Ожидая прибытия Карло, он шагал взад-вперед по салону, чтобы размять ноги. Когда пришел итальянец, служанка принесла таз с теплой водой и груду полотенец.
Другие игроки изучали каждое движение и слово Гаррика, как будто искали секрет его невиданной удачи и выдающейся выносливости.
– Он жил на континенте, – говорил Моллюск, – где прославился своим талантом. Потом вернулся в Англию, чтобы удивить нас всех. – Он поднял бокал. – За Гарри!
– Да, за Гарри!
– Отличная работа, Армитидж!
Толпа то обступала его стол плотным кольцом, то растекалась по залу. Должно быть, уходящие игроки рассказали о его подвиге, потому что прибывающие уже знали о нем.
– Милорд, – прошептал Карло, закончив свою работу. – Есть что-то, что я должен вам сказать. И срочно. Очень плохие новости.
– Я не хочу слушать, – отмахнулся Гаррик, покачав головой. – Я должен сконцентрироваться на игре. Сообщи моей кузине, что меня нельзя беспокоить ни по какому поводу. – Его слуга попытался что-то возразить. – Мне нет дела до этих новостей. Мне слишком важно выиграть! – в ярости рявкнул Гаррик.
Он продолжил игру. Знакомые и незнакомые люди прибывали в дом Бекингемширов, чтобы на него поглазеть. Его внимание привлекли шепот и неуклюжий реверанс леди, и он, нахмурившись, посмотрел в ту сторону.
В комнату ворвался принц Уэльский, рядом с ним стояли полковник Хангер и мистер Фокс.
– Нет, нет, Армитидж, не вставай, – приказал наследник трона. – В этих обстоятельствах я не настаиваю на церемониях – это может повлиять на твою чудесную игру. О ней уже говорит весь город!
– О, сэр! – защебетала леди Бек. – Это величайшее событие нынешнего сезона – да и любого другого. Никто из нас не ложился спать. Те, кто напился, успели протрезветь – и снова напиться!
Гаррик пригласил принца сыграть, зная, что в случае победы он вряд ли получит свой выигрыш сразу. Его королевское высочество задолжал уже сотни тысяч фунтов – архитекторам, художникам, меблировщикам, портным и торговцам.
– Пожалуй, мне стоит принять участие в этом историческом событии, – весело заявил молодой принц. – Уверен, я сыграю лучше тебя, Джорджи! – шутливо обратился он к полковнику.
Невероятно, подумал Гаррик – он внезапно превратился из лондонского парии в сенсацию Лондона. Принц, решит он, будет его последним противником. Высчитывать вероятности и вести счет он уже устал, и его энтузиазм начал слабеть.
И кстати, вспомнил он, в доме его кузины что-то случилось.
Принц Уэльский не собирался проигрывать – он приехал к леди Бек, чтобы победить чемпиона. Его мясистое лицо выразило детскую обиду, когда Гаррик быстро выиграл у него несколько взяток.
Принц хлопнул по столу восьмеркой червей и заявил:
– Я думал, ты бросил посещать игорные дома, Эвердон. Пришел испытать свое умение против этого парня? Черт меня побери, да он просто колдун!
Взяв взятку, Гаррик посмотрел на отца и произнес холодно, чеканя слова:
– Говорят, что детям дьявола дьявольски везет.
С той же холодной невозмутимостью, с какой он расправлялся с аристократами и простолюдинами, он победил члена королевской семьи. Но теперь он не мог бросить игру, и не имело значения, насколько он был готов к этому. На него смотрел барон, и он должен был выиграть.
Принц отдал ему свою долговую расписку и пошел поговорить с лордом Бекингемширом.
– Что привело тебя в это гнездо порока? – спросил Гаррик барона.
– Интерес, – ответил Эвердон, завладевая пустым креслом.
– Ты хочешь бросить мне вызов? Ведь ты поклялся никогда больше не играть в карты.
– Но ты же хочешь, чтобы я нарушил свою клятву, разве нет?
Он хочет? Да, конечно – его главным желанием было увидеть осунувшееся, костлявое лицо отца именно за игровым столом.
