Шкурой медвежьей, специально Олексахой прихваченной, укрылись, сверху лапник - хорошо! Сторожить договорились по очереди. Сначала - Гришаня, потом Олексаха. Олег Иваныч себе третью смену взял - самую-то сонную. Ну их, Гришаню да Олексаху, - молодые еще, да и опыта особого нет. Не то что у Олега Иваныча в РОВД-то на дежурстве, бывало: только на столе (диван сломан был) прикемаришь под утро, как обязательно что-нибудь да случится. Грабеж какой или - еще хуже - кража в квартире многокомнатной, где один протокол осмотра писать - мозоль на пальце натрешь, от ручки шариковой...
      Взгрустнулось Олегу Иванычу. Родное РОВД вспомнил, приятеля Кольку Вострикова - интересно, как он там, сняли ли выговорешник за пьянку? Рощина Игорька, как же... Нет, скорее всего, удачно выпростало его тогда с мотоцикла, кажется, прямо в реку. Ну, плавать умеет - выплывет, да и не глубоко там. Вот те, с лесовозом, ушли, видать. Жаль... Впрочем, может, и не ушли - соседи перехватили. Много чего вспомнилось Олегу - даже районный прокурор Чемоданов, чтоб его разорвало, ужас до чего был вредный... хотя вроде, если не по работе, так и ничего мужик... ничего.
      Сам не заметил, как и уснул Олег Иваныч. Специально старался о Софье не думать - что толку думать-то, когда действовать надо. Вот и действовал.
      А не Ставровы ли людишки кострище оставили?! Нет, навряд ли они. Считай, на сутки опередили, Ставровы-то... нет, не их кострище, не их...
      Перевернулся на другой бок Олег Иваныч, уснул. Крепко, без сновидений. Не то что Софья, а и даже прокурор Чемоданов не приснился.
      Его разбудил Олексаха. Взволнованный, парень что-то тихо заговорил, быстро-быстро, так что Олег Иваныч и не врубился спросонья, потому перебил, заставил все обсказать сызнова.
      - Люди там, говорю, - зашептал Олексаха. - От нас - полверсты. Разбойные хари!
      - Откудова знаешь? - зевнув, переспросил Олег Иваныч.
      - Костер палят. С дороги видать - такой кострище, да кони ржут... Никого не боятся! Точно - шиши лесные. Пастись бы их надо. О! Слышь, Олег Иваныч, вроде как голоса...
      Затаив дыханье, прислушались. Из глубины леса, переговариваясь, шли люди. В направлении дороги. Но вполне могли и наткнуться на ночующих. Хорошо - костер вовремя притушили.
      Вытащив из-под теплой шкуры Гришаню, велели смотреть в оба за Митрей, которого, естественно, будить не стали. Так и храпел шильник - кажется, аж на весь лес.
      Оставив Гришаню, Олег Иваныч с Олексахой пошли посмотреть. Осторожно шли, с опаскою. Чтоб не хрустнула ветка какая, чтоб птица ночная не закричала испуганно.
      Действительно, люди... Четверо шли по лесной тропе с факелами, хоть и светало уже, вели под уздцы коней. Одеты разно - кто в кафтанец, кто в армяк рваненький, а кто и кольчужкой позвякивал. Все оружны - луки со стрелами, да ножи, да пики. Ну, ясно - воровской народец, рисковый.
      И речи вели воровские.
      - Успеем до утра-то? - один спрашивал.
      Другой отвечал, что успеют, как раз под утро самое то будет - боярина скудоумного на пики поднять... Потом и в монастырь можно, в Мирожский, грех замолить.
      - В скиту, под Мирожским, говорят, появились оружные люди, - заметил третий. - Боярин с Новгорода с людьми своими да с жёнкой либо с пленницей...
      Притаившийся в кустах у дороги Олег Иваныч навострил уши. Боярин! С пленницей! Не о Ставре ли речь?
      Больше ничего не молвили хари, вывели лошадей на дорогу, скакнули в седла, гикнули - только их тут и видали!
      Осмотрели костер брошенный Олег Иваныч с Олексахой. Догорал уже, костер-то, в сосновых угольях лишь чуть-чуть билось синеватое пламя. Вокруг натоптано, к соснам поперечные палки прибиты - лошадей привязывать. Видно, не впервой здесь собирались.
