Увы, вопреки утешениям, Гаспаров после своего эксцесса с Гоголем все же хотел, как выяснилось теперь, уйти домой. Кис тотчас согласился с ним - ему тоже, сказал он, тут больше нечего делать, - однако Гаспаров напомнил ему, что их куртки были все еще наверху, в studio. Он ждал, не скажет ли Кис сам об этом Ёле. Пробормотав:
      - А! это мигом... - Кис поднялся на ноги, однако чуть не упал. После этого он ухватился рукой за стенку и подозвал Ёлу к себе, фамильярно кивнув ей. Неизвестно отчего, ему опять вздумалось говорить с ней по-французски.
      - Ох, ну ты надрался... - говорила, подняв бровь, Ёла. - Эй, Тристан! (Тристан все еще рассматривал кисов пентакль на столе.) - Тут вот Кис... ты его не проводишь?
      Кис однако же тотчас пришел в недоумение от этих ее слов и стал возражать ей, причем Тристан, который тоже, вероятно, успел хлебнуть на свой лад весеннего любовного напитка и потому рассчитывал сегодня в смысле Иры на что-либо еще, тут робко поддержал его. Кис заявил, что он тверд в своих планах, и т(к получилось, что четверть часа спустя (была глубокая ночь) он вышел из подъезда ёлиного дома в сопровождении Гаспарова, ступая наугад и озираясь по сторонам с любопытством пьяного.
      Еще прежде, на лестнице, по дороге в studio, когда окраинами ума Кис смутно боялся все же встретить как-нибудь Лёнчика, странные мысли разобрали его.
      - Ёлка! - позвал он, - скажи: это ты из-за меня тогда... м-м... насчет Бога? и ада?.. Нет?
      Ёла взглянула на него.
      - Не совсем, - сказала она уклончиво.
      - А... а почему?
      Ёла пожала плечом. Кис тоже смолк, и теперь, на улице, идя об руку с Гаспаровым и глядя перед собою вверх, он был вновь поражен луной и весенней холодной ночью. Его опять ударило в сердце. Новая, светлая тоска сдавила его изнутри и уже подступала предательски к самому его горлу и глазам, мешая смотреть. Кис остановился.
      - Это все чушь, - сказал он хрипло, не замечая, что говорит вслух то, что едва ли было ясно самому ему миг назад. - Чушь. Но, впрочем, Гаспаров: женщина всегда права. Да, а ты не знал? - Кис понял вдруг, что его тошнит. Он понял, что тошнит его сильно и что, может быть, оттого-то он и не курил давно, с самого балкона. Но что теперь лучше было бы ему не курить, хотя он этого и не может, ибо сейчас он расплачется. Губы его уже тряслись. - Это ей свойственно, - говорил он, - как треугольнику... равенство суммы углов... Или как там? - Всхлипывая, он попытался вспомнить. - В общем, как у Спинозы. В геометрическом порядке. Э, к чорту! он сплюнул. - Толстой Спинозу не любил. И правильно делал. Здесь нельзя любить. Понимаешь? нельзя... Он, наверно, не читал его, - прибавил он тихо. Слезы уже текли по его лицу. Держась за живот, Кис согнулся, плечи его вздрогнули, и его вырвало на снег.
      Гаспаров глядел на него с жалостью. Снег окрасился в какой-то бурый цвет, неестественный под луной, пятно растеклось и застыло. Прежде Гаспаров не раз замечал днем на снегу такие пятна и всегда как-то с сомнением думал о том, откуда они берутся.
      - Это... от печенюшек? - спросил он теперь.
      - А также от сигарет, от вина и от женщин, - криво улыбаясь, перечислил Кис. Он поднял голову и посмотрел на него. - Дел( плоти известны, заявил он вдруг сухо, и улыбка исчезла с его губ. - Они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство... э-э... - Кис сбился. - Что там еще? Да: споры, гнев, распри, ненависть, убийство, пьянство... - он икнул. - В общем, Гаспаров: не слушай Гоголя. Живи духом. Если можешь...
      Он повернулся и побрел прочь.
      Гаспаров молча глядел ему вслед. Под фонарем его тень раздвоилась, и потом он пропал во тьме. Идя домой и глядя на собственную лунную тень под ногами, Гаспаров, как то часто бывало с ним, думал, удивляясь про себя, для чего нужен был ему весь этот его день в его жизни...
