней насмерть и погибла. У меня с ведьмой свои счеты, уходящие в далекое прошлое.
      Звери снова помолчали. Глаза волков светились в темноте логова почти так же ярко, как глаза гостьи-совы. Было тихо. Только взволнованное дыхание зверей нарушало тишину да негромкий шелест березки на ветру у входа в пещеру.
      И тогда заговорил старый вожак:
      — Я не скажу сколько мне лет, вам это не надо знать. Я скажу только, что, когда еще не было на земле ни Страшной Росомахи Хары, ни ведьмы Брехи, ни синего Фарга, уже тогда мои предки-волки ходили след в след длинными снежными дорогами, и выли на луну звонко и гордо, протяжно и призывно. Мой древний род велик и живуч, и от имени его я объявляю вам: во все времена здесь существовал один закон — Закон Леса. Он гласит, что убивать можно только на охоте. Никому не позволено убивать иначе. Отныне мы потребуем соблюдения Закона. И не только барсуки, — ни один заяц не будет больше утянут в Казнительную Канаву. Пусть там гниет одна болотная жижа. Без жертв. Мы не признаём отныне власти Царицы Ночи. Мы и раньше ее не признавали, но не вмешивались в ее дела. А теперь вмешаемся. И если синий Фарг и ведьма Бреха отныне нарушат Закон Леса, я соберу всех волков, и в Лесу начнется такая война, от которой задрожит земля, закачаются деревья и выйдут из берегов реки. Раскрой широкие крылья, желтоглазая Неясыть, и отнеси эту весть своей Царице Ночи!

      Он выглядел плохо. Вот уже лет сто, как щеки, губы его, да и живот опухли, стали одутловатыми и совсем синими от постоянной сырости и грязи, которые очень любил старый Леший. В теплые летние дни, когда было сухо в Лесу, он избегал выходить на свет, прятался от солнца, забирался в самую глубину своей Канавы, где отсиживался в болотной жиже, дожидаясь ночи или дождливой сумрачной погоды.
      Место, где отдыхал сейчас синий Фарг, было известно всему Лесу и наводило ужас на лесных обитателей. Это знаменитая Казнительная Канава держала в страхе многие поколения зайцев, белок, косуль, и даже оленей. Этой Канавой звери пугали детей, а птицы облетали ее далеко стороной. Она была бездонна, и много жертв было утоплено в ее черной ледяной жиже.
      Старый Леший не был кровожаден. Он просто по своему положению в Лесу являлся Главным Кровососом. Но крови вовсе не пил. Он был хозяином Канавы, и считалось, что с жертвами расправляется он сам. Однако это было не совсем так. Жертву выбирал подлешик Фир. Он, как Главный Вынюхиватель, долгими ночами подслушивал, подглядывал и, конечно, вынюхивал.
      Когда жертва была выбрана, подлешик продолжал собирать наушные, подносные, подметные и зашиворотные факты. Это было необходимо, чтобы перед расправой обвинить жертву в нарушении Закона Леса. Тогда расправа становилась неизбежной и беспрепятственной. Никто не вникал в тонкости дела, и все считали, что все делается по закону. Хотя где-то в глубине души и барсуки, и ежи, и даже волки сомневались. Но поскольку их самих это вовсе не касалось, они молчали. А сомнения зайцев и их возражения никого не беспокоили, и расправы продолжались.
      Сам Фарг почти не выходил из Канавы, виновные доставлялись прямо сюда. Приводил их подлешик. И никто не осмеливался сопротивляться ему, зная, что он выполняет волю ведьмы и Лешего, и за ослушание вина падет на все племя.
      Фарг проводил долгие месяцы в сырости и холоде, но никогда не мерз. Его согревала густая и длинная шерсть, которой он оброс еще в далекие годы молодости. Теперь она, теплая, местами жесткая, как щетина, поседела, но согревала не хуже, чем прежде. И только губы, щеки, уши и живот около пупка — были голыми и показывали всем, кто осмеливался взглянуть на Лешего, что Фарг — действительно синий, как и звали его в Лесу.
      Полное его имя было: Фарг-Татаул I. И хотя он не носил высшего титула, как, например, Царица Ночи Бреха, но, однако, имя имел с приставкой «первый», как подобает только особам, царствующим в Лесу. Об этом всем было известно.
      Подлешик — наоборот, и имени громкого не имел и, в отличие от хозяина, был безволосым. Только на голове, — с очень сморщенным, как сушеный гриб, личиком, — остались седые, цвета лишайника-ягеля, волосы. Уши у него были большие и оттопыренные. И что удивительно — правое ухо было вдвое больше левого и заслоняло более половины его маленькой головы. Неизвестно, было ли оно таким от рождения или разрослось из-за постоянного подслушивания — подлешик подслушивал только правым ухом.
      Носил он какие-то засаленные черные брюки. Выменял их на корягу лет семьдесят назад у знакомого домового в лесной, покинутой людьми деревне.
      Не только подбором жертв и подготовкой обвинений, но и самой расправой занимался подлешик. Увлеченно и с удовольствием. Несчастные зайцы и косули жалобно плакали, и это доставляло ему радость. Он никогда не улыбался, но его сморщенное старое личико, его узкий морщинистый лоб, прикрытый седой челкой, словно излучали в такие минуты восторженный свет победы, власти над беззащитным зайчонком или белочкой. Только ради этих мгновений расправы, безграничной власти над жизнью и смертью жертвы, он и выполнял большую и трудную работу Главного Вынюхивателя.
      Синий Фарг очень ценил подлешика и уважал. Где еще найдешь такого аккуратного и трудолюбивого в своем злодействе помощника? Ведь единственной платой за его труд была расправа над жертвой. Больше платить было нечем. Но подлешик Фир и не ждал платы. То, чем ему платили, было для него дороже всего.
      Старый Леший не получал наслаждения, как Фир, от расправы. Но давно уже привык к этому действу. Тот, кто очень долго руководит казнью или расправой, привыкает к этому, как к обычному, даже необходимому факту жизни. Если бы вдруг кто-то сказал Фаргу, что обвиняемый не виновен, и его надо выпустить из Казнительной Канавы, Леший бы просто не понял этого. Такого не бывало никогда. Если уж кого притянули сюда, тот отсюда не выйдет ни живым, ни мертвым.
      Иногда в день казни к Канаве приходила и Бреха. Посмотреть на жертву, покуражиться. Именно приходила. Вот уже четыреста лет, как ведьма не могла летать. После той памятной битвы со Страшной Росомахой Харой. Тогда, в пылу борьбы Бреха не заметила тяжелого ранения, нанесенного когтями Росомахи, и даже улетела в горячке. Но на следующую ночь уже не только летать не могла, не сумела даже подняться.
      Год она пролежала в корнях старой лиственницы, излечиваясь ее соками и духом. Потом окрепла, поправилась, но летать уже не смогла никогда. Правда, она прыгала, прыжки ее были длиной в тридцать, сорок, а то и пятьдесят шагов. Это был небольшой полет, но подняться над деревьями Бреха уже не умела. Увечье оказалось неизлечимым.
      Ведьма редко навещала синего Фарга. Ей было приятно, как и подлешику, наблюдать за муками жертвы, но Бреха была очень занята. Ей всегда не хватало времени в ее упорной многовековой работе над поиском нового чудодейственного Зелья Власти. На это зелье она возлагала очень большие надежды. Найдя его, она не только станет летать, она обретет неимоверную силу над Лесом. И над синим Фаргом, с которым она, Царица Ночи, была, к сожалению, пока на равных. И над этими волками, и главное, над их седым вожаком Вергилом, над которым (только она это знала!) ведьма не имела никакой власти.
      Все ночи напролет, иногда даже днем, закрывшись наглухо от дневного света, Бреха плавала в ядовитых парах в Черном Шалаше на Холме Тревог, куда не смела залетать ни одна птица, даже желтоглазая сова Неясыть, единственная из всех, к кому ведьма относилась терпимо.
      Старый Леший не особенно радовался, когда его навещала Бреха. Он знал, чувствовал, видел, что ведьма очень недовольна тем, что он, синий Фарг, а не она, Царица Ночи, владеет Казнительной Канавой, и при помощи Канавы держит в страхе лесных жителей. И он знал, что она ищет: столетие за столетием пытается получить свое проклятое могучее зелье, которое выполнит все ее желания. Внезапно в Канаву плюхнулся подлешик. Почтительно склонив голову, он встал на корточки перед Фаргом.
      — О великий! — прошепелявил подлешик, — есть важная и приятная новость!
      — Ну?! — вопросительно булькнул синий Фарг.
      — Это паршивое семейство барсуков нарушило Закон Леса!
      — Доказательства?
      — Они все жирные! И сам барсук-отец Тин жирный, и его жена — Тина — жирная, и барсучата — жирные, — смакуя слова, мечтательно прошепелявил подлешик.
      — Объясни! — старый Фарг уже чувствовал что-то интересное, но еще не понял сути обвинения.
      — О великий! Раз они жирные, значит, много и вкусно едят, значит, незаконно добывают корм, значит, нарушают Закон Леса. Вкусно и много есть по закону можешь только ты, о великий!
      — Да, это правильно, — задумчиво произнес синий Фарг-ладно, действуй. Но не забывай: мы — законники!
      — Я всегда это помню, о великий! Наше слово — закон для всех! Хе-хе-хе! — подлешик всегда заканчивал доклад негромким смешком. Это было уже чем-то вроде ритуала.
      — Постой! — вдруг забеспокоился Леший, — барсуки это все-таки не зайцы и не косули, Тин и его семья пользуются уважением в Лесу, как бы за них не вступились.
      — О великий! Не беспокойся! Я сумею всем показать, какие они незаслуженно жирные! Это увидят все! Я умею это делать! — с жаром зашипел Фир.
      — Подожди, — снова пробулькал старый Фарг, — я должен подумать.
      Стояла сонная ночная тишина. Над Канавой клубился светящийся во мгле туман. Пахло кубышками, багульником и мхами. И даже чуткий и независимый камыш боялся шелохнуться во время важной и тайной беседы Лешего с под-лешиком.

      Она торопилась. Она знала, что время еще есть и знала, что его мало. Слежка и подготовка казни длится обычно одну-полторы луны. Во всяком случае ночей двадцать несчастные барсуки еще будут живы наверняка.
      Куга шла. Упорно, торопливо, через леса и овраги, переплывала реки, обходила озера. Она шла к деревне, к человеческому жилью.
      Она и сама не могла себе объяснить, почему двинулась в дальние края из родного Леса. Но предчувствие беды тянуло ее к людям. Ей казалось, что именно там она найдет великую помощь в борьбе за правду в Лесу. В борьбе с всесильной ведьмой, могучим синим Фаргом и его кровожадным подлешиком. Или найдет помощь у людей, или отыщет ключ к этой помощи, победе над Брехой и лешими.
      Ей хорошо запомнились рассказы любимой старой бабушки Серой Росомахи, которая знала и помнила так много, что ее седая голова была даже больше волчьей. Все удивлялись этому и уважали Серую Росомаху. А она очень любила и баловала еще маленькую тогда Кугу — веселого, озорного росомашонка. Но главное, из большой любви к внучке Серая Росомаха поведала маленькой Куге важные тайны. Но Куга тогда была совсем маленькой, она больше играла, чем думала о жизни, о своем будущем. Став уже взрослой, Куга помнила бабушкины рассказы: о тайнах земли, о скрытых силах зверей, природы, о ее волшебстве. Но какие-то очень важные вещи Куга забыла… Она чувствовала это и очень тревожилась.
      Куга никогда не видела людей, и знала их только по рассказам бабушки. В ее воображении люди были очень пугающими существами. Однажды бабушка раскрыла Куге одну из самых тайных тайн, которую Серая Росомаха узнала когда-то от своей бабушки. Оказывается, их великая прародительница Страшная Росомаха Хара прежде была человеком! Но силы природы наказали ее, потому что она была очень злым человеком, и превратили в Страшную Росомаху. А она за это мстила всему живому в Лесу…
      Куга и верила, и не верила в эту тайну, она и гордилась, что ведет свой род от людей, и страшилась, вспоминая все, что слышала о Росомахе Харе.
      Две ночи и два дня Куга шла. Наконец с высокого пригорка увидела деревню. Она была именно такая, как говорила о ней Серая Росомаха, и оставалась на том месте, где была по рассказам бабушки. Поэтому Куга легко нашла ее.
      Она долго рассматривала сверху необычные для звериного глаза логовища людей — высокие, большие, угловатые, И вдруг она вспомнила! Вспомнила, как ее старая бабушка однажды поведала ей о человеке, который живет в этой деревне. Глаза у него синие, как мартовский лед, а волосы желтые, как прошлогодний камыш. Сам он ростом с молодую березку и говорит на языке зверей лучше самих зверей, а главное — знает тайны о силах земли, о волшебных силах природы, и раскрывает их зверям, когда надо помочь им в беде.
      Опасаясь людей, осторожно, чтобы не попасть в беду, Куга подбиралась к деревне. Целое утро она наблюдала, лежа в кустах у крайнего дома.
      Люди ходили, громко разговаривали. Сначала она не могла понять, что эти существа на двух ногах и есть люди, но потом все-таки догадалась. Кричали петухи, — странные, разноцветные птицы, — о которых тоже когда-то рассказывала Куге ее старая бабушка.
      Внезапно от дома отделилась крупная собака и, зарычав, бросилась в сторону росомахи. Она воинственно встала против зверя, вздыбив шерсть на загривке и оскалив клыки. Бывалая охотничья собака не боялась зверя. Она была крупней Куги, но росомаха есть росомаха. Куга была уверена, что при необходимости легко переломает ее собачьи кости. А может быть, это думалось от излишней самоуверенности?
      Собака рычала и вот-вот должна была залаять, позвать на помощь людей, но Куга опередила ее.
      — Сейчас не время охоты! — негромко, но отчетливо произнесла росомаха.
      Услышав мирное приветствие, известное всему зверью, пес успокоился, подошел вплотную, виляя хвостом.
      — Меня зовут Барсом, — сказал он, — люди любят называть собак именами заморских зверей. И мне нравится, — это имя звучит с достоинством. А ты кто? Какие заботы привели тебя к нашей деревне?
      — Меня зовут Куга. Привели меня сюда великие заботы о лесном народе. Я пришла издалека, и мне нужна твоя помощь, о Барс!
      Услышав спокойную, уверенную, учтивую и умную речь росомахи, Барс всем своим добрым собачьим существом захотел помочь ей. Люди часто не замечают доброту собак, а ведь это одно из самых ценных душевных качеств не только собачьего племени.
      — Чем же я могу помочь тебе, о Куга?
      — О Барс! В твоей деревне живет человек с глазами синими, как мартовский лед, у этого человека волосы желтые, как прошлогодний камыш, и он хорошо говорит на языке лесных зверей и птиц. Где он? Как зовут его? Отведи меня к нему.
      Барс долго молчал, глядя прямо перед собой. Потом поднял голову и произнес:
      — О Куга! Не думай, что люди бессмертны. Как росомахи и как собаки, они стареют и тоже умирают. Я хорошо знал этого чудесного человека. Когда я был маленьким щенком, он, уже старик, рассказывал мне о дальних странах, в которых побывал, и о многом другом. У него уже не было желтых волос, они были белыми как снег. И глаза его тоже были не синими, а почти белыми. Он научил меня понимать язык людей. Но меня понимал только один он. Люди не знают собачьего языка. Но я понимаю язык людей и многое знаю об их жизни. В деревне есть еще три собаки, которые знают человеческую речь. Этому тоже он научил их. А теперь его нет среди людей и среди собак. Уже пять зим и лет прошло, как его положили в землю на краю деревни и насыпали над ним холмик. Теперь там растет очень много ярких цветов. Я все сказал, о Куга!
      — Нет, о Барс! Ты сказал не все! Вспомни, что важного поведал тебе этот человек. Как звали его? Что открыл он тебе о волшебных силах земли, природы, о жизни зверей? Или он не говорил тебе? Или ты уже забыл все это?
      — Нет, о Куга! Я не забыл ничего. Люди звали его обычным своим человеческим именем, каких много у людей. Но звери, собаки, птицы и все другие животные, которые когда-либо видели его и говорили с ним, называли его так, как могли называть только его одного: «Великий Брат!» Он рассказывал, что главная сила земли в жизни — зверей, людей, растений, птиц, он говорил, что жизнь расцветает от тепла, а тепло дают солнечные лучи, лучи Ясного Солнышка. Он поведал нам, что только Ясное Солнышко может победить любую беду на земле, оно помогает тому, кто спасает собрата, кто борется за правду, кто не боится лихой беды.
      Барс умолк, а росомаха продолжала стоять, задумчиво глядя на доброго и умного пса. Ей показалось, что его рассказ напомнил что-то из преданий ее дальнего детства, поведанных ей старой Серой Росомахой. Куге казалось, что она вот-вот вспомнит что-то важное, от чего сегодня зависит, может быть, судьба Леса… Но воспоминания детства клубились в тумане времени, тайна, раскрытая старой бабушкой, ускользала, не желая всплывать в памяти росомахи Куги.
      Вместе с Барсом она стояла у могилы Великого Брата, созерцая удивительные цветы, яркие, изящные, раскрытые всеми своими лепестками навстречу свету Ясного Солнышка, которое, улыбаясь, дарило этот свет всему живому.
      В ушах росомахи еще звучали слова Барса. И ей очень захотелось вдруг повторить эти слова: «Только Ясное Солнышко может победить любую беду на земле», — прошептала Куга… И тогда цветы на могиле внезапно зашевелились, из каждого цветка полились во все стороны золотые солнечные лучи, яркое сияние озарило и могилу, и Кугу, и Барса. И вдруг в сиянии лучей зазвучал голос: «О росомаха Куга! Ясное Солнышко поможет тебе. Но завладеть его силой может только старый Вергил. Вспомни тайну Серой Росомахи…» Голос Великого Брата умолк.
      Куга и Барс долго еще стояли не шевелясь, потрясенные. Потом росомаха пошла прочь от деревни, от могилы Великого Брата, от нового своего друга Барса. Ее ждали и влекли важные неотложные дела.
      Журчал ручей на краю деревни, над крышами кружились ласточки, а Куга шла по тропе и в ушах ее звучал голос Великого Брата, задумчивый, негромкий, добрый, понятный и убедительный: «Ясное Солнышко поможет тебе!…», «…Завладеть его силой может только старый Вергил!…», Вспомни тайну Серой Росомахи…»

      На Холме Тревог всегда дул ветер. На самой вершине стояли три древних и крепких лиственницы, и между ними располагался этот Шалаш. Он был построен самой ведьмой несколько столетий назад. Ей помогали строить, но кто — неизвестно. Шалаш был прочно сплетен из можжевеловых корней и стволов и обтянут толстой черной кожей, непонятно где раздобытой заботами Брехи.
      Ведьма не признавала роскоши, на всем экономила, почти не одевалась, пользуясь столетними лохмотьями, питалась всухомятку.
      Зато она копила. Все, что ей удавалось похитить или найти, она выменивала на золото и сундук с богатством хранила в дупле самой высокой из трех своих лиственниц.
      В Черном Шалаше было несколько чурбаков для сидения, плетеный из камыша тюфяк, на котором Бреха спала, и единственная деревянная скамья, похищенная ведьмой в человеческой деревне еще в те давние времена, когда Бреха могла летать. Полки были заставлены берестяной и глиняной посудой, — из нее ведьма ела и в ней делала свои опыты. Стены и потолок, обложенные и оклеенные мхами, сохраняли в Шалаше тишину и некоторую сырость. Хотя от постоянного ветра над Холмом Тревог внутри жилища ведьмы всегда стоял гул.
      У Брехи был низкий бас, и говорила она отрывисто. По внешнему виду она отличалась от других, известных до нее ведьм. Она была не худа, а полновата, несмотря на плохое питание. Лицо ее было овальным, чуть сморщенным и желтым, губы желто-лиловыми. А зеленые ее глаза имели вертикальные зрачки, как бывает у ядовитых змей.
      Вместе с Брехой здесь обитали три ее прислужницы, — верные, быстрые, молчаливые, крупные и черные болотные гадюки. Когда ведьма работала, они обвивали можжевеловые сплетения Шалаша у потолка или стены, и головы змей неподвижно свисали. Достаточно было взгляда или жеста ведьмы, как любая из гадюк стремительно кидалась, чтобы подать ступку, миску или чашку.
      На тонких и прочных шнурах, сплетенных из многожильной паутины, под потолком Шалаша сушились целые гирлянды мухоморов (преимущественно красных мухоморов- они самые ядовитые), других ядовитых грибов и растений — белены, лютика, аконита, волчьего лыка. Бреха была запаслива.
      Но особенно она дорожила самым ядовитым в мире соком подземного Корня Смерти. Она хранила его в небольшой бутылочке из слоновой кости на золотой цепочке у себя на груди. Ей дал эту бутылочку в прошлом столетии ее родственник подземный дьявол Велизар. Он жил далеко в горах в глубоком колодце, и ведьма очень редко посещала его. Именно у него она выменивала золото. Он был очень богат, но скупал у нее все барахло и платил чистым золотом, которое ведьма складывала в сундук на лиственнице.
      Бреха, конечно, и цепочку от бутылочки спрятала бы туда же, но этого нельзя было делать. Тогда сок Корня Смерти потерял бы свою злодейскую силу.
      Посреди Шалаша постоянно пылал огонь, и в большом чугуне кипело варево. Время от времени Бреха добавляла в котел ту или иную траву, нюхала ядовитый пар, долгими годами и даже столетиями подбирая по запаху нужный состав Зелья Власти.
      Один раз в три года, с наступлением самой длинной в году ночи — 22 декабря-Бреха открывала бутылочку из слоновой кости и добавляла в чугун одну каплю сока Корня Смерти. В то же мгновение фиолетовое пламя вспыхивало в кипящем вареве, и из котла поднимался призрачный, фиолетовый и зыбкий, как это пламя, дух подземного дьявола Велизара.
      — Черной ночи и долгого огня тебе! — приветствовал ведьму Велизар.
      — Черной ночи! — отвечала Бреха.
      — Расскажи, почтенная Бреха, что случилось за эти три года на Земле.
      — На Земле все по-старому, почтенный Велизар. Так же идут дожди и грохочут грозы, так же по ночам светит луна. Две прошлых зимы были метельными, да и эта тоже… А я, как и прежде, все не могу летать… Лучше ты, почтенный Велизар, поведай, что случилось за этот срок под Землей.
      — Кипит, ох кипит, почтенная родственница, магма в глубине, я все время вижу ее пламя, чую ее жар. Гудит она, ревет, ищет выхода наружу. Все вулканы Земли — это пустяки! Ох, не выдержит Земля, вырвется из глубин свирепая, кипящая сила расплавленной магмы! Что тогда будет с вами, с теми, кто на поверхности? Что от вас останется?
      — Да будет тебе, почтенный Велизар, пугать-то! Не вырвется она никуда.
      — Как знать, как знать… Мучаете вы Землю, раскачиваете ее, перетираете ее кору. И вы, лесные жители, и люди. Ох, однажды она не выдержит, Земля-то. Не вечная ведь…
      — Это почему не вечная-то?
      — Да уж не вечная. Вечного ничего нет…
      — Да ты, — философ, почтенный Велизар.
      — Пожила б с мое под Землей…
      Некоторое время он задумчиво поколебался в своем зыбком фиолетовом пламени, потом спросил:
      — Чего не приходишь ко мне в колодец? Уже лет двадцать не бывала. Хоть бы одежку свою продала, а? Золотой дам. Золотую монетку с покойничком-царем, а?
      — Да что ты, почтенный, я что, голая, что ль, ходить-то буду?
      — Да ведь не молодуха, чего стыдиться-то? Золотой дам. Честное дьявольское!
      — Не могу, почтенный родственник. И жаль, и не могу…
      — Ну как знаешь. А все равно приходи. Я тебе кой-чего покажу. Ох, покажу — удивлю! У меня нынче такая коллекция черепов человеческих, — залюбуешься. Красавцы — древнегреческие профили, лбы высокие, все зубы свои — загляденье!
      — Да, почтенный Велизар, древнегреческие профили, а померли, небось, недавно.
      — Так уж жизнь устроена, почтенная Бреха. Не я это придумал, не мне и менять. Иному — жить в Элладе, а он здеся народился, ему бы Архимедом или Сократом быть, а он истопник. Ох, люди, люди, беда с ними) Жизнь, говорит, так сложилась. А другой, бывает, вообще ни для какой эпохи не годится по глупости своей великой, даже на каменный век не тянет. А вот, видишь ли, прет опять же здеся, в наше время… И получается у него, и даже, глядишь, неплохо. И повелевает кем-то, и почитают его… Ох, люди!…
      — Чего ты, почтенный, разохался. Чего тебе люди-то? Только черепа и собираешь…
      — Это верно. Но иногда, как подумаешь о жизни, о Земле, о людях, да и о нашем чертовом племени, о подземной беспросветной жизни нашей, и такая дьявольская тоска берет, что хочется все бросить и уйти, куда глаза глядят.
      — Да ладно тебе! Я вот тоже не летаю, от того знаешь, как горько, — вроде я и ведьма-то неполноценная. Да тут еще противники, волк Вергил, другие… И ничего, живу. Нам все же легче живется, чем им — зверям, птицам, людям. Ведь мы за ними следим, а не они за нами. То-то…
      В фиолетовом светящемся пламени мерно покачивалось лицо Велизара с длинным горбатым носом, массивным подбородком. Седые бакенбарды на щеках тоже были светло-фиолетовыми. Он возвышался над котлом почти в полный рост, только голени, сужаясь, сливались в единый язык фиолетового пламени, исчезали в зеве котла.
      — Ну что же, моя дальняя сестра, почтенная Бреха, спасибо тебе за приглашение, за интересную беседу, не забывай обо мне, я ухожу. Черной тебе ночи!…
      — Черной… — Словно эхо откликнулась ведьма в глубокой отрешенной задумчивости.

      Этого события ждали все. Весь многоглазый и много-ухий лесной мир должен был собраться на огромной поляне у опушки Леса, чтобы вместе праздновать семисотлетие самого старого жителя — Древнего Кедра.
      Праздник должен был начаться с наступлением сумерек в первую ночь Полной Луны в августе. Еще не ушел за горизонт день, а звери и птицы уже спешили сюда.
      Каждое племя что-нибудь несло к Празднику. И едва желтый глаз луны высунулся из-за елки, как началась шумная ярмарка. Зайцы торговали вкусными кореньями и неизвестно где раздобытой капустой. Белочки вывесили на сучьях елей гирлянды орехов и связки сушеных грибов.
      Малина, черника, морошка, куманика, зверобой и мята, чага и щавель, всевозможные лесные ягоды, растения, грибы и даже цветы, разные венки и ожерелья из цветов, камешков, ореховой скорлупы, — все это было разложено на траве, развешено на деревьях. Для веселья, для игры, и красоты, для Праздника. Ничего мясного не было. В такие дни в Лесу запрещалось охотиться и есть друг друга.
      Высокий и еще очень крепкий виновник торжества — Древний Кедр — смотрел сверху на шумную и веселую суматоху, задумчиво шевеля густыми узловатыми и заскорузлыми ветвями. Он хорошо помнил родоначальников этих звериных племен, собравшихся сегодня на поляне. Он не забыл Страшную Росомаху Хару, которая часто спала у его подножия в те древние времена. Он не раз видел, как Росомаха терзала жертвы. Это нередко происходило здесь, на поляне. А около него, привалившись к стволу, Хара часто отдыхала, когда не уходила в свое подземное логово, которое было неподалеку. Теперь эта грозная пещера давно обвалилась, вход зарос травой, и даже костей росомахиных жертв, да и ее самой, давно уже нет в помине.
      Кедр хорошо помнил родоначальника оленьих племен- высокого, сильного оленя-быка с белой головой. Его так и звали тогда: Белоголовый Олень. Он привел сюда оленье племя, когда Кедру было едва двести лет. Но он хорошо сохранил в памяти все события своей жизни. Оленей тогда было немного, тридцать или сорок, не то, что сейчас. Теперь, когда они собираются вместе и бегут, вся земля стонет и трепещет от их могучего топота.
      Белоголового не мог победить никто. Он единственный из оленьих вожаков умер своей смертью. Здесь, тоже на этой поляне. Много оленей стояло вокруг, когда Белоголовый говорил свое последнее прощальное обращение к братьям. Могучий голос оленьего вожака далеко разносился над рассветным Лесом. Белоголовый напоминал братьям, что только единство даст силу и сохранит жизнь племени. Белоголовый говорил, что олень должен всегда знать свою тропу. Белоголовый завещал своим братьям любить родной Лес и лесную волю, потому что только тогда кровь в жилах будет горячей. Белоголовый говорил, что тот, кому дана красивая корона рогов, должен носить ее с гордостью. Потом назначил нового вожака всего племени и ушел из мира живых. Второго такого оленя больше не было никогда. Да, никто не мог тогда победить Белоголового. Ни медведи, ни рыси, ни волки. От Росомахи Хары он умел убегать, а старый Вергил не трогал его.
      Да, именно старый Вергил… Кроме ведьмы Брехи только Древний Кедр знал тайну старого Вергила. Вернее не знал, а догадывался. Он не слышал самой тайны, никто ему или при нем не произносил ее. Но Кедр видел многое за свои семьсот лет жизни. И когда он был еще маленьким ростком, когда едва вышел на свет, пробив почву и слой желтых сосновых игл на земле, он тогда уже видел старого Вергила. Волчий вожак и тогда уже был таким же могучим, спокойным, седым и мудрым. Многие десятки поколений волков родились, выросли, протоптали свои охотничьи тропы и тропы странствий и ушли из мира живых. А старый Вергил оставался неизменным. И Кедр понимал, что это не простой волк, что великая тайна кроется под седой шкурой вожака Вергила.
      Первые сто лет и даже вторые Кедр с интересом наблюдал за этим волком и удивлялся его силе, уму и неизменности. Но потом привык. Привык к тому, что старый Вергил всегда остается старым Вергилом. Несмотря на наводнения и свирепые морозы. Несмотря на неумолимый ход столетий.
      Древний Кедр с интересом наблюдал за Праздником в свою честь и испытывал чувство удовлетворения. Единственное, о чем он сожалел, это об отсутствии черного ворона, с которым он любил иногда вечерами побеседовать о жизни, о Лесе, о мудрости природы, о судьбах зверей и всех других жителей Земли. Ворона звали Каррагар. Он был молчалив, необщителен, раздражителен и очень самоуверен. Древний Кедр знал, что Каррагар беседует только с ним и больше ни с кем. Хотя и в этих беседах ворон больше слушал и молчал. Он был намного моложе Кедра, ему не было и ста лет, но все в Лесу знали, что черный Каррагар обладает скрытой силой и каким-то особым знанием, возвышающим его над другими. Откуда это было известно, тоже никто не знал. Сейчас ворона не было, его не было уже все лето. Потому мы и не упоминали о нем с самого начала. Еще весной он залетел к Кедру попрощаться и сказал, что долго его не будет, что у него важные дела.
      В центре поляны бились два оленя. Не из злобы или соперничества. Для Праздника. Так всегда бывало в лесные праздники. Олени бились, разбегаясь, ударяясь рогами в рога. Искры от ударов сверкали, как звезды, рассыпаясь. Даже трава дымилась. А все: и волки, и медведи, кабаны, рыси, росомахи и куницы, зайцы и норки — все смотрели на бой быков-оленей, затаив дыхание.
      Бреха молча скакала среди празднующих зверей. Приглядывалась. Приценивалась. Ей бы хотелось, от жадности, забрать все припасы. Но этого сделать нельзя было. А купить- надо выложить деньги, но деньги она могла только положить в сундук. Вынуть оттуда — никогда.
      Грустно было на Празднике семейству барсуков. Хотя звери с ними общались, но уже чувствовалось отчуждение. Все вежливо здоровались, но поговорить, обменяться новостями уже не останавливался никто. Даже гордые олени, проходя, кивая головой, здоровались, но — на всякий случай, — сквозь зубы.
      Ведьма остановилась около Тина, вперила в него свой кровожадный взгляд и, нагло ухмыльнувшись, поздоровалась:
      — Здравствуй, уважаемый Тин! — она сделала ударение на слове-«уважаемый».
      — Здравствуй, почтенная Бреха! — глухо, спокойно и с достоинством отвечал барсук.
      — Как поживаешь, уважаемый Тин? — ведьма снова растянула слово «уважаемый».
      — Твоими заботами, почтенная Бреха, — так же спокойно ответил отец-барсук, — хорошо живу! — закончил он, уверенно глядя в глаза ведьме.
      — Ничего, погоди еще!… — прошипела ведьма. Она не сдержалась, а на Празднике этого было нельзя. Потому Бреха осеклась и молча юркнула в толпу зверей.
      Небольшое семейство зайцев проскакало, обойдя стороной Тина и его семью. Издали зайцы все-таки кивнули своим добрым, старым знакомым — барсукам.
      Только давний друг Тина — хорек Хурт подбежал к барсукам, поздоровался с Тином и Тиной за руку, перекинулся несколькими словами. Но все это время опасливо оглядывался по сторонам — не видит ли кто? И вскоре тоже убежал.
      Древний Кедр наблюдал все это. Он хорошо относился к семейству Тина, уважал этих трудолюбивых и спокойных зверей. Несколько ночей назад, когда барсук-отец выводил семью на кормежку, Кедр сказал ему:
      — Послушай, добрый Тин! Перебирайся под мои корни. За две ночи отроешь нору. А здесь уж я тебя в обиду не дам. Ты же знаешь, если я заступлюсь за тебя, заслоню своими крепкими корнями и ветвями, ни Бреха, ни синий Фарг не сунутся.
      — Знаю, добрый Кедр. Твоя защита надежна. Но находясь под защитой, нельзя жить вольной жизнью. А я от рождения вольный зверь. И тот, кто покидает свое жилище из страха, не находит покоя и в новом доме. Страх всегда приходит следом. Да и столько уж лет прожил я в своей норе. И не буду из-за этих… Не буду уходить оттуда. Поздно мне переезжать. Если уж суждено, то пусть моя нора будет последним моим жилищем.
      — Зачем ты так, добрый Тин! Тебе еще жить да жить, ты же еще молодой! Переходи сюда, я буду очень рад!
      — Спасибо тебе, добрый Кедр! В моей норе жили мой дед и отец, там родились мои дети. Не пойду я. Не обижайся.
      — Ну что ж… Жаль, коли так. А может, ты и прав…
      Барсуки ушли, не дожидаясь утра, конца Праздника. А звери до самого рассвета бродили, бегали, смотрели на битву оленей, делились новостями, грызли орехи, ели ягоды. А перед самым рассветом все лесные жители встали вокруг Древнего Кедра и завели хоровод. Кружили и поздравляли старика.
      А он, покачивая длинноиглыми ветвями, думал о прошлом и был доволен.
      Если кто из людей хочет увидеть такой удивительный Праздник, это можно. Надо только дождаться восьмисотлетия Древнего Кедра, — оно уже будет скоро, — и тихонько подойти к поляне в ночь Полной Луны, в августе.

      Стояла безветренная тишь. Черные ночные тени деревьев пересекали небольшую поляну у склона отлогого холма. Тонкая оранжевая луна огромным круглым звериным глазом вглядывалась в Лес, в овраги и опушки, озаряла вершины сосен, елей, берез. Луна высвечивала, заливая голубоватым сияньем три больших валуна на краю поляны у холма и стаю волков.
      На камне-валуне боком, развалясь, отдыхал старый Вергил. Лежа, он смотрел на росомаху Кугу, сидящую на траве в трех шагах от него, и слушал ее речь. Его семья, его родная стая располагалась поодаль, вокруг поляны, на почтительном отдалении от вожака, охраняя спокойствие его беседы.
      — Звали его: Великий Брат! — продолжала свой рассказ росомаха Куга, — я видела его могилу, слышала его голос. Он сказал, что только ты, старый Вергил, можешь овладеть силой Ясного Солнышка, великой силой, которой смертельно боятся и Леший, и сама Бреха.
      — Я знал его совсем молодым, росомаха Куга…
      — Как ты мог знать его молодым? Он уже глубоким стариком пять лет назад ушел из мира живых.
      — Я знал его юношей. Я много беседовал с ним.
      — Но как могло это быть? Ведь волки не живут больше двадцати лет.
      — Тебе не дано знать этого, росомаха Куга. Великий Брат рассказал мне о многом. От него я узнал, что могу завладеть светлой силой Ясного Солнышка. Но как? Об этом не знает никто… Мне и сейчас не страшна Бреха, мне не может помешать в моей жизни и синий Фарг со своим подлешиком. Но и я не могу помешать им в их злодействах.
      — А еще сказал мне голос Великого Брата, — добавила Куга, — что я должна вспомнить тайну, поведанную мне моей старой бабушкой Серой Росомахой.
      — Да, Куга, ты должна вспомнить эту тайну. Вергил долго молчал, неподвижно глядя в темноту, думал о чем-то своем…
      — А как там люди в той лесной деревне? — неожиданно спросил старый волк.
      — Живут, ходят между своими жилищами. Собаки с ними живут, птицы разные, животные.
      — Да, так было всегда…
      — Разве ты бывал там, старый Вергил? Откуда ты знаешь это?
      — Знаю…
      — Я целый день наблюдала за жизнью этого человеческого племени. Голоса у них, у людей, громкие, ходят они быстро. Но не бегают. Только, как едят, не видела. Но мне рассказывал мой новый друг Барс — пес, который живет там у людей. Так что я уже знаю…
      — Ничего ты не знаешь о людях, росомаха Куга, совсем ничего.
      Куга посмотрела в большие глаза старого волчьего вожака. Они словно вобрали в себя яркий свет полночной луны, и свет этот искрился и сверкал в них. И еще показалось Куге, что горит в глазах волка непонятное ей жгучее пламя какой-то неизвестной силы, которая живет и таится в седом Вергиле.
      Куга отвела глаза. Она промолчала.
      Внезапно перед вожаком вырос Гарт:
      — Отец! Дежурный переярок сообщил: вдалеке шуршит трава, и шепчутся деревья со стороны Холма Тревог. Не ведьма ли спешит сюда?
      — Слышу, Гарт! Ведьма! Она уже здесь. Длинным бесшумным прыжком влетела на поляну быстрая Бреха.
      Старый волк недовольно встал на валуне.
      — Здравствуй, почтенный Вергил! — негромко изрекла она, слегка согнувшись, стоя напротив волка. Росомаху она даже не удостоила вниманием. — Что-нибудь против меня замышляешь, почтенный? Помни: я все-таки — Царица Ночи!
      — Здравствуй, почтенная Бреха! Для меня и моих волков- а все волки в этом Лесу мои — нет и не было никакой Царицы! Я сам себе царь. И нечего мне против тебя замышлять. У меня свои заботы. А вот барсуков мы тебе трогать не позволим, не виноваты они ни в чем. Их надо оставить в покое. Иначе плохо тебе будет, да и лешим твоим…
      — Слышала, почтенный Вергил, слышала. Неясыть уже весточку от тебя приносила. Чего это ты так за барсуков-то паршивых озлился на меня? Сколько уж мы с тобой в мире живем? Не сосчитать. А ты ссориться хочешь.
      — Живем долго. И верно — не сосчитать. Но мира у нас нет. Хотя и не воюем. А Тина с семьей оставьте. И другого ответа тебе не будет.
      — Да я-то причем, почтенный Вергил? Это все синий Фарг! А я — сама по себе. Все тружусь, все опыты делаю. В Канаве у Фарга почти и не бываю.
      — Ты брось прибедняться, почтенная Бреха, ты у них — главная. Без твоего согласия лешие никого в Канаву не тянут.
      Бреха вертела головой, глаза ее бегали по сторонам.
 
      Разговор ей явно был неприятен. Припрыгала, чтобы вынюхать кое-что, а получилось, что оправдываться надо, объясняться, юлить. Этот проклятый волк хитер, все знает про нее, его не проведешь, провались он пропадом — в преисподнюю! Там бы ему досталось! Но ведь он-то никогда не провалится. Ведьма нервничала.
      — Ну, я уж пойду… а то… зелье варится, выкипает… опыты у меня… Большой охоты вам, волки!
      Старый Вергил молча кивнул Брехе, прощаясь. Все волки молча повторили его движение головой.
      Ведьма ревностно смотрела — ответит ли. Она знала, много лет уже чувствовала презрительное отношение к себе волчьего вожака. Она побаивалась его. Волки на приветствие ответили. Молча, но кивнули. И она, довольная, поспешила исчезнуть с поляны.
      Седой Вергил спрыгнул с валуна, не спеша прошелся по поляне. Взгляды волков сопровождали его. Куга тоже смотрела на вожака. Он пересек поляну, возвратился обратно к трем камням, сел.
      — Будьте начеку, братья-волки! — произнес он суровым и низким своим басом. — Ведьма не спокойна. Она чувствует нашу силу, но просто так не отступит. Мы должны уберечь от расправы семью барсуков. И дело здесь не только в барсуках. Надо прекратить беззаконие в Лесу. Вместе с несчастными барсуками в Лесу погибнет сама справедливость. Зер и Лана! Подойдите ко мне!
      — Мы слушаем тебя, отец! — почти в один голос ответили младшие брат и сестра вожака.
      — Идите сейчас же к норе Тина и ночью и днем, и в сумерки, и на рассвете неусыпно охраняйте его семью. Гарт проследит, чтобы у вас была пища. Вы не должны никуда отходить от барсучьего жилища. При первых признаках беды подадите голос. Будете выть оба одновременно, сильно и протяжно. Гарт!
      — Я слушаю, отец!
      — Двоим поручи приносить для Зера и Ланы еду и воду. Одного — из молодых — посади на скалу возле логова. Он должен днем и ночью слушать, и, когда зазвучит сигнал, когда завоют Зер и Лана, пусть немедленно сообщит мне, если я буду в логове, или завоет, чтобы я услышал, если буду на охоте.
      — Все понятно, отец!
      — Иди! — старый Вергил вновь прыгнул на валун и лег на бок. — Подойди ближе, росомаха Куга. О чем ты думаешь сейчас?
      — Я думаю, мудрый Вергил, что ты все сделал правильно.
      — Ты не об этом должна думать, Куга. Ты должна вспомнить тайну Серой Росомахи.
      — Я постараюсь, почтенный Вергил.
      — Постарайся. От этого зависит многое.
      Луна уже висела с другой стороны поляны. Ее круглый желтый зрачок чуть позеленел в ожидании рассвета. А волкам еще надо было успеть поохотиться, пока не наступит этот рассвет.
      В августе все ночи полнолуния семья Вергила не спала в логове, а проводила на этой поляне. Таких ночей было пять или шесть. Так уж сложилось издревле. Здесь обсуждались важные дела, принимались решения. А в Лесу, поодаль от поляны, молодые волки старательно и чутко несли службу охраны, вслушиваясь, внюхиваясь и вглядываясь в темноту.
      Внезапно над задремавшим Лесом раскатился тревожный, испуганный и надрывный голос Неясыти.
      — Чего это у нее всегда такой испуганный голос? Ведь она не боится никого, уж я знаю… — проговорила росомаха Куга, обращаясь к матерой Зане. Тревожить Вергила она не решилась.
      — Такой уж голос, — ответила волчица, — и не боится, а крик испуганный. У нее все наоборот: говорит одно, делает — другое. Недаром в почете у ведьмы пребывает.
      — Недолго осталось почета для Царицы Ночи.
      — Дай-то бог, росомаха Куга, дай-то бог, — вздохнула волчица.
      Старый Вергил молча и задумчиво смотрел в темноту.

