– Ну что же, Лили? – нетерпеливо спросил Рогожин.
– Я довольна, – тихо ответила та и поспешно вышла из спальни в столовую.
Берта скрылась в кухне.
Лили села к отворенному окну и с молчаливой улыбкой указала Рогожину на место возле себя. Павел Ильич пододвинул к окну стул и сел, закинув ногу на ногу. Несмотря на желание выглядеть непринужденным, он производил впечатление крайне взволнованного человека.
– Откуда вы взяли эту горничную? – как будто рассеянно поинтересовалась Лили. На самом деле она по оценивающему взгляду прищуренных глаз женщины поняла, что та приставлена шпионить за ней.
– По рекомендации бюро для найма прислуги, – ответил Рогожин.
– Как ее зовут?
– Бертой.
– Она не русская?
– Берта – немка.
– Но она безукоризненно говорит по-русски?
– Да, она уже давно живет в России.
– Откуда вы знаете?
– Из ее аттестатов.
Лили замолчала. Немка не понравилась ей с первого взгляда. Тем не менее Лили не дала этого понять Рогожину ни намеком, ни взглядом.
Она приветливо и спокойно смотрела ему в глаза и, затаив в груди странное беспокойное чувство, вспоминала о Далецком и сравнивала его с Рогожи-ным. Да, миллионщик, безусловно, внешне по всем статьям проигрывал звезде сцены, но главное, что Лили уже ощущала какую-то странную связь с еще совсем недавно ненавистным ей любовником. Взяв ее физически, Далецкий подчинил ее и духовно. Это чувство, в котором были еще неисчезнувшие следы стыда, позора и боли, крепкими, неразрывными узами связывало Лили с Далецким. И освободиться от этих уз казалось уже невозможным.
Быть может, Лили особым чутьем, свойственным одной только женщине, уже предвидела, что стыд, позор и боль, которые она испытала, когда в безрассудном порыве отдалась Далецкому, возродили в ней новую, неизвестную ей жизнь. И эта жизнь через некоторое время принесет опять и стыд, и позор, и боль, но вместе с тем еще более властно и неразрывно соединит и свяжет ее с Далецким.
Мысли обо всем этом роем кружились в голове Лили, и кровь горячей волной разливалась по ее груди и обжигала сердце. Но лицо девушки оставалось приветливым и спокойным, и она, думая о своем, продолжала кокетливо строить глазки купившему ее, словно породистую лошадь или борзую, Рогожину.
– О чем вы думаете, Лили? – спросил банкир. Стараясь выглядеть беззаботно, она легкомысленно отозвалась:
– Так, ни о чем!
Рогожин осторожно взял ее руку и поднес к губам.
– Как бы я был счастлив, если бы в вашем сердце затеплилось хотя бы маленькое, крошечное чувство ко мне! – начал он, целуя ее руку. – Я бы ничего не пожалел, чтобы добиться этого. – И тотчас, вспомнив о чем-то, Рогожин оставил руку Лили и вынул из жилетного кармана бумажник. – Пока что, вот вам первое доказательство моих слов! – продолжал он, доставая вкладной банковский билет и передавая его девушке.
– Что это такое? – смутясь, спросила Лили.
– Это билет на вклад в банк на ваше имя ста тысяч рублей! – не без некоторой гордости ответил Рогожин.
– А-а... – равнодушно протянула Лили, не зная, куда девать билет.
Рогожин не ожидал этого. Он был почти уверен, что Лили, радостная и возбужденная, вскочит со стула и бросится к нему на шею. Чувство недовольства отразилось на его лице, и губы нервно дрогнули. Но он сдержал себя, а за ужином был мил и любезен. Тем более что его пьянило предвкушение. Перед тем как выйти из-за стола, он, жадно вглядываясь в нежное личико Лили, поинтересовался:
– Вы не боитесь меня?
– «Это жизнь, и рано или поздно это должно случиться. Тысячи мужчин и женщин поступают так, от природы не уйти», – с грустной улыбкой процитировала она слова Далецкого, добавив от себя: – Но лучше, чтобы это произошло с достойным человеком.
XI
После ужина, когда они очутились вдвоем в спальне, Лили вела себя как жертва, уже однажды побывавшая в лапах жестокого хищника. Она покорно позволила себя раздеть, прилежно отвечала на восторженные поцелуи своего покупателя и даже старалась дарить ему ответные ласки. Хотя в данный момент это не очень-то и требовалось. Вне себя, отуманенный и опьяненный, Рогожин интересовался только собственными ощущениями, мало обращая внимание на реакцию партнерши. Он рычал, как зверь, по-хозяйски сгибал в коленях прекрасные стройные ножки, с восторгом упивался видом идеальной девичьей груди.
В экстазе обладания вожделенным телом Рогожин даже не обратил внимания на то, что оплаченный им товар уже кем-то распечатан до него. Он был уверен, что под ним, подвластная его воле, лежит обнаженная девственница, которую он покоряет своим грубым мужским началом. Мысль о том, что он у нее первый и прокладывает извечный мужской путь в доселе запретные глубины, сводила Рогожина с ума. Он работал с упорством пахаря, все убыстряя темп и чувствуя, как истома сладкой теплой волной двигается по позвоночнику. В какой-то момент его звериные крики слились в сплошной рев. Он в последний раз всей тяжестью навалился на свою нежную партнершу и затих, пресыщенный и совершенно счастливый.
На этот раз Лили знала, что ее ждет. Поэтому она, хоть и внутренне содрогаясь от мысли о предстоящем испытании, все же с сознанием дела отдалась во власть этому обезумевшему двуногому зверю, чтобы только скорее пережить неизбежное. Удоветворив свою страсть, зверь опять сделается человеком до следующего момента, который в силу всемогущей привычки будет менее ужасным. Во всяком случае, Лили очень на это надеялась.
Человек ко всему привыкает и делается мало-помалу равнодушным к некогда тревожащим его душу вещам. Нет такого постыдного и грязного положения, с которым человек, в конце концов, не примирился бы и даже не постарался бы оправдать его. Нет такого позорного ремесла, в котором человек не сумел бы силой своего рабского разума найти резон. И нет такого предмета, который со временем не превратился в нечто совершенно обыденное и потому малоценное. Так всегда было и будет.
XII
Рогожин уехал от Лили на следующий день рано утром. Вместе с чувством удовлетворения в его сердце тревожно копошилось другое чувство, в основе которого лежало осознание своей слабости и невольного подчинения Лили.
Избалованный лестью и повиновением окружения, раболепствовавшего перед его богатством, Рогожин давно усвоил гордое, полупрезрительное отношение к людям. Каждый отпор со стороны кого-либо его воле и капризам или малейшее проявление самостоятельности вызывало чувство раздражения и недовольства. Равноправия Рогожин не выносил, поэтому сходился только с теми людьми, которые более или менее зависели от него или жаждали его благосклонности и щедроты.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.