Глава восемнадцатая

Он возвращается

Слух о том, что Питер Блад вернулся к своему старинному ремеслу, почти мгновенно облетел все Большие и Малые Антильские острова, вызывая у кого-то страх, но по большей части восторг. Испанцы сразу поняли, что вольготная жизнь на море для них закончилась. Многие из прежних соратников капитана Блада обрадовались возможности вернуться под сень флага, вызывающего общий ужас. К этому времени настоящее пиратство уже выродилось. Даже самые отчаянные из тех, кого еще не повесили, напоминали о себе лишь отдельными вылазками.

Для того чтобы начать такую крупную операцию, как атака Санта-Каталаны, двух кораблей было явно недостаточно. Поэтому, спустив их на воду и кое-как снарядив, капитан Блад совершил два выхода с целью захвата других судов. Оба рейда были удачны, о них много говорилось, и все сходились на том, что у старого волка хватка не ослабла.

Разумеется, такое начало многих побудило бросить свои рыбные лавки и шорные мастерские, сбежать с торговых судов, чтобы на Ямайке попытать счастья под командой старого Блада.

Через три месяца после ухода в отставку губернатора Блада Карлайлская бухта да и весь Порт-Ройял превратился в настоящую столицу берегового братства. Никогда еще столица острова не видела такой свирепой и живописной толпы. Конечно, это не могло не сказаться на обстановке в городе. Ибо джентльмены удачи в свободное время вели образ жизни, далекий от монашеского. Все трактиры и таверны были переполнены. И чем меньше оставалось у них денег, тем более шумные затевали они кутежи. Поддерживать порядок в порту и в самом городе становилось все труднее. Короче говоря, эта орава очень скоро стала большой обузой для новых властей Ямайки. Кроме того, и в политическом плане это было властям совершенно не выгодно. Очень трудно будет убедить испанское правительство, что губернатор острова ничего не знает о подготовке эскадры у него под носом, в трех кабельтовых от стоянки его флота.

Мистер Фортескью, уже успевший вжиться в роль губернатора, тяготился этим соседством все больше, его раздражало очевидное двоевластие в Порт-Ройяле. Чувство благодарности, которое он испытывал в первое время к сэру Бладу за то, что тот освободил ему свое место, испарилось почти мгновенно. Хорошо известно, что людям свойственно раздражаться при виде тех, кто их облагодетельствовал. Мистер Фортескью видел следы присутствия благодетеля на каждом шагу. Любая выходка кого-нибудь из подчиненных капитана Блада воспринималась им как личное оскорбление. Он велел своим подчиненным вести себя пожестче с пиратской братией. Свое возмущение он изливал в беседах с лордом Лэнгли, который тоже относился к создавшейся ситуации без восторга, но все же с большим пониманием.

— Вы по-прежнему будете утверждать, что он не позволяет себе слишком многого? — спрашивал мистер Фортескью у высокого лондонского гостя после доклада капитана порта, из которого следовало, что люди капитана Блада были прошлой ночью зачинщиками трех драк и виновниками одного пожара.

— Вы знаете мой взгляд на этот вопрос, — отвечал лорд Лэнгли, — но, я думаю, вам следует проявить терпение.

— Терпение? Но до каких пределов оно должно простираться?! Если какой-нибудь бандит приставит мне нож к горлу, я и тогда должен буду делать вид, что ничего не происходит? — брызжа слюной, вопрошал губернатор.

— Я думаю, вы сгущаете краски.

— А я не думаю!

— Через две недели, по моим сведениям, они уйдут, и мы надолго освободимся от этого беспокойного соседства.

— Надеюсь, что и навсегда, — буркнул губернатор.

— Вы, что же, желаете ему поражения в этом походе? — удивился лорд Лэнгли.

— Клянусь стигматами святой Терезы, еще немного — и я начну ему этого желать.

Вошел комендант порта и доложил, что буквально полчаса назад в «Пьяной медузе» произошла драка и капитан Реомюр, этот здоровенный француз с нового корабля сэра Блада, опасно ранил сержанта портовой охраны.