      Галла и Лумма весело резвились в озере. Они ныряли глубоко, стремительно скользили вдоль песчаного гладкого дна, догоняли друг друга, перегоняли, изворачиваясь, меняли направления. Едва Лумма настигала подругу, как та резко вильнув хвостом, взмывала кверху, выскакивала из воды, пролетая над просвеченным луной озером, снова врезалась в светящуюся тихую воду и неслась быстрее рыбы. Ловкая и прекрасная, она тревожила душу синего Фарга своим переливчатым смехом.
      Леший сидел у самой воды, на камне и смотрел на игру русалок. Галла ему всегда нравилась больше. И хотя ему было приятно смотреть на обеих девушек, откровенно говоря они его немного раздражали. Ему казалось несправедливым, что он уже несколько веков старый, а они — русалки — по возрасту, пожалуй, не намного моложе его, а всегда юные и даже не синие, хотя сырости в их озере не меньше, чем в Канаве Фарга.
      Ему было неприятно, что они его не боятся. А его боятся все, кроме, конечно, Вергила с его проклятым волчьим народом. Да вот еще эти вертихвостки. Правда, они принадлежат к тому же племени, что и сам Леший, но все равно неприятно, что они такие красивые, независимые, молодые. И Канавой их не припугнешь, они у себя в озере — хозяйки. Ни Леший, ни Бреха туда не могут сунуться.
      — Эй, подружки! — крикнул он им, — спели бы что-нибудь задушевное, завлекли бы, побаловали старика…
      — Куда тебя завлекать-то? И плавать — не плаваешь, и потонуть — не потонешь, — засмеялась Лумма.
      — Ну спойте, девочки! — настаивал Фарг. Галла и Лумма поравнялись, плавно поплыли рядом и запели:
      «Смешан синий свет луны С желтою волной, Наши руки так нежны, Наши песни так нужны Под большой луной.
      Лунным светом дышит Лес, Зреет волшебство, Без полуночных небес, Без русалочьих чудес Озеро мертво.
      Из лесов и из лугов Поспеши к судьбе, И бессмертье и любовь, Что растопит горы льдов, Мы дадим тебе…»
      Синий Фарг умиленно глядел на русалок, делая вид, что растроган, бормотал:
      — Ну красавицы, ну прелесть, голоса у вас — словно сама вода, само озеро поет…
      Ему действительно нравилось их пение, но хвалил он их не поэтому. Он знал, что на дне этого озера, которое так и называлось Лунным, хранится волшебная раковина, в когорой покоится Лунная жемчужина. Он давно проведал про это, но раковина лежала на самом дне глубокого озера. И вот уже двести лет синий Фарг летними ночами сидел на берегу, слушая русалочье пение, и все никак не решался «говорить с ними о жемчужине. Он боялся получить отказ и потерять жемчужину навсегда.
      Он знал, что Лунная жемчужина выполнит любое желание. Хотя только одно. А ему ничего и не нужно было, кроме одного. Он не хотел оставаться синим. Это была заветная мечта — стать обыкновенным — желтым, серым, коричневым, — любым! Как все нормальные звери или даже люди… но только не синим.
      Он уже думал над тем, чтобы достать раковину днем, когда русалки спят. Сам он нырнуть на такую глубину не мог. Единственная, кто могла бы это сделать — выдра Бара. Но она ненавидела синего Фарга. Когда-то, несколько лет назад, однажды ночью желтоглазая Неясыть принесла к нему в Канаву выдренка. Из почтения к Лешему. И чтобы потом рассчитывать на его покровительство.
      Гладкая мокрая Бара прибежала тогда к Канаве, волоча твой массивный хвост. Она умоляла синего Фарга. Она предлагала ему рыбу, обещала любых мелких зверей…
      О раковине она просто не вспомнила. Не вспомнил и он. Он всегда думал о раковине в связи с русалками. И только потом, когда он отдал выдренка подлешику Фиру, когда гот расправился с малышом, только тогда вдруг Фарга осенило. Он понял, что буквально выпустил жемчужину из рук. Он тогда плакал настоящими искренними слезами.
      Сидя на берегу и слушая русалочье пение, он представлял себе в воображении Лунную жемчужину. Она виделась ему в приоткрытой раковине и сияла перед его мысленным взором, словно сделанная из кусочка луны — яркая, слепящая, желанная… От этого песни русалок казались ему еще более приятными.
      — Что задумался, родственник? — крикнула Галла, — мы уж давно не поем, а у тебя такое мечтательное выражение на лице. Как будто ты помолодел лет на триста…
      Обе русалки громко и весело засмеялись. Их смех зазвенел, отражаясь от лунной глади озера, взметнулся ввысь, и листья прибрежных осин и берез затрепетали. Серебряные отзвуки русалочьего смеха повторялись и множились, усиленные полуночным эхом, и казалось, что этот манящий, Загадочный и мелодичный звон исходит теперь от деревьев, от кустов можжевельника, от скал и камней, от лунного Света.
      — Эх, красавицы, — вздохнул Фарг, — пришли бы хоть в гости ко мне. Я бы тоже развлек вас, показал кое-что…
      — Это в Канаву, что ль? — поинтересовалась Лумма, — так у нас вода почище.
      — Ну зачем же… в Канаву… вовсе и не в Канаву… Ну в Лес, что ли…
      Русалки снова заливисто засмеялись и заскользили по лунной воде озера.
      И вдруг Фарг осознал, понял до горечи обидное: у него, у Лешего, кому весь Лес должен принадлежать, кроме Канавы, ничего и нет. Даже гостей пригласить некуда. В Канаву, понятно, никто и не пойдет добровольно… Вот оно как.
      Он некоторое время сидел в задумчивости, наблюдая за быстрой игрой подружек. Привыкший к влаге, к воде, он хорошо видел сквозь толщу Лунного озера скольжение русалок, их изящный подводный полет, и ему казалось, что если бы он смог достать Лунную жемчужину, то жизнь его стала бы так же легка и прекрасна, как движения этих подводных девушек. Он бы перестал быть синим…

      Юркий и ловкий Хурт спешил к барсукам, к семье Тина. Он испытывал неловкость перед старым приятелем, что не смог тогда, три ночи назад на Празднике, поговорить толком, что струсил, и понимал, что Тин и Тина видели это. Он и сейчас трусил, но не признавался в этом даже самому себе.
      Неподалеку от жилища Тина он замер, принюхиваясь и прислушиваясь. Шерсть Хурта поднялась дыбом, надо было немедленно бежать: в ноздри наплывал густой волной грозный запах волка.
      Хурт бесшумно попятился, но не успел он сделать и трех шагов, как его окликнули.
      — Стой! — спокойно и жестко прозвучал окрик.
      Хорек обернулся, глаза его наполнились ужасом. Сзади него, в двух шагах стоял крупный взрослый волк.
      Хурту хотелось вжаться в землю, слиться с этой землей, исчезнуть… Но этого было нельзя, и он растерянно и обреченно замер.
      — Не бойся, мы не на охоте, — успокоил его Зер, видя испуг зверька, — а ты что здесь делаешь, юркий Хурт?
      — Да я, да… вот… к Тину пришел. Навестить старого приятеля. Первый испуг прошел, и Хурт начал соображать. Он уже заметил лежащую поодаль в кустах, у самого входа в нору Гина крупную серую волчицу.
      — А вы, простите, барсуков пришли ловить? — спросил он, набравшись храбрости, срывающимся робким голосим.
      — Да не ловить! Мы их охраняем. Таков приказ отца Вергила, — пояснил Зер.
      Услышав это, Хурт окончательно успокоился. Он понял теперь, что волки ни его, ни барсуков не тронут.
      — А… от кого охраняете-то? — хорек, конечно, понял от кого. Но на всякий случай спросил.
      — А ты сам куда идешь-то?
      — Да я же сказал, к Тину.
      — Ну вот и иди. Да побыстрей! — добавил Зер. Этот хорек Хурт своей болтливостью уже начал его раздражать.
      Не дожидаясь повторного приказа, Хурт юркнул в нору.
      Жилище барсуков было просторным, глубоким, имело много выходов на поверхность. Все туннели сходились в главную пещеру, высокий потолок которой был аккуратно внахлест выстелен берестой, скрепленной ивовыми прутьями.
      По всему полу подземной пещеры было настелено много сена, пахучего и мягкого, которое дважды в год меняли — в начале и в конце лета.
      В самой середине пещеры лежал небольшой, величиной с три барсучьих головы, треугольный камень. Он был воткнут в пол острием и одной широкой плоскостью обращен вверх, чтобы можно было что-то положить. Отец-барсук Гин всегда на нем обедал. Так уж повелось в этом подземном степенном семействе: сначала обедал Тин, потом все остальные. Завтракали и ужинали барсуки снаружи, в Лесу, мм, где находили корм, а на обед приносили пищу в дом.
      Камень посреди пещеры нужен был Тину только раз в сутки — во время обеда, а торчал из пола всегда. Тина, барсучата, да и сам отец сколько уж раз ушибались, натыкаясь на него. И каждый раз, когда барсучонок плакал, набив себе шишку на ножке, или сам Тин ворчал, потирая о стенку ушибленный бок, мать-барсучиха говорила:
      — Да убери ты этот камень! Беда с ним одна. Убери!
      — Эх, Тина, Тина… — вздыхал отец-барсук, — если б ты ›нала, как ты права, — мой отец, когда был уже стар и чувствовал, что скоро уйдет из мира живых, рассказал мне, что это и есть Камень Беды. И вовсе не потому, что мы об него стукаемся по забывчивости. А потому, что он беду должен принести. Я не верил в это, а теперь вот, пожалуй, и правда. Вот она беда. Может, жить осталось всего поллуны, не больше…
      — Тише ты, старый, детей-то не пугай, может, и обойдется еще.
      — Хоть я и барсук, а не волк, но так легко я им не дамся, этим лешим.
      Снаружи зашуршал осыпающийся под чужими ногами песок. Тин и Тина насторожились. Кто бы это? Давно уж к ним никто не ходит. Для беды, для самого страшного еще срок не подошел, — рано, но они все равно тревожно вздрогнули.
      Мгновенно перед ними нос к носу вырос юркий Хурт.
      — Ух ты! Привет, Тин! Привет, Тина! — он пожал им лапы — поздоровался.
      — Ух, ты! — снова никак не мог отдышаться хорек.
      — Да ты чего? Устал, что ли? Раньше за тобой не замечали. Может, стареешь? — улыбнулась Тина.
      — Да нет, друзья, просто испугался.
      — Кого? — в один голос спросили барсуки.
      — Как кого? Поставили себе тут охрану, какой сама Царица Ночи позавидует!
      — Какую еще охрану? — ворчливо спросил Тин, уверенный, что Хурт его разыгрывает.
      — Ты что, и вправду не знаешь?
      — Да нет… — Тин и Тина удивленно уставились на гостя.
      — Да… Вот оно, племя старого Вергила — бесшумно, незаметно… Вашу нору наверху охраняют два здоровенных волка. Так и сказали мне — приказ старого Вергила — охранять! Теперь, я думаю, лешие вас не посмеют тронуть. Ведь волки сразу своих позовут. Как завоют!… Да и эти двое — будь здоров! Подлешик и не сунется! А сам Леший понимает, что это только дежурные волки. Ну… Бреха, конечно, и десяток побьет, пожалуй… Ничего тут не поделаешь. Но я думаю, что теперь твое семейство в обиду не дадут. Раз уж сам старый Вергил велел…
      — Дай-то бог! — вздохнула Тина.
      Юркий Хурт очень любил порассуждать о всяких там битвах и делах, хотя сам мог воевать только с тетеревами да рябчиками. Даже с Неясытью ссориться не решался.
      Все трое посидели, помолчали. Четверо барсучат сладко и беззаботно спали в другом углу пещеры, свернувшись на сене.
      Но долго сидеть в покое Хурт не мог, недаром все в Лесу звали его юрким. Он встал и снова стал рассказывать, как пробирался сюда, — слишком сильным было впечатление от встречи с волками.
      — Выглянул я из-за куста, — начал он, — как учуял их дух. И так страшно вдруг стало, что хоть беги! И я тогда…
      Хурт прыгнул в сторону, чтобы показать, что он тогда делал…
      — Ой! — вскрикнул он, — что это тут у тебя, все ноги Переломать можно… А, вот оно что! Да я об этот камень уже не раз бока обивал! И когда ты его выбросишь, Тин?
      — Ты знаешь, Хурт, он мне вообще нравится, привык Я к нему. Но вот недавно, вспомнив, что этот камень может беду принести, решил я его все-таки вынести. Думаю, ладно, подожду до вечера, отдохну, потом после сна и вынесу. Лег спать на дневку. И приснился мне очень странный сон. Будто схватили меня уже Леший и подлешик, да и ведьма тут, и Неясыть кричит, в общем, уже и барсучат защитить некому. Тащат они нас по ночному Лесу в свою Канаву. Чувствую — конец! И вдруг среди черной ночи Ясное Солнишко появилось. Ведьма и лешие как шарахнулись под елки, да за валуны, прижались к земле, будто их и не было вовсе. А Ясное Солнышко улыбается мне и говорит: «Не бойся беды, добрый Тин! Но Камень Беды не выбрасывай. Когда этот Камень будет найден его хозяином, он принесет тебе спасение! Возвращайся в нору со своей семьей. Доброго пути тебе, добрый Тин!» А я настолько растерялся и, что даже спасибо не сказал, так и стоял, разинув рот…
      — Вот это да… — выдохнул юркий Хурт, — береги, братец, этот Камень. Может, и правда спасение в нем. Я сам в сны очень верю, но вот уж давно не вижу снов, может, устаю слишком на охоте?
      — Да, Тин… А мне ты уж и не сказал ничего, — посетовала Тина.
      — Да что говорить-то?
      — Про сон…
      — Так сон ведь только! Правда это? Неправда? Кто знает! Но Камень Беды я уж теперь не трону. Пусть себе стоит. Да он и пещеру украшает.

      Морщинистый и седой подлешик был родом из дальних Краев. Здесь, в Лесу, он жил не более ста лет. Звери, птицы, конечно, не знали этого, потому что их век намного короче, но кое-кто знал. И подлешик понимал это и тревожился.
      Все дело было в том, что у него судьба сложилась нелегко, и он повидал многое на своем пути. Еще когда он был доверчивым и юным лешененком, в Край Синих Дубрав, где он тогда жил, прилетел заморский Змей Огнедув, который сжигал деревья, а зверей, людей и даже леших просто поедал.
      Все живое попряталось от свирепого и прожорливого Огнедува, и тогда ему очень понадобились подручные из местных жителей, чтобы указать, где прячутся звери, птицы, лешие, чтобы выдать беглецов ему на съедение.
      Вот тогда и подвернулся Змею лешененок Фир. Маленький лешененок еще не был подлым и кровожадным, но уже от рождения трусливым был. Это и решило его судьбу.
      Сначала Змей, схватив его, хотел отправить в пасть. Но, увидев, как он трясется от страха и угодливо смотрит в змеевы выпученные глаза, сообразил, что от этого лешененка может быть большая польза. Тем более, что еды-то в этом дохляке — на один зуб. Фир и теперь — будучи в подлешиках — мелок, а тогда и вообще действительно был — на один глоток Змею.
      — А ну, лешененок, — прохрипел Огнедув, — а ну, как я тебя отпущу?
      Фир от страха только лязгал зубами. Змей встряхнул его:
      — Ну, что трясешься? Отвечай, будешь мне служить верно?
      И Фир вдруг торопливо, захлебываясь, сгибаясь в три погибели, забормотал:
      — Конечно, конечно, конечно, конечно! О великий покоритель земли! О всесильный, всемогущий Огнедув! Я буду служить вам так, как не служил вам никто! — и откуда только слова-то он такие отыскал, ведь и не учился нигде.
      Змей довольно ухмыльнулся, приоткрыв широкую плоскую пасть, сплюнул черную слюну, и трава тотчас задымилась.
      — Ладно. Иди и ищи, где они прячутся. И первыми давай мне своих леших и лешенят. Ты лучше всех знаешь, где они затаились!
      — Бегу, о великий!
      Так Фир стал предателем своего Края Синих Дубрав, своего лешачьего народа.
      Много ночей он подглядывал и вынюхивал, выискивая жертвы для Огнедува. Указывал Змею, где они прячутся, сам волок тех, кто был послабей, с кем мог справиться самостоятельно.
      А однажды, когда Фир выдал Змею взрослого молодого пешего, Огнедув неожиданно сказал:
      — Ну-ка, иди сюда, помощник, попей-ка лешачьей кровушки!
      — Да я не могу, о великий, пощади!
      Змей засмеялся своим скрипучим смехом, вытянув черный узкий язык до самой земли, и от этого смеха потрескались три ближайших столетних дуба.
      — Сможешь! — Змей снова засмеялся.
      У него была широкая плоская светло-серая голова С большими выпученными красными глазами. Длинный хвост С зубчатым гребнем постоянно находился в движении, метался из стороны в сторону. Из пасти Змея всегда шел легкий дымок, а когда Огнедув свирепел, он изрыгал длинные Снопы пламени.
      — Сможешь, сможешь! А то я тебя разжую первого, а потом уж его. Пей! Мы с тобой должны быть связаны Кровью. А то и меня предашь! — Огнедув опять хрипло лосмеялся.
      С тех самых пор Фир стал кровопийцей.
      Змей Огнедув властвовал в Синих Дубравах несколько Пет. Потом нашлись смелые и сильные звери, прогнали его и где-то в дальних краях добили. Так уж устроена жизнь, что рано или поздно, а Змея-завоевателя прогоняют. Одновременно со Змеем исчез из Синих Дубрав и подлешик. Ему там просто нельзя было оставаться. В Лесу, куда подлешик явился, о предательстве его не знал никто. Тем бопее синий Фарг. По Великим Болотным Правилам лешие не могли враждовать, воевать друг с другом или с кем-то из своего племени. А предательство считалось самым тяжким преступлением. За это полагалась смерть. И поэтому подлешик хранил в строжайшей тайне все, связанное с его прежней жизнью. Он скрывал название мест, откуда прибыл, надеялся, что в Лесу забыли, что он не всегда жил здссь. Но особенно ему тревожиться было нечего. Он знал, что никто из тех, кого он выдал Змею, не остался в живых. Даже деревья, которые видели его предательство, были сожжены. Огнедув не любил оставлять свидетелей. И подлешик верно служил могущественному Фаргу.
      Жил Фир неподалеку от Канавы своего покровителя, где на небольшом возвышении стояла старая сосна. Под корнями этой сосны он когда-то вырыл себе яму, выстелил ее мхами, пересадив их осторожно вместе с корнями и почвой, чтобы мхи прижились. Живые мхи и делали яму влажной. И в этой яме, устланной мягким и влажным ковром зеленых сфагновых мхов, подлешик жил, спал, считая ее своим домом.
      Еще у него было маленькое увлечение. Он собирал жуков. Не ел, а именно собирал. На корнях сосны, вверху его просторной ямы, Фир держал развешенными высушенных жуков. Они были нанизаны на жилы, вытянутые в свое время подлешиком из жертв, казненных в Канаве.
      Жуки-олени, носороги, бронзовики, навозники, дровосеки, майские — каких только здесь не было! Они красовались на тонких жилах, прикрытые сверху от ветра и посторонних глаз берестой. Когда спустя десятилетия от воздействия влаги и воздуха жуки ветшали, подлешик менял их на свежих.
      Может быть, отчасти из-за страсти к жукам подлешик Фир питал устойчивую неприязнь к барсучьему семейству, для которого жуки были любимым кушаньем. Фиру казалось, что эти паршивые барсуки съедают самых лучших, редких и самых красивых жуков, которые по справедливости должны были красоваться у него в коллекции.
      Поскольку жилище подлешика располагалось чуть выше Канавы, он, будучи дома, как бы оберегал покой синего Фарга и спокойную болотно-застойную тишину Канавы.
      Находясь в своем доме, в своей яме под сосной, подлешик всегда спал, выставив свое огромное правое ухо наружу, и чутко, даже во сне улавливал все звуки и шорохи Леса…

      Желтоглазая сова Неясыть кружила над Холмом Тревог. Ей хотелось поговорить с Брехой, но она никак не решалась приблизиться к Черному Шалашу.
      Наконец, ведьма, обладающая обостренными чувствами и даже предчувствием, выскочила из Шалаша:
      — Что тебе надо здесь, Неясыть? — прошипела она раздраженно. Она очень не любила отвлекаться от своих опытов.
      — Прости меня, о великая Царица Ночи! Я хочу что-то сообщить тебе! Очень важное. Но если я помешала, я улечу.
      — Нет, нет, нет! — забеспокоилась Бреха, боясь упустить нужную новость, — говори!
      Сова села на камень рядом с ведьмой, сложила крылья.
      — О почтенная, великая Царица Ночи! Я хочу сообщить тебе полезную новость. Я очень долго думала и сомневалась. Но решила служить только тебе. Потому что никто иной, как моя великая прародительница желтоглазая Урга провозгласила тебя Царицей Ночи!
      — Мне приятно слышать твои умные речи, сова Неясыть! Говори!
      — Но прежде я хочу знать, не принесу ли я беды барсукам? Я не хочу, чтобы их утащили в Канаву к синему Фаргу.
      — Ну что ты, что ты! Не беспокойся! — соврала Бреха, — я уже давно не дружу с этим синим Лешим. У него очень сыро в Канаве, и я там не бываю, почти не бываю. Мне вредна сырость. Стара я… А эта затея с барсуками — дело леших. Я даже не одобряю этого. Вот. Ну, говори же! — ведьма нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, гак хотелось ей скорее узнать, что же принесла Неясыть в своем кривом клюве. Ведь Неясыть не слыла болтуньей. И слово ее в Лесу ценилось.
      — О великая Бреха! Я уже сообщала тебе, что старый Варгил решил взять под защиту барсуков. Я это одобряю. Но дело не в барсуках. Все они задумали бороться с тобой: Нергил, волки, росомаха Куга.
      — О паршивая, глупая, мелкая, кривоногая! Я укокошила ее проклятую прародительницу. Доберусь я и до нее! Ну и что они там придумали? Видела я, как они сговаривались! Ну, что же придумали-то?
      — Теперь волки охраняют барсучью нору!
      — Ух ты, какие прыткие!
      — А росомаха Куга ходила к людям в деревню и была на могиле Великого Брата.
      — Кого, кого? — ведьма насторожилась, замерла, — ты… Э-э… Ничего не перепутала?
      — Нет. Именно-Великого Брата.
      Ведьма стала нервно ходить взад-вперед. Глаза ее, большие и зеленые, сверкали.
      — Что ты знаешь еще? — ведьма замерла, напряженно глядя на сову.
      — Она слышала голос Великого Брата.
      — Ты уверена в этом?
      — Да.
      — И что же сказал ей этот голос?
      — Я слышала не все. Я не могла подлететь близко. Мне трудно было наблюдать за ней днем. Ты же знаешь, почтенная Царица Ночи, что днем я плохо вижу и днем мне трудно летать. Я поняла только, что волк Вергил, только он один может что-то сделать и чем-то завладеть.
      — То, что волк Вергил один из всех что-то может и даже многое, я знаю и без тебя! И без твоего Великого Брата! Что он сказал ей еще? Вспомни! Это очень важно!
      — Я все помню, о великая Бреха. Я просто не слышала больше ничего.
      — С кем еще виделась эта глупая росомаха?
      — Она беседовала с собакой по имени Барс.
      — Ну что ж, спасибо и на том, — сказала ведьма и, задумчиво глядя перед собой, даже не попрощавшись, как будто совы и не было рядом, юркнула в Шалаш.
      Не успела Неясыть улететь, только поднялась над Холмом Тревог, как увидела ведьму. Бреха выскочила из Шалаша и длинными своими прыжками понеслась.
      Сове очень хотелось знать — куда же собралась почтенная Царица Ночи? Наблюдать за ней Неясыть не решилась, она только взлетела повыше и поняла, что ведьма направилась к деревне людей.
      Бреха торопилась. То расстояние, которое Куга преодолевала два дня и две ночи, ведьма решила покрыть дс утра, хотя половина ночи уже оставалась позади. Стремительными прыжками она проносилась через болота, овраги, озера, холмы, кустарники. Она очень торопилась.
      И не успела бледная луна спрятаться за дальними елка ми и звезды — померкнуть, как ведьма уже была у цели Она взлетела на сарай, а следующим прыжком — на крышу дома, откуда бесшумно скользнула на чердак и затаилась в темноте.
      Целый день она слушала, о чем говорили люди в доме, в деревне, на дворе. У нее был очень острый слух. И она внимательно наблюдала за всем происходящим.
      С наступлением темноты выбралась на крышу и всю ночь рыскала по деревне. Чувствуя ведьму, лаяли собаки И крупные звезды ярко мигали на небе. Бреха издали медленно и бесшумно подошла к могиле Великого Брата. Оглянулась. Вокруг не было ни души. Тогда она быстро наклонилась и стала срывать и выдирать с корнями цветы. Она успела вырвать, уничтожить четыре или пять цветков, как вдруг что-то сильное отбросило ее от клумбы с цветами, обожгло ведьму. Она попятилась, со страхом глядя на могилу, на белый камень, лежащий на могиле в память о Великом Брате. И вдруг увидела сияние, светящийся яркий солнечный ореол вокруг каждого цветка.
      — Уходи отсюда, ведьма! Здесь тебе нечего делать! — громко прозвучал родившийся в сиянии цветов голос Великого Брата.
      — Тоже напугал! — прошептала Бреха, — сама знаю, что и где мне делать!
      — Уходи!… — зазвенел голос, оглушая ведьму, пронзая своим звуком ее уши, голову, мозг.
      И она в страхе бросилась прочь.
      До рассвета металась по окрестному Лесу, с рассветом уже сидела на своем чердаке.
      Барса она укараулила около полудня и прыгнула к нему С проворством рыси.
      Пес оторопел и оскалил клыки.
      — Сейчас не время охоты! — прошипела ведьма известное ей мирное приветствие зверей.
      Барс рычать перестал, но оставался настороже. Ведь это была ведьма, а не лесной зверь.
      — Чего тебе надо здесь?
      — Ты почему не почтителен со мной, с Царицей Ночи?
      — Я служу не тебе, а людям.
      — Помнишь ли ты росомаху Кугу, которая была здесь недавно?
      — Помню.
      — О чем говорила она с тобой и с Великим Братом? Барс насторожился еще больше. Помолчал, потом твердо произнес:
      — Это не для твоих ушей, Царица Ночи!
      — Как ты отвечаешь мне, паршивый пес?! — глаза ведьмы сверкали зеленым слепящим огнем. Она уже извлекла из-за пазухи ядовитую иглу, чтобы убить собаку. Барс увидел и понял это.
      — Я принадлежу людям, Царица Ночи! Тебе нет смысла ссориться с людьми. Люди не прощают обид никому, даже Царице Ночи.
      — Ты слишком много болтаешь, глупый пес! Что говорил Великий Брат росомахе Куге? Отвечай!
      — Я не могу тебе сказать этого, Царица Ночи!
      Бреха постояла немного. Глаза ее излучали зеленые молнии. Она плюнула на траву, повернулась спиной к Барсу у, длинным прыжком взлетела и исчезла за ближней елью в Лесу.
      Барс остался на месте, как вкопанный, только там, где упала слюна ведьмы, едко дымилась трава, да сам Барс был взмокшим от пота, хотя погода на дворе стояла прохладная.

      Во главе оленьих племен стоял крупный олень с ярко-желтыми рогами. Желторогие рождались очень редко. Один раз в пятьдесят или сто лет. Такого оленя, как только он подрастал, сразу избирали вожаком всех оленьих племен.
      Все считали, что у Желторогого — золоченые рога. Они так сияли в лучах солнца, что было больно глазам. Из поколения в поколение передавалась весть, что пока среди оленей живет Желторогий, то Ясное Солнышко покровительствует оленьим племенам. И действительно: вот уже десять лет Желторогий был вождем, и за это время оленьи стада увеличились, окрепли, намного меньше стали гибнуть от хищников, совсем не страдали от бескормицы.
      У Желторогого была седая борода еще смолоду. В оленьем народе говорили, что так у желторогих всегда — седая борода с малых лет — от мудрости, подаренной им природой.
      На рассвете солнечного дня большое стадо оленей, состоящее из нескольких племен, паслось на широкой отлогой возвышенности — поляне, одной стороной примыкающей к реке, к крутому обрыву.
      Вся поляна была покрыта вкусным лишайником-ягелем который люди называют оленьим мхом. Здесь было ветрено, и оленям не мешали кормиться комары, оводы, мошкара. Ветер сдувал назойливых насекомых.
      С трех сторон от стада настороженно стояли дежурные олени, охраняя собратьев. В эти дни олени были особенно осторожны. Желторогий вожак по три раза в день и четыре в ночь приказал менять охрану стада, чтобы дежурные олени не уставали и надежно берегли покой племен.
      Вождь оленьего народа действительно имел мудрую голову. Он знал многое, что помогало ему сберегать свои племена. В конце августа он ожидал большой волчьей охоты, все время был в тревоге и заботах. Он знал, что если встретить эту охоту в удобном для защиты месте, заранее обнаружить нападение и подготовить оборону, то потери будут незначительными.
      Он приказал племенам не перемешиваться, держаться отдельно, и стадо становилось, как бы разделенное на отряды. У каждого племени тоже была своя охрана — два-три дежурных оленя.
      Едва солнце показалось из-за дальних сосен, как к Желторогому подбежал дежурный олень.
      — О Желторогий вождь! — произнес он торопливо, — волки!
      — Ты видел их? Сколько? С какой стороны? Как они движутся?
      — Самих волков я не видел, но я разглядел, как трепещет кустарник, я расслышал, как трещат ветви под ногами врагов. Судя по этим признакам, волки идут на нас тремя тропами с разных сторон. Чтобы прижать нас к обрыву. Их много, может быть, сто.
      — Созови вожаков племен.
      Не успел затихнуть топот убегающего дежурного оленя, как вожаки уже стояли вокруг вождя. Здесь надо объяснить, что среди вожаков было много самок-оленух. Они тоже, как и самцы, имели высокие ветвистые рога и полноправно командовали племенами. Племена Желторогого вождя вели свой род от северных оленей, у которых самки имеют рога и часто бывают вожаками. Потому и народ Желторогого питался в основном лишайником-ягельником. Это любимая пища северных оленей. Племена Желторогого хранили традиции и привычки своих предков — северных оленей, однако в вожди всего народа самок никогда не выбирали.
      — Волков много, — сказал Желторогий, обращаясь к вожакам, — это большая охота. Значит, во главе — старый Вергил. Запомните главное: держаться по племенам, не разбегаться, стоять тесно, не впускать волков внутрь стада. Если хоть один прорвется, надо сделать все, чтобы его убить. Спинами — к обрыву, самки и телята — сзади, быки — впереди. На прорыв — не пойдем. Держать оборону, пока они не уйдут сами. Все. По местам.
      Земля глухо загудела от гулких оленьих копыт. Огромное стадо перестраивалось для жестокого боя.
      Волки напали стремительно и дерзко спереди тремя группами, но внезапно, видимо, по заранее обдуманному решению, все три группы рванулись в одну сторону, сошлись воедино и врезались в стадо в одном узком месте- отчаянно, свирепо и быстро. Сразу около десятка оленей, отбивавшихся спереди, было зарезано. Но один волк сумел ворваться в глубь стада. Олени было заметались, двоих он сразу завалил…
      Но вожак племени, принявшего удар волков на себя, помнил наказ вождя. И едва он издал призывный, резкий приказ, как два крупных быка кинулись к волку. Уже через мгновение он был убит их мощными передними копытами.
      Внезапно волки отхлынули, бой прекратился. Олени замерли в тревожном ожидании. Спереди, почти вплотную к оленьему стаду, спокойно, не спеша подошел огромный седой волк. Желторогий сразу узнал старого Вергила и вышел ему навстречу.
      — Я приветствую тебя, вождь волков — мудрый Вергил!
      — Я приветствую тебя, Желторогий вождь оленей! Я прекратил охоту, нам уже хватит добычи. Но почему ты убил одного из самых смелых моих волков? Кто из оленей посмел поднять копыто на волка? Это ты приказал, Желторогий вождь?
      — Ты намного старше меня, седой Вергил. И намного мудрей. И потому ты знаешь: река должна нести свои воды, сосна должна держать свои ветви, ты должен накормить своих волков, я должен сберечь своих оленей. Олень — не то, что лось, он намного слабей. И даже крупные олени-быки волка не одолевают. Только великое отчаяние может помочь оленю убить волка. И сегодня не олени убили его. Его убила судьба.
      — Я понял тебя, Желторогий вождь! Ты умен. Ты можешь увести свой народ.
      — Я понял тебя, седой Вергил! Я ухожу.
      Спокойно, племя за племенем, олени покинули пастбище, ставшее местом боя. Ушли, оставив волкам их добычу…
      После того, как туши были съедены, все волки встали на поляне, молча, глядя в сторону седого вождя. Все знали, что он будет говорить.
      Старый Вергил вспрыгнул на валун, осмотрел сверху весь свой волчий народ, внимательно разглядывая каждого. Он хорошо знал и помнил всех, даже прибылых, только родившихся в апреле. Здесь стояли все одиннадцать семей, живущих в Лесу.
      — Дети мои, братья мои! — обратился к ним седой Вергил, — мы собираемся все вместе один раз в году, в августе, когда выходим на большую охоту. Это нужно нам, чтобы мы помнили, что мы волки, что нас много, что мы — сила в Лесу. Это нужно нам, чтобы мы были едины, чтобы не разучились понимать друг друга, чтобы не было вражды между семьями волков. Одного раза в году было достаточно, чтобы я знал, что вы живы и сильны, что вы чтите волчьи законы и Закон Леса. Но теперь появились новые дела, новые заботы. Будьте готовы. Возможно, я соберу вас вместе очень скоро. Ждите волчьего зова. Будьте готовы быстро собраться там, куда я позову вас.
      — Мы ждем твоего приказа, мудрый Вергил! — в один голос ответили все одиннадцать вожаков.
      Солнце уже поднялось над Лесом, утренний ветерок игриво резвился в ветвях берез, осин и рябин, которые, встречая его, трепетали от радости, он проскальзывал сквозь синие лапы хмурых елей и летел дальше, уже неся с собой густой дух смолы, терпкий хвойный запах лесной Незыблемости и вечности.
      Старый Вергил спрыгнул с валуна.
      — Вы свободны, мои вольные братья, — негромко сказал он стоящим вокруг него вожакам, — уже начался день, Вашим семьям пора на отдых. Вас ждут ваши тропы и ваши логовища. Идите, братья.
      Поляна быстро опустела. Только позади седого Вергила Неподвижно стояли волки его стаи, его семьи. Они смотрели на своего отца-вожака. А он разглядывал крупный отпечаток копыт на влажной почве. Сочная трава глубоко вдавилась в этот след, оставленный Желторогим оленьим вождем.

      Совет собирался очень редко. Только тогда, когда возникала острая необходимость. Последний раз это было около пятнадцати лет назад. С тех пор в Совете не было надобности. И вот теперь ведьма объявила синему Фаргу, что нужно срочно сегодня же ночью созвать Тайный Совет.
      Они собрались к полуночи под корнями сосны, в жилище подлешика Фира. В Канаву Бреха вообще не спускалась- она действительно не переносила сырости. Ведьма явилась со служанками — так полагалось. Тем более у брехиной свиты была обязанность охранять спокойствие Тайного Совета. И три гадюки залегли с разных сторон, внимательно вглядываясь в темноту.
      Тайный Совет представлял собой триумвират. Председателем была Бреха. Однако два других голоса принадлежали Фаргу, и ведьма помнила это. Правда, здесь надо внести небольшое пояснение. Подлешик не был полноправным Членом Совета. Он был запасным. Но поскольку третий Член Совета отсутствовал, и все знали, что его сегодня не будет, его место с гордостью занял подлешик Фир. Так полагалось по Великим Болотным Правилам.
      — Я созвала Совет, почтенные Члены, потому, — начала Бреха, — что наши враги обретают силу, они объединились, они грозят нам. Такого не было никогда…
      Внезапно в яму стремительно скользнула одна из ох-ранниц — Старшая Гадюка:
      — О повелительница! — прошипела она, извиваясь и стелясь перед ведьмой.
      — Как ты смеешь входить во время Тайного Совета? Ты помнишь, что за это полагается смерть?
      — Я помню, о повелительница! Но сейчас я должна доложить тебе! — Старшая Гадюка замерла.
      — Говори!
      — Прибыл третий Член Совета!
      — Как?! — в один голос воскликнули все трое. И под-лешик тотчас торопливо отполз в сторону, ближе к выходу.
      Старшая Гадюка не успела ничего добавить. У входа в яму словно прошумел порыв ветра, и в помещение медленно и торжественно вошел черный ворон Каррагар.
      Все встали, — так полагалось при появлении каждого Члена Совета, Мгновенно из ямы исчезли подлешик и Старшая Гадюка.
      — Мы рады, что ты, почтенный Каррагар, явился для участия в Тайном Совете, но как ты узнал об этом? Ведь ты был далеко!
      — Я всегда знаю все! — отрезал Каррагар и замолчал. Все поняли, что больше он не скажет ни слова.
      Бреха встала, обвела взглядом обоих присутствующих и начала:
      — Почтенные Члены Тайного Совета. Нам надо действовать. Лесные жители не хотят подчиняться нам. Они взяли под защиту семью паршивых барсуков, которым давно место в Канаве. Я прошу вас обдумать, обсудить наши действия. Кроме того, прошу поддержать меня и принять решение, которое даст мне лишние силы. После решения Тайного Совета я в борьбе с врагами смогу применять не только отравленную иглу, но и отравленное свое Большое копье. Так гласят Великие Болотные Правила. Вы знаете.
      — Да, почтенная Царица Ночи, — поддержал ее синий Фарг, — нам пора действовать, пора проучить неподвластных, пора одернуть своевольных волков во главе с их наглым старым Вергилом. Я думаю, сейчас же, ночью, не дожидаясь конца расследования, надо схватить барсуков и притащить их в Канаву. Напасть надо внезапно, чтобы два волка, охраняющие барсучью нору, не успели вызвать своих. Ты, почтенная Бреха, в один миг убьешь их своим Большим копьем, которым когда-то ты сумела поразить Страшную Росомаху Хару. Мы даем тебе на это право решением I «иного Совета.
      Ведьма и Леший повернулись в сторону черного ворона, который сидел важно, гордо и неподвижно. Оба смотрели на него с ожиданием.
      Некоторое время ворон продолжал молчать, сидел, не шелохнувшись. Затем, не поворачивая головы, спокойно, раздельно и не спеша произнес:
      — Каррагар не согласен. Я пр-р-ро-тив!
      — Но пойми, почтенный Каррагар, нам ведь это нужно, необходимо, как иначе мы подчиним ослушников? По Великим Болотным Правилам все Члены Тайного Совета должны утвердить решение, иначе оно не имеет силы, — волновалась ведьма.
      Вместе с ней нервничал Фарг, он кивал головой в такт ее словам, беспокойно смотрел на ворона.
      — Я это знаю, — снова так же спокойно сказал черный ворон.
      — Но почему ты не согласен, почтенный Каррагар? Что мешает тебе поддержать наше решение? Ведь ты же мудрый и знающий, — пытался льстить Леший, — поддержи нас!
      — Я пр-р-ро-тив! — спокойно подтвердил свое мнение черный Каррагар, затем направился к двери.
      — Да куда же ты? Мы ведь так и не вынесли решение! Не придумали, не приняли ничего окончательно!
      — Я тор-ро-плюсь! — не оборачиваясь, ответил Каррагар, выходя из ямы, раскрыл огромные черные крылья и со свистом взлетел.
      — Вот это да… — сказал Фарг после некоторого молчания, — это ты его предложила тогда в Члены Совета. Помнишь?
      — Я, да не я!
      — А кто ж?
      — Кто-кто! Если б я знала! Помнишь, после смерти желтоглазой совы Урги долго не было третьего Члена Совета и фактически Тайный Совет не существовал?
      — Помню.
      — Ну вот я и спросила у духа подземного дьявола Велизара, и он сказал мне тогда, что есть в нашем Лесу черный ворон. И еще сказал Велизар, что этот ворон уже давно Член Тайного Совета. И еще он сказал, что мы с тобой темные и не знаем, что даже имя Каррагара вписано в Великие Болотные Правила. Вот так…
      — Да ну?!. Кто бы мог подумать! А ведь он совсем молодой. Ему и ста лет-то нету!
      — Вот-те и молодой. Так что придется с ним считаться. Ничего не поделаешь.
      — Ну, а мы-то что? Дальше-то как? — забеспокоился Леший. — Что делать теперь будем? Ведьма шагнула к выходу:
      — Фир!
      — Я! — подлешик возник мгновенно. Он подслушивал. Его огромное правое ухо даже покраснело от напряжения.
      — Иди, Фир, и неусыпно следи за охраной барсучьей норы, за двумя волками. Вдруг один отойдет, другой задремлет. Хотя бы одного не было, а с другим я быстро разделаюсь! Он и сигнала своим подать не успеет! Как заметишь, сразу шли гонца. Вот держи его.
      Едва уловимым движением ведьма извлекла из-за пазухи крупную, полосатую, желтую осу. Подлешик тотчас спрятал ее в карман.
      — Слушаюсь, о великая Бреха! — сказал он и выжидательно посмотрел на синего Фарга.
      — Да! Выполняй! — утвердил задание Леший. Фир мгновенно исчез.
      — Трудно теперь будет, — вздохнула ведьма, — опыты у меня пока идут неудачно, да и Вергил что-то замышляет. Эта поганая росомаха Куга ходила на могилу Великого Брата!
      — Вот проклятье! А я думал, что уж забыли все, где похоронен этот вертопрах. Вот-те на! И что же она там нашла?
      — Да толком и не знаю. Может, и ничего. А может, и нашла. Кто знает? Но всегда надо быть настороже.
      — Это точно. Вот достану я Лунную жемчужину и тогда…
      — Да ладно тебе! Ты ее уже двести лет достаешь! Канаву бы лучше привел в порядок. Подойти противно!
      — Ты, почтенная Бреха, это брось! Не надо так со мной!
      — Да ладно тебе, обижаться-то. Знаю. Достанешь жемчужину и перестанешь быть синим.
      — И перестану!
      — Ну и хорошо! — добавила ведьма, успокаивая разволновавшегося Лешего, — а Совет-то наш впервые не получился. Ну что ж! На то он и Тайный, что никогда не знаешь наперед, что и как будет…

      До самого рассвета Куга без отдыха работала. Черные тени стали серыми, звезды из синих превратились в белые и блеклые, потом совсем исчезли. Из-за дальнего холма показался яркий край Ясного Солнышка. А росомаха Куга все трудилась.
      Она очень аккуратно выплетала из берестяных тонких, узких и длинных полос одежду по своему телу. Две предыдущих ночи и два дня она готовила бересту, резала ее на полосы своими острыми когтями и теперь, со вчерашнего вечера, плела. Куга выплетала для себя прочный трехслойный панцирь. Только такой панцирь мог защитить росомаху от ядовитой иглы ведьмы. Такой панцирь не могло пробить даже ведьмино Большое копье. Куга это знала, помнила из рассказов Серой Росомахи. Когда та говорила внучке о давней битве Брехи с их прародительницей Росомахой Харой, то всегда добавляла, что Росомаха не боялась ведьмы, слишком надеялась на свою силу и не сплела себе панциря из тройной бересты, которому не страшно Большое копье Брехи. Потому и погибла.
      И вот теперь настало время, когда маленькая, но отважная росомаха Куга, не боясь ведьмы, готовилась к борьбе с ней, к нападению коварной и мстительной Брехи.
      Уже была готова почти половина панциря, как рядом раздался шум.
      Росомаха сидела на пушистом мху под кустом можжевельника на опушке старого соснового бора. Она была укрыта кустом от посторонних глаз. И вдруг рядом с ней здесь же, под кустом, появился хорек Хурт.
      — Привет, Куга! Как твои дела? Что ты тут плетешь из бересты? Зачем тебе этот берестяной мешок? Шишки, что ль, сосновые складывать? А зачем тебе шишки? Делать тебе, что ли, нечего? — засыпал он вопросами росомаху.
      — Что плету, то плету. Значит, надо мне. А тебе какая забота?
      — Ну ты уж не сердись на меня. Что, разве и спросить нельзя? Я ведь по старой дружбе…
      — Вот по старой дружбе — посиди, отдохни. И поменьше спрашивай.
      — Это почему так?
      — А ты не знаешь, да? Время сейчас такое…
      — Ладно, посижу, отдохну… А чего это ты с волками-то вроде как сдружилась? Ходишь, говорят, к ним. И как тебе не страшно? Съедят ведь они тебя! Непременно съедят!
      — Во-первых, волки в Лесу-самый деловой и сильный народ. И потом — старый Вергил, их вождь, очень умен. Только они и могут спорить с Брехой и лешими. Но тебе этого не понять.
      — Как не понять? Как не понять? Я тоже леших и ведьмы боюсь. Ох как боюсь! Как слышу про их Казнительную Канаву, так мне дурно делается.
      — Вот так в Лесу и повелось. Всем дурно делается, как вспомнят. Этим-то и пользуются они, те самые, которые живут по своим проклятым Великим Болотным Правилам!
      — Тише ты! — хорек испуганно огляделся. — Вдруг услышат! Тогда конец! Точно в Канаву утянут…
      — Не услышат они. Не такие уж проворные! И потом нас в сто раз больше. И ничего у них не выйдет, чтобы меня в Канаву утянуть! Попомни мое слово!
      Бедный Хурт даже зубами стучал от страха. Ледяной, всеобъемлющий ужас охватил все его существо, пронизал все тело колючими студеными иглами оцепенения.
      — Ты, что?… — едва прошептал он, — такие речи…
      — Ладно, успокойся. Не буду больше. Да не дрожи ты! Никого нет ведь. Никто нас не слышал и не мог слышать.
      — Ну да… всякое ведь бывает… — хорек понемногу успокаивался.
      Он помолчал, потом снова спросил:
      — Скажи, Куга, почему так жизнь устроена: одни — большие, сильные, зубастые, а другие — маленькие, слабые и даже кусаться некоторые совсем не умеют? Я вот хоть маленький, но зубастый. А зайцы, — так те вообще даже огрызнуться не могут. Почему так?
      — Откуда мне знать, юркий Хурт? Вот старый Вергил, он — все знает, про все ведает. У него и спроси.
      — Что ты! Что ты! Что ты! — замахал на нее лапами хорек. — Боюсь я их всех, а их вождя еще больше!
      — Может, ты и прав. Волков надо бояться…
      Куга замолкла, будто осеклась. Оба посмотрели вверх: над их головами словно ветер прошелестел, и на вершину высокой ели спокойно и важно уселся черный и молчаливый Каррагар. Он не смотрел вниз, но и Куга и Хурт давно знали о нем, что он очень чуткий: все видит, все слышит, и знает — все!
      — Вот несчастье! — прошептал хорек, — он понял все, что мы говорили, мы — погибли!
      — Помолчи. Он и сейчас слышит, что мы говорим, а это неудобно, стыдно перед ним. Он умней и старше нас. И не бойся: Каррагар очень молчалив. То, что он видит и слышит- знает только он сам. Это мне известно.
      Неожиданно ворон повернул голову вниз и удивленно, склонив ее набок, стал разглядывать замерших собеседников. До него было очень далеко, никто другой не услышал бы даже разговора, не только шепота, но ворон слышал все, в этом Куга была уверена. И Каррагара явно удивило, что о нем так много знают. Через некоторое время он снова гордо поднял голову, принял безразличную позу и задумался. И было видно, что он не только своими мыслями, но и душой своей присутствует не здесь, а совсем в другом краю. Но в его неподвижной и гордой позе чувствовалась безмерная уверенность и сила.
      Ворон недолго посидел так. Словно вспомнив что-то, он встрепенулся, раскрыл крылья, полетел. Сам крупный, величиной с орла, он и размах крыльев имел почти как у беркута.
      Росомаха Куга и юркий Хурт долго провожали его взглядами.
      — Да… — вздохнул хорек, — кто — сильный, зубастый, а кому и летать дано вот так — легко, высоко, быстро.
      — Этому ворону, кроме крыльев, мудрость дана. А тебе хоть крылья дай, так ты и залетишь-то не туда, куда надо.
      — Да ладно тебе ругать меня, нет ведь у меня крыльев!
      — Я вижу…
      Росомаха снова принялась плести.
      — Надо к полудню обязательно закончить.
      — Почему это?
      — Так надо!
      Когда юркий Хурт убежал, Куга еще быстрей принялась за дело.
      Не успело Ясное Солнышко повиснуть над Древним Кедром, как росомаха закончила работу. Прочный трехслойный панцирь был готов. Она сплела его таким, каким он был в рассказах Серой Росомахи. Теперь, — и Куга хорошо это помнила, — надо было ровно в полдень, когда Ясное Солнышко повиснет над Древним Кедром, — поднять панцирь повыше и подержать. Ясное Солнышко укрепит его своими лучами. И тогда он надежно защитит росомаху Кугу от оружия ведьмы.