      Походили около костра Олег Иваныч с Олексахой, снег подтаявший попинали, да, не углядевши ничего, обратно пошли. Обратно не очень таились уехали уже шиши-то, боярина какого-то на пики вздымать...
      Они еле нашли свою поляну, прошли б мимо, если б не жалобный стон.
      Стонал Гришаня. Прислонившись спиной к смолистому стволу ели, он прикладывал к голове красный комок снега. Красный - не от лучей восходящего солнца, как сперва подумал Олег Иваныч, нет - от крови красный. От Гришаниной крови-то...
      Сбежал Митря Упадыш, недаром спящим притворялся, храпел заливисто. Развязался оборотисто, видно, об сук какой, да поленом Гришане по лбу. У того - аж искры из глаз от изумления! Так и пал под дерево, а шильник ноги в руки - и таков. Ищи теперь его, свищи.
      - Хорошо еще - не насмерть прибил, - ощупывая стремительно набухавшую на лбу отрока шишку, усмехнулся Олексаха. - Это потому, что камней поблизости нет, одни поленья... были бы камни...
      - Эх, теперь не найдем ни Софьи, ни Ставра, - пригорюнился Гриша. - А все я виноват, лучше б ты, Олег Иваныч, меня палачам в порубе оставил.
      - Ладно, не кручинься, - отмахнулся Олег. - Скажи-ка лучше, что за монастырь такой есть тут... Миронов, что ли?
      - Мирожский! - встрепенулся Гришаня. - От Пскова к югу. Два лета назад с богомольцами туда хаживал. Хорошая обитель, большая. Там мужской монастырь, а неподалеку - новый, женский. Правда, как игуменью да игумена зовут, не помню.
      - Черт с ним, с игуменом, дорогу помнишь?
      - А чего ее помнить? - удивился отрок. - В людные места выйдем - всякий покажет. Монастырь, чай, не капище какое! А покуда - по дороге прямо. Ой, как болит-то, Господи!
      - Сам виноват, нечего было варежку разевать! На вот деньгу, приложи.
      Олег Иваныч передернул плечами - прохладно было с утра-то! Зато потом, когда выехали, - горя не знали. Светило в высоком небе солнце, хорошо так припекало, по-весеннему. Дорога, выйдя из леса, пошла по холмам, так что только в низинах пришлось покочевряжиться, с кочки на кочку скакать, в остальных-то местах сухо было. По пути мужик на лошади с волокушей встретился, сено вез.
      Монастырь Мирожский? Да вон, за тем леском и завиднеется. Доброго пути, богомольцы-иноки!
      Да уж, похожи они на иноков - с оружием, да в панцирях, да при кольчугах - как заяц на волка. Один Гришаня чуток на богомольца мирного смахивал - рожицей постной, обиженной. Шишку-то на лбу шапкой прикрыл, чудо...
      К обеду показалась обитель. Стены толсты, высоки башни - не возьмешь просто так, с ходу! В сам-то монастырь не поехали догонялыцики, Олексаху выслали, разузнать насчет скита богомольного. Коней к корявой сосне привязав, уселись на пригорочке, лица солнцу подставив. И часа не прошло возвратился Олексаха. Довольный, сияющий, словно рейнский грош! Вызнал, где скит, оказывается. А чего там вызнавать-то, коли в этом скиту завсегда богомольцы постятся - самый-то и пост, как раз перед Пасхой. И посейчас богомольцы там, странники. По говору - люди не простые, ученые. Боярин со слугами и боярыня вдовая. Боярин-то во Псков ехал, в скит завернул, молился. Боярыня, та скрытная - ни с кем не разговаривала, не общалась, да все время слуги вкруг нее кружили. Говорили всем - обет дала боярыня до разговенья ни с кем речей не вести праздных. Не от гордыни обет тот - от чистого сердца.
      - Молодец, Олександр! - похвалил Олег Иваныч. - Ну, раз дорогу вызнал, как стемнеет - тронемся.
      Скит оказался совсем небольшим - пара топившихся по-черному изб, рубленных в лапу, да жердяной забор - не от людей, от зверей диких больше. Окна в обеих избах были закрыты ставнями. Несло дымом...
