Чья-то рука, порхнув тенью по стене, легла ему на плечо, и Кис, вздрогнув, обернулся. Света стояла рядом с ним.
      - Они славные. Да? - спросила она тихо, с интересом глядя ему в глаза. Руку с плеча его она пока не снимала и даже слегка погладила (или ущипнула) его кончиками пальцев, так что Кис, не зная, что сказать ей, мгновение молчал под ее взглядом.
      - А... да, - промямлил он наконец, сообразив, в чем было дело. Он перевел дух. Света подошла взглянуть, что именно рассматривал он на стенке, и ему не сразу пришло в голову, что он уже добрых пять минут изучает свадебную карточку ее родителей, старую, с желтыми пятнами по краям и теми вензелями, которыми принято было тогда украшать фотографические портреты.
      - Кис, хочешь вина? - спросила Света весело. Растерянность Киса забавляла ее. Кис нахмурился, все еще с трудом освобождаясь от своих мыслей, но тут взгляд его вдруг странно блеснул: как-то невольно в очередной раз заметил он открытое платье Светы, и мгновенное чувство гадливости дрогнуло в его лице. Света, прищурив глаза, следила за ним. К возвращению блудного Киса она отнеслась с особым радушием и теперь не упустила из виду эту перемену в его взгляде.
      - Пойдем, - решительно сказала она, беря голой рукой его руку, и потянула его следом за собою к столу. Кис подчинился.
      Оказалось, что в гостиной за то время, пока Кис рассматривал обстановку и фотографию на стене, начал складываться уже новый разговор и, как с удивлением обнаружил теперь Кис, центром этого разговора был Гарик. Сев на стул возле стола и очень прямо держа плечи, он отвечал что-то Пату с той снисходительной строгостью на лице, очевидно, почерпнутой им у кого-нибудь из старших офицеров, которую Кис хорошо знал и помнил даже по своим двум-трем случайным опытам общения с военными. Это рассмешило Киса. Особенная типичность Гарика показалась ему странно-уместной в его новом укладе чувств и, подойдя вплотную к столу, он стал слушать с искренним любопытством, чт( именно говорил всем Гарик. Сам Кис в глубине души всегда боялся армии. Но благодаря здоровью, в нужной степени шаткому еще с детства, он уже давно привык рассчитывать в душе на белый билет и потому в первый миг удивился вниманию, с которым все слушали Гарика. Пат, Лёнчик и даже Тристан, оставивший ради этого на время свой флирт с Ирой, обступили его, и, похоже было, один только Гаспаров еще сидел в стороне со скучающим видом, истоки которого, вероятно, следовало искать в тех же расчетах, что и у Киса.
      Впрочем, как стало ясно с первых же слов, по своей военной специальности Гарик был сапер. Это заинтересовало всех уже бескорыстно, девочки тоже приготовились слушать, и, как отметил про себя Кис, Маша была довольна разговором.
      - Ну, это зависит от проволоки, - говорил Гарик Пату, что-то ему разъясняя, но, должно быть, заботясь о том, чтобы это было понятно всем. - И кроме того там есть такая метка, если ты видел.
      - Там... нам на полигоне показывали, - сказал Пат, усмехаясь.
      - А, вы были на полигоне? - Гарик значительно кивнул, не меняя положения плеч, и в раздумьи постучал двумя пальцами по столу, отыскивая ход разговора. Кис, подняв брови, неторопливо рассматривал в упор его лицо, дотошно выбритое и совсем бледное, если не считать красного ободка на ушах, вероятно, отмороженных нынешней зимой где-нибудь во время учений. Но именно эти ободки и особенно острые, выскобленные скулы Гарика предстали теперь Кису в перспективе его памяти так, будто он знал о них всегда (как он, конечно, знал всегда о существовании Маши) и сейчас только удостоверился в их реальности.
      - Этот вот танкист, - сказал между тем Пат, указывая глазами на Тристана. Ему не очень нравился тон и взгляд Гарика, и он постарался отвести его от себя, тоже подпустив для этого в голос нотку-другую снисходительности.
      - Почему танкист?
