Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Маленькие подлости

ModernLib.Net / Классические детективы / Посадас Кармен / Маленькие подлости - Чтение (стр. 10)
Автор: Посадас Кармен
Жанр: Классические детективы

 

 


«Красивое любовное послание, – взволнованно думает он, – прекрасное любовное послание!»

Мысли Аделы, напротив, далеки от амурной темы. Она смущена тем, что впервые на очень долгий срок оказалась наедине с мужем, да еще в замкнутом пространстве. В течение почти тридцати лет супруги придерживаются негласной договоренности: я не вмешиваюсь в твою жизнь, ты – в мою, так и культурно, и удобно. Параллельные жизни могут соединиться только в бесконечности или в могиле, но тогда уже все равно. Адела на секунду представляет: вместе навеки. Звучит как приговор, ей непонятна тревога некоторых о том, где и в чьей компании упокоятся их останки. Влюбленные, похороненные рядом, неразлучные до скончания времен, или их пепел, развеянный над морем или лугами, заросшими ромашками… Все это весьма романтично, но пепел есть пепел, а мертвые тела не воскресишь. У Аделы не хватает самомнения надеяться на то, что ее останки окажутся способными чувствовать любовь или грусть от разлуки с близким человеком.

Зато живой Аделе никуда не спрятаться от желания, боли, любви, агонии и многого другого, от чего люди страдают повсеместно и ежечасно. К собственному удивлению, она осознает: ей остро хочется близости с Карлосом. Присутствие мужа, ранее никогда не вызывавшее каких-либо эмоций, теперь, когда он совсем рядом, доставляет неудобство.

Обычно посторонние люди в лифте становятся у противоположных стенок, чтобы случайно не соприкоснуться телами, и смотрят в потолок, чтобы вдруг не встретиться взглядами. Они неловко переминаются с ноги на ногу или пытаются насвистывать какую-то мелодию, то и дело поглядывают на часы, страстно желая, чтобы поскорее открылась дверь (да открывайся же наконец!), ибо чужеродное вторжение на нашу территорию невыносимо. Так же поступили и Тельди.

Эрнесто ютился в углу кабины. Ему не мешала близость Аделы (а почему, собственно, должна мешать?), ведь жена – его составная часть. С тех пор как много лет назад они молчаливо заключили пакт о параллельном существовании, Адела стала чем-то вроде его руки, или ноги, или кожи, если угодно. Он даже любил ее (почему бы нет?), как привычную вещь, как то, что всегда находится перед глазами и тем самым продолжает нас.

Точно так же до сих пор и Адела относилась к их браку. Любовники позволяли ей чувствовать, что она живая. Одного она по-настоящему любила, даже хотела убежать с ним. Но в итоге осталась с Тельди, потому что в побеге нет необходимости, если есть полная свобода и безукоризненный пакт о параллельном существовании, а также территория, достаточно большая для того, чтобы вести самостоятельную жизнь: две спальни, две ванные, две входные двери. Наличие обширного ареала – чуть ли не самое ощутимое благо, даруемое деньгами, потому-то и наименее доступное.

Теперь, в лифте, в раздражающей близости от мужа, который сначала расстегивает две пуговицы на рубашке, а затем начинает снимать ботинки, Аделу вдруг охватывает сильное – до озноба, до тошноты – отвращение. Усы Тельди покрываются каплями пота, волосы, до того неестественно пышные, обтягивают череп… Вид мужа сталкивается в сознании Аделы с образом Карлоса, и от сравнения отвращение усиливается. Дыхание учащается, словно ей не хватает воздуха, тело охватывает мучительное стремление выбраться из лифта, броситься в другие объятия, не Тельди, тело которого старчески припахивает. Аделу в очередной раз пугает мысль, что она влюблена сильнее, чем допускает благоразумие. «Помни, дорогая, – цинично внушает она себе, хотя цинизм в данных обстоятельствах дается с трудом, – любовь бессмертна, но только тогда, когда она есть. Как говорится, буду любить тебя вечно – до половины девятого вечера». Этого мудрого принципа она придерживалась в прежних связях, поскольку опыт помог усвоить правило – глагол «любить» не имеет будущего и прошедшего времени, только настоящее. Мысленно твердя сию аксиому, Адела старается не смотреть, как намокает сорочка мужа. «Единственное чувство, способное выжить, – то, которое отмеряют малыми толиками, не спеша, которое смакуют, а не пьют жадными глотками, которое есть желание, но не обладание…» Адела научилась уважать постулаты благоразумия.

