Глава четырнадцатая

Любая военная кампания – дело нудное и утомительное, и осада Луисберга не стала исключением. Лето тянулось день за днем, и солдаты начали скучать. Ряды англичан поредели, к концу августа четыреста человек были отправлены в Бостон на лечение. Их место, правда, заняли триста вновь прибывших под командование лорда Данмора «красных мундиров».

Французский фрегат однажды попытался прорвать морскую блокаду острова, но его быстро отогнали. В другой раз французский военный шлюп попробовал пройти к Луисбергу с посланиями из Парижа. Генералу де Мартену сообщали, что поздней осенью ему пришлют подкрепление, и просили продержаться до того времени. Артиллерия флота Великобритании отправила шлюп на дно до того, как он успел доставить послания генералу. Половина экипажа шлюпа, то есть двенадцать человек, погибла, вторая половина, в том числе и капитан, была взята в плен и направлена в Бостон.

Теперь обе стороны начали понимать общую стратегию военачальников английских колоний. Луисберг брали измором. Французы еще не один раз пробовали доставить продукты морем из Акадии, но из этого ничего не вышло. Среди горожан нарастали упадочнические настроения.

В боевых действиях более или менее постоянно участвовали только ирокезские скауты. Ночные вылазки продолжались, и воины Ренно не раз сталкивались с отрядами гуронов, оттава и алгонкинов. Эличи набирался боевого опыта. К концу августа на поясе у него висело уже шестнадцать скальпов.

Ренно радовался успехам брата. Гонка ничего не говорил, но ни Ренно, ни Эличи не расстраивались. Оба прекрасно знали, что отец ничего другого от них и не ожидал. В начале сентября Эличи и два его сверстника стали старшими воинами. Великий сахем по-своему выразил удовлетворение их достижениями.

Генерал де Мартен понимал, что может полагаться лишь на собственные силы. Настроение и боевой дух у его солдат падали с каждым днем. И в начале сентября генерал предпринял дерзкий шаг.

Однажды утром, сразу после рассвета, за крепостными стенами Луисберга раздался звук труб, ворота распахнулись, на плато в боевом порядке вышли пехотинцы в белой с золотом форме и двинулись на врага.

Ренно вместе с Недом Ридли вышли вперед на разведку и сразу доложили обо всем происходящем командованию.

– Французы наступают на наш лагерь, много солдат с огненными дубинками, – сообщил Ренно.

– Они идут с полковыми знаменами, – добавил пораженный Нед. – Словно на параде.

– Требую, чтобы мне предоставили честь встретить их! – заявил лорд Данмор и выбежал отдавать приказы своим «красным мундирам».

Бригадный генерал Уилсон покачал головой:

– Мне кажется, де Мартен решил сразиться с нами по-европейски. Но мы живем здесь по другим правилам, и было бы смешно идти у него на поводу.

Генерал Пепперелл настоял на своем:

– Пускай регулярные части британской армии сразятся с врагом так, как они умеют это делать. Их никто не обучал методам ведения боя в лесу.

– Но их намного меньше, чем французских солдат, а пушки Луисберга мощнее наших. Мы сильно рискуем.

Главнокомандующий улыбнулся своим подчиненным:

– А кто сказал, что мы будем играть по правилам де Мартена? Поднимайте свои войска, джентльмены, и ждите. Никто не должен вступать в сражение без моей команды.

Командиры ополченцев поспешно удалились.

Ирокезы тоже рвались в бой. Гонка с большим трудом сдерживал своих воинов, и лишь привычка повиноваться авторитету вождей помогла. Гонка оставил во главе воинов Сунайи, а сам вместе с Джефри Уилсоном и остальными военачальниками поднялся на высокий холм, откуда они и наблюдали за всем, что происходило внизу.

«Красные мундиры» вышли навстречу французам в том же боевом порядке. Командиры ополченцев смотрели вниз, открыв рты. Они считали полным абсурдом воевать в Новом Свете на европейский манер. Даже при сближении на плато войска с обеих сторон с огромным трудом поддерживали изначальный боевой порядок. Иногда им на пути попадались заросли труднопроходимого кустарника, и тогда им приходилось огибать препятствия, но даже на открытых пространствах то тут, то там росли деревья и кусты ежевики.

С большим трудом сторонам удалось сойтись. Битву начала мощная артиллерия Луисберга, в сторону «красных мундиров» полетели железные ядра.

– Будьте добры ответить им тем же, – приказал генерал Пепперелл артиллеристам Королевской армии и колонии Род-Айленд.