      - Да... ну это... нам позволили БМП поводить, - сказал Тристан небрежно и как бы нехотя, вдруг в самом деле устыдившись того, что он умел водить БМП. Раньше, однако ж, ему это нравилось. В разговоре с Гариком он (правда, как и все) чрезмерно выпячивал "ну" и "это", что шло вразрез с его общей манерой речи, и теперь, поймав на себе взгляд Киса, он недовольно нахмурил лоб и даже снял с носа очки - для того как бы, чтобы протереть в них стекла. Кис, впрочем, мало обратил на него внимания.
      - Скажи: а тебе самому не случалось как-нибудь... подорваться на мине? - неожиданнно-громко спросил он вдруг Гарика, остановившись перед ним и скрестив на груди руки. Он слышал, что Гарик говорил всем "ты", и ему даже в голову не пришло, что следовало отвечать "вы" или, по крайней мере, избегать, как это делали все, прямого обращения. Гарик действительно был здесь старше всех лет на семь-восемь. Между тем положение Киса, на его собственный взгляд, вполне уравнивало его с Гариком в правах, да он к тому же еще отнюдь не хотел быть во всем вежлив. Собственно, он не предполагал сказать и дерзость. Но теперь, когда это вышло само собой, он ощутил в себе как бы толчок свободы, ему стало вдруг странно-легко, почти весело, и он уже нарочно усмехнулся Гарику в глаза, глядя на него с прежним искренним любопытством и ожидая с усмешкой, что тот скажет в ответ. Все тотчас повернули к нему головы, он увидел испуганный взгляд Маши, но это было не то, что могло его теперь остановить. Он перешел в душе своей край, за которым полюс( чувств перестали быть различимы, и теперь был уверен, что имеет все основания вести себя так, как это ему только заблагорассудится. Гарик тоже слегка улыбнулся и покраснел. Он, как и все здесь, вероятно, знал причину кисовой желчи, но именно поэтому задет ею не был и только постарался ничем не нарушить принятый им на себя степенный и сосредоточенный вид. Ответил он Кису почти приветливо, пропустив ради этого мимо ушей всю обидную сторону его вопроса:
      - Мне - нет. Вот командир части у нас считай что без руки ходит. Но это было дело, он за него подполковника получил... Что, рассказать?
      Все стали просить его, чтобы он рассказал. Он сразу согласился, однако Кис не стал его слушать. Проворчав себе под нос: "Pentethronica pugna!"* и в очередной раз мрачно насладившись про себя этим плодом собственной эрудиции, он шагнул к столу, быстро налил и выпил подряд один за другим два полных бокала вина (на столе был и коньяк, но Кис решил, что это уже будет ему слишком), после чего повернулся и пошел вон из гостиной, нимало не заботясь о том, что скажут за его спиной. Гарик посмотрел ему вслед с сожалением.
      Кис, впрочем, не думал пока уходить совсем. Короткая стычка с Гариком его возбудила, он был почему-то доволен собой и, чувствуя прилив сил и одновременно отступление прежних, назойливых мыслей, сразу смешавшихся у него в голове от вина, он вначале умылся в ванной (ему еще с самого балкона хотелось почему-то особенно вымыть руки), потом оглядел себя в зеркале и, найдя, что, вопреки ожиданиям, вид его был самый кроткий, разве лишь слегка насупленный, отправился на кухню с достойной целью вернуть себе в одиночестве должный порядок чувств. Он и в самом деле плохо знал теперь, что ему думать или делать.
      На кухне было темно. Свечу свою Кис оставил в гостиной, на подносе среди других свечей, но зажигать верхний свет не стал и, нашарив впотьмах табурет, сел посреди кухни, бессильно разъехавшись локтем по скользкой белой поверхности кухонного стола. Глаза его быстро свыклись с тьмою. Собственно, настоящей темноты не было: была уже почти полночь, и луна, перейдя зенит, теперь ярко светила в лес и на улицу за окном. Прямой луч ее падал отвесно сквозь стекло и краем задевал угол стола, за которым сидел Кис, туманным бликом отбиваясь в пластике. Кис был рад, что остался один. Ни говорить, ни особенно думать он не хотел, от выпитого вина голова его приятно кружилась, и он недвижно сидел, упершись ладонью в лоб и глядя перед собой на подоконник, тоже весь залитый сквозь ребристое стекло лунным серым светом. Вскоре едва приметные звуки, обычные спутники домашнего уединения, дали ему о себе знать. Протекал кран, роняя по временам тяжелые капли на дно мойки, где-то в углу, на холодильнике, тикали часы, и Кис, различив их тиканье, принялся мысленно подбирать ритм, в который можно было бы вплести их ход. Так прошло некоторое время. Внезапно дверь скрипнула, Кис поднял голову. Но это опять была Света.