      Олег Иваныч с Гришаней затаились у забора - Ставровы люди их знали. Олексаха нахлобучил на голову клобук, прогнусавил, в дверь сапогом стукнув:
      - Славься, Богородица Пресвятая Дева, и ныне, и присно, и во веки веков.
      Чуть не пришибив странника - вовремя отпрянул, - дверь резко распахнулась, и наружу выглянула заспанная недовольная рожа, похожая на богомольца примерно так же, как танк на велосипед.
      - Чего надо? - сплюнув, неприветливо осведомилась рожа.
      - Мир вам. Переночевать бы да помолитися...
      - "Переночевать", - гнусаво передразнила морда. - Ходют тут... Вон, в ту избу ступай!
      - Благодарствую, спаси тя Господи! - поклонившись, мелко закрестился Олексаха. - В ту избу, говоришь? Ну, в ту, так в ту...
      В другой избе тоже не сразу открыли. Правда, народец там оказался малость поприветливей, истинно богомольный. Два седобородых деда - Амвросий с Елпидистием - да несколько старушенций в черных платках.
      Покрутившись по избе и никого больше не обнаружив, Олексаха выскочил на улицу - позвал остальных. Олег Иваныч с Гришаней сразу же произвели на богомольцев самое благоприятное впечатление. Гришаня - молитвами, а Олег Иваныч - просяной кашей, кою начал тут же заваривать, подвесив над горящим очагом котелок с водою.
      Поужинав да помолившись, богомольцы улеглись на лавки - спать да слушать гистории о святых прежних да об императорах римских безбожных Калигуле да Нероне. Гисториями старцев потчевал Гришаня. В лицах рассказывал, где надобно - подвывал страшно.
      Олег Иваныч не выдержал, вызвал отрока на двор:
      - Ты чего творишь, Гриша? Хочешь, чтоб они вовек не уснули? Чти монотонно, как пьяный дьякон заутреню. Понял?
      - Понял, спаси Господи! - перекрестившись, кивнул Гришаня.
      Теперь начал читать справно - как и надобно: уы... уы-уы... уы...
      Минуты не прошло - позасыпали все, включая Олексаху с Олег Иванычем. Хорошо, Гришаня растолкал обоих:
      - Что, спать сюда пришли, что ли?
      Те встрепенулись - словно и не спали вовсе.
      - Ты, Гриш, тылы прикрывай, а мы пошли. Ну, пошли, так пошли.
      Осторожно пробрались к первой избе, постучали, пег Иваныч специально за угол спрятался.
      - Да что еще?
      - То я, странник Божий... - заблажил Олекса. - В соседнюю-то избу без тя не пускают, боятся, рекли, чтоб пришел кто...
      - От, чучелы... Ну, ужо я им...
      Недовольно сопя, непреклонный страж выбрался наружу. И тут же получил поленом по кумполу. Это Олег Иваныч вдумчиво использовал недавний опыт козлобородого Митри.
      Оглушенного оттащили к забору, связали.
      Олексаха в низко надвинутом клобуке вошел в избу первым. За ним осторожненько подался и Олег Иваныч.
      Темные сени, приоткрытая дверь - несло дымом - чуть заметное пламя свечи сквозь щель... Притухший очаг. На лавках вдоль стен - спящие. Не так и много: пара молодых парней-слуг, да... батюшки! Сам боярин Ставр Илекович! Храпел, развалясь на лавке, собственною персоной. Хоть сейчас хватай - что и сделали. Не успел боярин очей рассупонить, очухаться - как уже спеленут! А не считай ворон и стражу ночную подбирай лучше, а то поставил пентюха, прости Госпеди.
      Интересно, а где же Софья?
      Вот в том углу дальнем... Вроде как шкурами загорожено... Ну да, загорожено...
      Подойдя, Олег Иваныч отбросил шкуру. Вспрыгнула на лавке боярыня, ровно не спала. Глаза шалые, словно опоенная чем...
      - Олег!
      - Софья!
      И в этот момент застучали, заломились в дверь. Кого там еще черт принес на богомолье?
      - Олексаха, глянь-ка.
      Тот и ломанулся было... Да не стали его ждать, вошли в избу. Числом многим, оружны, в бронях чешуйчатых, а впереди... впереди Митря-шильник!
      Выхватил из очага головню, посветил, ухмыльнулся гадостно, на Олега кивнул с Олексахой...