Жара становится нестерпимой. Кажется, воздух спекается в легких. Один вдыхает то, что выдыхает другой. Тельди снова звонит по телефону консьержу, кричит, протестуя, и звук, рвущий барабанные перепонки, присоединяется к неприятным ощущениям, вызванным его близостью, – едкому запаху пота и влажной тяжести на правой руке. От невольного прикосновения Тельди по ее позвоночнику словно пробегает электрический разряд, неотразимый и ужасающий, как откровение. Она вдруг понимает, что до сих пор могла сосуществовать с этим старческим телом, с этими жиденькими волосенками, прилипшими сейчас к черепу, только потому, что раньше их в упор не замечала. Муж и жена были всегда обоюдно независимы и снисходительны, много путешествовали порознь и мало виделись, старались соблюдать права друг друга и не пересекать границу чужой территории, дабы не спровоцировать ответного нарушения. «Однако с годами свобода сходит на нет», – вдруг осознает Адела. Когда-нибудь неизбежно придет конец этой праздной, на публику, жизни, которая всегда спасала ее от проблем и печалей; исчезнут друзья, путешествия… Им с Эрнесто придется все чаще оставаться наедине, начнутся недомогания, болезни. Бог мой, старость вторгается на любые территории!

Пятнадцать минут. Адела и не подозревала, что взгляды, сформированные в течение целой жизни, можно кардинально изменить за какие-то пятнадцать минут, проведенные в лифте взаперти со своим собственным будущим. Это производит на нее потрясающее впечатление, и, когда лифт внезапно приходит в движение, ей кажется, будто она опускается не в вестибюль гостиницы, а прямиком в ад. С предсмертной ясностью она видит в зеркале юную Аделу, прекрасную и вожделенную, мечтающую только об одном: коллекционировать любовников и чувствовать себя еще более прекрасной и вожделенной.

Далее Адела вспоминает о сильном потрясении, избавиться от которого ей не удавалось долгие годы, и внимание ее переключается с юной красотки на мужчину, лица не разобрать из-за крови, растекшейся во внутреннем дворике дома Тельди в Буэнос-Айресе. По счастью, картинки меняются с невероятной скоростью. И вот проносятся сцены банальных встреч, специально подстроенных, чтобы забыть ту кровь. Наконец многочисленные любовные интрижки заслоняются прекрасным телом Карлоса.

Лифт останавливается, и дверь отъезжает в сторону.

– Ну наконец-то, давно пора, – говорит Тельди и принимается собирать вещи: галстук, туфли. – Куда это левый запропастился? Здесь так мало места, мы чуть не изжарились, а теперь ботинок пропал.

Адела наклоняется и совсем уже было поднимает туфлю, чтобы отдать мужу без лишних комментариев, как вдруг под воздействием безрассудного порыва, словно желая любым жестом поставить точку в конце открытия, которое она совершила в течение последних пятнадцати минут, застывает в услужливой позе, смотрит снизу вверх на Тельди и предлагает:

– Давай я тебе помогу, Эрнесто.

И, стоя на коленях, старательно надевает ему на ногу ботинок.

– Что ты делаешь, Адела, с ума сошла?

Но Адела не сошла с ума, просто она хочет снова вдохнуть запах старческой плоти, опуститься на дно полной безнадежности и тем самым закрепить в памяти понятое в лифте, чтобы в водовороте повседневных дел ни в коем случае не забыть. «Старость вторгается на любые территории, – мысленно повторяет Адела. – Она нагрянет, когда у меня кончатся силы, я не смогу от нее убежать, да и будет ли ради чего бежать, потому что жизнь станет слишком коротка для перемен. Не найдется ни куда бежать, ни зачем, ни с кем». Нога Эрнесто опухла, пятка не влезает в ботинок, задник загибается.