      - Кис, чай пить, - позвала она с порога. - Что ты сидишь в темноте?
      - А... уже все пьют? - пробормотал Кис рассеянно. Оказалось, что голос его успел охрипнуть от молчания, и он слегка откашлялся, приглядываясь во тьме к ней.
      - Садятся; идешь? - она перешла порог и, остановясь в двух шагах от него, тоже с видимым любопытством рассматривала ленивую позу Киса на фоне тронутого луною окна.
      - Э, да ну их, - сказал Кис угрюмо. - Мне, собственно, и здесь хорошо.
      Света прикрыла за собою дверь и теперь стояла почти над ним, глядя на него сверху вниз как бы в раздумье.
      - У тебя здесь уютно, - признала она затем, наклонив голову.
      Кис усмехнулся ее тону, тоже кивнул и покойно указал ей рукой на свободный табурет по ту сторону от стола. Света села, попав краем туфли в лунный ромб на полу. Некоторое время оба молчали.
      - Кисонька, - позвала она чуть погодя, странно изменив вдруг голос. Скажи: тебе очень плохо?
      В темноте было видно, как Кис дернул плечом.
      - Н-не знаю, - проговорил он с усилием. - Скорее... страшно.
      - Страшно? чего?
      В этот раз Кис не ответил. Медленно и устало, сколько позволяла ему тьма, он еще раз оглядел ее всю и в свой черед негромко осведомился:
      - Ты почему переоделась?
      Действительно: вечернее открытое платье Светы исчезло, теперь на ней был мягкий батник с поясом и вельветовые мягкие брюки. Света скривила губу.
      - Наверно, мне стало холодно, - небрежно сообщила она, прямо глядя в глаза ему. - А что? ведь тебе же не нравятся голые девочки?
      Кис уперся локтем в середину стола и положил голову на руку.
      - Слушай, - сказал он вдруг. - Ты кого-нибудь любишь? Только я это правду спрашиваю, шутки в сторону. Можешь не отвечать.
      - Если да?
      - А то, - Кис говорил очень тихо, но отчетливо и так, словно сам слушал свои слова. - То, что мне кажется, будто вы что-то другое под этим понимаете. Не то, что мы. - Он не сказал, что значило это "мы" и "вы", но Света поняла его. Она опустила глаза.
      - Почему ты об этом у Орловской не спросишь? - спросила она принужденно.
      - Ёлку? Да ну. Как-то при Пате... да и вообще. - Кис замялся.
      - Так без Пата. А заметил, да? Ведь он же ей не муж; но все равно скука, - Света вздохнула.
      Однако от этих ее слов что-то вдруг словно толкнулось внутри Киса.
      - Вот! вот это самое! - заговорил он быстро и горячо и даже привскочил слегка на своем месте. - И ты же еще сама это видишь и говоришь! Но тогда в чем смысл? Ведь разве вы не... не для этого всё делаете?
      - Для чего: "для этого"? - Света с искренним удивлением, подняв брови, смотрела на него.
      - Да вот: чтобы мужа себе... м-м... заполучить. Нет?
      - Ну ты еще скажи, что мы трахаемся для детей, - сказала Света цинически, усмехаясь одними губами. Странная пустота мелькнула в ее глазах, и Кис даже осекся, заметив отрешенное и бледное в лунном свете лицо ее. - Нет, не для этого, - заключила она твердо, словно оборвав себя.
      - Хотя бы в конечном счете...
      - И в конечном нет.
      - Тогда для чего же? - тоскливо протянул Кис, сразу присмирев.
      - Откуда я знаю? - Света тряхнула головой и поднялась на ноги. - Ладно, я пошла, - сказала она быстро, глядя мимо него. - Приходи чай пить.