      Над Лесом вставал безветренный теплый рассвет. Барсук-отец внимательно наблюдал за кормежкой семьи. Барсуки раскапывали почву, выискивая личинки, жуков, извлекая коренья.
      Тин и Тина были особенно насторожены. Словно тяжкий камень лежал на душе каждого. Но надо было питаться, кормить и растить барсучат, несмотря на смертельную опасность, приходилось выходить из норы. Тин давно заметил притаившихся волков охраны. Знала об этом и Тина, и это немного успокаивало. Волки — это сила, даже для леших, об этом в Лесу знали все.
      Но всю эту ночь степенный Тин чувствовал особое беспокойство. Было ощущение, словно кто-то все время наблюдает за ним. Кто-то кроме волков охраны. Враждебный и внимательный. Однако никого обнаружить Тину не удавалось.
      И не мудрено. Потому что барсуков не наблюдали, а слушали. За семейством следило чуткое огромное правое ухо подлешика. Оно настолько было чувствительным, что Фир, прислушиваясь, словно видел в подробностях все происходящее. А сам он хорошо спрятался в заросшую густой травой яму и только выставил наружу свое ухо.
      Волки давно учуяли его, но он об этом не догадывался. Уверенный в себе сверх всякой меры, подлешик, как и большинство всяких обвинителей, считал себя непогрешимым. Он словно забыл о своем предательстве, об унизительной службе Змею Огнедуву. Теперь он был уверен в том, что он самый честный, самый благородный, смелый, мудрый. И, конечно, самый осторожный и ловкий. Как же он мог предположить, что его заметили?
      Зер незаметно наблюдал за торчащим из-за травы розовым краем огромного уха. Он уже давно обменялся с Ланой беззвучными сигналами, и оба волка были наготове.
      Зер долго следил за ухом и, не видя никаких изменений, решился на уловку. Хитрость, свойственная волкам, подтолкнула его на действия, на обострение обстоятельств. Очень внимательно следя за ухом, он вдруг лег на бок, сладко и громко зевнул, положил голову и притворился спящим.
      Это было естественно, потому что всю ночь он не спал — Фир это слышал, — и теперь, на рассвете, когда сон особенно подкрадывается к любому зверю, он и задремал.
      Несколько мгновений подлешик размышлял, взвешивая обстоятельства, и решив, что лучших условий может и не случиться потом, послал гонца. Едва заметным движением извлек из кармана осу и разжал ладонь.
      Зер отчетливо видел и слышал, как из травы, где торчало ухо, стремительно взлетела крупная оса и умчалась в небо. Но Зер не обратил на это никакого внимания. Хотя с удвоенной осторожностью следил и за ухом, и за всем окружающим в Лесу.
      Оба волка одновременно услышали посторонний шум. Среди утренней безветренной тишины они хорошо различили шорох травы и воздуха, возникший с одной стороны. Еще издалека увидев ведьму, стремительными прыжками мчащуюся к ним, оба они вскочили и, вскинув головы к небу, завыли громко, дружно, протяжно.
      И тотчас, почти в то же мгновение им ответил мощный, низкий, грудной бас старого вождя. Он завыл, и его властный ответный вой заполнил все: и овраги, и ямы, и поляны. Казалось, нет на земле ничего сильней, шире, величественней этого воя.
      В тридцати шагах от волков замерла Бреха. Ее лицо, желто-синее от свирепости и досады, выражало злобу и некоторую растерянность. Она уже спрятала за пазуху свою боевую иглу и стояла словно в раздумье. И уходить не хотелось, и нападать было нельзя…
      Тин и Тина и прижавшиеся к ним барсучата в оцепенении ужаса наблюдали все происходящее. Тин страшился за семью, за себя он не боялся. Барсуки видели ведьму, слышали вой волков и могучий отклик волчьего вождя. Они поняли, что идет борьба за их жизнь. Даже малыши это чувствовали и все дрожали, прижимаясь к родителям. Когда ведьма удалилась, Тин быстро увел семейство в нору…
      Разговор ведьмы с подлешиком состоялся в овраге неподалеку.
      — Что же ты, паршивый одноухий пес, послал гонца?
      — Я не одноухий, о повелительница!
      — Тогда будешь одноухим! Я оторву одно из твоих паршивых ушей! Все равно ты не умеешь, как надо, подслушивать!
      — Умею, о повелительница! Прости меня! Так получилось… Я хорошо слышал, как этот волк улегся спать, зевнул, захрапел.
      — Он обманул тебя, одноухий идиот! Волки очень хитрые, они наверняка видели тебя.
      — Я был в яме, они не могли меня видеть!
      — Значит, видели твое дурацкое ухо или учуяли тебя своими волчьими носами. Волки очень осторожные звери, умные, хитрые. Пора тебе знать это, одноухий идиот!
      — Я не одноухий!
      — Молчи!
      — Слушаюсь.
      — А что ты прибежал сюда? Иди немедленно обратно, выбери место получше, чтобы не видели тебя, пустая твоя голова, и наблюдай днем и ночью, как я велела тебе.
      — Слушаюсь, о повелительница! — подлешик тотчас скользнул к кустам.
      — Фир, постой!
      — Я! — подлешик мгновенно возвратился.
      — Гонца возьми. И еще одного — ночного. — Ведьма подала ему сначала большую осу, затем маленькую летучую мышь.
      Подлешик торопливо рассовал их по карманам своих засаленных брюк и юркнул в кусты. Приближаясь к норе, он двигался ползком, медленно и совершенно бесшумно. Вскоре его чуткое привое ухо уловило негромкий разговор:
      — Она увидела, что мы настороже, услышала твой голос, отец, и не напала. Она не напала, потому что услышала твой голос. Я видел иглу в ее руке. — Это говорил дежурный волк. Подлешик узнал его голос.
      — Пусть бы посмела сунуться, мы бы показали ей! — добавила дежурная волчица.
      — Молчите, волки! Я чувствую-нас подслушивают, — спокойно сказал старый Вергил.
      Подлешик узнал и его голос и весь съежился, сжался в комок от страха.
      — Позволь, отец, мы пойдем и выпотрошим того, кто посмел подслушивать тебя! Позволь, отец! — раздались еще волчьи голоса.
      Подлешик понял, что волчий вождь пришел не один. С ним было много волков. Леденящие мурашки страха побежали по позвоночнику, перехватили горло, кольнули в коленках… Фир представил, что будет, если волки поймают его. А если станут искать, то обязательно найдут и поймают. На то они и волки. Обильный холодный пот выступил на огромном правом ухе подлешика.
      — Не надо. Мы сейчас уходим. У меня нет времени.
      Зер и Лана продолжают нести охрану. И будьте настороже. Я всегда жду вашего сигнала.
      Волчий вождь ушел. Ушли волки его стаи. Фир слышал, как остались те же два волка охраны.
      Подлешик еще долго лежал в оцепенении, приходя в себя от пережитого страха. Затем долго думал о том, как наблюдать за волками, чтобы они этого не заметили. Так ничего нового и не придумал. Потом осторожно и бесшумно продвинулся еще ближе к норе.

      Черный ворон Каррагар уселся на ветвь Древнего Кедра почти у самой вершины.
      — Рад видеть тебя, почтенный Каррагар, — произнес Кедр, едва ворон прилетел, — как давно тебя не было!
      — Р-рад видеть тебя, Др-р-рев-ний Кедр-р-р! Ты, как и прежде, велик и зелен, несмотря на почтенный возраст!
      — А ты, Каррагар, как и прежде, мудр, несмотря на молодость.
      — Скажи мне, Древний Кедр, что тут важного произошло без меня. Не было ли за это лето великих бед? Случались ли большие битвы? Появлялся ли кто новый из дальних краев?
      — Ничего такого особенного не случалось. Даже великих пожаров в это лето не было. Тихое лето… Но дела всякие происходят. Мудрый волк Вергил потребовал от леших соблюдения Закона Леса. А это не совсем сходится с их Великими Болотными Правилами.
      — Об этом не надо, почтенный Кедр, тем более, что про эти события я знаю.
      — Может быть, ты, мудрый Каррагар, расскажешь мне, что повидал там, далеко за горизонтом. Многое ли удалось тебе увидеть, узнать за это твое путешествие?
      — Многое.
      — Велик ли мир там, за горизонтом, куда не достает мой взгляд?
      — Велик, почтенный Кедр.
      — Вот стою я здесь уже семьсот лет, мудрый Каррагар. Видел много событий, помню много всякого. Знаю столько о Лесе, о зверях, о тайнах природы, что вряд ли кто еще столько знает. А иногда думаю, что отдал бы свое долговечное, тысячелетнее созерцание земли и Леса за, может быть, короткую жизнь птицы или зверя, который волен бежать или лететь, куда ему хочется. Тяжко быть прикованным к своему месту. Даже если есть и сила, и независимость, и почет, и великая память обо всем.
      — Может быть, ты и прав, Древний Кедр, — после некоторого молчания молвил Каррагар, — но не думай, что все счастье в движении. Иной зверь или птица только и мечтает о том, как бы найти спокойное место, где бы ему никто не мешал жить, дышать, думать. Где его не съедят, не обидят, не растопчут. Мало кто так прочно устроен в жизни, как ты, почтенный Кедр. Я понимаю, тебе хочется за горизонт, тебе интересно, что там. Я скажу тебе: там такие же леса, холмы, реки, озера. И за многие дни полета не встретишь такого могучего и древнего Кедра, как ты.
      — Слушаю тебя, почтенный Каррагар, и как-то спокойно на душе. Словно не я, а ты прожил семьсот лет, так интересна и рассудительна твоя речь. Как ты научился понимать мир, зверей, природу?
      — Я еще не научился этому, Древний Кедр, хотя все, что я знаю, собрано за много сотен лет и передано мне. Тут ты не ошибся, почтенный Кедр. В этом не моя заслуга, но в этом мое предназначение и моя судьба.
      — Скажи мне, черный и мудрый Каррагар, вот ты уже знаешь о делах, которые затевают ведьма и Леший Фарг. Что ты думаешь обо всем этом?
      — Суета все это!…
      — Да… Пожалуй. А я вот смотрел, смотрел, да и подумал: надо заступиться за семью барсуков, они такие степенные, трудолюбивые, аккуратные, скромные. Я не верю в какую-либо их вину. Все это выдумано, чтобы расправиться с ними. И я решил помочь им, предложил перейти ко мне, под корни мои, барсукам ведь недолго нору отрыть…
      Ворон помолчал, сидя неподвижно, затем спокойно и задумчиво произнес:
      — Это — твое дело!
      — И ты знаешь, почтенный Каррагар, — продолжал Кедр, — он — барсук Тин — не принял моего предложения. Сказал, что в старой норе жил его отец, его дед, там родились его дети. Он сказал мне, что будет там жить до конца, до последней своей ночи. И отказался…
      Ворон внимательно выслушал все, что сказал Кедр, и, снова помолчав, добавил:
      — А это — его дело!
      — Конечно…
      Древний Кедр заметил, что когда он говорил обо всем этом, ворон стал немногословен, как часто бывало, хотя разговор поддерживал.
      — Почтенный Каррагар, мне бы хотелось услышать твое мнение о заветной мечте Лешего Фарга, о том, что он желает перестать быть синим.
      — Ума ему это не прибавит. И я очень сомневаюсь, что ему вообще удастся достать Лунную жемчужину! Русалки дорожат ею, и не отдадут ни за что! А днем, когда они спят, единственный, кто мог бы ее достать, это выдра Бара. Но она — злейший враг синего Фарга. В Канаве был казнен ее выдренок.
      — Да… Пожалуй, Лешему придется остаться синим навсегда.
      — Пожалуй.
      Теплый августовский день уже далеко перевалил за середину, а Кедр и Каррагар все беседовали, с интересом обсуждая события, происходящие в Лесу, их смысл, их значение и важность.
      — Скажи мне, мудрый Каррагар, — неожиданно спросил Кедр, — а для чего мы все живем?
      — Это очень непростой вопрос, почтенный Кедр. Но если уж ты хочешь услышать, как я на него отвечу, то я скажу, что у каждого — свое предназначение. Один живет, чтобы под защитой его могучих ветвей от ураганов и бурь спасались другие деревья, прятались звери и птицы, чтобы его бесчисленные листья обновляли воздух в Лесу. Это твое предназначенье, Древний Кедр. И еще ты живешь для того, чтобы помнить все, что было здесь в прошедшие века, чтобы понять законы жизни и при необходимости помочь кому-то, спасти чью-то жизнь мудрым советом. Я не знаю всего, что тебе суждено, но я знаю, что ты в Лесу необходим и второго такого нет ни в нашем, ни в других, известных мне краях.
      — Ну что ж, мудрый Каррагар, мне приятно слышать, что ты считаешь меня нужным Лесу. Но ведь жизнь так многообразна. Каких только существ нет в Лесу! А за горизонтом- и того больше!
      — Да, жизнь многообразна и сложна. Кому-то предназначено переносить пыльцу с цветка на цветок, чтобы растения в Лесу множились, наполнялись соками, цвели и благоухали, а кому-то предопределено протаптывать свои тропы, заполнять Лес, чтобы он был живым. Лес должен быть живым, почтенный Кедр, иначе он исчезнет и все исчезнет на земле…
      — А в чем же твое предназначенье, Каррагар?
      — Я не могу подробно ответить тебе, Древний Кедр, но скажу, что моя судьба — летать, слушать, помнить, думать. Я должен знать и понимать многое. Чтобы жизнь Леса была вечной…
      — Интересно и не совсем понятно говоришь ты, Каррагар!
      — Такова жизнь: интересна и не совсем понятна, почтенный Кедр…

      Перед самым рассветом Бреха появилась у Канавы. Она кликнула Лешего, и он, кряхтя, выбрался наверх.
      Прогуливаясь, они отошли от Канавы, пересекли опушку Леса, потом ведьма предложила присесть возле старой сосны. Фира не было. Он нес неусыпное дежурство у норы барсуков.
      — Рад тебя видеть, почтенная Царица Ночи! Что привело тебя ко мне так неожиданно?
      — Я придумала, почтенный Фарг, я нашла выход из нашего трудного положения.
      — Какой?! — синий Фарг насторожился.
      — Ты знаешь Родниковое озеро?
      — Конечно, знаю. Это там, где стоит Утес Белой Совы. Правда, я не люблю это озеро, там вода слишком уж чистая, а я люблю грязь, ты знаешь… Но Родниковое ведь совсем рядом, как же мне его не знать! Через два оврага отсюда, на возвышенности!
      — Вот именно. На воз-вы-шенности!
      — Ну и что?
      — А вот что: из озера вытекает маленький ручей — из-под большого Белого Камня.
      — Я это знаю.
      — Так вот, Белый Камень запирает озеро. Если этот валун отодвинуть, воды озера хлынут в овраги, в лесную долину и затопят много нор и логовищ, и в первую очередь- логовище старого Вергила. Ему тогда будет не до нас, ему надо будет спасать своих волков.
      Леший даже захлопал в ладоши от восторга.
      — Ну, почтенная Бреха! Ну, у тебя и голова! Цены тебе нет! Теперь они у нас попляшут! — Леший ликовал. Даже кончик его синего носа покраснел от возбуждения и радости.
      Здесь надо рассказать о хорьке юрком Хурте, который оказался замешанным во всю эту историю и совершенно случайно. Он проходил по своим делам через эту опушку и в страхе замер, услышав шаги и голос ведьмы.
      В одно мгновение он выбрал себе убежище — небольшую ямку под густым кустом можжевельника. Он знал об остром чутье ведьмы и нарочно выбрал куст можжевельника для своей защиты. Это растение имеет очень сильный запах, который забивает все другие запахи. Потому можно было надеяться, что Бреха не учует хорька.
      Ведьма и Леший присели в пяти шагах от него. Сердце Хурта от страха так колотилось, что казалось, выпрыгнет из груди. Дышать ему было тяжело-ужас сдавливал горло. Да и вообще Хурт боялся дышать, чтобы не услышали. И он едва-едва втягивал понемножку воздух, только чтоб не задохнуться.
      Бреха говорила негромко, но он все отчетливо слышал, и от этого ему становилось еще страшней.
      — Ну вот, почтенный Фарг! Ты сильный, и поможешь мне. Вдвоем, с помощью рычагов, которые я уже приготовила- срубила березовые и можжевеловые стволы, — мы за полночи отодвинем Белый Камень, и воды озера хлынут вниз.
      — Когда приступим к делу, почтенная Бреха? — Лешему не терпелось.
      — Сегодня же ночью, как взойдет луна.
      — А если она не взойдет, если будут тучи?
      — Какой ты бестолковый, Фарг! — сказала ведьма раздраженно, — приступим в то время, когда должна взойти луна. А взойдет она или нет, это уже не имеет значения. Понятно?
      — Понятно, почтенная Бреха!
      Хорек сидел в ямке ни жив ни мертв. И когда они ушли, еще долго не мог отдышаться от волнения и страха. А потом задумался. Что же теперь будет? Если они выпустят Родниковое озеро, то затопят всех, и волков, и бедного Тина с его семьей, и даже его, Хурта, одинокую, но уютную нору. Ух ты! Беда-то какая… Ему даже жарко стало, как только он себе представил все, что может произойти.
      Он осторожно выглянул из своего убежища. Уже рассвело, из-за дальних рощ устремились в небо светлые лучи Ясного Солнышка. Было тихо.
      Юркий Хурт выскользнул из ямы и понесся разыскивать росомаху Кугу. Он понимал, что предупредить надо не кого-нибудь, а старого Вергила. Потому что только он с его волками может помешать, может предотвратить бедствие. Но идти к волкам — это было выше сил Хурта. И он бросился искать росомаху.
      Жилище Куги — небольшая пещера-располагалось неподалеку, но хорек не особенно надеялся застать ее дома, зная ее беспокойный, непоседливый нрав.
      Он обежал немало лесных мест, пронесся по многим звериным тропам, пока не обнаружил следы Куги. Ее след, четкий, двойной, когтистый, похожий на медвежий, отпечатался на влажном песке. Судя по тому, что след еще не затвердел, а в воздухе еще висел запах росомахи, Хурт понял, что она прошла недавно.
      Разглядывая следы и принюхиваясь, он быстро двинулся следом.
      Он нашел Кугу на небольшом бугре. На боку у нее висела берестяная сумка, в которой был сложен ее трехслойный берестяной панцирь. В любой момент она могла быстро надеть его. Росомаха сидела на травке и смотрела на восходящее Ясное Солнышко, словно ожидая от него чего-то важного.
      Хурт подбежал и быстро проговорил:
      — Привет, Куга! Я давно тебя ищу. Очень важные новости. Весь Лес под угрозой… — Тут хорек осекся, испуганно огляделся, присел и продолжал уже шепотом: — Я случайно слышал разговор ведьмы и Лешего. Они обсуждали, как выпустить воду из Родникового озера.
      — Что-о-о?! — расширила глаза росомаха, — это же страшная беда! И как они это сделают?
      — Они решили сегодня ночью, как взойдет луна, прийти туда вдвоем и отодвинуть Белый Камень, запирающий озеро. Они хотят затопить наши норы, логова, все…
      — Теперь понятно. Черное дело они задумали, проклятые. Ничего другого от них ждать не приходится. Надо немедленно известить старого Вергила. Я сделаю это. Прощай, юркий Хурт!
      — Пока…
      Росомаха Куга быстро, как только могла, побежала к логову старого Вергила. Дома его не оказалось, но один из молодых волков помчался разыскивать отца-вожака, и Куга осталась ждать его возле волчьего жилища.
      Он появился так внезапно, словно вырос перед ней. Сидевшая на траве Куга вскочила от неожиданности, растерянно глядя на волчьего вождя.
      — Что случилось, росомаха Куга? Я слушаю тебя.
      — Я поспешила к тебе, старый Вергил, потому что неслыханное бедствие замышляют ведьма и Леший. Они решили выпустить воду Родникового озера и затопить нах1и жилища, наши норы, овраги, логова и поляны.
      — Откуда ты знаешь про это?
      — Хорек юркий Хурт случайно подслушал их разговор. Они собираются сдвинуть Белый Камень, запирающий озеро.
      — Когда они это сделают?
      — Сегодня ночью с восходом луны.
      — Да, — сказал Вергил, — я знаю, и ведьма это помнит, такое уже было около двухсот лет назад. Тогда шла большая война между зверьми нашего Леса. И кабаны, которые оказались побежденными, чтобы отомстить своим противникам, отодвинули этот Камень. Вода хлынула вниз и это было очень страшным бедствием. Многие, почти все жители Леса, погибли, утонули, остальные остались без жилья… Долго потом никто не жил здесь. Когда медведи поставили Белый Камень на место, озеро набиралось тридцать лет. Ведь оно очень глубокое, в нем много воды.
      — Ты все знаешь, седой Вергил!
      — Знаю. Но сейчас главное не это. Надо не допустить несчастья и мы его не допустим. Гарт! — позвал он своего помощника, который явился тотчас, — отправь Лику, пусть она обежит все одиннадцать логовищ. К Белому Камню на Родниковое озеро должно прийти одиннадцать волков- по одному от каждой семьи, — к началу сумерек они должны быть уже на месте. Ты, Гарт, будешь там их вожаком. Вы легко справитесь без меня. В течение ночи вы должны не подпустить к Камню никого. До моего приказа оттуда не уходить. Главное-нас предупредили вовремя. Теперь этой беды — не будет.
      — Спасибо тебе, мудрый Вергил, от всего лесного народа! — проговорила росомаха Куга, — но скажи мне, а почему этот камень — Белый? Я нигде больше не видела такого белого Камня.
      — Ты знаешь, росомаха Куга, что на Родниковом озере есть Утес Белой Совы?
      — Знаю.
      — Он стоит, нависая над водой, многие сотни лет. И вот когда-то очень давно на утес прилетела огромная белая сова. Никто не знал, откуда она прилетела и куда улетела потом. Никто никогда ее больше не видел. Она села на вершину утеса на рассвете, дождалась восхода Ясного Солнышка и с первыми лучами Солнышка сова произнесла какие-то слова. Что она сказала-не знает никто. Потом она улетела. Но пролетая над большим камнем, запирающим Родниковое озеро, сова уронила одно перо. Когда белое перо совы коснулось этого ключ-камня, он мгновенно из темно-серого стал белым. С тех пор его и зовут Белым Камнем, а утес именуют Утесом Белой Совы.

      Галла и Лумма полулежали на отмели, выходящей из воды. Опершись локтями в песок, оставляя туловище в воде и слегка шевеля хвостами, чтобы вода озера переливалась отблесками лунного света около них, русалки беседовали. Рядом лежала на песке одинокая выдра Бара. Иногда она слушала русалок, они рассказывали интересные вещи.
      — Уже восемь лет я живу в речке, которая впадает в это озеро, и никак не могу понять, — заговорила Бара после недолгого молчания, — почему здесь такая вода особенная, словно сама излучает лунное сияние. Речка моя сюда впадает, а вода там не такая. По запаху и по вкусу одинаковая, но — не светится. Да и в других озерах не светится вода, даже в самые лунные ночи. А здесь, в Лунном озере, — наоборот. Едва появится луна, даже узкий месяц, совсем подчас бледный, как озеро все сияет лунным ярким светом. Почему так? Вы-то уж знаете, а?
      — Дело в том, соседка выдра Бара, — ответила ей Галла, — что это озеро не простое, а Лунное! Неужели непонятно?
      — Но почему оно — Лунное, а другие — не Лунные. Русалки переглянулись, затем Лумма, улыбнувшись, сказала подруге:
      — Расскажи… Ведь она тоже здесь живет. По соседству…
      — Это случилось давно, — начала Галла свой рассказ, — лет триста назад. Лумма — помоложе, она не видела этого, а я все помню, как будто вчера это было. Гроза тогда была страшная. Я отдыхала на дне озера, и все слышала — такая уж гроза грохотала. И вот от этой грозы и загорелся наш Лес. Сначала вспыхнула сосновая роща, потом соседние перелески, к утру все вокруг пылало. Целый день леса вокруг горели, пламя ревело, звери и птицы в большинстве погибли, кое-кто пытался спасаться в воде… Картина была ужасная.
      Когда снова наступила ночь, огонь утих, потому что сгорело все. Лес превратился в мертвую пустыню. Один только Древний Кедр каким-то чудом уцелел и стоял одинокий, печальный и вечный. Я плавала по своему озеру и боялась смотреть по сторонам. Все вокруг было черно и обуглено.
      Но вот над пожарищем взошел месяц. Было начало июля, и месяц был тогда узким и кривым. Он низко плыл над землей, и я видела, какой скорбью были полны его глаза. И вдруг я разглядела, как крупная блестящая слеза покатилась по бледной щеке месяца. Она сорвалась с его щеки и громко булькнула в воду озера. Я быстро скользнула к ней и увидела, как лунная слеза застыла круглой жемчужиной, едва коснувшись воды. Я взяла ее и уложила в большую раковину на самом глубоком месте озера. И с той самой ночи вода в озере стала светиться лунными лучами.
      Прошли столетия, вокруг давно уже вырос новый Лес, поселились новые звери, а от тех, кто уцелел тогда, уже выросли многие десятки других поколений. Но жемчужина за это время не только не потускнела, но стала ярче и, что самое интересное, крупней. Словно лунный свет, приходящий в озеро от луны, питает ее своими лучами. С тех пор и озеро наше зовется Лунным.
      — Спасибо тебе, соседка Галла, за рассказ твой. А то я вот и живу здесь, и не знаю ничего о Лунном озере…
      Неподалеку раздался шорох, и все трое смолкли и насторожились. Еще через мгновение их уже не было на песке, только вода, где они нырнули, расходилась плавными лунными кругами.
      Не спеша, негромко и недовольно кряхтя, к воде подошел большой бурый медведь. Он только что споткнулся о кочку, ушиб колено и был раздражен. Войдя в воду, он стал пить жадно, торопливо — пить ему очень хотелось. Но даже утоление жажды не успокоило его раздражения.
      — Ну и вода здесь, — ворчал он, — болотом воняет, тухлятиной какой-то, словно не озеро это, а лужа.
      Он сам понимал, что несправедлив к этой воде, что она вкусная и чистая, но боль в колене вызывала раздражение, и он продолжал ворчать. Потом вошел в озеро поглубже. Вода была теплой, ушибленное колено стало успокаиваться, и медведь подумал, что хорошо бы каждую ночь приходить к этому озеру купаться и пить эту воду. Немного поплескавшись, он ушел.
      Галла и Лумма снова выглянули из воды: — Ушел! Ворчун глупый. Где еще он такую чистую и вкусную воду найдет? Лужа! Дурак! — Галла негодовала.
      Выдра тоже снова выбралась на берег.
      Лучи лунного сияния, выходящие из воды, переливались в светлых, почти белых с желтоватым золотистым отливом длинных волосах русалок, поблескивали на гладкой и влажной шерсти выдры.
      — А знаешь, соседка Бара, — продолжила беседу Лум-ма, — на эту Лунную жемчужину есть охотники.
      — Но зачем она им? — выдра удивленно посмотрела на русалку, — что в ней хорошего? Зачем она?
      — Как зачем? Например, нам она дорога потому, что она очень красива. Когда ты нырнешь с нами, мы приоткроем тебе раковину, и ты увидишь, как сияет эта жемчужина. Тебе не известно, но мы знаем, что люди, которые живут далеко от нашего Леса, — очень сильные и умные существа, лицом похожие на нас с Галлой, — многое они отдали бы только за одну красоту Лунной жемчужины. И мы ею дорожим особенно потому, что она дает воде лунное сияние, именно в ней, в жемчужине, таится секрет Лунного озера.
      — Но кому же здесь, в Лесу, кроме вас нужна ее красота?
      — Конечно, красота здесь нужна только нам. Но жемчужина обладает удивительной волшебной силой. Она может выполнить желание. Только одно, но — любое!
      — И кто же хочет завладеть ею?
      — Есть тут один синенький старичок…
      — Леший?! — глаза Бары загорелись ненавистью, — чтоб он захлебнулся грязью своей Канавы! Кровопийца поганый!
      — Ну, что ты так!… Не кровопийца он. Просто синенький дурачок.
      Обе русалки весело засмеялись.
      — Он, видишь ли, уже не хочет быть синим. И надеется, что в этом ему поможет наша жемчужина, — добавила Галла, — но все никак не решается попросить ее у нас, долго не решается… И правильно делает! Что же мы из-за этого синего Лешего наше родное озеро лишим лунного сияния? Как бы не так! Не дождется! Пусть еще хоть двести лет ждет!
      — Вот оно что!… — зло зашипела Бара, — эта проклятая болотная крыса Фарг скорей подавится своей грязью в Канаве, чем получит вашу жемчужину!
      — В этом ты можешь не сомневаться, соседка Бара, — Лумма говорила со спокойной улыбкой, — жемчужины он не получит никогда. Ну, давай поплывем, посмотрим, как она сегодня сияет, как светится…
      — Поплывем.
      И Бара ловко нырнула, не отставая от русалок.

      Сумерки медленно опустились на Лес, сквозь ветви сосен проглянули синие звезды. Вот-вот должна была взойти луна. Родниковое озеро было спокойно. Только тусклые блики сумеречного лесного света играли на зыбкой поверхности воды.
      Волки уже давно были на местах. Вокруг Камня залегли шесть зверей во главе с Гартом. Остальных он поставил большим кольцом-на подходе к Камню, но не дальше двадцати шагов от него, чтобы все волки были рядом, вместе, как единая сила.
      Едва узкий край луны засиял, выкатился из-за деревьев, как где-то заухал филин. Волки еще более насторожились, и вскоре тихий шелест травы выдал им приближение врагов.
      Ведьма и волки увидели друг друга одновременно. Звери вмиг встали двумя плотными заслонами, ограждая Белый Камень.
      Ведьма замерла. Леший — крупный, свирепый, стоял позади нее. В его мутных глазах плыла злоба. В руке он держал небольшой кинжал — по длине равный волчьему хвосту, — сделанный из черного подземного железа.
      Бреха и Фарг понимали, что их замысел рушится. Если напасть на волков, то бой будет трудным — здесь одиннадцать зверей. Но на помощь им вскоре придут еще и остальные волки во главе со старым Вергилом. Это значит, что затевать битву бесполезно.
      Такой замысел — неожиданный, легко исполнимый, в корне меняющий обстановку в Лесу — разваливался на глазах. Но кто же предупредил седого Вергила? Ведь никто же, кроме них двоих, не мог знать об этом! Может быть, седой волчий вождь сам догадался? Ну что ж, это вполне возможно…
      Ведьма молча стояла против охраны ключ-камня и лихорадочно думала: что же сейчас предпринять? То, что к Белому Камню подойти не дадут, было понятно. Сдвинуть его — тем более. Надо было хоть уйти достойно.
      — Послушай, почтенный Фарг! — сказала Бреха, обернувшись к Лешему, — видишь, сегодня мы неудачно выбрали место для охоты. Здесь место уже занято народом почтенного Вергила. Здравствуйте, волки! — приветствовала она противников, — удачной вам охоты! А ты, почтенный Гарт, здесь за вожака, как я погляжу. Успеха тебе в твоей ночной охоте! Что же ты покинул своего вождя? Ведь ты всегда неотступно с ним!
      — Я поступаю так, почтенная Бреха, — произнес Гарт, подражая тону седого Вергила, — как нужно моему народу, как повелел мне отец-волк! Если ты идешь на охоту, мы тебе — не помеха.
      — А как же мне пройти на Родниковое озеро? Ведь твои братья закрыли мне дорогу?
      — Ты можешь подойти к озеру с другой стороны. Зачем тебе идти именно здесь?
      — Ладно, ладно, почтенный Гарт, я подойду с другой стороны.
      Ведьма вместе с Фаргом удалилась, растворилась во мгле. Некоторое время волки оставались на прежних местах, молча и неподвижно. Затем Гарт скомандовал, и все снова залегли, затаились, настороженно вслушиваясь, вглядываясь, внюхиваясь во тьму.
      Звонко и мелодично журчал ручей, выбегающий из-год Белого Камня. Чистая студеная вода Родникового озера пахла глубинными соками земли, дышала свежестью. Под слабым ветром шелестели ветви сосен, и Гарту все казалось, когда он смотрел вверх, что в ветвях качаются звезды- крупные, яркие. Он знал, что это не так, что звезды намного выше, но никак не мог отделаться от этого впечатления.
      На свой страх и риск он решил снять одного волка с охраны Камня. Надо было доложить отцу-вожаку о неудачной попытке ведьмы и Лешего подойти к Белому Камню.
      — Иди, — напутствовал Гарт посланца, — и передай все седому Вергилу во всех подробностях: когда появилась ведьма, с какой стороны, чем был вооружен Леший и она, о чем был наш разговор. Все это может пригодиться нашему мудрому вождю. Все понял?
      — Понял.
      — Иди.
      Волк-посланец мгновенно растворился во тьме. Неподалеку от Родникового озера Бреха беседовала с синим Фаргом.
      — Теперь надо менять замысел, К Белому Камню нас не подпустят, это ясно. И охранять его они будут долго. В чем-в чем, а в беспечности Вергила не упрекнешь. Значит, нам надо действовать по-другому. Почтенный Фарг! Ты не забывай, что ты не просто Леший, ты Фарг-Татаул I. Ты еще многое можешь!
      — Слушаю тебя, почтенная Бреха!
      — Ты должен созвать всех, кто тебе подчиняется как Лешему, — болотных гадюк, водяных крыс, ящериц, — помогут, тоже польза будет. Сейчас надо использовать все силы.
      — Крысы не придут.
      — Почему это?
      — Побоятся выдры Бары. И как же я тогда проморгал с этим выдренком?! Дурак подлешик поторопил! Отдать бы ей, этой Баре, ее выдренка, и жемчужина была бы давно уж… Да и крысы явились и служили бы, как полагается. А теперь уж точно-не рискнут. Выдра для них — гроза! А я под водой им-не защитник. Там Бара-хозяйка…
      — М-м-да… Вот еще что: ты должен поговорить с теми, кто всегда с тобой жил в дружбе. Прежде всего — кабаны. Их главный вожак, нынешний вождь кабаньих племен секач Клыкан, всегда тебя очень почитал. Помнишь, года четыре назад, когда он был еще совсем молодым, кабаны по его приказу чистили твою Канаву?
      — Помню, конечно!
      — Помнишь, как старательно они разрывали корневища болотных растений, корчевали все пни поблизости, даже тропы твои выравнивали, посыпали сосновыми иглами, чтобы ты мог ходить мягко и бесшумно.
      — Да, это было. Но я с тех пор не видел его. Я даже не знаю, далеко ли сейчас пасутся его кабаньи табуны, не знаю, сколько сейчас семей в его кабаньем племени.
      — Узнаешь, это не главное. Главное, почтенный Фарг, что он нас поддержит. Я в этом почти уверена. Кроме давней дружбы с тобой кабаны еще и волков очень не любят. Точнее ненавидят. А упрямый и самоуверенный Клыкан считает себя самым мудрым, самым обученным всем премудростям природы. Он ведь когда-то уходил на год в другой Лес. Учился там разным хитростям кабаньим. А может, и не только кабаньим. Умней он, правда, от этого не стал, но самоуверенности у него хватит на десятерых, хотя виду и не подает. В общем, он ненавидит старого волчьего вождя, потому что того все в Лесу считают мудрым. Только за это и ненавидит. И это сегодня нам очень пойдет на пользу. А кабаны это — сила. С ними волки и то-очень осторожничают. Хороший секач быстро волку кишки выпустит! Вот так.
      — Ну что ж, почтенная Царица Ночи! Твои советы всегда очень мудры. Действовать я начну немедленно. Все сделаю, как ты сказала. — Леший Фарг восторженно смотрел на ведьму мутными своими глазами, и на его толстых синих губах играла почтительная улыбка.

      За последний месяц оскудели пастбища. Из-за большого числа оленей поубавилось ягеля на буграх и склонах. А это основной корм оленей. И тогда Желторогий вождь решил начать откочевку оленьих племен на лучшие пастбища.
      Он позвал своего первого помощника Белорогого оленя. Рога у Белорогого не были совсем белыми. Только несколько верхних отростков на кончиках были почти белыми. Это встречалось редко и бросалось оленям в глаза. Потому и называли этого оленя Белорогим.
      — Иди, — сказал вождь Белорогому, — обеги сам и пошли других во все наши оленьи племена. Пусть завтра на рассвете весь олений народ соберется у поляны моего родного племени. Пусть будут готовы к дальнему походу. С восходом Ясного Солнышка мы уйдем.
      — Слушаюсь, о Желторогий вождь! — сказал олень и помчался выполнять повеление.
      Когда оленьи племена собрались, всем не удалось уместиться на поляне, часть стояла в Лесу между деревьями, хотя поляна была огромна.
      — Братья-олени! — обратился к ним Желторогий вождь, — Мы вынуждены покинуть эти пастбища и откочевать на дальний край нашего Леса, а может быть, даже в другие леса. Если сегодня я не уведу вас, нехватка корма уже будет заметна завтра, а через неделю наступит голод. Все ли согласны идти со мной?
      — Все согласны, о мудрый Желторогий вождь! — в один голос ответили вожаки племен.
      — Спасибо вам, братья! Но помните: в пути будет много невзгод, будут беды и опасности. Будут долгие переходы без питья, потому что на пути не всегда будет много водоемов. Волки, медведи и рыси будут нападать на нас, и мы будем биться с ними, уходить от них, беречь каждого оленя и весь наш быстрый и гордый олений народ. Не страшитесь ли вы этих трудностей, опасностей дальнего похода?
      — Не страшимся, о мудрый Желторогий вождь! — в один голос ответили вожаки племен.
      — Спасибо вам, братья! Итак — восходит солнце! Мы должны трогаться! Впереди иду я, за мной племя Быстроногого, оно самое многочисленное. В конце шествия племен замыкающим будет Белорогий олень — мой первый помощник. Он будет сзади охранять наш народ, принимать решения. И вожаки должны подчиняться ему, как мне. Все понятно, братья?
      — Все понятно, о мудрый Желторогий вождь!
      — Тогда — в поход, братья мои, олени! И тотчас лесная земля загудела от копыт оленей. Звери шли шагом, но их было много, потому и стонала земля под их копытами. Десятки и десятки племен, многие сотни оленей шли вослед за Желторогим вождем. Они уходили, покидали родной Лес. Надолго ли? На год или дольше? Никто этого знать не мог.
      Желторогий вождь знал, куда надо вести свой народ. Издревле от вождя к вождю передавались главные секреты оленьих племен. И Желторотому оленю передал эти секреты прежний вождь десять зим и лет назад, когда Желторогий еще только-только стал взрослым, а старый вождь, уставший от груза прожитых годов, должен был уйти из мира живых. Много оленьих заповедей он поведал молодому Желторотому оленю, которого назначал вождем. И среди советов и заветов был наказ: куда уводить племена в годы бескормицы. И Желторогий хорошо запомнил все, что завещал ему старый вождь оленьего народа. Уже после того, как на общем собрании племен его утвердили вождем, он строго соблюдал все заветы своего предшественника.
      Племена, соединенные в одно стадо, перешли широкую лесную опушку, обошли озеро, пересекли овраг.
      Желторогий, идя впереди, поднялся на бугор и замер…
      Напротив него, всего в десяти шагах, стоял седой старый Вергил. С ним было не более десятка волков — его семья, но это был сам Вергил — мудрый вождь волчьего народа. И Желторогий тотчас остановил оленьи племена.
      Шаги оленей смолкли, гул тысяч копыт стих. Наступила чистая и гнетущая тишина.
      — Ты куда уводишь свой народ, Желторогий вождь оленей? — обратился к нему седой волк.
      — Я увожу их на новые пастбища, о мудрый волчий вождь Вергил!
      — Только ли нехватка корма заставляет тебя уводить свои племена?
      — Только бескормица, о почтенный мудрый Вергил!
      — Может быть, тебя тревожат мои волки, и ты спасаешь от них свой народ?
      — Волки есть везде, о почтенный Вергил! Там, где живут олени, всегда обитают волки. Мы уже привыкли к этой грозной необходимости. Весь мир устроен именно так, и ты знаешь это не хуже меня, мудрый вождь волков. Мы уходим на лучшие пастбища. Пропусти нас!
      — Надолго ли покидаете вы родной Лес?
      — Это неизвестно никому. Мы не можем знать, что ждет нас впереди. Но мы должны уходить. Пропусти нас, о мудрый Вергил!
      — Помни, Желторогий вождь оленей, что здесь твоя родная земля!
      — Я всегда помню это!
      — Помни, Желторогий вождь оленей, что ты еще ни разу не уводил свой народ на новые кочевья, хотя в давние времена олени нередко откочевывали.
      — Я всегда помню это! И еще я помню, что если на родной земле есть волки, она от этого не становится хуже! Мы обязательно вернемся, о мудрый седой Вергил!
      — Ты умен, Желторогий вождь оленей, ты можешь вести свой народ. Мы не будем стоять на твоем пути.
      Волки шли своей узкой тропой, и еще долго старый Вергил слышал, чувствовал ногами, как гудит лесная земля от оленьих копыт. Потом этот гул стих…
      — Вот и ушли из нашего Леса сильные и быстрые племена оленей. И он немножко опустел, наш густой старый Лес, — негромко сказал седой волк.
      — Что ты тревожишься, отец, — успокоила его Зана, — в Лесу еще очень много остается всяких жителей: лоси, кабаны, косули, медведи, и многие другие звери. Жизнь остается в Лесу, и добычи нам всегда хватит.
      — Не в этом дело, верная моя Зана. И Лес живет, и добычи хватит. Но если землю покидает хотя бы одно племя, скудеет, беднеет земля. А тут ушел целый народ.
      — Олени ушли ненадолго, отец! Они еще вернутся. Они ушли, может быть, только до весны.
      — На земле все временно и все постоянно. Кто знает, когда они вернутся? Может быть, не вернутся никогда! Хотя, пока живы эти олени, их всегда будет тянуть в родной Лес…
      Ясное Солнышко уже стояло высоко над деревьями, пора было на дневной отдых. Но седой волк не торопился. Теплые лучи согревали спину, пронизывали теплом все тело. Вергил медленно шел по тропе под солнечными лучами, и ему казалось, что даже старые его суставы меньше устают и похрустывают под живительным и внимательным взглядом Ясного Солнышка.

