ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

БЛОКНОТ В КОЛЕНКОРОВОЙ ОБЛОЖКЕ

За несколько недель до того, как Нестор был найден мертвым в доме Тельди, и раньше, чем это происшествие на манер дельфийской пифии предсказала (сфальсифицировала, скажут некоторые) мадам Лонгстаф, жизненные пути персонажей данной истории проходили вдалеке друг от друга. «Случайности – это шутки богов над смертными», – вот что заявила прорицательница друзьям. Они не придали значения словам ведьмы, дескать, пустая болтовня. Зато чрезвычайно внимательно выслушали все, что касалось нарисованной девушки, поэтому Карлос Гарсия выпивал по четыре капли любовного зелья каждую ночь полной луны: вдруг подействует?

Остальные пророчества постепенно стерлись в памяти под грузом повседневных мелочей и забот, связанных с управлением фирмой «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго». Жизнь на маленьком предприятии общественного питания протекала весьма неровно: всплески активности, особенно летом и весной, перемежались застоем, например в феврале и марте. Кадровыми работниками были трое: Нестор, Карлос и Карел, а с недавнего времени к ним присоединилась в качестве помощницы Хлоя Триас, немного неряшливая, зато не требующая никакой зарплаты, то есть обходившаяся фирме задешево.

Так и перебивалась «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго», то задыхаясь от нахлынувших заказов, то, по выражению Нестора, впадая в зимнюю спячку, выживая только благодаря мастерству хозяина в изготовлении десертов и уникальных тортов, которые покупали знаменитые столичные рестораны и подавали на стол клиентам в качестве фирменного блюда. Когда наступало время потуже затягивать пояс, когда заказчики почти переставали звонить, когда от безделья вечерняя скука становилась невыносимой, Нестор Чаффино со словами «роrса miseria»[20] опускал со стороны улицы металлическую штору, прощался с работниками до следующего дня и усаживался на кухне разглядывать белый кафель на стене.

Здание «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго» располагалось на бойком месте, оно состояло из двух помещений, сиявших чистотой, что радовало клиентов. Главным помещением являлась просторная кухня. Она была постоянно открыта взорам прохожих: три окна выходили на улицу наподобие витрины, и каждый мог по достоинству оценить порядок, царящий на фирме, Кухня, включая полки и перегородки, была выложена сверху донизу белой плиткой и служила, вне всякого сомнения, для производства кондитерских шедевров. На стенах висели медные сковороды и тазы с ручками. Посередине стоял большой стол с алюминиевой столешницей, на нем – последние новинки кухонной техники с краткими инструкциями по применению. Поддержание абсолютной чистоты и порядка, неукоснительное выполнение требований гигиены – вот как правил Нестор Чаффино в своем государстве.

Другая половина королевства, то есть второе помещение фирмы, предназначалась для приема посетителей, была оформлена в богемном стиле. Нестор не скупился на расходы, стремясь создать у клиентов соответствующее настроение… «Ritorna a Sorrento»[21], – любил он говаривать, толком не зная, что это такое. Зал был декорирован, с одной стороны, под дом сицилийского крестьянина, а с другой – под тратторию без обеденных столиков, но со всеми атрибутами места, где к приготовлению пищи относятся как к искусству и где гурманы испытывают райское блаженство. Если запах на кухне напоминал смесь клубники и какого-то волшебного моющего средства из тех, что имеют английское название, то зал встречал гостей ароматом дорогостоящей полировки (что неудивительно при высоком качестве мебели). Разного рода сувениры навевали мечты о далеких странах: модель корабля с выгравированным названием «Sole mio»[22], а вот пончо, словно забытое кем-то и элегантно раскинутое на диване; слева – набор пресс-папье из Мурано, справа – коллекция морских ракушек, шкатулок и изображений святых. А на стенах – многочисленные фотографии персон, более или менее знаменитых, слегка забытых, живых и умерших, которых объединяет одно – все они хоть однажды вкусили от трудов кулинарного гения Нестора Чаффино.

Каждая фотография имела дарственную надпись. Например, Аристотель Онассис: «Тысячу раз efjaristy[23], друг Нестор, твой сорбет а-ля Черчилль просто великолепен», Рэй Вентура[24]: «Ah, ton bavarois, mon cher, za vaut bien mieux que d'attraper la scarlatine, dis done!»[25] Мария Каллас: «Браво, Нестор, бра-во!»

