Шестилетний Вовка смотрел сквозь щель в калитке на улицу, и скучно ему делалось. Начал было песню петь, но сразу расхотелось. Пустая улица, грустная.
      «Что это? Дяденьки идут… в клетчатых рубахах и босиком. Может, поиграют со мной?»
      Вовка схватил старый полуспущенный мяч и выбежал навстречу. В глазах надежда.
      – А давайте в футбол. Во! – вытянул перед собой мяч.
      – Кто же таким играет? – спросил самый добрый дяденька. – Сейчас мы это дело поправим. Да-ка мне. – Вовка завороженно смотрел, как уверенно и ловко дяденька, взяв мяч, начал шевелить шнуровку. – Где тут у вас сполоснуться можно?
      – В бане, – авторитетно заявил Вовка и поправил на голове солдатский картуз.
      – Дмитрий, скоро ты?
      – Ступайте, я догоню, – махнул рукой Дмитрий и, посмотрев вслед приятелям, направляющимся к речке, взбугрил щеки и стал дуть в сосок камеры.
      «Хороший дяденька попался, добрый. Вот только бы еще поиграл со мной хоть немного».
      – И все дела. – Дмитрий протянул тугой мяч мальчонке. – Картуз-то у тебя, братуха, что надо!
      «Эх! – задохнулся от радости пацаненок. – Кабы папка так…»
      – Один я тут. Может, поиграем? Я тебе песню спою, хорошую, про Чапаева. Сережка квартиру получил, а Петька на юг уехал.
      – А если завтра? – Дмитрий кивнул на босые ноги и пошевелил грязными пальцами: – Помыться надо. Как думаешь?
      – Я тебе клубники принесу, яблоков моченых… Поиграй со мной, а? – Мальчонка обиженно поджал губы. – Поиграй…
      – Устал я, – виноватым голосом проговорил Дмитрий. – Но завтра поиграем обязательно.
      Не было никого, а тут вдруг бабка возникла. Поправила воротник черного плюшевого жакета и Вовку по головке погладила.
      Дмитрий мог поклясться, что секунду назад пацаненок в картузе был… И с мячом в руках.
      – Баньку в обед растопила, – сообщила старуха, глядя на Дмитрия. – Зови дружков и парьтесь на здоровье. Вова, кликни.
      Пацаненок вприпрыжку по дороге, только пыль из-под ног.
      – Попаритесь, и жить веселее станет. Вон, смотри. – Старуха показала пальцем на аккуратно сложенную поленницу дров. – И этот баньку по субботам уважает.
      У Дмитрия отвисла челюсть. Пучок рыжей соломы, поблескивая спрятанными в глубине глазами, лохматой лапой перебирал дрова в поленнице.
      – Осиновые выбирает, с гнильцой. Любит, чтоб с дымком, – пояснила старуха.
      Пучок соломы вдруг дернулся под взглядом Дмитрия и обмяк. Ветерок стянул его вниз, на тропинку, и весело покатил золотистый ком к смородиновым кустам.
      – Я вам парок с мя-ятой сделаю, – напевно заговорила старуха, – чтоб зу-уд в руках успокоить, а голове я-ясность дать.
      Подошли радостные приятели.
      – Мойтесь. – Старуха отворила калитку. – А ты, Вова, рыбки полови, к мамкиному приезду ушицы спроворим.
      Пацаненок кивнул, поддернул трусы и побежал за удочкой.
      Поезд немного повернул, и пошли покосные луга. Ветерок в окно влетел, медом запахло.
      – Хорошо-то как… Райские места, – прошептал Николай.
      Пожилая женщина, что напротив сидела, подставила к уху ладонь ковшиком:
      – Ась?
      Не слышит Николай вопроса. Глаза прикрыты. Тронула его женщина за колено:
      – Извиняй, милок, меня, старую. Ты, часом, не Кондратьева корня будешь?
      – Угадала… Колька я, Кондратьев.
      – Признала! – Женщина хлопнула себя по затянутой в темный сатин груди. – Носы у вашей породы, как у воронов. Илюху надысь в городе сустрела, Кулинкиного деверя. Глянула: господи суси, вылитый дед Тимофей! Ой и хорош молодым-то был. Бывало, возьмет гармонь…
      Женщина промокнула кончиком черного в горошек платка слезящиеся глаза.