      - Хватай, - вскричал, - обоих, соглядатаев новгородских, с нехорошим делом на плесковскую землю посланных!
      - Хватать? - усмехнулись воины. - Нет уж, главного подождем...
      Ждали недолго.
      Задрожал порог под латными сапогами. Заблестело пламя в блестящих черненых латах, заструился понизу темный плащ. Черный рыцарь! Силантий Ржа!
      - Вижу, узнал, Олег Иваныч, - уселся на лавку Силантий, вздохнул. - Что ж, придется тебя хватать, как соглядатая новгородского.
      - Хватать их именем посадников псковских, Тимофея Власьевича да Стефана Афанасьевича! - вышел вперед толстяк коротышка с бородкой реденькой.
      - То наш псковский друг, боярин Андрон Игнатич! - шепнул Ставру Митря. - В Псков схваченных доставит... а там их и казнят, не долго...
      Улыбнулся в усы боярин, взглянув на Софью. Та, бедная, как связали на глазах ее Олега, побледнев, дара речи лишилась, на скамью без сил села. Совладав со слабостью своей, поднявшись, сказала надменно:
      - Надеюсь, посадники расправы без суда не допустят!
      - Само собой, матушка, - важно кивнул боярин Андрон, Андрон Игнатич, неплохой человек, в общем, несмотря на вид неказистый, добрый и с душой, не то что некоторые... типа вот Ставра иль Митри.
      Заполнилась изба воинами, зазвенела бронями да кольчугами - еще больше на улице воинов было, да в другой избе разместились. Старцев и Гришаню-отрока никто и не тронул - мало ли богомольцев. Митря Упадыш шастнул было к избе, но Гришаня его дожидаться не стал - перемахнул чрез ограду да в лес. Иди - полови, побегай!
      А в лесу - шум, гам, суета! Войско московское на ночлег становится. Отряд, псковичам на подмогу присланный. Супротив новгородцев да супротив ливонских рыцарей орденских. Не обманул Иван, князь Московский, псковичей, прислал воев. Да с ними - воеводу опытнейшего - Силантия Ржу, коему уже было в поместье пара деревенек под самой Москвой пожаловано да близ Коломны сельцо. Наказано строго: идти как можно быстрей - кабы не успел сговориться Новгород с орденом либо с Литвою. Новгородцев, буде в пути встретятся, не обижать без дела, надеялся еще Иван, что миром ему под руку отойдут новгородцы-то... Ну, с Олегом Иванычем да Олексахой дело иное - Упадышев Митря сразу на них показал как на шпионов новгородских, тут уж нечего делать - надобно во Псков отправлять, на суд посадничий. А чего уж тот суд решит - обменять на кого иль казнить смертию - то Бог весть...
      - Эх, Олег, Олег, - присев рядом на лавку, покачал головой Силантий Ржа. - И отпустил бы тебя... а нельзя, бесчестно то. Что псковичи скажут?
      - Не грусти, друже Силантий, - усмехнулся в ответ арестованный. Неужто попросил бы от тебя бесчестья? А на суд посадничий надежа есть! Ни за каким заданьем подлым и никем мы в псковские земли не посланы, о том Ставру-боярину лучше всех известно! Зачем он боярыню возле себя держит, спроси!
      - Говорит, в монастырь захотела боярыня.
      - То лжа, Силантий! Силою подстричь хочет! Прошу тя, посмотри за боярыней, покуда мне несподручно.
      Силантий кивнул. Посмотреть - посмотрит. И насильно подстричь не даст.
      - Вот и славно... Верю тебе, Силантий.
      Поутру - быстро утро пришло, не заметили - прискакал гонец из Пскова. Конь вороной - весь в мыле - на самом кафтан расстегнут, с груди пар валит. Видно, торопился, гнал...
      - Поспешай, воевода Силантий, на реку Синюю, на Городок Красный псковский пригород! Точат зубы на нашу землицу ливонские псы-лыцари, уж целым отрядом подступилися, вот-вот нападут, без вас не осилим! Поспешай, воевода-князь, поспешай!
      Водицы поднесенной испив, пошатнулся в седле гонец. Упал бы - на руки подняли. Осторожно в избу снесли, положили на лавку.
      - Поспешайте... - прошептал гонец псковский и, закатив глаза, забылся в беспамятстве.