Одним движением он смел карты со стола:
– Новую колоду!
– Я сыграю только одну сдачу, – твердо заявил барон. – Я не ставлю на кон деньги. Только это. – Он снял с пальца золотой перстень с печаткой и положил его на сукно.
Гаррик поставил два столбика гиней, хотя перстень стоил гораздо меньше. Сиберри не дал бы за него больше двадцати фунтов, подумал он с сарказмом.
Большинство игроков теперь окружили принца. Ни один из тех, кто остался у стола, не расценивал шансы Эвердона как высокие.
– Ты помнишь свою последнюю игру? – спросил Гаррик, открывая колоду.
– Отлично помню. А, ты сдаешь. Мне повезло – я уже давно не практиковался.
Блеф! Насколько было известно Гаррику, Эвердон и его жена каждый вечер играли в пикет у себя дома.
Ни Гаррик, ни барон не могли объявить карт-бланш. Как сдающий карты, он мог сбросить только три карты; из нерозданных он взял бубновую восьмерку, которая была нужна ему для дальнейшей игры. Его пульс задергался, пока он ждал, что объявит Эвердон.
– Четыре карты.
– Сколько всего?
– Тридцать четыре очка.
Значит, у него комбинация из десятки, девятки, восьмерки и семерки.
– Плохо, – ответил Гаррик, с трудом скрывая торжество.
Лучшей комбинацией барона оказалась большая терция – туз, король, дама, – которая стоила всего три очка. Гаррик получил восемнадцать очков. Его карты были невероятно, фантастически сильны – игра, которую он надеялся выиграть мастерством, была решена простым везением при раскладе.
Они продолжили игру. Гаррик взял восемь взяток, Эвердон – четыре.
Гаррик победил, и довольно уверенно. Он побил своего отца.
Эвердон передал ему золотой перстень:
– Он твой.
– Я дам тебе шанс его отыграть.
– Нет, оставь его себе, – попросил барон. Его карие глаза со значением посмотрели на Гаррика. – Я получил его от моего отца.
Гаррик взял перстень и надел на палец. Перстень подошел идеально.
– Сколько ты выиграл?
– Понятия не имею, – пожал Гаррик плечами. – Думаю, достаточно. – Он поднялся с кресла. – Я закончил, – заявил он.
Головы повернулись в его сторону.
– Что ты говоришь, Армитидж? – спросил принц. – Больше не играешь?
– Зачем ему? – засмеялся Моллюск. – Гарри, может, помочь тебе сосчитать выигрыш?
– Честно, я и в самом деле закончил – навсегда, – уточнил Гаррик. – До тех пор, пока жив, я не буду играть в карты. Клянусь памятью моей матери. – Он перекрестился и добавил: – Упокой Господь ее душу.
– Аминь, – тихо сказал барон.
Гаррик собрал клочки бумаги. Черт, сколько же у него было противников? Он старательно подводил итог – пять тысяч, восемьсот, шесть тысяч, тринадцать тысяч...
– Тысяча двести гиней наличными, – сообщил Моллюск.
– Всего двадцать шесть тысяч.
– Смотри, ты не заметил вексель от его королевского высочества. Двести пятьдесят.
Гаррик ухмыльнулся:
– Леди Бек, вы должны одолжить мне свой мушкетон и пистолеты. Это будет катастрофа, если меня ограбят по дороге в дом моей кузины!
– Здесь всего лишь пара шагов, – заметила она, подавив зевоту.
– Мы проводим тебя, – предложил принц. – Пойдемте, Хангер, Парфитт. Мы будем эскортировать лорда Гаррика, самого выдающегося игрока Британии.
– Бывшего игрока, – поправил Гаррик, набивая карманы сюртука векселями и гинеями.
Конечно, Лавиния, как и весь Лондон, знает, где и как он провел всю эту ночь и утро. Он был разочарован тем, что она не машет ему из окна и не ждет у входа, – ему необходим был свидетель его триумфального возвращения домой.
Селвин впустил его в дом. Он прервал поток поздравлений дворецкого:
– Где леди?
– Мадам в своей гостиной с...