      – Вот дядька твой, Ермолай…
      Женщина начала рассказывать о Ермолае, потом о его жене, а Николай считать стал, сколько лет в деревне не показывался: институт, стройотряды, практика, работа по распределению.
      – Пл…тр…ка, тр-тр… – донеслось из репродуктора.
      – Моя остановка, – сказал Николай разговорчивой женщине и поспешил к выходу.
      Шел он по узенькой тропке, модный мотив насвистывал. Хорошо у него на душе. Остановился у оврага, портфель с сумкой на землю поставил, ладони ко рту рупором приложил и крикнул:
      – Э-эй! Ле-еший! Я пеший. Нет коня у меня. Подсо-би-и, до дому отнеси-и-и…
      Колыхнулись кусты на дне оврага… И тишина.
      – Ладно, сам дойду, – сказал Николай, вздохнув.
      Вдруг услышал слова, к лешему обращенные, обернулся. Два седых старичка к оврагу подошли. Хлопнули в ладоши и полетели по-над травкой куропатками. Свистнул им вслед Николай.
      Часу не прошло, а уже вот она, Красавка. Большая деревня, уютная. Посреди деревни – речушка. Спустился Николай с пригорка, через мосток перешел. На берегу мальчонка в офицерской фуражке… Плюнул на червяка, взмахнул удилищем – рыбу ловит.
      – Хороша наша Красавка, верно? – спросил Николай у рыбака.
      Мальчонка отложил удочку и, поддернув выкатившуюся из ноздри каплю, спросил:
      – Дядя, а ты наш?
      – Своих не узнаете, товарищ генерал! – по-военному козырнул Николай, вытянувшись по стойке смирно.
      Мальчонка хитровато улыбнулся:
      – А вот так сделай! – Вытер о полинялые трусы правую руку и дунул в кулак. Открыл ладошку, а на ней – синичка.
      Николай рассмеялся и бросил портфель с сумкой на горячий песок.
      – Я, старик, это давно умею. Смотри… – И повторил «колдовские», «волшебные» действия сопливого рыбака… Пусто… Еще раз дунул в кулак – нет синички.
      – Чужой ты, – улыбнулся мальчонка, – не красавинский…
      Деда с бабкой дома не оказалось. Старики еще работали. Хаты в Красавке не запирались. С превеликим удовольствием выпил настоянного на мяте кваску, натянул новенькие джинсы и пошел прогуляться. Ноги сами принесли на деревенский пляж. Огляделся – никого. Разделся и повалился на горячий песок. «Не обгореть бы, – подумал Николай, чувствуя, как подкатывает сладкая дремота. – Жарища…»
      – А мы русалку сейчас вызовем!
      Николай открыл глаза и увидел голенастую девчушку в розовых трусиках.
      – Вон, город построили. – Она показала пальцем на вылепленные из мокрого песка башенки. Две другие девочки уже устраивали на вершинах башен «волшебные» камешки. Лохматая кривоногая дворняга как могла мешала подружкам.
      Николай повернулся на бок и стал наблюдать. Девочки отошли от песчаного города и, придерживая пса, зашептали «тайный» стих.
      Зеленое кудрявое облачко поплыло над самой высокой башней, малиновые звездочки опустились на «волшебные» камешки.
      Девочки начали нашептывать другой стих…
      Зазвенели колокольчики, и зеленоглазая русалка вынырнула из облака…
      Завороженные девочки забыли на миг про дворнягу. Метнулся пес, взбрехнул и попытался куснуть русалку за чешуйчатый хвост… и нет города, нет русалки. Гавкает нашкодивший кобель, гоняются за ним девчонки, чтоб наказать, – жаль испорченной сказки.
      Три чумазых парня к реке подошли. Сполоснулись. Нехитрую снедь на газетке разложили и пообедали.
      – Р-р-р-р. Нга-нга-нга, – сердито взлаивала дворняга, а может, радовалась, расправляясь со шмотком сала, которым разжилась у чумазых парней.
      Поздний вечер. Дворняга, разомлевшая от солнца и сала, спала рядом с Николаем. В деревню пригнали стадо.
      – Кончай ночевать. – Николай толкнул пса ногой.
      – Нга-нга-нга, – ответил пес и, прядая ушами, затрусил в деревню.