      Дверь закрылась за ней, и Кис снова остался один. Оживление его исчезло. Он чувствовал сильную усталость и пустоту и впервые за весь вечер понял вдруг, что он несчастлив. Эта мысль удивила его. Раньше он никогда не думал о себе так и даже наоборот был убежден в том, что счастье его ему еще предстоит - вопреки даже тому, что происходило с ним сегодня на балконе. Прежняя жизнь представлялась ему почти не ограниченной будущим, он привык видеть, что мир вокруг него был всегда благосклонен к нему и легко поддавался на те мелкие ухищрения, которые Кис пускал в ход в случае неудачи. Но теперь все изменилось. И, устремив взгляд и ум свой в одну точку, Кис понимал и видел, что не ошибся сегодня, отвечая Свете; что его злость, та злость на Машу, которую он пережил четверть часа назад в гостиной, стоя перед старой свадебной карточкой светиных родителей в углу на стене, на самом деле была не злость, а страх, и этот страх был обращен к тайному смыслу его, Киса, бытия, ибо он, Кис, теперь знал точно (или так, может быть, только казалось ему), что все почти в его жизни уже совершилось, и ему и впрямь больше нечего было делать здесь...
      Вдруг он застыл, прислушиваясь. Где-то в коридоре, за дверью, скрипнула половица, стали явственны легкие шаги, и тотчас бесшумно распахнулась и захлопнулась входная дверь, тихо щелкнув автоматическим замком. Кис вскочил.
      Крадучись прошел он в переднюю, замер на миг, слушая гомон голосов в гостиной что-то бурно и весело обсуждали - и, прошмыгнув мимо поворота, оказался на пороге, возле входной двери. Секунду он рассматривал замок, примериваясь к его устройству, потом повернул его, отпахнул дверь и выглянул на площадку.
      Шаги - как он и думал. Кто-то быстро и тихо шел по лестнице вверх, миновав второй этаж и сверток на третий. Еще мгновение - и шаги стали глуше и выше: четвертый... Шаги стихли. Один миг тишина была полной. Потом что-то стукнуло, и Кис услыхал короткий уверенный звон - словно дробь в будильнике. Он не стал дожидаться продолжения.
      Наморщив в усмешке рот и зачем-то кивнув самому себе головою, он закрыл дверь, повернулся и побрел из прихожей на кухню, уже более ни от кого не таясь и даже придавив по дороге ту самую половицу, которая теперь лишь сухо треснула под его ногой. Он не добрался до поворота.
      - А, Кис! ты здесь, - сказала Света весело, выглядывая из комнаты в коридор. Тотчас за спиной ее в гостиной гулко ударили стенные часы: било полночь. В голосе ее не осталось и следа от их лунного разговора на кухне, но не это заняло вдруг Киса. Странно, но Кис, рассматривая давеча обстановку гостиной, не заметил ходики на стене и теперь удивленно смотрел мимо Светы, слушая хриплые и округлые удары. - Иди сюда! - Света засмеялась. - Тут к тебе с консультацией: говорят, ты единственный специалист.
      - Что такое? Кто специалист? Я? - переспрашивал Кис, как бы очнувшись и сразу ощутив в себе прежнее веселое раздражение. Он вошел в комнату и оглядел всех. - Что: небось мину тут без меня отыскали, а?
      Лёнчика, как он и думал, в гостиной не было.
      - Брось, Кис, не ершись! - крикнул ему Пат из угла. - Тут идея.
      - Да? - сказал Кис. - Так это не ко мне. Я слаб в умозрении. - Он чувствовал приток смеха и злости и развязно смотрел кругом. - Ну? в чем дело?
      Под общий шум Ёла и Света, смеясь, растолковали ему, в чем было дело. Оказалось, что когда Кис ушел на кухню, все стали придумывать, чем занять время после чая. Хотели сыграть в "пети-жё" и в "кис-мяу".
      - Ну, тут я точно мастер, - встрял Кис.
      - Помолчи! Так вот...
      ...Потом вздумали - в "чорт пришел" (Кис насторожился). Но тут кто-то предложил вызвать духов.
      - Ведь ты у нас главный спирит? ты, - подытожила Света. - Не отпирайся. Ёлка уже созналась, так что все путем. Блюдечко у меня есть. Ну? что там еще нужно?
      Затея необыкновенно понравилась Кису.
      - Духов? - переспросил он. - А-га. Сейчас, погоди. Я тебе полный дом напущу, не соскучишься... Так: тащи ватман.
