Ёла, завладев Гаспаровым, оставила всех прочих гостей, то есть Тристана и Свету, развлекаться, как им угодно, Гаспарова же отвела в "келью" - угол, отгороженный от остальной части studio тем самым шифоньером, чей нафталиновый дух по утрам давал Ёле возможность судить о местопребывании тети Наты. Тут, за шкафом, помещалась с трудом втиснутая сюда спартанская узкая тахта, укрытая пестрым ковриком, исполнявшая временами, как, например, и теперь, роль второго дивана, а в остальное время служившая Ёле кроватью. На тумбочке подле нее стояла в железном свечнике зажженная свеча, и еще вторая свеча горела у комода ровным белым языком: по принятому давно обычаю, studio в праздники, кроме огня, озарялась лишь кабинетной лампой в пунцовом абажуре. Лампа к тому же обыкновенно ставилась под стол, отчего по всем стенам и потолку ложились багровые тени. Так это было и теперь, и Гаспаров, который видел studio в первый раз, неловко огляделся в красном полумраке, различил кое-как Тристана на корточках около лампы и кивнул ему. После того он ушел с Ёлой за шкаф, а из передней послышалось чирканье мужних шлепанцев. Явился Пат.
      С Патом Тристан, не имевший тайных планов, поздоровался обстоятельнее и теплей, чем с Гаспаровым. Он оторвался от магнитофона (он как раз прикидывал, как бы без тройника воткнуть его в ту же розетку, где уже торчала лампа) и пожал широкую патову ладонь, не упустив при этом даже во тьме ухватить цепкими глазками из-под очков выражение физиономии Пата.
      - Знаешь новость? - спросил его Пат, безмятежно улыбаясь.
      - Это вон ту, что ли? - Тристан кивнул на шкаф.
      - А? - Улыбка удивленно сбежала было с уст Пата, он поглядел через плечо, но тотчас и сообразил, и усмехнулся еще шире. - А, нет! Лёнчика вчера менты загребли.
      - Вот как? - сказал Тристан, не слишком, впрочем, изумляясь и отчасти брезгливо. Он вернулся к занятию. - Почему?
      - Хрен его знает, - проговорил Пат в раздумии. - Я его еще не видел с тех пор.
      - Туда ему и дорога, - заметила негромко Света, которая сидела, раскинувшись, на диване в дальнем углу, где углом же падала тень, и следила за ухищреньями Тристана.
      - Ха! а я думал, ты его любишь, - простодушно удивился Пат, подмигивая ей. В классе была сплетня, что Света влюблена в Лёнчика.
      - Да, конечно, - Света фыркнула. - Придурок, такой же, как и ты.
      Она, впрочем, не соврала: Лёнчик как раз принадлежал к тем немногим одиночкам, из которых был Пат, и дружил с ним; его главная жизнь протекала вне класса. Пат осклабился.
      - Ну, извини, извини, - сказал он, кивая ей согласно. - Мало ли что почудится! Ведь не всякий же дурак хуже умника... Да вот, кстати: легок на помине! - отнесся он к двери, из которой вдруг всунулся в studio, перегибаясь через порог, Кис. - Привет, дружище.
      - Всем привет! а где Ёла? - выпалил с порога Кис, раздергивая молнию на куртке и вглядываясь в пунцовую тьму. Под курткою, как стало видно, на Кисе одет был новый холеный костюм с светлым галстухом, а сам Кис, аккуратно причесанный и ради того всю дорогу шедший без шапки, был даже побрызган духами.
      Не ожидая ответа, он сейчас же опять исчез в прихожей, повозился там и вышел уже неспешно, ровным шагом, сняв куртку, с школьным своим портфелем в руках, в котором, правда, теперь вместо пива лежали два заботливо свернутых гвоздичных букета, выторгованные им у грузинца. Цветы наполняли сердце Киса волнением и гордостью, распуская к тому же ему язык: он чувствовал, что был в ударе и лишь сдерживал себя. Несмотря на тьму, он тотчас оценил ситуацию - он приметил свечу за шкафом - и, готовя улыбку и расстегивая на ходу портфель, вступил за шкаф.