Он не услышал остального и бросился по лестнице, прыгая через ступеньки.
– Франческа, Лавиния!
В гостиной он обнаружил троих, но среди них не было той, которую он жаждал увидеть.
– Гарри, – выдохнула кузина с облегчением. – Наконец-то!
– Эдвард, я не знал, что ты в городе! Мистер Шоу! – Он ударил себя кулаком по лбу. – Бог мой, я ведь должен был свидетельствовать в Олд-Бейли! Вот что хотел сказать Карло, когда он... о, мне очень жаль. Я совсем забыл об этом.
– Мистер Уэбб осужден, милорд, – объявил адвокат. – Его приговорили к ссылке, и он проведет четырнадцать лет в исправительной колонии в Новом Южном Уэльсе.
– Тогда почему у вас такие мрачные лица? – Он подошел к кузине, вытащил ее из кресла и попытался закружить по комнате.
– Гарри, не надо! У меня плохое настроение, и у тебя будет такое же, когда ты услышишь то, что мы хотим тебе сказать.
– Вы ждете, что мне будет жаль этого негодяя, эту грязь?
– Это о Лавинии.
Он перестал резвиться.
– Где она, черт возьми?
– Ей пришло срочное письмо. Ее сестра заболела, она может не выжить. Вчера в восемь часов вечера Лавиния уехала из Лондона в Ливерпуль на ночной почтовой карете.
Об этом, конечно, и пытался сказать ему Карло. Мистер Шоу собрал свои бумаги.
– Я прибыл в неподходящий момент. Я просто хотел проинформировать вас, лорд, и леди Лавинию о приговоре, вынесенном Уэббу. Я буду рад обсудить с вами подробности в удобное для вас время.
– Вот. – Гаррик протянул ему пригоршню гиней. – Раздайте их на Флит-стрит, среди печатников. Уговорите их не упоминать имя леди в своих проклятых газетах.
– Я сделаю все, что смогу. – Адвокат поклонился герцогу и Фрэнсис Рэдсток и вышел.
– Я еду за Лавинией, – объявил Гаррик.
– Что? – взорвался его брат.
– Почему? – спросила кузина.
– Потому что она в беде, и я ей нужен.
– Гарри, ты трезв? – осведомилась Фрэнсис.
– Трезв как судья. Ньюболд не поехал с ней, ведь так?
– Нет. Она расторгла помолвку.
– Хорошая девочка, – заметил он вполголоса.
– Гарри, ты не можешь помчаться за этой девчонкой, – твердо произнес Эдвард. – А как же скачки в Эпсоме? И в Ньюмаркете?
– Ты не беспокоился о том, что я пропущу скачки в Эпсоме и Ньюмаркете, когда приказал мне уехать на континент, разве не так? Когда я бросил Серену Холси, ты избавился от меня – ради собственного спокойствия. Теперь, когда я еду по своей воле, ты требуешь, чтобы я остался. Прости, но я не могу. Я потерял мать, и я знаю, как несчастна и напугана сейчас Лавиния.
– Гарри, – вставила Фрэнсис, – она сказала, что не может выйти замуж за Уильяма из-за тебя. Ты тоже ее любишь?
– Больше жизни, больше чести – и больше моей семьи.
– И все это время ты позволял мне думать, что ты ненавидишь ее? Лучше бы ты не обманывал меня.
Он увидел боль в глазах кузины, и это задело его за живое.
– Да, так было бы лучше. Я желал Лавинию с того дня, как впервые встретил ее, а в Лэнгтри я узнал, что она испытывает те же чувства ко мне. Но тогда ты уже толкала ее в объятия Ньюболда, а затем Эдвард намекнул, что я должен жениться на Кэролайн Роджерс. Поэтому Лавиния и я собирались сбежать, но нам помешал этот проклятый Уэбб. Когда я узнал, что ее отец сидит в тюрьме, я нагрубил ей, и, прежде чем я успел с ней помириться, она уехала из Лондона. Вернувшись, она приняла предложение Ньюболда. Я был расстроен и рассержен – почти все время пил и ругал ее на чем свет стоит. Я мало сделал для того, чтобы продемонстрировать свои достоинства, – признал он. – Она гораздо лучше знает о моих недостатках. Неудивительно, что она предпочла богатство такому бродяге, как я. – Он криво усмехнулся. – Теперь у нее будет и то и другое.
