Виктор Попов
      ПОСРЕДИНЕ-ГВ0ЗДИК
      ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ РАССКАЗ,
      который автор начинает извинениями за кое-какое совмещение событий и объединение во времени разговоров, происходивших в разные сроки.
      * * *
      С обеда погода испортилась. Ровный дотоле, малой силы ветер поупружел, вроде бы раздался в плечах и напористо хватанул по долине. Метнулось в вихре остатнее убранство почти обезлистевшего тальника, согнулись, застебали концами по долговязному репейнику жилистые лозы. А к вечеру в долине разгорелся форменный шабаш. Ветер уже не свистел, а гудел зло и бесконечно, гнул не только приречный лозинник, но и всю лесополосную крепь. Ай да ну как поскрипывали от его тягучего навала шестилетки-тополя и перетянутый хмелевыми бечевками красногрудый калинник. Осыпали землю, закатывались в выцветший кочкарник, литые, не дожившие до морозной прозрачности алые ягоды. Блеклые осенние травы ожили, забились в оголтелом переплясе.
      Левобережье Чарыша потемнело, выткалось тучами, которые хотя и не соединились еще с землей тяжелыми дождевыми холстинами, но уже ломко изогнулись под водяной тяжестью и заволокли дальние дали сизоватой склизлой моросью. Солнце, которое по началу разгула еще прожигало в мрачной занавеси веселые щелочки, задолго до заката упряталось так надежно, что и угадываться перестало.
      По всем природным законам ближайшее намечалось беспросветным: ветер юго-западный, солнце село в тучу, помутневший Чарыш погнал по стрежню замусоренную волну. Но все же постоянна в человеке надежда на вездесущее "вдруг", которое нет-нет да объявляется и капризными своими приходами подновляет веру в благополучие. Пусть редко, пусть из ряда вон, но бывало же, что к вечеру все сходилось на непогоде - и ветер, и солнце, и вода, а утро, тем не менее, вставало кумачово-свежеег не сполоснутое ни единой капелькой обещавшегося дождя. Это в степи все по науке: к вечеру теплеет на ненастье, костровый дым кутается в траву -задождит, а уж если солнце зашло в тучи, да еще и в те, над которыми вознеслись белесовато проглядные перистые облака, тут и говорить не о чем. А горы есть горы. У них свой уклад, который порой оборачивается самыми странными неожиданностями.
      Так настраивался Леонид на лучшее, хотя глубиной души и понимал, что напрасно. Уж очень долго погода продержалась - за всю уборку лишь два дня были ненастными, да и то, пожалуй, не ненастными, а хмурыми.
      Высеяли тучки сгоряча на рассвет по дождевому лукошку и тут же охолонулись. Прошелся по нивам резвый окладистый ветерок, подсушил хлеба, и к полудню сдедалась комбайнерская дорога скатертью. Считай, месяц с лишним тешило ведро и надо же - сбилось под самый конец. Ему бы выдюжить еще пару дней. Всего пару дней и - конец уборке. В общем-то, все это мелочи жизни. Покапризничает природа сутки, двое, пусть даже и неделю, потом все образуется. Худо тем, кто еще конца жатвы не видит. А на сущие пустяки необходимая погожая малость так или иначе выпадает.
      В общем, если разгуляется к завтраму - отлично, а если не г, можно и по дому заняться. Пожалуй, надо с "Уралом" пошуровать. А то ведь хоть она и премия, а внимания требует. Как за прошлую уборку получил, весь сезон не заглядывал. Новье оно и есть ковье... вроде бы совоеч убедил себя Леонид, что причин для расстройства нет и не предвидится, однако надежный покой не приходил. Уже готовый было наступить, он вдруг перебивался досадливым сознанием незавершенности. Сознание это саднило, подводило к состоянию той глухой сварливости, когда оьружающие, не находя видимой причины раздражения собеседника, раздражаются сами, и в воздухе повисает готовое выплеснуться по любому поводу недовольство.
      - Николаи говорит, что вам в загонке на четырепять бункеров осталось. За полдня смело управитесь.