      Смотрят дед с бабкой на внука – красивый, видный парень – не нарадуются.
      – Отдыхай, Коля. Ягоды скоро поспеют. Нонича мно-ого будет. В городе, говорят, цены кусаются. – Бабка присела рядом с внуком. – Как там батька с мамкой? Давно что-то письма от них нет. Может, послать им чего? Мы деньжонок с дедом скопили.
      Посмотрел Николай на немудрящую обстановку в горнице: старенький стол, этажерка, кровать с блестящими шарами на гридушках – и вздохнул.
      – Вы бы хоть телевизор себе купили, – сказал с укоризной.
      – Да ты сгорел! – всплеснула руками бабка. – Нешто ж можно так с нашим солнцем-то?.. Счас я тебя простоквашей.
      Солнце утром светит – усидишь ли? Вышел Николай, по двору походил. Порядок везде. Не к чему руки приложить. Все ухожено, прилажено в стариковском хозяйстве. Пацан в соседнем дворе песню поет про Чапаева. Подошел Николай к забору, пацана кликнул: где колхозный гараж – спросил.
      – Через мосток и к силосной башне. Спуститесь с бугра и увидите старый гараж. Рядом – новый строится… А ты в футбол со мной поиграй. А? Или с собой возьми… Скучно мне.
      В гараже Николай встретил своего дружка. Детство вспомнили. Потом вместе ремонтировали побывавший в аварии «КамАЗ».
      – Хорошо хоть водитель живой остался.
      – Пьяный был? – спросил Николай.
      – В стельку. Под суд хотели… Председатель еле уговорил. Кому работать-то?
      – В деревне все пьют… Самогону, наверное, море в каждом дворе? – усмехнулся Николай.
      – Головастый ты мужик, – сказал дружок Николаю. – Вот бы к нам, в колхоз. Вижу – руки у тебя из своего места растут и соображение имеется: волокешь в технике. – И внимательно в глаза посмотрел.
      Николай отвернулся – и что-то о практике.
      – Понимаю. – И не обиделся дружок вовсе.
      – Диссертацию надумал писать, – соврал Николай, – а здесь ни библиотек, ни проконсультироваться…
      – Я же говорю, головастый ты… А вот мне Бог не дал умишка. Правда, мне и здесь неплохо живется – дом свой, скотина, жена… Только вот рожать не хочет.
      Дмитрий проснулся. Открыл глаза, долго смотрел в брезентовый верх палатки.
      – Матвей, – толкнул локтем лежащего рядом товарища. – Пошли в футбол играть.
      Матвей вспомнил мальчонку в офицерском картузе и женщину, многообещающе смотревшую в его сторону, когда он пил чай на крылечке дома бабки Кулинки после бани.
      – Это можно, – сказал Матвей и в свою очередь толкнул спящего рядом Сергея, третьего и последнего члена их шабашной бригады каменщиков, строящих красавинскому колхозу новый гараж.
      «Как здорово играть в футбол! – радовался Вовка. – Вон какой ловкий дядя Дима, а гол пропустил!»
      – Молодец, Вовка! Настоящий форвард!
      «Эх! Кабы папка так!» – подумал Вовка и ударил по мячу, который вдруг чуть не попал в колодец: дядя Матвей успел поймать.
      – Может… отдохнем… немножко? – Вовка запыхался. Попробуй побегай так, как он. Три гола забил дяде Диме.
      – Тетя Клава недалеко от тебя живет? – Матвей повалился в траву возле колодца, мяч положил под голову.
      – Живет, – подтвердил Вовка, устраиваясь на колени к дяде Диме.
      – Дети у нее есть? – продолжал любопытствовать Матвей.
      – У нее только дедушка Вася есть, а больше никого.
      – Это хорошо, – сказал Матвей и прикрыл глаза.
      – А что хорошего? Скучно, – возразил Вовка. Ему было очень хорошо на коленях у дяди Димы.
      К колодцу подошла девушка: стройные ноги, ладная фигура и… странное лицо. Странное, потому что закутано в светлый платок до самых глаз. Сергей тихо присвистнул и, многозначительно глянув на Дмитрия, сказал:
      – Вот тебе и деревня… А? Видел таких в городе? В стюардессы без конкурса возьмут, – сказал громко, с расчетом, чтобы услышала девушка.