      - Слышали ли, вой? - птицей взлетел в седло Силантий. - Поспешим же, поможем псковичам! Ужо отведают немцы меча за землю Русскую!
      - Поможем, воевода-отец! За тем и пришли! Веди же скорее!
      Орлами взвились стяги над московской ратью, с гиканьем выехали из лесу воины в кольчугах да тегиляях, оранжевым отражалось солнце в островерхих шеломах...
      Андрон Игнатьевич, боярин псковский, проводив отряд взглядом, к пленникам обернулся. Пяток воев при нем остались - свои же, псковские - за конвоиров. Ну, и Митря тут, Упадыш, как же без него-то?
      Ставр на коня сел, рядом, на белой кобыле, боярыня. Лоб бледен, на щеках румянец болезненный, глаза пустые, со зрачками широкими. Взгляд словно и нет ее тут... Даже Олега не узнала. Видно, опоил ее Ставр снадобьем колдовским, на сушеной конопле сваренным.
      Сжалось у Олега сердце - понимал, чем грозят Софье подобные варева.
      - Ну, мы в обитель Мирожскую. До Пасхи пробудем, - доехав до развилки дорог, простился с Андроном Игнатичем Ставр, свистнул слугам своим. Миг - и нет их уже, рысью к монастырю поскакали. Впереди - сам боярин, под уздцы Софьину лошадь держит. Боярыня - сама не своя - в седле сидит, качается, как бы не слетела. Нет, не слетела. Открылись ворота обители, впустили новых странников.
      А боярин Андрон, да Митря, да пленники - дальше во Псков поехали. Один Гришаня-отрок где-то по лесам скитался, ежели волк какой не сожрал...
      Спряталось за набежавшим облаком солнце, упала серая тень на дорогу, пробежала по лугу и, взобравшись на холм, сгинула... как сгинуло в один миг все то счастье, на которое так рассчитывал Олег Иваныч. Вот уж не везло мужику, ни в той жизни, ни в этой!
      В жарко натопленной зале на лавках вдоль стен чинно сидели бояре. Их длинные шитые золотом одежды ниспадали на пол красивыми складками. Слева от иконы, в узорчатом кресле, восседал посадник, Стефан Афанасьевич, крупный дородный мужчина с Длинной иссиня-черной бородой. Рядом с ним, чуть наклонившись, стоял толмач-переводчик. Не просто так стоял, вестимо. Переводил, толмачил...
      Рыцарь в блестящих латах, с непокрытой головой и надменным взглядом, что-то быстро говорил посаднику, время от времени поглядывая на реакцию бояр.
      - Как посланник ливонского магистра Вольтуса фон Герзе, - еле поспевал за рыцарской речью толмач, - передаю слова его таковы: отступитеся, псковичи, от землицы, что от Красного Городка ошую, испокон веков та землица орденскою была, ею и должна быть.
      - Ой, лжет, ой, лжет, лыцарь, - заерзали, зашептались бояре. - Никогда та землица орденской не была...
      Выслушав рыцаря, посадник, почесав бороду, встал.
      - Не то просит магистр ливонский Вольтус, - медленно произнес он, стараясь, чтобы звучало весомо каждое слово. - Красный Городок да землица, что по Синей-реке, - то псковские сыздревле земли, от них отступитися чести лишиться. Таков будет ответ Пскова немцам ливонским! Еще скажи... Обернувшись к переводчику, посадник задумался. - Спроси-ка лучше: что отряд ливонский ныне у Красного Городка делает?
      Рыцарь усмехнулся в ответ, тряхнув головою. Пояснил, что отряд тот для его, личного магистра посланника, охраны - и только.
      - Больно велик отрядец для охраны-то! - выкрикнули из дальнего угла. Да и уж больно красиво лыцари у Городка встали... все дороженьки перекрыты. Ежели б не московское войско, пограбили б землицу-то.
      Тут все бояре разом закивали. По их мнению, отряд, присланный на помощь Пскову московским князем Иваном Васильевичем, прибыл как нельзя кстати.
      - Еще раз говорю, это только моя охрана, - холодно повторил рыцарь, и, раз слова магистра фон Герзе не достигли цели, мы уйдем от Городка еще до темна.
      - Зарекалася лиса в курятник не лазать!
