Виктор Попов
      ПЛЕЧИ ДРУЗЕЙ
      Разговор наш начался сумбурно и какое-то время напоминал неуправляемую ладью: я пытался вести его по курсу, нужному мне, Вилли же, ото всей души стремящийся мне помочь, но в то же время влекомый своими воспоминаниями и впечатлениями, говорил жарко и порой общо. Такие разговоры, как правило, кончаются двояко. Либо собеседники наскучивают друг другу и вовсе отчуждаются, либо в обилии фраз где-то сначала промелькнет, а потом явственно обрисуется точка соприкосновения и все ляжет на нужные полочки.
      - Ну, а как вот ты лично понимаешь задачу своего отряда? - спрашиваю я.
      - Не задачу, а - задачи.
      - Хорошо, пусть будет - задачи... Как ты их понимаешь?
      - А вы послушайте наш рапорт за прошлый год штабу. - Вилли чуть нахмурился, припоминая, и начал увлеченно скандировать:
      Мы - рапортуем!
      Имя- "ТОВАРИЩ".
      Год рождения- 1971-й
      Место: АГМИ, что в Барнауле,
      на главном проспекте, сорок,
      Готовимся в путь,
      захватывающий страстно.
      Готовимся в путь,
      трудный, как бой.
      Ведь мы - ребята
      рабочей закваски,
      Ведь мы
      Ленинский комсомол!
      Готовились строить
      целых полгода,
      Целых полгода вместе жили.
      А это значит
      в отряде
      погода
      Очень солнечная
      сложилась!
      "ТОВАРИЩ" - потому и
      "ТОВАРИЩ",
      Что каждый имеет
      четыре плеча.
      Два своих,
      а два - товарищей,
      Которые поддержат,
      если устал..
      Время от времени Вилли искоса поглядывает на меня: слушаю ли, разделяю ли его настроение, заразился ли его влюбленностью в самый работоспособный, самый надежный, самый великолепный студенческий строительный отряд "Товарищ"?
      Я слушаю внимательно. Из прозаических разговоров с людьми, ответственными за действия студотрядов, я уже знаю "биографию" интересующего меня звена зонального стройотряда "Медик". Обретя самостоятельность пять лет назад, "Товарищ" тут же подтвердил правомерность своего появления: в соревновании студенческих строительных отрядов Алтая он занял первое место.
      Шли годы, множились успехи. Давно уже деятельность "Товарища" вышагнула из рамок узкоспециальных. Так же, впрочем, как и всех остальных студенческих строительных отрядов. Приезжая на места, они берут шефство над близлежащими хозяйствами, проводят в колхозах и совхозах лекции по различным вопросам, их агитбригады дают концерты. Даже детские комнаты милиции не обходят своим вниманием отрядники. Тот же "Товарищ", например, выезжая на летние работы, несколько лет подряд брал с собой по нескольку ребят, учтенных детской комнатой при Центральном райотделе.
      Некоторые из них стали другими людьми...
      Все это я знаю. И насчет цифр осведомлен, и насчет итогов. Главное мне неизвестно: ход событий. От их, так сказать, нулевого цикла до подведения итогов. Этот "промежуточный" этап, наполненный действием, раскрывающий ребят, объясняющий их поступки, пока от меня за семью замками.
      Не знаю, раскрылись бы эти замки, не появись мимоходом в нашем разговоре слово Алтайтрансстрой. Вот уж и в самом деле: "ищи, да обрящешь". В свое время, когда сооружался путепровод Барнаул-Кулунда, я сам работал на стройке № 12 (начальное название Алтайтрансстроя). И оказались мы с Вилли вроде бы "разновременными сослуживцами": свои первые производственные шаги "Товарищ" сделал в системе треста, там возмужал и верен ему поныне.
      Когда это было установлено, беседа у нас потекла взахлеб. Вилли мне: путеукладчик, я ему: балластер.
      Он мне: ШПМ-02, я ему: ЭШП... А когда найдена производственная точка соприкосновения, от нее до моральноэтической - рукой подать. Вскоре я знал о "Товарище"
      столько, словно вся его жизнь проходила у меня на виду. И словно о друзьях узнавал я от Вилли о славных отрядных бойцах Зое Павловой, Володе Ускове, Гале Екимковой, Валерке Смолкине, о бессменном агитбригадном конферансье Генке Герасимове, к которому иначе как Генерал и не обращаются...
      О многих узнал, всех и не упомню.