— Что?! — взревел Фортескью. — Немедленно арестуйте этого негодяя.

— Осмелюсь доложить...

— Молчать! Выполняйте то, что вам приказано!

Комендант сказал «есть» и вышел.

Лорд Лэнгли налил себе портвейна и, вздохнув, выпил.

— Я не думаю, что вы поступили правильно, сэр, — сказал он.

— А что прикажете делать на моем месте — позволить сесть себе на голову?

— Можно было бы сообщить капитану Бладу и пожаловаться на этого... Реомюра. Сэр Блад — человек справедливый, насколько я могу судить, и он бы наказал своего офицера, если бы выяснилось, что тот виноват.

— Если бы, если бы... — недовольно пробормотал Фортескью и тоже налил себе портвейна.

Приказ губернатора был выполнен, капитана Реомюра схватили на месте преступления, где он спокойно допивал свой херес, и доставили во дворец, где поместили в камеру. Там он буянил, поносил последними словами губернатора и его холуев.

А еще через два часа в кабинет губернатора вошел капитан Блад.

— Здравствуйте, мистер Фортескью, — широко и добродушно улыбаясь, сказал он.

— Здравствуйте, — буркнул губернатор. — Чем могу служить?

— Произошло недоразумение.

— Что вы имеете в виду?

— Несколько часов назад в «Пьяной медузе» ваши люди арестовали одного из моих офицеров, капитана «Бретани» Реомюра. У меня такое впечатление, что он был арестован несправедливо.

— У меня такого впечатления нет.

Капитан Блад прошелся по своему бывшему кабинету и сел в свое кресло, придвинутое почему-то к окну.

— Вы бездарно здесь все переставили, Фортескью. Изживаете дух прежнего хозяина? Но тогда надо было бы сменить мебель.

— Мне не очень приятен ваш тон, сэр.

— Да мне и самому он не очень приятен. Я не понимаю, почему я до сих пор не взял вас за шиворот и не выкинул отсюда.

— Что-о?!

— Господа, господа, — залепетал лорд Лэнгли.

— Вот что, — капитан Блад решительно встал, — я не собираюсь спорить с вами. Я пришел забрать кое-что и кое-кого и сделаю это.

С этими словами он открыл один из книжных шкафов и достал оттуда несколько книг, среди них и те, что были найдены в доме Лавинии.

— За всеми заботами я не успел изучить последние поступления. И еще вот это. — С этими словами капитан взял со стола подсвечники, изображавшие Артемиду и Актеона.

Лейтенант Уэсли сложил предметы в большой саквояж.

— Это мои личные вещи.

— Это все? — сухо спросил губернатор.

— Вы же знаете, что нет, — улыбнулся гость, — теперь я попросил бы вас освободить капитана Реомюра.

— Вы смеетесь надо мной!?

— Нисколько.

— Если вы думаете, что можете позволить себе... — Фортескью задыхался от ярости.

— Джентльмены!.. — не выдержал лорд Лэнгли.

— Так, мое терпение кончилось. Эй, кто там, лейтенант!

В комнату вбежал дежурный офицер.

— Не позорьтесь, над вами будут смеяться!

— Что вы сказали?

Губернатор хотел было приказать лейтенанту, но не успел, потому что почувствовал у горла холодный клинок.

— Вы что-то хотели сказать? — вежливо спросил капитан Блад.

Уэсли выхватил пистолет и взвел курок.

Губернатор промычал что-то нечленораздельное.

— Эх, господа... — разочарованно протянул лорд Лэнгли.

Дежурный лейтенант наблюдал за происходящим скорее удивленно, чем растерянно.

— Извините, сэр, — обратился к нему капитан, — мы не можем уйти отсюда без мистера Реомюра. Пойдите и приведите его сюда.

Лейтенант замешкался.

— Вам необходим приказ этого джентльмена? — спросил капитан.

Дежурный офицер кивнул. Сэр Блад чуть-чуть кольнул острием шею губернатора, в результате чего из горла мистера Фортескью вырвался тихий стон, который можно было истолковать как приказ на освобождение Реомюра.