      * * *
      На следующее утро, в субботу, никто, даже будильник не тревожил Ёлу: она была в своих правах. И потому когда, наконец, к полдню она подняла голову от подушки, в studio было солнце, тетя Ната сидела на своей постели с кофейным прибором в руках, помешивая ложечкой в чашке, ее одеяло было красиво подоткнуто кругом нее, а острый локоть тетушки упруго упирался в диванный валик. Горячий кофе пускал пар, из кухни пахло гренками, кот чинно ходил по комнате и шифоньер с нафталином явно не думал дать о себе знать в ближайшее время.
      - А, ma tante! - зевая во весь рот, сказала Ёла. - С добрым утром. С восьмым марта. Ну? - сонными глазами она обвела комнату. - Где же всё?
      Тетя Ната взглянула на нее строго.
      - Что это: "всё"? - спросила она, хмурясь.
      - Как что? А подарки? Вот новость! Должна же я знать, что подарили моей тете ее дяди!
      - С чего бы вдруг?
      - С чего? Да ведь ты всю ночь пропадала! Неужто даром? - И, в восторге от своей шутки, Ёла рассмеялась, глядя тете Нате в лицо влюбленным, но бесстыжим своим взглядом.
      - Ты бы лучше не умничала, - посоветовала ей ma tante. Она слегка наклонила голову, затянутую (для прически) в тонкую сеточку, но усталой отнюдь не выглядела, так что слова Ёлы о "всей ночи" были явным с ее стороны преувеличением.
      - Ну, скажи, - в свою очередь спросила она, - что тут у вас было?
      - Ох, тетя... - Ёла сокрушенно покачала головой, стараясь сделать это так же, как Наталья Поликарповна только что перед тем. Для этого она приподнялась на локте и тут увидела в углу, у тумбочки, прислоненный к шкафу школьный портфель Киса. Она проворно села, дотянулась до него и показала тете Нате. - Вот, гляди.
      - Это что? - спросила ma tante близоруко, отставляя чашку и нащупывая рукой очки. Она вгляделась в портфель. - Гм. Это Киса?
      - Киса.
      - Гм. И что в нем?
      - Цветы, конечно. Для Машки. Ну и для меня; но мне он вручил... А Машка вчера со своим милым приперлась. Можешь себе представить.
      - Вот как? - Тетя Ната в раздумье пожевала губой. - Хорошо. Только чему ты смеешься?
      Ёла действительно смеялась.
      - Не знаю, - сказала она. - Надо бы их достать: завянут. - Она щелкнула замком. - Впрочем, - прибавила она, прищуриваясь, - мальчики нам хоть цветы дарят. Не то что некоторые...
      - Вот погоди, - сказала тетушка с досадой. - Бросит тебя твой Пат, тогда посмотрим.
      - Чт(?
      - Известно чт(: как будешь смеяться. Бедный Кис, - прибавила она про себя.
      - Отчего же это он меня бросит? - говорила с невинной улыбкой Ёла.
      - Отчего? да хоть Ирка вон соблазнит.
      - Нельзя: там уже Тристан постарался.
      - Тристан? вот как? - Тетя Ната подняла бровь и с любопытством поглядела на Ёлу. - Ну, это неважно. Пат отвадит, если что.
      - Думаешь? А хоть бы и так, - сказала Ёла мечтательно. - Пусть соблазняет.
      - Это ты теперь так говоришь.
      - И тогда скажу. Небось не запл(чу.
      - Нет?
      - Нет.
      - И визгу не будет? - Тетя Ната опять взяла чашку в руки. - А что станешь делать?
      Ёла тряхнула головой.
      - Да вон хоть Киса утешу, - сказала она небрежно. Однако ma tante хмыкнула с сомненьем.
      - Киса? ну-ну.
      - А что? - Ёла посмотрела на потолок, потом на пол и, наконец, состроила тетке глазки. - Кис как Кис...
      - Ну да, - тетя Ната тоже посмотрела на потолок и на пол. - Он, конечно, умный... да тебе разве нравятся такие?
      Ёла задумалась.
      - Не знаю, - сказала она потом. - Нет, наверно... А тебе?
      - Мне? - тетя Ната тоже было собралась задуматься, но тут же махнула рукой. - А ну тебя, Ёлка, - сказала она сердито. - Хватит болтать. Вставай и ставь цветы.