      Всего пять лет Клыкан был вождем кабанов. Стал он во главе кабаньего народа совсем молодым.
      Здесь вожди не назначались, их не выбирали, как у других зверей. Когда старый кабан-вождь уходил из мира живых, самые сильные и смелые секачи сходились на битву за власть. Борьба за власть всегда идет во всех звериных племенах- чаще всего тайная и долгая, но у кабанов она была открытой и быстрой.
      В борьбе за место вождя обычно принимали участие крепкие клыкастые секачи не моложе пяти-шести лет. Но Клыкан был очень крупным, крепким и сильным, хотя ему было тогда всего три с половиной года. А клыки у него выросли такие, каких не имелось ни у кого.
      Сильный и самоуверенный Клыкан тоже пришел на борьбу за первенство, за власть. Идти на этот бой, конечно, страшновато. Он понимал, что там соберутся самые сильные и бесстрашные Но жажда власти подавляла страх. Он знал, представлял, чувствовал всем своим существом, что после победы над соперниками все кабаны Леса будут послушны и подвластны только ему…
      Сначала секачи бились попарно, потом победители бились между собой. Клыкан выдержал два поединка и победил. Оставался третий поединок, который был заключительным во всей борьбе за пост вождя. Турнир начался ранним утром и должен был закончиться перед закатом Ясного Солнышка. Все происходило на берегу озера, на широкой поляне, которая так и называлась-Поляна Поединков.
      Напротив Клыкана стоял крупный, седой кабан с желтыми и острыми клыками. Его заросшая густой щетиной морда была покрыта кровавыми ссадинами. Он тоже победил в двух трудных боях и тоже надеялся стать вождем.
      Они сошлись, не сказав друг другу ни слова. Противник набежал на Клыкана, чтобы сбить его своим напором, свалить наземь. Но Клыкан успел кинуться навстречу в стремительном броске и, тяжелый и сильный, отбросил соперника в сторону.
      Они снова сошлись, рыча и хрипя. Противник пытался сбить Клыкана грудью, но тот, крепкий и свирепый, наносил ответные удары, отбрасывая и изматывая врага.
      В таких поединках кабаны обычно не пользовались клыками, хотя во время борьбы, случайно или сгоряча раны наносили друг другу, однако не тяжелые. Эта последняя схватка длилась долго. Ясное Солнышко уже коснулось нижним своим краем дальних сосен, а кабаны все бились, не уступая друг другу, сшибаясь, отбрасывая друг друга, усталые и окровавленные.
      Когда они сошлись в очередной раз, неистовое бешенство переполнило душу Клыкана. Увидев прямо перед собой усталую и злую морду противника, он неожиданно рывком ударил его в горло левым клыком своим, чтобы убить. Противник, не ожидавший такого предательского удара, рухнул наземь и захрипел…
      Клыкан свирепо обернулся к племени. Все собрались здесь. Многие сотни кабанов стояли вокруг. Дальним даже не было видно самого боя, потому что нельзя было подступиться.
      Клыкан обвел всех злобным взглядом налитых кровью пронзительных глаз, и все кабанье племя, подогнув передние ноги, пало на колени перед новым вождем, Так полагалось.
      Это была присяга.
      Некоторое время Клыкан мрачно смотрел на свой народ. Свирепость во взгляде исчезла, только глубокая угрюмость стояла в глазах вождя.
      — Можете встать! — спокойно произнес он.
      Так он стал вождем пять лет назад.
      Секач, которого Клыкан предательски ударил в горло, не умер. Удар смягчили толстый слой жира и толстая кожа, да и родственники сразу унесли его и вылечили травами. Он выздоровел, и сам он и вся его семья таили теперь свирепую злобу на нового вождя Клыкана. Однако проявлять даже малейшее недовольство и тем более неповиновение вождю было нельзя. Это каралось смертью.
      Кабанов было много в Лесу, но все они считались единым племенем потому, что семьи были малочисленны. Всего пять-шесть семей насчитывали по пятнадцати-двадцати кабанов, — только такую семью иногда называли племенем. Вожаки этих семей пользовались особым уважением.
      Побежденный Клыканом секач принадлежал именно к такой семье, он был крепким, смелым, упрямым, и звали его Кряж. После своего поражения, которое случилось только из-за нечестного удара Клыкана, Кряж жил одной мыслью и надеждой — отомстить.
      Кабаны часто общались между собой, семьи сбивались в табуны, кормились вместе, встречались на тропах и у водопоев, обсуждали новости. О вожде говорили очень почтительно, иначе разговор таил в себе опасность. Вождь был свиреп, жесток, скор на расправу и не проявлял особой мудрости.
      Делая вид, что он добывает корм, Кряж несколько раз подкарауливал Клыкана в чащобе. Кряж стерег врага не один, с ним были два его друга-секача, которые приходились еще и братьями Кряжу. Но вождь тоже ходил не один, а с охраной — с ним всегда следовало четверо клыкастых самцов-кабанов. Поэтому напасть не удавалось.
      Хорошо еще, что Клыкан не обратил внимания на засаду, не придал значения тому, что на его пути, невдалеке от тропы, где он шел сквозь чащобу, в земле рылись его сородичи. Если бы он что-то заподозрил, расправа была бы скорой и суровой.
      Все пять лет новый кабаний вождь не думал о благе племени, о корме и покое своего народа. Он заботился только о своей полной власти над племенем, о великом почтении к нему. Он никогда много не говорил перед вожаками семей или перед всеми. Ему просто нечего было сказать. И он всегда говорил коротко. Объявлял приказ и только свирепо смотрел на всех. И его боялись так, как не боялись ни одного вождя до него.
      С Лешим он сдружился почти сразу же после вступления на пост вождя. С того торжественного момента коленопреклонения ему кабаньего народа и первой в его жизни великой власти не прошло и года, как он встретился и подружился с синим Фаргом.
      Клыкан выковыривал из земли понравившийся ему кусок корня, корень не поддавался, кабан зло ругался, остервенело и бесполезно рвал его клыками… В этот момент синий Фарг и решил помочь этому упрямому и здоровенному кабану. Он извлек свой кинжал из черного подземного железа, вырезал корень и вежливо подал кабану. Секач поблагодарил его, и они разговорились.
      Леший никак не рассчитывал на такую удачу — секач оказался кабаньим вождем! Фарг приобрел очень полезного друга. Потом Леший узнал обо всем: и о порядках в кабаньем племени, и о победах, в результате которых Клыкан пришел к власти…
      Хотя кабаны не были хищниками, но они были едины, их было очень много, и в Лесу кабанов считали сильным племенем.
      Синий Фарг забыл на время об этом своем друге Клыкане, но теперь вспомнил и подумал о том, что сейчас ему очень нужен, полезен этот вождь кабанов, что после поединка к власти в кабаньем племени пришел именно тот зверь, который нужен, очень нужен синему Фаргу. Но Леший не знал, что поединок еще не был закончен. Он еще продолжался.

      — Это было давно. Уже, пожалуй, три века минуло с той поры, — начал свой рассказ седой волчий вождь.
      В пещере было тихо и темно, но волки хорошо видели и отца-вожака, сидящего в самом центре логова, и друг друга, и вход в пещеру, из которого проникал под своды логова слабый, едва заметный сумеречный зыбкий свет из озаренного луной Леса. Густой басовитый говор отца-вожака гулко отражался от сводов потолка, и волкам казалось, что сам голос исходит из глубины веков. Здесь была вся семья, кроме Зера и Ланы, дежуривших у барсучьей норы. У Белого Камня Вергил оставил только двух волков, которые сменялись через сутки, назначаемые от разных семей. Гарт уже давно был дома.
      — В те времена волчье племя было небольшим, намного меньше, чем сейчас. Всего пять семей по шесть-семь волков в каждой составляли тогда наше племя, — продолжил седой вождь, — но, как и сегодня, волки в Лесу были силой.
      И вот однажды, восемь или девять дней и ночей преследуя огромное стадо оленей, которое откочевывало в дальние края, наше волчье племя оказалось очень далеко от родных мест — в Краю Льдов и Скал. Этот край был удивительным. Огромные бескрайние просторы, покрытые снегами, редкие мелкие леса и бесконечный берег воды, которой не было конца.
      Волки видели, как по этой большой воде плавают льдины, величиной с овраг или холм. На такой льдине можно жить, если бы там была пища. Но там был один только снег. Целых два года прожили тогда наши предки на берегу Великого Холодного Моря — так называлась эта большая вода. Волки охотились на оленей, ловили мелких зверьков, живущих на побережье. Там зимой — постоянная ночь, и черное ночное небо сияет разноцветными огнями. А летом все время — день. Ясное Солнышко все лето не заходит за горизонт. Но и греет оно там слабо.
      Наши предки встретили зимой у Великого Холодного Моря удивительного зверя. Сначала волки, заметив его, стали на него охотиться. Он был огромен — в пятнадцать или даже двадцать раз больше любого волка. Но они не знали, как он силен.
      Подкрались незаметно. Зверь спал в снегу, свернувшись кольцом. Его длинная густая шерсть была белой как снег и его очень трудно было обнаружить.
      Когда все племя — тридцать или тридцать пять волков напали на него спящего, все думали, почти были уверены, что легкая добыча уже в зубах, что семьи насытятся, и два-три дня отдыха ждут их. Но произошло что-то странное и неожиданное…
      Едва в шкуру зверя вонзились зубы многочисленных волков, как он заревел и встал. Все это произошло мгновенно. Рев был таким, что казалось, звезды попадают с неба. Встав, он вмиг поднял всех, кто успел вцепиться в него. Он стряхнул их с себя, как мы, волки, стряхиваем капли воды после дождя или купания. И тогда ужас пришел в волчьи души…
      Зверь стоял на задних ногах, и все хорошо видели его. Внешне он был похож на нашего лесного медведя, но по величине был вдвое, а то и втрое больше. И весь он был белым как снег. Только кончик носа был черным.
      Тогда вождем племени тоже был крупный старый седой волк. Он был мудрым, этот Седой, и умел выручать свой народ. Бесстрашно шагнув вперед, он обратился к диковинному зверю:
      — Мы поняли, о Незнакомый Зверь, что ты — Властелин Края Льдов и Скал. Мы не знали тебя, не видели в полный рост и только теперь можем обратиться к тебе, как подобает обращаться к Властелину земли. Прости нас, что мы потревожили твой сон! Мы немедленно покинем эти края, если ты прикажешь нам.
      Зверь смотрел на волков с удивлением, а не со злобой. Он уже давно перестал реветь и теперь осматривал незваных гостей.
      — Не называй меня Незнакомым Зверем, я — белый медведь, и зовут меня Лорн. Твои братья удивили меня, волк! Вот уже одиннадцатую зиму я живу здесь, и никто не смел потревожить мой сон. Никто и никогда! А если я не сплю, ко мне не осмеливается подходить никто! Только мои братья — белые медведи. Здесь, в Краю Льдов тоже есть волки, но они не смеют ко мне даже приближаться. Завидев меня издалека, они сразу уходят. Никогда не решаются подойти ближе… Но твои волки — решились, старый седой волчий вожак!
      — Прости нас, о Великий Властелин Края Льдов!
      — Я хочу спать, и в этом ваше счастье. Я очень хочу спать, а не то я передавил бы твоих волков, как летних комаров!
      — Мы уходим, о Властелин Края! Мы не будем тревожить твой сон! Если ты велишь, то мы и совсем покинем эти края.
      — Можете не покидать. Только не мешайте мне спать, — добавил, зевнув, Лорн и, не обращая больше внимания на волков, снова улегся в сугроб, свернувшись кольцом.
      После этого случая еще более года прожило племя наших предков в Краю Льдов и Скал. Летом бесчисленное множество птиц заполняло побережье. Все летние месяцы волки питались там птичьими яйцами. Встречали они и других волков, постоянно живущих в тех местах. Но это уже отдельный, другой рассказ…
      Старый Вергил замолчал, задумчиво глядя перед собой.
      — Ты так рассказываешь, отец, что все нам видится ясно и волнует нас. Как будто ты сам был в том давнем походе и все видел своими глазами!
      Седой Вергил молчал, продолжая задумчиво глядеть перед собой. Словно он был где-то в другом краю, может быть, именно там, в том давнем походе к Великому Холодному Морю.
      — Интересно бы увидеть и это море и диковинного Лорна, и летние стаи птиц…
      — Нет, Зана, нет, мои братья-волки. У нас нет необходимости совершать дальний и опасный поход. Слишком далеко этот Край Льдов и Скал, слишком труден, долог и опасен путь к Великому Холодному Морю. В том походе, о котором я рассказал вам, наши предки оставили немало достойных волков племени. Они вмерзли в голубые снега чужого края и остались там навсегда. Мы не пойдем туда, братья. Но рассказывать вам я буду всегда и обо всем. Вы должны знать, как велик мир…
      — Спасибо тебе, отец, — сказал Гарт.
      — Спасибо, — повторили остальные волки его семьи.
      Приближался рассвет, и стая собиралась улечься на дневной отдых, но вдруг в пещеру проскользнул молодой волк, дежуривший у входа:
      — Отец! — сказал он, — с тобой хочет говорить… с тобой хочет говорить…
      — Ну! — резко поторопил его вожак.
      — Собака!
      — Кто?! — седой Вергил изумленно поднял голову, — кто? Я не ослышался? Собака?
      — Да, отец!
      — Зови!
      В логово быстро вошел крупный охотничий пес.
      — Как ты посмел явиться к волкам? Тебе надоела твоя жизнь? Или люди, которым ты служишь, решили от тебя избавиться? — седой волк был раздражен, говорил отрывисто и резко.
      — Сейчас не время охоты, почтенный вождь волков!
      — Знаю! Но и это может не спасти тебя! Говори, зачем пришел!
      — Я пришел к тебе, седой вождь волков, по велению Великого Брата. Меня зовут Барс.
      — Ах, вот оно что… — злость мгновенно исчезла из глаз старого Вергила, — да, мне говорила о тебе росомаха Куга. Но как же тебе повелел Великий Брат, когда его давно уже нет, он ушел из мира живых?
      — Я слышал его голос.
      — Что повелел тебе голос Великого Брата, о Барс, говори!
      — Он повелел мне пойти к твоему логову, найти тебя там, старый Вергил, и сказать тебе, чтобы ты не забывал, чтобы ты торопился и помнил…
      — Что же ты замолчал, о Барс?
      — Дело в том, что Великий Брат велел мне говорить с тобой с глазу на глаз… — Барс посмотрел вокруг — все волки настороженно слушали его.
      — У меня нет секретов от моего народа!
      — Но…
      — В моем племени нет предателей! Говори! Иначе я не буду слушать тебя! — зарычал седой волчий вождь.
      — Великий Брат отправил меня к тебе и велел сказать, напомнить тебе, что надо торопиться, надо, чтобы Куга скорее вспомнила тайну Серой Росомахи. Все должно произойти в день Осеннего Равноденствия. Но до этого ты еще должен будешь выполнить условия, которые будут известны после того, как откроется тайна.
      — Какие условия? Почему именно день Осеннего Равноденствия? Что в этот день должно произойти? — мрачно спросил седой вождь.
      — Я больше ничего не знаю, старый мудрый Вергил. Я сказал все, что знал.
      Отец-волк долго молчал. Потом поднял голову и сказал:
      — Гарт!
      — Я слушаю тебя, отец!
      — Пошли двух молодых проводить пса Барса через наш Лес. Дальше он пойдет один, там безопасно. Ни один волос не должен упасть с его головы. Он должен вернуться целым и невредимым.
      — Понятно,отец!
      — Выполняй.
      Улегшись в углу пещеры, седой Вергил долго раздумывал над посланием Великого Брата. Это был завет, смысла которого старый вождь не знал.

      Над Холмом Тревог четвертые сутки курился дым. Едкий, черный с желто-синими оттенками, он узкой струйкой восходил к небу, возвещая всем о том, что ведьма неусыпно трудится.
      Четвертые сутки Бреха не отходила от котла, не спала, почти ничего не ела, если не считать трех-четырех вяленых лягушек, проглоченных ею на ходу.
      Она не только тщательно перемешивала варево, меняя его состав, но все время изменяла цвет и яркость пламени в очаге, добавляя в огонь различные мхи, травы, сушеный звериный помет, кору дуба и многое другое.
      Уже на вторые сутки она добилась того, что не получалось у нее двести лет. Дым из очага стал тяжелым и жестким. Прежде сильный ветер, дующий над Холмом Тревог, всегда заставлял струю дыма уходить в сторону, низко наклонял ее к земле, а теперь, уже на вторые сутки, Бреха с великой радостью убедилась, что дым поднимается строгой прямой струей вертикально вверх, несмотря на обычный сильный ветер. Увидев, что ветер уже не в силах отклонить струю дыма, ведьма поняла, что в очаге только теперь сложился нужный состав топлива. Было понятно, что надо, не отрываясь ни на миг, продолжать опыты, что цель близка, и надо более тщательно и упорно подбирать теперь состав варева.
      Она торопливо отмеряла дозы, взвешивая травы, ядовитые грибы, растения и все остальное на специальных весах, сделанных из волчьих костей. Кости служили рычагами, а чаши весов были сплетены из бересты.
      Тщательно нюхая все, что она хотела добавить в варево, ведьма на мгновение замирала, словно задумывалась. Затем быстро высыпала уже отвешанное в котел, хватала ступку и начинала торопливо перетирать в порошок тот или иной минерал, приготовленный ею за долгие годы опытов и размышлений над ними.
      Весь Черный Шалаш уже давно был заполнен ядовитыми парами. Все предметы виделись смутно. Все пространство между стенами, потолком и полом было заполнено слоями желтого, зеленого, фиолетового тумана, который все время медленно колебался от торопливых движений хозяйки Шалаша. Три прислужницы Брехи черные болотные гадюки уже давно выползли наружу и находились возле Шалаша, но не в нем. Ведьма не звала их. Она понимала, что только она может безопасно работать в такой обстановке, даже гадюки от этих ядовитых паров обязательно погибнут.
      За все прошедшие столетия ее упорного поиска состава заветного зелья еще не создавалось в Шалаше такой густоты, многоцветности и ядовитости паров. Это был еще один признак близкого успеха. И Бреха знала это.
      В углу Шалаша на столбике-чурбачке из черной ольхи, высоком, почти в полный рост самой ведьмы, стоял белый, чуть покрытый желтизной человеческий череп. Его когда-то ей подарил синий Фарг. Где он его нашел, было неизвестно.
      Она повернулась к столбику с черепом, выставила обе ладони пальцами вверх так, словно защищалась от черепа… Медленно, раздельно и негромко произнесла заклинание, пристально глядя на него. Что-то у нее не получалось, она нервничала, начинала сначала, опускала руки, снова поднимала, выставляя вперед ладони.
      Наконец, произнеся заклинание в очередной раз, она почувствовала удачу, замерла, словно оцепенела… И вдруг череп, как живой, раскрыл зубастый рот. Ведьма быстро метнулась к полкам, схватила из какой-то миски минерал, раскрыв ладонь, долго вглядывалась в него. Это был красивый кристалл мариона — черного кварца, величиной с грецкий орех. Кристалл лет двадцать назад был принесен ведьмой из глубокого колодца подземного дьявола Велизара.
      Она шагнула к столбику из черной ольхи и вложила кристалл в раскрытый рот черепа. Снова отступила назад, выставила перед собой ладони и забормотала заклинания.
      И опять у нее что-то не ладилось. Она начинала снова и — то ли сбивалась, то ли говорила не совсем то, что надо было… Так или иначе — ничего с черепом и с кристаллом не происходило. Ведьма нервничала, пальцы ее нервно вздрагивали, нижняя губа подергивалась…
      Но вот она уловила момент. Замерла. И четко, не спеша произнесла заклинание, не шевелясь, держа перед собой ладони, направленные на кристалл… И вдруг черный кристалл во рту черепа вспыхнул ярко-оранжевым пламенем. Пламя выходило изо рта, из глазниц, обтекало череп, но он не темнел. Пламя было холодным.
      Бреха торопливо кинулась к мешкам и чашкам на полках, извлекла оттуда длинные узкие костяные щипцы, осторожно взяла этими щипцами черный камень, охваченный холодным оранжевым мечущимся пламенем, и вынула кристалл изо рта черепа. Затем так же осторожно опустила его в шипящее в котле варево. Тотчас пламя заплясало над котлом, выходя из него многочисленными ярко-оранжевыми языками.
      Ведьма встала на четвереньки, полезла под скамью и извлекла оттуда большую закупоренную глиняную бутылку, распечатала ее. Из бутылки тотчас заклубился легкий желтый парок. Бреха понюхала горлышко. Она всегда нюхала громко, резко и быстро, три-четыре раза вдыхая и выдыхая воздух. Да, это было именно то, что она берегла для крайнего случая — это была столетней выдержки кровь королевской кобры. Ведьма подошла к котлу и осторожно прямо из бутылки вылила совсем немного змеиной крови в варево.
      И сразу же многочисленные языки холодного пламени, пляшущие прямо над варевом котла, превратились в змей, таких же призрачных, как это пламя, бесплотных, но имеющих вполне четкие очертания. Эти изящные королевские кобры с узкими головами и широкими капорами, вздутыми на шее от свирепости, выходили из зева котла, поднимаясь до самого потолка Шалаша, и от их легких, мечущихся огненных фигур вся внутренность Черного Шалаша озарилась мертвенным ярко-оранжевым и слегка голубоватым светом.
      Ведьма чувствовала, кожей ощущала приближение долгожданного успеха. Ей хотелось пуститься в пляс вокруг котла, кинуться в безудержный адский танец — пляску вокруг огня, знакомую ей с древних времен… Но она понимала, что еще рано, еще не настал миг победы, ее упорства, терпения в поисках и опытах, и может не хватить совсем немногого, всего какой-нибудь одной капли… И она не теряла ни мгновения, быстро сновала по Шалашу, добавляя, перемешивая, растирая, нюхая, заклиная.
      Жидкость в котле была черная, она кипела, выбрасывая вверх холодное пламя в виде тринадцати королевских мечущихся кобр.
      Бреха внимательно смотрела на котел, на змей, напряженно думала. И вдруг ее осенило! Она схватила бутылочку из слоновой кости, висевшую на цепочке у нее на шее, открыла бутылочку и капнула в котел сок Корня Смерти — ровно тринадцать капель…
      И тотчас варево в котле закружилось, в центре котла образовалась неглубокая воронка, протяжный свист раздался в Шалаше — он исходил из котла. Силуэты змей исчезли, и вдруг цвет кипящего варева стал меняться: из черного оно становилось синим, затем зеленым, желтым и, наконец, ярко-алым… Пламя под чугуном внезапно погасло.
      И вот ярко-алая жидкость в котле перестала кипеть и стала неподвижной. На ее поверхности неожиданно возникли многочисленные круглые черные пятна и через несколько мгновений исчезли.
      Ведьма смотрела в котел, как завороженная. Наконец, она прошептала:
      — Вот он — цвет Зелья Власти!
      Она зачерпнула прямо ладонью из котла и выплеснула себе на голову пригоршню алого зелья. Словно многочисленные огоньки заплясали по всему телу Брехи. Она почувствовала тысячи слабых приятных покалываний и в затылке, и в ногах, и в плечах, во всем теле.
      Дикий победный хохот раскатился по Лесу от Черного Шалаша. Ведьма хохотала от восторга, от переполнявших ее чувств радости, победы, сбывшейся мечты.
      Мгновенно она выскочила из Шалаша, взлетела и понеслась над Лесом, над озаренными луной полянами, опушками, озерами. Она летела, как прежде, раскинув руки, как крылья, сжав вытянутые ноги, мчалась все выше, чтобы насладиться уже почти забытым ощущением полета, и ее дикий басовитый хохот далеко раскатывался над спящим Лесом, пугая тишину, заставляя в страхе вздрагивать дремлющие в ночи деревья.

      Вул был совсем еще не стар. Его длинная густая шерсть гемно-коричневого цвета, крупные размеры самого Вула, его низкий густой бас, всегда с оттенком недовольства, раздражительности создавали внушительное впечатление почтенного зверя, но лет ему было не более восьми. Его жена — Вала была совсем молода, на три-четыре года моложе Вула и во всем беспрекословно слушалась его, считая его самым мудрым и сильным во всем мире.
      Они и вправду жили независимо, потому что Вул никого в Лесу не боялся. Их сородичи — другие медведи — ни с ними, ни между собой не ссорились, а остальные звери держались от медведей в стороне.
      Медведи в Лесу не жили единым племенем, а каждая семья существовала сама по себе. Вул и Вала вели спокойную и радостную жизнь, у них было двое годовалых медвежат, которые с утра носились, играли, нападали на мать, на отца, друг на друга, спали урывками, но росли и крепли.
      В этот день, который был солнечным, семья медведей гуляла по Лесу, малыши играли, а отец и мать, наблюдая за ними, медленно шли следом.
      Внезапно Вул насторожился. Ему показалось, что кто-то прячется здесь, наблюдает за его детьми. Он подал знак медведице, и оба быстро залегли. Осторожно, мягко и беззвучно переступая, Вул и Вала подбирались к врагу, посмевшему таиться там, где играют их медвежата. Наконец, Вул замер и стал тщательно внюхиваться. Враг был рядом. Медведь еще не видел его, но уже уловил чуждый, враждебный запах. Чутье указывало, что в семи-восьми шагах в ямке под кустом таится тот, кто наблюдает за игрой медвежат.
      Не раздумывая, огромный Вул кинулся к врагу. Спокойный и медлительный в обычной жизни, он в моменты возбуждения становился стремительным, как порыв ветра, Через миг противник уже бился в его могучих лапах.
      — Что ты здесь делаешь? — грозно спросил медведь. Слова сурово клокотали в сильном горле зверя, и от этого еще больше трепетала трусливая душа пойманного врага.
      — Да… Я… Здесь вот… Мне велели… Быть тут… — заикаясь от страха, забормотал подлешик — это был он, — я вот слежу… То есть смотрю за барсучьей норой…
      Но раздраженного Вула не интересовала барсучья нора, он думал только о своих медвежатах и слово «слежу» он понял по-своему.
      — Ах, следишь! — взревел он, сжимая свои громадные когти на боках подлешика.
      — За барсу-у-у-чьей но-о-о-рой! — завизжал Фир, превозмогая боль! — Не за вашими медвежа-а-а-та-а-ми!
      До мохнатого Вула дошел смысл этого вопля, и он ослабил хватку.
      — Поймите, о великий, о властелин! — в безудержном страхе торопливо бормотал подлешик, лихорадочно ища выход, спасение, — я не смел и посмотреть в сторону ваших детей, я их даже не видел и не слышал! — угодливо врал он, стараясь убедить могучего зверя в своей невиновности.
      Он, конечно же, стерег не медвежат, а барсуков, но он всегда подслушивал всех. И в данном случае — медвежат — тоже, чтобы потом, на всякий случай, доложить Брехе… Вдруг его осенило: «Ведьма! Только она спасет! Только она!» И Фир, бормоча оправдания и извинения за то, что оказался здесь, на пути «великого повелителя», — так он в страхе величал медведя, стал осторожно, незаметно опускать руку в карман брюк. Через некоторое время ему это удалось, и он, вынув руку из кармана, тотчас выпустил на волю ведьмину осу.
      Насекомое, нудно жужжа, взлетело. Вул внимательно посмотрел вслед осе, заглянул за спину подлешика: нет ли там на земле осиного гнезда — ос он опасался, — решив, что оса случайная, не сказал ничего по этому поводу.
      — Значит, говоришь, за барсуками следишь? — рокотал Вул, — а зачем тебе барсуки? Ты что — волк? У тебя и зубов-то нет! — медведь засмеялся.
      — Хе-хе-хе-хе! — угодливо подхихикнул подлешик.
      — Отвечай!
      Фир снова замер с раскрытым ртом:
      — Мне велел почтенный Леший Фарг и почтенная ведьма Бреха!
      — А ты что, им служишь? И давно? Что-то я тебя раньше в Лесу не замечал?! — полюбопытствовал медведь, — а зачем им барсуки?
      Вала стояла рядом, заинтересованно глядя на подлешика. Единственные звери в Лесу, которые не знали о делах Лешего и Брехи, были медведи. Сами они не интересовались этим, а остальные от них старались держаться подальше. Тем более медведи — звери не общительные, и это получалось само собой.
      — Ну, что же ты молчишь? Отвечай, — настаивал Вул.
      И подлешик понял, что отмолчаться не удастся, что придется как-то все объяснять этому упрямому, мохнатому и могучему зверю.
      Но внезапно раздался легкий свист ветра, и около медведей и подлешика приземлилась ведьма.
      Она едва успела убрать за пазуху свою смертоносную иглу, приготовленную для убийства волка, охраняющего барсучью нору. Ведь она думала, что подлешик вызвал ее для этого, выбрал благоприятный для нападения момент и вызвал. Но сверху она уже увидела, поняла, в чем дело. Медведи — народ очень сильный и мирный. С ними опасно воевать, легче — договориться…
      — Я приветствую тебя, могучий Вул! Чем тебе не угодил мой подлешик? — начала ведьма, встав чуть поодаль. Она знала, что мирный медведь может мгновенно и неожиданно прийти в свирепость, и тогда не успеть — ни иглу достать, ни взлететь…
      — А это что — помощник твой, что ли?
      — Мой и Лешего! Фарга-Татаула Первого!
      — А мне плевать на ваши титулы!
      — Да нет, могучий Вул, я не к тому, я просто так, как полагается…
      — Почему этот мышонок следил за медвежатами?
      — Я не мышонок! — запищал Фир.
      — Молчи, идиот! — прошипела ведьма, — он не за ними следил, могучий Вул, он наблюдал за барсуками.
      — А зачем?
      — Я ему велела.
      — А тебе зачем?
      — У меня с барсуками есть одно общее важное дело. Очень важное.
      — А ты не врешь?
      — Ну что ты, что ты! Чистая правда, могучий Вул!
      — Ну ладно, забирай своего крысенка!
      — Я не…
      — Заткнись, — цыкнула на Фира ведьма. Медведь швырнул подлешика и пошел к игравшим за бугром медвежатам.
      Фир прокатился шагов двадцать, еле отдышался, затем подбежал к ведьме, которая продолжала стоять, глядя на него с усмешкой.
      — И зачем тебя только Фарг держит! Ничего-то ты не умеешь! Ни следить! Ни подслушивать! Даже спрятаться как следует не можешь! Глаза бы мои на тебя не глядели!…
      — Но… Почтенная… Великая… — подлешик хотел хоть как-то оправдаться, но ведьма уже взлетела.
      — Продолжай, что велено, — крикнула она, уже улетая.
      Дежурные волки увидели семью медведей вовремя и перешли на другой склон холма, по другую сторону подземного барсучьего дома. И нору охраняли, и от медведя укрылись. А подлешика они заметили давно и постоянно наблюдали за ним.

      Седой волчий вождь лежал у стены в глубине своего логова, и тяжелые думы одолевали его. Он уже знал, что ведьма получила, наконец, то, чего добивалась столетиями — Зелье Власти. Она уже снова, как в прежние времена, летала, проносилась над Лесом со свистом и хохотом. И готовилась к полной победе над всеми жителями Леса, кто с ней не ладил, в том числе и над волчьим племенем.
      Вергил знал, что Бреха не может убить его, даже если подстережет из-за угла, даже при помощи любого своего яда она бессильна сделать это. Он не предполагал, как отразит нападение, но знал, что любое оружие ведьмы для него не опасно. Потому что Законом Леса когда-то очень давно ему было даровано бессмертие. Наблюдая его жизнь веками, ведьма должна была понимать это. Еще об этом мог догадываться только Древний Кедр, потому что он тоже живой свидетель многовековой жизни Леса. Больше никто не мог знать о тайне волчьего вождя.
      И еще помнил старый волк, что он может победить всех врагов, уничтожить, изгнать из Леса и Лешего, и ведьму с их помощниками. Но для этого он должен завладеть силой Ясного Солнышка. Он уже знал со слов Великого Брата, что только он, Вергил, может овладеть этой чудесной силой. Но как это сделать, он тоже пока не ведал. Однако было уже ясно, что для этого надо узнать тайну Серой Росомахи и, как сказал голос Великого Брата — побыстрей, еще задолго до дня Осеннего Равноденствия…
      Раздумья вождя были нарушены появлением Гартаг.
      — Отец! Явилась ведьма и требует немедленно встречи с тобой! — Гарт был возбужден. Вожак понял, что в разговоре с Гартом ведьма не церемонилась. Правда, самовольно войти в волчье жилище все-таки не решилась.
      — Я выйду, — сказал старый волк, встал, — нечего ей делать в нашей пещере, а то после нее целый месяц ядовитый дух не выветрится!
      Ведьма стояла, подбоченясь, опершись плечом о большой валун, неподалеку от входа в волчье логово.
      — Слушаю тебя, Царица Ночи! — седой волчий вождь спокойно разглядывала ее. Она заметно преобразилась: зеленые глаза ее излучали, кроме обычной злости, какую-то новую силу, желто-лиловые губы в углах рта стали темно-синими, что придавало ей особо свирепый вид.
      — Я пришла к тебе, вождь волков, для последнего разговора! Мне некогда тут с вами, волками, спорить, препираться. Ты должен немедленно выдать нам семью паршивых барсуков, нарушивших Закон Леса! Больше я не желаю терпеть препятствия в моих делах от тебя и твоего народа. У меня теперь хватит сил, чтобы сделать так, как я хочу! Так было всегда! И так будет всегда!
      — Ты прекрасно знаешь, Царица Ночи, что барсуки ни в чем не виноваты. Они не нарушали Закон Леса. И мы будем защищать их до конца. Ничего не выйдет у тебя, Царица Ночи. И сил у тебя не хватит победить тех, кто защищает древние лесные законы. Убивать можно только на охоте. Так гласит Закон Леса. И теперь больше никого мы не позволим утащить в Канаву к синему Фаргу.
      — Ты еще пожалеешь о своем упрямстве, старый Вергил! Тебе это так не пройдет, — ведьма вся кипела от злости, руки ее ходили ходуном, она словно ощупывала свои бока, нервно подергивая кистями рук, пальцами, глаза ее метались из стороны в сторону, — твои барсуки сгниют в Канаве у Фарга, твоих наглых волков я выгоню из Леса навсегда, они вынуждены будут уйти в далекий Край Льдов и Скал, где обитает Белый Лорн. Они забудут о своем, о моем Лесе! Да и с тобой самим я рассчитаюсь, помни это, старый, наглый и глупый вождь волков!…
      Она стремительно повернулась к Вергилу спиной, прыгнула, раскинув руки, и полетела, быстро поднимаясь над соснами, над лесными холмами, с долгим, нарастающим, затем удаляющимся пронзительным свистом…
      Седой волк молча смотрел ей вслед, внимательно наблюдая за полетом ведьмы. Он словно оценивал силы ее, хитрость и новые возможности, которые она обрела с получением Зелья Власти.
      — Гарт! — позвал вождь.
      — Слушаю, отец!
      — Немедленно пошли кого-нибудь за росомахой Кугой. Она мне нужна сейчас же.
      — Понятно, отец! — Гарт удалился.
      Вожак вернулся в пещеру, снова прилег у стены. Он лежал, и перед его мысленным взором проходили яркие воспоминания прошлого. Он видел широкие снега Края Льдов и Скал, где кочевал, где охотился он еще очень давно. Перед ним вставали его братья — волки былых лет и даже столетий, давно ушедшие из мира живых. Он вспоминал давние дни больших охот, когда племя было еще немногочисленным… Вспоминал схватки волков с кабанами, наводнения, ураганы, злые ссоры с лешими и ведьмой… Бывали беды в волчьем народе, всякое бывало. Но такого еще не случалось никогда. Ни ведьма, ни Леший не смели так требовательно и даже нагло говорить с вождем волчьего племени. Конечно, седой Вергил понимал, что причина этому — ведьмино Зелье Власти, но все равно это его очень тревожило.
      — Отец! — Гарт стоял перед ним, — росомаха Куга пришла по твоему зову.
      — Пусть войдет!
      Куга, торопливо переваливаясь, вошла в пещеру. Она запыхалась, она спешила, очень старалась быстрее явиться по вызову волчьего вождя. Ее очень встревожил этот вызов. Она знала, что без важной причины старый Вергил никогда не пошлет гонца.
      — Слушаю тебя, почтенный Вергил!
      — Я позвал тебя, росомаха Куга, чтобы ты подробно рассказала мне о том, как выглядит могила Великого Брата. Ты одна из лесных жителей видела ее. Ты одна можешь мне рассказать о ней. Какие цветы там растут? Какие травы, кусты? Много ли их? Какие запахи и звуки ты чувствовала, что особенного видела и слышала там, кроме голоса самого Великого Брата?
      — Там растут красные, белые и желтые цветы. Их много, почтенный Вергил! Там растут невысокие кусты с белыми цветами. Зеленая трава окружает могилу Великого Брата. Люди положили на его могилу большой белый камень, вокруг которого тоже много цветов. Я слышала голос Великого Брата, об этом я рассказала тебе, мудрый Вергил.
      — Да, я помню это, росомаха Куга…
      — Но я не говорила тебе, почтенный Вергил, что цветы эти светились яркими лучами Ясного Солнышка. Имеет ли это какое-то значение?
      — Это очень важно, росомаха Куга! Почему ты не сказала мне этого сразу?
      — В прошлой нашей беседе мне помешала ведьма, которая явилась внезапно на поляну в ночь полнолуния.
      — Я помню это, росомаха Куга. Хорошо, что ты сказала мне сейчас эту важную новость.
      — Что еще тебе рассказать, почтенный Вергил, о цветах и травах на могиле Великого Брата?
      — Больше ничего. Меня интересовало только это свечение, росомаха Куга. Мне нужно было знать это. А теперь ты можешь идти, Гарт!
      — Слушаю, отец!
      — Проводи росомаху Кугу.
      После ухода росомахи седой волчий вождь снова лег к стене и долго лежал в раздумье. Он пытался найти связь между силой Ясного Солнышка, словами Великого Брата и свечением цветов на его могиле, — и никак не мог найти этой связи. Снова и снова один и тот же вопрос беспокоил старого волка: «Вспомнит ли она тайну Серой Росомахи?» Он тревожился, волновался, никак не мог найти себе покоя в темноте и тишине волчьего логова.

      Клыкан не занимался заботами о своем племени, не организовывал переходы к местам лучшего корма, не продумывал защиту от волков, медведей. Все шло своим чередом без вмешательства вождя. И потому у него было много свободного времени, которое он использовал для развлечений, прогулок, наблюдений за своим народом. Однако и наблюдал он не для того, чтобы навести порядок, обеспечить подвластных ему кабанов кормом или безопасностью, решить спорные вопросы-нет, вовсе не для того.
      Он наблюдал только для того, чтобы его боялись и всегда были ему полностью подвластны. Для этого он однажды приказал казнить одного молодого кабана, не уступившего ему дорогу. И телохранители вождя тотчас зарезали приговоренного своими острыми клыками.
      Вождь был свиреп, жесток, он наводил ужас на свое племя, но и недовольство росло. Кабаны уже давно понимали, что Клыкан, как вождь, приносит кабаньему народу только вред. Под большим секретом, иногда в разговоре между двумя, без присутствия третьего свидетеля, проскальзывали намеки об ослаблении племени, на вождя, который думает только о себе, о своем брюхе. И все это — потому, что он нечестно выиграл поединок и незаконно стал вождем…
      У Клыкана уже была своя семья, четверо маленьких поросят, молодая симпатичная свинья Сима, но ему все это давно опротивело, и визгливые поросята, да и Сима, надоедливая, утомляющая его, вождя, своими дурацкими вопросами: «Где ты был, дорогой Клыкан, две эти ночи? Не голоден ли? Не надо ли тебе расчесать шерсть, щетину?»
      Он уже давно присмотрел себе другую свинью, красивую, с длинным ровным пятачком, с бархатным голосом. Когда она хрюкала, все кабаны вокруг замирали в восторге.
      Некоторое время Клыкан присматривался, затем решил забрать эту свинью к себе. То, что у свиньи был свой кабан — муж, Клыкана не волновало. Вождю дозволено все. Он привел новую подругу к себе в семью и приказал Симе ухаживать за ней, вместе с поросятами водить ее на кормежки, расчесывать ей шерсть… Уже с весны молоденькая свинья жила в семье Клыкана и Сима из матери-хозяйки превратилась в служанку. Такого — не бывало в племени кабанов. Но вождь приказал, и это случилось. Все видели беззакония, творимые вождем, молчали, но недовольство в кабаньем народе, даже скрытая злоба накапливались, как накапливаются в вулкане газы и раскаленная магма, чтобы потом вырваться наружу и смести все на своем пути.
      Они собрались в неглубоком овраге, поросшем молодым березняком. Заговорщиков было трое: Кряж, Харгон — муж свиньи, уведенной, похищенной вождем, и брат Харгона — Хряк. Они долго обдумывали свои действия и теперь собрались обсудить все, и принять окончательное решение.
      Их помощники — еще пять кабанов — два брата Кряжа и три молоденьких из семьи Харгона залегли поодаль и притаились, охраняя покой и безопасность заговорщиков.
      Лидером, признанным и бесспорным, был Кряж. Все помнили, как бился он за пост вождя, и считали, что по справедливости он и должен стать во главе племени. Когда взбешенный наглостью и произволом вождя Харгон задумал начать борьбу, он пришел прямо к Кряжу. И тот встретил его так, как будто давно ждал.
      Они, все трое, были возбуждены своим разговором, замыслами и беседовали стоя.
      — Надо подождать момента, — продолжал Кряж, — когда все наше многочисленное племя будет собрано Клыканом. Для чего-нибудь он обязательно созовет всех еще в течение этого месяца. Кончается лето, надо подумать об осенних кочевках.
      — Он-то ни о чем не думает! Ему плевать на племя! — зло прорычал Харгон.
      — Это так. Но тут он вынужден будет созвать народ. Он и так уже чувствует давление со стороны старых секачей. Они с ним не спорят, но он чувствует их недовольство. Он должен собрать племя для обсуждения осенних кочевок. Без этого ему не обойтись. И вот тогда… Я думаю, его надо подкараулить в густом молодом сосняке, через который он любит продираться, прежде чем предстать перед племенем. Соберутся, конечно, как всегда на Поляне Поединков, у озера.
      — Кто отвлечет телохранителей? — Харгон был озабочен и внимателен.
      — Пожалуй, наши пять помощников с этим справятся! — ответил ему Кряж.
      — Я думаю, — высказался Харгон, — что им надо помочь, телохранители — сильные и крупные секачи, хоть и молодые. А наши — не очень опытные, если не считать твоих двух братьев. Я пойду с ними на охранников вождя.
      — Нет! — возразил Кряж, — ты нужен для другого. Пусть охраной вождя займется Хряк. Он достаточно силен, опытен, хитер. Он сумеет.
      — Слушаюсь, мой повелитель! — рявкнул Хряк, преданно глядя на Кряжа. Он уже давно считал его истинным вождем племени и готов был идти на любую битву.
      — Хорошо. Когда охрана будет отсечена, я быстро разделаюсь с этим Клыканом.
      — О, мой мудрый Кряж! — заволновался Харгон, — можно ли так рисковать? Нужно тебе дать кого-то в помощь. У меня есть еще очень верные кабаны. У нас не будет времени. Вождя надо будет уничтожить сразу! Вдруг кто-то заметит, поднимет шум и тогда — конец!
      — Я убью его сразу и сам. Без чьей-либо помощи. Не беспокойся. Я давно слежу за ним, с первых дней его властвования, я знаю все его привычки, приемы в борьбе, слабые места. Он труслив и подл. И он получит все, что заслужил. Если вы верите мне, подчиняйтесь.
      — Мы верим тебе, мудрый и сильный Кряж! — в один голос подтвердили братья.
      — Тогда так: собираетесь по моему сигналу. За вами я пришлю одного из своих молодых. И еще: когда мы перехватим Клыкана с его охраной, в это время ты, Харгон, должен быть там, на Поляне Поединков, где уже будет собираться племя. Когда увидишь, что народ собрался, что они ждут вождя, ты должен выступить. Ты скажешь, что тебе поручено вождем предупредить, чтобы все ждали, что он прибудет чуть позже. Вот и все! Когда приду я, ты снова встанешь на бугорок в центре Поляны Поединков и скажешь, что сейчас важное слово скажет вождь. И тогда я скажу все. Не беспокойся, после моей речи я буду полноправным вождем. Я уверен в этом!
      — Удачи тебе, мудрый Кряж! — сказал Харгон.
      — Удачи! — повторил Хряк, — мы сделаем все, что потребуется, мудрый, сильный Кряж! Мы верны своему слову.
      Они стояли — головами друг к друга — суровые, возбужденные, казалось, пятилетняя злоба, накопившаяся в многочисленном кабаньем народе против глупого вождя-деспота, сгустилась именно в этих трех кабанах-заговорщиках, зажигая их глаза бешенством, наполняя их сердца неистовой силой борьбы.
      Они еще стояли, не шевелясь, молча, смотрели друг на друга налитыми кровью глазами, шерсть на их загривках вздыбилась, клыки поблескивали от бликов солнца, седая щетина колючим панцирем торчала из толстой и крепкой шкуры.
      Всходило Ясное Солнышко, озаряя теплыми светлыми лучами утренний Лес, опушки, поляны, овраги и молодую березовую рощу, где сегодня обретал решающую силу тайный заговор против свирепого и жестокого кабаньего вождя.