      - Прощайте, господин посадник, и вы, господа псковичи. Жаль, что не договорились.
      Рыцарь поклонился и, гордо вскинув голову, быстрым шагом покинул залу. Белый плащ с черным восьмиконечным крестом развевался за его спиною, словно крылья исполинской чайки. Порывом воздуха задуло пламя свечей у входа. Посадник жестом подозвал дьяка:
      - Проводите лыцаря. С почетом проводите. От меня лично подарите шубу соболью!
      - Сделаем, Стефан Афанасьевич. Ушел дьяк.
      Бояре повставали с лавок:
      - Зря отпустил лыцаря, Стефан Афанасьевич, надобно было имать!
      - Теперя много зла натворит с отрядом своим ливонец.
      - Не натворит, - усмехнувшись, посадник обвел бояр тяжелым пристальным взглядом. - Лыцарь сей, Куно, далеко благородством своим славен. Сказал: уйдут до ночи - значит, уйдут. Кроме того, там и московские вой имеются, помолчав, добавил он.
      Стараясь не упускать из виду скачущих впереди всадников, словно пес, бежал по лесной дороге Гришаня. Дышал тяжело, провалисто, глотал на ходу снег - ноздреватый да темный. И тот-то редко встречался, в низинах только на дороге-то весь стаял. Видел отрок, как отъехал в монастырь Ставр с Софьей, вернее, лиц, конечно, не разглядел - две конные фигурки, но догадался - а кому еще-то свернуть к обители? Остальные шильники - или воины псковские, черт их знает, как и называть лучше, - поехали прямо. Ехали быстро - видно, до темна хотели попасть в город. Гришаня отстал, по следам только лишь ориентировался да по навозу конскому. Чего он за ними поперся Бог весть. Хотелось, конечно, освободить Олега Иваныча с Олексахой... да вот как только? Трое воинов-конвоиров, Митря-шильник да Андрон Игнатич, боярин псковский. Попробуй, сунься! Да и во Пскове-то, ежели подумать, никого знакомых нет. Правда, говорил как-то на усадьбе казненного вощаника отец Алексей, стригольник, есть и во Пскове хорошие люди, супротив мздоимства церковного выступавшие. Вот бы найти их... Да при этом и Митрю не потерять с конвоем и пленниками. Их наверняка в суд потащат. А судьи кто во Пскове-то? Да как и в Новгороде, посадник, да князь, да сотские. По идее, заседать в княжьих хоромах должны бы. Там же и поруб. Так вот, обязательно ему, Гришане, на тот суд надо! Свидетелем-послухом! Что не воинские люди злые Олег Иваныч-то с Олексахой, - а мирные новгородские граждане, в земли псковские забрели случайно - вслед за новгородским же боярином. А дела промеж новгородских граждан - их дела, не псковские. Так что должны б отпустить пойманных, ежели разобраться. Правда, поверят ли? Митря-то, Упадыш, наверняка другое говорить будет. Да и Ставр. Еще и его, Гришаню, до кучи схватят. Ну, схватят так схватят, дело такое. Однако выступить свидетелем на псковском суде-Господе - единственный шанс хоть как-то помочь пленным. С хорошим шансом самому превратиться в обвиняемого! Башку отрубить - вряд ли, чай, не Москва, а вот повесить - запросто... Но надежда все-таки есть, попытаться надо... Еще ведь и Софья наверняка молчать не станет. А чтоб вызвали ее на суд из монастыря Мирожского, о том уж Гришаня позаботится, на первом же допросе укажет. Правда, не заткнули б ей там язык, в монастыре-то. От Ставра всего ожидать можно.
      Устал Гришаня - с ног валился. Уже не бежал - шел, сапогами грязь загребая. Да все думал. А думы невеселые были... Как и погода. Внезапно поднялся ветер, принес с севера злые серые тучи, быстро затянувшие небо. Хлынул дождь пополам со снегом, вокруг сделалось тоскливо, темно, страшно. Заметет дорогу - не заплутать бы... На дороге лесной никого - ни попутных, ни встречных. Один раз только метнулся из кустов заяц, да где-то неподалеку послышался волчий вой. Вздрогнул отрок - сожрут еще! Кинжал из-за пояса вытащил, в руке накрепко сжал, мало ли. Хоть и понимал - толку-то от кинжала пред волчьей стаей - однако все ж таки как-то поспокойней стало, с оружьем-то. Чавкая, тонули в стылой грязи сапоги, все трудней становилось идти - прилечь бы или сесть, вон, под то дерево, хоть ненадолго, отдохнуть чуть. Остановился уж было Гришаня... Да помотал головой - нет уж! Сядешь не встанешь, уснешь. Волкам окрестным на радость, ишь, развылись-то, курвины дети.