      Но Ёле было еще лень. Она упала головой в подушку и некоторое время прилежно терлась об нее щекой, поглядывая на тетю Нату. Та, однако ж, была непреклонна. Кот, подойдя к ней, хотел было забраться к ней на диван, но она и ему не позволила. В нерешительности он остановился посреди studio.
      - Эй, кис, - позвала Ёла. - Ну-ка: иди ко мне.
      Кот поглядел в ее сторону строго и серьезно.
      - Кис-кис, - звала Ёла шепотом.
      Но он дернул хвостом и ушел под шкаф. Тогда Ёла легла на спину, закрыла глаза и с наслаждением, сладко потянулась под одеялом. Она чувствовала, как счастье нежно щиплет ей сердце и грудь, и хотя не могла бы сказать, отчего, но твердо знала, что ей теперь так хорошо неспроста, и что теплая ее дрема, которая перебегает еще в ее теле, ее уют и покой значат в этом мире очень многое, в особенности же то, что так это с ней будет, вероятно, уже всегда и ничего другого у нее быть не должно и не может. В это утро, лежа у себя за шкафом в "келье", потягиваясь и улыбаясь про себя, Ёла знала наверняка, что она будет жить вечно.
      1989 * выскочкой (фр.) * - Ну, мой милый ** сколько угодно. * я буду очень рада видеть вас * - Приказ женщины! * Как ты находишь эту адскую комнату? ** Ужасна в самом деле. *** Мсье Гаспаров весьма любезен. * Я только хотел сказать, что люблю тебя (англ). * О, Серж! я и забыла о нем... Спасибо, мой милый! * это смешно. * само собой разумеется * pugna (лат.) - бой, битва; Pentethronica - ничего не значащее слово у Плавта, выдуманное хвастуном-солдатом, чтобы ошеломить своего собеседника.
      Пьесы _____________________________________________
      ЭРНСТ, ТЕОДОР, АМАДЕЙ
      Пьеса в трех действиях с эпилогом
      Посвящается Дмитрию Филатову
      Действующие лица:
      Принц Баварско-Биркенфельский Вильгельм Пий.
      Принцесса Шарлотта, его супруга.
      Эрнст Теодор Амадей Гофман, его друг.
      Шульц, статс-секретарь.
      Фрау Шульц, его супруга, советница при дворе принца.
      Лемке, первый министр.
      Вальдемар Форш, духовник принцессы.
      Слуги.
      Фрейлины.
      Гости.
      Действие происходит в резиденции принца.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      Сцена первая
      Кабинет п р и н ц а. Три стола: главный в центре, над ним на стене шпага. Два маленьких, слева и справа. М и н и с т р сидит за левым, с пером в руке. Входит Ш у л ь ц.
      Ш у л ь ц. Господин министр! Какая радость!
      М и н и с т р. Какая радость?
      Ш у л ь ц. К нам едет господин Гофман. Сегодня вечером он будет во дворце.
      М и н и с т р (отложив перо). Какой это Гофман? Юрист?
      Ш у л ь ц. Юрист, музыкант, поэт. Он - всё. Вы не можете его не знать.
      М и н и с т р. Я знаю. Но я не пойму, мой милейший господин Шульц, чему вы радуетесь. Вы мне сообщили это известие официально? Как секретарь его высочества? Или же просто, так сказать, из лучших чувств?
      Ш у л ь ц (слегка растерявшись). Я полагал, что вы должны быть осведомлены об этом. Господин Теодор - друг юности его высочества. Они не виделись десять лет. И вот принц - великий государь, а Гофман - прославленный сочинитель.
      М и н и с т р. Это трогательно. Каковы распоряжения его высочества?
      Ш у л ь ц. Но... ведь вы знаете принца. Он, вероятно, хочет, чтобы мы позаботились обо всем сами.
      М и н и с т р. Другими словами, распоряжений нет?
      Ш у л ь ц. Это не совсем так. Вчера, завершив дела, он просил, чтобы мы были наготове. Я думаю, это касается и вас тоже.
      М и н и с т р. Может быть, может быть. (Принимается опять за бумаги.) Что ж, я не отказываюсь. Я готов. Встречи, приемы, приветствия - это так весело. Молодежь должна веселиться. Если есть деньги. Деньги - эликсир молодости, когда они есть. А когда нет - философский камень. Сейчас посмотрим. (Листает гроссбух.) Итак, для приема нужны: свечи, факелы, почетный караул. Из пушек, я думаю, можно не палить. Колоколов тоже не надо.