Затем он обернулся к лорду Лэнгли и сказал:

— Я понимаю, что произвожу на вас не самое лучшее впечатление. Мне искренне жаль. Я относился к вам с симпатией, лорд Лэнгли. Поверьте, что я бы никогда не пошел на подобные действия, не будучи уверенным, что мой человек не виноват в произошедшем. Люди мистера Фортескью ведут себя в последнее время так, будто дано указание любой ценой выжить нас из Порт-Ройяла.

Лорд Лэнгли промолчал.

— Насильно мил не будешь, и, если от нас хотят избавиться, мы пойдем навстречу этому желанию.

В кабинет ввели капитана Реомюра, он потирал запястья рук, натертые веревкой и ругался по-французски.

— Это, надеюсь, все? — спросил губернатор, уже несколько приободрившийся от того, что его оставят в живых.

— Нет, — сказал капитан Блад, — вы сейчас сядете за стол и напишете приказ коменданту форта майору Оксману, чтобы он пропустил мои корабли в море.

Прочитав написанное и присыпав песочком, бывший губернатор сказал:

— Мои люди все на борту, и, хотя мне нужно было бы еще дней десять, я сегодня избавлю Ямайку от нашего присутствия. В ответ на эту любезность с моей стороны я рассчитываю на ваше благоразумное поведение.

Губернатор молчал, косясь на дуло пистолета в руках Уэсли.

— Ну же!

— Я вам обещаю.

— Что вы мне обещаете? Беспрепятственный выход из Карлайлской бухты?

— Да.

— И правильно делаете, потому что, если случится хотя бы один пушечный выстрел с берега по моим судам, я прикажу вернуться, и тогда мне даже трудно представить, сколько крови прольется на Ямайке.

В дверях капитан Блад обернулся и поклонился, обмахнув ботфорты краем своего легендарного плаща.

Разумеется, слух о пиратской армаде дошел и до Санта-Каталаны. Дон Мануэль сразу понял, против кого собирается выступить эта сила. Стало быть, старому Бладу стало известно, где находится его дочь. Ну что ж, тем лучше, — решил молодой человек, — не надо будет всю жизнь ждать мести, встреча в открытом бою все поставит на свои места.

Но рассчитывал дон Мануэль не только на свою отвагу, он немедленно направил письмо в метрополию с требованием подкреплений, а сам занялся ремонтом крепостных стен. Набрал две роты ополченцев из местных лавочников, и по выходным дням четверо капралов обучали их армейской премудрости. Были отремонтированы все мушкеты, которые удалось отыскать в арсеналах. Для хранения денег и ценностей были устроены новые тайники на тот случай, если город все же падет. Впрочем, дон Мануэль был уверен, что этого никогда не произойдет.

Элен почувствовала, что в атмосфере дворца что-то изменилось, хотя внешне все оставалось по-прежнему. Она обратилась с вопросами к Аранте, но та только пожимала плечами, ей было известно, что брат дни и ночи проводит на укреплениях и в арсеналах. Он с первого дня вступления в должность показал себя человеком серьезным, для которого в деле обороны вверенной ему крепости нет пустяков. Так что здесь ничего подозрительного вроде бы и не было. Оставалось лишь гадать. И еще: Сабина стала также назойлива, как и в первые дни. Может быть, дон Мануэль ждет побега? Но как тут бежать и куда? Элен лишь вздыхала, глядя через забранное металлической сеткой окно в апельсиновую рощу.

С каждым днем девушки становились ближе друг другу. Дон Мануэль об этом знал, это его раздражало, но поделать он тут ничего не мог — не запирать же и сестру! Аранта начала проявлять характер, и, чтобы не ссориться с ней, он предпочел смотреть на дружбу двух девушек сквозь пальцы и на вопрос сестры, почему он держит Элен здесь взаперти, отвечал:

— Я ее люблю и хочу на ней жениться.

Аранте трудно было возражать, тем более что в мечтах ей все время рисовалась идиллическая картина: Элен скоро изменит свое отношение к Мануэлю, и они обвенчаются в соборе напротив дворца. Дон Франсиско и сэр Блад благословляют их брак. И начинается замечательная жизнь в атмосфере всеобщей любви и тихого счастья.