– Ну хватит, прекрати, какого черта ты это делаешь, не понимаю. Давай поднимайся, – говорит Тельди и, увидев ее лицо, добавляет: – Выглядишь ты неважно, Адела, тебе надо переодеться, и мне тоже,

– Да, – отвечает она, – только я на этот раз поднимусь пешком.

Адела идет к лестнице без оглядки и не знает, остался муж в лифте и возвращается на нем в номер или делает что-то другое, она лишь знает, что в ее распоряжении три этажа и ей надо еще раз подумать о Карлосе и о своем открытии. «Поздно отменять ужин в «Лас-Лилас», – решает она, – придется несколько дней прожить как обычно, но после банкета – адьос, Тельди!» Адела не устает. Адела взлетает на третий этаж, как юная девчонка, ибо только что дала клятву увлечься, поглупеть, свихнуться… короче, полностью отдаться во власть любви.

Часть четвертая

ИГРА

– В этом происшествии, – сказал отец Браун, – сыграло роль неприятное и трудно доступное пониманию искажение, не поддающееся описанию по законам прямых лучей небесных либо инфернальных (не магических). Как по следу улитки можно увидеть ее извилистый путь, точно так же распознаю я кривую поступь человека.

Т.К. Честертон

Этот фокус проделывают с помощью зеркальных отражений, не правда ли?

Агата Кристи

1

ПРИЕЗД В ДОМ «ЛАС-ЛИЛАС»

Дом, в котором должна вот-вот произойти внезапная смерть, внешне ничем не отличается от безобидных строений. Говорят, что ступени деревянных лестниц в таком доме скрипят под ногами, издавая звуки, похожие на карканье ворона, а стены молчат в печальном ожидании неотвратимого несчастья, но это все выдумки. Неправда и то, что огромная морозильная камера «Вестингауз», которая навсегда захлопывает дверь за спиной вошедшего, за несколько часов до этого начинает ласково урчать, как кот, заманивая беспечного человека. Такие разговоры – сплошная ложь, и тем не менее на жестком коврике перед входом в дом «Лас-Лилас» у всех на виду расположилась гигантская кукарача. Это насекомое производит весьма неприятное впечатление, да к тому же обладает хорошо развитым чувством локтя. Очень часто, когда одна особь заканчивает жизнь под чьим-нибудь ботинком, на ее месте неизвестно откуда появляется абсолютно идентичный экземпляр – жирный, гладкий и блестящий, и его постигает аналогичная судьба. Именно так и произошло тем утром с кукарачей, а точнее, с целым семейством кукарач, которые со стоическим упорством ползли к двери дома «Лас-Ли-лас» навстречу прибывающим гостям.

Если нашествие тараканов, вызывающе шевелящих длинными усами, можно расценить как знамение, то его, без всякого сомнения, заметили все. И естественно, каждый поступил так, как всегда делают, когда на пути попадается кукарача, – раздавил ногой.

Эрнесто и Адела Тельди, приехав раньше других и увидев несимпатичных насекомых, воспользовались предлогом, чтобы обменяться несколькими словами, впервые после многочасового молчания. Они не разговаривали на протяжении всего полета из Мадрида и произнесли лишь пару дежурных фраз по дороге из аэропорта в Коин, где находился «Лас-Лилас», дом старинной постройки; стены по большей части увиты глицинией, которую невежды обычно путают с сиренью, давшей на звание этому месту.

– Я тебя предупреждал, твои сторожа – сплошное недоразумение, – проворчал Эрнесто Тельди. – Просто неслыханно, чтобы кукарачи ползали вокруг дома, кто знает, что нас ожидает внутри.