      Ш у л ь ц. Пушки, колокола... Бог мой, мы его не хороним!
      М и н и с т р. Да, вы правы. Стол - ну, стол не моя забота.
      Ш у л ь ц. И потом - какой караул? Вы считаете, в этом есть необходимость?
      М и н и с т р. Я так заключил из ваших слов, что этот Гофман - важная персона.
      Ш у л ь ц. Вы разве не читали его? Я плакал над его "Щелкунчиком".
      М и н и с т р. Да, вещица занятная. Для детей. Это, конечно, не "Фауст", но...
      Ш у л ь ц. Гофман очень знаменит.
      М и н и с т р. Главное, принц его любит. Ведь он его любит?
      Ш у л ь ц (горячо). Конечно.
      М и н и с т р. Ну так вот. Значит, у нас все должно быть по правилам. Конечно, было бы лучше, если б его высочество распорядился сам. Но он так рассеян, наш принц. Что поделать: юность, юность!.. А бюджет, между тем, требует забот. В главной зале при полном свете нужно полтораста свечей. Так. Хватит и сотни. Двадцать факелов. Можно и без них, но это традиция. (Считает.) Караул, вы говорите, не требуется?
      Ш у л ь ц пожимает плечами. Идет к своему столу. Входит п р и н ц е с с а. Ш у л ь ц кланяется, еще не успев сесть. М и н и с т р с видимым трудом встает, чтобы отвесить в свой черед поклон.
      П р и н ц е с с а. Доброе утро, господа. Вильгельм еще не появлялся?
      М и н и с т р (вновь садясь). Принц, верно, завтракает, ваше высочество.
      П р и н ц е с с а. Нет. Мы завтракали вместе... (Шульцу, ласково.) Садитесь же, Шульц! Ведь это рабочий кабинет, к чему здесь церемонии.
      Ш у л ь ц поспешно садится.
      Вы слыхали, что сегодня у нас гости?
      М и н и с т р. Господин секретарь только что сообщил мне об этом, ваше высочество.
      П р и н ц е с с а. Фрау Гофман, говорят, очаровательная женщина.
      Ш у л ь ц (в замешательстве). Фрау Гофман?..
      П р и н ц е с с а. Ну да - супруга господина Амадея. Впрочем, это иначе и не могло быть. Ведь Гофман и сам, по слухам, большой умница.
      Ш у л ь ц. Я почему-то думал, что он холост.
      П р и н ц е с с а (улыбаясь). Ну что вы, Шульц. Разве настоящий мужчина может быть холост? И ведь он не так юн. А брак придает жизни устойчивость, прочность. Вы можете судить по себе.
      Ш у л ь ц. Да, конечно, ваше высочество. Хотя я не поэт...
      П р и н ц е с с а. Но вы же были артистом.
      Ш у л ь ц. О, это было так давно. И тогда я не был женат. Я играл героев-любовников - в комических пьесах. Я лазал в окно.
      П р и н ц е с с а. Вот видите: значит, я права. Семья остепеняет человека.
      М и н и с т р. Вне всяких сомнений, принцесса. Господину Шульцу это пошло на пользу - как и государственная служба.
      П р и н ц е с с а. Ну что ж, господа, не буду вам мешать. Когда прийдет Вильгельм, скажите ему, что я его искала.
      Уходит.
      М и н и с т р (ворчит). И вот они всегда так ищут друг друга. Юность, юность - да...
      Ш у л ь ц. Удивительно: Гофман - и вдруг женат...
      М и н и с т р. Да вы, господин Шульц, романтик. А между тем природа не любит исключений, будь ты хоть поэт, хоть сам Бог. Кстати, хотел вас спросить: где намерены поселиться на время визита наши господин Гофман с супругой?
      Ш у л ь ц. Где? Я полагаю - во дворце. Где же еще?
      М и н и с т р. Мне не кажется это столь очевидным. Комнаты для гостей сейчас пустуют, но... Впереди праздник. Ко двору прибудет много титулованных лиц: герцог Микаэль, Христиан фон Альтман - вы знаете сами. Принц всегда в таких случаях загодя давал распоряжения. Почему же в этот раз он смолчал? И принцесса тоже?
      Ш у л ь ц. Что вы имеете в виду?
      М и н и с т р (захлопнув книгу). А то, милейший господин Шульц, что Гофмана, вероятно, придется определить к вам.
