Валерий Попов
      Прелести лета
      Запись водной феерии
      1
      Солнце позолотило воду, рубку катера, мух. Лосиные мухи необыкновенно размножились и почему-то не покидали нас. Внимательно осматривал их. Как маленькие Пегасики с крыльями. Вдруг раздвигали хитиновый панцирь, вскидывали мутные крылышки, потом неряшливо их складывали - из-под чехла выбивались, как ночная рубашка из-под пальто.
      Валялись с Никитой на корме. Дивный вечер. Лето выпускало свои прелести впереди себя. Только еще май кончается, а такая красота! Воду снова пухом закидало. И вдруг!.. Теперь "теплый снег" на воде раздвигала кастрюля! Под парусом к нам плыла! Никита возбужденно схватил подсачник, вытащил ее из канала.
      Мачта стояла в густом супе, на парусе было написано: "Эй! Дураки!" - и прилеплены фотографии наших жен. Отыскали нас! Причем без труда. Знали, что далеко не уплывем. Не ошиблись!
      В полном молчании съели суп.
      - Ну что... сдаемся? - как более мужественный, сказал я.
      - Нет! - в отчаянии Никита вскричал. Свалился в каюту, выскочил оттуда с ружьем. Вскинув стволы, выстрелил. "Бурлаки", спящие на берегу, не пошевелились.
      Зато мухи все враз затрепетали крылышками - и подняли нас! Катер оторвался с легким чмоканьем от воды, лопнул канат. Сперва мы прямо над пухом летели, потом стали забирать выше, перевалили приземистый амбар с черной надписью "Деготь. Совковъ". Летели по Вознесенскому проспекту, на высоте машин. Оттуда глядели на нас, зевая. Подумаешь - в Петербурге-то! не такое видали.
      Пролетели между Эрмитажем и Адмиралтейством. Самый широкий разлив Невы, за ней - Ростральные колонны с пламенем наверху. Сегодня же День Города! вспомнил я.
      Мухи к солнцу начали поднимать. Туда еще рано нам... на воде охота пожить! Никита выстрелил из второго ствола - и мухи нас отпустили, и мы с размаху шлепнулись в воду, как раз на развилку между Большой и Малой Невой, где спаренные, раскачивающиеся два буя обозначают водоворот, свальное течение. Но нас не замотать! Врубили мотор - и вырулили на фарватер. Ну и ветер тут! Мы подходили к Петропавловке. Волна, просвеченная солнцем, вдарила в грудь Никиту за штурвалом, промочила его насквозь и выскочила за плечами его золотыми крыльями, как у ангела на шпиле. Плывем!
      Вот отсюда, от Петропавловки, где стоит ботик Петра, начинаем отсчет! Недавнее - липкие объятья бомжей, вонь винища - больше не волнует нас. Теперь лишь великое нас влечет! Троицкий мост с роскошными "канделябрами" нависал впереди. Влево лукаво манила Кронверка... Хватит! Были уже Кронверка, Карповка с их лукавыми извивами... Оттуда уже приходила зараза, загубившая нашу предыдущую экспедицию месяц назад. Хватит того, что из-за этой Кронверки мы потеряли друга, нашего любимого Игорька, и теперь вышли в плавание без него. Хотя и до той роковой экспедиции первое облачко набежало уже...