Вскоре в бой вступила артиллерия англичан. С обеих сторон стреляли без особого прицела, и генерал прекрасно понимал, что еще не скоро удастся выправить наводку.

Спустя четверть часа «красные мундиры» и солдаты в белой с золотом форме сошлись на расстояние мушкетного выстрела. Полки остановились и открыли огонь друг по другу.

Пепперелл с удовлетворением отметил, что де Мартен пустил в бой только пехоту. Конечно, на такой пересечённой местности кавалерия практически бессильна, но французы допустили главную ошибку, не послав в бой индейцев.

– Гонка, – решительно сказал Пепперелл, – атакуйте левый фланг врага. Никаких указаний с моей стороны вам не нужно, но будьте готовы к тому, что враги могут тут же выслать в бой своих индейцев.

Гонка ушел, и Джефри вместе с ним.

– Ополченцы атакуют правый фланг французов, – объявил генерал. – Ваши виргинцы тюйдут в авангарде, полковник Ридли. Массачусетс займет центр, за ним Нью-Йорк, Коннектикут и Нью-Гэмпшир.

Командиры ополченцев тоже отправились к своим полкам. На холме остались главнокомандующий и офицеры его штаба. Наконец-то после стольких месяцев ожидания обе армии сойдутся в открытом бою.

«Красные мундиры» и французские солдаты продолжали палить друг по другу. С обеих сторон солдаты проявляли беспримерное мужество. Если кого-то в строю убивали или ранили, другой солдат тут же занимал его место.

Скауты Ренно бежали впереди остальных ирокезских воинов. Они быстро обогнули боевые построения слева и направились к левому флангу французов. Рядом с молодым военным вождем, не отставая ни на шаг, бежал Нед Ридли.

– Держимся сбоку, – сказал Ренно. – Если обойдем французов сзади, то нас могут прижать к ним алгонкины.

Нед согласно кивнул. Скауты остановились, Ренно поднял руку, подавая, таким образом, сигнал открыть огонь. Одни воины стреляли из мушкетов, другие из луков.

Остальные воины сенеки и могауки, бежавшие вслед за скаутами, тоже остановились и выбирали позиции для стрельбы. Кое-кто присел у дерева или куста, кое-кто лег на землю. Индейцы готовились дать французам первый урок по ведению боя на пересеченной местности.

Ренно и Нед выбрали по офицеру среди французов, тщательно прицелились и не промахнулись. Пехотинцы остались без лидеров и пришли в полное смятение, особенно когда невидимый враг стал расстреливать их одного за другим. Они еще какое-то время сохраняли боевой порядок, но неминуемо должны были отступить.

Вскоре поднялась суматоха и на правом фланге. Виргинцы полковника Ридли открыли смертоносный огонь, а ополченцы из западной части Массачусетса под командованием Дональда Доремуса, который недавно получил звание майора, ни в чем им не уступали. Среди французских солдат началась паника, и офицеры били их плашмя шпагами, чтобы хоть как-то предотвратить массовое бегство.

Рене Готье опустился на колено за развесистым кустом, хорошо прицелился, выстрелил, тут же перезарядил мушкет и выстрелил снова. Он хотел вести счет убитым и раненым врагам, но вскоре понял, как трудно определить, от чьего выстрела погиб тот или иной французский солдат. Да это и не имело значения. Преследователи гугенотов дорого платили за свой фанатизм.

Капитан Джефри Уилсон находился на дальней стороне плато. К своему удивлению, он заметил, что ему нравится воевать. Он всегда считал себя человеком цивилизованным, но сейчас обнаружил в себе новые, дотоле скрытые качества. Он представлял, сколько всего пришлось пережить и выстрадать Адриане, и каждый раз, нажимая на курок мушкета, ощущал какое-то дикое, необъяснимое облегчение, а уж если француз падал на землю, то вообще радовался. Больше уже он никогда не станет называть своих индейских друзей дикарями. Он сам проявлял такое же неистовство, как и они.

Эличи начинал ощущать на себе бремя обязанностей старшего воина. Он уже убил двоих французов, одного из мушкета, второго из лука. Простому воину простилось бы, если бы он отвлекся, чтобы снять скальп со своих жертв. Теперь же ему пришлось себя сдерживать. Но ничего, еще представится случай пополнить коллекцию скальпов.

Первой ошибкой генерала де Мартена было то, что он послал в атаку одних лишь французов и приказал им сражаться по-европейски. Второй ошибкой явилось то, что на подмогу пехоте он отправил кавалерию.