      Ш у л ь ц (почти испуганно). Ко мне?!
      М и н и с т р. Именно. Фрау Шульц прекрасная хозяйка, и принцесса, мне думается, не зря помянула сейчас об этом.
      Ш у л ь ц. Вы... вы как-то странно толкуете ее слова. И всю ситуацию.
      М и н и с т р. Странно? Ничуть. Вы просто не умеете делать выводы.
      Ш у л ь ц. Но - это же смешно! Ведь он друг принца.
      М и н и с т р. Разумеется. И в этом-то все дело. Судите сами: к принцу приезжает его старинный друг. Принц не может поэтому прямо, так сказать, не обинуясь, дать некоторые, очевидные при таких обстоятельствах, распоряжения. Он только просит вас быть начеку. Что надлежит сделать вам? Очевидно, позаботиться о его друге. Не на постоялый же двор его теперь отправлять! И потом - ведь это большая честь приютить под своей крышей самого Гофмана. Разве не так?
      Ш у л ь ц. Позвольте. Но куда же? У меня дети... А мой дом - совсем не дворец.
      М и н и с т р. Уж наверное в нем сыщется лишняя комната-другая. А на бюджете это отразится самым наилучшим образом... Впрочем, вы можете уладить это с самим принцем, я думаю. Хотя я бы советовал вам проявить предупредительность в этом вопросе. Принца нужно избавлять от лишних хлопот. Вы знаете сами, как он это ценит.
      Ш у л ь ц (растерянно). Да... я знаю... однако...
      М и н и с т р. К сожалению, я не могу тут заменить вас. Но, смею вас уверить, в былые времена, до моего вдовства, мы с покойницей не раз оказывали подобные услуги двору. Вы же понимаете - наше государство маленькое, тут все должно быть просто, по-домашнему...
      Ш у л ь ц. Конечно, конечно. Но эти расходы - я не знаю, могу ли я позволить себе их.
      М и н и с т р. Какие же расходы? Господин Гофман, по всему судя, человек состоятельный, да и принц, конечно, не оставит вас своей заботой.
      Ш у л ь ц (без большой надежды). Пожалуй... Хотя...
      М и н и с т р. А мне, вы знаете, господин Шульц, такой странный сон нынче ночью привиделся. Как будто я беседую в Веймаре с советником Гете - я действительно видел его там как-то раз. И вот как будто берет он меня под локоть и так дружески говорит: "А помните, старина Лемке, как мы с вами в девяносто третьем ловили бабочек под Майнцем?" Проснулся я и думаю про себя: что за чепуха! Бабочки, Майнц... Ан вот, оказывается, и не совсем чепуха: сон-то в руку... Да что это с вами, в самом деле, дражайший герр Шульц? Совсем вы погрустнели. Вздор, вздор. Все будет хорошо, поверьте старику. Сейчас пойду, распоряжусь. (Встает кряхтя.) Всё уладим: свечи, факелы, караул. (Выходит).
      Ш у л ь ц (упавшим голосом). Да... караул...
      Сцена вторая
      Входят, говоря на ходу, п р и н ц и п р и н ц е с с а. Ш у л ь ц тотчас вскакивает, кланяется, следит за ними взглядом. Они на первых порах как будто не замечают его.
      П р и н ц е с с а (продолжая разговор). ...Я только хотела тебя предостеречь.
      П р и н ц (продолжая разговор). Спасибо. Но это совсем другое дело.
      П р и н ц е с с а. Ну почему же другое? Когда к нам ехал мой дядя, ты ведь сказал мне: "Лотхен, не жди слишком многого"?
      П р и н ц. Я имел в виду, что люди меняются.
      П р и н ц е с с а. И ты был прав. В детстве мне нравилась его сказка о рогатом зайце. А теперь это выглядело просто глупо.
      П р и н ц. Вот именно.
      П р и н ц е с с а. Ну?
      П р и н ц. Что - "ну"?
      П р и н ц е с с а. А Гофман, стало быть, не меняется?
      П р и н ц (морщась). Лотхен, мы уже это обсудили. (С досадой ворошит на столе бумаги, покамест, однако, не садясь за стол.) Вот ты увидишь, какой у него порядок во всем.
      П р и н ц е с с а (улыбаясь). Зато у тебя - как всегда всё кучей.