      Ватман быстро нашелся в кабинете светиного отца. Кис, тотчас открыв в себе вдохновенный дар медиума (он и впрямь одушевился, так как и всегда вообще оживлялся легко), как видно, не шутя взял устройство сеанса в свои руки, и дело закипело. Чашки, бутылки и горячий еще электрический самовар с заварником "на воздусях" были изгнаны им со стола презрительным жестом. На место их он растянул трубчатый лист и, использовав круглый поднос вместо циркуля, стал обводить сизым фломастером круг, пыхтя и лавируя между свечами. Свечи, уже догоравшие, лили вокруг себя талый парафин, пламя было высоким, и Кис опалил в нем свой белый манжет. Круг вышел несколько кривой, зато просторный.
      - Это что еще? - спросила Ёла, когда Кис, начертав вдоль окружности алфавит и старательно выведя в верхних углах крупные "здравствуйте" и "до свидания", а в нижних "да" и "нет", стал под "нет" рисовать гроб.
      - "Это, может быть, кажется несколько странным и глупым - вести разговор с трупом", - заунывно пояснил Кис, отметив ритм удлинением гласных. - Но уж если труп, то и гроб.
      - Почему - с трупом? - уточнила Ёла. - С духом; или с душой?
      - С мертвой, - сказал Тристан, менее всех здесь веривший в успех предприятия. Он скептически следил за действиями Киса.
      - О, так давайте Гоголя вызовем, - предложила вдруг Ира, по своему обыкновению молчавшая до сих пор.
      - Хм, да? Гоголя? - сказал Кис. - Я-то думал - Толстого, - он подмигнул Гаспарову.
      - Ой, да ну! Он уже в школе задрал, - поддержала Иру Света. - Гоголь лучше.
      Оказалось, что и другие держались того же мнения.
      - Вообще-то правильней гадать на Рождество, - заметил Гаспаров, который тоже понимал толк в спиритизме: прежде он умолчал об этом, а теперь был несколько уязвлен монополией Киса. Кис, впрочем, делал все верно, так что придраться к нему было бы нелегко.
      - А сейчас - грех? - любознательно осведомилась Ёла, слегка улыбаясь Гаспарову. Гаспаров кивнул.
      - Так зато интересней, - тихо проговорила Маша. Она сидела неподалеку от Гарика и темным взглядом следила за Кисом.
      - И то! - обрадовался Кис. На миг он обратил к ней свое лицо, багровое в свечном зареве, и подмигнул, усмехаясь. - Потешим беса! - Он быстро пририсовал к гробу шестиконечный могильный крест и отступил, любуясь кругом. - Сойдет, - решил он. - Теперь блюдце.
      Света отправилась было на кухню.
      - Плохонькое бери! - крикнул Кис ей вслед. - Его коптить надо...
      - Зачем коптить? - спросила Ёла.
      - Не знаю, - сказал Кис. - А ты что ж: никогда раньше не гадала?
      - Так - нет.
      - Ведь я тебе рассказывал... впрочем, сама увидишь. Да: а стол-то клееный?
      Проворно присев, Кис полез под стол - так точно, как раньше Тристан, когда готовил музыку.
      - На винтах, - сообщил он печально. - Ну - н(чего делать. Авось как-нибудь устроится... - Он выбрался из-под стола и, ухватив его руками за край, кивнул Гарику: - Давай его куда-нибудь... да вот хоть под люстру. Тут человека три сядет.
      - Ты колени отряхни, - сказала Ёла сочувственно.
      - Ага, спасибо... Так! - командовал он, когда Света возвратилась из кухни с тонким фарфоровым блюдцем в руках, легким и удобным, но действительно старым. - Теперь - теперь гасите свечи. Нужно, чтобы осталась одна.
      Приказание было поспешно выполнено, и гостиная погрузилась в тьму. Лунный свет проникал сквозь шторы, но скорее давал о себе знать, чем освещал что-либо. Одинокое пламя на краю стола бросало вокруг тяжкие тени, шевелившиеся от дыхания, однако все замерли, глядя, как Кис, взяв блюдце в руки, вначале подержал его над огнем, потом сажей отметил треугольник на краю его и, наконец, осторожно положил его в центр круга, дном вверх.
      - Поехали, - сказал Кис. - Ну, кого зовем? Гоголя?