– Сколько ты выиграл? – спросил Эдвард, протягивая ему какие-то бумаги. – Все утро люди приносят сюда банковские чеки.
– Двадцать шесть тысяч.
Фрэнсис прижала руку к горлу:
– О, Гарри!
Гаррик взглянул на часы.
– У меня нет времени рассказывать эту историю. Я не смогу догнать Лавинию, даже если отправлюсь на самой быстрой почтовой карете. Из какого порта она отплывает?
– Из Уайтхейвена, – сказала его кузина. – Она надеялась успеть в понедельник на корабль.
Он взял ее за руку и поцеловал в напудренную щеку.
– Я прощен, Франческа?
– Твое счастье – вот что важнее всего.
– Не мое – Лавинии, – поправил он кузину. – Карло будет сопровождать меня только на первом этапе; потом я отошлю его в Суффолк. Дядя Барди знает все, вот почему он отдал мне бриллиантовое ожерелье тети Анны – он хотел, чтобы оно было у невесты. Где же лицензия? Мне нельзя ее забыть. – Его карманы оттопыривались от выигрышей. Наконец он нашел бумагу, основательно измятую.
– Гарри, – торопливо заговорила Фрэнсис, – Лавиния оставила здесь свой брачный наряд. Возьми его с собой, это будет мой подарок – так ты сэкономишь, тебе не придется заказывать все заново.
– Я могу себе это позволить. – Он повернулся к брату: – Пошли мне отчет из Эпсома. Но если кто-то захочет купить моих лошадей, скажи, что я решил их не продавать.
Черт, как здорово быть богатым!
Штиль вынудил Лавинию провести ночь, в оживленном Уайтхейвене. Она сняла комнату в гостинице «Глобус». Путешествие было трудным и утомительным, потому что на каждой остановке кучер давал пассажирам всего полчаса на то, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Наконец она смогла найти свободное время, чтобы пришить оборку на нижней юбке, которую порвала где-то между Литчфилдом и Ливерпулем.
– Миледи, – позвал ее хозяин гостиницы, – к вам посетитель.
Курьер из замка? Она встала, готовясь к худшему, и тут дверь распахнулась.
– Гаррик! – Она не могла сказать больше ничего, потому что он обнял ее так крепко, что чуть не выдавил весь воздух из ее легких.
– Любимая, – прошептал он, уткнувшись лицом в ее шею. – Я даже не мечтал найти тебя здесь.
– Корабль не смог отплыть. – Она погладила его плечи, грудь. – Я не ожидала, что ты последуешь за мной.
– Разве я мог поступить иначе, услышав новости о твоей сестре? Я так волновался...
– Никто здесь, в городе, не слышал о... о потерях в замке Кэшин, – произнесла она. – Рыбацкие и торговые суда постоянно ходят в Дуглас и Рэмзи, так что если бы случилось что-то ужасное, об этом стало бы известно, а потому я не теряю надежды.
Он коснулся ее щеки.
– Твой синяк проходит. Но ты выглядишь изможденной.
– И ты тоже.
Его глаза были темнее ночи и волосы давно не чесанные.
– Не могу вспомнить, когда я в последний раз спал в постели, – признался он. – Не в ту ночь, когда ты уехала из Лондона, и не после.
– Тебе нужно поесть.
– И помыться.
Пока Гаррик ел, он рассказал ей то, что узнал о суде над Дэниелом Уэббом.
– Его должны были повесить за все преступления, которые он совершил, но суд отнесся к нему снисходительно и подарил ему жизнь. Он останется в тюрьме, пока его не отправят в Новый Южный Уэльс.
Горничная принесла небольшую ванну и затем бегала взад-вперед с ведрами горячей воды, чтобы ее наполнить. Житель Мэна из Пила, сказала она, только что зашел в пивную. Лавиния бросилась вниз, чтобы найти его и узнать последние новости. Она вернулась в тот момент, когда Гаррик выходил из ванны, и протянула ему полотенце.