      О многих узнал, кое с кем - встретился.
      Кое о ком написал. О всех, увы, нельзя: места не хватает...
      ТОЧНОЕ СЛОВО
      На разъезде, обосновавшемся почти в самом центре Барабинского лесостепья, сошла лишь одна пассажирка. Поезд, высадив ее, отстоял здесь, как было ему положено, минуту и ушел, как уходят все поезда. Коротко просигналил тепловоз, глухой шифровкой перебросились буфера и, ускоряя, ускоряя речитатив, забранились на стрелках колеса. Пассажирка, девушка лет двадцати двух, поправила на штормовке загнувшийся воротник, равнодушно посмотрела вслед составу и подошла к дежурному по станции. Ничего, что было бы ей дорого, не увез с собой торопившийся к горизонту поезд. Все ее было поблизости, где-то, как писали в письмах друзья, "меньше километра от разъезда".
      - Метров семьсот, - уточнил дежурный и ткнул пальцем в подковку ближнего березняка. - Вон в том колке их "город плывет". Удобно устроились: целый день в холодке. А здесь с утра до вечера на жаре. Как уж на сковородке.
      Девушка не поняла, чего было больше в голосе дежурного - одобрения или зависти, но на всякий случай рассудительно уточнила:
      - А что им этот холодок. В самую жару они на путях. От и до. Там березки не растут.
      - Верно, - охотно согласился сомлевший на солнышке дежурный. - Работают ребята. Этого не отнимешь. Молодые, сил не занимать... Э-э, вам не туда, вот к ним дорога!
      Но девушка, полуобернувшись, лишь пошевелила пальцами приподнятой руки и двинулась вовсе непонятным дежурному по станции маршрутом. Километра два дала она кругу, к вагончику медсанчасти вышла с тыльной стороны и тихонько постучала в раму.
      А затем возник шумовой эффект, который способны создать лишь две подружки, одна из коих хочет до поры до времени сохранить втайне свое прибытие, а другая пустив в ход все свои застоявшиеся конспиративные возможности, стремится ей в том помочь. Началось, понятное дело, с выяснения личности, при котором приехавшая доказывала, что она - это она, а другая никак не хотела в это поверить. А когда поверила, тут же припомнила, что сегодня за завтраком у нее упала вилка и она сказала комиссару отряда Володе Эленшлегеру:
      - Ой, Вовка, какая-то гостья у нас сегодня будет.
      - А он что?
      - А он говорит: комиссия какая-нибудь... И вдруг - ты. Ой, Зойка, ты сама не понимаешь, как это замечательно, что ты приехала... Ведь у нас нынче торжество...
      Постой, постой... - Люба чуть прищурилась и поднесла палец к губам. Слушай, подружка...
      - Какое торжество?
      Зоя была вся внимание и совсем не замечала Любиного многозначительного молчания. Что ж, не замечает, значит, у нее на этот счет свои соображения и с догадками соваться вовсе ни к чему.
      - Тамази именинник.
      - А-а... Не зря я, значит, торт захватила.
      - Ха... Совсем не зря. Ну и чутье у тебя.
      - Так я - на всякий случай.
      - Ну-ну...
      Помолчали, каждая о своем, а потом Люба спросила то важное, что собиралась спросить в самом начале, но увлеченная внезапными соображениями, тогда не спросила:
      - Ты к нам надолго?
      - В каком смысле?
      - Погостишь-то сколько?
      - Я не гостить приехала.
      - А как же каникулы?
      Это не подружка спросила, это уже я спросил у Зои Павловой, Ленинской стипендиатки АГМИ, рядового бойца строительного студенческого отряда "Товарищ", во время нашего недавнего разговора. Спросил не ради праздного любопытства, а для того, чтобы выяснить существенную деталь.
      Посудите сами. За плечами человека три четверти года серьезных занятий, затем - экзамены, затем - врачебная практика. И наконец - месяц каникул. Всего тридцать дней студенческого отпуска, времени, отведенного на восстановление умственной энергии, если хотите - творческой работоспособности и, опять же, если хотите, общего настроя на следующий бескомпромиссный учебный год. Без преувеличения бескомпромиссный, ибо звание Ленинской стипендиатки говорит само за себя. К тому же впереди пятый курс.