      Семья седого Вергила возвращалась с охоты. Стояла глубокая ночь, но волки уже были сыты и возвращались на отдых в свою пещеру. Луны и звезд не было, ночь, по-осеннему темная, окутала Лес.
      Начинался сентябрь, и уже под ногами зверей шуршали палые листья, но было тепло и безветренно, черная ночь дышала покоем. Царила полная, густая лесная тишина. Едва слышимые шорохи и шелесты жизни ночного Леса никак не нарушали общий покой затишья и успокоения.
      Впереди шли Зана и Гарт, в середине вместе с молодыми двигался отец-вожак. Замыкала шествие Лика.
      Но вот волки замерли и вмиг сгрудились около вожака. Вергил первым увидел и учуял ее. Он, несмотря на великий свой возраст, очень хорошо видел ночью. Как, впрочем, и все его собратья. Ведьма стояла в десяти шагах от него. Зеленые глаза ее сверкали, в руке была зажата ее неизменная ядовитая игла.
      — Ну, седой глупый вождь волчьего безмозглого народа! Я пришла посчитаться с тобой, наказать тебя за дерзость, за твою излишнюю наглость, которая злит меня много столетий.
      Стая не поняла ведьминых слов. Какие столетия? Да и зачем она здесь? Было ясно, что надо биться насмерть.
      Вождь не ответил ведьме.
      — Все — назад! — спокойно и негромко приказал он своим собратьям.
      — Но… отец! — возразил Гарт, Все с ожиданием смотрели на вожака, никто не хотел уходить от борьбы.
      — Назад! — грозно рявкнул седой вождь, — всем отойти к той сосне!
      Волки вынуждены были подчиниться.
      Ведьма стояла, чуть пригнувшись вперед, сверля Вергила горящим взглядом своих глаз.
      — Наконец-то ты получишь за все!… — прошипела она. Хотя в глубине души у нее не было никакой уверенности в успехе этого нападения. Она знала о бессмертии надменного волчьего вождя и понимала, что просто так убить его вряд ли удастся. Но попробовать это она давно, очень давно собиралась.
      Седой волк шагнул ей навстречу, оскалив свои грозные клыки. Это обеспокоило ведьму, напомнило ей, что в этом поединке она тоже рискует и еще как! И тогда Бреха взлетела. Она решила нападать сверху.
      Со свистом она пролетела над поляной, промчалась по кривой и, когда казалось, что она пролетает мимо старого вождя, она вдруг резко повернулась в полете и стремительно напала. Рука с ядовитой иглой была вытянута вперед…
      Вергил внимательно следил за ее лётом и, когда она проносилась рядом, направляясь в сторону, он именно и ждал нападения. Это было естественно для ведьмы с ее коварным нравом. Главное ее оружие было — обмануть, запугать, застать врасплох.
      Увидев, как она неожиданно бросилась к нему, выкинув вперед руку с иглой, волчий вождь сделал вид, что замешкался, словно из-за растерянности теряя мгновения. И, когда ведьма уже была уверена, что через миг игла пронзит тело ненавистного волка, тот молниеносным движением рванулся в сторону ровно настолько, чтобы Бреха промахнулась. Игла, зажатая в вытянутой ее руке, воткнулась в землю, и сразу же старый волк рванул ведьму зубами за бок. Она взвыла от боли, обиды, раздражения, злобы. И тотчас взлетела, едва вырвав иглу из почвы и свое тело из волчьих зубов.
      Вергил сплюнул, чтобы не отравиться ядовитой кровью противницы, и приготовился к дальнейшему бою. Ведьма второй раз не спешила нападать. Она делала обманные движения, летела прямо на врага, затем снова взлетала, так и не коснувшись земли и противника.
      Наконец, она решилась нанести удар и — снова промахнулась… На этот раз игла не воткнулась в землю, но волк снова рванул Бреху зубами, снова нанес ей болезненную рану. Схватить за горло ее никак не удавалось, ведьма была быстра и тоже изворотлива.
      Видя, что нападения не достигают цели, а только ей самой наносят урон, Бреха стала осмотрительнее. Теперь ее обманные наскоки участились, стали более стремительны и неожиданны. Старый вождь едва успевал поворачиваться.
      Но вот ведьме удалось выбрать удобный момент, и она с быстротой молнии метнулась сверху к седому Вергилу и выбросила руку с иглой, направленную прямо в шею волку. Удар был точным и быстрым, Вергил не успел, не мог успеть уклониться. Но произошло что-то совершенно непонятное и удивительное для ведьмы. Игла, не коснувшись шеи врага, скользнула в сторону… Словно какой-то защитный слой покрывал тело этого проклятого волка.
      Бреха взвыла от обиды и злобы. Она снова взлетела, однако волчий вождь и на этот раз сумел рвануть ее зубами.
      Она летала кругами над небольшой поляной, где, оскалив огромные клыки, ожидал ее седой волк, и размышляла. Ей было понятно, что эта неожиданная неуязвимость Вергила конечно же связана с его бессмертием. Но ей все-таки не верилось, не хотелось верить, что это так. Разум подсказывал, что нападения на этого волка бесполезны, но стремление его уничтожить, желание вонзить смертоносную иглу в ненавистную шею извечного врага были сильней.
      Бреха, снова сделав обманный рывок к Вергилу, пролетела мимо и опять, внезапно извернувшись, резко кинулась на него. На этот раз игла была нацелена в левый бок зверя, прямо в сердце вождя. Ведьма вложила в этот бросок, в этот удар всю свою силу. И снова игла беспомощно скользнула в сторону, не коснувшись ни одной шерстинки старого волка.
      Ведьма снова взвыла от злобы, бессилия. От боли, потому что противник снова не упустил момента, чтобы рвануть Бреху своими крепкими, острыми, мощными зубами.
      С протяжным воем и свистом ведьма взмыла в черное небо и исчезла в ночной мгле. Все стихло, только сосны да ели в полуночной полудреме некоторое время еще повторяли эхо воя и свиста улетевшей и посрамленной Царицы Ночи…
      Волки мгновенно кинулись к отцу-вожаку, но даже зализывать у него было нечего. Он не имел ни одной царапины, стоял — спокойный и невредимый.
      — Отец!
      — Слушаю тебя, Гарт!
      — Почему ты не позволил нам схватиться с ведьмой? После первого ее нападения мы бы разорвали ее. Ты хоть и силен, и мудр, и велик, отец, но ты один имеешь только одну пасть! А нас много! И мы тоже готовы к бою!
      — Мой верный Гарт! Мои дети и братья-волки! Ведьма хитра и опасна. Своей ядовитой иглой она наверняка убила бы нескольких из вас. И все равно сама бы осталась жива. Я хорошо знаю ее. Но для меня ее ядовитая игла безопасна. Ведьма не может меня поразить этой иглой.
      — Почему, отец?
      — Это вы узнаете когда-нибудь потом. Сейчас вам не надо знать этого. Будьте осторожны с ведьмой. Если она нападет на любого из вас, главное — увернуться от ее иглы. Вы молоды и ловки. Если заранее быть готовым к ее нападению, если быть всегда настороже, уклониться от ее иглы, избежать удара можно. У нее есть и более сильное оружие — Большое копье, которым она когда-то поразила Страшную Росомаху Хару, — я вам рассказывал об этом.
      Но копьем этим она не пользуется, что-то мешает ей, но что — я пока не знаю. Ясно сейчас одно: главное оружие ведьмы-ядовитая игла. И надо всячески уклоняться от этой иглы в бою с коварной и быстрой Брехой. Помните это, братья-волки!

      Выдра Бара охотилась всю первую половину ночи, несколько раз проплывала за это время вверх и вниз по своей речке, доплывала до устья, до Лунного озера, снова плыла к верховью. Она ловила рыбу, сразу же ела и уже была достаточно сыта, когда снова приплыв в Лунному озеру, осторожно, как обычно, вынырнула на поверхность.
      Едва высунув из воды голову под густыми ветвями ивы, нависающими над водой, Бара замерла…
      — Ну что ж, мои милые, так вы и не отдадите мне жемчужину… — услышала выдра ненавистный голос синего Фарга.
      Она вся затрепетала от злобы… «Ах, поганая синяя болотная жаба! Решился все-таки просить жемчужину… Будет тебе жемчужина! Кровопийца проклятый». Однако Бара была осторожна. Она не шелохнулась, не издала ни звука, прислушиваясь к беседе русалок с Лешим.
      — Ну как же не отдадим? Отдадим! — смеялись Галла и Лумма, — но ты должен достать ее сам, так уж полагается. Ты же — Леший! Все в Лесу — твое. Вот и нырни, и достань!
      — Да ведь глубоко тут у вас, а я старый, плаваю плохо!
      — Подучись! Подучись! — смеялись русалки, явно издеваясь над синим Фаргом.
      Баре было приятно слушать эти насмешки, но она напряженно думала — как же отомстить Лешему? Как рассчитаться с ним за ее горе, за несчастье, которое он принес ей? То, что он не получит Лунную жемчужину, было само собой разумеющимся и она не считала это местью. Месть должна быть впереди. И выдра все время думала над этим.
      — Ну достаньте, красавицы! Я вообще не могу плавать в вашем озере. Слишком тут много лунного света, он меня тревожит.
      — Чего это тебя лунный свет тревожит?
      — Да… как вам… сказать…
      — Говори прямо и откровенно, а не то жемчужину не отдадим! — Галла опять засмеялась, Лумма тоже присоединилась к ней.
      Фарг явно нервничал от этого русалочьего смеха, который звенел повсюду над озером, и Леший чувствовал, что жемчужина уплывает из его рук.
      — Дело в том, что луна сродни солнцу, а его лучи для меня губительны, если его лучи попадут в Канаву, она сразу же высохнет и тогда я… — Леший внезапно смолк, спохватился, что сболтнул лишнее, чего посторонним знать нельзя. Торопливо, испуганно огляделся, но никого не было, и он успокоился-ведь русалки все-таки — свое племя…
      — Ну в общем, лунный-то свет не опасен, конечно, но неприятен, когда его много, как вот здесь, у вас… Все-таки луна сродни этому… ему… — Фарг не решался назвать имя Ясного Солнышка, иногда называл его просто солнцем, а по имени уж никак не решался.
      Бара, замерев, чутко слушала, улавливая каждое слово. Она понимала, чувствовала, что случайно услышала что-то очень важное, выболтанное Лешим.
      — А зачем же тебе Лунная жемчужина, — допытывалась Галла, — если тебе лунный свет мешает? Ведь она — Лунная, из лунного света и сделана?
      — Да… мне… желание… — замялся синий Фарг. — Да и… не мешает он. Просто не приятен… Но… В общем, ничего…
      — Ну тогда и ныряй в Лунное озеро!
      — Да не могу я, красавицы вы мои! Вам-то легче!
      — Мало ли что нам легче? Нам вот без тебя легче, хоть ты и родственник! — обе русалки снова засмеялись и, оставив Лешего на берегу, уплыли в глубь озера.
      Бара еще немного послушала, постояла, высунув голову из воды, потом, осторожно погрузившись, поплыла в свою речку, чтобы обдумать услышанное и решить, что надо сделать с этой неожиданной новостью, за которой несомненно кроется тайна, важная, а может быть, и опасная для этого проклятого синего Фарга.
      До самого рассвета она пролежала в своей норе, куда вход был из-под воды, все обдумывая, что бы такое предпринять, но мысли ее возвращались к этому ненавистному Лешему с его мерзким подлешиком. И тотчас в памяти Бары, как живой, вновь возникал выдренок, которого она не забывала никогда. Он словно сидел перед ней, удивленно мигая коричнево-зеленоватыми глазенками и радостно фыркая своим влажным черным носиком…
      В такие минуты выдра-мать лежала будто в оцепенении, не в силах пошевелиться. Потом она выскакивала, и ее влекла мощная сила ненависти к тем, кто похитил и уничтожил ее малыша. Вот и сейчас она выскочила из норы, выбралась из воды на берег и побежала, хотя бегать не любила и толком не умела. Ее стихией была вода, и плавала она, пожалуй, даже лучше самих русалок.
      Бара брела по ночному Лесу, волоча свой толстый, неудобный для хождения по суше хвост. Она знала, что ничего не может сделать Лешему и подлешику, а Неясыть ей просто не поймать. Но если поймает, ее и победить не так легко… Но Бара шла и шла. Она шла к волчьему логову.
      Кто в Лесу не знает, что волки враждуют с ведьмой и лешими? И Бара решилась. Она шла к врагам леших, к волкам. Хотя понимала смертельную опасность такого похода. Любой волк мог легко расправиться с ней, как с добычей, но она знала, что волки в Лесу — народ организованный, послушный своему старому вождю. И она очень рассчитывала на мудрость Вергила, на его извечную вражду и ненависть к ведьме, к синему Фаргу и его подручным. А значит, и к этой желтоглазой дряни — Неясыти.
      Когда она была уже возле логова, перед ней беззвучно вырос дежурный волк. Она замерла, собираясь крикнуть, что «сейчас не время охоты» — мирное приветствие зверей, хотя сейчас была ночь — именно время охоты. Но она не сумела ничего сказать… Резко и негромко зазвучал голос дежурного волка:
      — Что тебе нужно здесь, выдра! Ты знаешь, куда ты пришла?
      — Знаю. Я пришла к логову, где живет вождь всех волков седой Вергил! Я хочу видеть его!
      — Зачем тебе нужен наш мудрый вождь? Ты знаешь, что мы не всех жителей Леса допускаем к нашему вождю? Если ты пришла к нему, тебя волки не тронут. Но и к вождю ты не будешь допущена.
      — Почему, о почтенный дежурный волк?
      — Потому что тебе нечего там делать, нечего отвлекать мудрого Вергила от его дум.
      — Но я должна сообщить ему важную тайну! Волк внимательно посмотрел на нее и, немного помолчав, спросил:
      — Каких зверей и каких дел касается эта тайна? Можешь ли ты сказать мне хотя бы это?
      — Тайна касается Лешего Фарга!
      — Подожди здесь! — быстро ответил волк и мгновенно исчез. Очень быстро он явился снова, Бара не успела даже оглядеться, собраться с мыслями.
      — Проходи! — приказал дежурный волк.
      Седой Вергил сидел посреди пещеры и внимательно смотрел на выдру, которая, торопливо и неуклюже переваливаясь, входила в волчье логово.
      Не доходя несколько шагов до величественного сидящего вождя волков, Бара замерла.
      — Я слушаю тебя, выдра Бара! — гулко и хрипло прозвучал низкий бас Вергила.
      Бара даже вздрогнула. Она прежде никогда не видела его, хотя очень много слышала о нем. Он был очень известен в Лесу. Ее поразил его сильный, мощный голос. Казалось, что мощь его голоса заполнила все своды и уголки пещеры. И эхо почтительно и услужливо повторило его слова. Но еще больше поразило Бару то, что он знал ее имя! Откуда он мог знать имя тихой, незаметной одинокой выдры, скромно живущей на небольшой речушке в Лесу? Но он знал! Наконец, она собралась с мыслями, заставила себя успокоиться и сказала:
      — Я пришла к тебе, почтенный вождь волчьего народа, потому что ты враждуешь с лешими. Я знаю это.
      Седой Вергил молча смотрел на нее и ждал, что она скажет дальше.
      — Я пришла к тебе, чтобы ты помог отомстить за моего выдренка, которого убили не на охоте, нарушив древний Закон Леса. Я пришла к тебе потому, что я услышала новость, за которой кроется какая-то тайна, важная для проклятого синего Фарга.
      — Что же за новость ты услышала, выдра Бара? — спросил седой волк своим густым и гулким басом. И снова эхо повторило его слова.
      — Я слышала, как Леший Фарг сказал русалкам, что лучи солнца для него губительны…
      — Я знаю это, выдра Бара!
      — Он еще сказал, что если эти лучи попадут в его Канаву, то она высохнет и тогда он… Тут он осекся и стал испуганно оглядываться. Меня он не видел, не мог видеть, я спряталась в густой листве ивы, на поверхности воды была только моя голова.
      — Ты уверена, что он не видел тебя, выдра Бара?
      — Я уверена в этом, почтенный вождь волков!
      — Ну что ж, ты принесла мне нужную и важную весть.
      Я надеюсь, что мне удастся отомстить за твоего детеныша. А теперь ты можешь идти. Гарт!
      — Слушаю, отец!
      — Пусть дежурный волк проводит выдру Бару до самой воды ее речки. Тот, кто приходит ко мне, должен быть в безопасности.
      — Понятно, отец!
      Выдра ушла, а старый Вергил еще долго думал о ее сообщении, о том, как найти путь к силе Ясного Солнышка. Он теперь окончательно понял, что только при помощи солнечных лучей, при помощи их светлой силы можно полностью победить леших и ведьму. Но как обрести эту силу, которая суждена только ему, вождю волчьего народа, седому Вергилу?

      Синий Фарг очень ценил советы ведьмы и аккуратно им следовал. Он долго обдумывал, размышлял, прежде чем созвать всех своих и, наконец, послал подлешика. Тот быстро обежал земляные гнезда ближайших гадюк, и они уже понесли весть дальше.
      Сборище было назначено на рассвете невдалеке от Канавы, на бугре возле ямы подлешика. Светлое время было выбрано потому, что змеи плохо видели во тьме. А они должны были составлять большинство.
      Фарг не позвал лягушек и жаб, он велел скликать только тех, кто мог оказать помощь в задуманном деле, в борьбе с врагами.
      Опасения оправдались — ни одна водяная крыса не явилась. Побоялись выдры Бары. Собрались одни змеи — болотные и лесные гадюки — зато их пришло множество — более двух сотен — все змеи Леса прибыли на зов своего повелителя Лешего Фарга. Медянок и медяниц не было — этих безногих ящериц Леший тоже не позвал — какая от них польза? Неядовиты, медлительны, даже трусоваты… А ужей в Лесу было совсем мало — всего три-четыре, и Фарг решил с ними тоже не связываться, потому что они очень не ладили с гадюками…
      Змеи свернулись кольцами, подняли головы и — замерли. Обвив небольшую голую мертвую ольху, над всеми поднялась очень старая и большая болотная гадюка, которую все считали Старейшиной змеиного рода-племени. Ее черное тело отливало синевой от старости и даже кое-где у хвоста появились мелкие бледно-беловатые пятнышки.
      — Братья и сестры! Ядовитозубое, зеленоглазое быстрое, ползучее гадючье мое племя! — прошипела Змея-Старейшина, и ее хриплое шипение словно затрепетало над головами присутствующих, отражаясь и повторяясь в листьях и травинках, вибрируя в тонких прутьях ивовых кустов. — О великий, о почтенный наш властелин! — продолжала она, обращаясь к синему Фаргу, — мы не позвали сюда Водяного, потому что он очень состарился за последние годы, никуда не выплывает, не выходит, совсем не встает, все время лежит на дне своего маленького озерка и только и говорит о своей близкой смерти… Какая от него польза?
      Синий Фарг кивнул, соглашаясь, и Змея-Старейшина продолжала:
      — Мы собрались здесь, мои ядовитозубые братья и сестры, по приказу нашего повелителя, и сейчас он скажет вам свое слово, наш могучий и мудрый Фарг-Татаул Первый!
      Леший встал, откашлялся, пригладил волосы на груди и начал свою речь:
      — Мои ползучие подданные! Яркоглазые, ядовитозубые черные и серые братья и сестры! Я созвал вас, чтобы объявить: мы начинаем трудную и беспощадную войну с врагами. И вы должны выполнить то, что вам положено. Наши враги это те, кто посмел пойти против нас, против воли — моей и Царицы Ночи! Вы должны всегда быть готовы к бою с ними. Наши враги — волки во главе с их наглым вождем Вергилом. И каждая змея должна подстеречь волка, укусить, убить его своим ядом… Да, волки ловки и быстры. У них страшные челюсти, но вы должны не жалея жизни нападать на них. Даже если и не убьете, то испугаете. Они почувствуют, что все змеи Леса встали на борьбу с ними. И тогда волчий вождь должен будет задуматься, как сберечь от змеиных укусов свое многочисленное племя. Кто желает говорить, мои братья и сестры?
      Настороженная тишина окутала холм, гадюки, подняв головы, неподвижно смотрели на Лешего, словно не усваивая смысл сказанного. Наконец Змея-Старейшина нарушила молчание:
      — О великий властелин! — начала она тихим, хрипловатым шипящим старческим голосом, — мы не смеем и не хотим спорить с тобой. Мы будем воевать с волчьим народом. Но они быстры, ловки и очень сильны. Не пройдет и месяца, как они передушат всех, кто выйдет из земляных гнезд и будет нападать, то есть всех нас… Да и яда настоящего, сильного у нас сейчас нет. Ты же знаешь, о великий, что сильный яд у нас в конце мая — в июне. А потом он слабеет. Так что вряд ли нам удастся убить хотя бы одного волка. А нас передушат всех… — Она умолкла. Она сказала то, что думали все.
      Снова наступила гнетущая тишина. Змеи начали перешептываться, головы их, возвышающиеся над травой, мерно раскачивались. Но шепот смолк, и змеи замерли. И ветви, и травы перестали шевелиться и колебаться, все замерло в ожидании. И тогда снова заговорил синий Фарг:
      — Мои зеленоглазые братья и сестры! Змея-Старейшина не права! Не такие уж волки ловкие, чтобы переловить всех вас. Наше оружие — внезапность! Нападение из-за угла, неожиданный, предательский укус в лапу, в пах, в брюхо! Да, яд у вас не такой смертельный, как в июне. Но и он при сильном укусе может убить волка, особенно молодого. На нас смотрит весь Лес, братья мои и сестры, будьте смелыми, какими вы были всегда! — Леший смолк и внимательно оглядел подвластных ему гадюк. Они чутко слушали его, но в их глазах не было жгучего азарта борьбы.
      Сам Фарг понимал всю опасность этой войны для гадючьего племени. Волки, конечно, могли истребить почти всех. Но Лешему, откровенно говоря, было безразлично это. Он никогда или почти никогда не обращался за помощью к своим змеиным подданным. И есть они или нет его особенно и не волновало. А сейчас ради достижения своей цели он не колебался ни мгновения, посылая их на почти полное истребление.
      Но змеи всегда опасались хищников, тем более волков. И Старейшина сразу разгадала всю смертельную опасность такой войны. Видя, что Фарг упорствует, она заговорила снова:
      — О великий властелин! — голос Змеи-Старейшины хрипло вибрировал, ее старческое шипение было негромким, но пронзительным, его отчетливо слышали все, — позволь нам самим решить, кто будет, а кто не будет участвовать в этой смертельной войне. Тот, кто очень стар, как я, не принесет пользы, а только погибнет, прекратив свой род. Позволь нам решить, о великий!
      Леший слушал ее и тревожился. Отказать было нельзя. Все знали о мудрости старой змеи. Все очень почитали ее.
      — Решайте, мои ядовитозубые подданные! Но помните, что вы — смелое и вечное племя нашего Леса. Помните, что в нашем Лесу змеи были всегда. Даже в те давние времена, когда волков обитало здесь всего два десятка, вас уже тогда было намного больше. Решайте, зеленоглазые братья и сестры мои!
      Снова осторожная тишина вползла на холм. Гадюки молчали, и все почему-то смотрели на Змею-Старейшину.
      — Мы, старые и беспомощные в этой трудной борьбе, уйдем. Но помните, что мы тоже будем отвечать за эту войну. Нас тоже будут ловить волки. Они не будут разбираться, кто нападал на них, а кто не нападал…
      Она соскользнула со своей сухой ольхи на землю и, извиваясь, поблескивая черным длинным телом, поползла прочь с холма. Следом двинулись черные, серые, длинные змеи, весь холм наполнился шелестом, шуршанием, шепотом уползающих змей.
      Синий Фарг злобно смотрел вслед уходящим гадюкам. На холме их осталось не более семидесяти.
      Когда шелест удаляющегося змеиного племени стих, Леший обратился к оставшимся:
      — Готовы ли вы, мои зеленоглазые, ядовитозубые братья и сестры, на долгую войну с волками? Готовы ли вы всегда, везде неожиданно и бесстрашно нападать на них? Готовы ли вы нападать и на других наших врагов: на выдру Бару и росомаху Кугу?
      — Готовы, о великий! — звонко произнесла молодая крупная черная гадюка.
      — Готовы… — прошипели, словно прошелестели, остальные.
      Эту черную гадюку знали многие в змеином племени, хотя она была не стара. Знали потому, что она с малолетства славилась своей ядовитостью. Ей еще не было и года, как она своим укусом мгновенно убила оленя. Это было удивительно. И в змеином народе ее зауважали. Несмотря на молодость, она стала известной в своем племени, где особенно почитали тех, кто ядовитее и черней. И ей дали почтительное имя Черница. Ее жало, то есть ее ядовитые передние два зуба, несли смерть всему живому. Черница знала это и держалась всегда очень надменно. Даже сейчас, в сентябре, когда остальные змеи были малоядовиты, Черница почти в полной мере несла в своем жале угрозу для жителей Леса. Это хорошо помнили все, г том числе и Леший Фарг.
      — Вожаком, предводительницей всех змей, решившихся на борьбу с волчьим народом, я назначаю тебя, Черница! Действуй! Нападай, когда сочтешь нужным! Приказывай остальным! Гладкой вам и узкой стежки, мои зеленоглазые и ядовитозубые братья и сестры! Я благословляю вас на битвы, я — Фарг-Татаул Первый! Удачи тебе в твоем коварстве, смелая Черница! Пусть твое жало станет грозой для волчьего народа!
      — Я клянусь, о повелитель! — ответила Черница, гордо подняв голову. — Я буду убивать наших врагов беспощадно и бесстрашно! Я повергну их в ужас! Я клянусь своим жалом, своим зеленоглазым народом! Я клянусь!
      Змеи почтительно склонили головы.
      Синий Фарг стоял, важно подняв правую руку с кинжалом, он тяжело дышал от возбуждения. Глаза его налились кровью. Он потрясал поднятой рукой, и кинжал из черного подземного железа мрачно поблескивал в светлых лучах утреннего Леса.

      Юркий Хурт осторожно подкрадывался к норе своего друга Тина. Он не боялся дежурных волков, знал, что они охраняют и не нападут, а наоборот — защитят, но на всякий случай — осторожничал. И не напрасно.
      После недолгого наблюдения и принюхивания Хурт обнаружил подлешика, притаившегося в яме неподалеку. Фир, как обычно, высунув свое правое ухо из ямы, слушал. Ухо было спрятано в зарослях травы, и его Хурт не заметил. Но хорек острым чутьем обнаружил врага. А то, что это враг, Хурт не сомневался.
      Он неслышно, как это умеют хорьки, подобрался к подлешику сзади и залег. Фир в это время ерзал и нервничал. Ему не удавалось постоянно слушать, что делают дежурные волки. Шла вторая половина ночи, барсуки уже выходили на кормежку и вернулись в нору — волки бдительно их охраняли. И вот сейчас подлешик не всегда стал улавливать движения, шаги, дыхание волков, за которыми ему было поручено следить. Надо было выползти из ямы и продвинуться к норе ближе. Он попробовал. Но его брюки, старые и грубые, уж очень шуршали о траву. Он подумал и снял брюки. Оставив их в яме, голышом пополз.
      Притаившийся юркий Хурт видел все это, и едва подлешик покинул яму, как он обследовал его брюки. Летучую мышь он нашел сразу, извлек ее из кармана брюк Фира и очень удивился. На всякий случай придушил ее и выбросил. Он не питался летучими мышами. Но понимал, что она служит подлешику и всем им. Осу он не заметил.
      Через некоторое время подлешик торопливо вернулся в яму, схватил брюки, ища летучую мышь. Он наконец выследил, дождался, что Лана задремала. Зер нес службу один. Это и нужно было ведьме. Фир торопливо обшаривал карманы брюк — летучей мыши — ночного гонца — нигде не было. Оставалась только оса, которая не могла лететь ночью. Надо было ждать рассвета… Мысленно проклиная все на свете: и всю нерасторопность, и невезучесть, и ведьму, и ее летучую мышь, запропастившуюся куда-то, может, улетевшую, подлешик нетерпеливо ждал утра.
      Юркий Хурт понаблюдал за подлешиком, затем отполз в сторону и, осторожно обойдя дежурного волка, скользнул в нору.
      — Привет, Тин! Привет, Тина! — он был в хорошем настроении, полон энергии. Еще бы! Удалось так ловко и незаметно обойти всех охранников и наблюдателей, да еще насолить ведьминому прислужнику.
      — Здравствуй, юркий Хурт! Мы приветствуем тебя в нашей норе! — спокойно и негромко ответил Тин. — Что привело тебя к нам в такое тревожное время?
      — В тревожное время интересно все увидеть, узнать. А пришел я просто так. Навестить. Как жизнь-то идет?
      — Ничего, спасибо! Теперь волки нас надежно охраняют. Правда, и подлешик где-то здесь все время ползает. Но теперь как-то тревога в душе улеглась, надеемся, что, может быть, и обойдется.
      — Обойдется, обойдется! Раз уж сам седой Вергил вступился за вас, за справедливость, все будет хорошо!
      — Ну, а ты, Хурт, что новенького видел и слышал?
      — Да вот, у этого подлешика летучую мышь в кармане нашел и придушил. Тоже — помощница ему была.
      — Как же ты ему в карман-то залез? Ведь он чуткий!
      — А он штаны свои в яме оставил! Я в них и нашел эту летучку!
      — Он что, для тебя, что ли, нарочно их оставил?
      — Мне его брюки велики, — засмеялся юркий Хурт, — но я их осмотрел все-таки…
      — Интересно, для чего ему нужна была эта летучая мышь? — Тин обеспокоенно посмотрел на хорька.
      — Не знаю. Но для какого-то подлого дела. Это уж обязательно.
      — А он другими делами и не занимается, — согласился барсук.
      — Вот я и придушил эту летучую мышь…
      — И правильно сделал.
      Приятели помолчали, думая каждый о своем. Потом Хурт спросил:
      — Ну, как твой Камень Беды? Вижу еще не выбросил. Так и стукаешься?
      — Стукаюсь. И не выброшу.
      — А про сон свой никому не рассказывал?
      — Да я ведь кроме тебя ни с кем и не общаюсь! Кому мне рассказывать?
      — Так-то оно так! Но про сон этот, я думаю, надо сообщить мудрому волчьему вождю. Он про все должен знать. Он решит сам, — что важно, а что не важно.
      — Это верно, юркий Хурт, но кто ему скажет об этом? Не ты ли?
      — Да что ты! — заволновался хорек, — не пугай ты меня! Есть кое-кто для этого. Я знаю, через кого передать эту весть старому Вергилу.
      — Через кого?
      — Есть тут у меня одна знакомая… — юркий Хурт не назвал росомаху Кугу, хотя имел в виду именно ее. То ли из-за солидности не сказал, чтобы для пущей важности туману напустить, то ли еще из-за чего…
      Тин удивился. Для болтливого Хурта такая сдержанность была необычной. Что бы это могло значить?
      Хорек ушел, торопливо попрощавшись, а барсук еще долго раздумывал над его словами.
      — Да успокойся ты, — сказала ему Тина, — всегда тебе видятся страхи там, где их нет. Если Хурт не назвал кого-то, кто передаст весть волчьему вождю, то не назвал не из плохого отношения к нам. И недоверия к нам у него нет. Значит, есть другая причина. Ты бы подумал лучше, как нам нору почистить, а то совсем жилье запустили с этими страхами…
      — Да ладно тебе, ворчать-то, — произнес Тин, — придет срок — почистим…
      А Хурт в это время уже проползал в траве мимо дежурных волков и был очень удивлен увиденным: неподалеку сладко спала волчица. Видимо, сказались бессонные ночи, и под утро она не выдержала. Это было не похоже на волков и опасно при такой напряженной обстановке. Хорек встревожился за барсучью семью, отполз в сторону, укрылся в густых кустах можжевельника и настороженно затаился.

      Едва из-за елок скользнули в чащу первые лучи рассвета, подлешик выпустил осу. И не успел Фир отползти на несколько шагов в сторону, как почуял и услышал приближение ведьмы…
      Она появилась внезапно. Сразу сообразив, что волчица спит, и это даст несколько выигранных мгновений, Бреха молнией метнулась к Зеру. Волк, словно убаюканный покоем, излучаемым спящей Ланой, не был так насторожен, как всегда, и вскочил только тогда, когда ведьма была уже рядом. Он резко рванулся в сторону, изгибаясь всем телом, чтобы избежать удара иглой, которую ведьма уже нацелила в его шею… Но было поздно.
      Правда, от резкого броска Зера игла не попала прямо в шею, а проткнула волку бедро, он бессильно сел, потому что задние ноги мгновенно отказали ему. Он взвыл, оскалив пасть, но не успел рвануть ведьму зубами.
      Проснувшаяся Лана тотчас кинулась на помощь брату, сильно и пронзительно воя на ходу.
      Ведьма взлетела, вытянув руку с иглой, готовясь напасть на волчицу. Лана уже оскалила свою зубастую пасть…
      Зер почувствовал, как от задней раненой ноги жгучая, мучительная боль поползла по всему телу, перед глазами волка поплыл красный туман, деревья закачались, мир помутнел в глазах Зера, и он рухнул раскрытой пастью в траву.
      Лана вся кипела от злобы на ведьму за гибель Зера, за свою оплошность, за коварство Брехи. Волчица уже дважды увернулась от удара ядовитой иглы и ловко, словно это была не она, а сам Вергил, рванула ведьму Бреху своими мощными зубами. Подражая отцу-вожаку — а о его бое с ведьмой теперь знали и помнили все в волчьем народе, — Лана сплюнула на траву, чтобы не отравиться ядовитой кровью своей противницы.
      Ведьма тоже озлобилась на сильную и верткую, хитрую, ловкую и злобную волчицу, и, взлетев в очередной раз, кружилась над ней, выбирая момент для решающего нападения, чтобы убить эту упорную соперницу.
      Но вот совсем рядом раздался вой. Низкий грудной и всеобъемлющий бас седого вождя вселил новые силы в Лану. Она кинулась навстречу нападающей ведьме, и та, снова оставив в зубах волчицы клок одежды вместе с куском тела, с криком боли и злобы взлетела.
      Седой Вергил встал рядом с Ланой, и ведьма со злобным свистом умчалась в утреннее небо.
      — Как все это получилось? — глухо спросил старый вождь.
      — Я виновата отец, я задремала! Пусть братья-волки убьют меня! Я виновата в смерти брата Зера!
      — Он еще жив, и его можно спасти!
      — Как, отец? Как спасти его?
      Вергил кивнул подбежавшим волкам, и те быстро унесли неподвижного Зера.
      — Гарт! — рявкнул вождь.
      — Слушаю, отец!
      — Пусть отнесут его в логово. Там пусть положат на середину пещеры и выйдут все. Я скоро буду. — Сказал, сделал шаг в сторону и исчез. Гарт даже не успел ответить ему обычное: «Понятно, отец».
      Только миг Гарт пребывал в некоторой растерянности, затем стремительно кинулся вслед умчавшимся собратьям, несущим Зера, вслед и Лане, которая не отставала от них ни на шаг.
      В пещере было темно, но Вергил хорошо видел и Зера, лежащего неподвижно на полу и его небольшую рану, на которой кровь запеклась и почернела от яда Брехи.
      Волчий вождь взял немного от большого пучка принесенной им сейчас травы, аккуратно протер этой травой рану. От прикосновения целебного растения запекшаяся было кровь опять потекла и из черной снова стала красной.
      Волк-отец долго нюхал рану, потом выбрал из пучка трав другое растение, растер лапой на плоском камне, который валялся в углу логова, смочил растертую траву своей слюной и осторожно смазал рану, немножко даже прижимая к ране эту траву, смешанную со слюной. От раны пошел пар, и Зер внезапно дернулся, потом снова затих и не шевелился.
      Седой вождь снова пучком уже другой травы стер с раны все, чем он ее мазал, подышал на рану и стал растирать лапой на камне третью траву. Опять смешал ее со слюной и снова смазал рану, уже сильнее вдавливая в нее целебную мазь. На этот раз Зер вздохнул.
      Все волки семьи стояли снаружи у входа в логово. Они с волнением ждали. Они верили в мудрость и силу своего вождя, в его великое знание и умение.
      — Можете все войти! — сказал отец-волк, и его звучный и властный голос, отразившись от сводов пещеры, вырвался наружу.
      Когда звери вошли в свое логово, они увидели, что вождь зализывает рану Зеру тщательно, упорно, ровными длинными движениями языка.
      Гарт подошел ближе к нему:
      — Позволь, отец, я сменю тебя!
      — Назад! Отойди, Гарт! Если кто-нибудь из вас лизнет или даже понюхает рану, тот умрет. Яд Брехи опасен особенно, если он попадает на язык или в нос, в глаза, в голову, в шею. Если бы удар пришелся в шею Зеру, он бы давно уже ушел из мира живых. И я был бы бессилен помешать этому. И еще его спасло то, что сейчас сентябрь, а не июнь. У ведьмы, как и у ядовитых змей, яд особенно силен в июне. Потом он с каждым днем слабеет. А в июне от ее яда не спасет никакая целебная трава.
      — Значит, Зер будет жить, отец? — Гарт взволнованно смотрел на седого Вергила. Все остальные волки тоже с напряженным вниманием ждали ответа.
      — Да, он будет жить!
      — Значит, скоро он встанет, отец, и будет охотиться, бегать с нами?
      — Нет, мои дети и братья! Он встанет не скоро. После удара ведьминой иглы ровно три месяца он должен будет лежать в логове. Вы, братья, будете приносить ему пищу и воду. Вы будете ухаживать за ним, как за щенком.
      — Будем, отец! — подтвердил Гарт.
      — Будем, отец! — повторили остальные.
      — Ему бы хорошо сейчас добыть оленьего молока, — добавил Вергил, — но все олени ушли в дальние края. А у волчиц молока сейчас нет. Оно ведь бывает только в апреле — мае.
      — Мы достанем его у косуль, отец! Они найдут молоко для нашего Зера. И тогда мы долго не будем трогать их, не будем на них охотиться.
      — Ну что ж, ты прав, мой верный Гарт! Действуй. Выхаживай своего младшего брата. Я поручаю его тебе.
      — Я сделаю все, отец.
      Все некоторое время молчали.
      — Но почему, отец, тебе не опасен яд ведьмы Брехи, который опасен нам всем?
      — Потому же, мой верный Гарт, почему мне не опасна и сама ее, ведьмина, игла!
      — Но почему все это не опасно тебе, отец, и опасно всем нам?
      — Когда-нибудь ты узнаешь эту тайну, мой Гарт. Но сейчас — не время. В мире есть очень много удивительных тайн. И не все их можно узнать, и не все-нужно узнать. Иногда раскрытие тайны несет счастье, иногда — беду. Когда ты, Гарт, и остальные волки узнаете эту главную тайну, которая связана со мной, вашим вождем, которая таится во мне, ваша жизнь изменится, изменится все вокруг, изменитесь вы сами. Не спеши узнавать эту тайну, мой Гарт!
      — Как прикажешь, отец!
      Волки разговаривали, и звуки их голосов постепенно стали доходить до сознания Зера. Он уже узнал голос отца-вожака, Гарта, других. Он вздохнул и раскрыл глаза. И радостная Лана лизнула его в черную мочку влажного волчьего носа.

      Небольшая группа волков возвращалась с охоты. Гарт — вожак группы — шел сзади, замыкая шествие. Впереди двигались Лика, Лана, еще три молодых волка из семьи отца-вожака Вергила.
      Над Лесом вставал солнечный рассвет, слабый утренний ветерок шевелил листву и траву. Звери шли не спеша, наслаждаясь тишиной, теплом сентябрьского Леса.
      Внезапно быстрая Лана метнулась в сторону, тотчас отпрыгнула вбок Лика, зарычал Гарт, возбужденно задвигались все остальные. Более десятка крупных гадюк напали на волков. На какое-то время волки растерялись… Хотя быстрые и ловкие звери все успели увернуться от нападения змей, а Лана уже задушила и отбросила гадюку в сторону.
      Все это было удивительно. Никогда еще змеи не кидались на волков. Случалось, если ненароком волк наступал на гадюку и не успевал отпрыгнуть, змея кусала его. Такие укусы — в мае — июне даже бывали смертельными. Но чтобы змеи сами охотились на волков, караулили их и нападали — такое было впервые.
      Волки настороженно замерли. Из травы, из кустов на них смотрели зеленые змеиные глаза готовых к нападению гадюк. Некоторые звери не рычали — им это положение даже не казалось опасным. Однако Гарт, привыкший, подобно седому отцу-вожаку Вергилу, всесторонне и вдумчиво подходить к оценке событий, встревожился.
      Нападение сразу нескольких змей, одновременное и неожиданное, показалось ему опасным. Но почему-то напали, пытались напасть на всех1 кто был в группе, кроме него, Гарта. Он обратил на это внимание, оглядывался по сторонам, пытаясь понять — почему на него не напали, ведь змеи знали, что он — вожак в этой группе и вообще — первый помощник вождя. Но понять это, разгадать он не успел…
      Черной молнией из-под куста к нему метнулась крупная змея, он стремительно шарахнулся в сторону, но не успел уклониться от укуса. Острые ядовитые зубы гадюки мучительной болью пронзили бок волка, он взвыл, пробежал несколько шагов и, застонав, повалился на бок.
      Остальные волки, словно по команде, кинулись на змей. В горле каждого зверя клокотала злоба и ненависть, стремительно метались они по траве, ныряли под кусты, отпрыгивали, снова нападали, чутьем отыскивая притаившихся, приготовившихся к броску гадюк.
      Прошло немного времени, и все было кончено. Только одна змея ускользнула от расправы, то была — Черница, укусившая несчастного Гарта.
      Внезапно пронзительное шипение прозвучало из кустов. Волки замерли, повернувшись на звук, и увидели большую старую черную змею, которая, высоко подняв голову раскачивалась из стороны в сторону. Она произнесла свои вещие слова шипящим и скрипучим старческим голосом:
      — Слушайте меня, волки! Слушай меня, сестра Черница! Я была против этой войны, которая принесет гибель нашему племени. Надо немедленно прекратить это! Помните, волки, не все змеи воюют против вас, большинство гадюк будут отсиживаться в своих норах и никогда не нападут на волка… А ты, сестра Черница, готовишь гибель своему народу, нападая на могучее волчье племя! Прекрати это! Пусть почтенный Фарг-Татаул Первый сам разбирается в своих делах! Помните, волки, — не все змеи Леса воюют с вами. Не нападайте на тех, кто не нападает на вас!
      Змея-Старейшина медленно уползла за куст. Волки молча смотрели ей вслед. В небольшой ямке, заросшей густой травой, таилась Черница и слушала речь Старейшины. Затем и она молча удалилась.
      Гарт лежал неподвижно, на боку, откинув голову, и только бок его медленно поднимался и опускался от едва заметного дыхания. Он был жив, и остальные, понимая всю опасность положения, торопились. Его осторожно взвалили на спину Лики, и волчица быстро понесла его, стараясь, однако, не трясти и не тревожить.
      Когда Гарта принесли в логово, вождя не было на месте, и за ним послали. Едва он явился, как быстро приступил к спасению брата. Он осмотрел его, обнюхал и быстро протер рану целебной травой. Идти за ней не требовалось. Все целебные травы — противоядия были уже заготовлены и принесены для лечения Зера, который лежал неподалеку, с беспокойством смотрел на старшего брата, но встать, даже приподняться пока не мог.
      Вергил снова стал растирать травы, смешивать их со своей слюной, он действовал почти так же, как при лечении Зера. Потом так же стал зализывать ранку.
      — Отец, он будет жить? — не выдержала Лика. И Лана, и все остальные напряженно и взволнованно уставились на на волка-отца.
      — Будет! Гарт очень крепкий волк. Если бы его укусила другая змея, не Черница, то его вообще не надо было бы лечить. Но Черницу я знаю. Она очень ядовита и зла. Она умышленно выбрала Гарта, неслучайно напала на него. Она хотела оставить меня без первого помощника и заслужить похвалу своего синего Лешего. И очень хорошо, что вы, дети мои, принесли Гарта сразу. Теперь он спасен. Каким бы сильным ни был яд Черницы, это все-таки яд змеи, а не ведьмы, да и сейчас сентябрь, а не июнь. Так что, я думаю, Гарт дня через два будет снова здоров и готов к борьбе.
      — Спасибо тебе, отец! — это сказала Лана. И все остальные стояли рядом и словно вместе с ней произнесли эти слова.
      Затем Лика рассказала отцу-вожаку о появлении Змеи-Старейшины, пересказала ее речь.
      — Ну что ж, — молвил седой Вергил, — старая Змея понимает многое, и я думаю, что эта неопасная для нас, но неприятная война продлится недолго.
      — Позволь, отец! Позволь! — заговорили наперебой молодые волки, — и мы расправимся с этими ползучими тварями!
      — Не торопитесь! — успокоил их волк-отец, — всему свой черед. — А теперь, — идите! — отпустил он всех.
      Звери вышли из логова, каждый занялся своим делом. Разошлись. Но Лика осталась у входа. Она легла на траву, настороженно выставив уши. Теперь она исполняла обязанности раненого Гарта, первого помощника вождя.
      Седой Вергил еще некоторое время зализывал рану брату, затем сел рядом и задумался. Но едва он успел присесть, как перед ним предстала Лика:
      — Отец! Пришел посланец от трех дальних стай! Он просит допустить его к тебе!
      — Зови!
      Вошедший в логово вождя молодой волк-гонец встал в строгую неподвижную стойку перед старым Вергилом.
      — Говори!
      — О почтенный мудрый наш вождь! — начал посланец, — случилось то, чего не бывало никогда. На три наших дальних семьи, которые, как ты знаешь, живут на краю нашего Леса, напали змеи. Когда группы наших волков возвращались с охоты, сегодня на рассвете, на них напали. Гадюки нападали внезапно, из-за прикрытий — кустов, травы. Их было намного больше, чем волков. Мы не боимся гадюк. Эти мелкие ползучие твари нам, конечно, не страшны. Мы передавили их почти всех! Но один молодой волк уже умер от укуса змеи. И мой вожак-отец послал меня к тебе. Ты должен знать об этом, наш мудрый вождь.
      — Сколько было таких нападений?
      — Змеи напали на три группы волков.
      — Сколько было гадюк?
      — Всего около тридцати.
      — Да, это война со змеиным племенем.
      — Что нам прикажешь делать, мудрый вождь?
      — Уничтожать, душить тех, кто нападает! Остальных змей не трогать. Не охотиться на них. Запомни: убивать только тех, кто нападает!
      — Но почему не трогать остальных, о мудрый вождь? Ведь они одного змеиного племени!
      — Твое дело передать приказ вожакам стай. А их дело выполнять. Понятно?
      — Понятно, великий вождь!
      — Иди!
      Волк-посланец удалился, а седой отец-вожак подошел к брату Гарту и стал снова зализывать его ранку. В логове было, как обычно, темно и тихо. Но Вергил хорошо видел, что Гарт ровно и спокойно дышит, — значит спит. А это очень хороший признак. И еще видел вождь, что Зер не дремлет и с беспокойством смотрит на неподвижно лежащего старшего брата.