      А было хоть когда-то безоблачное время?.. Да! Сколько счастливых дней мы провели в мастерской Игорька в сером конструктивистском доме на Карповке! Игорек, промграфик на нашем предприятии, имел не только свободное расписание, но и свободную мастерскую... Немудрено, что счастье надолго поселилось там! Игорек рисовал, потом травил микросхемы в плоских ванночках с ядовитыми кислотами, напылял электролизом в растворах микроконтакты, рисовал макеты, буклеты - и на этом нежилом этаже (задуманном строителями светлого будущего как солярий, но потом накрытом крышей) Никита тоже любил размешивать свои могучие химизмы, созданные для пальбы ими из пушек по облакам ради чистого неба или, наоборот, проливных дождей по теме "Затруднение наступления сил противника". Великие замыслы реяли там! Но не только великие: иногда там слышался женский смех... как известно - злой враг великих замыслов. Одна из прелестниц, покидая нас на минуту, случайно задела плечиком пальто хозяина, висящее на гвозде, - и этот добротный, многотонный шедевр из настоящей кожи, доставшийся его деду, военному моряку, по американской помощи, называемой ленд-лиз, в благодарность за сопровождение его крейсером американских судов, везущих нам в военное время тушенку и какао... это пальто, символ эпохи, рухнуло в ванну с ядовитым раствором и мгновенно растворилось. Ничего удивительного - состав был создан для "травления" металлов - а тут нежное, хоть и добротное пальто. Ясное дело. Она и сама обомлела, увидев, как исчезло пальто, - лишь легкое облачко повисело в растворе - и тут же он снова сделался абсолютно прозрачным!.. Только что была вещь, и какая! И вот - нет ее. Красотка задергалась. Куда ей теперь идти? И имеет ли вообще она теперь право ходить - может, обязана застыть изваянием, памятником вине и раскаянию? Повисла тишина. Некоторое время еще Игорек улыбался - столько, насколько хватило сил, но когда силы кончились - гаркнул так, что стекла задребезжали:
      - Иди!
      - К-куда? - прошептала губительница. Мы смотрели на Игорька - неужто эта светлая, добрая личность, тот, кого мы так любим, "потеряет лицо"? Пальто - оно, конечно же... Но - мы? Неужели растворилось и счастье?
      - ...Куда шла, - ровным, но безжизненным голосом произнес Игорек, и его остренький носик покраснел, что означало близкие слезы. Она тихо, стараясь не брякать, закрылась там и сидела, сколько могла - но сколько можно выдержать, тем более слыша эту тишину?
      - Не закрывай, - так же безжизненно произнес Игорек, когда она вышла. Медленно поднял ванночку (она, кажется, и не стала тяжелей) и, мелко ступая, понес ее в уборную (упаси боже, поверхность заколеблется и выплеснется хлястик или рукав!). Бережно приседая, поставил на кафель... Пот смахнул не только Игорь, но и мы. Все - пальто вроде бы цело... Хотя раствор абсолютно, до отчаяния прозрачен. Игорек вышел и, злобно на нас глянув, задвинул щеколду... Начались муки - когда приходили новые, неопытные гости и рвались туда. Изумленно смотрели на Игоря, ставшего на пути.
      - Чего ты?
      - Ну... не ходи туда.
      - Да никого там нет - я же видел! - Гость нетерпеливо хватался за ручку - и получал толчок в грудь.
      - Ты что, а?!
      - Но я же сказал... там есть!
      - Кто?
      - ...Пальто.
      Иногда напористый гость дверь все же распахивал - изумленно говорил:
      - Да нет там его.
      - Есть, - с отчаянием понимая всю неубедительность, говорил Игорь. Оно... растворенное.
      - Где?
      - В ванночке.
      - ...А зачем?
      - Надо! - иногда он объяснял так, а иногда, отчаявшись, говорил: - А! Иди. Только осторожнее, умоляю. Не прожги его.
      - Чем?
      - А ты не понимаешь, чем?!
      И когда настырный гость, застегивая ширинку, оттуда выходил, Игорек шептал страдальчески:
      - Небось все прожег!
      Главное, что установить это было невозможно. Стоя на страже фактически несуществующего пальто, Игорек извелся, хотя порой на него находили приступы прежнего очаровательного легкомыслия, и он напевал, почесывая носик, своим фальшивым тенорком известный романс:
      - Рас-творил я паль-то! Стало душ-но невмочь! О-пустился пред ним на колени!
      Потом, видя, что оно и не думает выкристаллизовываться, впадал в мрачность.
      Но это было, как мы учили по химии, "первое агрегатное состояние". Не окончательное! Кончилось лето, к огромным окнам мастерской прилипли листья... Тут бы пальто и надеть! Но тут, увы, включили отопление, и... Я увидел вдруг Игорька, заглянувшего проведать вещицу и отшатнувшегося в дверях. Что ещe оно отмочило?
      - Оно... там, - пробормотал Игорек.
      Ну а где ж, слава богу, ему быть!
      - Оно...
      Явно еще что-то отчебучило! Я смело пошел - и тоже отшатнулся. Фантом пальто. В связи с отопительным сезоном жидкость перешла в пар. Оно висело под потолком... и сквозь него просвечивал кафель! А была добротная вещь!