Деревья, кусты, пересеченная местность не позволяли кавалеристам поддерживать боевой порядок. Они стремительно вылетели из крепости, но дальше ряды их смешались, и одномоментного удара не получилось. Кавалеристы на скаку размахивали своими тяжелыми саблями, но приходили в замешательство, не обнаруживая врагов, прятавшихся в густом подлеске или зарослях кустов.

Кавалеристы замешкались, и нескольких минут Ренно и Неду хватило, чтобы продумать план действий. Они принялись стрелять не по всадникам, а по лошадям. Скоро отовсюду раздавалось жалобное ржание раненых и умирающих животных. Многие лошади вставали на дыбы, сбрасывали седоков и в панике неслись прочь, спасаясь от града пуль и стрел.

На другом фланге ополченцы Массачусетса и виргинцы применили ту же тактику – и с теми же результатами. Кавалерия понесла серьезные потери, и те, кому посчастливилось остаться в живых, хромая бежали назад в Луисберг.

Только после этого генерал де Мартен ввел в бой индейцев. Генерал не ожидал, что бой примет такой размах, но он был обязан любой ценой поддержать пехоту и потому послал на плато индейцев.

Полковник Алан де Грамон с самого начала высказывался против сражения и был отстранен от командования своим полком; вместо него полк повел в бой подполковник. Теперь же Грамон должен был выступить во главе своих гуронов. Он оделся по-индейски, нанес боевую раскраску гуронов на лицо и тело. Грамон повел гуронов на позиции, занятые ополченцами. Вслед за гуронами шли оттава, и полковник был уверен в том, что победа будет за ним.

Одновременно с этим против сенеков и могауков двинулся большой отряд алгонкинов. Их было так много, что когда они высыпали из ворот крепости, то напоминали огромную приливную волну.

Гонка заметил приближение полчища алгонкинов и хладнокровно отдал приказ:

– Отставить огонь! Выждать!

Его воины приостановили бой с французами и приготовились отразить атаку несчетного числа алгонкинов.

Некоторые молодые воины засуетились, когда алгонкины не рассредоточились, как сделал бы любой другой, меньший по численности отряд, а пошли напролом сквозь низкорослый лесок и именно так подошли на расстояние выстрела.

Великий сахем продолжал внимательно следить за приближающимся противником. Он прищурился и внешне сохранял свое обычное спокойствие. Только когда алгонкины подошли на расстояние полета стрелы, он резко поднял руку вверх, подавая сигнал своим воинам к атаке.

Сенека и могауки отложили в сторону мушкеты и взяли в руки традиционное оружие предков. Тетивы были натянуты, и когда великий сахем подал знак, воины ударили по врагу.

Алгонкины резко остановились. Они были отважными людьми, но в боевом искусстве сильно уступали самому воинственному из индейских племен. Они попытались отразить удар, однако оказалось, что больше всего им мешает то, что их было так много. Многие алгонкины просто не смогли найти укрытия и погибли, не успев даже выстрелить.

Те, что шли сзади, напирали на передних, они рвались в бой, но, так же как и первые ряды нападавших, понесли тяжелые потери. Алгонкины давно серьезно не воевали, их вождям недоставало опыта и мастерства вождей сенеков и могауков. Схватка длилась недолго, а земля уже была усеяна трупами, когда вожди алгонкинов дали приказ отступать.

Обычно Ренно испытывал удовольствие от боя, но от такой резни даже ему стало не по себе, и он не стал вместе с другими воинами снимать скальпы со своих жертв. Лучше бы ему и его скаутам выпала честь сразиться с гуронами, вот это был бы честный поединок силы, мужества и мастерства. Но маниту распорядились иначе, значит, надо довольствоваться тем, что есть.

На другом краю поля гуроны Алана де Грамона тоже прекрасно сражались. Они умели ждать и прятаться за малейшим укрытием, а потому дожидались, когда враг выстрелит, и только тогда стреляли, но уже наверняка.

Том Хиббард хладнокровно командовал своим отрядом, так же как и несколько других молодых офицеров. Но ополченцам требовалась помощь; бригадному генералу Уилсону очень не хватало его воинов-сенеков, только они могли помочь справиться с гуронами.

Генерал пробрался в арьергард виргинцев и там нашел полковника Ридли.

– Не могу сказать, что мне самому нравится мое предложение, – признался Уилсон, – но, по-моему, нам стоит отойти ярдов на сто, тогда гуроны выйдут из своих укрытий.