      Но она даже не глянула в сторону парней.
      – Чем болтать – помог бы, – шепнул Матвей и подмигнул. – Ну? Давай, Серега.
      Сергей метнулся к девушке.
      – Прошу, – сказал он, дурашливо взмахнув рукой, и, присев, подхватил с земли ведро зубами.
      Дмитрий, Матвей и Вовка ударили в ладоши.
      Девушка равнодушно глянула на гогочущую компанию, пожала худенькими плечами и пошла в сторону леса. Сергей взял ведро в правую руку и поспешил следом.
      – А почему бы и не помочь? – сказал он, поравнявшись с девушкой. – Такой красивой надо беречь руки… Такими руками только на арфе играть… Музыкальные они у тебя, хоть что говори… – Он заглядывал девушке в лицо и не встречал ответного взгляда. – Звать-то тебя как? Меня – Сергей… Звать, говорю, как?
      Молчит девушка. Лишь иногда блеснет и погаснет веселая искорка в ее грустных глазах.
      – А-а-а… – Сергей остановился. – У тебя, наверное, зубы болят. А я-то думаю: зачем платком обмоталась?.. Ты что – живешь там? – кивнул в сторону леса.
      Девушка медленно закрыла и открыла глаза, легонько наклонив голову. Парень мог поклясться, что видел под платком улыбку.
      Девушка скинула платок, обвязала его вокруг шеи и улыбнулась.
      «Может, она с „вальтами"?» – стушевался Сергей и вмиг сделался серьезным; он начал озираться по сторонам, искать повод, чтобы повернуть назад, к ребятам. Только кому нужен повод? Зачем? Кто осудить может за поспешное бегство?.. А девушка смотрела на парня и беззвучно хохотала, прикрывая рот узенькой ладошкой. Копна русых волос блестела на солнце.
      – Слушай, мать, перестань кривляться. Чего ржешь? Можно подумать, что я навязываюсь тебе. Да у меня, если хочешь знать…
      Сергей не договорил. Он вдруг заметил, что девушка и не смеется вовсе, а скорее плачет… Она не прикрывается ладошкой, а вытирает ею слезы. Плачет?! Первым желанием Сергея было успокоить девушку, прижать к себе и погладить по нечесаным, спутавшимся волосам, извиниться – может, она хорошо воспитана и не привыкла к таким знакомствам, – покаяться. Но ему стало жутко от мысли, что она не в своем уме.
      – Извини, мать… Мало ли? – сказал Сергей, ставя ведро у ног девушки. – Прощевай, мать.
      И бегом назад, к ребятам.
      «Черт меня дернул увязаться за ней». Сергей оглянулся – девушка уже вошла в лес, тропинка пуста.
      Возле колодца Вовка и Дмитрий играли в футбол.
      – А Матвей где? – спросил Сергей. Ведь надо что-то спросить.
      – Его тетя Клава попросила печь посмотреть. Отремонтировать надо. У деда Васи глаза от дыма все время плачут.
      – Познакомился? – спросил Дмитрий и толкнул мяч ногой Вовке.
      – Дикая, – буркнул Сергей. – Как эту тетю зовут? – спросил у Вовки.
      – Которая в платке?
      Вовка отпаснул мяч Дмитрию, сделал жест рукой, словно бинтовал голову, и прошептал:
      – Тетя Лена?.. Она пуганая.
      «Так и знал, – подумал Сергей. – Пыльным мешком из-за угла».
      – Это как понять? – удивился Дмитрий.
      – Говорить не умеет и не слышит. Папка ее напугал.
      – А ты откуда знаешь?
      – Мама рассказывала.
      – Так она что? Глухонемая? – Сергей облегченно вздохнул.
      – Выходит, так, – подтвердил Дмитрий. – Вот тебе и «дикая».
      – Значит, глухонемая, а я-то, дурак…
      – Дядя Сережа, а почему вас «шабашниками» зовут?
      – «Шабашниками»?.. Деньги зарабатываем, много денег, но и работаем… Может, поэтому? А может, потому, что летом любим вот в таких Красавках работать. В городе есть такой воздух?
      – В городе ребят больше, а тут и поиграть не с кем. А вы завтра еще придете? Я мяч принесу.
      – Кто ж за нас гараж будет строить? А, Вовка?.. Старый-то видел какой? Дырка на дырке и дыркой погоняет. Вот в следующее воскресенье – пожалуйста.