      Игорек воровато захлопнул дверь. Не вылетишь, птичка!
      Надо ли говорить, что после того режим посещения туалета еще более ужесточился. Летучее пальто - это та стадия, после которой наступает уже вера в черта. Но мукам предела нет. И виновата, как всегда, женщина. Минутная слабость этого уже ожесточившегося, в общем-то, человека!
      Зашла ненадолго и - шасть в туалет. И тут же вышла.
      - Стой! - крикнул он, резко обернувшись, и выдохнул: - Всё!..
      Пальто выходило за ней из туалета. Игорек кинулся к нему - и воздушной волной, поднятой телом, выпихнул пальто на балкон. Пропустив через себя перила, оно повисло над бездной. Игорек с криком кинулся туда, в рукава руками вперед, как в смирительную рубашку, - я еле успел ухватить его за полу (пиджак тогда на нем еще был).
      Оно кокетливо висело над бездной. Хоть бы исчезло совсем! Можно было постараться забыть о нем и наконец задуматься о строительстве нового пальто... но когда оно тут, рядом!
      Муки Акакия Акакиевича, утратившего шинель, ничто по сравнению с этим! Там хоть было понятно - царизм, трудные условия существования мелкого чиновничества... а тут - за что и, главное, кто наказывает? Поздний социализм? Ранний капитализм? Ни хрена не понятно.
      Чтоб как-то поддержать силы друга, мы помчались за водкой, и тут сверху на нас рухнул наш друг, кинувшийся все же в объятия пальто, его не удержавшие. Если бы не мы, он ударился бы об асфальт, мы, люди мягкие, сдержали удар... хотя в отношениях, честно сказать, получилась трещинка. Удар об нас произвел какую-то встряску в его мозгу - и он напал на Никиту, как только мы выпили принесенную водку, принесенную, кстати, вместе с его телом - на вес он оказался даже тяжелей водки! И вот...
      Никита как раз заваривал в ванночке свой химизм - по теме "Бурные осадки в районе возможного наступления врага".
      - Так "осади" хотя бы пальто, чтобы оно наконец выпало в осадок! пристал к нему Игорек.
      - Ну хорошо, - волнуясь, согласился Никита
      Светлея лицом (Никита все же верил в свою работу, хотя не понимал еe), он набрал в клизмочку вонючего вещества и, помедлив, нажал на грушу. Вылетел плевок, и призрак пальто как-то скукожился, как после неудачной стирки.
      - Что ты, гад, хочешь от меня! - заорал Никитон и, отбросив клизму ярко-красного цвета, выскочил на улицу. Вот так поссорились близкие друзья из-за того, что слишком всерьез относились к жизни. Снизу Никита глянул: висит! Значит, ни к черту не годна его химия! Значит, он не ученый... а бабий хвост, тянущий с государства деньги, чтобы жена его покупала антиквариат!
      - Но я ж не хотел! - спохватился Игорь.
      После того целую зиму пальто летало! Слава богу, не превратилось в снег.
      И вот! Теперь! Над простором Невы появилось облачко... материализовавшись где-то у золотого ангела... Оно? Никита, чувствовалось, еще не готов был к примирению: глянул и отвернулся. Облачко ширилось.
      Неужто летит наш друг в пальто, научившийся-таки в нем летать, и мы снова будем вместе, как раньше? Вопреки всему?
      2
      Вопреки нашей последней размолвке? Ведь, надо признаться, плюс к пальто мы ещe успели наломать дровишек! Вот тут, свернув влево (чего не следует делать никогда!) у деревянного Иоанновского моста через Кронверку, мы и причалили месяц назад, на свою беду. Она стояла, распластавшись у гранитной стенки, как ящерка, греясь на солнышке, - сюда, за выступ бастиона, ветер не залетал... Зато мы залетели!
      Мы и не планировали это плавание абсолютно серьезным, окончательным, последним - всего лишь, как говорят англичане, "трип" - превентивное плавание, подготовительное, разведывательное... Но получилась, увы, "разведка боем"!
      - Ишь... распласталась! - Никита проворчал.
      Я как джентльмен спрыгнул с высокого носа катера, подошел к ней.
