Глава четвертая

Испанский гость

Гарнизон внешнего форта Карлайлской бухты мог и не знать о том чувстве благодарности, которое испытывал лейтенант Блад к капитану испанского галеона, поэтому ему пришлось на шлюпке подойти к берегу и объяснить коменданту форта майору Оксману положение дел. Весьма удивленный полученным сообщением майор пообещал, что отвернется в момент прохода «Тенерифе», ибо, если перед его носом мелькнет ненавистный красно-золотой флаг, он может не сдержаться. Кроме того, он немедленно пошлет человека с известием к губернатору, который, может быть, лучше своего сына разберется в том, как надо встретить подобного гостя.

Понимая, что с человеком по фамилии Оксман лучше не затягивать разговор о красных тряпках, лейтенант откланялся.

Когда «Тенерифе», уже сильно накренившийся на левый борт, пришвартовался неподалеку от настороженных кораблей Ямайской эскадры, его встречали все заинтересованные лица.

Дон Мануэль своим первым появлением произвел благоприятное впечатление на собравшуюся публику. Сказалась столичная выправка. Один из первых щеголей Аламеды появился в камзоле из плотного голубого шелка; твердо ступая по трапу, придерживая длинную шпагу в золоченых ножнах, он вслед за Энтони спустился на набережную. Когда лейтенант представил его своему отцу, он снял с головы шляпу с великолепным красным плюмажем и отвесил церемонный поклон.

Энтони коротко рассказал о причинах этого столь необычного визита.

— "Тенерифе" нуждается в ремонте, на борту много раненых, — закончил он.

— Разумеется, вашему кораблю найдется место в наших доках, а вашим раненым — место в наших госпиталях. Распорядитесь, Баддок.

Капитан порта майор Баддок неохотно кивнул. У него, так же как и у майора Оксмана, было особое мнение насчет этого визита, но, зная характер губернатора, он предпочел держать его при себе.

— Сэр, — обратился хозяин Ямайки к неожиданному испанскому гостю, — мы будем рады видеть вас у себя в доме.

Дон Мануэль вновь почтительно поклонился:

— Я столько слышал о вас, милорд. Это приглашение для меня — большая честь.

В коляске отец и сын некоторое время молчали.

— Хорошо, что не ты был капитаном «Саутгемптона».

— Отец, ураган налетел так внезапно, мы едва успели задраить порты и убрать паруса. Сам дьявол не смог бы спасти корабль в такую бурю.

— Как ты думаешь, кто-нибудь еще остался в живых?

Лейтенант помолчал.

— Боюсь, что нет, и даже мое собственное спасение — чистейшая случайность. Я был в беспамятстве, когда меня вынесло на отмель.

Они опять помолчали.

— Извини, отец, но, может быть, не стоит нам в такой ситуации устраивать какие-то приемы?

— Все-таки не ты был капитаном «Саутгемптона»!

— У тебя опять испортились отношения с лордом адмиралтейства?

— Какими бы ни были мои отношения с этими хлыщами из Уайтхолла, я не могу отправить от порога человека, спасшего жизнь моему сыну, и, судя по всему, благородного человека.

— Да, — оживился Энтони, — я ведь сам рассказал ему о планах Биллингхэма на мой счет, ничто не мешало ему воспользоваться этим.

— Амонтильядо, насколько я помню, состоят в родстве с арагонским правящим домом. Он счел ниже своего достоинства опускаться до вымогательства. Впрочем, можно предположить, что им руководил более глубокий расчет.

— Можно, но не хочется.

— Ты прав, сынок. Как джентльмен, я предпочитаю ошибиться в человеке, чем заранее не доверять ему. Но как государственный чиновник, я вынужден предполагать худшее, чтобы его предотвратить.

— Я понимаю.

— На время присутствия здесь этого гостя нам придется усилить прибрежное патрулирование.

— Баддок охотно этим займется.

— Вот именно.

Когда экипаж уже въехал в ворота и остановился у ступеней губернаторского дворца, Энтони спросил, а где, собственно, Элен, она не заболела?

— Она спит. Я не стал ее будить в такую рань. Она последнее время плохо спит по ночам.

— Да, я не подумал, действительно, еще очень рано.

— Когда, ты говоришь, произошел этот шторм?

— Три дня назад. Ближе к вечеру.

Сэр Блад поджал губы и покачал головой. Итак, его опасения подтверждались. Именно в это время с Элен случилась неожиданная истерика.