      – А это скоро?
      – Через неделю.
      – А это много дней?
      Матвей осмотрел печь, подергал задвижки, понюхал, пощупал – понял:
      – Коллектор засорился, вот этот, – постучал указательным пальцем по тыльной стороне печи. – Чистить надо.
      – А вы бы не могли? Я заплачу за работу.
      – Клавуся, ну что ты говоришь? Глина есть?
      – Найдем. Много надо?
      – Две хорошие горсти, и залей водой. А мне дай пока молоток и нож. Наверное, лет десять не чистили?
      – Может, и больше.
      Высокий парень Матвей, широкоплечий, лицо – батон с изюмом – вытянутое и в больших черных родинках. Нравилось Клавуське смотреть, как он работает. Руки ловкие, крепкие, в аккурат для работы изготовлены.
      – Спасибо тебе… Прямо и не знаю… И быстро-то как!
      Поливала Клавуська водой из алюминиевой кружки Матвееву спину, глядя на перекатывающиеся под темной кожей мышцы. Не удержалась и погладила парня по загривку, словно смахнула что-то.
      – Шустро у тебя получается, – сказала она, вздохнув. – Прямо и не знаю, чем тебя отблагодарить. Водку пить будешь? Или деньгами мо… Ой!.. Что ты… Дед увидит. Ручищи-то у тебя… Да пусти же ты, пусти. Давай хоть в избу зайдем – люди увидят.
      Страшно ночью в Волчьей пади. Сюда и днем-то не всякий пойти осмелится… Бабка Агафья, похожая на сухой сучок, без всякой боязни шагала с кочки на кочку. Изредка нагибалась, срывала несколько травинок, шептала себе под нос древние, как она сама, слова и дальше топала, и опять нагибалась за травкой, и опять «колдовские» слова… Сама-то ладно – ворожея, но и девушку за собой тащила в столь жуткое место: и кикиморы, говорили, здесь водятся, и лешие, и водяные с русалками. Однако не из пугливых оказалась молодка, след в след за старухой шагала, ни нечисти лесной не пугалась, ни гулких болотных вздохов.
      Вот и кончились кочки. Старуха и молодка вышли на мшистую сухую поляну. Деревянный ветхий шалаш в центре поляны, а в глубине строения – пахнущая прелыми листьями яма с водой, украшенной лунным бликом.
      Ворожея присела на березовую чурочку и отерла кончиком головного платка взмокревший лоб, показала девушке на место рядом с собой.
      – Отдохнем немного. Суета – помеха нашему делу. Ты платье скинь, ослобони тело, вольно себя почувствуй. – Старуха ковырнула пальцем пуговку на девичьем сарафане.
      Поняла девушка, разделась. От зорких старухиных глаз не укрылась легкая дрожь в молодых пальцах. Захохотал кто-то совсем рядом, и вздохнуло болото замогильным голосом.
      – Цыц! – прикрикнула знахарка и погрозила посохом. Достала из дерматиновой сумки баночку и, кряхтя, оперлась на палку и встала. – Ленушка-голубушка, хорошая-пригожая, опустись на белы колени, – легонько надавила ладонью на податливое девичье плечико.
      Зачерпнула мазь из баночки и по спине начала мазать, по плечам и груди.
      Прикрыла Лена глаза, и словно отступила душная летняя ночь, прохлада расползлась из-под старухиных пальцев. Будто махонькие иголочки прикасались к телу. От этих прикосновений легкость в груди: полететь бы.
      – Заря-зарница, красная девица, – зашептала старуха. – Тихо всходишь, тихо садишься. Видишь виноватых, видишь праведных. За Лену заступись, красой поделись. Дай услышать ей слово тихое, а от слова – мир колышется…
      Смотрела Лена на шевелящиеся старухины губы, и чудился ей голос, словно издали.
      – …Злые чары спадут, рассыплются. Месяц ясный к тебе с позаботушкой, не покинет заря ясноглазая. Ручеек пропоет в бело ушенько песню дивную, песню тихую.
      Теплела душа у девушки от далекого голоса. Пахла старухина мазь медом. Молчал лес, будто пусто в нем.
      – Вот и ладно. – Старуха жестом показала Ленушке: встань. – Одеваться не надо. Идем.