      - Привет. Ты кто?
      - А Вика! А ты?
      - А инженер! А поплыли с нами?
      - А давай! А то я уже окоченела - кокетничать тут!
      Я познакомил еe с Никитой, помню, даже сфотографировал. Никита, мрачный (уже тогда), проговорил угрюмо:
      - Ну давай... скорее снимай! А то я устал уже доброе выражение держать в глазах!
      И мы отчалили. С Викторией на борту, постоянно вскрикивающей от проплывающих красот, мы прошли под Троицким (тогда ещe Кировским) мостом, поплыли вдоль тонко сплетенного чугуна решетки Летнего сада... "Где статуи помнят меня молодой. А я их под невскою помню водой", - с волнением прочла Вика. Впрочем, она-то была ещe молода, и сама мало что помнила - только стихи... Но зато теперь-то ей есть что вспомнить!
      Радостно мы свернули по широкой дуге, мимо грозной "Авроры", голубого (видно, в цвет волн) Нахимовского училища и вошли в Большую Невку. Как ни странно - тут, в узости, ветер дул гораздо сильней, волны были выше и злей. К чему бы это? Как темное облако, набежало сомнение... Может, мы зря? Немало уже наш друг горя повидал от случайных гостий - взять тот же случай с пальто. Но мысль эта рассеялась... мысли наши легко тогда рассеивались, особенно на ветру, и осталось лишь ликованье - мы часто ликовали тогда. Порадуем внезапным своим появлением, а ещe и!.. Крепкое оказалось "и"!
      Мы прошли под простым, но мощным Сампсониевским мостом. Справа пошла Выборгская, слева - Петроградская сторона. Тогда ещe там не сверкали сплошным зеркальным стеклом бизнес-центры - темнели закопченным кирпичом заводы. Вика забеспокоилась.
      - Мы куда?
      - Туда-а, туда-а! - грозно проговорил капитан.
      У неe, как показалось мне, появилось желание спрыгнуть. И она была бы права: доплыть в холодной, отрезвляющей воде до ближайших гранитных ступеней - всего ничего. Зато бы она... но об этом позже. Девичье сердце чует беду!
      У совсем невзрачного Гренадерского моста, у обветшалых гренадерских казарм мы ушли на Петроградскую сторону, поплыли по вовсе узкой, мелкой Карповке. "Мелко плаваете!" - как сказал бы Захарыч, наш знакомый мореман. И был бы прав. Совсем близко за нами летело эхо. Справа нависал, наплывал сладостно-гнилостными запахами Ботанический сад.
      Опять они - в узкую, зловонную речку!.. Миазмы - их цель?
      На левом, простом, покатом берегу в желтых одуванчиках грелись на солнышке вытащенные лодки и катера. Хлюпали о берега волны, поднятые нами. За берегом вставали стройные желтые корпуса Первого медицинского, что вскоре пригодилось... Идиллия!
      За Ботаническим садом - северный модерн, суровые, но изысканные дома Аптекарского острова Петроградской стороны, угловые круглые башни с железными флажками-флюгерами наверху, с вырезанными на флажках цифрами 1901... 1904. А вот и наш плоский урод, серое детище конструктивизма, созданное не для жизни - для воплощения идей. Но - жили и тут, и порой неплохо. Мы, во всяком случае. До поры.
      Мы поднялись в лифте. Открыли дверь в мастерскую собственным ключом. Игорек сидел, горевал о пальто... И тут мы! О, радость! Игорек и действительно обрадовался, забегал, потирая ручонки:
      - Картошечка? Так... имеется. Лучок... так. Грибочки закатанные... Есть!
      Мы вились возле Вики, хвастались видом из окна нашего друга, иногда легко касаясь еe, исключительно с целью привлечь внимание - то к удивительной, перекрученной спиралью, могучей иве на берегу, то к каменному орлу на доме напротив.