Он вставил ключ в замочную скважину и посмотрел по сторонам. Сад казался достаточно ухоженным: голубые гортензии цвели справа и слева от двери, другие цветы тоже радовали взгляд; с газона граблями были аккуратно убраны опавшие листья, если не считать тех, с которыми играл ветер. В глубине сада виднелся небольшой водоем с фонтанчиком и лилиями, а за ним – живая изгородь из плотно посаженных кустов самшита.

– По крайней мере садовник знает свое дело, – прокомментировал обзор Тельди, – зато сторожа, ты их наняла, оба лентяи: что муж, что жена, даже не удосужились появиться, чтобы дверь отпереть. Хотел бы я знать, где их черти носят, – Он повернул дверную ручку.

И наступил на кукарачу; из-под ботинка раздался хруст раздавленного панциря, и хозяин «Лас-Лилас», чертыхнувшись, вытер о коврик прилипшие к подошве останки. Не успели супруги переступить порог, как пришлось столкнуться с новым досадным обстоятельством: чрезвычайно взволнованные сторожа сообщили, что не могут остаться в доме на время банкета, им надо «поспешать в Кониль-де-ла-Фронтера к родичам, у которых беда приключилась, большая беда, сеньора, вы уж не серчайте, вот несчастье-то…».

– Пусть уходят немедленно, сию же минуту, и никогда не возвращаются! – отрезал Тельди, обращаясь не к сторожам, а к Аделе, словно это по ее вине «у родичей приключилась большая беда».

Адела, напротив, заняла примирительную позицию и договорилась со сторожами, что те задержатся до прибытия сотрудников фирмы «Ла-Морера-и-эль-Муэрда-го» и объяснят, как что работает и где что находится. Тельди, впервые обратившись непосредственно к сторожам, заявил с раздражающей категоричностью, словно перед ним стояли солдаты, бегущие с поля боя:

– Но прежде, чем вы навсегда исчезнете с глаз моих, унесите эту дохлую кукарачу, пожалуйста!

– Мерзкая тварь, – с отвращением сказала Хлоя двумя часами позже, заметив на коврике точно такое же насекомое, бодро шевелящее усами в знак приветствия. – Фу, какая гадость, кто-нибудь прикончит ее или нет, черт возьми! Мне совесть не позволяет вредить животным, но до чего противная, мать ее!

Нестор, как и подобает повару, относился к тараканам резко негативно, что и дал понять сторожам в первую минуту знакомства.

– Ведать не ведаю, откуда эта напасть, – заизвинялась сторожиха. – Только что выкинула одну дохлую. Наверное, сеньор Тельди притащил ее с улицы, потому что она к его подошве была прилипшая. А в доме вообще нет никаких насекомых. Кухня блестит как стеклышко, ни пылинки, проходите, сами увидите.

Нестор и сторожиха вошли в дом.

– А эта дрянь кукарача? – поинтересовалась Хлоя. – Убей ее ты, Карлос.

И Карлос, который не привык заставлять просить себя дважды в таких случаях, раздавил насекомое не менее успешно, чем Эрнесто Тельди.

– Вот так, Хлоя, отнеси сумки на кухню. Карел паркует машину, пойду помогу ему выгрузить посуду.

«Что за черт! – подумал Карел Плиг, увидев на коврике третью кукарачу, гладкую и блестящую, как ее родственницы. – Как сказать по-испански «svab»[64]? – Он задумался, не подозревая, что много раз распевал знаменитейшую мексиканскую песню, посвященную данному насекомому. К сожалению, у Карела не было времени на лингвистические поиски. На плече он держал корзину, полную кастрюль, сковородок и другой кухонной утвари, необходимой для сегодняшнего ужина в «Лас-Лилас». Поэтому он бестрепетно опустил на «шваба» ногу, обутую в кроссовку «Найк», и проследовал на кухню: работы по горло, предстоит провернуть массу дел до приезда гостей.