      Касаясь друг друга ладонями, все протянули руки к блюдцу, причем у девочек - и особенно у Маши - пальцы заметно тряслись. В стороне остались лишь Тристан и Гарик, следивший за событиями без интереса, хотя и без скепсиса.
      - Думаешь, не поедет? - спросил его Пат, обернувшись.
      - Поедет, - Гарик нахмурил лоб. - Да мы гадали как-то в училище...
      - Горяченькое, - сказал Кис, стукнув пальцем по дну. - Ничего, сейчас простынет... Ну? Зовем?
      - Зовем, - одними губами повторила Маша; она смотрела на крест.
      - Зови ты, - велела Кису Ёла. Он кивнул, тоже уже чувствуя волнение. Голос его пресекся. Все молча ждали.
      - Дух Николая Васильевича Гоголя, слышите ли Вы нас? - в мертвой тишине воззвал наконец Кис, сам удивившись строгости своего тона. - Если слышите - ответьте...
      Он хотел еще что-то добавить (в особенности потому, что от его слов Света тихонько прыснула), но в этот миг блюдечко, дрогнув, отъехало от середины стола и с странным грохотом, производимым, вероятно, неровностями древесины, поползло вниз, к "да". Все разом вскрикнули или вздохнули облегченно и поспешно заёрзали на своих местах, следуя рукой за блюдцем.
      - Теперь спрашивайте, - сказал Кис тоном мастера, настроившего приемник.
      Однако первое оживление сменилось замешательством. Все неловко поглядывали друг на друга, смущенно улыбаясь.
      - О чем говорить? - спросила Света Киса, который из всех один сохранял самоуверенный и покойный вид, как то, впрочем, и следовало медиуму, и был, так сказать, в своей тарелке.
      - О чем хочешь, конечно, - заверил ее Пат внушительно. - Он тут же хихикнул: - Мертвые - они знатоки секретов. Всё разболтают, имей в виду.
      - Нет, верно? - спросила Света.
      Блюдечко между тем, указав "да", вернулось с прежним грохотом назад, к своему месту.
      - Еще бы, - сказал Кис. - Только спроси... Николай Васильевич! уточнил он на всякий случай, - хотите ли Вы разговаривать с нами? - Это была установленная формула спиритического контакта, которую Кис почитал важной всегда и теперь тоже решил пустить в ход. Блюдце вновь съездило к "да" и обратно.
      - Ну вот, теперь все в порядке, - удовлетворенно кивнул Кис.
      - Николай Васильевич, а есть Бог? - спросила вдруг Ёла очень тихо и серьезно.
      Блюдце помедлило, потом двинулось к "Б" и стало ездить по кругу, тычась острием треугольника в разные буквы.
      - Б-О-Г-Ъ-Ж-И-В-Ъ, - прочитал Пат. - Бог жив! - прибавил он весело. Ясно вам?
      - А Вы? - ляпнула вдруг бесцеремонная Света, скривив усмешку.
      - Ты чт(? - обиделся за Гоголя Кис. - Нашла что спросить...
      - Я-М-Ё-Р-Т-В-Ъ, - смиренно отвечало блюдце.
      - Он так и будет... с ерами? - спросила тихонько Маша.
      - Нужно было "" написать, - сказал Кис. - И "i".
      - Скажите, Николай Васильевич: и ад тоже есть? - спросила опять Ёла.
      - Е-С-Т-Ь-П-Л-О-Х-О-Г-Р-Е-Х-А-М-Ъ, - был ответ.
      - "...грешника", наверно, - предположил Пат.
      - Он у вас почти не заговаривается, - заметил Гарик, следивший за блюдцем с возраставшим интересом.
      - А у вас жмуры так же болтали? - полюбопытствовал со смехом Пат.
      - Жмуры? А, да, - Гарик, которому слово и тон Пата не понравились ( чего тот, к слову же, и хотел), слегка нахмурил брови.
      - Ну, это обычное дело, - вмешался великодушный Кис. - Он к тому же мало еще говорил. - Ему неожиданно пришлось по вкусу то, что он тут как бы защищает Гарика от Пата. Но блюдце вдруг сорвалось с места и стало чертить по столу с шумом круги, нигде не останавливаясь.
      - Это что еще? - спросила Ёла. Маша устала держать руку на блюдце и, вздохнув, отпустила его.