Полковник Блад не любил балы и шумные праздники, но понимал, что совсем от них отказаться губернатор не вправе. Регулярные приемы были частью обязанностей по его должности. Он собирал местную знать в день тезоименитства его величества и после окончания сезона дождей. Эта статья его расходов никогда не вызывала нареканий в министерстве финансов. Когда Лавиния подросла и пожелала первенства в этом отношении, губернатор вздохнул с облегчением и охотно отдал ей инициативу. Если ваши доходы позволяют вам шесть-семь раз в год кормить и поить до отвала всю благородную публику острова, ради Бога!

В честь благополучного освобождения Энтони Блада из пиратских лап в губернаторский дворец было приглашено человек тридцать. Или самые близкие, или самые знатные. Очень роскошествовать не стали, ибо, помимо удивительного спасения, имела место гибель «Саутгемптона».

Гости собрались в большой овальной гостиной. Наряженный в красную ливрею Бенджамен докладывал о прибывших.

— Мистер и миссис Фортескью с дочерьми!

Фортескью были вторыми по богатству на Ямайке, правда, их состояние при этом многократно уступало состоянию Биверстоков, что заставляло их и ненавидеть Лавинию, и заискивать перед ней. Надежды мистера Фортескью, что эта «сумасшедшая девчонка» после смерти отца все пустит по ветру или будет обманута каким-нибудь ловким проходимцем, все не оправдывались и не оправдывались. По слухам, «сумасшедшей девчонке» даже удалось приумножить отцовское наследство.

— Мистер и миссис Стерне с сыновьями!

Заветной мечтой четы Стерне, тоже весьма состоятельных людей, было женить своих сыновей на дочерях четы Фортескью. Но эта мечта не совпадала ни с планами дочерей, ни с планами их родителей. Фортескью были побогаче, а кроме того, имели корни в Старом Свете. Стернсы были знатью исключительно местной.

— Мистер Хантер!

Старый, еще пиратских времен, друг губернатора, одновременно капитан флагманского корабля Ямайской эскадры. Он, так же как и сам губернатор, балов и приемов не любил, но по своему положению присутствовать на них был обязан. Сэр Блад лично всякий раз просил его об этом, из желания увидеть в разодетой толпе хотя бы одно приятное ему лицо. Между тем физиономия капитана Хантера была украшена двумя страшными шрамами — от испанской алебарды и французской пули. Никто другой из старых друзей губернатора не мог быть приглашен в овальную гостиную дворца без того, чтобы не шокировать здешнюю публику, убежденную, что она является настоящим высшим светом. Да, впрочем, ни боцман, ни штурман и не рвались познакомиться с Фортескью или Стернсами.

— Мисс Лавиния Биверсток!

Все невольно обернулись. Дамы для того, чтобы посмотреть, как она оделась на этот раз, — мисс Биверсток всегда являлась в новом наряде. Мужчины для того, чтобы полюбоваться еще одной красивой женщиной. До этого все взоры были, конечно, обращены на дочь хозяина Элен Блад.

Недавно прибывший из Лондона с инспекционной миссией лорд Лэнгли, сорокалетний толстячок с отечным лицом, вежливо беседовавший в этот момент с губернатором, даже приятно растерялся: на кого же теперь смотреть? Кто же, черт возьми, из них прекрасней?! Это сомнение высокого гостя могли разделить все мужчины, находившиеся в гостиной. Более того — все мужчины Порт-Ройяла.

Нежная дружба между двумя этими красавицами давно уже всем досужим мыслителям представлялась странной, если не противоестественной. Рано или поздно должен был появиться мужчина, из-за которого Элен и Лавиния столкнутся. Но кто это будет и когда, наконец, это произойдет?!

— Дон Мануэль де Амонтильядо и Вильякампа.

Кастильский кабальеро был замечательно хорош. Он выглядел еще лучше, чем на пристани. Природная смуглость и мужественность облика в сочетании с благородной утонченностью манер, родовитейшим именем и подразумевавшимся за всем этим громадным богатством впечатляли. В благородстве с ним мог соперничать только лорд Лэнгли, а мужской статью лишь Энтони Блад. Однако в этот вечер все внимание было обращено только к испанцу, как новому лицу.

Неужели сегодня не дрогнет сердце хотя бы одной ямайской звезды?

Его высокопревосходительству губернатору пришлось уделить несколько минут дону Мануэлю. Они обменялись мнениями о погоде в здешних морях, что в разговоре моряков не выглядит формальностью. В данном случае этот разговор был наполнен дополнительным смыслом, ибо именно каприз погоды сделал в конце концов возможным визит испанского корабля в английскую гавань.