      Игорек, самый бескорыстный из нас, беззаботно насвистывал, чистил картошечку... То было счастье... внезапно вдруг испарившееся, как его пальто. Посвистывая, Игорек пошел к двери с ведром, выкинуть очистки, сдвинул щеколду. Дверь с грохотом распахнулась, и, как шаровая молния, влетела разъяренная Ирка, жена Никитушки. Меня больше всего взбесило, что она так плохо думает о нас: мы же ясно сказали ей, что идем в суровую Ладогу! Почему же она решила так вдруг, что мы уткнемся в мелководную Карповку? Мы вообще оказались здесь абсолютно случайно! Наши пороки, в которых нас сейчас обвинят, - давно, фактически, дышат на ладан! А злобная Ирка раздувает их! Кто звал еe? Как-нибудь сами бы разобрались в своих пороках. А теперь - всe. Больше всего я боялся за Никиту. Несколько звонких оплеух его даже украсили бы, придали румянца щекам, добавили бы света в глазах. Но я-то знал: произойдет то, что Никиту не красит: всегда он находил наихудший путь и долго потом всех ненавидел - за то, что видели его таким. Будучи уже абсолютно уверена в его предательстве (по отношению к нам), Ирка сняла с ноги тяжеленный туфель и ударила Вичку по голове.
      - Ты чего, Ирка? - вставая меж ними, залепетал Игорек. - Это, вообще, мой дом... моя гостья... Ты чего?
      Милый Игорек! Чувствуя спиной предательскую Никитушкину поддержку, Ирка, наглея, замахнулась снова. Игорек отпихнул еe.
      Никита, шевельнув усами, глубоко вздохнул. Ну вот и погуляли. И всё. Теперь надо отрабатывать "семейное счастье", как оно понималось в их семье.
      - Ты коснулся моей жены? - натурально побелел Никита. - Коснулся? Ты?
      Казалось бы, что в этом плохого? Но Никита уже летел в жуть, и остановки на этом пути не были обозначены. Может, он сам придумал, что, лишь извалявшись в грязи, может начать ползти к ней просить прощения? Удивительный стиль: я бы такого не выдержал... Не выдержал такого саморазрушения, в конце концов, и Никита. Не знающий его давно и подробно не поверил бы глазам: раздув ноздри, топорща усы, имитируя ярость, Никита "схватил под уздцы" клеенчатую сумку с бутылкой и жахнул Игоря! Кто может долго вынести такую жизнь? Никита не вынес. Игорька спасли только кудри тем не менее, сразу потемневшие. Он зашатался, стал падать, я подхватил его.
      Исполнив долг, смыв вину кровью друга, Никита стал теперь отрабатывать этот грех.
      - Ну что... этого ты хотела? Довольна? - оскалился он на Ирку. Сделает плохо всем. Не всех ещe обидел. Но обидит всех. Ирка, сообразив, что он теперь очистился и имеет моральное право еe убить, кинулась бечь. Мы видели с высоты, как Никита по набережной Карповки мчался за ней.
      - Одеждой будешь меня попрекать? - орал он. Когда она уже успела его попрекнуть? Видно - на лестнице? Никита, прыгая, стянул джинсы, кинул в Карповку. За ними, как большая птица, полетела рубаха. Вичка смеялась. Но тут внимание еe привлек Игорек, дико побледневший.
      - Что стоишь? - уже на правах хозяйки, много здесь пережившей, рявкнула она на меня. - Опупел?
      Вот и меня, наконец, обидели.
      - Потащили его! - скомандовала Вика.
      В последний момент я увидел, что Ирка юркнула в такси. Никита, остановясь, вдруг повернулся и, увидев меня в окне, ощерясь, погрозил кулаком. А я-то волновался, что про меня он забыл! После чего он с треском скрылся в прибрежных зарослях.
      Мы с Викой тащили Игорька по деревянному мосту через Карповку, к корпусам Первого медицинского. Там быстро его обрили и сделали "зайчика", с белыми марлевыми ушками на голове. Оттуда, обвинив меня в невмешательстве в драку и соглашательстве, Вика повела Игорька обратно уже одна, пользуясь вполне заработанным правом хозяйки. О, женская загадка! Вначале фактически не замечая его, теперь полюбила всерьез, обритого и с "ушками".
      Ну что ж... Досталась-таки ему... как мы, собственно, и планировали это в первые счастливые мгновения нашей встречи... но не таким путем!