      Николай Звягинцев был шофером, который обслуживал зверо Николай Вульферт - Леонид Денисов. Нина работала весовщиком на току. Тот и другой - лица не посторонние. К тому же ясно, что жена имела в виду не завтрашние полдня, а ге, которые выйдет благоприятными. Однако, как уже сказано, Леонид обретался в состоянии глухой сварливости, поэтому ответил соответственно:
      - Ты бы по такой погоде, глядишь, за час управилась.
      - Чсгой-то ты?
      - Нччего. Ночь на дворе, а у тебя корова, поди, не доена...
      Нина чуть повела губами, раздумала усмехнуться и, предлагая миролюбие, поделилась заботами:
      - Не разведрится к завтраму, зерно возить не будут, я с полдня отпрошусь, постираться надо.
      За окном стонало и выло, в стекла неслышно колотился палый лист, льнул некрепко и тут же, сдуваемый ураганом, уносился в темень. Дождя все не было. А по радио передавали душевные песни Иногда в уличной ветреной пляске сходились коротким касанием электрические провода, и округа высвечивалась безжизненным сиянием. На миг резко выметывались из гьмы плоско очерченные ворота гаража, обнаженные разветвления тополя По ветру летели и истлевали зеленоватые, крупнотелые искры. В приемнике отрывисто щелкало, голоса прерывались, потом возникали гнусаво, а когда провода расходились окончательно, снова становились звучными и осмысленными.
      Из соседней комнаты выкатился двухлетний Вовка и тут же за ним Аленка. Аленке шесть лет, она несет полную ответственность за братнино воспитание и благополучие. Отсюда - долготерпение и солидность. А Вовка, тот напрямик:
      - Папка, угадай чего. Два конца... чего, Ленка, еще два?
      - Два кольца, посредине - гвоздик....
      - Гвоздик поселедке... чего это, пап?
      Леонид насупил брови, вопросительно взглянул на жену. Нина пожала плечами и оба выжидательно посмотрели на Вовку.
      - А ты знаешь?
      - Нозницы.
      - Как, как? Два конца, два кольца... Правда ведь ножницы.
      Всем четверым игра нравится, и все хохочут. Вовка висит на отцовской руке и, подпрыгивая, требует внимания:
      - И гвоздик еще. Поселедке гвоздик. .
      - Верно. Какие ножницы без гвоздика. .
      И ненастья нет и уборки нет. И вообще никаких забот нет...
      А дождь ударил за полночь. Много, видно, влаги накопили конец лета и начало осени, коли не успели выплеснуть ее затяжным трезвенным ливнем. С короткими перебивами знатно оделял он водой невосприимчивую сентябрьскую землю почти до рассвета, а потом не прекратился совсем, а перешел в надоедный сеянец, которому никак не угадаешь конец, о котором не скажешь:
      "Ранний гость до обеда". Неисповедимы пути моросящего дождя. Кажется он вековечным и этим наводит такую печаль, такую угнетенность, что поневоле поймешь живность, которая в подобные дожди норовит схорониться как можно укромнее, а уж если ей по природе положено нести охранную службу, встречает пришельцев не вольнорожденным заходящимся брехом, а занудливым кабальным тявканьем.
      Незачем вовсе идти по такому дождю в контору, где все уже про сегодня наперед известно. Управляющий на току, а бухгалтер и учетчик - у телефона. Из колхозных служб звонят частенько. Что-то уточняют, что-то выясняют, за что-то ругают. Прямо даже удивительно, до чего люди становятся любознательны и общительны в ненастье.
      И вовсе не собирался в контору Леонид. Подзапущенное в уборку домашнее хозяйство требовало внимания, к тому же с "Уралом" не мешало повозиться. Но недаром утверждают, что человек состоит из противоречий.
      Потолкался утром Леонид во дворе, по огороду, собрался было открывать гараж и вдруг совсем неожиданно решил:
      - Схожу все-таки в контору. На час надо.
      Нина приподняла брови, возражать было ни к чему - "ж коль что-то надумал Леонид, перечь не перечь.