«О-о, Мария действительно ценила мои шоколадные трюфели», – любил вспоминать Нестор вечерами, подсчитав выручку и убедившись, что в феврале дела обстоят хуже, чем в январе. Он прятал калькулятор в футляр и, вздыхая, начинал грезить о временах, когда вместе с облатками первых причастий пойдут в ход шоколадные пасхальные яйца («Одно из твоих лучших фирменных изделий, бедный Нестор. А как радовалась им Мария Каллас!»). До Пасхи далеко. И с губ Нестора вновь и вновь со вздохом срывалось: «Porca miseria…»

Однажды изнывающему от зимнего безделья и с ностальгией вспоминающему хороших клиентов, не важно, знаменитых или нет, Нестору пришла мысль написать небольшое руководство по кулинарному искусству, что он и сделал, использовав блокнот в коленкоровой обложке. (О существовании блокнота до сих пор не знает никто, кроме самых близких Нестору людей.) На каждую страницу он занес мелким безукоризненным почерком три рецепта и сопроводил их диаграммами и комментариями. Назвал Нестор рукопись: «Маленькие подлости (книга кулинарных секретов)».

Вступление гласило:

«Все знаменитые кондитеры мира утверждают: секрет приготовления хорошего десерта зависит не от рецепта, а от таланта повара, от призвания человека к кулинарному искусству; и если повар говорит: „Добавить чуть-чуть имбиря или ванилина“, значит, нужно взять щепотку или несколько крупинок указанного продукта. Не верьте этому, послушайте правду. Любой кондитер, любой шеф-повар имеет маленький, но важный секрет, который и оказывает решающее влияние на качество изделия, маленькую подлость, так сказать, и я готов поведать о ней миру».

Книга состояла из нескольких частей.

«Часть первая. Холодные десерты.

О некоторых приемах достижения специфических свойств холодных десертов, а также об ошибках, наиболее часто совершаемых неопытными кондитерами.

…Возьмем, к примеру, пирожное «Плавающий остров». Для достижения наилучшего результата совершенно необходимо, чтобы яйца были свежими. Для взбивания используйте веничек или электрический миксер. Чтобы белок получился воздушным, можно добавить чуть-чуть соли, однако самое верное средство – кофейное зернышко. Следующий шаг – …»

На данном интригующем месте повествование прерывалось и начиналось письмо, адресованное старинному другу Нестора:

Дону Антонио Рейгу

Пансион «Три Анчоуса»

Сант-Фелиу-де-Гихолс

Мадрид, 1 марта 19…

Ты будешь удивлен, дорогой Антонио, когда получишь мое письмо после стольких лет молчания, Но ты удивишься сильнее, если узнаешь: я умер (или почти).

Нестор покусывает кончик авторучки «Паркер-1954» (синий корпус, позолоченные металлические детали), приобретенной, кстати, в ларьке на ярмарке в Сан-Тельмо, где он бывал вместе с другом и коллегой Антонио Рейгом, когда они оба работали в Буэнос-Айресе. Нестор давно собирался написать это письмо, но дается оно ему совсем непросто. Чего стоит фраза «я умер (или почти)». Словно из фантастического романа, особенно это «почти». Однако рак легкого – не фантастика, так что лучше сделать все необходимое заранее. И поскольку каждый готовит завещание по-своему, Нестор пишет необычную поваренную книгу, ее можно рассматривать как государственную измену по отношению к одному из самых закрытых профессиональных сообществ – поварскому, и особенно – кондитерско-поварскому, ведь кулинары никогда и ни за что не раскрывают в точности своих рецептов. Потому-то он и решил озаглавить книгу «Маленькие подлости», да и звучит вроде заманчиво. Нестор собрался поведать о самых тайных приемах, трюках, незначительна казалось бы, мелочах, которые делают суфле пышным, а не сплющенным; о тщательно скрываемых секретах и уловках, которые превращают кондитерское ремесло в искусство доставлять наслаждение.