Дон Франсиско изредка выходил к столу и при этом неизменно учтиво беседовал с заморской гостьей. Девушка ему явно нравилась, в ней за яркой красотой чувствовался сильный характер и добрая душа. К тому же он видел, что она привязалась к Аранте, которая так и не сумела подружиться ни с кем из местных молодых аристократок из-за своей детской простоты.

Мануэлю он заявил, что его поведение в отношении Элен за гранью любых моральных норм и испанских представлений о благородстве, и добавил, что в своем доме он не позволит совершиться насилию, по крайней мере до тех пор, пока он жив.

— Я люблю ее и хочу на ней жениться, — ответил тот.

Так или иначе Элен оказалась в ситуации, из которой не было выхода. Или Элен добровольно выходит замуж за дона Мануэля, или, если что-либо случится с доном Франсиско, это произойдет без ее согласия.

Лавиния около месяца провела на Тринидаде, и, несмотря на то что остров находился в стороне от магистральных морских путей, до нее тоже дошло известие о том, что сэр Блад вернулся к прежнему ремеслу. В первую минуту это ее не на шутку встревожило, понятно, что он первым делом сведет счеты с нею. И это было бы верно. Если бы капитан Блад точно знал, что Энтони находится на «Агасфере», он не задумываясь бросился бы на поиски этого корабля. Но дело в том, что он не был в этом уверен, и, когда ему пришлось выбирать между «Агасфером» и Санта-Каталаной, он выбрал последнюю.

Однажды вечером из Асперна — так назывался ближайший городишко — прибыл судебный пристав, некто мистер Майкельсон, пожилой человек с бритыми щеками и хитрыми глазками. Он просил позволения поговорить с мисс Биверсток.

Поколебавшись, Троглио доложил о нем. Этот джентльмен рассказал поразительные вещи. Оказывается, стараниями нового губернатора Ямайки мистера Фортескью (услышав его фамилию, Лавиния сначала рассмеялась) против мисс Лавинии Биверсток заведено уголовное дело, причем ей вменяется в вину чуть ли не государственная измена. Налет на Бриджфорд объявляется организованным ею путем сговора с испанским авантюристом доном Диего де Амонтильядо.

— Это бред! — заявила Лавиния.

Мистер Майкельсон согласился с этой оценкой, но сказал, что расследование идет полным ходом. А дело, затеянное государственным чиновником, не удастся замять.

— Тем более что губернатор, кажется, лично заинтересован в его исходе, — добавил судейский.

— Я хорошо знакома с губернатором Ямайки, я имею в виду сэра Блада. Он бы никогда не опустился до столь идиотских домыслов.

— Да, я тоже слышал, что сэр Блад порядочный человек.

— Хотя и мой злейший враг. А это ничтожество... — Она даже не нашла слов, чтобы определить свое отношение к личности мистера Фортескью.

Майкельсон дипломатично промолчал.

— Мне все понятно, — сказала Лавиния. — Он всегда ненавидел отца и меня. Он пролез в губернаторы, чтобы заграбастать мои богатства.

Майкельсон кивнул, показывая, что он тоже так считает.

— Но напрасно этот негодяй думает, что ему так просто удастся расправиться с Биверстоками, даже его более мудрый предшественник понимал сложность этой задачи.

— Правильно, миледи, даже в случае установления вашей вины отчуждение имущества примет формы многолетнего процесса. Да и то конфискованное пойдет в казну, а не в карман мистера Фортескью.

— Тем более что преступления нет. Чтобы я сговорилась с испанцами?! — Она в сердцах ударила веером по краю стола.

— Но тем не менее, — вкрадчиво продолжал мистер Майкельсон, — в канцелярии нашего прокурора есть бумаги, которые касаются вас.

— И?

— И завтра он захочет встретиться с вами.

— Я не поеду.

— Правильно, потому что там может быть ордер на ваш арест.

Лавиния поиграла дребезжащим сломанным веером и отбросила его.