– Находиться в обществе обнаженного мужчины – разве тебя не волнует, что подумает горничная? Эти люди, должно быть, неплохо знают тебя.
– Да, но они не будут шантажировать меня, как Уэбб. Кроме того, ничто не может повредить моей репутации больше, чем участие в уголовном деле и расторжение помолвки с лордом Ньюболдом. Я никогда не смогу показаться в Лондоне.
– Возможно, не в этом году, – протянул он. – Но со временем свежие скандалы становятся старыми и неинтересными. Прежде чем покинуть город, я совершил нечто, что превзошло все твои подвиги, поэтому сейчас лондонцы говорят обо мне.
– Что же это такое? – спросила она подозрительно.
Он покачал головой:
– Я слишком устал, чтобы рассказывать тебе сейчас – или делать что-то другое. Идем в постель, любимая.
Лавиния с удовольствием сбросила одежду и юркнула под одеяло.
Глава 28
Лавинию разбудили крики чаек, и сначала она подумала, что вернулась домой. Но, повернув голову, она увидела Гаррика.
– Ты здесь, прошептала она сонно, прижавшись к широкой груди и поглаживая его по бедру, по гладкой тугой коже.
– Если ты будешь продолжать в том же духе, дорогая, мне придется показать тебе, почему я гнался за тобой через всю Англию. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. – Что ты делаешь со мной?.. Я чувствую... – Он резко вздохнул. – Черт, где ты была раньше?
– Сейчас я здесь, и это все, что имеет значение, – ответила она, прижимаясь к нему.
Он крепко поцеловал ее. Их жаждущие тела слились. Он разбудил в ней желание, доведя до экстаза, а потом входил в нее, все снова и снова.
Она смотрела в его глаза; ее губы раскрылись. Она не в силах была выразить все, что чувствовала, хотела и на что надеялась. Затем страсть захлестнула ее, и ее восторженный крик разнесся по их спальне.
Ее успокаивали эти резкие переходы от отчаяния до наслаждения и экстаза. Его любовь помогала ей справиться с тревогами. Его любовь залечивала раны, полученные ею в эти последние, бурные дни в Лондоне. И даже отодвинула куда-то далеко ее страхи о будущем.
Он прижал ее к себе.
– Я вынесу все, что бы ни произошло, – поклялась она. – Пусть случится то, что должно случиться.
Он поцеловал ее в лоб и отбросил одеяла в сторону.
– Я выясню, когда начнется прилив, и позабочусь о том, чтобы наш багаж отнесли в док.
Гаррик вернулся с хорошими новостями и целой охапкой газет.
– Мы уезжаем в течение часа. Что у тебя в корзинке?
– Хлеб и сыр – хотя едва ли ты захочешь их, если на море будет волнение. Даже в хорошую погоду переход на остров может занять целый день, иногда и больше.
Они взошли на судно. Лавиния осталась в каюте в отличие от других пассажиров, скопившихся у поручней, чтобы в последний раз взглянуть на Англию. Гаррик протянул ей лондонскую газету, вышедшую несколько дней назад, а себе оставил ливерпульскую.
Она сжала его руку.
– Гаррик, эта заметка наверняка об Уэббе, я уверена. «Самый подлый адвокат, который обманул молодую леди из высшего общества, проведет четырнадцать лет среди грабителей и убийц». – Она подняла на него взгляд. – Здесь не называется его имя – или мое.
– И хорошо. Я сказал Шоу, что не хочу, чтобы упоминали твое имя. Если мне когда-нибудь понадобится адвокат, то это будет он.
– Лучше, чтобы тебе не понадобился адвокат, – вздохнула Лавиния.
Судно вышло в открытое море, и тут началась качка. Лавинию вовсе не заботило это, она открыла ридикюль и достала колоду карт.
– Где ты их взяла? – удивился Гаррик.
– Их отдал мне пассажир почтовой кареты, когда сошел в Уоррингтоне. Я подумала, что могла бы разложить пасьянс, но, если хочешь, мы можем сыграть в пикет.