Лорд Лэнгли на чрезмерное гостеприимство сэра Блада смотрел неодобрительно. Учитывая родовитость испанца и его ранг, разговор с ним высокопоставленного британского чиновника, каким являлся губернатор, вполне мог быть расценен как политическая неосторожность. Сам лорд Лэнгли не пожелал быть представленным дону Мануэлю, стоя в сторонке, он любовался беседой двух красавиц и думал, что он напишет в своем отчете о беседе сэра Блада с его неожиданным гостем.

Дон Мануэль, видимо почувствовав какое-то напряжение в поведении хозяина, предпочел побыстрее закончить «официальную часть». Он попросил представить его дамам — он знал, что в любом обществе возле них он будет на своем месте. При этом испанец слегка лукавил; он мечтал быть представленным не дамам вообще, а лишь вон той, белокурой и голубоглазой, но опасался, уместно ли так сразу обнаруживать свои намерения. В своих достоинствах он был уверен, он был лишь неосведомлен о правилах ямайского этикета. Не будет ли придворная изысканность сочтена здесь чем-то весьма смахивающим на обыкновенную наглость. Как человек умный, дон Мануэль учитывал такую возможность.

Сестры Фортескью, разумеется, покраснели при приближении смуглого франта. Разговорить их ему не удалось, несмотря на свой безупречный английский, о чем он, отходя, не слишком сожалел. С миссис Стерне он поговорил о цветах. Цветы и цветники были ее страстью, и дон Мануэль сделал вид, что после их разговора они сделались и его страстью тоже. Супруга верховного судьи, худая старая карга, закашлялась в ответ на почтительнейшее приветствие, но даже ей досталась пусть и мимолетная, но вполне милая улыбка.

Лавиния наблюдала за перемещениями испанского гостя из глубины овальной гостиной и очень скоро поняла, кто является скрытой целью этого сложного маневра. И как только она поняла, в чем тут дело, она стала страстной союзницей дона Мануэля. То, что испанца сопровождает Энтони Блад, показалось забавным, хотя внешне выглядело просто естественным.

— Познакомьтесь, сэр, это моя сестра Элен.

Как уже неоднократно сообщалось выше, дон Мануэль был мастером великосветского обхождения, он только что, прогуливаясь по этой гостиной, выиграл походя несколько куртуазных дуэлей, не применяя и малой части известных ему приемов, и теперь собирался остаток вечера провести, мило флиртуя с этой очаровательной англичанкой. Судя по его сделанным искоса наблюдениям, за нею никто из присутствующих даже не пытался ухаживать. Странные люди!

— Спасибо вам, дон Мануэль, если бы не вы, Бог весть что сталось бы с моим братом!

Она сказала всем известную вещь, но сказала так просто и искренне, что испанцу стало очень приятно.

— Судьба слишком великодушна ко мне, в обмен на то, что я сделал — а сделал бы это, не задумываясь, любой уважающий себя дворянин, — я получил столь восхитительную награду.

— Что вы имеете в виду?

— Конечно, знакомство с вами.

Элен вежливо улыбнулась, и от этой улыбки кастильскому кабальеро стало немного неуютно. Элен показала, что понимает — ей делают комплимент, выразила улыбкою благодарность за это, но только и всего.

«Сейчас, сейчас, — успокаивал себя дон Мануэль, — она начнет со мной кокетничать и все встанет на свои места. Куда это она смотрит?»

Элен смотрела в другой конец овальной гостиной, где Лавиния беседовала с Энтони. Лейтенанту совсем не хотелось покидать общество сестры, но юная плантаторша попросила его объяснить смысл аллегорических изображений на гобелене в углу залы. Энтони указанный гобелен рассматривал невнимательно, поскольку он нисколько его не интересовал ни сейчас, ни вообще, и лишь чувство хозяина, обязанного служить гостю и особенно гостье, заставляло его поддерживать беседу.

— Признаться, мисс, — дон Мануэль продолжал бороться за внимание Элен, — я, как всякий столичный житель, пропитан ядом снисходительного отношения к провинции и провинциалам и, отправляясь в Новый Свет, был убежден, что отправляюсь в гости к дикарям. Благодаря этой встрече я начинаю понимать, насколько был не прав. И, что самое интересное, я рад, что не прав.

— Что вы сказали? Ах да, провинция. Мне трудно говорить на эту тему, я не видела столиц.

— Это столицы не видели вас. Вы украсили бы любую из них. Честное слово!