      Но на всякий случай все-таки сказала:
      - Отдохнул бы лучше. За всю уборочную ни разу не выспался как следует. В зеркало поглядись, одни глаза и остались.
      - Сама говорила - пяток бункеров добить.
      - А потом - ремонт. Снова да ладом.
      - На час же всего...
      Шел в контору, думал: "Да и час-то делать нечего.
      УЗнаю, у кого сколько, и домой" Сам он на нынешний день намолотил девять с половиной тысяч центнеров, компаньон его по загонке Николай Вульферт-чуть меньше. Меньше было и у остальных, это он знал. А вот насколько?
      Леонид был охоч до работы В этом они с Николаем составляли пару. Но проявлялась их охочесть по-разному. Если у Вульферта что-то не клеилось, постороннему было незаметно. Леонид же, распахнутая душа, весь наизнанку. Особенно, когда кто-то обходил его по показателям. "Заводной" - так определяли его сущность. Леонид не раз убеждал себя, что нет ничего легче, чем быть спокойным, какое-то время держался. К сожалению, никто из нас не плошает только в воображаемом поведении...
      Короче, что там ни толкуй, за последние уборочные Леонид в молодежном районном соревновании был дважды вторым и раз - победителем.
      Кстати, когда победил в комсомольском соревновании, в общерайонном занял опять же второе место.
      И это сердило. Поэтому шел сейчас и прикидывал: "Девять с половиной есть. В своем колхозе до десяти дотяну. Еще тысячу - когда в Березовку помогать поедем.
      Дальше, в горах, навряд кто одиннадцать тысяч намолотит. Если вот только акимовские или березовские. Там тоже хлеб неплохой. Бригадир говорил, что мы в среднем по колхозу центнеров шестнадцать с гектара соберем. Интересно, как у тех? Узнать надо".
      Но узнать оказалось не у кого. Шестакова, как Леонид и предполагал, в конторе не было, а бухгалтер сначала вопроса не понял, а когда до него дошло, сказал, не поднимая глаз от своих разлинованных книг:
      - Во, во. Еще о березовских у меня голова не болела... Ты парторгу позвони.
      Яблонцев не ответил. Леонид положил трубку, подошел к таблице, где в начальной графе краской были написаны фамилии комбайнеров, а Б следующей мелом - их результаты. Данные были позавчерашние.
      - Прибавить надо, - подумав, сказал Леонид. - Вчерашним днем живете...
      Вставил не раз слышанную фразу и подмигнул не поглядевшему на него бухгалтеру. А тот вдруг обиделся.
      Постучал по столешнице костяшками пальцев, как бы требуя тишины, сказал раздраженно:
      - Не указать. Сколько намолотишь, все твое будет.
      Себе не насчитаю.
      - А мне и без хлопот. Я свое дело делаю, ты - свое...
      - Не мешал бы ты, Денисов. Иди себе... В домино постучи, все занятие, подумал немножко, усмехнулся своим мыслям и добавил: - Смотри-ка, сколько ревизоров после объединения прибавилось.
      Здесь уж усмехнулся Леонид.
      К его замечанию о "вчерашнем дне" объединение никак не пристегивалось, и все же бухгалтер нашел зацепку, как, впрочем, находил ее всегда. До чего же, видно, сидело у него в печенках это самое объединение.
      До последнего времени в колхозе было три бригады.
      Причем две из них - Засурьянская и Партизанская - соседствовали не только угодьями, но и домами. Давно уже исчезла между поселками видимая граница и административное деление, в основном, определялось свидетельствами старожилов. Это никому не препятствовало и поэтому всех устраивало. Мешало другое. Те же старожилы четко придерживались своеобразных, если приблизительно выразиться, "этнических" границ. Мы засурьянские, они - партизанские. И наоборот. Вспоминая о том, с каким скрипом переходили в случае производственной необходимости из бригады в бригаду доярки или механизаторы, перебирались на смежные поля, председатель колхоза Алексей Михайлович Ююкин тяжко вздыхает и, посуровев лицом, произносит долгое "э".