      - Ба! ба! да тут и Гаспаров! - раздались сейчас же вслед за этим его восклицания и болтовня: - Ёлочка, детка, вот это тебе цветочки, позволь... м-м! (он звучно чмокнул Ёлу куда-то.) С восьмым. Ну, мой дорогой, рад тебя видеть. - Кис пожал Гаспарову руку. - Comment la trouves-tu cette chambre infernale?* - при этих словах он повел головой, имея в виду багровое свечение.
      - Affrexe en effet** , - отвечал Гаспаров, который знал претензию Киса говорить по-французски, хотя на деле у того никогда не доставало терпения выучить язык: на уроках он плавал.
      - M. Gasparoff est tres aimable*** , - заметила, усмехаясь, Ёла. - Он уже сожалел, что раньше ему не случалось бывать тут.
      - Ну да, да, ведь ты тут впервые, - заговорил Кис с чувством и видом человека, знающего жизнь. - Это, впрочем, неважно. И все, конечно, это пустяки - лампа и так далее. Проказы. Но, во-первых, - Кис значительно вздернул бровь, - тут есть магнит и по-притягательней... - Он поглядел на Ёлу, сам в тайне обрадовавшись цитате, которая только что пришла ему в голову. Ёла вежливо потупилась, ожидая, чт( дальше. - А потом, во-вторых, - заключил Кис, - свобода: без гегельянства, вот видишь ли, натуральная. Гм... - Тут он удостоверился еще, что Гаспаров понял сказанное и, по своему обыкновению довольный собою и им, смолк.
      - Mersi, - сказала Ёла светски, подымая взгляд от букета, который держала пока на коленях. - Ты забыл о ma tante.
      Кис тотчас смутился. Он в самом деле упустил из виду, когда строил планы, что нужно будет поздравлять Наталью Поликарповну, и, собственно, вовсе не ждал, что застанет ее. Правда, в словах Ёлы заключен был двойной смысл, а с другой стороны, у Киса был и второй букет; но он предназначался Маше, и Кис как раз раздумывал, удастся ли ему так же беспечно поздравить Машу и болтать с нею - по крайней мере, при ней с другими, как он это делал теперь.
      - Ох, ну разумеется! - воскликнул он поспешно, пряча смущение. - Где же ma tante?
      - Ее теперь нет, - ответила Ёла с невинным видом. - Что ж: она в самом деле нужна тебе? - Вместо "в самом деле" Ёла слегка выделила "она", насмешливо сощурясь.
      - Позволь, позволь, - запротестовал Кис, который, конечно, хорошо очень понял намек, и у которого вместе с тем отлегло от сердца. - Я, может быть, еще не решил, за кем приударить - за тетушкой или племянницей.
      Ёла и Гаспаров рассмеялись. Кис между тем, болтая, действительно старался прикинуть в уме, когда именно может явиться Маша. Пока что его и печалило и вместе радовало ее отсутствие: по примеру многих в его положении, Кис в сердце своем боялся своего кумира.
      - Эй, Кисонька! - позвала Света с дивана. - Поди сюда: они тут все обнаглели.
      - Вот н(! Это с чего бы? - важно спросил Кис, прежде отвесив извинительный поклон Ёле и кивнув Гаспарову и затем выходя из "кельи" в общую часть studio. Портфель со вторым букетом он оставил за шкафом, прислонив его неприметно к тумбочке и рассудив про себя, что тут он едва ли попадется кому-нибудь некстати под руку, а между тем глупо было бы таскать его все время с собой до прихода Маши. Свету он застал притворно-обиженной и веселой.
      - Хамят, - лаконически объявила она ему, указывая в сторону Пата и Тристана и при этом насмешливо, хотя и внимательно его оглядывая; у ней кое-что было на уме, и она недаром позвала его.
      - Ты ее не слушай, Кис, - печально воспротивился из-под стола Тристан, копавший, как и прежде, розетку. - Мы были куртуазны.
      - Да? гм, - на лице Киса явилось строгое выражение, вызванное, правда, насмешливым тоном Светы, но которое сам он тотчас решил адресовать Тристану. - Сейчас увидим, - посулил он. - Ну? чт( тут у вас?
      Света перестала улыбаться и презрительно скривила рот.