…Поскольку я не знаю, надолго ли меня хватит, в смысле здоровья, я хотел бы, Антонио, посылать тебе время от времени части текста моего кулинарного завещания. В настоящее время пишу его урывками, в блокноте. С каждым письмом планирую отправлять десять – двенадцать рецептов. Буду тебе благодарен, Антонио, если опубликуешь книгу после моей смерти. Вот сладкая месть нашим знаменитым, респектабельным коллегам, которые копят звездочки в справочнике «Мишелин» и от жадности таят самые элементарные приемы, не так ли? «Маленькие подлости»… По-моему, замечательное название. На днях упомянул его в разговоре со своими сотрудниками, и бедняги перепугались. Они решили, будто я собираюсь рассказать о темных сторонах жизни важных персон, я кое-что узнал за годы своей работы на них. У меня есть помощница, Хлоя, молодая вострушка, она меня ток в лоб и спросила. Я не стал отрицать. Сам понимаешь, тема настолько деликатная, что лучше никому не знать, чем мы с тобой занимаемся на самом деле (бессмертное занятие, осмелюсь сказать с восторгом, и уж, во всяком случае, более достойное, нежели злословие по поводу чужой убогости). А представляешь, какой разразился бы скандал, расскажи мы обо всем, что видели и слышали за эти годы? Взять, к примеру, то, что происходило в Буэнос-Айресе. Ты помнишь фамилию хозяев дома, где ты тогда работал? Сельди или Тельди? Хотелось бы знать, что с ними стало. Кстати, любопытное совпадение: только вчера вспоминал о них, и не потому, что собирался упомянуть в письме. Ты помнишь, какой замечательный пудинг у них готовили?! Я не знаю точного состава ингредиентов, а у тебя наверняка есть полный рецепт, не мог бы ты послать мне его? Так вот, сижу я вчера, пытаясь восстановить в памяти компоненты пудинга, как вдруг эта девочка, Хлоя, приходит и говорит: «Нестор, о чем ты пишешь, расскажи какой-нибудь гадкий секрет». Тогда я вспомнил, что мы с тобой случайно видели в доме… – как их? Сельди—и говорю ей: «Конечно, конечно, дорогая, „Маленькие подлости“ – это книга о людских грехах, но не думай, я пишу не о знаменитостях, нет-нет, ничего подобного. Когда повзрослеешь, ты поймешь: в жизни людей, которых мы называем „нормальными“, встречаются эпизоды более ужасные, чем те, что нам преподносят газеты. А если копнуть поглубже, то откроются вообще потрясающие вещи».

Ты, возможно, спросишь, Антонио, зачем я соврал девочке, будто составляю книгу из сплетен, хотя никогда у меня даже в мыслях подобного не было. Отвечу: чтобы не растрепала об истинном содержании – молодежь такая ненадежная… Только вот ведь как обернулось: начал я вешать ей лапшу на уши – и уже не мог остановиться. Сам удивляюсь, это, похоже, профессиональное: приукрашивать, расписывать. Что ни делаешь, всегда получается свадебный торт– тут молотой карамельки подсыпешь, там клубничного желе добавишь… Смотрю я этак на Хлою, которая прямо сгорает от любопытства, и говорю: «Ты молодая, но должна понимать: мир не без греха. Всякий когда-нибудь да позволил себе небольшую подлость, ну, скажем, супружескую измену или другое лредательство, или кражу, или даже половое извращение. Причем если человек нормальный, без порочных наклон ностей, он стыдится того, что совершил, и, конечно, заслуживает прощения… Однако бывает так, что, стараясь скрыть маленькую подлость, человек идет на гораздо худшее, понимаешь? Уверяю тебя, дорогая, это происходит очень часто; мне самому известно несколько случаев». Ты не представляешь, как вытянулось у нее лицо, девочка безоговорочно поверила в то, что мой потертый блокнот заполнен не десертами, а смачными описаниями чужих грехов. Я пообещал рассказать ей когда-нибудь старую скандальную историю, хотя на самом деле сплетня никого уже не интересует и вообще умрет вместе со мной. Ну и пусть подождет, лишь бы не совала нос в мои записи.

Ведь совершенно недопустимо, чтобы со мной в могилу ушел секрет приготовления настоящих шоколадных трюфелей, не правда ли, дорогой Рейг? Итак, принимаешь ли ты предложение? Если да, то в следующем письме я пришлю первую партию рецептов.