      В Черном Шалаше стоял обычный гул от ветра, дующего над Холмом Тревог. Посредине Шалаша, как прежде, кипело в котле варево, но ведьма уже ничего не кидала в котел, не нюхала пар из котла, а сидела на чурбане поодаль.
      Зелье Власти, добытое ведьмой после долгих мучительных поисков, давно уже было упрятано в глиняные сосуды, запечатано деревянными затычками с воском. Бреха умела ценить и беречь результаты своего труда.
      А котел она оставила по привычке, и в нем кипело ее обычное колдовское варево.
      Как прежде, обвив можжевеловые сплетения Шалаша, ждали ее приказа черные гадюки-прислужницы. Бреха очень скучала, не находила себе места от непривычного безделья, большее время носилась по Лесу, летала, подслушивала, вынюхивала, но ничем не могла заменить былую работу над поиском зелья, свои опыты, к которым она привыкала уже веками, и привыкла, и которые ничем теперь заменить не могла.
      Она встала, подошла к котлу, извлекла из-за пазухи бутылочку из слоновой кости и капнула в котел одну каплю сока Корня Смерти. Тотчас в самом котле вспыхнуло фиолетовое пламя, и призрачный дух подземного дьявола Велизара явился перед ведьмой:
      — Черной ночи и долгого огня тебе! — как обычно приветствовал хозяйку Велизар, — что стряслось? Почему, почтенная Бреха, ты вызвала меня не через три года, а так быстро? Почему, почтенная Бреха, ты меня вызвала не 22-го декабря? Что у тебя случилось?
      — Черной ночи, черной ночи тебе, почтенный Велизар! — ведьма говорила спокойно, но было заметно, что она волновалась, пальцы ее заметно подергивались, все время менялось выражение лица, оно то омрачалось, то становилось растерянным. — Откровенно говоря, стряслось! И я очень хочу просить у тебя совета. Столетиями искала я это заветное зелье. И что же? Когда, наконец, оно было получено, я не добилась ни полной власти, ни исполнения всех своих желаний, почтенный Велизар!
      — Разве ты не стала вновь летать?
      — Летать-то я стала, я обрела здоровье и силу, но…
      — Разве, почтенная Бреха, здоровье и сила не являются основой любой власти на земле? Если не будет здоровья, и власть — не нужна. Вместе со здоровьем уходит жизнь…
      — Это так, почтенный Велизар, но я рассчитывала, что, получив зелье, я обрету власть над миром! Когда я поняла, что зелье найдено, я была счастлива, восторг переполнял мою душу. Но потом, когда я не смогла победить Вергила, наступило разочарование. Да и Леший Фарг, как прежде, держится со мной на равных.
      — Жизнь, почтенная Бреха, как раз и состоит из восторгов и разочарований. Без разочарований не бывает жизни. Так что все это нормально.
      — Не успокаивал бы ты меня, почтенный Велизар, а посоветовал бы что делать, чтобы добиться победы над врагами и власти. Не могу я без власти! Она мне нужна, как воздух! Мне душно, когда мне не подчиняются, когда меня не боятся! Я хочу, чтоб при одном моем имени трепетали все! Иначе зачем столько лет искала я это долгожданное Зелье Власти? Зачем, спрашивается?
      Бреха очень разволновалась, губы ее тряслись, плечи вздрагивали, седые волосы, всегда прежде собранные в аккуратный узел на затылке, теперь разлохматились, и узел этот выглядел нечесаным клубком волос.
      Призрачный дух Велизара молча колебался в сиреневом лилово-фиолетовом пламени над котлом. Подземный дьявол раздумывал. Наконец, подняв глаза на ведьму, произнес:
      — Тебе, почтенная Бреха, пожить бы лет сто в моем колодце, в глубине и тишине, ты бы и успокоилась. Среди подземной тьмы, озаренной пламенем подземного огня, исчезают мысли о власти. Там начинаешь думать о вечности. А вечность и власть не совместимы. И власть не вечна, и вообще ничего вечного нет.
      — Всегда ты мрачные думы навеваешь, почтенный родственник! Я хочу иметь вечную власть и над Лесом, и над зверьми, и даже над людьми!
      — Все ведьмы этого хотят, почтенная Бреха. Не только ты одна.
      — Ну и что?
      — А то, что хотят-то — хотят. Но это все несбыточные мечты. Никто не может иметь власть над всеми. Тем более вечную. А уж ведьмы-то больше всех хотят этой власти. На то они и ведьмы. Это и среди людей часто бывает. Раньше я, когда был еще молодым, иногда хаживал к людям в их поселения. И вот, гляжу однажды, женщина по дорожке идет — и в глазах ее, и в мыслях одно: власть ей нужна над другими людьми. Все она за это отдаст. Чтобы командовать, повелевать, казнить и миловать. Меня это тогда заинтересовало. Откуда и почему, думаю, берется такая страсть к власти? Пригляделся я тогда к этой женщине. И кто бы мог подумать! — Узнаю знакомые черты — иедьма! Только откуда ей, той женщине, власть-то взять? В душе она ведьма, а в остальном-то обыкновенная женщина. Ни волшебной силы у нее, ни особого ума… И от досады и обиды кипит в ней злоба… Вот и ты, почтенная Бреха, тоже власти хочешь…
      — Да, хочу!
      — Только напрасно все это.
      — Да почему же? Ведь добьюсь я власти-то! Добьюсь! Или не быть мне ведьмой!
      — Может, и добьешься, только вряд ли! Но если даже и добьешься, то вся твоя почти бессмертная жизнь на это уйдет, а власть твоя будет очень не долгой. Нет и не может быть на земле долгой власти. А насчет зелья своего не печалься. Хорошее зелье. Оно еще тебе немало поможет. И Фаргу не завидуй, у него нет Зелья Власти, и он может оказаться совсем бессилен перед врагами.
      — Да он и так только благодаря мне и остается в силе!
      — Ну, почтенная Бреха, не совсем так…
      — Много ты знаешь, почтенный Велизар! Ты живешь-то далеко отсюда!
      — Живу далеко, а сейчас с тобой вот беседую. Так что уж знаю. Да ты не обижайся на меня, я ведь правду говорю.
      — Вот и скажи мне правду: как мне поскорей победить врагов своих и подчинить их себе.
      — А кто это знает, почтенная Бреха? Тут только ты сама себе помочь можешь… Да что ты все о власти, о врагах своих говоришь. Давай побеседуем о чем-нибудь приятном. Пришла бы ты ко мне в гости… Посидели бы, посмотрели бы на подземный огонь. А если ты мне какую-никакую вещичку принесешь, особенно из одежки, я тебе не только золотишком заплачу, я тогда и подскажу, как власть долгожданную тебе обрести! Вот так!
      — А не сочиняешь ли ты, почтенный Велизар? Если б знал, то почему бы тебе сейчас не сказать?
      Может, знаю, а может, не знаю. Но если вещичку принесешь, тогда обязательно скажу. Честное дьявольское!
      — Как это так? «Может, — знаю, может, — не знаю, но обязательно скажу»? Непонятно.
      — А ты приходи в колодец и все поймешь.
      — Да чего же мне тебе принести-то? Ничего у меня и нет!…
      — Ну это уж, почтенная Бреха, — твоя забота. Поищи, подумай. У каждого — свое пристрастие! У тебя — власть над всеми, тебе бы только — власти! А у меня скромное увлечение, мне бы барахлишко какое прикупить! Люблю собирать вещички, особливо — из одежки! Так уж уважь, почтенная Бреха. Ты все-таки — ведьма! И возможности у тебя немалые, ведьмины возможности!
      — Ну что ж, почтенный Велизар, придется искать для тебя чего-нибудь. Видно уж не отвертеться от тебя, пристал, как с ножом к горлу! Поищу уж, принесу что-нибудь! Но и ты, почтенный, уж сделай милость, не забудь своего обещания. Я у тебя должна узнать то, что мне нужно. Ты дьявол мудрый, подземный ты, небось знаешь все главные секреты власти! Так что жди меня в своем колодце. Да и давно уж я огня-то подземного не видала. А иногда посмотреть-то и надо. Тут ты прав.
      Дьявол кивнул и сразу стал прощаться. Как бы ведьма насчет одежки не передумала.
      — Черной ночи, почтенная Бреха!
      — Черной ночи!…

      В логове стояла настороженная тишина. Все слушали, что скажет седой вождь. Он только что долго бродил по Лесу после ночной охоты и обдумывал какое-то важное решение. Это чувствовали все.
      — Братья-волки! — начал он ровным грудным голосом, — я принял решение: мы должны сделать нашу борьбу жёсткой и суровой. Надо стать осторожнее, но смелее. Надо недосыпать, чутко следить за врагами, надо рисковать жизнью, но жестоко бороться с ними. Наша медлительность и, пожалуй, нерешительность привели к тому, что мы одного волка уже потеряли и едва не потеряли еще двух — лучших в нашем племени!
      Слыша гулкую звучную речь отца-вожака, неподвижно лежащий Зер смущенно прикрыл глаза. Он был счастлив от такой высокой похвалы старого вождя. Гарт, уже стоящий среди остальных, тоже засмущался и тоже не подал виду. Он был очень горд. Таким словам, высказанным самим вождем, мог позавидовать любой.
      — Теперь надо оповестить всех! — продолжал старый волк, — Гарт!
      — Слушаю, отец!
      — Сейчас же пошли гонцов во все семьи. У барсучьей норы теперь будут дежурить по три волка. Каждые два дня и две ночи всех троих будут менять. Ты должен следить за очередностью и временем смены. Участвуют все стаи.
      — Понятно, отец!
      — И еще: надо предупредить всех, — добавил вождь, — чтобы убивали каждого, кто нападает на волков и на всех, кого мы защищаем. Надо убивать и тех, кто подслушивает, кто следит за нами, кто служит Брехе и Лешему. Пусть объявят мой приказ во всех семьях.
      — Понятно, отец! — четко вымолвил Гарт, почтительно поджав хвост к ногам, неподвижно стоя перед вожаком.
      — Иди! — подвел итог вождь, обращаясь к Гарту, — идите все! — добавил он, помолчав.
      Когда у барсучьей норы два постоянно дежуривших волка внезапно были заменены новыми, причем тремя, а не двумя, подлешик долго раздумывал — как же поступить? И потом решился вызвать Бреху.
      Скучающая и озлобленная ведьма, услышав жужжание осы, обрадовалась. Но уже подлетая к месту, она мгновенно сообразила, в чем причина вызова, едва только увидела трех новых охранников.
      Промчавшись со свистом мимо дежурных волков, чтоб знали, что она тоже не дремлет, но главное, чтоб ее заметил Фир, Бреха приземлилась в соседнем овраге. И подлешик сразу заторопился к ней.
      — О повелительница! — начал он, подбегая, еще издалека, — я решился послать гонца…
      — Я это знаю!
      — Но обстановка изменилась… И я не… знал, как быть дальше…
      — Ты хочешь сказать, что теперь дежурят три волка вместо двух?
      — Да, о повелительница!
      — Я уже знаю это. Обстановка действительно изменилась. Больше не надо тебе сидеть у барсучьей норы. Это бесполезно. Три волка — не два. И удобного момента для нападения теперь не выбрать. Надо было раньше наблюдать и подслушивать как следует! Теперь — поздно! Седой Вергил уже принял меры. Иди, рыскай по Лесу, вынюхивай, подслушивай, как прежде. И собери, наконец, хоть какие-то нужные мне сведения! А то — никакой пользы от тебя. Можешь идти!
      — Я постараюсь, о повелительница!
      Подлешик юркнул в кусты и, пригибаясь к земле, прячась за стволы деревьев и кустарник, заторопился по Лесу. Время от времени он замирал и прислушивался, быстро вертя маленькой головой с огромным правым ухом.
      Перебежав небольшую поляну, он остановился возле густых молодых елей. Он услышал шорох, который заинтересовал его. Подлешик прислушался, но шорох уже исчез. Он сделал два шага к небольшой елке и вдруг под ногой его надломилась ветка, густая трава расступилась, открывая яму, в которую провалился перепуганный Фир…
      Он еще не успел понять, что произошло, как могучий грозный рев заполнил все вокруг…
      — Что ты здесь делаешь, поганая твоя душа?! Опять ты подслушиваешь и следишь? Но теперь я уж покончу с тобой! — зло и громогласно ревел мохнатый Вул, которого Фир снова ненароком потревожил да еще во время сна. Вул всегда спал один, а Вала с медвежатами отдыхала неподалеку, но сейчас уже все проснулись и рассматривали пойманного подлешика.
      Вул держал его за бока когтистыми лапами, и взгляд медведя не обещал ничего хорошего. Он уже ни о чем не спрашивал, и подлешик понял, что свирепый Вул решает сейчас его судьбу. И тогда он торопливо, визгливым своим голосом заговорил:
      — О великий, о могучий повелитель! Я не видел вас, я случайно провалился в яму, где вы отдыхали. Если бы я знал, что вы отдыхаете здесь, я не посмел бы приблизиться к этому месту!
      Теперь подлешик не врал. Пожалуй, впервые в жизни. Потому что очень боялся Вула, и если б знал, что он здесь, действительно не посмел бы приблизиться.
      Медведь, свирепый, но отходчивый по характеру, уже спокойно разглядывал жертву. Зная свою силу и почтение к себе лесных жителей, Вул все-таки не мог устоять против лести и немного смягчился.
      — Ну вот опять ты меня потревожил, попался мне в лапы. Ну и что я с тобой теперь должен сделать? Раздавить тебя надо и выбросить. Чтобы не тревожил меня и не подслушивал моих медвежат.
      — О великий! О могучий! — трепеща, бормотал подлешик. Холодный пот градом катился с его мелкого сморщенного личика. Он понимал, что с Вулом шутки плохи и был смертельно испуган. — Вы самый сильный, самый мудрый в Лесу! Если прикажете, я всегда буду служить вам! Я буду все, что узнаю, вам докладывать! Вы будете знать все обо всех!
      Но это было слишком сложно для мохнатого Вула… Зачем ему знать все, да еще обо всех? Что у него своих забот нет, что ли? Однако лесть опять не прошла мимо его ушей. Лесть умеет найти путь к каждому… И Вул подумал: может, действительно, отпустить этого? Может, и вправду он здесь случайно? Такой вежливый, такой уважительный…
      Фир почувствовал, понял его колебания.
      — Отпустите меня, о великий! Я всегда буду восхвалять в Лесу ваших прекрасных медвежат, вашу чудесную медведицу и вас, мудрого, великого, могучего!…
      И Вул отпустил подлешика.
      Благодарственно кланяясь, Фир торопливо пятился, еще полностью не веря в свое спасение. Зацепился за корягу, перевернулся, в страхе вскочил, снова благодарственно кланяясь в сторону медведей, бормоча почтительные слова, удалялся от страшного Вула…
      Долго еще подлешик не мог успокоиться, бесцельно слонялся по Лесу. Ведь ему, кроме всего прочего, надо было перестраиваться. Он слишком долго дежурил у барсучьей норы, привык к такому наблюдению, а теперь надо было снова искать себе дело, находить места, откуда можно подслушивать и вынюхивать. Он посидел, раздумывая, и потом повернул к Древнему Кедру. Там всегда встречались между собой звери, беседовали о том, о сем, делились новостями. Там было, что подслушивать.
      У подлешика постепенно поднималось настроение. Поразмыслив, он понял, что ему не суждено было погибнуть в когтях мохнатого Вула, иначе бы тот не отпустил его. Подлешик снова был уже глубоко уверен, что его судьба — всегда быть в этом Лесу, подслушивать и вынюхивать. Но никто не может знать своей судьбы наперед. Даже всесильная Бреха не знала судьбы подлешика…

      Почти половину ночи ведьма летела. Густые звезды небосвода расступались, давая ей дорогу. Далеко внизу деревья словно слились в сплошную черную полосу. Бреха быстро неслась к цели.
      Едва завидев силуэты домов человеческого жилья, ведьма приземлилась на лесной опушке, осторожно пробралась к окраине деревни. Долго прислушивалась, затем взлетела на крышу крайнего дома, приникла к трубе, замерла. В избе было тихо. Через некоторое время чуткое ухо ведьмы уловило приглушенный говор. Слышно было плохо, разобрать слова не удавалось, а проникнуть в дом через трубу Бреха не могла. Полнота тела мешала ей протиснуться через узкий дымоход, и с этим ничего нельзя было поделать.
      Она соскользнула с крыши к слуховому окну чердака. Ловко отворила его, поддев иглой, проникла на чердак. Осторожно разгребла опилки с песком, которыми был утеплен потолок, и приникла ухом к щели между досками. Теперь она отчетливо слышала все.
      Две женщины, сидя за столом, обсуждали дела прошедшего дня, кто-то еще был в избе, кто-то спал в доме. А молодая соседка зашла к подруге, как говорят люди, «покалякать».
      Ведьма хорошо знала, что именно в таких беседах можно проведать что-то важное. В болтовне соседок часто главное — сплетни. Именно то, что было нужно ведьме. Только из сплетен она могла узнать о человеческих слабостях и пороках. А как иначе ей, ведьме, найти общий язык с людьми?
      Она слушала, замерев у потолочной щели, однако ничего интересного в беседе подружек-соседок пока не было. Но вот ведьма насторожилась: она уловила то, что нужно. В разговоре женщин проскользнула злоба и зависть.
      — Последнее время не нравится мне Мария, — сказала одна из них, — глазки строит Ивану, хотя знает, что он — мой жених.
      — Может, Настя, тебе показалось? Раньше я такого за Марией не замечала…
      — Нет, не показалось! — Настя распалялась все больше, — и он ей улыбался, я видела! Мне хотелось ей в волосы вцепиться! Глазки надумала строить! Чужому-то жениху! Я ей покажу!…
      — Да что ты, Настя, что ты! Успокойся. Не было этого, не могло быть. Не такая Мария девушка… Да и Иван…
      — Нет было! — глаза Насти горели злобным огнем. Бреха не видела ее глаз, но по голосу поняла все. Она ликовала. Теперь она знала, что ей делать.
      Продремав на чердаке ночь, к рассвету она уже была готова, — караулила Настю, спрятавшись в кустах неподапеку. Едва женщина вышла во двор и, потягиваясь, пошла умываться, как Бреха скользнула вдоль стены дома и подкралась к ней.
      Женщина умывалась, шумно фыркая, обливаясь водой из ковша, вытираясь белым полотенцем, она повернулась к дому и лицом к лицу столкнулась с незваной гостьей…
      — Ой! — вскрикнула женщина, — ты кто? — испуганно спросила она.
      — Да тут я, живу неподалеку, — улыбаясь, отвечала ведьма.
      — Что-то я тебя не знаю… — растерянно проговорила Настя. Испуг на ее лице не проходил. Брехе показалось, что женщина вот-вот закричит, позовет на помощь.
      — Да не бойся ты, — заторопилась ведьма, но от этих слов глаза женщины еще более округлились. И тогда Бреха выложила главный козырь:
      — Я научу тебя, как поссорить Марию с Иваном навсегда!
      Страх мгновенно исчез из глаз Насти. Теперь они светились заинтересованностью и злостью.
      — Как это сделать? — глухо спросила женщина.
      — Пойдем. — Бреха поманила ее за угол дома.
      Женщина не очень уверенно пошла за ней. Но ревность была сильней страха. Они завернули за угол и оказались с тыльной стороны избы. Здесь не было окон. И с этой стороны за домом располагались только огороды, а за ними — Лес. Никто не мог их видеть.
      Ведьма огляделась и быстро извлекла из-за пазухи свернутую черную тряпку. Встряхнула — и в руках ее оказалась красивая черная шаль.
      — Зачем это? — с интересом спросила женщина.
      — Подаришь Марии, и твое дело будет сделано. Никогда Иван ей больше не улыбнется.
      — А ты не обманываешь меня?
      — Сама увидишь.
      Женщина торопливо потянулась к шали.
      — Э-э-э, не-е-ет! — ведьма шаль не отдала.
      — А что за эту шаль тебе надо-то?
      — Вот так бы сразу и спросила: многого мне не надо. Одежку какую-никакую. Пару платьицев. Сарафанчик бы! Обносилась я. Видишь ведь…
      Бреха подумала, что подземному дьяволу все равно одежду не носить, он ее так собирает, из увлечения. Потому и приобретает всякую, все равно какую — бабью или для мужика.
      — Да где ж я тебе столько одежек-то возьму?! Два платья и сарафан! — взмолилась женщина.
      — А ты, Настенька, поищи по сундукам и найдешь. А не то не на тебе суженый твой женится, а на Марии! Здесь уж не жадничай. Счастье дороже тряпок! Судьбу свою упустишь!
      Глаза Насти светились ревностью и надеждой. Она не раздумывая кинулась в избу и через некоторое время выбежала с узелком.
      Бреха не стала проверять. Она была уверена — женщина не обманет ее. Ведьма хорошо знала человеческие слабости и понимала, какую безмерную силу таит в себе ревность. Она отдала женщине черную колдовскую шаль и заторопилась к Лесу. И вдруг увидела Барса… Пес стоял, ощетинившись, взъерошив шерсть, и враждебно смотрел на нее.
      — Ты стала вмешиваться в дела людей, почтенная Царица Ночи! Великий Брат говорил мне, что тебе нельзя этого делать. Ты не должна вмешиваться в людскую жизнь!
      — А какое твое собачье дело? — с ехидной злобой спросила Бреха. В голосе ее была угроза.
      — Настя — моя хозяйка! Я не хочу ей зла! А ты заманила ее в свои колдовские сети, втянула в свои колдовские злые дела. Я слышал весь ваш разговор, но не мог появиться там, пока была моя хозяйка. Зачем ты сделала это? Разве тебе мало твоего Леса?
      — Много ты понимаешь в жизни людей, глупый пес! Это не мои, а ее дела, и я помогла твоей хозяйке, а не она мне! Зачем мне ее втягивать, когда ей нужна была моя помощь? Ты должен бы благодарить меня за то, что я для твоей хозяйки сделала. Ничего ты не понимаешь, глупый пес. В каждой женщине дремлет ведьма… В каждой!
      И Бреха, очень довольная собой, заботливо сжимая в руке узелок для Велизара, юркнула в лесную чащобу, прячась от восходящего Ясного Солнышка.
      А в этот же день, еще до обеда, Настя пришла к Марии в дом и, широко улыбаясь, вручила ей «на счастье» черную ведьмину шаль. Шаль пролежала на скамье до вечера. Мария собиралась вечером к родным на соседнюю улицу и, выйдя на крыльцо, остановилась. Мелкий колючий дождь с сильным ветром больно хлестал по лицу. И тогда она вернулась в избу, взяла со скамьи черную шаль, чтобы укрыться от секущего дождя, и закуталась в нее. Закрыла плечи, лицо, оставив одни глаза.
      Когда Мария вошла в дом к родным и сняла шаль, все замерли, разинув рты от ужаса. Перед ними в одежде Марии и похожая на нее стояла старая седая женщина. Волосы, которых коснулась шаль, стали седыми, плечи, которые покрывала шаль, сгорбились, лицо, которое было укутано шалью, сморщилось, и только глаза Марии, одни глаза, которых шаль не коснулась, остались молодыми.
      — Кто это? Уж не Мария ли? Что с тобой… Мария?… — воскликнули люди.
      Мария обернулась к скамье, на которую положила Настин подарок. И вдруг черная ткань шали задымилась и исчезла, превратившись в черный едкий дым…

      Большая желтая луна висела над Древним Кедром. Снова пришло полнолуние, но вокруг было пустынно, и Кедр вспоминал веселье и суету, царившие здесь не так давно в ночь Праздника.
      Через поляну протянулись длинные тени деревьев. Тишина ночного Леса была притаившейся и глубокой.
      Кедр давно заметил подлешика, схоронившегося под кочкой. Ему всегда был неприятен этот мелкий прислужник ведьмы и Лешего, и Кедр мог бы его и отшвырнуть от себя, да так, что тот долго бы не очухался. Но подлешик был осторожен, чувствовал к себе неприязнь Древнего Кедра и близко к нему не подходил.
      Внезапно вблизи зашуршала трава, и Фир замер, затаившись.
      — Привет, Куга! — это был юркий Хурт. Появившаяся из-за кустов росомаха Куга держалась, как всегда, спокойно и с достоинством:
      — Здравствуй, юркий Хурт! Что-то ты давно не появлялся, давненько я тебя не видела. Где пропадал?
      — Все дела, Куга. Столько дел! Ничего не успеваю!
      — А ты не торопись и все успеешь…
      — Тебе легко шутить! А мне надо и к тому забежать и с этим поговорить. Да еще и поохотиться, и на водопой сбегать.
      — Да ты по десять раз в одно и то же место бегаешь. Нет бы — за один раз все сделать.
      — Со стороны всегда легко говорить.
      — Да не обижайся ты на меня, Хурт! Зачем звал-то? У меня ведь тоже дела!
      — А звал я тебя вот зачем: я давно хотел сказать тебе, росомаха Куга, что ты должна передать мудрому волчьему вождю то, что я расскажу тебе. Расскажу кое-что…
      — Что это — «кое-что»? Ты можешь, наконец, ясно сказать?
      — Могу. Дело в том, что добрый Тин видел вещий сон. У него в норе есть камень, который зовется Камнем Беды. И в этом сне ему, Тину, сказало Ясное Солнышко, что этот Камень Беды должен найти тот, кому он принадлежит. И тогда исчезнут все беды, и семья Тина будет спасена и навсегда освобождена от опасностей. Вот такой сон…
      — Что же ты хочешь от меня?
      — Я хочу, росомаха Куга, чтобы ты рассказала о вещем сне барсука Тина мудрому седому Вергилу. Сам я боюсь это сделать. Я очень боюсь волков. Ты же знаешь… Но волчий вождь Вергил должен знать про этот сон. Может быть, здесь, в загадке сна хранится какая-то важная тайна. Мудрый Вергил знает многое. Только он может защитить и спасти барсуков и всех нас избавить от беды. Только он может понять, разгадать вещий сон Тина.
      — Ну что, юркий Хурт, пожалуй, ты прав. Прощай. Мне надо торопиться. Важные вести нельзя задерживать. Если эта весть окажется важной, я должна спешить. Прощай, юркий Хурт. Постой!
      — Ну?
      — Ты слышал шорох вон там за кустами?
      — Слышал… — прошептал Хурт. — А что это?
      — Вот и я думаю: что это? — шепотом ответила росомаха.
      Опасливо оглядываясь, осторожно и бесшумно, они разошлись. Куга на всякий случай поправила на спине сумку с берестяным панцирем и двинулась к волчьему логову.
      Подлешик слышал все и очень досадовал, что в последний момент чуть не выдал себя шумом. Он стоял и соображал. Наконец, принял решение и сразу заторопился. Быстро извлек из кармана ночного гонца — новую летучую мышь, данную ему Брехой, — и выпустил в ночное небо. Он понимал, что росомаха торопится к волчьему вождю, несет ему весть, возможно, важную. Понимал, что об этом должна знать ведьма…
      Древний Кедр все это видел, но считал суетой, недостойной его внимания. И поэтому молчал и думал о чем-то своем.
      Куга торопливо и осторожно шла. Стараясь двигаться бесшумно, она уже приближалась к жилищу волчьего вождя. Оставалось обойти овраг, пересечь небольшую сосновую рощу и там, под скалой, располагалось логово, где жил Вергил со своей семьей. Куга всегда остро предчувствовала опасность. И ее особенно встревожил подозрительный шорох там, у Древнего Кедра. Она шла, прижимаясь к деревьям и кустам. Замирая и прислушиваясь. Но вот раздался протяжный, пронзительный свист. Именно этого росомаха Куга опасалась, но и ждала. Это летела ведьма.
      Куга быстро сняла со спины сумку, развернула и надела берестяной панцирь. Едва она успела расправить на себе этот панцирь, разравнять берестяные сплетения, как увидела ведьму.
      Бреха стояла в пяти шагах напротив и улыбалась. Глаза ее горели пронзительным зеленым огнем. Игла поблескивала в ее руке.
      — Ну что, росомаха Куга, давно пора мне было наказать тебя за твою службу волкам. Урок, который я дала твоей прародительнице, Росомахе Харе, не пошел тебе впрок. Сегодня ты все получишь сполна. Теперь ты одна, и тебя не смогут защитить твои волки. Так что наступил твой конец.
      Куга молчала. А ведьма, уверенная в легкой расправе, не торопилась. Она знала, что Куге неоткуда ждать помощи. Седой Вергил ничего не знает об этом.
      — А что это ты в берестяную одежду принарядилась? Покрасоваться решила перед смертью? — ведьма продолжала улыбаться. Она явно ничего не знала о берестяном панцире и не догадывалась.
      Несмотря на то, что Куга очень рассчитывала, надеялась на панцирь, ей было не по себе. Она никогда не была трусливой, но сейчас ей было страшно.
      Но вот ведьма решила приступить к расправе. Не считая росомаху Кугу серьезным противником, Бреха даже не взлетела. Приготовив иглу, она пошла прямо на свою жертву. Но Куга была уже готова к жестокому бою. Она оскалила крепкие острые зубы и выпустила крепкие когти…
      Не доходя до росомахи двух шагов, ведьма с обычным своим коварством рванулась в сторону и стремительно, выбросив руку с иглой вперед, сбоку кинулась на жертву. Удар иглы пришелся точно в шею…
      И тут ведьма очень удивилась и тотчас вспомнила свой бой с Вергилом и свою попытку вырвать цветы у могилы Великого Брата… Неведомая сила отбросила руку с иглой от шеи росомахи Куги. Бреха взревела и снова метнулась к жертве, и снова рука с иглой была отброшена в сторону невидимой и неведомой силой.
      Ведьма замерла в свирепом удивлении, разглядывая свою невысокую противницу, которая едва доходила ей до колена.
      Такой оборот и для Куги оказался неожиданным. Она не думала и не мечтала, что этот панцирь настолько могуч, она готовилась к жестокой борьбе, но даже не успела огрызнуться, как ведьма была отброшена волшебной солнечной силой берестяного панциря.
      Бреха стояла в нескольких шагах, не зная, что делать дальше. Она пристально смотрела на росомаху, уже догадываясь, что все дело в панцире. И вдруг она оцепенела: ее глаза отчетливо различили небольшой светящийся ореол вокруг тела росомахи Куги. Слабое, но ясно видимое солнечное свечение исходило от панциря и озаряло всю росомаху. Ведьма поняла, в чем дело.
      — Вот оно что! Опять эта проклятая солнечная сила! Но ничего, росомаха Куга! Я подстерегу тебя без твоего панциря, у тебя похитят твой проклятый панцирь, посмотрим, как ты тогда поборешься со мной. Я проткну моей ядовитой иглой твое поганое тело!
      Ведьма взлетела. Раскинув в полете руки, она неслась над деревьями и очень была недовольна собой. Она жалела, что сказала росомахе про похищение панциря. Теперь эта хитрая Куга будет особенно беречь его и тогда его нелегко будет похитить… Да и Вергил теперь узнает про вещий сон этого барсука. Досада терзала сердце ведьмы, и она летела все быстрей, чтобы в полете, в скорости лёта забыться от забот и волнений.

      Женщина в черных лохмотьях с сучковатой палкой и узелком в руке шла по горной тропинке. Это была Бреха. Она всегда, когда попадала в дальние края, старалась не летать, а ходить, чтобы при встрече люди принимали её за женщину. Это ей нравилось.
      Обойдя склон горы, она не встретила никого и подошла к большому валуну. Она совсем забыла, что этот камень закрывает вход в колодец Велизара. Очень уж давно была она здесь, и ей показалось, что она уже не помнит заклинание этого входного камня…
      Ведьма раздраженно стукнула палкой по валуну. Постучала еще. Камень оставался неподвижен. Она встала, отбросив палку, побродила вокруг камня, села на землю, потирая виски. Потом быстро вскочила, простерла руки к горам, окружающим котловину, где лежал валун, и зычным басом крикнула:
      — Черные тени черных гор! Отворите вход черного колодца!
      И тотчас раздался каменный скрежет и треск, словно ломались и лопались скалы. Валун оставался неподвижен. Но вот треск и скрежет смолкли, и в полной тишине огромный валун беззвучно отвалился в сторону. Под ним открылся черный зев колодца.
      Ведьма схватила узелок и, не мешкая, прыгнула вниз.
      Она долго и быстро летела — колодец Велизара был очень глубок. Завидев в глубине — впереди отблески алого подземного света, Бреха замедлила лёт, готовясь к приземлению.
      На дне колодца было просторное подземелье, озаренное алыми дальними отблесками. Велизар уже ждал гостью.
      Он был одет, как обычно, в длинный старомодный камзол из черной толстой прочной ткани со стоячим воротником и большими накладными карманами. На ногах он носил сапоги из мягкой черной кожи с острыми носами и на высоких каблуках. Он стоял неподалеку, слегка склонив голову в вежливом приветствии, опираясь на кривой посох.
      — Черной ночи и долгого огня тебе! — приветствовала ведьма хозяина колодца.
      — Черной ночи! — ответил Велизар, — как добралась, почтенная Бреха? Не утомителен ли был путь?
      — Спасибо, почтенный родственник, добралась хорошо. Правда, чуть было не запамятовала заклинание входного камня…
      — Заклинания забывать нельзя, почтенная Бреха, — вежливо напомнил суровый Велизар.
      — Да уж знаю, вспомнила я заклинание-то! Ну как у тебя тут, почтенный Велизар? Как дела идут? Что нового? Как подземное пламя бушует?
      — Бушует. Сама теперь посмотришь. А дела идут. Наблюдаю. В журнал записываю. Как всегда…
      — Да… Давненько я здесь не бывала…
      — Давненько.
      — Ну что ж, почтенный Велизар, пора мне посмотреть на огонь, идущий из сердца Земли, лет двадцать, как не видела.
      Подземный дьявол хлопнул в ладоши дважды, и перед ним тотчас явились два невысоких служителя. Они молчаливо замерли, ожидая приказа. Бреха с интересом рассматривала их, она видела их впервые. Прежде Велизар обходился без слуг.
      Оба прислужника ростом доходили не выше пояса Брехе и своему хозяину. И что самое удивительное, они по внешности были совершенно одинаковы и представляли собой точную копию своего повелителя только в уменьшенном виде.
      — Шах! — произнес подземный дьявол.
      — Слушаю, повелитель! — покорно склонив голову, ответил один из них и шагнул вперед.
      — Проводи гостью к Огню Земли!
      — Слушаю, повелитель! — бесстрастно повторил слуга и снова покорно склонил голову.
      — Почтенная родственница! — Велизар обернулся к ведьме, — я знаю, ты любишь в одиночестве созерцать подземное пламя?
      — Да, почтенный Велизар, в одиночестве.
      — Я могу не идти с тобой, почтенная Бреха? Ты ведь и сегодня одна будешь наблюдать пламя?
      — И сегодня, почтенный Велизар.
      — Шах, конечно, не в счет?…
      — Конечно, не в счет…
      Шах и ведьма ушли. Подземный дьявол долго смотрел им вслед, затем, словно очнувшись, обратился ко второму служителю:
      — Царь!
      — Слушаю, повелитель! — бесстрастно откликнулся слуга. Голос его был негромким, скрипучим и чуть надтреснутым. Как и голос только что ушедшего с ведьмой Шаха. Оба они говорили так, словно это была не речь, а на железных ржавых петлях скрипела старая тажелая дверь.
      — Иди, подготовь к осмотру Галерею Вечности, а потом приготовь ложе для моей гостьи.
      — Слушаю, повелитель! — слуга покорно склонил голову.
      Оставшись один, Велизар извлек из кармана камзола большие золотые часы, нажал кнопку — крышка откинулась и зазвучала музыка, печальная и мелодичная. Подземный дьявол внимательно вгляделся в светящейся циферблат, покивал головой каким-то своим мыслям. Спрятал часы и ушел вслед за Царем.
      …Бреха двигалась за Шахом по узкому каменному коридору-туннелю, плечами едва не задевая за стены. Потолок туннеля находился на расстоянии вытянутой руки. Ведьме был незнаком путь к Огню Земли. Прежде ее водил сам Велизар, но всегда новым путем и каждый раз к новому месту, где являлся из глубин Огонь. Да и бывала она здесь немного: за все века четыре-пять раз.
      Заметно посветлело, алое свечение стало ярче, пронзительней. Оно было неровным и проникало в коридор волнами и вспышками. Отчетливо слышался густой мощный гул. Даже каменный пол, по которому они шли, мелко и тревожно дрожал от этого гула.
      Но вот каменный ход уперся в огромную высокую пещеру, озаренную слепящим красным светом. Шах и ведьма замерли, прижавшись к стенам туннеля у выхода.
      В ста шагах от них на противоположной стене пещеры зияла длинная узкая трещина, из которой с грозным ревом вырывалось метущееся пламя. Белые и оранжевые брызги расплавленной магмы выхлестывались из трещины с шипением и свистом, прорывающимися сквозь рев и гул. На дне пещеры небольшое озерко из кипящей магмы бурлило и булькало, лава вращалась, создавая воронку в центре озерка. Было понятно, что она уходит в донное отверстие, потому и уровень не поднимается.
      Бреха завороженно смотрела на кипящее озеро, на трещину, из которой извергались пламя и лава. Она чувствовала, понимала, какая великая сила, неуемная и неудержимая, бушует в глубине и рвется наружу. И вдруг она, ведьма, всю жизнь стремящаяся к безмерной власти, в какой-то миг почувствовала себя мелкой и ничтожной перед могучим буйством Огня Земли. Она всегда знала про этот Огонь, про эту подземную, грозную, до поры запертую силу. Но чтобы понять до конца, надо увидеть, запомнить и снова увидеть…
      Наконец, Бреха отступила от входа в пещеру обратно в коридор. Шах, не спускавший с нее глаз, двинулся следом…
      Спала она плохо. Хотя подземный дьявол отвел ей удобную небольшую пещеру. Ложе, устроенное в каменной нише, озарялось зеленоватым мертвенным свечением фосфорного бруска, специально вырубленного Царем для этого случая по приказу Велизара.
      Дня и ночи здесь не было. Но все время, отведенное для сна, гостья ворочалась на плетеном тюфяке, приготовленном для нее заботливым родственником. Ей все время виделось гудящее пламя Огня Земли, кипящая лава наступала на нее, огонь окружал ведьму, и она просыпалась снова и снова, встрвоженная и утомленная…
      Галерея Вечности развеяла ее страхи, и Бреха вновь обрела уверенность и прежнюю неутомимость. Велизар медленно шествовал с ней рядом вдоль длинной, озаренной отблесками алого света, каменной стены с неглубокими нишами, на ровных уступах которых стояли черепа.
      — Вот этот принадлежал певцу, очень популярному артисту, — подземный дьявол бережно взял череп в руки, — когда он пел, тысячи людей внимали ему. Да, он был кумиром. А женщины, они просто поклонялись ему, как божеству! Это было удивительно. Певец даже не был достаточно мудрым человеком. Но он обладал даром пения, и это заслоняло все. Люди, когда их много, когда они — толпа, часто не разборчивы в своих привязанностях, Велизар презрительно скривил губу, — они любят, им нужно кому-то поклоняться. И если нет достойного, они выбирают любого… Вот здесь был нос с небольшой горбинкой, который женщины считали удивительно красивым. Разве может нос сам по себе быть красивым? А вот череп странника. Он исходил и изъездил много дрог. Всю свою жизнь он был в пути. Сейчас здесь пустые глазницы. Но я помню, что глаза, которые были в них, повидали очень много. Этот человек мне интересен. Хотя мудрость пришла к нему в самом конце жизни. Вообще-то черепа не совсем пусты… В них и вокруг них еще живут мысли. Я их улавливаю, я их ощущаю. Они не мертвы, эти черепа. Ничто не умирает на Земле полностью, до конца. От одних живых существ остаются их дела, их творения, от других — мысли.
      Ведьма с интересом слушала, молча шла рядом, погруженная в глубокие раздумья. Глаза ее горели истинным любопытством.
      — Вот посмотри, почтенная родственница: то, что ты видишь сейчас, было когда-то головой ювелира. Глаза, которые жили в этих глазницах, обладали редким даром — разгадывать камни, узнавать их сущность. Этот человек мог увидеть в глубине опала или берилла то, чего не вижу даже я — подземный дьявол! — Велизар очень разволновался, взгляд его сверкал черным огнем. — Ювелир был уже стар, — продолжал он, — когда ему удалось разгадать, распознать очень редкий изумруд. В зеленой мертвой глубине камня этот пронзительный человек разглядел живой отсвет алого подземного огня, который делал вечным этот камень и бессмертным того, кому он принадлежит. Не обладая знанием подземных тайн, которым обладаю я, ювелир, своим редким чутьем понял тайну изумруда и осознал истинную его цену. Да, он сумел это. Хотя даже я не смог проникнуть в зеленые бездонные глубины редкого камня.
      — Так почему же, почтенный Велизар, — полюбопытствовала ведьма, — мы сейчас видим череп ювелира? Ведь он отыскал, распознал очень редкий Камень Бессмертия?
      — Да, почтенная Бреха, он распознал… Но. его погубила жадность. Он не смог устоять против соблазна и продал изумруд. А, может быть, он не захотел бессмертия? Кто знает!… Люди подчас очень странно ведут себя. Он его продал королю за фантастическую сумму. Король купил камень, не зная его истинной ценности и сущности. Купил за красоту. Но он тоже не стал бессмертным, потому что камень украли. И я до сих пор не могу найти следов. О, если бы я смог тогда, до ювелира, распознать этот изумруд! Он бы оставался у меня! Ты же понимаешь, что дело вовсе не в бессмертии. Я и так бессмертен… Но этот редкий камень- он единственный в своем роде. И я не разгадал его. Если бы не этот гений-ювелир, его никто бы не разгадал… Да… Но что сейчас об этом говорить. Камень исчез. И неизвестно — найдется ли.
      Он замолчал. Его мрачное лицо, всегда бесстрастное и спокойное, на этот раз выражало явную досаду.
      — Вот еще экспонат моей Галереи Вечности, — Велизар повернулся к следующей каменной нише, — он напоминает череп индейского вождя. Но вождем этот человек не был. Будучи сильным, он никем не повелевал, ничем не владел, кроме своего мастерства. Он был кузнецом. В его горне всегда бушевал огонь. И всю свою жизнь кузнец пытался раскалить кусок черного подземного железа, который нашел в горах еще в ранней юности и всегда хранил в своей кузне. Но это ему, конечно, не удавалось. Ведь ты знаешь, почтенная родственница, что раскалить это черное железо, сделать его мягким, может только Огонь Земли, его подземное пламя. Но кузнец был человеком необыкновенным. Он днем и ночью работал. Талант без упорства — не талант… И однажды в полночь мастер добился невиданного и неслыханного. В его корне появились алые языки подземного пламени! Даже я был потрясен, когда узнал об этом. Этого не должно было произойти. Но это произошло! Я до сих пор не могу понять, как кузнец добился этого… И тогда он отковал меч из черного подземного железа. На Земле существует только два клинка из этого железа. Их сделал один мастер. Кинжал, который я отдал по твоей просьбе Лешему Фаргу, и еще — этот удивительный меч. Мастер дал клинкам названия: Меч Добра и Кинжал Зла. Почему он так назвал их, я не знаю. У меня есть череп кузнеца, но нет этого меча. Мастер подарил его кому-то. И когда я узнал об этом, было уже поздно. След потерялся. Слишком далеко я живу. Как говорят люди, «на отшибе».
      — А нет ли у тебя, почтенный Велизар, женских черепов?
      — Нет, почтенная родственница, женские судьбы меня не интересуют. Они слишком личные. Женщины слишком уж заняты собой, чтобы сделать что-то выдающееся. А ты ведь заметила, что экспонаты моей Галереи — незаурядны.
      — Да уж заметила, почтенный Велизар. Но ты недооцениваешь женщин! Ты ошибаешься. Такие ошибки могут дорого стоить даже тебе! Женщин нельзя недооценивать. Это опасно. Я знаю женщин, почтенный Велизар. Я и сама, в какой-то степени, женщина.
      Они шли вдоль Галереи Вечности и — то слабый, то яркий неравномерный алый свет озарял их сосредоточенные лица, стены, ровные каменные ниши…