Элен снова вежливо улыбнулась, по-прежнему глядя не на собеседника.

«Она сильно соскучилась по брату или эта черноволосая красотка так ее занимает?» — думал испанец.

— Ты слишком прямолинейный человек, Энтони, если не сказать приземленный, — говорила между тем Лавиния.

— Если ты думаешь, что задела меня этим определением, то ошибаешься. Я именно таков, как ты говоришь.

— Никакие аллегории, никакие символы и сны тебя не занимают, правда?

— Я весь в отца в этом смысле.

Лавиния медленно поглаживала веером свой подбородок. Глаза ее потемнели от сдерживаемого гнева.

— Древние римляне по полету птиц, по трещинам на бараньей лопатке решали, быть битве или не быть. И если жрецы говорили «нет», то лихие рубаки вроде тебя обязаны были подчиниться.

— Ты опять меня хочешь уколоть, Лавиния, но, наконец, это обидно. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы быть объектом для демонстрации твоей учености.

— Энтони!

— Да.

— Посмотри мне в глаза.

Он посмотрел. Глаза и вправду были замечательные. Даже не совсем черные, если всмотреться. Они были темные, сложные и глубокие. И в этой глубине скрывалась какая-то сила. Непонятная и поэтому отпугивающая.

— Ну вот, посмотрел. Видишь, я делаю все, что ты захочешь. Согласись.

— Тебе не кажется, Энтони, что в самом ближайшем будущем нас ожидают очень большие перемены?

— Кого нас? Тебя и меня?

— Всех нас.

Энтони откланялся. Лавиния присела на кушетку в углу овальной гостиной, как раз под тем гобеленом, который она просила ей растолковать. Возле нее сразу пристроилось несколько молодых людей. Она почти не обращала на них внимания, их банальная болтовня и топорные комплименты не мешали ей наблюдать и размышлять. Больше всего ее интересовало, как развиваются дела у дона Мануэля. Его настойчивость вызывала у нее сочувствие. Если бы она могла, то попыталась бы ему помочь. А, кстати, что мешает попробовать? Глаза Лавинии сузились, это было признаком усиленного размышления, и подходящий план очень скоро составился у нее в голове. Причем произошло это как раз в тот момент, когда к интересующей Лавинию парочке подошел Энтони. Все правильно, надо дать возможность испанцу поволочиться за Элен, когда рядом не будет ее братца. Для этой цели замечательно подойдет ее собственный дом. Каким образом отделаться на время от лейтенанта Блада? Лавиния продолжала лихорадочно размышлять. Глаза ее сверкали, и окружающим ухажерам казалось, что это их слова до такой степени ее волнуют. Обычно они все вились вокруг юной богачки по инерции, всерьез не рассчитывая на успех; Лавиния всегда лишь терпела их, не давая ни одному из них даже микроскопического повода для надежды. Сейчас же, подогреваемые видимостью успеха, — как сверкают глаза! как вздымается грудь! — они утроили усилия. Очень уж роскошным рисовался результат этих усилий: красота Лавинии, оправленная в биверстоковские миллионы. Впрочем, для большинства из них на первом месте стояли миллионы, о чем догадывалась Лавиния, и потому она их всех презирала.

Мисс Биверсток резко оборвала их псевдосоловьиные трели, не подумав извиниться, и отправилась к выходу из гостиной. Нет, даже не так — она решила поболтать с дворецким, с этим громадным мулатом. Будь она не так состоятельна или не так красива, многие из ее воздыхателей сочли бы нужным обидеться. А так они просто удивились.

Очень удивился и Бенджамен, до этого убежденный, что мисс Биверсток смотрит на него в лучшем случае как на мебель и, уж конечно, не представляет, как его зовут.

— Бенджамен, дорогой, — сказала она, подойдя к нему.

Старый слуга был не только удивлен в этот момент, но и польщен. Вообще-то в большинстве домов Порт-Ройяла практиковалось патриархальное, простое отношение к слугам, но ожидать этого от такой дамы, как мисс Лавиния, было трудно.

— Мне нужно кое-что узнать о твоем хозяине.

— О его высокопревосходительстве?

— Нет, нет, о сэре Энтони.

— Что именно, мисс?

— Он ведь служит и, стало быть, иногда выходит на патрульном корабле вокруг Ямайки?

— Точно так, мисс.

— Ты, наверное, знаешь, когда у него очередной выход?

— Безусловно.