      Обруганный со всех сторон, я пошатался по Карповке, потом все же взял себя в руки и не ушел. Наоборот - пошел разыскивать Никиту: наверняка тот уже использовал бутыль по прямому назначению и спит где-то тут. Может, огреет ещe и меня, но, надеюсь, уже облегченным сосудом... Да - размялись неплохо.
      Нашел я Никитушку в сквере, под памятником моему знаменитому однофамильцу Попову. Голый, лишь в плавках, с удивительно грязными ногами (как он успел так испачкать их?), он мирно дремал на плече у хрупкой маленькой старушки, быстро вязавшей пуховую шапочку. Время от времени она примеряла еe на Никитушкину башку. Я долго смотрел, завидуя. Ему вяжет? Да нет! После всего, что он натворил, - навряд ли. Просто использует его как модель.
      - Позвольте забрать у вас своего друга? - чопорно осведомился я.
      - Да бяри, черта этага бешанага! - благодушно ответила она.
      Я слегка встряхнул "этого черта". Он открыл мутный глаз. В усах его шипела серая пена. Он долго вглядывался в меня.
      -... ну чт... плвем? - проговорил он не совсем четко, опуская гласные.
      - Куда ж нам плыть?
      ... И выплыли мы с ним лишь теперь, уже через месяц, поскандалив с женами. И - без Игорька!.. Его я незадолго до этого навещал. Сидит, ни на что не peaгируя, и, не отрываясь, смотрит в окно на свое пальто, повисшее, как назло, как бы в пределах досягаемости - над крышей дома напротив, возле каменного орла. И Вика, так радостно с ним начавшая жизнь, в растерянности была теперь: зудел непрерывно ей, чтобы она пригнала его пальто.
      - Иди! У тебя получится. Оно на тебя клюнет - я знаю его!
      Вика куксилась, обижалась, что ей такие дают странные задания, гонят на крышу, вместо того чтобы приласкать на дому. Еe вполне можно понять! Но и Игорька тоже: всю душу вложил в реставрацию пальто, и теперь, ясное дело, душа - там... И неужели это теперь она летит к нам, в его летучем пальто?.. Да! Хотя лишь любящему взгляду это открыто. Для всех - это лишь облачко, набухшее водой... Эх! Вспомнил, как мы бодро именовали нашу команду: и млат водяной (Никита), и уродливый скат (Игорь), и ужас морей-однозуб (это я)...
      Никита, что-то злобно пробормотав, спрыгнул в каюту и выпрыгнул с ружьем.
      - Разлетался тут! - и стал целиться. Все не мог простить обиду, нанесенную им самим. Своей химией (кстати, отвергнутой военными) набил-таки восемь патронов, надеясь реабилитироваться, и собирался теперь выстрелить, пролить летучую душу друга в виде осадков, доказать себе, что он не пустое место и что-то может... В душу друга стрелять?! Я стал выламывать у него берданку.
      - Если он друг, конденсируется как миленький! Выпадет в осадок! хрипел Никитон.
      Да - трудные испытания для дружбы придумал он. И вдруг - закапали слезы. Из облака.
      -... Чего это он? - Никита пробормотал, хотя этого вроде и добивался. Мы стояли с ним мокрые, заплаканные слезами с небес. Что это? Что-то произошло с Игорем? Или он оплакивает нас? Душа растаяла в небе...
      - Ну... на Карповку? - пробормотал я, тронув штурвал.
      - Нет!! - весь напрягшись, завопил Никита. И добавил тихо: - Слишком дорого обходится эта Карповка... нам всем. Прямо плывем.
      3
      Мы молча шли к Литейному мосту, и вдруг Никита, оглянувшись, сбросил ход: ещe какая-то темная тучка в небе догоняла нас... Второе пришествие плачущего пальто? Нет - это двигалось гораздо быстрее, я бы сказал - наглей. Такой стиль прощупывался. "Тучка" по-наглому пикировала на нас. Ясно - это он, наш бомж-бизнесмен Коля-Толя, с которым мы уже столько маялись в наших малых реках и каналах, посланец из рыночного будущего, которое, как мы надеялись, оставили позади. Настигает. Летит верхом - на нашей, то есть лосиной ноге, которую Никита купил в Москве после провала диссертации, чтобы задобрить Ирку, но не задобрил, и которую мы вроде бы продали Коле-Толе, но денег он нам не дал, а потом перепродал ее нам, деньги взял, но ногу оставил себе. Запутались в этой рыночной экономике! Да и нога от всех этих перипетий сошла с ума и летает теперь по воздуху, облепленная лосиными мухами, и возит его! Такой у нас теперь друг вместо Игоря - за наши грехи. Черт какой-то, фактически, который потащит нас в ад. Совсем уже разладился наш мухолет, катает кого попало!