      А человек отдыху предпочитает труд. Причем труд не узкого специалиста, а путейца-разнорабочего, которому предстоит действовать не в закрытом помещении, пользуясь услугами умных, послушных механизмов, а под открытым небом, в несусветную жару и кромешную непогодь, полагаясь лишь на подругу-лопату и иные незамысловатые подручные средства. Что это: каприз? Желание быть на виду? Расчетливая смена занятий, где перемена нагрузок сама по себе соотносится с отдыхом?
      Первое и второе Зоя решительно отметает, а над третьим задумывается. Чувствуется: повторяет про себя предположение и пытается найти для меня ответ на вопрос, который у нее самой и возникать-то никогда не возникал.
      Наконец находит.
      - Пожалуй, насчет смены занятий - более или менее годится. Но только более или менее. Было время, сколачивали студенты в каникулы артель и ехали "на калым"...
      - Вроде "шабашников"?
      - Ну. И зарабатывали неплохо и видимость спайки была, а вот дружбы настоящей не было. Для них только и свет в окошке - рубль. Собирались "на заработки" - о деньгах разговор, возвращались - тоже о них. В такой отряд меня бы силком не затащили.
      - Так и сейчас вам платят.
      - Платят. И неплохо. Но разве из-за этого мы ездим.
      Вот вы говорите: учеба, отдых, работоспособность...
      Дружба - вот что у нас главное. - Зоя, обрадовавшись найденному точному слову, с удовольствием его повторила: - Дружба! Честное слово, это какие-то гениальные люди додумались создать студенческие строительные отряды. Только я бы их не отрядами назвала, а коммунами. Ведь у нас же все общее, все поровну. Думаете, случайно наш отряд "Товарищ" называется? И песня наша любимая - "Товарищ". Мы перед самым отъездом, когда уже все работы кончим, собираемся на прощальный вечер и стоя ее поем. Я не представляю, чтобы еще где можно так сдружиться и проверить человека "на прочность", как в стройотряде. Как у меня дома или в институте чего не заладится, закрою глаза и вижу друзей, а в самой во мне - песня:
      Которые кучей сидят за столом,
      Которые могут идти напролом.
      - Очень правильно Зоя сказала. И о дружбе, и о песне - все правильно!
      Теперь уже мне отвечает Вилли, которому я вкратце передал наш разговор.
      - Кстати, как отряд отнесся к Зонному появлению?
      - Вначале рты разинули. Я только в честь именинника слова разные хорошие сказал, еще сесть не успел, вдруг дверь открывается, и Зоя Павлова с тортом. Секунд несколько все молчали. Потом повскакали и... что там было... Что было...
      * * *
      Говорят, правда, что не только общеотрядная дружба привела тогда Зою в березовый колок в центре Барабинского лесостепья. Намекают что-то на влияние лунного света и личные качества именинника, но мы не будем дотошничать. Тем более, что если и есть что-то, то это - типичный случай, когда интересы личные и общественные достигли гармонии совершенной.
      СТАНОВЛЕНИЕ
      - Спрашиваете, кто для меня производственный пример? Иван Смыков. Сам я только в отряде с техникой познакомился, а в детстве она мне - что есть, что нет.
      Поэтому для меня, наверное, и выбора профессии не существовало. Еще в пятом, по-моему, учился, когда отец с матерью решили, что мое призвание врач. С тех пор к этому вопросу и не возвращались даже. После восьмого пошел в Родинское медучилище, окончил; в армию призвали. Там по медицинской части был. Отслужил, в институт сдал. Немного сдавать пришлось - одну химию. Я училище с отличием окончил, так меня только по профилирующему гоняли. Выхожу из аудитории, девчонки-абитуриентки спрашивают: "Сколько?" Показываю: "Пять". - "Вот счастливый!" А мне непонятно:
      почему счастливый, когда я уже чуть не десять лет назад решил: только врачом!
      - Целеустремленность, стало быть...
      - Скорее убежденность. Учителем - не хотел, к технике - не тянет. А как человека в белом халате, бывало, увижу, так и подмывает вслед посмотреть.
      - С такими техзадатками и вдруг - командир стройотпяда.
      - Случайно. Иван должен был командовать. Его уже и утвердили, только несчастье у него случилось:
      мать заболела. Пришлось ему ее перевозить, с лечением устраиваться... Попросил от командирства освободить...
      Так получилось, что меня назначили.
      - Ни с того ни с сего?
      - В общем, для меня - неожиданно.
      - А для "Товарища"?