      Постоял немного Гришаня, отдышался - дальше пошел. Напевал про себя для веселья:
      - А злая жена мужа батогом бьеть! Батогом бьеть! - Нечего сказать, веселую песенку выбрал!
      Дальше больше - на откровенную порнографию перешел, или, лучше сказать, на крутую эротику:
      - Аще муж от жены блядеть... - пару строф спел, да больше не стал постеснялся. Не волков - Господа!
      Петь бросив, о приятном попытался думать. О книжице, в келье недописанной, "Физиолог" зовомой. Про тело человечье книжица та да про болезни - занимательна да полезна вельми. Правда, чернец один, с обители Вежищской, сказывал книгу ту в огонь бросить, пришлось Феофилу пожаловаться. Эх, хорошо было до ареста-то...
      Гришаня усмехнулся. Стал об Ульянке думать. Как познакомились в апреле... Господи, почти год уже! Как целовались в овине... а потом, в июне, на Ивана Купалу через костер голые скакали, вместе с другими парнями да девками... а после в овсы ушли...
      Аж жарко стало Гришане от тех воспоминаний греховных.
      Молитву прочтя, к щекам пылающим снег приложил... полегчало вроде.
      Темно было кругом, не поймешь - день или вечер. Снег с дождем хороводились. Ползли по небу низкие тучи, ни просвета, ни зги. Вот погодка!
      Где-то теперь Ульянка? По-хорошему ль до Москвы добралась, к сестрице своей единоутробной?
      Он пришел в Псков к вечеру, успел-таки до темна. Река Великая набухла льдом, как и Волхов, урчала зверем. Славен град Псков, мощны стены его, высоки башни, шатрами к небу вздымающиеся, благолепны храмы Христовы.
      Покрутился у ворот отрок - не видал ли кто отрядец небольшой порасспрашивал...
      - А тебе что за дело? - ухватив Гришаню за руку, подозрительно спросил стражник.
      - Письмишко от них просила супружница одна, - вывернулся тот, - я б и написал...
      - Так ты грамотей, что ли? - удивился стражник.
      - Учен, - важно кивнул отрок. - Если чего надобно...
      - Надобно! Надобно! Еще как надобно - сам Бог мне тя послал, отроче!
      Выказав явные признаки радости, стражник, подменившись с приятелем, приобнял Гришаню за плечи и повел в ближайшую корчму.
      Уселись за дальний стол, чистый, выскобленный. Стражник у корчемника бумаги спросил да перьев.
      - Поесть бы сначала неплохо, - хитро улыбнулся отрок.
      Стражник кивнул, подозвал корчемника, велел постных пирогов с квасом подать.
      - Брат у меня есть, Степаном звать, - прошептал, к Гришане склонившись. - У кузнеца Онуфрия работником три лета пробыл... потом подрядился тут к одному... ну, не важно... ушел в общем, до сроку. Оплату ему должен Онуфрий, а?
      - Хм... - Гришаня задумался, спросил, когда именно ушел Степан да сколь времени с этого дня прошло...
      - Во прошлую весну ушел, - стражник помолчал, вспоминая. - Как раз на Пасху!
      - На Пасху, говоришь? - Гришаня прищурил левый глаз. - Ну, тогда торопись, человече. По закону Степан твой имеет право требовать оплаты только год после ухода! Писать бумажицу-то?
      - Пиши, пиши, друже!
      - Тогда вели песку подать, присыпать...
      Написав прошение, Гришаня присыпал чернила песком - чтоб быстрей сохли - и снова повторил свой вопрос о приезжих. Ну, на этот раз стражник, естественно, оказался куда любезней.
      - Тебе за весь день надо, отроче?
      - Вечер только.
      - Козьма-горшечник с глиной проехал с людьми своими...
      - Не то!
      - Онцыфер-лодочник...
      - Тоже не надо!
      - Боярин Андрон со людищи да сывязаны иматы...