      И совсем не страшно девушке. Страх остался там, в детстве, где пьяный отец заставил Ленушкину мать всю ночь провести на балконе в одной ночной рубашке под проливным дождем. А маленькая Лена, окаменев нутром, всю долгую ночь смотрела на целящееся в плачущее окно охотничье ружье…
      Остановилась старуха и подтолкнула девушку к видневшейся меж ивовых кустов реке:
      – Ополоснись, доченька. Лесной хозяин добрых людей понимает. Небось излечит тебя.
      Плещется в воде молодка. Лесовик, на что стар, а и он залюбовался ладным девичьим телом.
      – Не балуй, – крикнул водяному, устремившемуся было к купальщице. – Совесть имей! В твои-то годы…
      – Да я что? Пошутить хотел, малость всего – ущипнуть за бочок.
      – Неймется тебе, – усмехнулся лесовик. – С рыбами шути.
      – Шутник-шутник-шутник, – заверещали вездесущие кикиморы и забросали сконфуженного водяного еловыми шишками.
      Весь долгий день просидел Николай дома. После разговора с дружком из гаража отчего-то не хотелось встречаться с деревенскими жителями. Да и какие тут жители – старики и старухи… Когда совсем стемнело, пошел на речку. И не на деревенский пляж, а кружным путем, к видневшемуся далеко за околицей лесу. Шел-шел Николай да и побежал. Миновав деревню, на шаг перешел. Час спустя присел на остывший камень, рубаху расстегнул. Лунный свет серебрит реку – ништяк!
      Шум послышался, словно кто-то осторожно в воду входил. Встал Николай, к кустам подошел, раздвинул тихонько ветки и обомлел: какая девушка в реку вошла! И голая!.. Николай смотрел, боясь шелохнуться. Минута… Холодная созерцательность вдруг сменилась мужским любопытством и желанием, мгновенно уничтожившим поэтическую красоту волшебной лунной ночи.
      А девушка продолжала плескаться на мелководье, не подозревая, что мужские глаза следят за ней. И какую то игру играла она по-детски упоенно и сосредоточенно с речкой. Теплый ветерок трепал девичьи волосы.
      Николай ревниво оглянулся – ему показалось…..
      не один на берегу. Прислушался… Нет, померещилось: какая-то тень мелькнула в камышах и больше не появлялась. Так не хотелось, чтобы еще кто-то кроме него смотрел на купальщицу, а самому стало жутко. И он вложил в рот два пальца – свистнул так оглушительно, с переливами, даже звон в ушах пошел. Раздвинул ветви, и… Что такое?!
      Плещется девица как ни в чем не бывало. Ведет свою дивную игру с речкой.
      У Николая аж волосы на макушке зашевелились от неожиданности. Думал, после богатырского посвиста ринется купальщица к берегу, а она – ноль внимания. И не собиралась прятаться.
      – Чертовщина… – прошептал он, пытаясь осмыслить происшедшее. – Так и рехнуться недолго… Эй! – крикнул он, немного упокоившись. – Как там тебя? Может, познакомимся?
      Луна-спасительница занавесилась облаком, и девушка растворилась. А Николай, разбрызгивая воду, быстро преодолел мелкое место, в несколько сильных взмахов переплыл глубину… Однако девушки нет…
      Да и была ли она? «Черт меня дернул пугать ее». И главное – зачем?.. Правду говорят, что в этой Красавке вся русская чертовщина присутствует в полном наборе. Только ведь русалки – с хвостами и в омутах живут, а не в реке… ерунда какая-то. Наверное, примерещилось.
      Сергей подошел к колодцу и увидел Вовку.
      – Тетя Лена приходила за водой?
      – Приходила, – кивнул Вовка. – Она теперь каждый день сюда – с ведрами. В футбол будем?
      – Ты пока один побегай, а я сейчас. – Сергей направился к лесу. – Я скоро вернусь.
      – Можно мне с тобой? – попросил Вовка, но Сергей не ответил.