– Сейчас я хотел бы почитать.
Когда-нибудь ему придется сказать ей, что он никогда не будет играть в карты, а еще о том, что он выиграл целое состояние. Но говорить об этом сейчас было бы неуместно – ведь у нее в данный момент есть более важные заботы. И о свадьбе говорить пока рано – их прибытие в замок Кэшин может совпасть с похоронами.
Просматривая газету, он смотрел, как она тасует колоду. Она погрузилась в пасьянс, сдвинув от напряжения брови, когда раскладывала карты. Эта неожиданная страсть к картам именно теперь, когда он от них отказался, заставила его пожалеть о тех уроках, которые он давал ей в Лэнгтри.
Он предложил ей пойти подышать свежим воздухом на верхней палубе, и Лавиния закуталась в теплую коричневую шаль. Она казалась копией тех шалей женщин Мэна, которые собрались в другом конце палубы и болтали о чем-то на родном языке.
Гаррик и Лавиния долго смотрели на дельфинов, резвящихся в теплых волнах моря. Он поднял руку, чтобы закрыть глаза от солнца, и она заметила у него на пальце перстень.
– Раньше ты его не носил.
– Я получил его после того, как ты уехала из Лондона. От моего отца. Он поставил его на кон в карточной игре, но мне хочется думать, что он просто хотел отдать его мне. – Он сунул руку в карман сюртука и достал экземпляр «Правил карточных игр Хойла». – Отчасти в результате влияния лорда Эвердона я покончил с карьерой игрока. Я собираюсь стать высоконравственным джентльменом, как та твоя бабушка, которая не позволяла держать в доме карты. – Ветер растрепал ее черные волосы, и он поймал одну прядь. – Я не хочу проводить большую часть жизни, уставившись на кучу червей, бубен, треф и пик. Ведь есть более интересные занятия.
Как ты думаешь, эти моряки будут шокированы, если я тебя поцелую?
– Я не возражаю. – Она соблазнительно улыбнулась. Он быстро ее поцеловал. – А что насчет твоих лошадей? – спросила она.
– Их я оставлю. О них временно позаботится Ник Каттермол.
– На ту сумму, в которую я тебе обошлась, ты мог бы купить породистого скакуна, – задумчиво произнесла она. – Триста фунтов, чтобы вызволить отца из тюрьмы. Пятьсот за эти ужасные сапфиры. И теперь они у Ньюболда.
– Это и к лучшему, – весело ответил Гаррик. – Они совсем тебе не подходят. Тебе нужны бриллианты, и ничего больше.
– У меня не будет балов при дворе, – грустно заметила она. – Но это все равно.
Он взглянул на потрепанную книгу в кожаном переплете.
– Мне не жаль расстаться и с ней. Больше она мне не понадобится.
Он бросил книгу в море. Какое-то время она держалась на воде, подпрыгивая на волнах, но струя из-под кильватера увлекла ее в глубину, и скоро она скрылась из виду.
– Вон мыс Моголд, – взволнованно заговорила Лавиния. – А вон замок Кэшин, рядом с утесами.
Она с любовью смотрела на знакомые холмы, и особенно на самый высокий из них – величественный Снейфелл. Пока судно медленно шло на юг, огибая фьорды, она называла Гаррику каждую бухту и каждую скалу. Порт-Моар, где рыбаки ждали летнего возвращения сельди. Гобной-Гарвейн со старинным фортом. Берег, покрытый галькой в Порт-Корнаа, и долина, где река прокладывала себе путь к отцовской заброшенной фабрике.
Гаррик, восхищенный огромным заливом Дугласа, сравнил его с Неапольским заливом. Рядом со скалой Святой Марии виднелся вход в узкую гавань – отвесные скалы высились по обеим ее сторонам.
– Плавать здесь опасно, – объяснила Лавиния, – особенно ночью. Эта развалившаяся башня и ее фонарь – все, что осталось от старого маяка Дугласа. Он был уничтожен штормом почти восемь лет назад. И тогда весь рыболовный флот выбросило на скалы. Много людей погибло, многие семьи умерли с голоду.