      - Ему скучно, должно быть, - решил Пат. - Вы ведь ничего не спрашиваете.
      - Ты вот и спроси, - сказала Света. - Развыступался... - Было похоже, он в самом деле раздразил ее.
      - Я? пожалуйста. Николай Васильевич! - ту же громко и радостно объявил Пат. - Скажите нам: за кого первого из нас, здесь присутствующих, выйдет замуж раба божия Светлана?
      - Ты козел, - обозлилась Света. Глаза ее сверкнули, однако ж она внимательно следила за блюдцем.
      - Д-У-Р-А-В-Ы-Д-Е-Т-З-А-Д-У-Р-А-К-А, - отчеканило блюдце, взяв почему-то "Д" и "Р" из слова "здравствуйте". К середине фразы все уже хорошо поняли смысл, но рассмеялся в конце, очень довольный, один только Пат.
      - Это, впрочем, нельзя назвать мертвецким секретом, - посетовал он сокрушенно.
      - Что это он на меня? - спросила Света обидчиво. Она посмотрела на Пата. - Это ты, наверно? Нарочно, да?
      - Что: "нарочно"? - отперся Пат. - Я-то знаю, что "выйдет" через "Й" пишется. Ты бы лучше к нему не приставала, жив он или нет, вот что.
      - Да тут и все знают, - сказал Тристан, который тоже почему-то был взволнован ответом и теперь встал за спиною Иры, вглядываясь близоруко в лист. Он даже поправил очки. - Странно, что он "Й" пропустил, - добавил он.
      - А-га! - обрадовался Кис, через плечо взглянув на него. - Подвоха ищем? хе-хе.
      - Ну, положим, это тоже еще не довод, - говорил рационалист-Тристан задумчиво. - Впрочем, чорт... Я, может быть, и подержусь... потом.
      - Слушай, Кис! а его можно спросить, чт( он там пишет? - спросила Ёла, подняв от блюдца глаза.
      - Во, моя школа! - Кис подмигнул ей. - Я как раз хотел... - Он опять накинул руки на блюдце.
      Но, к удивлению их, блюдце не стало ждать вопроса. Быстро и легко, двинувшись от центра круга к "Л", оно заскользило от буквы к букве, почти не производя в этот раз прежнего шума, и, как показалось Кису, выбирало кратчайший путь так, словно чувствовало общую усталость. Руки у всех, кроме него, и впрямь затекли, и на некоторое время в гостиной воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь шорохом фарфора по ватману.
      - "Лента жизни потеряна мною в далеком прошлом, - внятно и быстро чертило блюдце. - А было ли оно таким как думается мне сейчас а знаю ли я в самом деле все то что было тогда со мной".
      Блюдце замерло. Чувствуя странный холод, все молча ждали, недвижно глядя на лист. Внезапно свеча треснула, струйка парафина скатилась из-под фитиля, и огонь, усилившись, поднялся вверх тонким дрожащим клином.
      - Я идиот, - сказал Кис тихо. - Я забыл написать знаки препинания. Николай Васильевич! - вскрикнул тотчас он. - Что это? чт( Вы диктуете?
      - "Прощальная повесть", - отвечал Гоголь безмолвно.
      Стрекот ходиков вновь перешел в сухой шорох и хрип, и тотчас гулко ударило первый час ночи. Никто не шевелился. Давно остывшее блюдце стояло уже опять посреди круга, но даже Пат притих, понимая смысл минуты.
      - Господи, неужели это правда? - прошептала наконец едва слышно Света. Маша удивленно поглядела на нее.
      - Но... скажите... - Голос Киса сорвался, и все словно стеснилось в нем. - Скажите: Вы можете продиктовать ее всю?
      - "Дело очень трудное", - медленно начертило блюдце. Казалось, оно отяжелело вновь и почему-то опять стало выезжать за круг, временами останавливаясь как бы в раздумье.
      - Я... я больше не хочу, - сказала Света.
      - Давай я вместо тебя сяду, - предложил Тристан. Он проворно поместился на ее место, протягивая руки к блюдцу.
      - Опыт перед лицом чуда, - тихонько сказал ему Пат, осклабившись.