Супруги Тельди и работники фирмы «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго» посвятили целый день подготовке мероприятия, каждый на своем месте. Тельди, например, заперся в библиотеке и сделал множество телефонных звонков: хотел убедиться, что ни у кого из приглашенных в последний момент не возникли проблемы, которые воспрепятствовали бы их присутствию на банкете. Адела основательно проинструктировала Нестора относительно ужина. У нее возникло странное ощущение, будто лицо повара ей хорошо знакомо, но где, где она могла его видеть? И усы – ей, несомненно, попадались на глаза эти усы! Она, конечно, вспомнит через некоторое время, но на всякий случай, если обстоятельства прошлой встречи с поваром окажутся неприятными, лучше не показывать виду, что узнала его; в подобных ситуациях всегда предпочтительнее притвориться забывчивой. Аделе не хотелось самой отдавать распоряжения персоналу фирмы, поэтому она обратилась к повару с просьбой:

– Возьмите на себя оформление интерьера, сеньор Чаффино, включая цветы. При необходимости можете свободно использовать те, что растут в саду. Мне нужно подняться к мужу и обсудить с ним кое-что, но при первой возможности я зайду к вам на кухню, и мы вместе уладим возникшие проблемы.

Нестор успокоил ее, заверив, что преимущество сотрудничества с его фирмой состоит именно в том, что не надо ни о чем беспокоиться – ни о еде, ни об оформлении интерьера (несмотря на позорное бегство сторожей): – Штат фирмы невелик, но производительность очень высока, сеньора, потому что у нас в коллективе полное взаимопонимание. А это самое важное в каждом деле. Все работники, особенно Карлос, для меня как дети, сама убедишься.

После заявления, завершившегося неожиданным обращением на ты, донельзя удивизшим сеньору Тельди («Он просто оговорился, конечно, не стоит придавать значения»), Нестор пропал из пояя ее зрения с тем непостижимым умением мгновенно перемещаться, каковым владеют лишь истинные специалисты в искусстве гостеприимства.

Дом «Лас-Лилас» перешел под власть фирмы «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго».

Благо супруги Тельди добровольно устранились, Карел, Хлоя, Карлос и повар засучили рукава и взялись за организацию банкета, начиная с сервировки стола и кончая перестановкой мебели. Они резво перемещались из комнаты в комнату, поэтому каждый составил собственное мнение о «Лас-Лилас». Говорят, дом может быть приветливым или враждебным, красивым или уродливым, уютным или неудобным в зависимости от того, кто и в каком настроении на него смотрит. Говорят также, что всяк видит по-своему. Похоже, так оно и есть. Нестор был просто шокирован, войдя в гостиную. По спине пробежал тревожный холодок, однако вызвало его не общее впечатление, а вполне конкретный предмет – поднос для почтовой корреспонденции.

– Что вас там заинтересовало? – осведомился Эрне-сто Тельди, зашедший в гостиную за газетой.

Нестор немедленно, как заведенный, начал орудовать метелкой, демонстрируя пристрастие исключительно к стенам и прочим атрибутам интерьера; словно желая защититься (от чего или от кого?), он окружил себя облаком пыли.

– Отличная обстановка, прекрасный зал, – приговаривал повар, – Сейчас я здесь немного приберу, а потом развешу розы. – Он повернулся к Тельди спиной, чтобы тот не понял, на что был устремлен любопытный взгляд.

Эрнесто взял с подноса единственное, что там имелось, – объемистый конверт, надписанный зеленым дрожащим почерком, «Черт!» – подумал Тельди и удалился.

«Черт!» – подумал Нестор и стукнул метелкой по незримой паутине.

Карлосу Гарсии, напротив, «Лас-Лилас» показался добрым, умиротворенным. Хлопоча по дому, он специально переходил из комнаты в комнату. Ему чудилось, будто он снова на Альмагро-38, но не в нынешнем, одряхлевшем особняке, который предстоит продать, а в том загадочном, отразившем своеобразие бабушки Терезы мире, где он жил мальчиком. На взгляд Карлоса, «Лас-Лилас» и Альмагро-38 были похожи, как родственники. Вестибюль в красных тонах, желтая гостиная… А как, интересно, выглядят спальни? Карлос временно позабыл, что «Лас-Лилас» принадлежит не только женщине, с которой он часами занимается любовью в гостиничном номере, но и ее мужу, и решил проверить, не цвета ли лаванды гардеробная, не находится ли рядом с ней потайная комната со стенным шкафом.