      - Тем более. К нему я и отношения никакого не имел. До этого был бойцом в "Магеллане", в "Славутиче" выбрали мастером. Одним словом: назначили. И засел я за строительную литературу.
      - Помогло?
      - В какой-то мере. Основным помощником все-таки не литература оказалась, а Иван. От командирства его освободили, а мастером он согласился. В том, что из меня командир в конце концов получился - его заслуга проценте даже не знаю на сколько. Он, по-моему, прирожденный строитель. Ему, между прочим, в СМП-393, где мы работали, место прораба предлагали. Но только у него, как и у меня цель - врачом.
      Верите, ночами мы с ним просиживали над графиками, разнарядками, всякими там планами-схемами. Кое по каким пунктам схватывались, и часто я уступал.
      - Пренебрегая престижем?
      - Наоборот: утверждая. Престиж престижу рознь.
      Бывает и бараний.
      - То есть?
      - Не прав человек, а упрется лбом и ни с места. Дело страдает, все недовольны, а ему сдается: убери лоб, и авторитет рухнет. А по-моему, авторитет, что разум - либо он есть, либо его нету.
      - Вообще-то - диалектика: отступая - побеждает.
      И какое же отступление тебе особенно запомнилось?
      - Особенно? Пожалуй, на шпалоподбойке. Шпалыто ведь и до спх пор подбиваются вручную электрошпалоподбойщиками. Мы на эту операцию выделяли звенья по пять человек. Почему по пять? Вот в том-то и весь вопрос. Копировали профессионалов. Да и вообще, на первый взгляд принцип "пятерки" кажется самым разумным. Двое - с одной стороны шпалы, двое - с другой, один - следит за двигателем. Работа тчжелая. Сами представьте: в руках у человека двадцать килограммов вибрирующего металла. Поработают ребята час, чуть не полчаса отдыхают. Сколько я мимо проходил", ни разу мысли не возникло, что здесь изменить что-то можно. И когда Иван завел об этом разговор, я даже всерьез его не принял:
      - Без нас давно бы люди сообразили.
      - Привыкли, вот и не хотят соображать.
      - Конечно, а мы здесь без году неделя и - новаторы.
      - А если?
      - Знаешь, Ваня, нам план давать надо, не экспериментировать.
      - Ясно. Мы - сезонники. Отработали свое - и уехали. Пусть кадровые опыты проводят. У них времени - куры не клюют.
      - Не в этом дело. Где людей брать? Звенья укомплектованы, сработались, люди уже друг к другу прнтерлись.
      - "Я тебя породил, я тебя и убью"...
      - Классика это хорошо, только ты прикинь.
      - Уже прикинул.
      Так мы ни с чем и легли спать. Обычно я хорошо сплю, не жалуюсь, а тут ворочаться стал. То матрас жестковат, то подушка не тем концом подсунется. Короче, утром решили: черт ее бей, попробуем сначала в одном звене... В чем принципиальное отличив? В цифре.
      Не пять, а шесть. Кажется - явный проигрыш. Потому я и спорил. Не учел психологического фактора. А Иван учел. Четверо - подбивают, двое - за мотором смотрят. Зачем двое, когда и один не перенапрягается? И я так рассуждал. А дело-то в том, что двое не столько за мотором смотрят, сколько отдыхают. Сначала - одна пара, потом - другая, потом - третья. А в итоге получается непрерывный рабочий иикл. . Может вам схему начертить?
      - Вроде и так понятно.
      - Вот и я потом понял. Переиграли мы звенья - и все не внакладе. Производительность на подбойке подпрыгнула почти на четверть. Этот случай мне особенно запомнился. А когда Иван предложил пути не подметать, а обдавать, тут и спорить не о чем было. Здесь все оказались "за".
      - Имеется в виду уборка путей перед сдачей?
      - Совершенно верно. Работа несложная, но муторная до изнурения. Чуть свет тащут ребята на пути березовые ветки, вяжут из них веники и метут целый день как заведенные. К вечеру тридцать человек спин не разогнут, а пройдено всего метров пятьсот-шестьсот.
      И опять же, не сами мы придумали, а профессионалов копировали .. Теперь как? Теперь не обметаем пути, а обдуваем. Иван додумался: поставить на платформу стационарный компрессор и подцепить эту механизацию к дрезине. За день теперь два человека очищают четыре километра пути. Та работа, на которую шли, как в омут бросались, нынче вроде дома отдыха...