– Почему же его не восстановили?
– Потому что правительство Британии неохотно тратит доходы, которые получает от острова. Герцог Этолл мог бы их убедить, но его мало волнуют наши интересы. На Мэне ты скоро узнаешь, как мало мы любим англичан и нашего губернатора.
После того как был брошен якорь, на борт поднялись два таможенника для досмотра багажа. Лавиния обрадовалась, увидев почтмейстера – он издавал «Мэнкс меркъюри» и потому был надежным источником местных новостей. Все жители острова ездили в Дуглас за почтой и снабжали его последними сплетнями.
– Граф не появлялся в городе уже две недели, – сообщил он Лавинии. – Его ждет письмо из Ливерпуля.
От его доверенного лица, предположила Лавиния, или от его банкира.
Она выразила желание как можно скорее попасть домой.
– Я сообщу таможенникам о ваших чрезвычайных обстоятельствах, – пообещал он. – Могу ли я сделать для вас что-то еще?
– Нам нужна карета и валюта Мэна, чтобы оплатить проезд.
Никто не осматривал багаж Лавинии или Гаррика. Их проводили на паром прежде других пассажиров. Почтмейстер встретил их на пирсе с экипажем и лошадьми.
Пока они ехали по кривым улочкам, Гаррик считал монеты, которые Лавиния получила в обмен на его английские деньги.
– Ты дала ему фунт, верно? Он переплатил, дал кучеру три шиллинга и шесть пенсов лишних.
– Он не ошибся. У нас в шиллинге четырнадцать пенсов, а не двенадцать. И фунт Мэна равен семнадцати шиллингам и полупенсу в английских деньгах.
– Мне уже нравится этот твой остров. Моих денег здесь хватит надолго.
Темнота и плохие дороги не позволяли двигаться быстро, хотя от Дугласа до замка было всего несколько миль. Лавинию трясло от страха при виде каждого знакомого ориентира; ее пальцы нервно мяли письмо из Ливерпуля. Ее сестры, такой тихой и милой, уже может не быть в живых, и хотя ее разум пытался принять этот факт, ее ноющее сердце не было готово к потере.
– Мост Лакеи, – прошептала она и посмотрела на Гаррика: – Мне страшно.
– Я знаю.
– Китти такая милая, добрая, талантливая. Я хотела, чтобы она увидела Лондон, носила красивые платья, ходила в театры и на концерты. – Она опустила голову. – Это все делала я – и даже не наслаждалась ими. И я опозорена без надежды на искупление.
– Нет, это не так, – возразил он. – Отдай-ка мне это письмо, прежде чем ты разорвешь его в клочья.
Перед деревней Доон кучер свернул с главной дороги на проселок, такой узкий, что экипаж едва помещался на нем. Он был неровный, и бесконечные ямы и кочки усилили беспокойство Лавинии. Гаррик крепко обнял ее.
– Боай-Феа, – сказала она, когда они переехали еще один мост. Из окон «Места для отдыха» струился теплый свет. – Дом Эллин Фейл, которая берет книги у Керрона и читает их своей слепой бабушке.
Наконец она увидела замок, его зубчатые стены и башни возвышались над окрестностями. Подъездная аллея была из камня, бока экипажа терлись о разросшиеся кусты вереска и утесника.
– Дай кучеру шиллинг, – шепнула она Гаррику, когда они остановились.
Она выскочила из кареты и побежала к двери – закрыто. Задыхаясь и плача, она забарабанила по ней кулаком.
За дверью послышался хриплый мужской голос:
– Кто там?
– Керрон! – крикнула она.
– Это ты, Лонду? – Он отодвинул засов, и дверь распахнулась. – Какое счастье!
– Китти... О, скажи, неужели я опоздала?
– Она сейчас спит. – Брат выглянул в темноту. – Кто это с тобой?
– Лорд Гаррик Армитидж, – произнесла она, нетерпеливо взбегая по лестнице.
Она тихо вошла в комнату сестры и подошла к ее кровати. Каштановые волосы Китти были острижены, а ее лицо выглядело маленьким, бледным и измученным. Ее ресницы дрогнули, и она приоткрыла глаза.