      - Орловской, оказывается, это можно, - сказала она, вытягивая голые ноги и ставя их на острие каблучка так, чтобы ими удобно было вертеть из стороны в сторону (Ёлу обычно она звала по фамилии). - А мне шиш, да? Разве я плохо одета?
      Пат хихикнул
      - Изрядно, - признал Кис, смерив ее взглядом. - Это всё?
      - Всё, - Света с серьезностью кивнула. - Ладно уж, хоть ты еще соображаешь, - прибавила она, подумав. - Ну-ка: иди сюда. - Это она произнесла с чуть слышной интимной хрипотцой и похлопала по пружинам возле себя.
      - Эй, эй! Не говори так; он бог знает чт( вообразит, - заволновался Пат, хрипотцу расслышавший.
      - Тебе-то что?
      - Как же: а репутация дома?
      Кис плюхнулся на диван возле Светы и уложил руку на спинку вдоль светиных плеч.
      - Далась вам эта репутация, - сказал он сварливо, подгоняя по необходимости тон к смыслу слов; строгость его уже исчезла. - С тетей Натой, что ли, переобщались? Тут все свои, недоразумений не выйдет. Взять хоть Тристана...
      - Ага, - сказал Тристан, - возьми.
      Он выполз из-под стола, ткнул что-то в магнитофоне, и тот вдруг взревел с адским рокотом, гадко растянув первый звук. Кис поморщился. Тристан, впрочем, тут же умерил басы, вообще выровнял частоты и, повернувшись к Кису и Свете, сделал рожу. Света в ответ высунула ему язык.
      - I just want - to say - I love you* , - подпел магнитофону Пат, произнося "love" через о, по-американски, и обращаясь к Свете.
      - Отвали, - сказала она. - Кис! Пошли потанцуем.
      Кис, который только что присел, тотчас с готовностью и поднялся, подавая ей руку. Впрочем, после того, как они доплясали песенку до конца, он заявил, что хочет курить. Танцевать он почти не умел, хотя с Светой это было приятно, а курить его в самом деле давно тянуло. Studio вновь обволоклась дымом: из кисовой пачки взяли по сигарете все, кроме Тристана, и даже отнесли Ёле и Гаспарову за шкаф. Выяснилось, что Гаспаров не курит.
      - Это напрасно, - заметил ему Пат наставительно. - Тебя, значит, не удастся отучить.
      Гаспаров вежливо согласился. Шутка Пата, на его взгляд, была глупа, а кроме того он успел уже подпасть под действие ёлиных чар, так что теперь робел перед всеми и Патом чуть ли не больше прежнего. Разумеется, он первый отдал себе в этом отчет и постарался это скрыть, улыбаясь и по-возможности отмалчиваясь. В отличие от Киса он в таких случаях не испытывал нужды говорить.
      - Слушай-ка, Кис, - сказала между тем Света, когда они с Кисом, оттанцевав, вернулись на диван; она неторопливо и глубоко затянулась и в это время перестала улыбаться. - Что это ты нынче расфуфырился? На тебя тяжело смотреть.
      - На тебя тоже, - сказал Кис, слегка обидевшись и переполнясь тотчас злой иронии; он наклонился к ней. - Я, можно сказать, трепещу, - проговорил он трагически, с деланным пылом. - Ты же знаешь, я давно влюблен...
      - Я знаю, - кивнула Света, но так, что Кис вдруг осекся. Глядя мимо него и выпуская одновременно со словами изо рта дым, она продолжала странно-серьезно. - Если тебя это утешит, можешь сегодня поволочиться за мной. Орловская все равно занята с этим противным Гаспаровым...
      От светиных слов внутри у Киса что-то болезненно ущемилось. Он почувствовал боль под ребром, в области диафрагмы, но даже толком не разобрав, отчего могло это быть, понял вдруг, что Света говорит ему это не так просто, что т(, о чем на самом деле она говорит, близится сейчас к нему, Кису, и она это знает и видит, а он нет.