      Коля-Толя хлопнул по корме босыми пятками (обувь свою тоже, видимо, пустил в оборот), небрежно отбросил "третью ногу", принадлежащую когда-то лосю, и мухи с этой ноги кинулись бешено общаться с мухами на катере. Зажжужали! Столько надо рассказать! Коля-Толя, наоборот, был ленив и спокоен - словно вышел зa сигаретами и тут же вернулся.
      - Ну что? Меркнете? - произнес он, насмешливо посмотрев на нас.
      Слово было столь неожиданным, что я сперва не узнал его, принял за иностранное, похоже - туркменское... лишь постепенно додул.
      - Сияем! - ответил я.
      - Вижу! - усмехнулся гость... Хозяин? Во всяком случае - он глянул на ногу, и она тут же встала перед ним по стойке "смирно".
      - Вольно, - процедил он, и нога упала. Натренировал! Нашу ногу!
      - Я вообще, как коммерческий директор, маршрут одобряю! - вдруг решил нас морально поддержать Коля-Толя (хотя непонятно, кто назначил его коммерческим директором?). - Места там толковые.
      Знает, куда мы плывем? Мы сами пока этого не знаем.
      - Так что... нормально, - успокоил он нас почти окончательно. - Надо только тут брата перехватить.
      Мы вздрогнули. Про брата его мы слышали только ужасное.
      - Где? - вымолвил я.
      - Да тут неподалеку. В Крестах.
      Мы с Никитой переглянулись. В Крестах, знаменитой питерской тюрьме, я однажды бывал с гуманной (туманной) миссией, с целью дарения книг библиотеке Крестов от "общества содействия"... не помню, чему. Помню библиотеку, переплетчиков в черных робах и шапочках... кстати, выяснилось, что заключенным книг не выдают - порвут на самокрутки. Так что гуманизм нашей миссии поблек. Помню культурный их центр, с маленьким макетом тюрьмы - в качестве поощрения разрешалось поглядеть на свою тюрьму и снаружи... как бы с "птичьего полета"... "Зачем я не сокол?" Похоже, наш друг собирается сделать из своего брата (Толи-Коли?) сокола, с помощью лосиной ноги. Чудовищная композиция: "Сокол с лосиной ногой"... Мысли беспорядочно прыгали в панике. О таком ли oтдыхе мечтали мы с Никитой долгими зимними вечерами? Нeт! И ещe раз нет. И ещe раз нет. Запомнил я также подписку, которую дает каждый поступивший туда: "Уведомлен, что в проволоку, окружающую территорию, подано напряжение, несовместимое с жизнью". Не окажемся ли за проволокой мы, в обмен на "сокола"? Тревожные мысли. Лишь Коля-Толя был спокоен и, захватив штурвал, рулил уверенно.
      - А за что он там... у тебя? - Я попытался хотя бы поставить какую-то моральную планку.
      - A! Украл не то! - махнув рукой, с горечью произнес Коля-Толя, и в голосе его прозвучало, конечно, могучее осуждение современного общества, в котором если украдешь "то" - станешь сенатором, а если "не то" - бесправным узником. Исправлять это нам и предстоит. Моральная планка, во всяком случае, была поставлена теперь высоко. Можно не волноваться. Однако я почему-то волновался. Вспомнил фото, что видел в тюремном культурном центре (рядом с макетом тюрьмы): освобождение щеголеватого Набокова-старшего из Крестов, восторженные встречающие, в лицах - благородство. Да-а... изменились времена. Впрочем, фотографию освобождения я видел, кажется, в одной книге. В тюрьме же, наоборот (и это естественно), вовсе другая фотография висит: прибытие Набокова-старшего в Кресты - на открытой пролетке, рядом с полицейским. Вот так. Это, пожалуй, вернее... Я окончательно приуныл.