– Мне тоже не хотелось бы нести ненужные потери, – ответил Остин Ридли. – Но гуроны прекрасно знают, что делают. Стоит нам начать отступать, и мы уже не остановимся.

Бригадный генерал мрачно кивнул:

– Значит, надо окапываться и любой ценой удерживать позиции.

Ополченцы не собирались уступать ни одного дюйма.

Французская пехота, напротив, уже навоевалась. Солдаты с задних позиций заметили, что алгонкины отступают к Луисбергу, сразу поняли, что их могут отрезать от крепости с тыла, и, не дожидаясь приказа, побежали к воротам.

Стоило кому-то побежать, и процесс уже был необратим. Командиры полка, испугавшись, что такое отступление сочтут бегством, отдали приказ прекратить перестрелку и ретироваться в боевом порядке.

Солдаты британской регулярной армии слишком устали, чтобы преследовать французов. Ополченцы были заняты гуронами, поэтому только сенеки и могауки бросились вслед за отступающими частями. Индейцы посылали вслед отступавшим пехотинцам тучи стрел.

От полного поражения спас французов Золотой Орел. Он быстро вывел вперед оттава, те заняли место гуронов, а сам Грамон вместе со своими воинами преградил дорогу ирокезам, чтобы дать возможность французам спокойно отступить.

Наконец-то сенеки и гуроны столкнулись на поле боя, но схватка получилась короткой. Территория вокруг стен Луисберга примерно на три четверти мили была расчищена от деревьев и других укрытий, а ни один опытный воин не станет рисковать, сражаясь на абсолютно голой местности. Ирокезы, так же как и гуроны, были мастерами лесных боев и не преследовали врагов на открытом пространстве. Они стреляли друг в друга на расстоянии, но дальше низкорослого лесочка Гонка своих воинов не пустил, и гуроны скоро исчезли из поля их зрения.

Французские пушки продолжали обстрел плато, но так как английские солдаты, ополченцы и их союзники-индейцы вернулись на свои прежние позиции, ядра до них не долетали. Битва завершилась, когда до наступления ночи оставалось еще несколько часов.

В этот момент из крепости вышел французский офицер с белым флагом. Навстречу ему был послан капитан Джефри Уилсон.

Французы предлагали заключить перемирие до захода солнца, чтобы вынести погибших и раненых с поля боя до того, как их оскальпируют враждебные индейцы. Джефри согласился.

Спустя четверть часа на поле боя вернулись те солдаты обеих армий, которые еще крепко держались на ногах. Мертвых складывали на повозки, раненых переносили к своим. Кое-кто мог двигаться сам, им нужно было лишь помочь. Бывшие враги сейчас никакого внимания друг на друга не обращали. Индейцы, наблюдавшие за этой сценой, поражались, до чего же непоследовательны эти белые выходцы из Старого Света. Только Ренно понимал мотивы европейцев и знал, что им присуще сострадание. Индейцы редко заботились о раненых, но те, кто вырос во Франции или Англии, воспитывались на других устоях.

В лагере английских колонистов врачи и хирурги тут же принялись за работу, перед входом в передвижной госпиталь образовались очереди. Тем временем в лагере развели костры и, по приказу генерала Пепперелла, приготовили сытный ужин. Каждому солдату полагалась солидная порция рома.

Обе армии понесли тяжелые потери. Больше всего пострадала британская регулярная армия, погибло семьдесят человек, было ранено двести. В рядах ополченцев потерь было мало, а у индейцев и того меньше.

Военачальники перед ужином собрались на совещание. Офицеры тоже потягивали ром из кружек. Настроение у всех было мрачное.

– Джентльмены, – начал лорд Данмор, – день был нелегкий, и мы потеряли много людей.

– Единственное наше утешение, – ответил бригадный генерал Уилсон, – то, что у французов потерь и того больше.

Полковник Ридли снял широкополую кожаную шляпу и провел рукой по седым волосам.

– Черт бы меня побрал, если я понимаю, зачем вообще де Мартен начал эту битву. Или почему вначале послал в бой лишь французскую пехоту.

Генерал Пепперелл покачал головой.

– Я и сам немало озадачен, – признался он. – Ведь если де Мартен хотел нас разгромить, то почему не обрушил на нас с самого начала всю мощь своей армии?

– Может, он опробовал на нас какую-то новую тактику… И у него ничего не вышло, – высказал свое предположение Эндрю Уилсон.