Кстати, наверное, тебе будет интересно. Эта девочка, Хлоя, не удовлетворилась пустым обещанием. Она заставила-таки меня рассказать об одной маленькой подлости. В тот момент я как раз думал о тебе, вспоминая, как мы жили в Буэнос-Айресе, вот и пришел на ум некрасивый случай с сеньорой Тельди. Клянусь тебе, Антонио, я разыграл роль Оливейра да Фигейра, знаешь, персонажа из комиксов о Тентене, он специально собирает огромную аудиторию и мелет языком что ни поподя, лишь бы народ не заинтересовался его секретной информацией. Так и я, твой друг Нестор, поведал о сеньоре Тельди (или Сельди, черт ее знает) своему персоналу: Хлое (глазищи—в пол-лица), Карлосу Тарсии (я ему во всем доверяю) и Карелу Плигу, рассыльному (он чех). Я рассказывал довольно долго (заказов кот наплакал, к сожалению) со всем присущим мне реализмом, чем и горжусь, о том… ну… происшествии в 1982 году, когда в дом Тельди заявилась младшая сестра хозяйки с мужем. Я не назвал ни одного имени; ты же знаешь, я скорее скрытен, чем болтлив. Тем не менее я подробно описал, как они приехали из Испании, обрисовал их в общих чертах: она – прекрасная и грустная, почти печальная (так мне тогда показалось), а супруг… По-моему, он принадлежал к той редкой породе мужчин, которые не имеют понятия о том, насколько они красивы.

Я отметил, что сеньора Тельди кокетничала с зятем, мы все видели. Однако ты ведь помнишь, в Аргентине адюльтер был обычным делом. Никто, даже муж, не придал этому особого значения. Никто, кроме обманутой сестры сеньоры Тельди, разумеется. «Ибо именно она, дорогие мои,—сказал я слушателям,—застукала любовников в комнате на верхнем этаже дома, куда обитатели никогда не поднимались, поскольку незачем».

Молодежь слушала меня затаив дыхание. Удивительно, Антонио, супружеская измена вызывает искренний интерес у нынешних молодых, хотя почти все они имеют опыт интимной связи, причем не только традиционной, но и гомосексуальной, может быть, даже с близкими родственниками, кто знает. История чужой любви, от которой веет тайной и нафталином, по-прежнему неотразима. Признаюсь, в тот день меня посетило великое вдохновение, и я с роскошными подробностями описал, как несколько часов спустя мы обнаружили тело сестры сеньоры Тельди, распластанное на плитах внутреннего двора, остановивших беззвучное, абсолютно беззвучное падение бедняжки из окна той самой комнаты, где муж изменил ей. Лицо было изуродовано при ударе о камень, но глаза остались целы, и в них мы увидели боль, причиненную зрелищем, которое она предпочла бы никогда не видеть. «Отношения между родными братьями и сестрами сложные, друзья мои,—подытожил я, – Если вы были единственным ребенком в семье, то не знаете, что многое в вашей жизни пошло бы по-другому, имей вы брата или сестру. Вы бы только и занимались тем, что сводили счеты друг с другом: „Это мое, а ты всегда хотел забрать!.. Нет, это никогда тебе не принадлежало!“ В многодетной семье всегда есть сильный ребенок и слабый. Рано или поздно кто-то начинает брать верх. Как бы то ни было, в данном случае ясно: старшая сестра обречена вечно нести тяжелый груз своей маленькой подлости. Потому что ее глупое, мимолетное, увлечение, какие случаются во множестве, не имело бы ни малейшего значения, если бы младшая сестра не открыла дверь комнаты на верхнем этаже. А смерть обладает способностью превращать самую незначительную ошибку, самый мелкий проступок в серьезное преступление. С тех пор и старшей сестре, и ее зятю суждено всегда помнить глаза, взирающие на них супреком, задранный подол юбки и нескромно обнаженные ноги, такие белые и невинные, которым не следовало подниматься по лестнице, ведущей на верхний этаж дома».

Однако, Антонио, я что-то увлекся, ты и сам прекрасно знаешь об этом случае, и вдобавок он не имеет никакого отношения к тому, что меня сейчас интересует. На тебя мой рассказ не произведет никакого впечатления, а вот мои слушатели были потрясены, уверяю тебя. Карлос молча уставился на меня, Карел Плиг тоже не проронил ни слова, только Хлоя все допытывалась: «А как звали погибшую сестру? А не подозревала ли она, что те двое давно начали дурачить ее, еще до свадьбы? А муж? Неужели ему было по фигу? Впрочем, понятно, у него самого наверняка рыльце в пушку, как у моих дорогих родителей»,