      - А были... исторические случаи... побега из Крестов? - вскользь поинтересовался я.
      - Не были, так будут! - веско ответил наш друг.
      Краснокирпичная громада, с крестами в стене, с высокими трубами, нависала над нами.
      - Ну причаливай, что ли! - высокомерно скомандовал Коля-Толя.
      ... Где ты, Игорек? Уж он бы, с присущим ему высокомерием, поставил бы Колю-Толю на место: извините... господин! Не имею чести! Мне кажется, вы ошиблись палубой!
      Сейчас бы его! Помню, как перед первым нашим плаванием, год назад, он сказал алкашу, который стерег наш катер (и заодно, кстати, всю ночь выкачивал воду... ). Снисходительно похлопав его по плечу, Игорек произнес: "Ну спасибо, братец! Ты можешь рассчитывать на рюмочку водки!" Не получить, а только рассчитывать! Такого мастера, как Игорек, больше нет. А мы с Никитушкой (несмотря на свирепый его вид) покорно терпим все унижения. Наказание за наши грехи. Безвольно перепрыгиваем на какой-то грязный, обитый кровельным железом понтон, обматываем трос вокруг кнехтов, вытираем тыльной стороной ладони пот - и смотрим на "главного". На корме понтона - лебедка с намотанным тросом, на носу - маленький подъемный кран, посередине - глухая будка... Обстановка самая деловая. Мы приоткрыли тяжелую дверь. Верстак, тиски (может быть, это пыточная?), на верстаке мятая алюминиевая миска, в ней синяя надкушенная картофелина с воткнутой вилкой - настолько стремительно, по каким-то срочным делам, отбыл этот работник, что не доел картошку и даже вилку вытащить не успел.
      - И сегодня работаем, что ли? - раздался вдруг окрик сверху.
      У гранитных ступенек стоял "фараон"... так, кажется, раньше их называли... Не милиционер, а как раз охранник, в серой форме, вспомнил по-тюремному их зовут "контролер". Принял нас за рабочих понтона - как, видно, Коля-Толя и рассчитывал. Надень рванину - и ты вне подозрений, "социально близкий".
      - Принеси-ка тот дрын! - указал мне Коля-Толя на кривой лом на носу понтона. Я покорно принес. Коля-Толя уже напялил рабочие рукавицы. Лишь после этого сурово глянул на докучливого гостя. - Да будь она проклята, эта работа! - проговорил, и в голосе его прозвучала истинная надсада, кстати, полностью убедившая охранника.
      - Ну ладно, - добродушно произнес он и стал спускаться по деревянному трапу, пружиня им. На ремнях груди его висел, переливаясь, баян... Человек к нам с отдыхом. - Шило есть? - подмигнул он Коле-Толе. Из нашей кораблестроительной практики знали мы, что "шилом" моряки называют спирт. У таких умельцев, как мы, шило обязательно должно быть. Мы с Никитой переглянулись.
      - Бери выше! - произнес Коля-Толя и вынул из торбы, висящей на плече, бутылку, заткнутую газетой. - Черт!
      - Черт?.. - удивился охранник.
      - Ну - с завода безалкогольных напитков. - Коля-Толя сказал и, заметив разочарование в глазах охранника, пояснил: - Ну, фактически тот же спирт, только концентрированный... добавляют по капле в лимонад, чтоб не портился.
      - А, - успокоился гость. - Ну... а я как раз сменился.
      Сколько смысла было в простой этой фразе: мол, раз я сменился, происхождение "черта" не волнует меня, да и вообще - отдыхать-то нужно? Коля-Толя, в отличие от его брата, украл, похоже, самое "то". Охранник, во всяком случае, одобрил. Он взял у Коли-Толи бутыль, оглядел еe весьма благосклонно и, с чмоканьем вытянув газетный кляп, отхлебнул... На лице его появилась глубокая задумчивость... потом последовал одобрительный кивок. Пошло дело! Коля-Толя верно все рассчитал: с такими людьми можно работать! Охранник долго сидел, сладко зажмурясь, потом открыл глаза, полные счастья. И, нежно склонив голову к баяну, заиграл. Репертуар у него был обширный... хватило почти на час. Чувствовалось - он относится к этому с душой.