– Можно узнать, что ты делаешь наверху? – раздался голос, принадлежащий, к счастью, не хозяину дома, а Нестору Чаффино. – Какого черта ты лазишь по шкафам?

Карлос перепутался насмерть. Сцена настолько напоминала тот полдень, когда он вместо сиесты забрел в отдаленную комнату и служанка застукала его там, что в ответ Карлос пролепетал:

– Ничего, Нелли, ничего, клянусь тебе.

Нестор молча смотрел на него, но выражение лица было не таким, как у бабушкиной горничной, когда он нашел в шкафу женский портрет.

– Ты мне так ничего и не скажешь? – спросил Карлос, предпочитая выговор непонятному поведению. – Ты не хочешь, чтобы я вернулся к работе, перестал рыться в чужих шкафах, ты ни о чем меня не спросишь, Нестор?

Повар, который уже направился к двери, притормозил:

– Cazzo Карлитос, со временем ты поймешь, бывают ситуации, когда нужно воздержаться от вопросов. Особенно если чувствуешь, что ответа лучше не знать. – Потом он добавил совсем другим тоном: – Ладно, пойдем. Поможете мне на кухне. Ты и Хлоя.

Карела Плига «Лас-Лилас» возмутил. Дом словно сошел со страниц романа. В жизни не может быть таких особняков, где количество ванных комнат превышает число обитателей. Вдобавок на этом пространстве – просто расточительство – могло разместиться по меньшей мере пятнадцать семей! Карел носил в гостиную стулья и расставлял их вокруг столов по пять штук, каждый стол украшал подсвечником и букетом цветов. Затем он занялся мелкими деталями, как и подобает толковому сценографу. «Жизнь на Западе напоминает декорации», – подумалось ему. Карелу нравилось ощущение, будто он участвует в спектакле. Сегодня он узнает много нового о том, как проходят званые вечера, и если будет достаточно наблюдательным и старательным, то, кто знает, однажды и его пригласят на подобный ужин, и у него появится свой дом, похожий на «Лас-Лилас», надо только упорно работать и иметь чуточку везения.

«Уж на этот раз Хлоя сможет гордиться мной», – решил Карел. Впрочем, он не был уверен, что его мечта осуществится.

«Какие сюрпризы способны преподнести красивые капризные девочки со стрижкой «под пажа» и выбритыми затылками?» – размышлял молодой чех. И как во многих других случаях, не находил иного ответа, кроме как: «Это еще одна загадка западного мира»; всегда и всюду сплошные загадки.

Хлоя на кухне вместе с Нестором и Карлосом снимала кожицу с помидоров. Им, помидорам то есть, суждено было стать цветами и украсить подогретый салат из омаров. Горы томатов не давали Хлое времени составить собственное мнение о доме «Лас-Лилас». Но если бы Хлоя была посвободнее, то, несомненно, дом показался бы ей таким же ужасным, как особняк ее родителей: без семейного тепла, весь на публику. Привлекательность фасада – фальшь; гостеприимность вестибюля, куда первым делом попадали посетители, – ложь; огонь в камине, этакий домашний очаг, – наглая фикция. В этой вонючей пещере вообще нет ничего доброго и искреннего – к такому выводу пришла бы Хлоя, будь не столь занята сдиранием томатных кожиц.

Скоро ей надоела монотонная работа, и она обратилась к Нестору:

– Просто тоска какая-то. Когда мы с братом были маленькими и приходили на кухню, нам всегда рассказывали забавные истории. Нестор, у тебя по-прежнему с собой та книжка в черной обложке? Почему бы тебе не почитать нам из нее? Давай расскажи о какой-нибудь маленькой подлости!

– Пятьдесят четыре, пятьдесят пять… обойдешься без подлостей, занимайся томатами. Нужно ровно шестьдесят шесть штук, чтобы украсить каждую тарелку двумя флоральными композициями. Посмотрим, дорогая, справишься ли ты, – ответил Нестор.