— Я собираюсь устроить праздник у себя дома, и мне не хотелось бы, чтобы сэр Энтони его пропустил. А у него, ты, наверное, понимаешь, мне спрашивать о таких вещах неловко.

— Я понимаю, мисс, он выходит послезавтра на рассвете.

— Спасибо, Бенджамен, — Лавиния легко коснулась ладонью его атласного лацкана, — ты мне очень помог. И вот еще что, лучше не рассказывать никому, о чем мы с тобой говорили. Это может быть неверно истолковано, в Порт-Ройяле много злых языков.

— Я понимаю, мисс.

— Поэтому ты сделаешь сейчас вид, будто я подходила к тебе всего лишь с просьбой принести мою мантилью, ладно?

— Слушаюсь, мисс.

Бенджамен тут же отправился выполнять приказание. Как только он вышел из поля гипнотического обаяния этой юной леди, у него в душе зашевелились непонятные сомнения. Он не мог понять почему, хотя мисс Лавиния не заставила его сделать ничего дурного, он чувствует, что поступил не слишком хорошо. Он решил так, чтобы избавиться от всех этих сомнении: если почувствует, что данное им слово молчать вредит сэру Энтони, он его нарушит. В этом преимущество положения слуг, они могут по собственному желанию освобождать себя от гнета барских условностей.

Несмотря на все приложенные усилия, дону Мануэлю не удалось оказаться за столом рядом с Элен. Тихая сложность этикета вынудила его оказаться рядом с черноволосой красавицей. Обменявшись с нею несколькими репликами, он понял, что она им интересуется. И ему стало привычно тоскливо. Она была хороша собой, ничего не скажешь, но красота ее, на его кастильский, южный взгляд, была слишком банальна. Лавиния напоминала ему красавиц его родины. Внешность Элен, чисто английская, как он считал, привлекала его намного больше. Так получилось, что Элен оказалась за столом напротив него, и он имел, таким образом, возможность и дальше убеждаться в правоте своего первого впечатления.

Рядом с нею сидел ее брат. Они весело беседовали. Эта беседа доставляла им такое неподдельное наслаждение, что дон Мануэль почувствовал себя уязвленным. Что, собственно говоря, может быть такого увлекательного в беседе с братом, черт побери! При этом сидящая рядом миллионерша требовала внимания. Будучи аристократом до мозга костей, он не мог ей отказать в этом, хотя едва не скрипел зубами, отвечая на ее вопросы.

Лавиния откровенно развлекалась, засыпая его самыми глупыми вопросами, какие только можно было вообразить. Временами они были так нелепы, что, отвечая на них всерьез, можно было обидеть собеседницу. Но дон Мануэль был всецело поглощен своим раздраженным интересом к паре юных Бладов и не чувствовал, что стал объектом легкого розыгрыша. К концу застолья он был в бешенстве и одновременно изможден своей сложной ролью.

— Вы не согласитесь прогуляться со мною по парку, когда мы встанем из-за стола? — хлопая роскошными ресницами, спросила Лавиния.

Призвав на помощь всю свою сдержанность, дон Мануэль кивнул в знак согласия.

В тропиках темнеет рано. Колоссальная луна низко-низко повисла над олеандровыми кронами. Посыпанные песком влажные дорожки парка нежно серебрились. Широкая лунная аллея пересекала Карлайлскую бухту, изнывали от собственного усердия цикады, со стороны апельсиновых рощ плыли свежие, ласкающие обоняние ароматы.

— Напрасно вы хмуритесь, сеньор спаситель. Я вытащила вас сюда, чтобы поговорить о ваших делах.

— О каких именно? — насторожился дон Мануэль. Слишком резко изменился тон Лавинии, из беспечно щебечущего он сделался деловым и почти жестким.

— Не будем играть в кошки-мышки, я, как и многие из присутствующих, отметила те усиленные знаки внимания, которыми вы одаривали дочь хозяина дома.

— Я нарушил какие-то неписаные правила?

— Нет, но кое-кого ваша настойчивость раздосадовала.

— Вы имеете в виду его высокопревосходительство?

Лавиния поправила мантилью на плечах:

— Как отреагировал сэр Блад, я не знаю, я не следила за ним.

— Тогда... — дон Мануэль задумчиво потер горбинку своего носа, — тогда мне ничего больше не приходит в голову.

Они стояли на берегу небольшого ручья, который начинался от родника, чуть выше по склону горы.

— А у вас не вызвало удивления то, как ведет себя по отношению к своей сестре сэр Энтони?

— Признаться... в некоторые моменты — да! — воскликнул дон Мануэль. — Но на что вы намекаете?