– Мама?
– Это я, Лонду.
– Ох, – вздохнула Китти.
– Я не хотела тебя будить, – призналась Лавиния. – Спи.
– Зажги свет – я хочу тебя видеть. Почему ты вернулась? – спросила Китти слабым голосом.
– Чтобы быть с тобой. – Но была еще одна причина: – Англия не место для меня.
Ее сестра начала торопливо заправлять локоны под белый чепчик. Проследив за ее взглядом, Лавиния повернулась к двери.
– Это твой маркиз? – спросила Китти.
– Я – Гаррик Армитидж.
Он подошел к ее постели, и Китти протянула ему руку:
– Арли.
– Что она сказала? – спросил Гаррик у Лавинии.
– Орел.
– Имя для тебя, – слабо пояснила Китти. – Сестра потом объяснит.
– Отец называет нас своей птичьей стаей. Китти – Дрин, пеночка. Керр – Ширра, сокол. Я – Лонду.
– Певчий дрозд, – прошептала ее сестра.
– Больше никаких разговоров. Тебе нужно отдыхать. – Лавиния наклонилась, чтобы поцеловать ее бледную щеку, затем повела Гаррика в длинный коридор, где их уже ждали ее брат и родители.
Он смотрел, как леди Баллакрейн обнимает свою дочь. У нее такие же серебристые глаза, удивился он, и такая же молочно-белая кожа.
– Милое дитя, – говорила она, – прости, что напугала тебя. Я послала письмо, когда мы опасались худшего, но потом у нее жар прошел.
– Я чувствовала, что что-то случилось, еще до того как узнала, – объяснила Лавиния родителям. – И в Лондоне все пошло плохо – мистер Уэбб оказался мерзавцем, а я разорвала помолвку с лордом Ньюболдом, – Она не смогла больше сдерживать слезы.
– Если ты не отдохнешь, то тоже заболеешь, – произнесла леди Баллакрейн. Потом обратилась к Гаррику: – Лорд Гаррик, мой сын проводит вас в гостевую спальню. Я прошу прощения за ее скромность – вы видите, мы в замке Кэшин живем не в роскоши.
– Путешествуя по Италии, – улыбнулся он, – я спал в монастырях, на конюшнях и даже в оливковой роще. – Ваша спальня меня не оскорбит, мадам.
– Италия? – не поверил Керрон. – Вы должны рассказать мне об этом.
Читая письмо, которое отдал ему Гаррик, лорд Баллакрейн нахмурился.
– Условия неплохие, – пробурчал он. – Лучше, чем мы ожидали.
– От Стэндиша? – спросил Керр.
Граф кивнул.
– Он хочет поскорее получить ответ. Через две недели он будет здесь.
Гаррик не вмешивался в дела семьи Кэшин и терпеливо ждал, пока кто-нибудь вспомнит о его присутствии.
Брат Лавинии запустил руку в темные волосы.
– Лучше ему не вынуждать нас уехать немедленно. Мы не тронемся с места, пока Китти нельзя будет перевезти.
– Он всегда был бессердечным человеком, и я не думаю, что деньги его изменили.
Молодой лорд обратил горящий взгляд на Гаррика.
– Джентльмен из Ливерпуля хочет купить наш замок. Лонду вернулась как раз к нашему переезду.
Глава 29
Вчера, в Англии, капитал Гаррика составлял двадцать шесть тысяч двести пятьдесят фунтов. А сегодня утром, просто из-за особенностей географии, его богатство превысило тридцать тысяч.
Он раздвинул плотную пыльную парчу, занавешивавшую окно, – он хотел снова увидеть эффектные холмы, которыми любовался с палубы корабля. К сожалению, вид на них закрывали низкие рваные облака, и ему пришлось довольствоваться истоптанным лугом и отарами худых овец.
К нему не пришел слуга, чтобы его обслужить. Он сам умылся и побрился, используя ледяную воду в раковине. Он надел простой сюртук и кожаные штаны для верховой езды, полагая, что обычная одежда вполне подойдет для гостя в разваливающемся мэнкском замке.