«Перестань сейчас же! – пришлось мне прикрикнуть. – И вообще, хватит трясти чужое белье». Тут Хлоя недовольно скривила рот, что само по себе не страшно, только в отличие от остальных людей у нее на нижней губе и на языке по металлическому кольцу, так что улыбка вызывает тревогу. Говорят, это мода сейчас токая, ужас! Я стал объяснять ей, что все быльем поросло, дескать, заговорил я о том случае, только чтобы убить время. Хлоя ничего не ответила, просто вылупилась на мой блокнот в коленкоровой обложке, словно там несусветное сокровище. Странная она девушка, ей-богу, Антонио. Пиши я и вправду книгу о чужих подлостях, то рано или поздно пришлось бы включить в повествование и Хлою, Не потому, что она уже совершила что-то плохое (слишком молода для этого), но я достаточно пожил и могу предположить, какая судьба ожидает некоторых людей… Однако не хочу растягивать и без того длинное письмо. А то бы я порассказал тебе о Хлое Триас. Вот замечательная иллюстрация к поговорке: «В семье не без урода». Панк, перекати-поле, жених – чех-культурист… Впрочем, нас с тобой не интересуют банальные судьбы, мы на такие насмотрелись, правда, дорогой Рейг? Возвращаюсь к действительно важной теме. Предлагаю то, что, уверен, вызовет у тебя восхищение: мой секрет номер три, шоколадный мусс. Знаешь, я вдруг подумал, люди похожи на разные десерты, тебе не кажется? Звучит странно, но, к примеру, если бы кто-то попросил меня охарактеризовать эту девушку, Хлою, я бы сказал: мусс с мятой и шоколадом. Причем шоколад очень горький, а мята чересчур пряная. Пожалуй, запишу это определение в блокнот, оно мне кажется точным…

ДЕНЬ ВТОРОЙ

КАРЕЛ И ХЛОЯ

– Сиди прямо, дядя, вот так, убери руки, если не хочешь, чтобы я тебе бритвой горло порезала… Осторожно, дядя, и не смотри в зеркало, понял? Не дергайся, как овца под ножницами, дядя, не выводи меня из себя, тогда все получится тип-топ.

Карел Плиг обреченно опустил затылок на высокую спинку стула и, чтобы отвлечься от неприятного ощущения близости острейшей бритвы к нижней губе, принялся считать, сколько раз в монологе Хлои прозвучат слова «дядя» и «тип-топ». Сегодня ему выпала счастливая возможность убедиться, что превратить классическую бородищу, которую он носил со дня отъезда из Праги, в стильную бородку, – деликатная и далеко не простая процедура: занимает по меньшей мере двадцать пять минут.

Он насчитал шестьдесят три «дяди» и тридцать «тип-топов». Были вариации слова «хрен», но их Карел не подсчитывал. «Хорошо, – подумал он, – что испанский язык такой скудный. – И произнес «тип-топ» в ответ на оброненный Хлоей вопрос. – Этак я через два-три месяца смогу говорить не хуже испанцев».

Так оно и случилось. Благодаря сожительству с Хлоей Триас, а также неумирающей любви к латиноамериканским песням Карел через несколько месяцев пребывания на родине Сервантеса свободно владел современным сленгом, разбавленным словами, заимствованными из старинных шлягеров.

Гораздо труднее оказалось приспособиться к негласным законам, регулирующим отношения между мужчиной и женщиной на Западе. Испанские девушки врывались в его жизнь с прямолинейностью и скоростью метеорита. В этом, однако, не было ничего особенного, чешские подруги возникали так же неожиданно. И там и тут девушки отдавались ему прежде, чем он успевал об этом подумать. Никакого ухаживания, покорения женского сердца и тому подобного. Идешь на дискотеку, к тебе подходит девушка: – Танцуешь?

Затем она предлагает выпить, ты соглашаешься – и бац, уже лежишь в чужой кровати с плюшевыми мишками или розовыми подушками, на которых вышито: «Если хочешь голубого принца повстречать, то должна сначала много жаб поцеловать». А со стены на тебя глядит Брэд Питт или другой капиталистический актер, словно контролирует, как ты выполняешь мужскую обязанность, Но существуют и незнакомые для иммигранта правила поведения в постели. Например, нужно по-разному целовать случайную приятельницу и любимую девушку.

– А теперь не шевелись, дядя К. Твоя ямочка на подбородке такая же сексуальная, как у Майкла Дугласа, вот только требуется ювелирное мастерство, чтобы выбрить это местечко, у меня от напряжения вся задница вспотела.