— Не на то, что вы сейчас подумали, это было бы действительно слишком.

— Но тогда в чем тут дело?! Я сейчас взорвусь, клянусь святым Бернардом.

— Ничего сверхъестественного, — мягко улыбнулась Лавиния, — тут даже никакой особой тайны нет. Сэр Энтони и мисс Элен — не брат и сестра.

Испанец молчал, осознавая смысл сказанного.

— Да, да, дон Мануэль, этот факт не в вашу пользу, но в вашу пользу то, что вы вовремя узнали об этом.

— И вы думаете, что между ними...

— Пока нет, Элен моя ближайшая подруга и не скрывает от меня ничего, поэтому я могу говорить об этом уверенно.

— Но...

— Но, вы правы, надо спешить. Это началось совсем недавно — я имею в виду первые движения чувств. Барьер родственности, хотя и условной, все же дает себя знать. Они еще не успели объясниться, вы появились вовремя.

— Извините, мисс, но у меня складывается несколько другое мнение на этот счет.

— Вы намерены отступить? — с нескрываемым разочарованием в голосе спросила Лавиния.

— Нет, что вы. Я кастилец, у меня препятствия лишь подогревают страсть.

— Вот и прекрасно. И мы подошли к сути дела.

— Слушаю вас внимательно.

— Время у нас пока есть, но его крайне мало. Нельзя их смутным намерениям кристаллизоваться. Они пока не подозревают, что с ними происходит, и вторжение со стороны решительного, оформившегося чувства решит дело.

— Вы рассуждаете, как опытный стратег.

— Я оценила ваш комплимент, но продолжим обсуждение плана, который я наметила.

— Конечно, конечно, мисс.

— Послезавтра утром Энтони на несколько дней покинет Ямайку. Вечером того же дня покинете Ямайку и вы, по возможности не афишируя это событие, и встанете на рейде Бриджфорда, это такой город в десяти милях от Порт-Ройяла. Там у меня есть дом, в котором я организую вашу встречу с Элен. И вы получите возможность произвести еще одно наступление на столь привлекательную для вас крепость. Вы все поняли?

— Разумеется.

Лавиния еще раз поправила мантилью и оглянулась в сторону освещенного особняка губернатора.

— Вы, насколько я могу судить, человек опытный в подобных делах. Сердце провинциалки не должно быть слишком уж сложной добычей для столичного щеголя, притом богатого и привлекательного.

Дон Мануэль улыбнулся:

— Я тоже оценил ваш комплимент и должен в свою очередь выразить вам свое восхищение. Если бы я не был уже влюблен, я бы знал, что предпринять.

Лавиния насмешливо кивнула:

— А сейчас вернемся к гостям и займемся каждый своим делом. Я под каким-нибудь предлогом отвлеку Энтони, а вы действуйте, действуйте, действуйте. Сейчас все зависит от вашего красноречия.

Когда они уже поднялись обратно на террасу, с которой спустились в ночной парк, дон Мануэль сказал:

— Знаете, что мне осталось непонятным?

— Почему я вам взялась помогать против своей ближайшей подруги?

— Вы читаете мысли?

— Иногда это нетрудно.

— Но все же, мисс, — почему?

— Поверьте, что я делаю это отнюдь не бескорыстно. То есть можете быть уверены, что стану вам помогать, — мне не надоест, и я не передумаю.

Дон Мануэль низко поклонился.

Весь следующий день капитан «Тенерифе» занимался ремонтом своего судна. Повреждения оказались не слишком велики, в помощь испанцам была выделена команда портовых плотников. Дело продвигалось хорошо. Подгоняло гостей и желание убраться из этой гостеприимной гавани. Как гласит старинная кастильская пословица: дружба кошки с собакой не может быть очень продолжительной. Дон Мануэль подгонял своих матросов, хотя, как сказано выше, в этом не было необходимости. Его активные ухаживания за мисс Элен вполне могли привести к какому-нибудь конфликту. К какому именно, он не знал, но в любом случае хотел быть в полной готовности, то есть при более-менее отремонтированном корабле.

Атмосфера в губернаторском дворце была полна каких-то предчувствий и сомнений. И сэру Бладу, и Энтони, и Элен было о чем поговорить друг с другом, и поговорить им очень хотелось. Сэра Блада волновало то, как развиваются отношения между его детьми. Как ни странно, никогда прежде он не рассматривал возможность возникновения между ними чувств отнюдь не братских, но значительно более интимных.