— Разумнее всего нам немедленно отплыть, — осторожно вставил Троглио.

— Н-да, — кивнула Лавиния, — но у меня есть дела в городе.

Гость с берега расплылся в улыбке:

— Я, собственно, по этому делу и приехал.

— Ну-ну.

— Вам не следует появляться в городе.

— Но мне нужны наличные деньги, — сузив глаза по своему обыкновению и внимательно рассматривая толстяка, сказала Лавиния.

— Я помогу вам.

— Каким образом?

— Вы сейчас дадите мне вексель на сто тысяч, а я сегодня ночью доставлю вам шестьдесят тысяч на борт «Агасфера».

Это было откровенным вымогательством. Троглио промолчал, стараясь предугадать, какой будет реакция его вспыльчивой хозяйки. Вообще-то, наглецов она не любила, но на этот раз у нее не было выхода.

— Ваша услужливость, мистер Майкельсон, будет мне стоить недешево, — усмехнулась мисс Биверсток, и толстяк низко поклонился. — Но, насколько я могу судить, вы все рассчитали верно.

Майкельсон поклонился еще ниже.

— Троглио, принеси бумагу.

Гость тут же достал из кармана своего камзола сложенный вдвое лист.

— Зачем терять время?

— Вы ехали сюда, будучи уверенным, что я приму ваше предложение?

— Я ехал сюда, будучи уверен в том, что вы умный человек, мисс.

— А если у прокурора ничего нет и вы меня надули? — спросила Лавиния, беря в руки перо. — Или вы, допустим, взяв сейчас это обязательство, исчезнете и я не получу вообще никаких денег?

— Неужели вы думаете, что я посмел бы шутить с Лавинией Биверсток, — сказал он очень серьезным голосом, и красавице это понравилось.

Майкельсон не обманул, и, приняв на борт сундук с деньгами, «Агасфер» вышел в море.

Капитан Фокс и Троглио зашли к своей хозяйке, чтобы узнать, куда держать путь.

— На Санта-Каталану.

— Что?! — воскликнул Троглио.

— Может, прямо к черту в ад? — спросил капитан.

— Судя по всему, мы можем выиграть, только находясь у самого жерла вулкана. Но никто ведь не заставляет нас прыгать туда.

Глава девятнадцатая

Осада

Через две недели плавания, прошедшего без происшествий, флотилия из четырех кораблей и пяти вспомогательных судов появилась у берегов Санта-Каталаны. Береговая охрана испанцев состояла из двух галеонов и нескольких судов помельче. Дон Мануэль не решился встретить неприятеля в открытом море. Он приказал снять пушки с обоих галеонов и укрепить ими батареи внешнего форта, а сами суда затопить у входа в бухту.

Завидев лес торчащих из воды мачт, сэр Блад помрачнел, втайне он надеялся на неопытность своего юного противника — теперь с этими надеждами приходилось прощаться. Судя по всему, с моря город неприступен.

По своей форме остров напоминал тень, отбрасываемую графином. Причем испанская крепость находилась в том месте, где должна быть пробка, и, чтобы ее атаковать, надо было преодолеть непроходимый лес на перешейке. Мрачно покуривая, капитан Блад приказал готовиться к высадке. С большим трудом им удалось найти подходящую бухту.

Высадку приходилось производить с соблюдением всех мер предосторожности. Испанцы, хорошо знающие эти места, вполне могли встретить их огнем. Один из шлюпов сел на камни. Тем не менее к концу дня на берегу благополучно оказалось больше тысячи человек и около шестидесяти пушек. По расчетам капитана Блада, в крепости тоже насчитывалось не меньше тысячи человек плюс команды затопленных галеонов.

Ночь была тревожной. Лагерь пришлось оцепить полусотней костров, до полутора сотен человек непрерывно бодрствовали с мушкетами и пистолетами наизготовку. Но испанцы ночью не пытались что-либо предпринять. Сражение в ночных джунглях, видимо, не относилось к числу любимых ими развлечений.

В течение следующего дня армия сэра Блада продиралась сквозь заросли и к вечеру вышла под стены города на достаточно ровный и голый участок «горлышка».