      * * *
      В прошлом году "Товарищ" сдал двадцать километров путей. Работа принята с оценкой "отлично". Это - впервые в практике треста. Ни кадровые, ни сезонные коллективы до сей поры такой опенки не получали. Говорят, что обдув путей ныне завоевал всеобщее признание и прочно укрепился на своем месте под солнцем.
      И еще говорят. Прежде профессионалы относились к стройотрядовцам несколько свысока, а теперь нет-нет, да и заглянут на рабочий участок "Товарища-". Как, мол, там дела у студентов, может еще чего полезного придумали? Типичный случай производственной гармонии...
      ТРЕТИЙ СРОК
      Когда Вилли вошел в кабинет, секретарь писал, низко склонившись над листом бумаги. При появлении Тропа он приподнял взгляд от стола, оглядел, будто впервые видел, невысокую, ладную фигуру вошедшего и неопределенно сказал: "Так". Подумал немного, окончательно утверждая взгляд на Тротте, и провел языком по губам. Разговор, который предстояло ему начать и, главное, подвести к единственно приемлемому финалу, был достаточно деликатным, если не сказать проще:
      сложным.
      Сложность заключалась в том, что по существующему положению, получившему одобрение во всех положенных инстанциях, строительные отряды имеют, если так позволительно выразиться, свой "образовательный ценз", То есть зачислять в них можно студентов, которые еще не переступили третьекурсного рубежа. Исключения не делается ни для рядовых бойцов ни для командиров.
      Приневоливать нельзя. Если только добровольно...
      А добровольно - как? В мае - экзамены, в июне-июле - врачебная практика. Находят они один на другой, сроки врачебной практики и сроки активных действий стройотрядов на производстве.
      Это - с одной стороны. С той самой, которая убеждает, что четверокурсника Вилли Тротта ну никак нельзя на третий срок назначить командиром отряда.
      А с другой стороны, в прошлом, определяющем году пятилетки отряд "Товарищ", которым руководил именно Вилли Тротт, вышел победителем Всесоюзного соревнования стройотрядов, и в нынешнем году, подводящем итоги пятилетних усилий страны, назначать туда нового командира ну никак, никак не хотелось бы.
      В уме секретарь давно уже продумал предстоящую беседу, принял все доводы "за", откинул "против"
      и, казалось бы, расставил все безусловные точки над всеми безусловными "i". Но разговор все-таки начал вопросом неопределенным:
      - Ну, каковы успехи?
      Странно, конечно, спрашивать об успехах Ленинского стипендиата, прирожденного общественника, три четверти жизни которого проходят на глазах комитета комсомола. Но ведь с чего-то разговор начинать надо!
      Вилли, само собой, понял, что пригласил его секретарь вовсе не для того, чтобы поинтересоваться жизнью вообще. Больше того: он даже догадывался об узко утилитарной задаче своего собеседника. Но навстречу ему не пошел, и весело ответил:
      - Нормальные.
      Он не рисовался, не набивал себе цену. Это было ему ни к чему. За несколько лет постоянного общения и он и секретарь достаточно хорошо изучили друг друга. Просто он думал в этот момент, что приглашение к секретарю может и не быть связано с вопросом о командирстве. А коли так, то незачем торопить события.
      Но торопить не пришлось, потому что следующий вопрос уже не оставлял никаких надежд:
      - Мы вот здесь подумали и решили снова назначить тебя командиром "Товарища". Как ты на это смотришь?
      - Так я на кого учусь: на врача или на командира?
      - На врача, и на командира.
      - Четвертый курс... Врачебная практика.
      - 1975 год. Завершающий год пятилетки.
      - Это ты что, меня агитируешь?
      - А что, не надо?
      Оба засмеялись, и сразу в кабинете стало вроде бы домашнее. Все последующее свелось лишь к технической стороне дела. Уточняя детали, оба согласились с тем, что экзамены Вилли придется сдавать досрочно, а когда остальные начнут экзаменоваться, он пройдет врачебную практику.
      Когда мне поведати об этом решении, я не выдержал:
      - Такое впечатление, что ты - двужильный.
      - Больше, - сказал Вилли. - У нас есть отрядная песня, вроде гимна, что ли. Автор - наш боец Николай Свиридов. Сам на гитаре музыку сочиняет, текст - тоже сам. В припеве там есть слова: "Нет, сердце Данко гореть не перестанет, ею поддержат тысячи сердец". В нашем отряде из этих тысяч полсотни. Они горят, а я что, без сердца, что ли?..