Воцарилось молчание, однообразная работа продолжилась. Нестор по звукам определял, кто из его персонала и чем занят: вот Карлос колет на мелкие куски лед в кухонной раковине, вот Карел в гостиной расставляет стулья. А Эрнесто и Адела, что они делают? Нестор представил их в своих комнатах, почти недосягаемых, хотя хозяйка, наверное, скоро появится на кухне: пора уже.

– Нет, это просто дерьмо какое-то, Нестор! Почему ты не хочешь рассказать мне и Карлосу еще одну историю из твоей книжки? Мне очень нравится слушать разные истории, – сказала Хлоя. – Не для того, чтобы сплетничать, честное слово, Нестор. У вас у всех обо мне ошибочное мнение. У меня, например, есть литературное призвание, хотя ты, Нестор, уверен, что я только и думаю, как бы поразвлечься. Что значит «удивительно»? Да, это у меня от брата Эдди, он хотел стать писателем.

Нестор отнесся к словам Хлои как к необоснованной похвальбе. Повар, перед которым стоит неотложная задача приготовить ужин для большой группы важных клиентов, не имеет права вести пустые разговоры. Он не обратил внимания на сообщение Хлои, что ее погибший брат хотел стать писателем: «Как ты, Нестор».

«Как я? – Он мысленно рассмеялся. – Какое мне дело до писателей!» И выбросил Хлою из головы, потому что соус «бешамель» закипел и стал брызгаться.

* * *

Так было всегда: во время работы Нестор не отвлекался ни на что. Мир исчезал, если только не кипел в кастрюле, как в данном случае соус «бешамель».

Не будь Нестор таким как есть, а именно добросовестно сосредоточенным на стряпне поваром, его, возможно, встревожило бы следующее происшествие.

Хлоя, повышая голос, поскольку ни повар, ни Карлос не обращали на нее внимания, не уставала просить:

– Ну пожалуйста, Нестор, не упрямься, всего одну историю, пусть старую, не важно. Расскажи нам опять о женщине, из-за которой погибла ее сестра в Буэнос-Айресе, та тетка, выбросившаяся из окна, вот уж действительно слезная история!

Нестор не заметил, что в этот момент кто-то начал открывать кухонную дверь, – ни на секунду не мог отвлечься от соуса «бешамель». Хлоя тоже ничего не увидела, и только Карлос зафиксировал появление на пороге кухни Аделы Тельди – хозяйка, услышав последние слова девушки, застыла как вкопанная.

– Ну, дядя, расскажи, просто фильм ужасов! Сеньора Тельди исчезла, как не бывала. Карлос и ухом не повел. «Молодец, Адела, – подумал он. – Решила подождать, увидев меня, и правильно. Лучше, если наша первая встреча в «Лас-Лилас» пройдет без свидетелей. Держу пари, Нестор сразу понял бы все по нашим лицам».

– Черт возьми, Нестор, черт возьми, Карлос, – хныкала Хлоя, – ну поговорите со мной! Почему нельзя общаться во время работы?

Но ни тот ни другой ее не слышали, думая исключительно: Нестор – о приправах, а Карлос – о своих любовных делах. Хлоя, помирая от скуки, принялась блуждать взглядом по кухне, пока не наткнулась на огромный морозильник у противоположной стены. «Вестин-гауз 401 Эстраколд», – рассеянно прочитала она, а затем занялась разглядыванием эмалированной поверхности дверцы. Отраженная Хлоя, толстушка по сравнению с оригиналом, вызывала смех. Хлоя немножко поиграла с псевдо-Хлоей, поправила волосы, убедилась, что пирсинг, особенно на губах, «делает вашу внешность тип-топ, тетя», и забыла о Карлосе, чужих подлостях и Несторе с его книжкой в коленкоровой обложке. Тридцать помидоров спустя томатные цветы аккуратно расположились на тарелках. Хлоя спросила у Нестора, что делать дальше. Нестор, посмотрев на часы, ответил, что на кухне ее помощь больше не требуется, и велел переодеться.