      Он так выразительно эту букву произносит, что слушатели начинают сочувственно помаргивать. И им сразу становится понятно, почему в артели затеяли эксперимент. В нынешнем году бригады объединили, чем вроде бы разом сняли "этнический" вопрос. Однако любая палка все же - о двух концах. Похоже, что нововведение на общую пользу: одна бригада - один бригадир - одни интересы; ликвидировано несколько служебных должностей; возросли возможности маневрирования техникой и людьми, следовательно, повысилась оперативность. Это - за. Но... Восемь тысяч гектаров пашни, одиннадцать тысяч овец (для сравнения: соседний колхоз "40 лет Октября" девять тысяч гектаров пашни, три тысячи голов крупного рогатого скота) не многовато ли для бригады, не становится ли она неуправляемой? И, само собой, не слишком ли добавилось забот тем же: бригадиру, бухгалтеру, учетчику? Может быть, пока эксперимент не загруз в административных перепалках и не захромал на все четыре, есть смысл его дифференцировать, отказаться от крох сиюминутной выгоды, которые приводят к тому, что по запарке вместе с водой выплескивают ребенка?
      В общем, это вопрос отдельный, решать его людям, облеченным властью, а нам остается вместе с Леонидом согласно усмехнуться и понять вроде бы беспричинную сердитость бухгалтера. А поняв, последовать доброму совету и не мешать занятому товарищу. К тому же в соседней комнате, которая здесь вместо красного уголка, и вправду ожесточенно сражаются в домино: прерывистой чередой грохочут фишки и выплескиваются соответствующие "козлу" восклицания.
      Леонид вышел из бухгалтерской вотчины, без интереса потолкался около доминошников и совсем уж было собрался домой. Но вдруг вспомнил. На днях комиссия списала несколько жаток. Их притащили на "утильсклад" и к ним потеряли интерес. Собственно, не потеряли, но просто могли не обратить внимания. Механизаторы все находились на полях. Леонид же о жатках слышал краем уха - механик с бригадиром вспомнили при нем невзначай. Услышав, вначале не придал значения.
      И вот только сейчас осенило: на жатках стоят самые нужные в комбайнерском деле подшипники № 11206.
      На них держится почти весь агрегат. А где нужда - там дефицит. Если нарушится подшипник № 11206, машина может простоять неизвестно сколько, потому что в их мастерской таких подшипников не найдешь днем с огнем. Тьфу, тьфу, пока Леонидов "Сибиряк" работает как положено. Но железо есть железо. Что у него там внутри делается аллаху только известно. Да к тому же правильно говорят: запас карман не тянет.
      Осененный этой мыслью, Леонид забеспокоился: что, если кто до него узнал о подвалившем счастье и уже покопался в жатках? Но тут же успокоился: бригадир с механиком говорили об утиле только вчера и слышал их только он, Денисов На улице по-прежнему хозяйничал дождь-сеянец и дорожная грязь была уже не вязкой, а жидкой. Гоня полированными гусеницами медленные глянцевые волны, в сторону колхозного правления прогрохотал ДТ. "Через, лог автомобили перетаскивать, - механ-ически отметил Леонид. - Вот уже действительно, дождь - не помеха.
      Погода, непогода, а зерно с токов на элеватор идет".
      Всплыл перед глазами рисунок в стенной газете: по гладкой дороженьке, завивая колесами пыльные кудельки, согласно бегут три машины. Над рисунком надпись: "От поля до элеватора - хлеб непрерывным потоком". Эхма, этот рисунок да богу бы на глаза. . До чего ж обидно - и дела-то пустяк осталось, а растянуться может на неделю.
      Навстречу трактору из-под увала выполз легковой газик. По уши заляпанный ошметками грязи, он, виделось, прошел дальнюю дорогу. "Из края, что ли? - подумал Леонид. - Что ему-то за нужда в такую кашу?"
      Возвращался Леонид со свалки грязный и злой. Он уж настолько считал подшипники своими, что, увидев пустые гнезда, поначалу растерялся. Озадаченно обошел все три бывших агрегата, заглядывал в те места, где должны были находиться подшипники, для верности пощупал пальцами с внутренней стороны, не нащупав нужной детали, сердито сказал: "Ушляки!" и покачал головой.