      Пауза. П р и н ц е с с а отходит к пустующему сейчас столу м и н и с т р а и присаживается на табурет в профиль к зрителям. П р и н ц рассеянно смотрит перед собой, перебирая бумаги.
      П р и н ц (вдруг, требовательно). Шульц?
      Ш у л ь ц (подражая ему, как бы в шутку) Принц?
      П р и н ц (тем временем забыв, что хотел сказать). Шульц. Я... Э-э... Я тут думал... э... э... (смотрит вверх, потом в сторону.)
      Ш у л ь ц. О приезде господина Теодора, ваше высочество?
      П р и н ц (удивленно, сразу очнувшись). Что? Нет. (Садится.) Покажи мне отчет о сиротском доме.
      Ш у л ь ц. Он у вас на столе, ваше высочество.
      П р и н ц. Почему у меня? Им занимался ты.
      Ш у л ь ц. Я окончил и положил его вам на подпись. Вон там, с краю. (Склоняется и показывает.) Вот он, ваше высочество.
      П р и н ц (увидел отчет. Очень мягко). Спасибо, Шульц.
      Ш у л ь ц (как бы шутя). Не за что, принц.
      Пауза. П р и н ц читает отчет.Ш у л ь ц стоит в ожидании. П р и н ц е с с а, улыбаясь, следит за ними.
      П р и н ц. Так. Длина одеял шесть футов девять дюймов. Зачем?
      Ш у л ь ц. Чтобы прикрыть ноги.
      П р и н ц (ледяным тоном, от которого Шульц съеживается). Давай посчитаем. (Придвигает к себе чистый лист бумаги, берет перо.) Сто сорок семь одеял. Умножить на девять. Равно... (Пишет, считает. Подняв взгляд.) Итак, лишних сто десять футов. При средней цене в тридцать пфеннингов за фут... (Морщится, бросает перо.) Ладно, вздор. Это не деньги. (Вздыхает.) Что еще?
      Ш у л ь ц. Еще... Еще? О чем? О сиротах?
      П р и н ц. С сиротами все ясно. Или ты думаешь, что у них все же следовало забрать эти девять дюймов? Ты это хотел сказать?
      Ш у л ь ц. Я? Нет. Я не... То есть, напротив, я...
      П р и н ц (следит за его смущением). Ну хорошо. Будем щедры. Текст указа готов?
      Ш у л ь ц поспешно подает ему другой лист. П р и н ц подписывает.
      Ну вот, сироты облагодетельствованы. (Вздыхает.) В ближайшее время все же придется соединить сиротский дом с моей прядильной мануфактурой. И они отработают свои дюймы. А то так и разориться недолго. Кстати, герцог подтвердил установленный мною налог на речные мосты и даже удовлетворился третьей частью дохода. Фон Альтман взбесится, когда узнает. У него половина купцов ездит по моей земле. Да, нужно не забыть сообщить это Лемке: это была его идея. Старик будет рад, как ты считаешь?
      Ш у л ь ц (уклончиво). Возможно.
      П р и н ц (сощурившись). Ты думаешь, что нет? По-твоему, он со мной хитрит?
      Ш у л ь ц. Господин министр не может забыть славы вашего покойного родителя.
      П р и н ц (философически). Что ж. Может быть. Князь и впрямь неплохо справлялся со своими делами. И никогда не бегал от забот. Слал рекрут в Англию и Польшу, учредил таможенный контроль на каждой тропке в лесу... Теперь это история. Однако ж без него - собственно, без его денег - я сейчас был бы тем, кого Маккьявели в своем трактате вежливо именует "частные лица"... Ну, мы отвлеклись. Что там дальше?
      Ш у л ь ц. Грамота монастыря Святых Угодников. Мне кажется...
      П р и н ц ( перебивает). Дай им все, что просят.
      Ш у л ь ц кланяется.
      И запомни: сей род не возьмешь ни постом, ни молитвой. А при случае от них может быть толк. Кстати, Шульц: ты веришь в Бога?
      Ш у л ь ц (осторожно). Я полагаю, ваше высочество, что это мое частное дело.
      П р и н ц (тем временем увлекся какой-то бумагой. Машинально). Да, конечно. Прости. Это я так, из любопытства... (Читает.) Ага. Донос. На тебя. Ты видел?
      Ш у л ь ц (с достоинством). Видел, ваше высочество.
      П р и н ц. И прочел?