– Пока есть время, не мешает убедиться, что униформа и фартук в полном порядке. Так что иди, мы с Карлосом сами закончим. Кроме того, ты знаешь, что от тебя требуется: сними пирсинг – кольца, серьги и прочее – и спрячь хорошенько в ранец. И что только ты таскаешь в нем! Можно подумать, двухнедельный запас для путешествия по пустыне. Ох уж эти женщины, – подытожил Нестор, улыбнувшись. У него было прекрасное настроение: все шло как по маслу.

В комнате, где будут ночевать Хлоя Триас и Карел Плиг, звучит песня группы «Перл Джем». Приняв душ, обернув мокрые волосы полотенцем, Хлоя ищет в сумке спецодежду, состоящую из строгого серого платья с белыми манжетами и воротником, муслинового фартука и маленькой шляпки без полей, которую такая престижная фирма по обслуживанию клиентов на дому, как «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго», специально откопала в своих сундуках, дабы подчеркнуть профессиональное превосходство над конкурентами.

– Черт возьми, а где же этот камуфляж? – раздраженно вопрошает Хлоя и вытряхивает на пол все, что Захватила из родительского дома накануне.

Блузки, купальники, китайские «бермуды» (очень хороши для прогулок по саду «Лас-Лилас») на месте, а серого платья, фартука и шляпки нет. Хлоя перерывает заново одежду,

– Я что же, балда этакая, в спешке оставила их у предков? Я даже не помню, брала ли форму вообще; здесь ее нет, во всяком случае. Что же делать, Нестор – дядя правильный, ему не понравится, если кто-то будет одет не по правилам.

Половина восьмого… Для банкета рано, а для того, чтобы исправить допущенную оплошность: привезти из Мадрида забытый костюм – поздно. «Черт, черт, черт!» И Хлоя начинает мерить шагами комнату, пока не набредает на спасительную идею.

Она открывает шкаф. У Карела две официантские формы. Какой предусмотрительный мальчик. Оно и понятно: в его профессии надо быть готовым ко всяким неожиданностям, и Карел Плиг, к счастью, всегда готов. Теперь Хлоя знает, что делать.

– А забавно вырядиться дядей! – думает она вслух.

Через час раздается звонок в дверь. Для приглашенных еще не время, поэтому Карел Плиг, не открывая, высовывает голову в окно. У входа стоит благообразный господин, подстриженный ежиком, в руке маленький чемодан.

– Добрый вечер, меня зовут Серафин Тоус.

– Вы на банкет? – интересуется Карел, не имея понятия, каков протокол на таких мероприятиях.

Серафин улыбается. У него прекрасное настроение, тем более что красивое лицо юноши, застывшее в оконном проеме, как в картинной рамке, не вызывает определенного тревожного чувства.

– Я приглашен на банкет, а также на ночлег. Спросите сеньору Тельди, если хотите, молодой человек; идите и спросите.

Серафин ждет несколько секунд, Карел открывает дверь:

– Добрый вечер, сеньор.

Серафин Тоус видит безмятежный интерьер «Лас-Лилас». «Это место дарует покой, просто само совершенство, я всегда говорил Аделе, здесь, как на курорте, излечиваются все печали и тревоги», – проносится у него в голове.

– Вы позволите, сеньор? Разрешите, я возьму ваш чемодан!

Взяв поклажу гостя и войдя в дом первым («Следуйте за мной, сеньор, я покажу вам дорогу!»), Карел Плиг оставил Серафина Тоуса наедине с огромной кукарачей, гладкой и блестящей, которая приветствует его с коврика перед входом. Но Серафин близорук и в хорошем настроении. «Какой симпатичный жучок, – думает он и слегка подталкивает таракана ногой, – какой красивый!» Как красиво в деревне, именно то, что нужно сейчас Серафину, уйти, скрыться от искушения и возможных свидетелей его греха.

– Ну иди, иди, – с нежностью говорит он насекомому, – иди вон туда, копайся в песочке.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14