      Ведьма не разбиралась в подземном времени, но по земным срокам она погостила у Велизара несколько ночей и дней. Надо было уже собираться домой, а хозяин колодца о главном не заговаривал. Про одежку не спрашивал, хотя узелок в руках Брехи видел. И о секретах власти, которые обещал раскрыть, тоже разговоров не заводил.
      Ведьма очень беспокоилась: а вдруг он и вправду не знает никаких секретов? Хотя уж он-то должен знать, он многое знает. Пожалуй, набивает себе цену, потому и молчит. Хочет одежку даром взять. Совет-то, может, и даст… Как власть обрести… А вот за одежку, пожалуй, не заплатит…
      Разговор состоялся в небольшой пещере, которая была спальней Велизара. В углу пылал кусок каменного угля — хозяин колодца к огню был неравнодушен. Любил, когда около него металось пламя.
      — Ну что, почтенный Велизар, — осторожно начала Бреха, — загостилась я у тебя, пора и домой. Да вот, и просьбу твою выполнила, раздобыла тебе одежку-то, да не одну.
      — Показывай, показывай, почтенная родственница, чего там интересного ты для меня принесла…
      Он взял узелок, торопливо развязал, развернул. Пощупал руками ткань, понюхал, тщательно осмотрел поочередно платья и сарафан. Затем снова свернул в узел и вышел из пещеры. Узелок унес с собой. Довольно долго не возвращался. Ведьма уже забеспокоилась, но вот раздались шаги — он вернулся.
      — Спасибо тебе, почтенная Бреха, — Велизар улыбался, он был доволен. — Вот обещанная монетка! Золотой!
      — Какая монетка?! Я ведь тебе три одежки дала, а не одну! Вот и давай три золотых!
      Велизар быстро спрятал монету в карман, вынул оттуда другую.
      — Да ты глянь, что за монета! Это — большой золотой- пятнадцатирублевик! На эту монету когда-то год могла семья жить!
      — Год, да — впроголодь, — проворчала ведьма. Но немного успокоилась, увидев большой золотой. Хотя еще и не сдавалась, — одежки-то три, так уж прибавь еще хоть маленькую монетку, хоть серебряную…
      — А секрет власти тебе уже не нужен? — вкрадчиво спросил подземный дьявол.
      — Как это не нужен?! Как не нужен?… Нужен! Еще как!
      — Вот этот мой совет и стоит, пожалуй, не меньше, чем даже большой золотой! А не хочешь, так вместо совета второй золотой дам!
      — Ну ладно тебе, сердиться-то. Хватит и одной монеты.
      — Так бы и говорила сразу! Тоже мне родственница! Ей и секрет подари, и золотой дай!
      — Да ладно уж тебе! Успокойся ты…
      Они расположились на двух каменных брусках, угловатых и неровных, приготовленных для сидения. Помолчали. Нетерпеливая Бреха снова нарушила молчание:
      — Так чего посоветуешь-то? По поводу власти, почтенный Велизар? У меня вся надежда на твой совет. Ты ведь все знаешь…
      — Знать-то я, конечно, кой-чего знаю. Да не все. Все знать нельзя. И не надо этого… Ты вот говоришь, почтенная Бреха, — «секрет власти». А секрет в том, что особого секрета нету и быть не может. Каждый приходит к власти по-разному.
      Ведьма настороженно слушала, зная мудрость и опытность своего подземного родственника, стараясь не пропустить ни слова.
      — Я, почтенная Бреха, проследил пути прихода к власти многих людских владык, да и вождей звериных племен тоже. Все они, как и ты, стремились получить эту власть. Это условие обязательное. Без стремления власти не бывает. Но стремление у тебя сильное, и его никто у тебя не отнимет. И еще одно важное условие: каждый властитель прежде всего уничтожал своих врагов и соперников. Удастся ли тебе сделать это? Мне известно, что волчий вождь Вергил — твой главный враг — мудр и могуч. Кроме того, он наделен даром бессмертия. Я очень сомневаюсь, чтобы ты, даже ты, почтенная Бреха, смогла победить его.
      — Я смогу! Я сумею повергнуть этого проклятого старого волка! Если бы ты знал, почтенный Велизар, как он надоел мне за эти столетия!
      — Я об этом догадываюсь. Вот когда ты сумеешь победить его, изгнать или подчинить себе, но подчинить его вообще невозможно, значит, только — изгнать, и это тоже очень непросто, тогда и придет к тебе долгожданная твоя власть над Лесом. Все живое в Лесу подчинится тебе, все звери падут перед тобой ниц. А уж потом будем думать о власти над людьми. Сначала в Лесу надо победить. Там пока забот тебе хватит.
      — Хватит забот, почтенный Велизар! Что ж, спасибо, тебе за совет. Правда, все это для меня не такая уж новость, но уверенности ты мне прибавил. Я должна победить этого седого волка! И я сделаю это!
      — И еще запомни, пожалуй, самое главное: чтобы победить этого необыкновенного волчьего вождя, надо помешать ему овладеть солнечной силой. Это — великая сила, пожалуй, равная силе Огня Земли. А может быть, и сильней, я не знаю… В общем, удачи тебе, почтенная Бреха, в твоем черном благородном деле!
      Они опять помолчали, задумчиво глядя на беспокойное пламя, охватывающее кусок каменного угля в углу пещеры.
      — Скажи мне, почтенный Велизар, а что за наблюдения ты ведешь? Сколько я помню, многие века ты все что-то в журнал записываешь, где-то у себя под землей наблюдаешь, что-то вычисляешь. Прежде я тебя не спрашивала. Сама была занята опытами. Может, и ты опыты какие проводишь?
      — Нет, это не опыты.
      — А что же, почтенный Велизар?
      — Кипит сердце Земли. Бушует оно. Великая сила в нем живет. И ходит она, и мечется, и беснуется. Кто-то же должен наблюдать за сердцем Земли нашей! Как оно там? Почему волнуется оно? Долго ли еще выдержит? Вот я и наблюдаю…
      — Неужто сам себе придумал такое долгое дело? Али поручил кто?
      Подземный дьявол не ответил. Он неподвижно сидел на камне, глядя на огонь.
      — Что ж молчишь-то, почтенный Велизар? Кто тебе поручил, говорю, дело-то это, а?
      — Ты уж не обижайся, почтенная родственница, — глухо проговорил Велизар, — Земля — дело великое, и если уж я приставлен к ее сердцу, тр великие силы за этим стоят… И я умею исполнять повеления… И не спрашивай меня больше об этом. А то — прогоню…
      — Не буду, не буду, не буду, почтенный родственник. Я ведь и не знала, что нельзя, а то бы и не спросила!…
      Бреха немного помолчала и снова обратилась к собеседнику:
      — Почтенный Велизар! А про другое… Э-э… Можно спрашивать?…
      — Про другое можно.
      — Меня очень заинтересовали твои слуги. Почему они одинаковы? Да еще… На тебя похожи? Да и имена у них… Странные.
      — Ничего странного нет. А вообще, без слуг лучше было. Вполне обходился сам. Но… Навязали мне их. А служат- старательно. Все дело в том, что они действительно… Их имена — это их титулы… Бывшие, конечно. Там, в земной жизни. Шах был одним из самых великих персидских шахов. Жестоким был, свирепым. И очень гордым… Царь был великим русским царем. Тоже казнил направо и налево, ни за что чаще всего. И тоже считал себя земным наместником самого… А наместников на земле у самого… Не бывает. Ну в общем, назначено им обоим за великие грехи их терпеть унижения, быть слугами. Для них, гордых монархов, унижение — самое тяжкое наказание. Титулы их я мм оставил, чтоб помнили всё, что натворили. А имен… Имен им здесь не надо. Пусть каждую минуту сознают, что здесь они — никто, самые ничтожные слуги. А вообще — их судьба — отдельный долгий и интересный рассказ. Когда-нибудь поведаю тебе, почтенная Бреха. Я ведь с ними знаком был давно. Ты бы видела, каким недоступным и величественным был Шах! Чтобы проникнуть в его покои, даже мне надо было очень потрудиться. А мне тогда нужно было к нему. Дело у меня к нему было. Ты бы посмотрела, как он со мной разговаривал тогда! Времена, однако, меняются. Да и Царь не уступал ему ни в чем. Могучим был повелителем. И несправедливым. М-м-да-а… А похожи на меня потому, что мне так приятнее. И потом, не могу я видеть все время двух великих царей прошлого. Это меня отвлекать будет от дела. А так — они слуги и больше никто. Даже лицо у них — копия лица господина.
      — Да, почтенный Велизар, — вздохнула ведьма, — много всего знаешь ты, да и за полезные советы спасибо тебе. Мудрый ты, много тайн известно тебе…
      — Да чего уж там, мудрый… — несколько смущенно ответил подземный дьявол, — а если откровенно, то есть у вас в Лесу кое-кто, знающий не меньше меня, и если говорить о тайнах, то, пожалуй, и больше…
      — Кто же это такой?!
      — Каррагар!
      — Да… — задумчиво произнесла Бреха. И было в этом коротком слове и согласие с собеседником, и несогласие, и скрытое недовольство, — но почему именно он? — все-таки, не удержавшись, спросила ведьма.
      Велизар усмехнулся и ничего не ответил. В пещере стояла почти мертвая тишина. Только едва слышно попыхивало пламя вокруг догорающего куска каменного угля.

      Два дня и две ночи Куга находилась в необычном возбуждении. Ей самой ее состояние казалось странным. Она не понимала, что с ней происходит, хотя было ясно, что все началось после нападения ведьмы. То ли росомаха Куга сильно переволновалась, то ли еще что-то с ней произошло. Два дня и две ночи она совсем не могла спать. Ложилась в своей небольшой пещерке на подстилку из сухой травы, ворочалась, вставала, снова ложилась. Ее и без того очень острый слух вдруг сильно обострился, и негромкие обычные шорохи травы под слабым ветром стали ей казаться раскатами грома. Если зверь проходил по тропе в ста шагах от ее жилища, она не только отчетливо слышала шаги — ей казалось, что этот проходящий мимо зверь стучит ногами по ее голове — такими громкими были для нее эти шаги.
      На третью ночь перед самым рассветом усталость одолела ее, и она вдруг впала в дремоту. Ей привиделся яркий солнечный полдень, в Лесу пели птицы, и лучи Ясного Солнышка пронизывали весь Лес. От приятного, отчетливо ощутимого тепла солнечных лучей Куга проснулась, села на своей травяной подстилке. И в этот миг в ее памяти внезапно зазвучал голос ее старой бабушки — Серой Росомахи. Куге сначала показалось, что она слышит этот голос во сне, что она еще не проснулась. Потом она поняла, что голос просто вспоминается ей, звучит в ее воспоминаниях. Она вздрогнула и напряглась. До ее сознания дошел смысл слов ее старой бабушки. Это были те самые, забытые Кугой слова, которые она никак не могла вспомнить. А сейчас в ее памяти отчетливо звучал голос Серой Росомахи: «За семь дней и ночей до дня Осеннего Равноденствия он должен встретить восход на Утесе Белой Совы». Трижды прозвучал в памяти Куги голос ее старой бабушки. Наконец-то! Теперь Куга вспоминала! Теперь она знала тайну Серой Росомахи.
      Куга заторопилась. Ей надо было немедленно сообщить все это седому Вергилу. Это ведь он должен встретить восход на Утесе Белой Совы. Это было ясно из слов Великого Брата. Только Вергил мог свершить главное дело во всей этой борьбе с ведьмой и лешими, только он мог овладеть великой силой Ясного Солнышка.
      Росомаха Куга быстро вышла из своей пещеры. Странное состояние прошло, она нормально слышала и видела. Она спешила к жилищу волчьего вождя. Последний раз она беседовала с вождем Вергилом несколько ночей назад перед рассветом, когда сообщила ему о вещем сне барсука Тина. Тогда седой Вергил ничего ей не ответил, долго молчал и думал. И только перед самым ее уходом сказал Куге, чтобы Тин берег Камень Беды, и что три дежурных волка надежно охраняют теперь барсучью нору. Волчий вождь не напоминал ей про тайну Серой Росомахи, но Куга ушла тогда из его логова с внутренним чувством вины, за то, что она еще не вспомнила эту самую важную тайну. И теперь она спешила к седому мудрому волку. Она торопилась, но это не помешало ей проверить, на месте ли панцирь и, как обычно, надеть сумку с берестяным панцирем себе за спину. Куга, как всегда, была осторожна.
      …Всю свою жизнь посвятивший подслушиванию, вынюхиванию и доносам, подлешик очень остро чувствовал опасность. Какое-то тайное предчувствие пугало его, вызывало тревогу. Он всей душой (если она у него и была) ощущал, что росомаха Куга замыслила что-то опасное для его повелителей, а значит, и для него самого. И он бросился искать Кугу.
      Их пути пересеклись в узком овраге, поросшем густым ивняком в низине и покрытым белым ягелем на склонах. Подлешик чувствовал, что ему необходимо что-то сделать, чтобы остановить росомаху.
      Завидев ее еще издали, он схватил удачно подвернувшуюся толстую суковатую палку, встал за ствол сосны и затаился.
      Куга очень торопилась. Она быстро шла и в спешке на какое-то время утратила свою обычную осторожность… Фир ударил ее палкой по голове, когда она поравнялась с деревом, за которым он стоял. В последний момент Куга что-то заметила, беспокойно обернулась, но удар уже обрушился ей на голову…
      Подлешик обрадованно подскочил к павшей на землю противнице, радостно потирая руки: как просто все получилось! Оставалось добить врага, чтобы этой Куги в Лесу больше не было никогда. Вот какой он смелый и умный: то, что не смогла сделать сама ведьма, он легко выполнил. Гордость переполняла все существо подлешика.
      Однако надо было торопиться. Он быстро извлек из кармана небольшой, но очень острый нож, при помощи которого всегда расправлялся с жертвами в Канаве, и шагнул к лежащей на белом ягельнике росомахе…
      Но Куга обладала в полной мере коварством и силой, свойственными ее росомашьему роду. Размером с небольшую собаку, Куга была когтиста, зубаста, жилистые ее лапы и челюсти таили немалую силу. Сейчас она уже очнулась и, не меняя позы, не открывая глаз, ждала приближения врага.
      Когда подлешик нагнулся к ней, она рванулась в сторону, и нож, нацеленный ей в горло, звякнув, скользнул по камню. В тот же момент Куга вонзила в противника когти, подцепив его лапой, и Фир, завизжав, отскочил в сторону…
      Он снова схватил тяжелую суковатую палку и приготовился к бою. Враги стояли один против другого, готовые к отчаянной борьбе.
      Подлешик стремительно взмахнул палкой, вкладывая в этот удар всю свою злобу и ненависть. Но промахнулся, потому что росомаха опять быстро уклонилась от нападения.
      Еще несколько раз Фир пытался обрушить на нее свое оружие, но все безуспешно. Она уклонялась каждый раз, наступая на него, он отходил, снова взмахивая палкой.
      Наконец, при очередном выпаде подлешика ей удалось схватить палку… Цепкая Куга тотчас вырвала оружие из его рук и тому ничего не оставалось, как без оглядки улепётывать.
      Конечно, если бы ей удалось схватить Фира, она бы вмиг задушила этого подлого и хилого подлешика, но он прекрасно знал ее силу и, потеряв преимущество-внезапность, а затем и палку, тотчас сбежал.
      Росомаха Куга очень досадовала, что упустила своего давнего врага, но не умея быстро бегать, не стала его преследовать.
      От удара голова Куги кружилась, ее тошнило, ей было плохо, но она шла. Она торопилась к логову волчьего вождя.
      Волки остановили ее у самого входа и быстро провели к отцу-вожаку.
      Он встретил росомаху стоя и молча, внимательно выслушал.
      — За семь дней и ночей до дня Осеннего Равноденствия… — задумчиво повторил слова Куги седой Вергил, — вовремя вспомнила ты эту тайну, росомаха Куга! Завтра уже не надо было бы ее вспоминать. Завтра было бы поздно…
      — Почему, мудрый Вергил?
      — Потому что завтра наступит тот самый восход, после которого остается семь дней и ночей до дня Осеннего Равноденствия!
      — Вот это да… — удивилась Куга, — а я и не знала, когда наступает этот день… Оказывается, совсем не осталось времени! Хорошо, что ты, мудрый Вергил, все это знаешь!… Теперь я уже больше не понадоблюсь? Я могу идти?
      — Да, росомаха Куга, ты сделала еще одно важное дело — сообщила мне тайну Серой Росомахи. Теперь ты можешь идти, но помни: ведьма и лешие не прочь рассчитаться с тобой. Будь осторожна. Иди.
      После ухода Куги седой волчий вождь некоторое время раздумывал, потом вызвал Гарта:
      — Проследи, Гарт, чтобы нынешней ночью дежурные волки особенно чутко охраняли барсучью нору. Сегодня ночью может произойти всякое. И пусть все наши будут особенно осторожны. Надо успеть предупредить все семьи.
      — Понятно, отец! — ответил Гарт.
      — Перед рассветом почти все наше племя должно быть на берегу Родникового озера, возле Утеса Белой Совы. В логовах пусть останутся по два-три из молодых. Остальные должны прийти к озеру. Я буду со всеми.
      — Понятно, отец! — с готовностью повторил Гарт.
      — У меня там очень важное дело, И вы — мои дети и братья-волки — должны быть со мной. Придя к утесу, ты, Гартг сразу же расставишь наших братьев на дежурство для наблюдения и охраны.
      — Понятно, отец!

      Клыкан объявил сбор всего племени на рассвете, на Поляне Поединков. Больше оттягивать было нельзя. Надо было собраться всем и по традиции, сложившейся уже веками, обсудить пути осенних кочевок, новые места кормления. Лето уже закончилось, начались осенние дождливые погоды, но Клыкан сколько мог все оттягивал сборище племени. Во-первых, он не любил все эти обсуждения, сборы, его тревожили недобрые взгляды соплеменников. Он чувствовал их враждебность, по крайней мере, большинства, но обвинить было не в чем, наказать не за что — все беспрекословно подчинялись ему. Однако он ощущал, что в племени не все благополучно по отношению к нему, и не спешил собирать всех вместе на Поляне Поединков. Да и ему просто нечего было сказать им. А вождь обязан что-то сказать своему племени, что-то открыть новое в своей речи, в чем-то убедить. Но Клыкан только коротко приказывал, сверкая глазами, налитыми багровой свирепостью.
      Рассвет выдался пасмурным, и Клыкан вскоре уже собирался двинуться к Поляне. Приближалось время восхода и к этому моменту, даже если самого Ясного Солнышка и не было видно из-за туч, племя все равно уже должно было стоять в ожидании вождя, и он не мог опаздывать. Это не полагалось.
      Но не успели бледные тени рассвета скользнуть между деревьями, как возле жилья Клыкана — просторной земляной пещере густо устланной сеном, — послышался посторонний шум.
      Вождь насторожился и быстро вышел к дежурившим у входа телохранителям.
      Почтительно согнувшись, перед ним стоял подлешик.
      Клыкан кивнул, отвечая на приветствие, и выжидательно остановился перед гостем.
      — О великий, могучий вождь кабаньего народа! — в обычном своем угодливом тоне начал подлешик, — меня послал к тебе мой повелитель всесильный Леший Фарг-Та-таул Первый!
      Клыкан не любил, когда кого-нибудь, кроме него, величали почетно и почтительно, но поскольку он был в дружбе с синим Фаргом, он не пришел в раздражение от его титулованного имени.
      — Мой повелитель послал меня к тебе, могучий Клыкан, — продолжал Фир, угодливо склонившись перед кабаном, чтобы я передал тебе призыв к объединению наших сил. Сегодня после рассвета нам нужна твоя помощь! Мой повелитель и почтенная могущественная Царица Ночи Бреха рассчитывают на твою поддержку, на твою силу и мудрость!
      Клыкан всегда наслаждался, слыша похвалы в свой адрес, тем более, за помощью к нему обращались впервые и не кто иной, а Леший, его друг…
      — Я сделаю все! — сказал он важно, — помощь будет! Объясни подробно: что нужно?
      — Спасибо тебе, о великий! — заговорил подлешик, быстро, торопливо выкладывая просьбу, пока своенравный кабан не передумал, — мы просим, чтобы сегодня, сразу после восхода, твои самые сильные секачи-воины — не меньше ста секачей — пришли к Родниковому озеру, туда, где лежит белый Ключ-Камень. Там мы дадим бой нашим врагам и победим их.
      — Почему, — сурово спросил кабаний вождь, — такая спешка? Почему ко мне не обратились заранее, хотя бы вчера?
      — У тебя есть приближенные, семья, телохранители. Все мы живем среди зверей, у которых есть уши. И до утра наша тайна, наш союз с тобой может стать известен нашему главному врагу — седому Вергилу. Мы уверены, что он следит за нами, ему обо всем докладывают. Мы убеждены, что когда даже тайно придем к Ключ-Камню, волчий вождь тоже может узнать об этом заранее и пошлет туда своих или придет сам. Поэтому мы и собираем большую силу и стараемся сохранить все в тайне. Он опытен и мудр и, если узнает заранее, придумает, как противостоять нашему натиску. — Не так уж он мудр… — проворчал Клыкан, но спорить не стал. — Для тебя, великий вождь кабанов, ничего не стоит направить сотню секачей, у тебя очень многочисленное и могучее племя! — умаслил лишний раз подлешик. — Ладно! — согласился Клыкан, — мои кабаны будут у Ключ-Камня после восхода. Я сейчас иду на Поляну Поединков, я там скажу свое слово моему народу и сразу оттуда направлю отряд секачей в помощь твоему повелителю.
      Уверенной гордой походкой кабаний вождь двинулся к своему народу.
      На Поляну Поединков вели три тропы с разных сторон. Сбоку к Поляне примыкала густая роща молодого сосняка. И у Клыкана вошло уже в привычку продираться через этот густой лесок, он ходил к Поляне не по свободным тропам, а только этим путем. Тут-то и поджидали его заговорщики.
      Еще затемно они залегли в густых зарослях возле узенькой, едва заметной тропинки, по которой должен был пройти свирепый и ненавистный вождь.
      Хряк с двумя помощниками затаился справа от тропы. Еще раньше по ходу тропы, тоже справа, лежали остальные четверо секачей. Они должны были напасть на телохранителей, идущих сзади вождя. Хряк со своими — на передних. В середине всегда шел сам Клыкан.
      Кряж, взволнованный, возбужденный лежал по другую сторону тропинки. Он понимал, как опытный, бывалый боец, что в такой момент нельзя волноваться, надо быть спокойным. Но ничего не мог с собой поделать. Слишком уж долго — целых пять зим и лет он ждал этого момента, этой расплаты. Все было рассчитано, как будто точно, и он надеялся на удачу. Но теперь уже все заговорщики волновались. Приближался восход, собиравшиеся было тучи, развеялись, небо очистилось, будто готовясь к восходу. Хотя самого Ясного Солнышка еще не было видно, но его лучи уже позолотили лесные вершины. Кабанье многочисленное племя уже наверняка стояло в ожидании вождя. Что же случилось? Почему он не идет?
      В это время Клыкан как раз окончил беседу с подлешиком, которая его задержала, и уже двигался к роковой роще, где готовилось покушение. Он всегда был настороже. Но сегодня, идя к Поляне, он беспокоился о том, что там будут говорить соплеменники, что скажет он сам. Об этом все время думал и по дороге. Потому нападение оказалось неожиданным…
      Хряк стремительным броском, одновременно с двумя другими секачами, сбил передовых телохранителей и завязал с ними бой. В тот же миг на идущих сзади охранников напали остальные заговорщики.
      Взбешенный Клыкан, оставшись один на тропе, хотел было кинуться на помощь телохранителям, но вдруг увидел стоящего напротив него сурового и могучего давнего врага. Он понял все.
      Кряж мрачно, исподлобья смотрел на вождя, рыл передним копытом землю.
      — Как ты посмел! — грозно и властно рявкнул Клыкан…
      Но, издав в ответ ему злобный глухой рык, противник кинулся на него…
      В этот момент Ясное Солнышко уже готово было показаться из-за горизонта, и Харгон, встав на большой камень, обратился к кабаньему племени, замершему в ожидании вождя на Поляне Поединков.
      — Братья! — начал Харгон, срывающимся от волнения голосом, — мне поручено сказать вам, что вождь задерживается… — он почему-то забыл, что Кряж велел говорить: «поручено вождем».
      Наступила тишина.
      — Кем поручено? — раздался из толпы чей-то неуверенный голос.
      Харгон замешкался с ответом, но кабаны напряженно ждали. Казалось, племя предчувствовало какие-то важные события.
      — Мне поручено, братья, передать вам, что вождь задерживается… — Харгон сошел с камня. Было ясно, что он не скажет больше ничего.
      То, что говорил именно Харгон, у которого вождь увел жену, то, что Харгон не сказал кем ему поручено это слово к племени, очень насторожило всех. Никто не беспокоился за Клыкана, но все вдруг почувствовали: что-то должно произойти.
      Некоторое время кабаны стояли в тишине, потом вдруг из густой молодой хвойной поросли раздался треск сучьев и ветвей, — кто-то ломился к Поляне. Дальше все произошло как-то само собой…
      Замершее в напряжении кабанье племя увидело окровавленного Кряжа, который тотчас взбежал на высокий валун, с которого всегда говорил речи вождь. Сведем за Кряжем из чащи вывалились еще секачи — вождя среди них не было…
      — Братья! — глухо, но громко и отчетливо, так что слышало все племя, начал седой секач. — Я принес вам важную весть!
      Над племенем воцарилась мертвая тишина. Казалось, кабаны даже перестали дышать. Все напряженно смотрели на говорившего.
      — Братья мои! — повторил он, — только что здесь, неподалеку в роще свершилось справедливое возмездие. Я честно выиграл право быть вашим вождем. Если бы не предательский удар Клыкана, нанесенный мне пять зим и лет назад, я еще тогда бы победил его. Но теперь мы бились на равных один — на один и — насмерть. Как и полагается смертельным врагам. И вот, мои братья, я объявляю вам, что бывший вождь ушел из мира живых и теперь ваш вождь-я! Я выиграл поединок и потому после смерти вождя нет и не может быть боя за право стать вождем. Я сказал все.
      Кряж тяжело дышал, но очень уверенно смотрел на кабаний народ. Он знал заранее и теперь видел, как его многочисленные родственники — и родня Харгона тоже — плотно обступили немногих родных и сторонников убитого Клыкана. В племени все было спокойно.
      Еще не успело Ясное Солнышко взойти, как весь кабаний народ пал на колени перед новым вождем, молча присягая ему.
      Теперь ведьма и Леший не могли уже получить помощь от племени кабанов. Но еще не знали этого.

      В это самое время, когда в кабаньем народе произошли уже известные нам события, синий Фарг и подлешик подбирались к Родниковому озеру. Они предполагали, что седой Вергил просто так не подпустит их к Ключ-Камню и собирались дать бой. С помощью сильных и многочисленных секачей они надеялись одержать победу и отворить воду озера, потопить лесной народ и обрести власть.
      Хотя волчий вождь вовсе не знал об их замыслах на этот раз, но произошло удачное совпадение. Именно сегодня после рассвета Вергил должен был встретить восход Ясного Солнышка на Утесе Белой Совы. Он был осторожен, как всегда, и чтобы ему не помешали, седой вождь выставил многочисленную охрану.
      Утес Белой Совы возвышался над Родниковым озером невдалеке от Белого Ключ-Камня, и Вергил окружил охранниками весь берег, прилегающий к Утесу. И Ключ-Камень в том числе. Почти все взрослые волки племени были вызваны вождем к озеру, — в охране стояло более семидесяти зверей. Седой Вергил, словно предчувствовал недоброе.
      Бреха и лешие, ожидая отпора, подбирались осторожно. Они тоже подготовились к борьбе: Фарг отточил свой разительный кинжал из черного подземного железа, ведьма заострила и без того острую иглу, наполнила ее свежим ядом. Даже подлешик вооружился большим кривым и ржавым охотничьим ножом, который много десятилетий хранил в своей яме под сосной, но с собой не таскал из-за немалой тяжести ножа.
      Заметив волков у Белого Камня ведьма не удивилась, и только зло шепнула Лешему:
      — Я так и знала!
      — Надо бы разглядеть — много ли их здесь? — прошептал в ответ синий Фарг, поглаживая рукоятку кинжала, засунутого за пояс, — скоро здесь будут кабаны Клыкана и надо точно знать: куда направить сокрушительный удар табуна секачей.
      — Это верно, — согласилась ведьма. И они, и подлешик расползлись в стороны, едва заметно продвигаясь по Лесу.
      Однако точно установить количество волков так и не удалось. Зная большую чуткость этих зверей, Бреха не решилась к ним приближаться. Лешие-тоже. Чтобы не выдать своего присутствия. Оставалось ждать Клыкана с его секачами-воинами, которые вот-вот должны были появиться.
      Начался восход, а кабанов все еще не было.
      Восходящее Ясное Солнышко светит не очень яркими и жаркими лучами. Поэтому его не очень страшились ведьма и лешие. Они легко укрывались от него за деревьями, кустами, за тенями холмов и больших валунов. Только поднявшись над Лесом высоко солнце становилось невыносимым для них, надо было прятаться глубоко и надежно.
      Но сегодняшний восход очень встревожил Бреху. Солнечные лучи почему-то были особенно яркими сразу, с восходом. Это настораживало и не сулило ничего хорошего…
      А седой Вергил сидел на вершине Утеса и, как завороженный, смотрел на алый солнечный диск, в светлой тишине утра восходящий из-за горизонта. Лучи его сегодня сияли необыкновенно-ярко, особенно переливчато и многоцветно. Вот Ясное Солнышко полностью взошло, и седой Вергил, и все волки вздрогнули. Замерли в страхе ведьма и лешие.
      Над Утесом, над Родниковым озером, над Лесом зазвучал певучий, мелодичный и загадочный голос Ясного Солнышка. Казалось, сам голос рождался из тепла и света и нес это тепло в себе и светился так же, как и солнечные лучи.
      — Вождь волчьего народа седой Вергил! Ты вовремя пришел на Утес Белой Совы. Помни: Белая Сова еще вернется сюда. И тогда произойдет великое чудо. Но это будет потом. А теперь, до дня Осеннего Равноденствия, ты должен взять Солнечный Кристалл. Он лежит в Лесу, под землей. Он дремлет. И чтобы он ожил, тебе нужно за эти семь дней отыскать, где еще хранится сила моих лучей. На Земле есть три моих завета: один из них — в тебе, два других ты должен найти. И когда ты прикоснешься Кристаллом к солнечным лучам, хранящимся на Земле, он оживет и даст тебе великую силу Ясного Солнышка. Если же ты за семь дней не успеешь сделать это, — после дня Равноденствия будет поздно. Ты не овладеешь чудесной силой и Белая Сова не вернется никогда…
      Вергил продолжал сидеть не шевелясь. Голос Солнышка еще звенел в его ушах, тепло лучей — нежное и доброе — пронизало все тело, согревая его старое сильное и усталое сердце, его взволнованную душу.
      Солнышко уже поднялось над Лесом, а все волки, не шелохнувшись, оставались на своих местах.
      Ведьма, Фарг и подлешик, очнувшись от глубокого оцепенения, ползком по оврагам и лощинам, прячась от солнечных лучей, удалились в свои жилища. Им было сейчас не до борьбы, их душами владел страх — безудержный, всеобъемлющий, непроходящий…
      Вергил молча сошел с Утеса и двинулся к логову. Кивком головы он снял охрану озера и Ключ-Камня. Все волки потянулись за вождем. Все ждали приказа. Но вождь, так и не сказав ничего, шел к своей пещере. Когда он вошел в нее, все остальные звери расположились снаружи около входа. Тишина висела над Лесом, над логовом, над волками. Все чувствовали, ждали: что-то должно сейчас произойти. Но что? О чем думает сейчас седой вождь? Что он жен, как всегда, и чтобы ему не помешали, седой вождь выставил многочисленную охрану.
      Утес Белой Совы возвышался над Родниковым озером невдалеке от Белого Ключ-Камня, и Вергил окружил охранниками весь берег, прилегающий к Утесу. И Ключ-Камень в том числе. Почти все взрослые волки племени были вызваны вождем к озеру, — в охране стояло более семидесяти зверей. Седой Вергил, словно предчувствовал недоброе.
      Бреха и лешие, ожидая отпора, подбирались осторожно. Они тоже подготовились к борьбе: Фарг отточил свой разительный кинжал из черного подземного железа, ведьма заострила и без того острую иглу, наполнила ее свежим ядом. Даже подлешик вооружился большим кривым и ржавым охотничьим ножом, который много десятилетий хранил в своей яме под сосной, но с собой не таскал из-за немалой тяжести ножа.
      Заметив волков у Белого Камня ведьма не удивилась, и только зло шепнула Лешему:
      — Я так и знала!
      — Надо бы разглядеть — много ли их здесь? — прошептал в ответ синий Фарг, поглаживая рукоятку кинжала, засунутого за пояс, — скоро здесь будут кабаны Клыкана и надо точно знать: куда направить сокрушительный удар табуна секачей.
      — Это верно, — согласилась ведьма. И они, и подлешик расползлись в стороны, едва заметно продвигаясь по Лесу.
      Однако точно установить количество волков так и не удалось. Зная большую чуткость этих зверей, Бреха не решилась к ним приближаться. Лешие-тоже. Чтобы не выдать своего присутствия. Оставалось ждать Клыкана с его секачами-воинами, которые вот-вот должны были появиться.
      Начался восход, а кабанов все еще не было.
      Восходящее Ясное Солнышко светит не очень яркими и жаркими лучами. Поэтому его не очень страшились ведьма и лешие. Они легко укрывались от него за деревьями, кустами, за тенями холмов и больших валунов. Только поднявшись над Лесом высоко солнце становилось невыносимым для них, надо было прятаться глубоко и надежно.
      Но сегодняшний восход очень встревожил Бреху. Солнечные лучи почему-то были особенно яркими сразу, с восходом. Это настораживало и не сулило ничего хорошего…
      прикажет своему народу? Как он поступит после всего удивительного, что произошло на Утесе Белой Совы?
      И вот зазвучал его голос. Звучный, раскатистый, мощный, знакомый. Все волки повернулись в сторону входа в его жилище.
      Старый вождь стоял в проеме выхода из пещеры, его глаза, его речь, все его существо было обращено к его волчьему народу:
      — Братья мои, волки! Волки, дети мои! Я не знаю, что будет со мной, что произойдет сегодня, завтра и послезавтра. Я не знаю, что случится в день Осеннего Равноденствия, на рассвете, когда день станет равен ночи! Но я знаю, что скоро я еще вернусь к вам! А сейчас я ухожу. Я выполню все, что предвещано мне, я выполню все, что предсказано мне и доверено Ясным Солнышком, которое дает жизнь всему на Земле. Я выполню все, что завещано мне Великим Братом. Я ухожу. За меня остается Гарт.
      — Отец! Ты должен взять в помощь себе хотя бы десяток сильнейших из нас! — Гарт заметно волновался. Он беспокоился за вождя, за своего отца-вожака.
      — Нет, мой верный Гарт! Я один справлюсь со всеми делами. Можешь быть спокоен. Я все сделаю один, братья мои, волки! Но пока не будет меня, продолжайте быть настороже. Берегите Ключ-Камень и семью барсуков. Будьте очень осторожны! Я ухожу. До возвращения, братья мои, дети мои!
      Спокойным широким шагом седой вождь прошел через поляну перед логовом, где молчаливо стояло его племя. Волки расступились, пропуская его.
      …Тихо шелестела трава. Шуршали кусты под слабым ветром. У барсучьей норы два дежурных волка лежали, третий стоял в стороне за кустами, вслушиваясь в шорохи утреннего Леса. Они хорошо несли службу.
      Все трое мгновенно вскочили, увидев своего вождя.
      — Позовите сюда барсука Тина! — негромко сказал Вергил.
      Волки были удивлены и даже растеряны: вождь никогда не ходил один. Его всегда сопровождали помощники. Он ничего никому не поручал, кроме своих помощников. Ни к кому никогда не обращался, кроме как к помощникам или к племени в целом…
      Старший охранник стремительно кинулся к норе. Она была слишком узка, чтобы впустить волка. Он знал это и, сунув морду в отверстие, крикнул, прерывающимся от волнения голосом:
      — Барсук Тин! Тебя призывает наш мудрый волчий вождь Вергил! Он ждет тебя здесь, у выхода из твоей норы! Поторопись, барсук Тин!
      Через несколько мгновений барсук уже стоял перед Вергилом. Он взволнованно дышал, понимая, что сейчас произойдет что-то очень важное. Он не боялся грозного повелителя волков. Ведь столько времени семья барсуков сохранялась только благодаря седому Вергилу. Тин хорошо понимал это.
      — Барсук Тин! Я пришел, чтобы забрать твой Камень Беды. Принеси его! — произнес старый волк спокойным, 1 низким негромким голосом.
      Барсук молча согласно кивнул и быстро ушел в нору. Не успели волки-охранники сообразить: о чем сказал, что повелел барсуку их седой вождь, как Тин уже положил перед ним небольшой гладкий темный треугольный камень.
      Старый волк осмотрел его, понюхал. Тусклый и невзрачный, лежал этот камень, придавив несколько стеблей травы. Он не отличался от других камней по цвету и по запаху. Но по форме был необычен. Грани его оказались удивительно гладкими, хотя почему-то не блестели совсем. Углы ровные и острые очень удивили Вергила. Камень был со всех сторон треугольным.

      Уже прошло немало дней и ночей, как племена Желторотого вождя оленей жили на новых угодьях, найдя там богатые ягельником холмы и поляны, лесной молодняк, изобилующий сочными побегами и листвой. И главное — здесь было спокойно. Олени отъедались, отдыхали после долгого перехода, довольные и успокоенные.
      Однако слишком уж спокойная жизнь, полное отсутствие даже следов хищников очень тревожили мудрого Желторотого вождя. Он понимал: чем глубже и дольше покой, тем страшнее будет нападение. А что оно будет, Желторогий не сомневался. Если волки живут небольшими семьями, а кое-кто поодиночке, то нападения их нередки, но и серьезной опасности они для оленьего народа не представляют. Но когда волки сбиваются в огромные стаи и охотятся все вместе, их можно долго не встречать, не видеть их следов. Желторогий знал это. Однако встреча с ними, их большая охота может быть страшной для оленьих племен.
      Вождь очень тревожился, потому что не знал: велик ли, очень ли многочислен в этих краях волчий народ.
      Последние три дня он мало ел, почти не спал, все думал, выбирая место, удобное для отражения врагов, для защиты от них. В его племени все больше росла беспечность, олени, уже не боясь хищников, даже отходили от своих племен в сторону на сорок-пятьдесят шагов. Надо было что-то делать.
      Чувствуя тревогу вождя, непонятную для них, несколько вожаков племен стали держаться поближе к нему и, поглядывая на повелителя, тоже постепенно встревожились.
      Наконец, вождь созвал предводителей племен. Белорогий помощник мигом обежал всех, и вожаки тотчас явились.
      — Братья! — начал Желторогий, — в наших племенах царит покой и беспечность. Так ли это?
      — Это так, о мудрый вождь! — дружно ответили вожаки племен, — но что в этом плохого?
      — Отныне я приказываю вам: ни один олень не должен ни на шаг отходить от своего племени. Кроме общих дежурных оленей будете назначать еще по два-три для охраны каждого племени. В более крупных племенах-по три дежурных. Мы должны вовремя обнаружить опасность.
      — А почему, о мудрый Желторогий вождь, ты считаешь, что опасность будет? — спросил один из вожаков.
      — Я знаю это, братья мои! И потому сегодня, сейчас после совета мы перейдем на другое пастбище.
      — Куда, о мудрый вождь?
      — Мы перейдем через сосновый бор, стоящий справа от нас на холме, а там, за ним есть широкий отлогий холм, сплошь поросший ягельником. Там — много пищи.
      — Но и здесь много пищи, о мудрый вождь! — сказала высокая олениха с седой гривой, предводительница большого племени.
      — Здесь ровное пастбище, поросшее Лесом, — объяснил Желторогий, — а там и Леса нет — все свободно, просто для глаза и для бега. Но на том холме есть еще высокие большие валуны, на которые легко вспрыгнуть оленю и нелегко волку. На таком камне два или три оленя могут стоять, передними копытами обороняясь от волков.
      — Ты мудр, как всегда, о великий Желторогий вождь! — в один голос ответили вожаки племен, — мы сейчас же уводим туда свои племена.
      — Идите!
      Предчувствие не обмануло Желторотого. Едва его народ успел перебраться на новое пастбище и выставить дежурных наблюдателей, как ему доложили, что самая зоркая из всех оленей Пегая олениха — вожак одного из племен — увидела вдалеке двух волков, на миг выскочивших из чащи. Волки тотчас скрылись, но Пегая уже видела их и сразу же сообщила вождю. И он понял, что это начало, что он не ошибся в своих дурных предчувствиях.
      Он понимал, что если волков много, то они прорвут оборону, которую держит линия сильных быков, и тогда всем надо запрыгивать на многочисленные валуны, лежащие по всей обширной поляне. Только так можно сохранить племена. Иначе волки могут зарезать всех…
      Когда хищники напали на оленей, Желторогий увидел, что самые его худшие предположения подтвердились. Волков было несколько сотен. Может быть, только вдвое меньше, чем оленей. Это было несчастьем. Вождь понимал, что на валунах спасутся лишь немногие.
      Недаром все последние три дня его тяготило мрачное предчувствие чего-то необычного, страшного, рокового для его народа. Как истинный вождь, лично о себе он вообще не думал. Собственная судьба его не волновала. Он смотрел на громадную, чудовищную стаю волков, на смертельную злую силу, мчащуюся к его доброму оленьему народу, и перед его глазами плыли черные пятна, тьма заслоняла ему свет, он уже не видел ничего от горя, от неотвратимого несчастья. Вот уже послышались рев и крики оленей, рычание волков, первые десятки жертв уже пали под молниеносными клыками.
      Но внезапно над поляной, где началась бойня, прозвучал мощный, властный, раскатистый голос:
      — Назад, волки! Я приказываю вам отступить, могучее волчье племя! Назад!
      Голос гремел над поляной, над деревьями, он был вездесущ, он все подавлял, был слышен всюду и всем — таким мощным был этот голос.
      Волки замерли. Даже увлеченные азартом охоты, они остановились. Они поняли сразу: этот странный властный голос был голосом волка. Все посмотрели туда, откуда он звучал.
      На большом валуне стоял огромный, совершенно седой волк и сурово, и властно смотрел на происходящее.
      Почти через миг бесчисленное волчье племя уже стояло вокруг валуна. Но многие еще остались среди оленей, собираясь продолжить пиршество. Слишком уж много волков было в этом племени, не меньше сотни семей.
      Седой Вергил видел свирепость в глазах своих незнакомых собратьев, понимал, что они ненавидят его за то, что он оторвал их от охоты, хотят расправиться с ним. Он не боялся их. Он никогда не боялся никого.
      — Я приказываю вам немедленно забрать добычу — убитых оленей — и покинуть эту поляну.
      — А кто ты такой, чтобы нам приказывать?
      — Мы распорем твое старое брюхо!
      — А ну, слезай с камня!
      Они говорили наперебой, двигаясь вокруг валуна, и вдруг трое крупных и самых нетерпеливых волков почти одновременно кинулись на чужака, вспрыгнули на валун. За ними должны броситься остальные. Но остальные даже не успели понять, что произошло с теми тремя…
      Действия этого чужого седого волка были столь молниеносными, что никто не понял, что успел сделать чужак. Все три волка, пожалуй, даже не коснувшись ногами камня, упали обратно на землю с переломанными хребтами. Стая взревела от бешенства. Ведь чужак был один!
      — Назад, волки! — это уже прозвучал голос их вождя. Тоже старого мудрого волка, которого знали, боялись и беспрекословно повиновались ему.
      Он вышел вперед и сказал:
      — Я узнаю тебя, мудрый Вергил! Я не видел тебя никогда, но о тебе я слышал от моего деда, — он повернулся к стае, — братья-волки, дети мои! Это великий волчий вождь Вергил, которого знают и почитают все волчьи племена. Еще мой дед, прежний вождь волчьего народа, завещал мне всегда помнить, что если я увижу великого Вер-гила, я обязан повиноваться ему во всем.
      — Но почему он запретил нам охоту? Мы — волки! Нам нужна добыча!
      — Почему, о мудрый Вергил? — спросил вождь.
      — Я приветствую тебя, почтенный вождь Тургал! — спокойно, громко, обычным низким басом произнес седой Вергил.
      — Я приветствую тебя, великий Вергил! Но откуда ты знаешь мое имя?
      — Я знаю о волчьих племенах все!
      В напряженном, удивленном молчании замерли волки. Молча стояли и олени.
      — Мудрый Вергил! Я не думал, что встречу тебя, — продолжал вождь Тургал, — я помню завещание моего деда, но это было так давно… Я тогда еще был волчонком, а теперь я и сам очень стар. Я был уверен, что тебя уже нет в мире живых. Но дед говорил мне, что я могу встретить тебя всегда, даже когда сам буду стариком. Я тогда не поверил ему. Но он оказался прав. Почему так происходит, великий Вергил?
      — Почтенный вождь Тургал! Поговорим не обо мне, а о том, почему я здесь. Добычи твоему народу на сегодня хватит. А завтра пусть будет другая охота. Уничтожать племена Желторотого нельзя! Он — не простой олень. Он отмечен волшебной силой. В нем — завет Ясного Солнышка. Если бы я не успел, произошло бы великое несчастье. Да и твой народ после этого стал бы проклятым народом. А может, и весь волчий род на Земле.
      — Я все понял, великий Вергил! — с почтением произнес Турал, — мы уходим. Мы сделаем все, как повелел ты нам. Я был рад увидеть тебя, великий Вергил! Прощай!