      - П-почту за честь, - вымолвил он с запинкой, садясь тотчас прямо. Света пока молчала. Однако же Кис, не зная точно, как понимать ее слова и боясь, кроме того, конфуза, молчания тоже испугался. Ему стало неловко, хотя внешне он и ответил впопад, и для того, чтобы неловкость сгладить, Кис спешно встрепенулся и заговорил обычным своим тоном, делая как бы вид, что смеется над собой: он где-то читал, что в этом заключен смысл романтической иронии. - А-а, да, кстати! - заговорил Кис. - Я тут подумал: не покружить ли мне, часом, голову Ирке. (Он косвенно глянул в сторону Тристана.) Ты чт( скажешь? она теперь одна; чем мы не пара?
      Света в ответ надула было губы. Но тут же и рассмеялась - Кису в тон: в ее планы не входило отнюдь упорствовать в своем предложении.
      - Попробуй, - сказала она, смеясь и поводя красиво плечами. - Ирка-то от тебя без ума... Ага! - прибавила она, взглянув на дверь, - вон, кажется, сама она; сейчас спросим. ("Сейчас" она произнесла как "щас".)
      Действительно, при этих ее словах в прихожей раздались шаги и голоса - и в комнату вошло сразу целое общество. Но, к своему удивлению, дрогнувший сердцем Кис - он думал, что увидит Машу - увидел почти сплошь одни только незнакомые лица. И, собственно, кроме Иры, которая в самом деле вошла со всеми, но держалась особняком и, должно быть, как и Кис, никого не знала, - кроме нее Кису был тут знаком лишь пресловутый Лёнчик, тот самый, о котором говорил Тристану Пат, и чего, к слову же, Кис не слышал... Его, впрочем, едва ли бы и заинтересовало это, как не заинтересовало и Тристана: они с Лёнчиком недолюбливали друг друга.
      Лёнчик - маленький, верткий, с кривой ухмылкой и злыми глазками на веснушчатом в желтую мелкую крапинку лице, с носом острым и хищным, вздернутым решительно вверх, уже даже своим видом не мог бы понравиться Кису. Все в нем говорило о том очень практическом, незамутненном чтением и всякой побочной чепухою взгляде на вещи, который, правда, был и у Пата - но, в отличие от того, не мягком и симпатичном, а, наоборот, воинственном. Каратышка-Лёнчик - это было видно - умел скалить зубы на жизнь.
      Сейчас, как и всегда, он был оживлен. Он тотчас пожал руки Тристану и Пату, пропустив Киса, которого тоже, конечно, терпеть не мог и только косо хмыкнул, его оглядев, - и сунул нос за шкаф.
      - Эге, Гаспарыч! - заорал он тут же пронзительным смешливым голоском, словно пересыпанным от звука к звуку сиплыми песчинками и потому подходившим ко всему его облику. - Ёлка, привет! Откуда ты его взяла?
      Гаспарову он руку подал, хотя отличал про себя не более Киса, но говорить больше ничего не стал и сразу вынырнул обратно в studio.
      Между тем приход его и тон Гаспарову не понравился. Тем более был он удивлен, заметив, что Ёла отвечала Лёнчику радушно и, должно быть, глядела на него как на тесного и теплого приятеля, отношения с которым давно установлены и обоюдно определены. Казалось, она даже была рада ему. Так это было и на самом деле - по случаю, о котором Гаспаров не мог, конечно, догадаться, хотя отчасти дело было в нем самом.
      Попросту все объяснялось тем, что Ёла, решив про себя соблазнить слегка Гаспарова - это она решила еще тогда, когда услышала в первый раз, что он будет у ней на вечеринке, - от некоторой неопытности своей заключила сама с собой, что сделать это будет не так-то легко. Гаспаров казался ей слишком уж себе на уме, нелюдимым и мрачным, и, думая так, она сочла за лучшее взяться за него сразу, с порога. Но у нее было и чувство меры. Она хорошо знала, как вреден может быть перебор, а потому, добившись первого результата (добилась она его много быстрей, чем ожидала), сейчас же стала отыскивать украдкой повод, чтобы изменить весь ход дел: Гаспаров, в сущности, нужен был ей лишь для галочки, она не собиралась пополнять им список своих жертв. Лёнчик же, и сам по себе не вовсе ей безразличный (в глубине души Ёла не скрывала от себя этого), к удовольствию ее, явился как раз вовремя за шкаф, прервав их tкte-а-tкte так именно, как это ей было надо.