Стены крепости были сложены из местного чрезвычайно прочного камня. Стоило первым корсарским треуголкам показаться из сельвы, как высокий каменный борт окутался клубами порохового дыма, а через секунду прилетела волна грохота. В этом залпе не было никакого смысла — ядра не преодолели и половины расстояния.

— Они приказывают нам лечь в дрейф, Питер, — сказал Хантер.

— Придется повиноваться, — ответил капитан.

Целый день ушел на постройку полевых укреплений.

— Да, крепкий орешек, — говорили одни.

— Не беда, капитан что-нибудь придумает, — отвечали другие.

И они были правы — в том смысле, что надо было что-то придумывать. В лоб, с фронта, эту твердыню не взять. Для настоящей осады не было ни времени, ни средств. Артиллерия была установлена скорее для страха, чем для поддержки штурма; после того как они дали два залпа, капитан Блад приказал прекратить стрельбу. Столь ничтожны были достигнутые их огнем результаты.

Все, что понимал капитан Блад и его офицеры, прекрасно видел и дон Мануэль со своими подчиненными. Обнаружив, что пираты не так страшны, как им рисовалось, они воспрянули духом. Бодрость и уверенность в себе у них быстро стали переходить в самоуверенность. Этому очень способствовала артиллерийская дуэль с батареями внешнего форта, в которую ввязался Реомюр на своем корабле.

Когда «Бретань» подошла к крепости и по ней были выпущены несколько ядер, француз немедленно вступил в бой. Известно, что пиратские канониры превосходят всех на голову, а испанских — так и на две. Они засыпали форт лавиной огня, отчего каменным укреплениям хуже не стало, а в ответ получили всего несколько ядер, зато деревянный корабль приобрел значительные повреждения, и пришлось ретироваться.

Когда Реомюр доложил об этом сэру Бладу, тот выслушал его и сказал, обращаясь не только к проштрафившемуся, но и ко всем остальным офицерам:

— Если нечто подобное повторится — расстреляю.

Затем Реомюр получил приказ оставить корабль и возглавить своего рода штрафную роту в передней линии.

Так вот, благодаря этой артиллерийской победе, испанцы пришли к выводу, что хваленые корсары вполне могут быть биты. Россказни об их неодолимости являются именно россказнями. Плюс к этому в крепости нашли убежище самые разные островитяне, в том числе и те, у кого остались плантации, усадьбы и мастерские. Они приходили в ярость при одной мысли, что там теперь хозяйничают «грязные английские свиньи». Все они стали искать пути для спасения имущества. Силы пиратов невелики, доблесть отнюдь не легендарна — отчего же не ударить по ним, пока они не все сожрали и разграбили.

Дон Мануэль сопротивлялся сколько мог. Не будучи опытным военным, он обладал природным чутьем, которое подсказывало ему, что, для того чтобы выстоять, надо запастись терпением. Он попытался убедить в этом своих подчиненных. Он говорил, что им на помощь наверняка идет уже эскадра из метрополии, что с нею вместе они окружат шайку бандитов и уничтожат их без труда, нужно только тянуть время. Но постепенно давление взяло верх. У него не было еще такого авторитета среди гарнизонных вояк, как у капитана Блада среди корсаров.

И вот однажды рано утром за стенами Санта-Каталаны загремели трубы и барабаны, а затем со скрипом и грохотом распахнулись ворота, и из них вышли три сотни испанцев. Они начали строиться в густом тумане между стенами и позициями корсаров.

Реомюр, сосланный в передовую линию, отреагировал мгновенно. Здесь его резкость и порывистость были как нельзя более кстати.

— Мушкетеры! — заорал он, вытаскивая шпагу. — За мной!

И еще не успевшие прийти в себя, но уже пришедшие в ярость корсары ринулись в атаку, в туман и там врубились в нестройные ряды испанцев.