      Ш у л ь ц (так же). Нет, ваше высочество. Внес в канцелярскую книгу и оставил до вашего рассмотрения.
      П р и н ц. Подпись: "Благонамеренный". Это кто, по-твоему?
      Ш у л ь ц. Не имею понятия, ваше высочество.
      П р и н ц. Тут, между прочим, сказано, что ты вольнодумец. Это хорошо. Жаль только, что в жизни это как-то мало заметно... (Откладывает лист.) Ну вот что: мне кажется, тебе все же не повредит беседа с отцом Вальдемаром. Исповедуйся ему... если, конечно, хочешь. А то он давно слоняется без дела. Что же касается доносов, то... гм, нужно в них навести порядок. Люди стараются - и всё зря. Следует учредить денежную премию за их работу.
      П р и н ц е с с а (возмущенно). Вильгельм!
      П р и н ц (улыбаясь). Что?
      П р и н ц е с с а. Что ты такое говоришь?
      П р и н ц. Что нужно вовремя платить гонорары.
      П р и н ц е с с а. Твой Гофман это бы одобрил?
      П р и н ц. Гофман? (Вдруг вскакивает с кресла и обходит стол.) Лотхен! Милая! Мы совсем забыли о тебе за делами. Иди ко мне, мое сердце! (Открывает объятья.)
      П р и н ц е с с а подходит к нему. Обнимаются.
      Шульц, ты свободен.
      Продолжают обниматься. Ш у л ь ц, поклонившись, идет к двери. В дверях сталкивается с В а л ь д е м а р о м Ф о р ш е м.
      Сцена третья
      Ф о р ш высок и худ. Сутана висит на нем, как на швабре. Широко улыбается, широко машет костлявыми руками; говорит быстро, взахлеб.
      Ф о р ш. Сколь редко доводится видеть рядом цветок и светило! И как радостно созерцать нежную лилию, овеянную ветром олимпийских высот, греющуюся в лучах солнца, коему следует уподобить нашего государя!
      П р и н ц (приподняв голову). А, святой отец! Вас только что искал Шульц. (Продолжает обнимать принцессу.)
      П р и н ц е с с а (пытаясь освободиться, тихо). Вильгельм! Неловко. При людях...
      П р и н ц. Ничего, им это нравится.
      Ф о р ш (с энтузиазмом). Не смущайтесь, ваше высочество! Ваш венценосный супруг глубоко прав. Любовь августейшей четы - залог прочности государства и благоденствия его граждан. С каким же чувством, кроме восхищения, может созерцать верный сын отечества даже самые пылкие свидетельства этой возвышенной взаимной страсти!
      П р и н ц, морщась, отпускает п р и н ц е с с у, идет к столу. Ш у л ь ц, принужденно улыбаясь, смотрит в пол.
      П р и н ц е с с а (оправляя платье). Разве любовь может быть залогом чего-либо, кроме любви, отец Вальдемар? Где же тут польза граждан, и к чему их восхищение?
      Ф о р ш. Что вы, ваше высочество! Ведь я разумел августейшую чету.
      П р и н ц е с с а. Я поняла, что вы говорите о нас с Вильгельмом. Конечно, если монарх семьянин...
      Ф о р ш (энергически трясет головой). Не в этом дело, принцесса! (С воодушевлением.) Государь не должен быть домовит, как поселянин или богатый житель города. Это излишне. Но есть особая домовитость, присущая только ему. Ведь двор - это, собственно, великий образец дома, каждого дома в государстве. Хозяйка дома - главная пружина домоводства, как государыня - главная пружина двора. Муж приобретает, жена все упорядочивает и устрояет. Вот где смысл семьи. Но семья лишь условие, тогда как любовь - электрический движитель, та сила, которая одушевляет властителя...
      П р и н ц (из-за стола). И под действием этой силы муж стремится как можно больше приобрести? Вы это имели в виду, святой отец?
      Ф о р ш (пылко). Золото и серебро - кровь государства, ваше высочество. (Достает из рукава сутаны сложенный вчетверо лист, расправляет его.) Вот я пишу здесь... (Читает.) "Медики знают, что если кровь застаивается в сердце или в голове, это приводит к слабости названных органов. Чем сильнее сердце, тем более щедро гонит оно кровь к внешним частям тела. Каждый член тела полнится тогда живым теплом и быстро и мощно стремит кровь назад к сердцу..."