      Она тотчас воспользовалась этим. Улыбаясь невинно Гаспарову, она отдала ему подаренные Кисом цветы, попросив его куда-нибудь их пристроить, поднялась вслед за тем с кушетки и, еще раз ему улыбнувшись - уже напоследок, - ушла встречать новых гостей.
      Гаспаров приуныл. Оставленный в одиночестве в "келье", с цветами на руках, вначале попытался он объяснить себе, чем могла быть вызвана излишняя, на его взгляд, приветливость Ёлы в отношении ее к Лёнчику. Однако, как он ни старался, кроме дружбы меж Патом и Лёнчиком с одной стороны и привязанности Ёлы к Пату с другой, на ум ему не шло. А между тем и это его мало устраивало. Он вздохнул. За шкафом ему стало уже скучно. С сомнением поглядел он вокруг, ища, как бы избавиться по крайней мере от цветов: портфель Киса как раз попался ему на глаза. Но, решил он, сложить туда цветы без ведома Киса было бы столь явной бестактностью, что он даже поморщился, спешно выкинув это из головы, и поднял взгляд выше, к свече, горевшей над тумбочкой.
      Тут ему на миг показалось, что выход найден и что букет можно попросту оставить на толстом, переложенном закладкой томе Чехова (Ёла читала вперед по программе). Эстетически цветы шли к ребристому корешку. Однако сейчас же подумал Гаспаров и то, что Ёла, конечно, сделала бы это сама, без него, если б хотела, ей незачем было отдавать ему букет... В затруднении побарабанил он пальцами по колену. Теперь уж он ничего придумать не мог и сам это видел. Явиться в studio с букетом цветов, к тому же чужих, в руках он, разумеется, тоже не захотел. Пристроившись как мог удобнее на кушетке, закинув ногу за ногу и положив цветы на ворс коврика возле себя, решил он ждать, тем более что, судя по голосам в studio, новые гости не собирались задерживаться долго. Он еще взглянул на часы было без малого десять, - и, не имея другого занятия и устремив рассеянно взгляд на огонь, он стал следить за тем, что было слышно в гостиной. Вскоре он обнаружил, что без труда понимает порядок и смысл событий, происходивших там.
      Гости - те, что явились с Лёнчиком, предводительствуемые им, составляли, вероятно, его уличную команду и были знакомы Ёле не больше, чем Гаспарову и всем прочим. Вошло из сразу человек пять или шесть, а потому на пороге, как они ни толпились, все уместиться не смогли. Они к тому же еще робели и не шли вперед, в studio, отчего задним поневоле досталось только выглядывать из прихожей через спины передних. Все они были уже слегка навеселе. С красноватыми от мороза лицами, в распахнутых настежь каких-то черных полушубках или в клетчатых дешевых пальто, с длинными шарфами навыпуск и в кромешных шапках с ушами, завязанными неплотно вверх, они составляли жалкое и вместе грозное зрелище. Входя, они галдели и пересмеивались, и так же, видно, галдели и пересмеивались на лестнице - в глазах их мерцало возбуждение от вина и сообщества,- но тут вдруг затихли, став у порога и, непроизвольно-почтительно улыбаясь, смотрели перед собой: чужой дом их смутил. Из всех них один Лёнчик чувствовал себя здесь в своей тарелке. Но и он, конечно, не мог не заметить общей принужденности; его оживление, его особое намеренное веселье было вызвано именно этим: он попросту старался показать своим, как именно следует тут себя держать. Сам он не церемонился и, на свой лад, был злобно-весел.
      - Фиу! - присвистнул он, выходя на подрагивающих молодцевато у колен ногах из-за шифоньера в studio и увидав в руках у Киса пачку "Ту". - Самолеты курите? А-яй-яй. Дай-кось сюда - да не мне, не мне: даме, - уверил издевательски он его, ибо Кис что-то замешкался, протягивая ему сигареты. - Я слаботу не курю...
      Он выхватил проворно у Киса пачку, запустил в нее корявые цепкие пальцы с никотиновыми пятнами у суставов, вытянул за фильтр три сигареты и, дурашливо кобенясь, подошел к своим, среди которых и в самом деле была девица.