      - А вот об этом - подробней!
      Нахватался Гришаня от Олега Иваныча словес разных, вставлял теперь, щеголяя, и надо куда и не надо. Как ни странно, народец его понимал, как вот теперь стражник...
      Вызнав дорогу на двор боярина Андрона Игнатича, Гришаня тепло простился с новым знакомцем, хлебнул на дорожку горячего сбитню и, выйдя из корчмы, растворился в сером сумраке улиц.
      Усадьбу боярина он обнаружил сразу - стражник настолько подробно описал путь, что к ней смог бы пройти даже слепой. Небольшая такая усадебка - не то что в Новгороде, вот уж где усадьбы так усадьбы - но уютная, с аккуратно обитыми медью воротцами.
      Скрипнув, открылись воротца - Гришаня рысью в сторону, за деревом затаился - мало ли. И вправду, не зря спрятался - со двора-то Митря Упадыш вышел! Огляделся, шильник, Гришаню не приметил, ухмыльнулся похабно, бороденку рукой пригладил, пошел куда-то, верно - к бляжьим каким жёнкам... За ним, с опаскою, и Гриша.
      Долго шли, коротко ль - завиднелся в конце улицы дом каменный. Небольшой, с подклетью, крыльцо высокое. Весь какой-то неприметный, за кустарником, словно украдкой выстроен. Внутри гульба шла - песни вполголоса (пост все же!) да ругань всякая... Ну, точно - корчма! Да с непотребными жёнками!
      Гришаня поначалу и заходить опасался. Стукнут по башке, долго ли! Да и грех. Помялся, помялся у крыльца - все ж про друзей вызнать надо. А как вызнать-то - только через Митрю. Митря - главная к ним сейчас, как говаривал когда-то Олег Иваныч, ниточка. Вот за эту ниточку козлобородую - да и потянуть. Как вот только?
      Немного народу оказалось в корчме-то. И с пару десятков человек не наберется. Отрок-то сразу смекнул - в угол подался, Митрю увидев. Нет, не успел, не заметил шильник. Засел Гришаня в полутьме, вместе с какими-то немцами - те, судя по разговору, непогоду пережидали. Один - в собольей шубе поверх лат железных - щеголь хренов, спиной к отроку сидел, шуба богатая, в такой только посадникам да князьям ходить, а не всякой торговой шпане немецкой... Вот, интересно, откуда во Пскове немецкие купчишки?
      - Поскорей пойдемте отсюда, Куно, - произнес по-немецки другой немец, без шубы, но тоже в панцире. - Мне почему-то кажется, здесь собрались одни безбожники... да и наши люди заждались.
      - Подождут, - поставив кружку на стол, отрывисто бросил щеголь. Впрочем, насчет безбожников ты вполне прав, брат Конрад... Ишь, как хлещут вино в пост! Не боятся... Ну, черт с ними, поехали! Эй, хозяин. Вот тебе грош.
      Рыцарь обернулся, и пламя свечи высветило его красивое лицо с модной бородкой.
      Так это же...
      Расплатившись, немцы вышли наружу.
      ...это же...
      Гришаня лихорадочно соображал, вполглаза присматривая за Митрей.
      ...рыцарь Куно... Куно фон Вейтлингер! Вот кто может помочь выручить Олега Иваныча с Олексахой! Они ж друзья с Иванычем. Точно... А Митря? Пес с ним... Ежели что - отыщем.
      Схватив шапку, Гришаня опрометью бросился из корчмы, на ходу кинув служке медное пуло.
      Ага! Вот и рыцари. Садятся на лошадей...
      - Эй, мессир Куно!
      Эх... не слышит... Сейчас как рванут - и не догонишь. Слава Богу, пока тихо едут... разговаривают... Кажется, даже стихами...
      Что видел я от знатных дам?
      Служил им лишь себе на срам.
      Для дам я грубый нелюдим;
      Не лучше отношусь я к ним...
      - Полно, полно тебе, Конрад! Гартман фон дер Ауэ - это не для Пскова и не для подобной погоды! - засмеялся фон Вейтлингер. - Вот, послушай лучше:
      Мать, отпусти меня ты,
      Уж пляшут там ребята;
      Что может быть чудесней?
      Я не слыхала так давно
      Веселых новых песней!