      Ш у л ь ц (почтительно). Вы занялись анатомией, ваше преподобие?
      Ф о р ш (сбившись с мысли). Э... Нет... Я имел в виду нечто иное... (Ищет нужный абзац.) Ага, вот. (Читает.) "Сердце есть седалище духа, и ничто не придает ему столько сил, как любовь. Она воспламеняет его и делает вместе чувствительным и бесстрашным. Именно любовь должна охватить сердце властвующей персоны, дабы тем полней излились ее благодеяния на всех, подвластных ей. Любовь для владыки то же, что муза для поэта, что святой дух для пророка. Вспомним слова апостола: "Бог есть любовь".
      П р и н ц. Amen.
      Ш у л ь ц (набожно). Amen. (Быстро крестится.)
      П р и н ц е с с а (иронически). И вы пришли сообщить нам это, отец Вальдемар?
      Ф о р ш. Собственно, это лишь введение.
      П р и н ц (не без скуки). Есть и основная часть?
      Ф о р ш (с подъемом). Да.
      П р и н ц е с с а. Что это за листок вы читаете?
      Ф о р ш. Это мое сочинение.
      П р и н ц е с с а (в сторону). Еще один сочинитель. (Форшу.) Как оно называется?
      Ф о р ш (показывает лист, гордо). Вальдемар Форш, "Ключи от Рая".
      Ш у л ь ц (почтительно). Возвышенно звучит.
      Ф о р ш. Уже готова первая часть. Она толкует о государственном устройстве.
      П р и н ц. Причем здесь государственное устройство?
      Ф о р ш. Ваше высочество сейчас поймет. (Указывает на лист.) Я исхожу из того, что государь - художник, а страна - его творение.
      Ш у л ь ц (искренне). Это очень интересно.
      Ф о р ш. Некий версальский мечтатель - не будем называть имен - хотел сделать так, чтоб на столах его подданных каждый воскресный день стояла курица с рисом. Но не лучше ли править иначе, так, чтобы крестьянину кусок заплесневелого хлеба приходился по вкусу больше, чем жаркое в иных землях, и он благодарил господа за то, что родился в этой стране?
      П р и н ц е с с а (иронически). Браво.
      Ш у л ь ц (грустно). Но ведь жаркое вкусней заплесневелого хлеба...
      П р и н ц. Шульц прав. Как вы внушите свою мысль пейзанам, святой отец?
      Ф о р ш (сбившись). Э... Пейзанам?.. э...
      П р и н ц. Ну да - тем самым беднякам, которые будут жевать вместо курицы черствую корку.
      Ф о р ш. Но им ничего не нужно внушать. Они должны видеть свет истины, исходящий от трона. А так как всякий человек в свою очередь есть истина - но только в потенции, как бы в спящем или спрятанном виде, - то это зрелище разбудит всех. Уподобим государя часам на башне...
      П р и н ц. Гм. Не самое завидное положение.
      Ф о р ш. ...или петуху, возвещающему восход. Или, наконец, самому солнцу в планетной системе, о чем я уже говорил. Но продолжаю. (Оживившись.) Мне кажется, беда наших государств в том, что они мало заметны.
      П р и н ц (про себя). Спасибо, что они вообще есть.
      Ф о р ш. Скромность порой вредна. Нужно, чтобы государство было зримо во всем, чтобы каждый был отмечен как его гражданин. Не ввести ли мундиры и знаки отличия для всех? (Взмахивает рукой.) Ведь что есть орден? Блуждающий огнь, падающая звезда! Кто отрицает подобные вещи, не знает важной черты человеческой души. (Покосившись на Шульца.) Заслуженные хозяйки дома могли бы тоже получить почетный знак на фартук.
      П р и н ц е с с а (со смехом.). Прелестно.
      Ш у л ь ц. Вы намекаете на мою жену?
      П р и н ц. Вздор!
      П р и н ц е с с а (тихо). А гонорар за донос лучше?
      П р и н ц (тихо). Прекрати.
      Ф о р ш (слегка обидевшись). Конечно, тот, кто, вооружась историческими знаниями, поспешит возразить мне, вовсе не понял, о чем я говорю и на чем стою; для него мои слова - тарабарщина.
      П р и н ц (зевнув). Дорогой Форш... то есть я хотел сказать - ваше преподобие. Сейчас у меня нет возможности ознакомиться с вашим проектом... Ведь это проект, я правильно понял?