      - Держи, моя звезда! - громко, с преувеличенной комической нежностью объявил он ей, поднося веером сигареты и при этом, должно быть, в осмеяние хороших манер Киса, дернул ногой, шаркая. - Дыми на здоровье!
      Все из компании, включая девицу, хмыкнули и гоготнули с особым значением над "звездой". Неловкость их сразу убавилась. Они, впрочем, чувствовали еще некоторое стеснение, но видели хорошо, что Лёнчик не этого от них ждет, и уже послушно переминались, привыкая как бы к обстановке. Взгляды их осмелели. Кис, который с самого их прихода не вымолвил до сих пор ни слова и даже прятал зачем-то глаза, теперь через силу взглянул в лицо девице, вдруг решив, что вежливость этого требует... Но, странным образом, лицо ее рассмотреть ему почти не удалось. Правда, кругом ее шеи намотан был толстый вязаный шарф, скрывавший подбородок, а кроличья шапка, сильно сдвинутая вперед, придерживала челку над переносьем, однако же и без того лицо ее, дурно подмалеванное и невыразительное, ускользало как-то от внимания, не возбуждая памяти обыденностью черт. Кис увидел только полуоткрытые, искривленные улыбкой губы и блеск глаз, и поспешно отвернулся.
      - Что, Корнилов, не забрили тебя менты? - неожиданно громко спросила в это время из своего угла Света (фамилия Лёнчика была Корнилов). На диване подле нее на месте Киса сидела теперь Ира - Кис поднялся с приходом гостей, - и Света, чуть обняв ее голою рукой за плечо и выглядывая из-за нее, наклонилась даже слегка вперед, чтобы лучше видеть Лёнчика.
      Как ни странно, и к общему удивлению, слова ее произвели свое действие, имея, должно быть, вес.
      Лёнчик вздрогнул, дернув головой в ее сторону, по лицу его прошла тень и, остро прищурившись, он навел взгляд на Пата.
      - А-а... Этот Иуда уже растрепался, - сказал он с угрюмой усмешкой, от которой перекосилась его щека; щелочки его глаз недобро померкли, однако Пат отвечал лишь равнодушным недоумением и даже улыбнулся, глядя на него. Он, разумеется, не боялся Лёнчика, о чем тот сам всегда знал и видел и теперь, что злиться тут было бы напрасно.
      - Так нет? - повторила Света, упрямо закусив губу. Во взгляде ее явилось презрительное любопытство, еще усиленное общим вниманием, и Лёнчик, не зная, что отвечать, тряхнул неловко плечом в надежде избегнуть по крайней мере конфуза.
      Что-то было в самой этой ситуации или, может быть, в истории с ментами, что-то такое, что мешало ему говорить теперь. Пожалуй, дело тут было в тех, кто пришел с ним. Пожалуй, он даже украдкой взглянул на них и особенно на девицу "звезду", которая тем временем, спрятав две сигаретки за пазуху, поместила третью меж накрашенных губ и от этого приобрела вид особенно бравый.
      Общее замешательство усилилось.
      - Что ж: пройдете? - спросила Ёла, оборотясь к новым гостям и с интересом их оглядывая. Улыбалась она приветливо, как и прежде, и, было похоже, звала искренне.
      Однако планы Лёнчика изменились вдруг. От вопроса ли Светы, или же по причинам более веским, но только он словно бы остыл внутренно и утих.
      - А, нет, Ёлка, - проговорил он, растягивая, впрочем, рот до ушей и обнаружив мелкие острые зубы, нетесно рассаженные; он был рад приглашению. В глазах его забегали опять искорки: Ёла ему нравилась, хотя он даже на каблуках - он носил при росте своем каблуки - был ниже ее вершка на три. - Не, мы пошли. Чт( нам тут делать?.. - Он произнес "что" как "чё", обведя studio пренебрежительным взглядом, из которого исключил одну Ёлу. - Будь здорова. Я, может быть, загляну еще, - прибавил он в раздумье... - Ах да! - усмешка его сделалась еще шире. - С восьмым!