      Желторогий смотрел и не верил своим глазам. Тогда, когда казалось, что уже нет спасенья, что народ его гибнет, вдруг пришло нежданное избавление. И кто спас? Волчий вождь Вергил. Это было удивительно! Желторогий знал, что Вергил мудр и справедлив. Но он — волк и, тем более, — волчий вождь!
      Два вождя — седой волк и олень с золочеными рогами и белой бородой — стояли друг против друга и молчали. Наконец, олень произнес:
      — Спасибо тебе, мудрый волчий вождь Вергил, за то, что ты спас мой народ от истребления, от верной гибели. Великое тебе спасибо! Чем я могу отплатить тебе за это?
      — Ничем не надо платить, почтенный Желторогий вождь оленей, — ответил волк, — но я попрошу тебя помочь мне и, пожалуй, всему нашему Лесу.
      — С радостью, великий Вергил!
      — Мы с тобой пойдем вон туда, в рощицу. Там я оставил волшебный камень, которым я должен прикоснуться к твоим рогам.
      — Я согласен, великий Вергил! Но кто тебе сказал, что это надо сделать?
      — Я понял это сам. Но дело это завещано мне. Оно мне доверено. Так что Ясное Солнышко не будет на тебя гневаться, почтенный вождь оленей, не беспокойся.
      — Я иду, мудрый Вергил. Я повторяю, что я согласен.
      Оленьи племена стояли поодаль, почтительно отступив, чтобы не слушать беседу вождей. Когда вожди двинулись, олени молча расступились.
      Войдя в сосновую рощу, седой волк подошел к толстому стволу дерева, встал на задние ноги и зубами извлек Камень Беды из дупла, в котором он его спрятал, когда спешил к поляне, к оленьему народу. Желторогий внимательно смотрел и ждал.
      Волк подошел к нему, олень наклонил рога, хотя это было скорей знаком вежливости, чем необходимостью: Вергил был высок и легко доставал до рогов оленя, даже не привставая на задние лапы.
      Седой волк, держа в зубах Камень Беды, дотронулся им до золочёных рогов оленя в самой середине их, спереди. Яркие, желтые солнечные искры засверкали, заметались вокруг Камня. Словно солнечные молнии пролетали от многочисленных отростков рогов оленьего вождя к Камню. Он словно притягивал солнечную силу, хранящуюся в этих рогах.
      Наконец, волк отделил Камень от рогов. Искры перестали сверкать, но Камень уже светился изнутри солнечным светом. Он не сиял, не испускал лучей, но было видно, что внутри он наполнен не сильным, но отчетливым желтым сиянием.
      — Для полного успеха этого мало, — сказал олень.
      — Я знаю, — ответил волк.
      — Ведь ты хочешь завладеть силой Ясного Солнышка? — уточнил Желторогий.
      — Да, почтенный вождь оленей, я должен завладеть этой светлой и великой силой. Мне это нужно для добрых и справедливых дел.
      — Я знаю это, великий Вергил! И куда ты теперь пойдешь?
      — Я пойду к могиле Великого Брата.
      — Ну что ж, и здесь ты нашел правильный путь, мудрый Вергил. Удачи тебе! Прощай!
      — Спасибо, Желторогий вождь! Прощай!
      Едва седой волк скрылся за холмом, как снова были созваны вожаки оленьих племен. Вождь повелел немедленно уводить весь народ. Здесь, где живет столько волков, оставаться и даже задерживаться было нельзя. Теперь это понимал не только Желторогий вождь. Теперь это понимали все.
      И олени ушли сразу же. Двинулись в свой бесконечный путь поиска добрых пастбищ и мира. Трудные и долгие дороги снова ждали их. И опасности, и голод, и враги, и ненастье.
      …А седой Вергил ровным и быстрым шагом отмерял обратный путь к своему Лесу, где в стороне от родного логова, на самом дальнем краю Леса стояла человеческая деревня, у окраины которой была могила удивительного человека — Великого Брата.
      Когда волчий вождь возвратился в родной Лес, пройдя длинные и трудные дороги к нему, срок, установленный Ясным Солнышком, уже истекал. Утром должен был настать рассвет того самого заветного дня — Осеннего Равноденствия.
      Стояла глубокая ночь, когда седой волк приблизился к деревне. Он осторожно обошел жилье людей, чуткий и бесшумный, проскользнул по краю Леса и затаился в двухстах шагах от могилы Великого Брата. Предчувствие подсказывало ему, что нельзя сразу идти туда, надо осмотреться, выждать, понаблюдать. Он полежал в траве, на лесной опушке, так и не уловив ничего тревожного. Треугольный Камень неизменно держал в зубах.
      Внезапно волк почувствовал чуждый дух и слабое движение воздуха. Он мгновенно встал и увидел напротив себя, совсем рядом, знакомую собаку — Барса. Пес был сильно возбужден, тревожно смотрел на волчьего вождя и молчал, тяжело дыша.
      Вергил положил Камень между ступнями своих передних ног и негромко обратился к своему старому знакомому:
      — Что ты хочешь сказать мне, о Барс?
      — Я пришел к тебе, великий Вергил, чтобы предупредить, — едва слышным шепотом сообщил пес, здесь, рядом, у самой могилы Великого Брата тебя ждет засада. Я говорю шепотом, чтобы нас не услышали. Ты так бесшумно пробрался сюда, великий вождь волков, что даже я — опытный охотничий пес — едва отыскал тебя!
      — Говори главное, о Барс, я тебя слушаю! — Вергил произносил слова очень негромко, не громче шепота, но говорил спокойно, сохраняя полное достоинство.
      — Там подстерегают тебя двое: ведьма Бреха — Царица Ночи и синий Фарг со своим кинжалом из черного подземного железа. Я слышал их разговор. Они знают, что не могут убить тебя. Но они хотят напасть на тебя, зная, что пасть у тебя занята, — ты держишь в ней волшебный Камень. Они хотят затеять борьбу, и когда ты огрызнешься и выпустишь Камень хоть на миг, ведьма схватит его и унесет так далеко, что потом его не сможет отыскать никто и никогда. Она говорила про кокой-то глубокий колодец в горах… И тогда уже никому не завладеть силой Ясного Солнышка.
      — Спасибо тебе, о Барс! — седой волк помолчал, — а теперь уходи.
      — Я помогу тебе, великий вождь волков Вергил!
      — Нет. Ты только погибнешь без всякой пользы. Не беспокойся. Я справлюсь сам. Уходи. Только быстро. Прощай.
      — Прощай, великий Вергил!
      Барс бесшумно исчез, а волк еще лежал и думал, старался разглядеть, где же притаились враги. Но так и не обнаружил их.
      Затем встал и осторожно двинулся к могиле Великого Брата, держа в зубах треугольный Камень. Он уже издали видел слабое свечение цветов на могиле и шел прямо к ним. Он ступал мягко, бесшумно, чтобы его не обнаружили раньше, чем он приблизится.
      Но вот старый волк, чуткий и быстрый, вдруг почувствовал, что его заметили. Он, будто кожей, кончиками волосков своей шерсти ощутил это. И стремительно, огромными длинными прыжками понесся к цели. Он мчался, вскинув голову, с зажатым в зубах волшебным Камнем. Буквально через миг он услышал свист подлетающей к нему ведьмы. Сверкая иглой и яркими злобными глазами, она метнулась к нему, к его голове, нанося удар иглой в шею и пытаясь локтем выбить Камень из пасти волка. Старый вожак неизменно бежал, но в последний момент резко рванулся в сторону, и ведьма промахнулась. Взвыв и бормоча проклятья, Бреха снова взлетела, перед этим больно ударившись о землю.
      Тотчас на пути седого Вергила вырос Леший. Правая рука синего Фарга была занесена для удара. Тусклым зловещим блеском мерцал в руке кинжал из черного подземного железа. Леший резко присел перед несущимся на него грозным волчьим вождем. На какое-то время Фарг даже оробел, столь велик был страх перед Вергилом, почтение к нему. Но Леший все время помнил, что у волка сейчас нет оружия: его пасть занята Камнем. И Камень — это главное. Использовав свое приседание, как маневр, Фарг резко привстал и стремительно взмахнул кинжалом так, чтобы выбить из пасти зверя волшебный Камень…
      Но осторожный Вергил ожидал именно этого. Он молниеносно вильнул, и кинжал Лешего просвистел в воздухе. А волк, ударив грудью Фарга, помчался дальше. Леший кубарем покатился по траве, визжа от досады, но быстрая и упорная Бреха уже снова неслась наперерез седому вождю, угрожающе сверкая иглой…
      Еще дважды она нападала и дважды промахивалась из-за удивительной быстроты, внимательности и находчивости старого волка.
      Напасть в третий раз она не успела…
      Волчий вождь уже замер среди цветов, озаряющих солнечным свечением и его, и подлетающую ведьму, остановившегося поодаль Фарга и небольшой холмик, и всю могилу Великого Брата.
      В то же мгновение яркие, ослепляющие оранжевые молнии взметнулись от светящихся цветов, устремившись точно к волшебному Камню, зажатому в зубах у старого волка. Все вокруг озарилось ярким дневным светом, оглушительный грохот, подобный ударам грома, раскатился по округе.
      Бреха и синий Фарг мигом юркнули за деревья, подальше от этих беспощадных к ним солнечных лучей и понеслись домой, понимая, что надо теперь спасаться, прятаться, уходить… Они уже сообразили, что седой Вергил добился, наконец, задуманного — завладел великой силой Ясного Солнышка.
      Волчий вождь, держа в зубах Камень, какое-то время стоял в оцепенении, пораженный происшедшим. Все стихло. Ночная мгла снова окутала деревню, однако вокруг волка на двадцать-двадцать пять шагов оставалось круговое освещенное пространство. Он не видел самого Камня, зажатого в пасти, но ощущал его мягкое сильное тепло и видел солнечные лучи, исходящие от него.
      И вдруг в этих лучах и в свечении цветов, которое продолжалось, родился и зазвучал знакомый голос:
      — Иди, мудрый Вергил, тебя ждет родной Лес, тебе еще многое предстоит. У тебя теперь есть великая сила, добрая светлая сила Ясного Солнышка. У тебя впереди удивительные события и долгие пути по дорогам великой Земли! Удачи тебе, седой Вергил! Прощай!
      — Спасибо тебе, Великий Брат! Я выполню все, что должен выполнить. Прощай!
      Едва войдя в лесную чащу волчий вождь отыскал родник и заглянул в него. То, что он увидел, снова поразило его своей неожиданностью. В его пасти находился не Камень, а яркий, ослепительно сияющий солнечными лучами, совершенно прозрачный оранжевый Кристалл. Вода в роднике, ярко отражая его изображение, вся светилась и сияла солнечным светом. Вергил понял, что только что ожил, родился Солнечный Кристалл.
      Быстрыми длинными прыжками старый волк спешил в родной Лес. Он торопился. Надо было успеть еще затемно к родным местам. Деревья перед ним, озаряемые солнечным светом, словно расступались, давая ему дорогу. И седой Вергил мчался, напрягая могучие ноги, перелетая через канавы, бурелом, валуны…

      Над Холмом Тревог, как всегда дул ветер, в Шалаше стоял обычный гул. Бреха сидела на чурбаке, обхватив голову руками, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Весь ее вид выражал крайнюю отрешенность.
      Но вот она резко встала, выпрямилась, будто вспомнила вдруг что-то срочное. Подошла к котлу с дымящимся варевом, быстро извлекла из-за пазухи бутылочку из слоновой кости и капнула в котел одну каплю сока Корня Смерти.
      Тотчас варево забурлило сильнее, знакомое сиреневое пламя взвилось над котлом…
      — Черной ночи и долгого огня тебе, почтенная Бреха, — своим густым басом произнес подземный дьявол. Он снова четко выделялся в пляшущих языках пламени: и плечи, и голова, и суровый, чуть сгорбленный нос. Черные глаза даже подсвечивали иронией, и ведьме показалось, что это не дух его, а сам он, после недавней встречи с ней, там, в его колодце, явился теперь по ее приглашению. Но она знала, что здесь только его дух. Хотя для беседы это ничего не меняло.
      — Черной ночи тебе, почтенный Велизар! — уважительно, с едва заметным поклоном ответила ведьма.
      — Ты пригласила меня, почтенная Бреха, снова намного раньше срока! Что-то у тебя слишком часто стали появляться срочные дела. Не много ли ты трудишься, почтенная Бреха? Так и здоровье подорвать недолго! Нам, бессмертным, тоже иногда о здоровье вспомнить надо. Бессмертие тоже само собой не всегда сохраняется. Так-то…
      — Спасибо тебе за заботу, за внимание, почтенный Велизар! А дела у меня действительно срочные. Уж такие срочные, что, пожалуй, придется теперь покинуть жилище свое многовековое, дом родимый и искать пристанище в дальних краях! Вот какие дела…
      — Да уж, дела… Это — для меня новость. Что ж стряслось-то? Неужели этот старый волчий вождь так уж тебя одолел?
      — Одолел! Да еще как! Не удалось ему помешать, как ни старались мы с Лешим. Вот если б черный Каррагар нам помогал…
      — Не-е-е-ет, он никогда не вмешивается в борьбу или ссоры. Он выше всего этого. У него иное предназначенье.
      — Но он же член Тайного Совета!
      — Он это — сама мудрость нашей великой природы. Потому он и нужен везде. И в Тайном Совете тоже. Самим надо было справиться с противником. Может, еще не поздно?
      — Да нет, пожалуй, уж всё! Этот Вергил завладел силой Ясного Солнышка!
      — Неужто и вправду завладел? Каким образом?
      — У него теперь этот… Солнечный Кристалл!
      — Неужели Кристалл — у него?!
      — У него…
      — Да, почтенная Бреха… Плохи твои дела. Уходить тебе надо. Ты права. Улетать надо отсюда.
      — Да как же я-то? Добра ведь столько! И — Шалаш…
      — Шалаш придется бросить. А добро, все самое нужное, с собой возьмешь. Дело привычное. А хочешь, у меня поживи. В колодце места много.
      — Да нет уж, спасибо. Да и не могу я под землей. Мне летать надо. Не могу жить без ночного неба! Без Леса…
      — Так зачем ты меня приглашала-то? Побеседовать или посоветоваться?
      — Конечно, посоветоваться, почтенный Велизар! Когда же теперь разговаривать, беседовать? Вот-вот волчий вождь сюда явится! А я еще и не собралась. Еще сундук наверху, на лиственнице!
      — Ну, прощай, почтенная родственница, удачи тебе, черной ночи, легкого полета в дальние края. Будешь на новом месте, приглашай, — побеседуем. Явлюсь, как всегда, сразу. Только сок Корня Смерти не потеряй. Да и не забывай про колодец мой. Всегда буду рад принять в гости. Прощай, почтенная Бреха!
      — Прощай, почтенный Велизар! Черной ночи тебе!
      Дух подземного дьявола еще несколько мгновений поколебался над котлом в сиреневых языках пламени, затем растаял в сумраке Шалаша.
      Сразу же ведьма начала торопливо и суетливо собираться. Она металась из угла в угол, хватала одну бутылочку, другую, бросала, хватала глиняный сосуд, снова отбрасывала в сторону. Ей хотелось взять с собой все. Но это было невозможно.
      Затем она присела, задумалась. Щелкнула пальцами правой руки. Тотчас явилась Старшая гадюка. Молча замерла в ожидании приказа.
      — Быстро снять с лиственницы сундук и — сюда его!
      — Слушаю, о повелительница! — прошипела гадюка и исчезла.
      Когда три змеи-прислужницы с трудом спустили с лиственницы тяжелый сундук с золотом и втащили его в Шалаш, Бреха уже собралась к отлёту. Увязала в узел все необходимое, сосуды с Зельем Власти, предметы утвари, кое-что еще… Схватила сундук и стала к нему прикручивать узел. Потом просунула толстую палку через узел и ручку сундука (на его крышке)-чтобы удобней было в полёте.
      Гадюки-прислужницы растерянно молча наблюдали за сборами.
      — О повелительница! — робко прошипела Старшая гадюка, — а… мы как же… мы?… Ты ведь не оставишь нас? Ведь мы должны всегда служить тебе.
      — Ничего-ничего! Поживите сами по себе. Я отпускаю вас.
 
      — Да мы же, повелительница, не знаем как и в Лесу-то жить…
      — Явитесь к Змее-Старейшине. Она вас примет. Она добрая. Ее племя волки не тронут… Всё.
      — А как же, о повелительница…
      Но Бреха уже не слышала шипенья старшей своей прислужницы. Со свистом она уже взлетела над Лесом, оставляя внизу свое жилище, Лес, землю, где прожила сотни лет. И ничего не волновало ее, не тревожило, кроме обиды, что не удалось победить врагов, да еще кроме небольшой жалости о потере Черного Шалаша и некоторых вещей, которых нельзя было взять с собой. О земле, о родном Лесе она не сожалела ничуть. Да и был ли ей родным этот Лес? Он ей казался родным, когда она властвовала там. Для нее родина там, где — власть. Без власти нет для нее родины. Где ей подчиняются, где ее боятся, там и есть ее родная земля. Иной родины у нее нет и не может быть. На то она и ведьма… И еще родной землей она считала ту землю, на которой хранила свой сундук с золотом. А теперь она уносила его в иные края. Она была истинной ведьмой, властной и жадной.
      Она летела, стремительно набирая высоту, с протяжным, пронзительным свистом. Летела, как обычно, в полете раскинув руки и на этот раз схватив руками за концы толстую палку, на которой висел узел с вещами и сундук с золотом.
      Она мельком видела, как внизу кто-то пробегал по звериным тропам, видела своим острым зрением, несмотря на темноту ночи. Яркие звезды озаряли Лес, узкий месяц скользил за деревьями, словно сопровождая ведьму в прощальном ее полете. Под ней, внизу, шумели сосны и ели, сияло Лунное озеро, но все это ее уже не интересовало. Главное — ее сундук и вечная жажда власти — были с ней. Она улетала отсюда навсегда.

      Седой Вергил настиг синего Фарга у самой Казнительной Канавы. Леший обернулся, ревя от злобы, угрожающе вскинул свой грозный кинжал и в страхе попятился. У самого края Канавы он вдруг почувствовал, что может еще спастись, спрыгнул в густую болотную жижу своей Канавы и быстро погрузился в нее с головой.
      Волчий вождь, стоя над Канавой, на ее краю, держал в зубах Кристалл и наблюдал за панической суетой синего Фарга. Затем навел широкую грань Солнечного Кристалла, — откуда шел самый широкий и сильный солнечный луч, — на Канаву, в ее глубину…
      Невиданное зрелище представилось всем, кто стоял рядом с вождем, позади него. Гарт, Зана, Лана и другие волки, росомаха Куга, волки других семей, даже вождь кабанов Кряж тоже был здесь. И все они видели, как в течение нескольких мгновений, вскипая зловонными испарениями, Казнительная Канава высохла полностью. По дну ее стремительно заметался Леший, но когда луч Кристалла настиг его, он беспомощно замер, словно пригвожденный к стенке. Все его крупное тело окуталось густым паром, стало уменьшаться, словно вжимаясь в стенку Канавы. И вдруг… Его не стало. Большой клуб пара рассеялся, и на том месте, где только что к стене прижимался Леший, все увидели присохший к стенке большой и тонкий лист лопуха. Он был желтым, этот лопух, и только книзу, где лист был пошире, все разглядели четкий синий оттенок его окраски.
      — Вот и всё, что осталось от него. А не так давно этот сухой лист был силен и грозен, отравлял жизнь многим лесным обитателям и даже носил важный титул: Фарг-Татаул Первый… А теперь нет его совсем. Только вот лопух… — это сказала росомаха Куга. Все посмотрели на нее.
      — Так жизнь устроена, — ответил Гарт, — для всех лесных жителей правда должна быть одна. Никто не должен убивать других. Это можно только на охоте. Так гласит Закон Леса.
      — Ты прав, мой верный Гарт, — негромко подтвердил седой вождь. Он положил Кристалл у своих ног и собирался что-то сказать еще. Но внезапно прямо перед ним встала Лика. Волчица запыхалась. Она быстро бежала от логова, где оставалась на дежурстве.
      — Отец! — обратилась она к вождю, — там, у логова, тебя ожидает черный ворон Каррагар. Он просил передать, что хотел бы поговорить с тобой, и будет ждать, когда ты вернешься в логово.
      — Гарт!
      — Слушаю, отец!
      — Пусть предупредят семью Тина, что они теперь свободны. Охрану можно снять. И барсуки могут отныне жить прежней свободной жизнью.
      — Слушаю, отец!
      — Сейчас я иду в логово. Но перед рассветом все волки нашего племени, все до одного, должны быть возле Утеса Белой Совы.
      — Слушаю, отец! Все будут.
      Звери ушли. Высокий узкий месяц озарял Лес и небольшой сухой овражек, из которого еще поднимался слабый парок. Уже будущим летом здесь вырастет вереск, разрастутся мхи, проклюнется травка, и никто уже не будет помнить, что этот уютный, безобидный овражек был когда-то грозной Казнительной Канавой…
      …В логове царила тишина. Седой вождь волков сидел посреди пещеры, напротив него медленно прохаживался черный Каррагар. Все волки были снаружи. Вождь и ворон оставались вдвоем. Никто не смел слушать их беседу.
      — О чем ты хотел говорить со мной, черный ворон Каррагар?
      — О Лесе, о тебе, о племени твоем и о племени Желторотого, вождь волков Вергил.
      — Я слушаю тебя, почтенный Каррагар!
      — Ты сделал хорошо, защитив племена Желторогого… — Откуда тебе известно это?
      — Сейчас это уже не важно. Но то, что ты спас этих оленей от гибели, принесет пользу нашему Лесу. Желторогий вождь не говорил ли тебе — куда он уведет племена после той роковой встречи с волками вождя Тургала?
      — Нет, не говорил.
      — Жаль. Мне бы хотелось это знать… Скажи мне, почтенный Вергил, что будет с твоим племенем, когда ты покинешь этот Лес навсегда?
      — Почему ты решил, что я его покину?
      — Мы оба знаем или… Догадываемся, что это произойдет завтра.
      Седой волк помолчал, глядя в одну точку, потом повернулся к ворону и ответил:
      — Волки сильный народ, и они всегда будут жить в Лесу.
      — Да, это так. Но с ними не будет мудрого вождя.
      — Вождем будет Гарт. Умный, сильный, уважаемый волк. Знающий и умеющий много.
      — Да, это так. — Каррагар снова прошелся от стены до стены, — но он не мудр и не может быть мудр, как ты. Потому что ему всего только восемь лет. А тебе… Прошли уже многие столетия, как ты стоишь во главе племени. Тебя знают все волки лесов. Что же произойдет, когда тебя не будет здесь?
      — Я не знаю этого. Этого не знает никто. Но я могу быть уверенным, что волки будут жить, бороться, побеждать, растить новые поколения, охотиться и сохранять свои многочисленные семьи. И Лес будет жить: волки, барсуки, медведи, росомахи, хорьки, косули. Все они будут жить. Потому что они часть Леса, великого бессмертного Леса, который порожден матерью-природой, чтобы украсить Землю.
      — Да, это так, почтенный Вергил. Ты знаешь и понимаешь многое. Однако после тебя сильно изменится жизнь твоего племени и всех волчьих племен. Но Лес будет жить…
      — А теперь ты скажи мне, почтенный Каррагар, куда делась ведьма Бреха? Ее Черный Шалаш пуст.
      — Она улетела в дальние края и сюда не вернется. Она будет жить в других лесах. Ведьмы только улетают куда-нибудь далеко, но совсем не исчезают никогда. Они всегда есть на Земле и с этим надо смириться. И едва где-нибудь начнет назревать недоброе дело, как ведьма уж тут как тут. Сразу снова объявится. Но Бреха сюда уже не вернется. Слишком много неудач у нее было здесь. Если и случится здесь когда-нибудь ведьма, то это будет уже не Бреха…
      — А ты, почтенный Каррагар, не покинешь ли эти края?
      — Нет, мудрый Вергил, я эти края не покину. Иногда, конечно, буду улетать, как прежде, надолго или ненадолго, но всегда буду возвращаться.
      — Скажи мне, почтенный Каррагар, в чем же радость твоей жизни? В чем ее смысл? Ты прилетаешь и снова улетаешь. Наблюдаешь за Лесом. А у самого у тебя нет ни семьи, ни племени. Ты не растишь и не воспитываешь ни детей, ни внуков. Чем же радостна твоя жизнь? Нужна ли она Лесу?
      — Да, ты прав, мудрый Вергил. Каждый должен родить и воспитать детеныша сильным, умным, верным своему племени, своему волчьему или оленьему народу. На этом стоит вся жизнь Леса. Но должен быть еще кто-то один, чтобы наблюдать, чтобы помочь, чтобы вовремя предостеречь. Тогда все в Лесу будет происходить по Законам Леса. Нельзя, чтобы Законы Леса нарушались. Для этого и нужен черный ворон Каррагар! Я знаю, что я нужен моему Лесу, в этом и есть радость моей жизни.
      — Я понимаю тебя, почтенный черный ворон Каррагар.
      — И еще есть у меня важное слово к тебе, седой вождь волков!
      — Я слушаю тебя, почтенный Каррагар!
      — У тебя в логове, вон там в углу, лежит кинжал из черного подземного железа.
      — Да. После того, как не стало Лешего, Гарт подобрал этот кинжал и принес его сюда. Мне этот клинок не нужен.
      — Не нужен он и мне, почтенный Вергил. Но ты должен знать, должен помнить, что на Земле есть два клинка из черного подземного железа. Это две удивительные вещи, наделенные волшебной силой. При особых условиях эта сила действует и тогда может произойти непоправимое. Помни, мудрый вождь волков: два клинка, один — меч, большой и длинный, его волшебная сила приносит добро. Где этот меч, мне пока не известно. Второй клинок- небольшой кинжал, его волшебная сила приносит зло. Этот кинжал лежит в твоем логове. Если бы условия волшебства были соблюдены, ты никогда не смог бы победить синего Фарга. Но Леший не знал ни про волшебную силу кинжала, ни про условия…
      — Что же теперь делать с этим кинжалом, почтенный Каррагар?
      — Сейчас его надо спрятать поглубже в землю. Главное, чтобы он не попал в руки к людям. Тогда он принесет много бед. И тогда, чтобы победить злодея с этим кинжалом, необходимо будет отыскать тот самый меч из того же подземного железа.
      — Я спрячу этот нож под землю, как советуешь ты мне, мудрый и почтенный Каррагар.
      — Это будет правильно, седой Вергил. А теперь мне пора, да и тебе уже пора собираться на Утес Белой Совы. Уже близится рассвет. Но жизнь у нас с тобой длинна. Мы еще встретимся, обязательно встретимся в будущие времена. Прощай, седой и мудрый волчий вождь! Удачи тебе в делах твоих!
      — Прощай, черный ворон Каррагар! Пусть крылья твои всегда будут сильными и полет высоким, удачи тебе!

      Побледнели и выцвели звезды, поблек месяц, травы и деревья замерли в ожидании рассвета. Кончалась ночь. Заветная ночь перед началом дня Осеннего Равноденствия.
      Волки всего племени собрались возле Утеса Белой Совы.
      Тихим прозрачным оставалось после ночи Родниковое озеро. Зеркальная гладь озерной воды еще отражала бледные звезды, но уже край озера отливал светло-зеленоватой полосой рассвета, наплывающего из-за дальних холмов.
      Стояла глубокая тишина. Даже птицы, обычно поющие и щебечущие в это время, молчали, словно в ожидании чего-то необычного. Чувство напряженного ожидания, какого-то тревожного томления переполняло и всех волков, и других лесных обитателей, которые явились сюда, хотя их никто не звал. И росомаха Куга, и юркий Хурт, всё кабанье племя, зайцы, барсуки, даже Вул и Вала явились сюда со своими медвежатами. Все звери знали мудрость и справедливость вождя Вергила, понимали, что охоты сегодня не будет и потому даже зайцы шли сюда без опаски. Только оленей не было. По далеким дорогам странствий вел их Желторогий вождь.
      Но вот, наконец, горизонт заметно посветлел, голубоватые полосы света пошли по воде, небо с востока стало сиреневым, зеленоватым, потом светло-желтым… И по самому краю неба скользнули первые золотые лучи Ясного Солнышка.
      Зарозовели вершины елей, бронзовые стволы сосен запереливались оранжевыми бликами, словно впитывая солнечные лучи, чтобы еще больше бронзоветь и золотиться. Торжественно наполнились багровым свечением красные угловатые скалы, обрамляющие Родниковое озеро. Даже белый Утес Белой Совы и белый Ключ-Камень сияли розовым светом, спокойные, несокрушимые, светлые и вечные.
      Весь многокрасочный восход повторился в озере, до мелочей отражаясь в правдивом и неподкупном в своей истинности зеркале озерной воды.
      Край Ясного Солнышка, яркий, слепящий сеющий мягкое тепло уже поднялся над Лесом. Все оставалось неподвижным.
      Но вдруг в чуткой тишине заветного утра прошелестел легкий ветер, и все увидели огромную белую птицу, летящую над скалами, над Родниковым озером. Звери зачарованно следили за ее полётом.
      Белая Сова села на Утес, на самую вершину этой высокой, крутой и обомшелой скалы. Снизу она казалась огромной, величиной чуть ли не с медведя Вула. Сложив крылья, она озирала округу, озеро, зверей большими ярко-желтыми глазами. Совы ничего не видят днём, но Белая Сова видела всё, это было понятно всем.
      Она была действительно ослепительно-белого цвета, но под лучами восходящего Ясного Солнышка ее белые перья отливали перламутром, и блики — зеленые, фиолетовые, желтые, синие и даже алые — мгновенно вспыхивали на ее оперении, то тут, то там, и тотчас исчезали.
      И вот в настороженной тишине утра над озером зазвучал голос Совы — спокойный, неторопливый, ровный и звучный:
      — Седой волчий вождь Вергил, много столетий живущий в этом Лесу, подойди ближе ко мне!
      Старый волк обошел несколько валунов, лежащих у подножия Утеса, неторопливо, без суеты поднялся до половины скалы и остановился, в ожидании глядя на вещую птицу.
      — Седой волчий вождь Вергил! Ты сумел овладеть светлой силой Ясного Солнышка, хотя это было непросто. Для этого надо было иметь ум, силу, упорство и еще — самое главное- быть справедливым. Всё это есть у тебя, вождь волков! Завладеть силой солнечных лучей было нелегко, и ты награжден за это победой. Великой победой над черными силами Леса. Ведьма покинула эти края навсегда, Леший вообще теперь не существует, Подлешик тоже никогда больше не появится здесь. Но где-то он будет жить, подслушивать, доносить. Подлешики всегда умеют вовремя исчезнуть… Но сюда ни он, ни ведьма уже не вернутся. Ты сделал свое важное дело.
      — Я, Белая Сова, — вещая птица Судьбы, прилетела все, что будет с вами, жители Леса, но судьба каждого из вас зависит больше от вас самих, чем от того, что предначертано вам великой природой Земли. Будьте смелы и трудолюбивы, будьте дружны в своих семьях и племенах, и Лес будет жить, и вы будете радоваться своей лесной жизни. Вы должны охотиться, но без надобности не убивайте, не обижайте тех, кто слабее вас. Без необходимости нельзя уничтожать ничего живого на Земле. Потому что Земля наша создана для жизни.
      — Я, Белая Сова, — вещая птица Судьбы, прилетела сюда, чтобы объявить: среди лесных обитателей, среди вас есть один, судьба которого сегодня уже не зависит от него самого. Завтра он снова будет хозяином своей судьбы. Но сегодня с ним произойдет то, что должно произойти. Я говорю о тебе, вождь волков Вергил!
      — Тот, кто завладел силой Ясного Солнышка, не может долго обладать ею. Он не может также оставаться дальше жить в Лесу. Его ждут великие пути, великие странствия. Солнечная сила превратится в великое знание и останется с тобой, седой волчий вождь. Бессмертие, которого ты достоин, — ты уже доказал это, — тоже останется с тобой. Но не успеет Ясное Солнышко высоко подняться над вершинами елей, как с тобой произойдет великое превращение. Ты перестанешь быть тем, кем ты был все эти столетия и все-таки ты останешься самим собой.
      Белая Сова смолкла, но звучное эхо ее вещего голоса еще разносилось по скалам и опушкам. Звери, не шелохнувшись, продолжали стоять возле Утеса. Даже Каррагар, сидевший на вершине невысокой ели, будто оцепенел, замерев, как неживой, впитывая всем своим существом даже эхо звучного голоса вещей птицы.
      Оперение Белой Совы по мере восхождения Ясного Солнышка переливалось все ярче и красочней. И вот она заговорила снова:
      — Я, Белая Сова, — вещая птица Судьбы, улетаю, навсегда прощаюсь с вами. И ты, волчий вождь, прощайся со своим народом, со своим волчьим племенем. Может быть, ты еще и встретишься с ним… Прощайте, жите л-» Леса. Удачной охоты, темных ночей и светлых дней!
      Раскрыв огромные белые крылья Сова поднялась над Утесом и, паря в плавном полете, исчезла за соснами.
      И вдруг все увидели, как с высоты, где пролетела белая птица, опускается, плавно колеблясь в воздухе, большое белое перо. Звери, не отрываясь, следили за его полетом. Медленно опустилось перо на озеро, на небольшой скалистый островок. И едва оно коснулось острова, как само перо сверкнуло яркой вспышкой и исчезло, а остров в мгновение ока стал совершенно белым…
      Старый волк спустился со скалы, подошел к своему племени. Звери быстро окружили его. Родные волки, волки его племени, смотрели на него с великой тревогой. Речь Белой Совы потрясла всех, но особенно волков. Потому что от них должен был уйти их великий вождь. Многим из них сейчас это казалось равносильным смерти. Все ждали: что же скажет сам Вергил, мудрый, справедливый, надежный. Неужели ему действительно много сотен лет? И что теперь они будут делать без него? Как жить? А может быть он не покинет свое племя? Ведь он еще здесь, вон он, рядом, могучий, привычный, спокойный…
      Зайцы, кабаны, косули, другие звери тотчас ушли. Было понятно, что волки должны остаться наедине со своим вождем.
      Каррагар улетел. Он уже и так знал, что должно произойти. Около Утеса Белой Совы осталось только волчье племя.

      Седой волк посмотрел на восходящее Ясное Солнышко. Оно только наполовину вышло из-за вершин деревьев. Половина солнечного диска еще оставалась скрытой. Так что время пока было. Многое хотел сказать старый вождь своему племени. Он, по обыкновению, взобрался на валун, внимательно оглядел молчаливо стоящих собратьев…
      — Волки, дети мои! Волки, братья мои! — начал седой вождь, — настало время сказать вам мое последнее слово, настало время обратиться к вам в последний раз…
      Звери взволнованно вслушивались в каждый звук, произносимый седым волком.
      — Очень долго я был вождем своего племени, — продолжал Вергил, — да, я действительно уже много столетий живу здесь, оберегаю, обучаю и воспитываю свое племя. Вам это удивительно слышать, но когда-то очень давно мне было даровано бессмертие, теперь вы знаете это. Все волки всех лесов знают обо мне, и вы, звери моего племени, должны помнить об этом. С вами не должны враждовать другие волчьи племена. Но и вы никогда не забывайте, что у каждого племени — свои границы Леса, где можно жить, охотиться, воспитывать детенышей. Эти границы — священны.
      — Мы уничтожили синего Фарга, который нарушал Законы Леса, мы прогнали ведьму и подлешика. Но мы сами должны всегда чтить эти Законы. Там, где нет Законов, жизнь превращается в бесконечную злобную схватку, а день превращается в сплошную ночь. Пусть в нашем Лесу все племена и семьи соблюдают священный Закон Леса, Закон жизни.
      — Пусть в нашем Лесу всегда сияет Лунное озеро, пусть живут в нем русалки. Они хоть и лешачьего племени, но никому не приносят вреда и украшают наш Лес.
      — Вы, волки, будете жить здесь всегда. Старые звери будут уходить из мира живых, их место займут новые поколения волков. Но волчье племя всегда будет жить в Лесу. Потому что волки умные и дружные звери. Потому что волки сильные звери, потому что они всегда вместе, потому что всегда повинуются самому умному и сильному — своему вожаку.
      — Я уйду, и вашим вождем останется Гарт. Повинуйтесь ему, как мне. Он знает, он хорошо усвоил все, чему я учил его.
      Седой вождь повернулся к Гарту, который стоял рядом, все волки обратили взоры на нового повелителя, и Гарт молча опустил голову.
      — Когда сюда вернутся племена Желторогого, не спешите уничтожать оленей, — продолжал седой вождь, — без них вам будет трудно и голодно. Так устроен мир, Лес, вся жизнь земной природы. Вам тоже еще придется кочевать и странствовать, потому что настанут голодные времена, когда здесь, в нашем Лесу не будет не только оленей, исчезнут зайцы и косули уйдут даже кабаны. Даже лоси не будут проходить здесь. Настанут времена великого голода. Это будет не скоро, но это будет. И вы, волчье племя, уйдете тогда в дальний Край Льдов и Скал, где бушует вечное море и властвует могучий Белый Лорн. Тогда вы вспомните мои рассказы об этом крае, и это поможет вам. Вы переживете все эти беды и снова вернетесь в родной Лес, который снова будет полон жизни, зверей, птиц. Единственное, очень важное… Об этом я хотел бы предостеречь вас, но знаю, что это бесполезно… Пройдут зимы, Гарта сменит другой вождь, потом еще один вождь придет на смену старому и тогда наше племя и все волчьи племена забудут мои заветы… Забудут то, что соблюдали мы веками, забудут, что сказала нам сегодня вещая птица Судьбы Белая Сова.
      — Нет, мы никогда не забудем, о великий мудрый отец!
      — Это будете уже не вы, это будут ваши дальние потомки.
      — И они тоже не забудут, отец! — снова раздалось много волчьих голосов.
      — Нет, мои дети, мои братья! Я знаю это лучше вас — они забудут! Они будут убивать не только для пищи. Они будут увлекаться охотой и убивать столько добычи, сколько успеют убить — во много раз больше, чем надо для еды. И за это над всеми волками будет висеть вечное проклятье своей же родной Земли.
      — Каким же будет оно, это проклятье? Чем оно обернется для волчьих племен, отец?
      — Оно обернется тем, что иногда волки по многу дней и ночей будут голодать. Но они будут очень выносливы, какими были всегда, во все времена. Двадцать и даже более дней и ночей обходясь без всякой пищи, они после этого смогут охотиться в полную силу, неутомимо настигая жертву. Но не голод самое страшное…
      — А что же, отец? — это спросила Зана, матерая волчица, жена старого вождя. Она все время молчала, потрясенная происходящим. Но вот подала голос…
      — Самое страшное, моя верная Зана, — негромко ответил Вергил, — что над волчьими племенами будет висеть проклятье вечной вражды, вечного преследования.
      — Кто же будет преследовать волков отец? — это спросил Гарт.
      — Преследовать будут люди — самое сильное и большое племя на Земле!
      Снова среди волков наступила тишина. Многие старшие звери знали людей, видели их в дальней деревне, но не считали их такими уж опасными для волков. На людей волки не нападали, на домашних животных не охотились, было достаточно диких животных, в Лесу хватало добычи. Потому и люди тогда не охотились на волков.
      — Почему же люди будут преследовать наши племена?
      — Потому что волки, наши потомки, будут красть добычу у людей, убивать тех домашних животных, которые принадлежат людям.
      — Почему же это будет так, мудрый отец?
      — Потому что таково проклятье, которое нависнет над волчьим народом, за то, что будет забыто завещание предков, давний Закон Леса и волчьих племен. Древний справедливый Закон. Законы предков забывать нельзя!
      — Но как же мы будем жить? Как же сумеют сохраняться в лесах волчьи племена? Не погибнут ли они?
      — Нет, братья мои волки, дети мои волки! Наши племена всегда будут на Земле. Потому что, я повторяю вам, мы — умные, дружные, сильные, привыкшие повиноваться самому опытному из нас-вожаку.
      — Встретим ли мы тебя, увидим ли когда-нибудь, великий наш отец и вождь? — громко, почти со стоном произнесли в один голос Зана, Гарт, Лика, Лана и еще несколько молодых волков из семьи вождя, некоторые вожаки семей. Никто не хотел навсегда расставаться с мудрым Вергилом.
      — Я буду жить среди другого народа, я стану другим. Но всегда останусь вашим вождем, отцом и братом! И я уверен, что мы еще встретимся. Но уже… пора! — старый волк посмотрел вверх: солнечный диск уже вышел из-за сосен и вот-вот должен был оторваться от их вершин нижним своим краем.
      Седой вождь еще раз медленно и внимательно оглядел свое племя. Все было в его взгляде: и боль, и грусть, и вера, и гордость, и глубокая мудрость жизни.
      Затем волк сел на валун, на котором стоял. И все вдруг увидели, как лучи взошедшего над Лесом Ясного Солнышка вдруг изогнулись вокруг вождя, образовав возле него солнечный ореол, солнечные блики стремительно заметались, окружая Вергила, седая его шерсть засветилась, и весь он исчез в ослепительном круге солнечного сияния. Это длилось несколько мгновений. Но вот сияние вдруг исчезло, и потрясенные волки не узнали своего вождя. На камне сидел не волк, а человек… Старшие, видавшие людей, сразу поняли, что это человек…
      Он встал, и все увидели, как он высок.
      — Прощайте, волки, дети мои, братья мои! — сказал он, и звери сразу узнали своего Вергила, его мощный раскатистый голос, его манеру держать голову, когда он говорил. Они сразу заметили наверху, на голове его, ту самую, седую, хорошо знакомую им густую гриву волчьего вождя.
      Когда он скрылся за деревьями, все волчье племя еще долго стояло в оцепенении, потрясенное до самых глубин каждой звериной души.