      «Зачем иду?» – Сергей не находил ответа. Он чувствовал себя виноватым перед Леной. Надо же, с дурочкой ее сравнил. Как она тут живет? В ее возрасте городские девицы… И все-таки зачем я иду? Что хочу узнать? Глупо, а иду. Сергей перебрал в памяти встречи с женщинами и решил, что красивее Лены до сей поры встретить не удалось. Он даже забыл на миг, что девушка больна. Ведь бывает так, что, встретив человека, видишь в нем… Нет, вряд ли можно объяснить причину подсознательного влечения именно к этому человеку, а не к какому-либо другому, пусть даже более красивому, умному и так далее.
      Еле заметная тропка привела Сергея к большой поляне, на которой стоял сруб с замшелой крышей и почерневшей трубой. Сараюшка, хлев, небольшой огород. Перед домом в палисаднике цвели невысокие подсолнухи, копошились куры. И колодец.
      Сергей притаился в кустах, держа в поле зрения высокое крыльцо. Сидел долго, настырно.
      Дождался своего – вышла Лена во двор, посыпала курам зерна, выпустила из сараюшки огромную свинью. Свинья подбежала к колодцу и начала чесать спину о темные бревна. Лена набрала воды и вылила свинье на спину.
      Сергей так и не осмелился подойти к девушке, хоть и очень хотел. Но и просто смотреть, как девушка управляется по хозяйству, приятно. Все так делает, словно ее кто-то на пленку снимает: грациозная походка, отточенные изящные движения… Павушка, лебедушка, а не обыкновенная девушка.
      На следующий вечер после работы Сергей опять бегал в лес, наблюдал за домом бабки Агафьи. И на следующий вечер, и всю неделю шастал, но выйти из своего укрытия, чтоб продолжить знакомство с девушкой, так и не смог… О чем и как можно разговаривать с глухонемой, пусть и очень красивой? «А не приворожила ли она меня?» – подумал Сергей, вспомнив разговоры деревенских, касающиеся бабки Агафьи, у которой жила Ленушка. Да и все жители Красавки колдовать умеют и колдуют: Сергей видел однажды, как бородатый мужик шел-шел по тропинке, остановился, оглядел свои грязные сапоги, хлопнул себя по ляжкам и порхнул в небо черным вороном.
      В субботу шабашники заканчивали работу на два часа раньше обычного. Несмотря на усталость, с веселым гиканьем мчались к своей палатке и, не поужинав, – в баню. Спустя час красные, исхлестанные вениками, закутавшись в простыни, пили чай из большого самовара. Рада бабка Кулинка, как за родными ухаживала.
      – Чабрец вам заварила со зверобоем. Очень пользительно… Травные чаи надо пить только при хорошем воздухе, иначе грош им цена. А что у вас? В городе вашем-то? Шум, гам, не продыхнуть от машин. Вот вы сидите, чаек попиваете, и мне вроде как дело есть. Нам, старикам, не только забота требуется, но чтоб и самим позаботиться. Мой-то сын седьмой годок, почитай, глаз не кажет. Шутка сказать – внука еще не видела. В Хабаровске живет, двенадцать ден добираться.
      – Самолеты есть, бабуль. Сегодня – здесь, завтра – там, – сказал Матвей, обмахивая раскрасневшееся лицо краем простыни и посматривая в сторону дома Клавдии.
      – И-их, милай. Я и на поезде боюсь, а ты – самолет.
      – Спасибо, бабуль. – Сергей, придерживая край простыни, встал. – Спасибо за чаек и за баньку.
      – Пирожков-то… Чего так мало? А я еще пеку. Матвей подождал, пока Сергей скроется за дверями, и сказал:
      – Глядишь, осенью и свадебку сыграем.
      – А что? Клавдия – женщина хорошая, работящая, – не поняла бабка Кулинка. Посмотрела на Матвея долгим взглядом.
      – При чем тут Клавдия? – притворно удивился Матвей. – Серега в другую сторону смотрит – на дом бабки Агафьи.
      – Да уж не Ленушку ли присмотрел?.. И молодец, – похвалила бабка Кулинка. – Вылечит Агафья бедолагу, вылечит. Такая невеста будет, что всем на зависть.
      – А ты, бабуль, в ворожбу веришь? – спросил Дмитрий.
      – Смотря в какую. Сколь людей Агафья травами вылечила, не говоря про коров и другую животину. А по-женски?.. Не при вас будь сказано, рази наездишься в городок-то? Только Агафьиным благословением и отходим. Когда надо, она сама болезных в город посылает, к докторам.