      - Николай Васильевич! - очень раздельно и громко, словно отстраняя всех и потому даже не рассчитав про себя силу голоса, проговорил вдруг Гаспаров. - Николай Васильевич! не могли бы Вы посоветовать мне что-нибудь?
      Все удивленно повернули к нему головы и более всех задрал брови Кис, никак не ожидавший, по крайней мере теперь, с его стороны демарша. А между тем было видно, что Гаспаров давно готовился в душе и что он что-то вложил в свой вопрос, чего Кис не знал, но почувствовал и даже бог знает отчего - испугался за Гаспарова. Блюдце тотчас дрогнуло. Провернувшись под пальцами на своем месте, оно сразу нацелило в нужную сторону треугольный пик и, рывком подъехав к кромке круга, указало "П".
      - П-О-Ц-Е-Л-У-Й-П-И... - одна за другой быстро выстроились буквы.
      - "поцелуйпи"... - пробормотал себе под нос Пат. - Что бы это?... Он вдруг смолк.
      - З-Д-У-П-О-Д-Р-У-Ж-К-Е. - Блюдце отъехало от "Е" и замерло посреди листа в центре.
      Одно мгновение в гостиной была та тишина, которую рождает лишь необходимость принять что-либо, не только не сообразное времени и месту, но прямо отталкивающее, враждебное им. В следующий миг Света закатилась беззвучным хохотом, Гаспаров отпрянул от стола, а Кис, дико вытаращившись на него, приоткрыл рот.
      - Вот тебе и три "П"! - выговорил он почти невольно, кругля глаза.
      Красный и весь взмокший от стыда Гаспаров поднялся на ноги.
      - Что ты? - спросил его удивленно Пат. - Он же любя...
      - Я больше не буду гадать, - сказал Гаспаров и, ни на кого не глядя, пошел вон, к двери. Ёла догнала его. За столом начался переполох. Все побросали блюдце и, повернувшись либо привскочив на своих местах, вытягивали шеи и говорили наперебой ту общую неразбериху, которая легче всего гасит конфуз. Гаспаров остановился.
      - Николай Васильевич! - бормотал тем временем над блюдцем Кис, стараясь хоть отчасти спасти положение. - Вы хотите еще что-нибудь сказать нам?
      Блюдце не двигалось.
      - Николай Васильевич, Вы здесь? - повторил он с надеждой: он готовился отпустить руки (блюдце теперь держал лишь он один и Маша). Однако вновь мертвая жизнь толкнулась под его пальцами. Блюдце словно дернули изнутри, оно повернуло пик и заметалось по буквам.
      - В-А-С-Ж-Д-Ё-Т-А-Д, - прочитал Кис, впервые заметив, что еры исчезли сами собой из речи Гоголя. - Ад? Почему, Николай Васильевич? - тускло спросил он. Но блюдце теперь, вероятно, уже было глухо к его вопросам. С прежним или даже б(льшим еще грохотом, странно усилившимся в общей суете, сновало оно туда-сюда, твердя лишь:
      - А-Д-А-Д-А-Д-А-Д-А-Д...
      - Николай Васильевич, простите нас! - взмолился, сам не зная зачем, Кис. Блюдце сделало круг и вдруг отъехало вниз, к гробу. Больше оно не шевелилось. Минуту спустя Кис и Маша, не сговариваясь, отняли от него руки и тогда только посмотрели кругом.
      В гостиной между тем все уже пришло в надлежащий порядок. Гаспарова просто и скоро утешили, Ёла говорила ему что-то, держа его за рукав, Пат, усмехаясь, рассказывал Гарику скользкий анекдот, а Света с серьезным видом предлагала Тристану вызвать Менделеева, который не верил в спиритов, чтобы он, Тристан, больше уже не сомневался, ибо, как она это твердо знает, "Ирка терпеть не может атеистов". Ира скромно помалкивала пока. Кис, сразу приуныв и ссутулившись, выбрался с трудом из-за стола, грустно оглядел полутемную комнату (свеча догорала) и, вздохнув про себя, ушел на жесткий пустынный диван, ближе к журнальному столику, куда по его же воле час назад были изгнаны со стола самовар, печенье и вино. Теперь это ему было кстати. Его слегка тошнило, но он взялся за коньяк, и когда через десять минут Гаспаров, оставив Ёлу, подсел к нему, Кис уже был крепко пьян.