Хлоя назвала Карела коротко – «К.» – перед тем, как впервые поцеловать его по-настоящему. Карела тогда взволновало это необычное и вроде почетное обращение, оно ассоциировалось с фамилией его знаменитого земляка Кафки. Прошли недели, прежде чем он узнал, что «К.» – это всего лишь сокращенное название популярного крема для обуви. Впрочем, к тому времени их чувство переросло в истинную любовь. Они были вместе уже несколько месяцев, позади остался быстро пройденный этап незабываемых первых ласк, когда тела только познают друг друга, но губы не сливаются в страстном поцелуе.

Однажды вечером Карел сидел в баре рядом с захмелевшим молодым человеком. Постепенно они разговорились, и тот поделился философскими откровениями которые случаются только между совершенно незнакомыми мужчинами.

– Нет, брат, ты не прав. Дело не в том3 что здесь все не так, как в твоей стране. Просто наши девчонки мы их зовем «сметанкой», поголовно сошли с ума. Они согласны на любой секс, но если хочешь, чтобы какая-нибудь тебя поцеловала по-настоящему, знаешь, так чтобы язык в рот, то сперва своди ее в церковь, иначе ни-ни. Абсолютно шизанутые, уверяю тебя. Мне кажется они свихнулись, насмотревшись этой ерунды в фильме «Красотка». Так что теперь поцелуй в рот означает «люблю тебя вечно и безвозвратно, аминь», давай трахаться.

Может быть, поэтому к моменту сакраментального «Поцелуй меня, К.» Хлоя и Карел уже освоили на практике все рекомендации «Камасутры».

– Осторожно, дядя, бритва очень острая, как бы не дрогнула у меня рука…

Рука-то у Хлои нормальная, а вот язык… Каков ее язык, Карел Плиг ощутил в самом прямом смысле однажды ночью, которую он потом часто вспоминал

Они познакомились утром в супермаркете. Карел по поручению Нестора покупал мускатный орех для срочной кулинарной надобности, а Хлоя – пакет палочек и две кока-колы «Классик» на завтрак. Она сразу выложила ему многое о себе, что впоследствии окзалось лось правдой. Например, то, что в течение нескольких недель снимает мансарду без электричества вместе с двумя иммигрантами-марроканцами; что ей нравится музыка групп «Лед Зеппелин» и «Перл Джем», а также иногда «Эй-Си\Ди-Си» (какая жалость, у них разные вкус!), что ненавидит родителей и презирает деньги; что ни разу в жизни не садилась на мотоцикл. А той иезабываемой ночью он узнал новые и совершенно обескураживающие щие детали. Это произошло в разгар рамадана, вскоре после того, как они познакомились, в то время он уже подружился с ее соседями Ануаром и Сассемом.

– Пойдем отсюда, – сказала Хлоя в квартире на мансарде. – Ребята постятся и от этого совер шенно невыносимы.

Смеркалось. Хлоя потребовала, чтобы они поехали на такси, хотя мотоцикл Карела стоял у дома. Машина притормозила возле особняка, похожего на те, который думал Карел, существовали только в голливудских кинофильмах сороковых годов. Вдруг, словно ню мановений волшебной палочки, появился швейцар и расплатился с шофером. Хлоя бросила через плечо: – Старики дома?

Карел решил, что у нее престарелые родители, он понял свою ошибку позже, когда познакомился с ними: мать лет сорока с хвостиком, похожа на американскую киноактрису Ким Бэсинджер; отец – копия мужчины с плаката, призывающего курить «Мальборо-лайт». Для Карела это открытие стало очередным уроком Запада: если девушка из богатой семьи взбунтовалась, значит, ее родители выглядят так, словно сошли с рекламных щитов.

Однако осталось непостижимой загадкой капиталистического мира, почему Хлоя, имея в распоряжении особняк, превышающий по габаритам его спортивную школу в Праге, предпочитала жить на грязном чердаке в компании с тараканами, старыми газетами, имитирующими палас, и довольно засаленными ковриками для вознесения молитв Аллаху, или почему питалась в основном сырными палочками и кока-колой.