      Это он произнес почти уже через плечо, и тотчас вся верховодимая им компания зашевелилась и затолкалась прочь через прихожую к выходу. На миг на лестнице стало опять очень шумно и людно, смех и говор раздались вновь, затем хлопнула квартирная дверь и шум отдалился. Когда он затих внизу, Кис перевел дух: он с ужасом вообразил себе, что проклятый Лёнчик останется. Он так же, как и Гаспаров, не понимал, зачем Ёла звала его, и постарался даже не заметить и выкинуть из головы то, что под конец Лёнчик посулил еще при случае вернуться.
      И в самом деле: после ухода Лёнчика не только Кис, но и все, было похоже, вздохнули вольней. Переглядываясь украдкою так, словно восстанавливали утраченное единство, впрочем, видя и то, что общий разговор еще быть не мог (он, собственно, вряд ли был кому-нибудь нужен), все занялись покамест каждый на свой лад. Тристан стал менять в магнитофоне ленту, Ёла вспомнила кстати об обязанностях хозяйки и ушла на кухню греть чай - время для пирога и торта давно уже приспело, - Пат выдвинул на середину studio из угла круглый жестковатый пуф, редко вообще участвовавший в хозяйственной жизни дома и потому пыльный, и, поместившись на нем лицом к дивану, стал болтать со Светой и Ирой, Кис же, ища занятия, оглянулся - и как раз вовремя, чтобы встретить взглядом Гаспарова, который вышел наконец из-за шифоньера, неся злосчастные гвоздики стеблями вверх. Пунцовый свет лампы осветил худую фигуру его: он попал в полосу света, падавшего краем из-под стола, и, тотчас его заметив, Ёла тоже поспешно явилась на пороге кухни.
      - Ah, Serge! - с веселым раскаянием воскликнула она, лукаво вскидывая округлившиеся брови. - Je l'oubliais completement... Excusez du peu, mon ami!* - Она забрала у него цветы и, прихватив по дороге с трюмо тётушкину вазочку (очень хорошенькую, из тех, что только и жди от мужчин), отправилась набирать в ванной воду. Кис, наблюдавший всю сцену с немым участием, оживленный, кроме того, французскою речью Ёлы и от нее сразу повеселевший - Ёла заговорила по-французски не без расчета на его снобизм, - благосклонно кивнул Гаспарову.
      - А propos, - грассируя, произнес он. - Я тут узнал стороной, что, кажется, в этот раз поторопился удрать с урока. Говорят, ты держал речь?
      Гаспаров слабо усмехнулся.
      - Ну... если это можно назвать речью, - признал он скромно. Осведомленность Киса ему польстила. Он, кстати же, был не прочь поговорить с ним о чем-либо, хоть и об этом, в особенности еще потому, что остерегался слегка какой-нибудь новой заминки.
      - Так-с. Однако ж, по слухам, Горгоночка сегодня окаменела наконец сама, - продолжал неторопливо Кис, смакуя тонкость намека.
      - Горгона? - Гаспаров взглянул на него с удивлением, отчасти, впрочем, деланным. - Может быть; но она, мне кажется, была довольна...
      - Ха! - хмыкнул вдруг Пат, поворачиваясь в их сторону, и даже хлопнул себя ладонью по колену. - Будет врать-то! Оттаскал за бороду Толстого так т(к и говори. "Была довольна"!! - Он вдруг весело и громко захохотал.
      - Я, по крайней мере, не этого хотел, - оправдался Гаспаров, еще больше удивившись веселости Пата, а также и тому, что тот вообще проявил интерес к участи классика: литература занимала его в последнюю очередь в жизни.
      - Ну-с, это тут не главное, положим, - заметил с важностью Кис, многозначительно сдвигая брови. - Тут, вот видишь ли, любопытен уже самый предмет. Признаться, я пожалел даже... впрочем, я это уже говорил; да, так вот: что, собственно, у тебя там вышло с Львом Николаичем?
      - Подождите, не спорьте еще, - попросила Ёла, выходя из ванной с вазочкой и цветами в руках. - Я тоже хотела слушать. - Вазочку она унесла в "келью".
      - Да мы, может быть, вовсе спорить и не станем, - возразил Гаспаров. - И к тому же, - он неуверенно посмотрел вокруг, - всем наверное... не интересно?