      А когда возвращался, все больше и больше расстраивался свершившейся несправедливостью и почем свет ругал себя. Он испытывал чувство человека, который уж совсем было нацелился купить редкую вещицу, а ту перед самым его приходом перехватили. Ведь совсем, совсем была в руках, надо же!.. Не в счет, что вещица, может, вовсе и не нужна, обидна потеря. А кто виноват?
      Сам виноват. Приди пораньше на час... "Ну, ушляки, - думал Леонид. Надо было вчера сразу посмотреть.
      Как только услыхал, сразу надо было идти". Пока добрел до конторы, вконец расстроился, а когда Леонид расстраивался, под его юрячую руку попадать было не след.
      Этого не знал незнакомый человек, коего Леонид и мельком до того не видел. Стоял человек на конторском крыльце и вот уже с четверть часа поджидал Леонида, на которого ему указали, когда тот был еще далеко:
      - Вон около списанных жаток круги дает.
      - Ремонтировать будет?
      - Какой там ремонтировать. На подшипниках пустой номер тянет. Там еще до света Иван с Федькой управились. Если срочно нужен, сбегать можно.
      - Он сюда вернется?
      - На ток если зайдет, а так - сюда.
      - Тогда я лучше подожду.
      И вот - дождался. Смыгая ногами по торцу порога, Леонид угрюмо следил за сползающими с сапог оковалками грязи и поэтому не сразу понял, что обращаются именно к нему. Незнакомец повторил вопрос. И Леонид ответил неприветливо:
      - Ну я.
      - А моя фамилия Смирнов...
      Незнакомец оказался "из края". Где и кем он работал значения не имело. В данный момент он овеществлял для Леонида средостение между ним, комбайнером Денисовым, и дефицитнейшим подшипником № 11206, который, правда, пока ему без крайности, но может потребоваться в любой момент. И поэтому, когда человек для начала разговора неудачно поинтересовался, чем он занимался у жаток, Леонид ответил угрюмо:
      - Коню гриву заплетал.
      - Три богатыря, - расплывчато сказал Смирнов.
      - Чего? чего? - переспросил Леонид.
      - Это я насчет гривы.
      - А-а, - Леонид взглянул на собеседника более внимательно, кивнул на заляпанный газик, который притулился за подветренным углом конторы. Телега-то ваша? По такой погоде за сколько от Барнаула к нам добирались?
      - Як вам не сразу. В Камариху заезжал, сейчас - из Покровского.
      - А в Березовку, случаем, не заскочили? - уже совсем заинтересованно спросил Леонид. - Ив Акимовку?
      Как у них с намолотом?
      - Пути не было.
      - Жалко.
      - Можно позвонить.
      - Да ладно. Управляющего дождусь, он знает.
      В этот момент на крыльцо вышел Леонидов приятель Мишка и, будто не в присутствии Смирнова шла речь, сообщил:
      - Товарищ вот тебя спрашивает. Из газеты. Сочинить, наверное, хочет.
      - Чего про меня сочинять, другие, может, лучше сработают.
      - Другие - может, а пока по процентам ты у нас впереди. А вообще (это уже Смирнову) он у нас не очень разговорчивый. Может, и правда кого другого найдете?
      - Я на Цицерона и не рассчитываю. А сказать, думаю, скажет. Как, Леонид?
      - Сказать всегда есть чего, - солидно подтвердил Леонид и победительно посмотрел на Мишку.
      - Тем более, пять лет подряд - ведущий комбайнер района. За это время мысли накопились... - Смирнов подлил масла в огонь.
      Леонид подумал немного и сказал про подшипники.
      Разве это порядок: колхоз в Краснощековском районе, а все запчасти - в Поспелихе. Что с агрегатом случись, за самой малой малостью надо гнать грузовик полтораста километров. В два конца - триста. Из-за одной детали! Комбайнерам все время говорят: "Считать надо учиться". Я бы так сказал: "Считать, так считать всем!