      – Пройдусь немного, – сказал Матвей, выходя из-за стола.
      Он переоделся и пошел к Клавдии. Не таясь, белым днем. А чего таиться, если вся деревня знает?
      В который раз занял Сергей наблюдательный пост в кустах.
      – За мной иди, – услышал он голос и увидел прислонившуюся к дереву древнюю старуху. – Поспешай. – Она шагнула к болоту, поманила Сергея за собой, махнув увесистым посохом.
      Бабка Агафья шла ходко. Паутина облепила лицо Сергея. «Куда идем? Зачем послушался ее?» – думал Сергей, но не спрашивал. А чего спрашивать? Раз позвала, значит, надо. Вот только жутковато было ему: какие они, дела и заботы у древних старух?
      Хлюпнуло под ногами болото, обернулась Агафья:
      – Смотри, куда я ногу ставлю, туда и ступай. Топко здесь.
      Поваленные деревья вокруг, а которые стоят – мало на них веток, а на ветках листьев.
      Ходко шла старуха, козой скакала с кочки на кочку. Еле поспевал за ней облепленный паутиной шабашник. Невидимые зверюшки таинственно перешептывались в траве. Да и зверюшки ли?..
      Вскоре вышли на сухое место. Полянка, а посредине ветхий шалаш с темным пятном воды под трухлявой крышей. Прелыми листьями пахнет.
      Старуха остановилась, спокойно посмотрела на Сергея.
      – Помоги кикимору изловить. Стара я стала, не то сама бы управилась, – сказала она. В ее глазах нет даже и намека на улыбку, которую ожидал сейчас увидеть Сергей. – Видел кикимору?
      – Откуда? В зоопарке, что ли? Там такого добра не водится. И главное, глаза у тебя, бабка, серьезные. Какая кикимора? Может, спутала меня с кем?
      – Поможешь – вылечу Ленушку. Мое слово твердое. И тебя от печали избавлю. Ведь нравится девка?
      – Есть такое дело, – согласился Сергей. – Только при чем здесь кикимора?
      – Обликом она казиста: шкура гладкая, шелковистая, иногда пятнистая, а бывает – белая как снег. На большую кошку похожа, а глаза что твои блюдца. Смотри… – шепнула старуха.
      И точно, по поваленному дереву медленно шла огромная кошка, толстая, с короткими пухлыми ушами, шерсть серая и мелкие белые крапины на спине, а хвост – метра полтора и по земле волочится. Глянула кошка на Сергея, ощерила зубы и… вместо кошки заяц скакнул в кусты.
      – Суеверие… – прошептал Сергей, повернувшись к старухе. – Это как же так получается? Выходит, что есть они?
      – Поймать ее надо. Помидоры у людей в огородах ворует… Доволен? Не всякому удается живую кикимору увидеть.
      – А откуда они? – спросил Сергей, озираясь. Капелька страха упала за воротник его рубахи, мурашками прокатилась по взмокревшей Спине.
      – Есть от проклятья родительского – на маленьких человечков похожи, страшные с виду, таких в наших краях не водится, а наши – это жены домовых. Помрут старики, сломают их дом, в деревню не шибко-то люди бегут, а домовые мрут – в другой дом идти не желают – на то и домовой, кикиморы же бегут в лес. Ну как, поможешь?
      – А чего надо-то? Не соображаю я в таких делах.
      – Там… за шалашом глянь.
      Сергей принес и положил перед старухой несколько гладко оструганных кривых сучков крепкого дерева. По приказу старухи скрепил их шелковым шнурком, приладил полоску резины – и получился примитивный капкан.
      – Слабовата резинка, – засомневался Сергей, с опаской поглядывая на старуху. – Игрушка, а не капкан. Курица выскочит из такого.
      – Сила здесь – помеха… Теперь штаны скинь и опусти эту штуковину в воду. Придет кикимора и попадется… А Ленушку я вылечу. У меня травка для нее есть, славная травка, надежная.
      Сергей сделал все, что велела старуха, и они пошли назад.
      А у колодца сидел Вовка.
      – Дядя Сережа! А я думал, ты не придешь. Смотри: ворота. – Малыш показал на сложенные пирамидой камешки. – Сам сделал. Тренируй меня на вратаря.
      Сергей даже обрадовался Вовке. Не надо придумывать повод. Тут все естественно получалось.