      Всем и в самом деле не было интересно. Мало того: увидав действительную опасность попасть на литературный спор, слишком уже напоминавший продолжение урока, все еще скорей оживились посторонними делами, приняв вид равнодушия к разговору между Гаспаровым и Кисом. Исключение, правда, составил Пат и с ним вместе вежливая Ёла, озабоченная вообще необходимостью занять гостей; но и со стороны Пата это уже было странно. Он, очевидно, имел в виду какой-то свой интерес, вмешиваясь в ход беседы, и слишком явно преследовал цель, далекую от Толстого, так что Гаспаров отметил это про себя мимоходом, присматриваясь к нему. Как ему показалось - может быть, не напрасно, - он понял Пата вполне.
      Пат, между тем, предпочитавший всегда быть в курсе чужих дел, нежели докучать кому-либо своими, наделен был, действительно, чертой, хотя и тайной - во всяком случае оберегаемой от лишних глаз, - но известной тем, кто близко знал его. При общей своей веселости и безвредности нрава, а также при внешнем добродушии Пат иногда намеренно, но словно бы невзначай любил стравить кого-нибудь друг с другом и после посмотреть, что из этого выйдет. Сегодня эта его черта разыгралась уже в полной мере. Ему удалась штука (как он ее про себя называл) с Лёнчиком и Светой, и теперь он, увлекшись было мыслью напустить еще Гаспарова на Киса, принялся как раз раскидывать в уме план, когда увидел, что толку не выйдет. Прежде всего, "самый предмет", вопреки кисовым уверениям, не вызывал должного задору. К тому же и Гаспаров, по всему судя, никакой охоты спорить не имел, а, напротив, вгляделся в Пата с таким любопытством, что тот тотчас же махнул в душе на все рукой, рассудив за лучшее подождать до следующего раза; у него и вообще были вкус и сноровка. Кис же, разумеется, по простоте своей ничего этого не заметил.
      Однако внутренние силы, те самые, чье посредство, может быть, равно движет народами в истории и горсткой людей, собравшихся вместе на чай, эти силы решительно были теперь не на кисовой стороне. Тристан как раз сменил ленту в магнитофоне, зашипев, она побежала под валёк, и тотчас звон, грохот и визг, отмеренные ровными долями ритма, наполнили studio. Света и Ира вскочили. Из всей компании порядочно танцевать умели одни они, к тому же и места было мало; Гаспаров с фальшивой улыбкой посторонился, Пат разулыбался искренне, хотя его и принудили уйти с пуфа в свободное кресло, а более всех завеселился сам Тристан, который под шумок, поднятый им, стащил с блюда угол ёлиного пирога, взобрался задом на стол и принялся жевать в такт, роняя на брюки крошки; ему было приятно, что музыка имела успех, и он подмигнул Ёле, вернувшейся из "кельи" и тоже с удовольствием отметившей, что вечер пущен и все идет своим чередом. Тут, кстати же, мелкое, но примечательное событие произошло между нею и Патом, придав ходу вечера отчасти уже иное направление и задев за живое Гаспарова, отвлекшегося было своей мыслью... Случилось это так:
      Выйдя из "кельи" в зал и остановившись в стороне у шкафа чтобы не мешать танцующим, Ёла поискала глазами, куда бы присесть, но не нашла. И вот, вопреки ее воле, даже, пожалуй, застав ее врасплох, уверенной и твердою рукой Пат вдруг привлек ее к себе и, как она ни противилась она под конец даже молча ткнула его кулачком в плечо, - усадил ее себе на колени. При этом он так же все продолжал улыбаться, глядя мимо нее на Иру и еще больше на Свету, и с прежним искренним любопытством следил, как у той подрагивают от танца груди. Ёла смирилась. Собственно, это и было то, что требовалось ей: чуя твердую ладонь Пата, она могла, конечно, позволить себе строить глазки на стороне кому угодно и даже думать излишне тепло о Лёнчике, не беспокоясь вовсе за свой душевный уют. Ее не слишком волновало и то, что иногда ради этого приходилось сносить патовы выходки, как, например, и теперь: последнюю неделю он не казал к ней глаз, где-то околачиваясь. В этом, к слову же, заключалась и та ее обида, за которую Ёла думала отплатить ему, кокетничая с Гаспаровым; теперь ей это не удалось. Улыбчивый, но непреклонный Пат, как видно, знал толк в основании женских симпатий.