      Хотя бы с этой Сельхозтехникой. Если невозможно всякий колхоз в достатке обеспечить, так какой-нибудь складишко в Краснощекове приспособить неужели нельзя? А вообще, в хозяйства надо засылать. Почему-то все думают, что мы хапать будем. Зачем хапать, если я знаю, что в любой момент могу взять".
      И Леонид пересказал шутку, которую слышал давно, давно, наверное, тогда еще, когда учился в СПТУ: заходит тетка в магазин, спрашивает: "Спички есть?" - "Есть". - Десяток коробков можно взять?" - "Можно". - "А ящик?" "Хоть два". - "Тогда дайте коробочку".
      Посмеялись все трое шутке, потом Леонид спросил:
      - А что, разговор долгий у нас будет?
      - Как сложится.
      - Тогда лучше в контору зайдем или у меня дома можно. - Вспомнил, что Нина собиралась после обеда стираться, и пожалел. - Забыл, дома жена убирается...
      Придется здесь. Только ты, Мишка, за нами не вяжись, когда много людей, я в разговоре путаюсь.
      В красном уголке еще больше поднабралось народу, от табачного дыма было не продохнуть, в его завесе даже шум казался гуще и невнятней. На скрип двери, впустившей Леонида и Смирнова, все разом обернулись, на миг стало совсем тихо. Потом кто-то равнодушно сказал:
      "Те же и то же", и, словно бы в унисон равнодушию, сухо щелкнула фишка домино.
      - Скучно ребятам, - сказал Смирнов, прикрывая дверь кабинета.
      - Это день сегодня скучный.
      Поговорили немножко о погоде, пожалели, что не может еще человек ею управлять, потом Смирнов спросил о нынешней уборке.
      - О нынешней что говорить, нынешняя кончилась.- Леонид взял со стола карандаш, повертел в пальцах, снова положил и сказал: - Перед этой уборкой у нас собрание было и нас всех распланировали, кого куда.
      Меня с Вульфертом поставили с Николаем Эдуардовичем. Сказали: "Звеном будете работать. Комбайнеры вы со стажем, пример давать должны". Так мы с ним и крутимся на одних загонках.
      -И выработка у вас выше всех.
      - Работать нам без хлопот. Сел с утра за штурвал и крути до вечера. Леонид покачал перед собой раздвинутыми руками, имитируя движение баранки. - А мне такая деятельность во, - он провел ребром ладони по горлу. - Когда за нас плановали, я думал - на время. Поработаем мы с Николаем, покажем, сколько можно косить, сколько подбирать, и нас потом разведут.
      В общем, хуже нет, когда за тебя решают.
      - Не понимаю.
      Смирнов искренне удивился. Когда он говорил с председателем колхоза, тот о паре Денисов - Вульферт отозвался как об образцовой: "Дисциплина у них, можно сказать, в крови, машину соберут-разберут ночь за полночь. Они, как хорошие стрелки, по звуку определяются.
      А потом Вульферт коммунист, Денисов - комсомолец, с них у нас и спрос особый". И вдруг оказывается, что Денисов недоволен.
      - Управляющий тоже не понимает. И в парткоме.
      Они все говорят: "Тебе что, как в позапрошлом году больше нравится?" Я им говорю: "Больше". А они плечами жмут. Это что, правильно, когда тебе вместо ответа плечами жмут?..
      Леонид положил голову на сцепленные кисти рук и снизу вверх взглянул на Смирнова. Тог, по-прежнему не понимая в чем дело, подумал, однако: "Не такой ты уж, парень, неразговорчивый" - и ответил вопросом на вопрос:
      - А как было в позапрошлом году?
      - Звено было. Четыре комбайнера. Трое - по два года стаж. И я. Я уже семь лет за штурвалом. Это не считая, сколько на тракторе работал. В звене у нас были Толя Власов, Коля Лукашин и Ваня Паутов. На Власова и Лукашина не обижаюсь - старались ребята.
      А Иван - до сих пор не пойму. То ли он такой невезучий, то ли просто лодырь... Да нет, лодырь - не скажу.