В ту ночь в доме «стариков» Хлои Карел прошел через суровое испытание, а именно: через первый поцелуй любви, столь долго назревавший. И сейчас, пребывая в состоянии вынужденной неподвижности по милости Хлои («Я только сделаю тебя чуть респектабельнее, дядя, вот увидишь, станешь как новенький, все будет тип-топ, обещаю, а то куда же ты годишься с бородой из юрского периода?»), Карел, глядя в зеркало, не замечал ни новых очертаний волосяного покрова вокруг губ, ни тонких длиннющих бакенбардов, которые Хлоя начала мастерить, он думал о первом поцелуе.

Он вспомнил ощущение нежного влажного рта и неожиданный привкус сплава меди и, наверное, олова. Карел даже засомневался, все ли делает правильно. Он продвинул язык поглубже и замер в испуге: не пораниться бы. Он переменил направление и провел кончиком языка по прекрасным зубам: коренным, клыкам, резцам… «Какой-то стерильный получается поцелуй, – мелькнуло в голове, – слишком аккуратный и правильный, никакой романтики. Но черт возьми, как еще целовать девушку, у которой на языке и нижней губе по металлической штуковине?»

Постель Хлои, как и следовало ожидать, украшали плюшевые мишки. Зато отсутствовали подушки с советами, как заполучить голубого принца. Вместо Брэда Питта сексуальные способности Карела в этот звездный час оценивала группа «Нирвана» в полном составе.

Мышеловка захлопнулась. Они занимались сексом в доме родителей Хлои, и Хлоя целовала его как своего избранника.

– Я люблю тебя, К., – сказала она в ту ночь, – и хочу, чтобы мы были неразлучны навсегда, понимаешь? Не хочу больше приходить в этот дом даже в гости, мать их… Ты – единственное, что у меня есть на свете. Позволь мне жить у тебя. Разреши работать рядом с тобой. Я умею готовить, накрывать на стол. Я буду делать все бесплатно, мне не нужны деньги, лишь бы рядом. Как считаешь, возьмет меня твой шеф в «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго»? Скажи, что да. Послушай, сейчас ты поверишь, что я на самом деле люблю тебя. Я покажу тебе кое-что, о чем не знает никто. – Она начала было вынимать из рюкзака потертую красную шкатулку, но вдруг передумала и достала пару компакт-дисков «Перл Джем»: – Нет, блин, не стоит…

Что она хотела показать? Фотографию бывшего возлюбленного? Девушки всегда хранят портреты тех, кого сильно любили. Однако Карел не решился тогда спросить Хлою.

И теперь, сидя перед зеркалом, он не поинтересовался, действительно ли Хлоя оценивает на «тип-топ» свои парикмахерские усилия, вправду ли ей нравится эта поросль вокруг его губ и эти тонюсенькие, как муравьиная вереница, бакенбарды, в которые превратилась несчастная борода, «Al pa?s donde fueres, haz lo que vieres»[26], – подумал бы Карел, знай испанскую поговорку. А так он лишь взял на заметку, что ему еще многое надо постичь в устройстве западного мира. И конечно, выполнить просьбу Хлои. «Скажу Нестору, что мне нужна помощь в доставке заказов и что это ему ничего не будет стоить, он мужик хороший, поймет».

– Ты умеешь водить мотоцикл?

– На мотоцикле пусть ездят твоя мать, дядя! – отрезала Хлоя и мгновенно, с легкостью поменяла гнев на милость: – Поцелуй меня, К., обними и поцелуй крепко.

И Карел Плиг сделал так, как она хотела, и не только потому, что слова звучали в ритме болеро. Просто к тому времени он пристрастился к сладости ее рта.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

ИЗ КНИГИ «МАЛЕНЬКИЕ ПОДЛОСТИ»

Часть вторая.

Яичные десерты

Не разбив яйца, поджаришь яичницу.(Народная мудрость)

Дорогой мой друг Антонио Рейг, вместе с рецептами направляю тебе это небольшое примечание.

Oeufs Intactes

Возьмите два очень свежих яйца и…

НЕРАЗБИТЫЕ ЯЙЦА, ИЛИ КАК СЕРАФИН ТОУС КУПИЛ РОЯЛЬ

Покинув салон мадам Лонгстаф, Серафин Тоус решил прогуляться. Было еще не поздно, шесть часов вечера; он мог бы позвонить кому-нибудь из друзей (или подруг) и пригласить поужинать вместе, кому-нибудь из близких друзей, перед кем не надо притворяться, казаться симпатичным или вежливым, интересоваться здоровьем согласно правилам хорошего тона; ему не хотелось делать даже таких усилий.