      Когда мы летом ремонтировались, он не меньше других по комбайну лазил. И я потом за ним проверял - все было в порядке. А как на полосу вышли, у всех ладно, а у него то то полетит, то это.
      - Не повезло парню.
      - Вот и я говорю: то ли не повезло, а может, подхода к агрегату не было. Вы сами за рулем ездите, значит, понимаете: у одного машина, как ласточка, у другого - вроде все так же делает, а машина хуже дробилки.
      - И как же вы в тот год сработали?
      - Анатолий и Николай по девять тысяч намолотили, а Иван что-то совсем мало. Намучились мы с ним не дай бог.
      - Получается: "А он, мятежный, ищет бури?" - встретив непонимающий взгляд Леонида, Смирнов пояснил: - Возился с Паутовым, сейчас работается без хлопот, а хочется опять беспокойства.
      - Это неверно. Беспокойства мне не хочется. С Николаем работать куда с добром. Я семь лет на комбайне, а он и вовсе лет четырнадцать, если не пятнадцать. Еще нынешний председатель колхоза, когда из института на практику приезжал, у него стажировался. Да, можно сказать, половина наших комбайнеров через Николая прошла. А в этом году нас вдвоем свели. Вроде нынешняя уборка - последняя Теперь понимаете: я не о себе болею.
      - Понимаю... Что-то вроде наставничества.
      - Я называть не берусь, только молодых все время надо учить. Это у меня из своих переживаний.
      Леонид откинулся на спинку стула, замолчал, захваченный воспоминаниями. И, размышляя о том, стоит ли рассказывать житейские подробности незнакомому человеку, загадал: "Если станет записывать, не буду говорить". Смирнов же наоборот, прикрыл свою записную книжицу и провел ладонью по переплету Леонид еще немного пособирался с мыслями и начал вроде бы совсем нелогично:
      - Не все равно, когда человек знает, что ему помочь должны, либо когда просить надо Правильно я говорю?
      - Как кто. Я, например, всегда попрошу помочь, а если меня попросят не откажу.
      - Может, это даже от характера зависит. Я, если вижу, что человек занят, в жизнь не подойду. Ведь другой как- нет - помочь, обсмеет и подначит еще: "Я комбайнеп и ты - )-омбайнер. Зря. видать, тебя учили".
      А особенно на уборке. Ему не за помощь платят, а за гектапы да за пентнеры
      - Не знаю. Позиция достаточно скользкая.
      - Ничего не скользкая. Самая даже твердая. Вот мы с вами соревнуемся. Бах, у меня на полосе комбайн встал. Значит, и вам - бросай работу, беги мне помогать? Да? Неверно это. В том и соревнование, чтобы по всему впереди быть. Сломался у меня агрегат. Оттого сломался, что я под ним мало полазил. А когда соревнуешься, на Пушкина не надейся. Если кто за меня мою машину будет ладить, это уже не соревнование, а филонство.
      - И все равно - помогать надо. В этом одна из основ соревнования подтягивание отстающих,
      - Не за ручку только. Пожалуйста, я тебе все расскажу, все покажу - как я работаю, почему так делаю, а не так, но за ручку тебя тягать не стану. Это уж вы мне не говорите. Другое дело, если у нас звено, а я - звеньевой. И мы с вашим звеном соревнуемся. Тогда я своим во всем должен помогать.
      - Хорошо. Звено. Но почему именно - из молодых.
      Может, лучше трое-четверо опытных и один молодой?
      - Во-первых, не хватит опытных, а потом хуже нет, когда за одного все отвечают. Если все, значит, - никто.
      Это уж знаю. Я как раз об этом и хотел рассказать.
      До 69-го года я работал на тракторе, а в 69-ом посадили на комбайн. Дали СК-3. Его, наверное, при Петре Первом не списали только потому, что таких грамотных тогда не было. Все потроха из него вытащили, подладили на первый случай и навесили ЖВН-6. Я технику люблю, а тут не заладилось. Да и опыта комбайнерского не было. - Леонид погладил пальцами лоб, усмехнулся воспоминаниям. - Пять ремней на приводе и, как ни мудрую, все они собираются в кучу, планки на ленте летят. Сейчас вспоминаю, смеяться впору, а тогда, верите, нет, до слез дошло. И лет мне вроде немало двадцать два, а сижу около жатки, пальцы все сбитые, сам грязный, и сопли на кулак мотаю. Люди работают, а я круга пройти не могу. Мне и завидно и обидно. Правду говорю: не потому завидовал, что люди деньги зарабатывают, а что работают. Как это так: все работают, один Денисов сидит. Подъехала Анастасия Тихоновна...
      - Лысикова?
      - Ну да. Она у нас, как я с мальчишек помню, главным агрономом... Спрашивает: "Чего стоишь, Денисов?" - Молчу. А чего говорить, когда и так все видноремни в куче, планки покарежены. "Да, - говорит. - Ты за кем закреплен?" - "Ни за кем не закреплен". - "Такого быть не может". Я разозлился, потому что когда мне комбайн дали, я попросил, чтобы на первый случай закрепили за кем-нибудь. А мне бригадир сказал:
      "Тебя в ПТУ учили, у нас и неученые есть. Надо будет, любого попроси, любой поможет". - А любой и не помогает. Все видят, что я уже полдня канителюсь и ни одна душа не поинтересовалась. Я и говорю: "За управляющим закреплен, а он к механику советоваться поехал".
      Она лошадку тронула и уехала. Минут через пятнадцать возвращается. Привезла сразу двоих - Тарасова Ивана и Сурсякова Павла Михайловича. Они и смотреть почти не стали: "Режущий аппарат неправильно установлен".
      Проверили. Точно. Там и делов на копейку. Я еще когда в курсантах был, запросто регулировал. А тут растерялся. Когда в первый раз, не сразу сообразишь, что к чему... Вы что, записывать хотите? Чего записывать, помоему, нет такого человека, который поначалу не растеряется. А бывает хуже: растеряется раз, растеряется другой, а потом и совсем в себя верить перестанет. Что, думаете, так не бывает?
      - Бывает. Сколько угодно бывает.
      Смирнов ответил излишне горячо, потому что не раз приходилось ему встречаться с людьми, которые, не получив в свое время помощи, разуверились и с легким сердцем зачислили себя в пожизненные неудачники.
      - И что, с тех пор такое решение: наставничать?
      - Можно и так сказать, а проще - звеньевым.
      Звеньевой - это... - Леонид запнулся, подыскивая необходимое слово, и вдруг ни с того ни с сего на память ему пришла сыновья загадка. Пришла мимолетно, но зацепилась крепко и тревожно. И он, уже понимая, что говорит то самое, что нужно, сказал: - Посредине - гвоздик. Трое-четверо молодых. Два кольца, два конца.
      А посередке - я, гвоздик. Звеньевой...
      - Вообще-то в нынешнем году звеньевая работа на уборке практикуется широко.
      - Это я знаю. Нам на политбеседе читали про не помню какой район... Там даже у звена в полосе запасной комбайн есть. У кого свой сломается, он на запасной и дальше.
      - По-моему, разумно.
      - Когда машин навалом. А я на это дело реально смотрю. В нашем хозяйстве лишних комбайнов нет. Когда заведутся, тогда другое дело. А сейчас можно проще обойтись. Не комбайн, а хотя бы штурвальный лишний.
      Пять комбайнеров, пять комбайнов и штурвальный.
      У кого машина сломалась, я помогаю ремонтировать, а штурвальный - на моем комбайне хлеб берет.
      - А двое с одним агрегатом возятся...
      - Иначе как? Думаете, в том районе правильно?
      Сломалась машина, комбайнер ее бросил и давай на другой? Мне важно молодому показать, чго сломалось, и объяснить - почему. В другой раз он такой поломки уже не допустит. Вот я как понимаю соревнование, чтобы дотягивать отстающих до уровня передовых. Дотягивать - значит учить. А лучше чем потрогать своими руками учебы не бывает. Когда за тебя все дядя сделает, ты как был неграмотный, так неграмотным и останешься ..
      - Старая истина: лучше один раз увидеть, чем семь - услышать.