В тропиках быстро темнеет и еще быстрей рассветает. Через полчаса от предутреннего тумана не осталось и следа, зато были отчетливо видны следы схватки: почти полсотни заколотых и застреленных кирасиров. Если бы у француза было побольше людей, он сумел бы на плечах отступающих ворваться в город. Но он только постучал эфесом своей шпаги в обшитые железом ворота и крикнул, что скоро он со всеми испанцами сделает то же самое.

Потом он приказал своим людям отходить.

Представ перед капитаном Бладом, он покорно снял шляпу и сказал, что готов понести наказание за то, что вступил в бой без приказа.

— Ну что ж, — сказал капитан Блад — но в его голосе не было особенной радости, — победителей действительно не судят.

— Вы опять недовольны, командир?! — вскричал Реомюр. Остальные офицеры тоже в недоумении переглянулись: в чем дело?

— Мне что, нужно было отступить?!

— Теперь испанцев ни за что не удастся выманить из крепости, — сказал капитан Блад, — тебе, конечно нужно было бы отступить. И это моя вина, что я не посвятил тебя в детали моего плана. Просто я не думал, что они так рано обнаглеют.

— Каков будет следующий план? — спросил Хантер.

— Я уже начал придумывать.

Сэр Блад был прав, неудачная вылазка охладила пыл горожан. Теперь дон Мануэль был избавлен от необходимости объяснять кому бы то ни было, почему не стоит соваться за крепостные стены. Все согласились с мыслью, что самое умное — сидеть и спокойно ждать подкрепления. Алькальд был рад, что заплатил за этот опыт недорого. Могло быть хуже.

После того как к Энтони вернулась память, он содержался в колодках. Их придумали арабы для своих невольников. От обычных кандалов они отличались почти артистическим изяществом и при этом были невероятно прочны. Если человек не двигался, он не испытывал особых неудобств. Троглио предложил сковать пленнику и руки тоже, но Лавиния рассудила, что это будет уже лишнее. Как может сбежать человек, находящийся в запертой каюте корабля, плывущего в открытом море, когда на ногах у него эти замечательные деревяшки?

После злополучного любовного свидания в подвале бриджфордского дома страсть Лавинии к молодому Бладу, как и следовало ожидать, превратилась в лютую ненависть. Его заковали, его морили голодом или кормили пересоленной пищей, а пить давали морскую воду. Лавиния с трудом удерживалась от того, чтобы не повесить его на рее или не бросить акулам. Но, видимо, она ощущала некую его ценность. Ей пока было трудно решить, каким образом можно его использовать. Одно, пожалуй, можно было сказать точно — она не хотела отдавать Энтони ни Элен, ни смерти.

Постепенно у нее стало формироваться и еще одно соображение, продиктованное второй, более рациональной стороной ее натуры. На это ее навел визит Майкельсона. Она вполне допускала, что, может быть, во всех английских колониальных банках наложен арест на ее счета. Несомненно, эта скотина Фортескью не мог об этом не позаботиться. Таким образом, нельзя было игнорировать тот факт, что Энтони Блад является для нее весьма ценным пленником. Взвесив все и прислушавшись к своим настроениям, Лавиния решила вернуть с помощью Энтони хотя бы часть тех денег, которые были за него же уплачены в свое время дону Диего. Деньги, ушедшие к дяде, нужно попробовать вернуть через племянника.

Узнав, что пиратская эскадра направилась к Санта-Каталане, Лавиния сразу сообразила, где находится Элен. Кроме того, зная характер своей бывшей рабыни, она понимала, что дону Мануэлю будет с ней непросто. То, что он сумел выкрасть Элен, говорило о его хитрости и решительности, но, как показывал личный опыт Лавинии, для успеха в любовных делах этого мало. Дон Мануэль не может не ухватиться за возможность завладеть Энтони. Голова брата против неприступности сестры — хорошая цена.

Через неделю после начала осады «Агасфер», которому сопутствовали ветра, уже дрейфовал у северной оконечности Санта-Каталаны. С его борта была слышна канонада у стен крепости. Капитан Фокс был настороже, готовый при виде любого приближающегося паруса отойти от острова подальше.

Когда стемнело, с борта спустили шлюпку. В нее вместе с шестью гребцами спустился Троглио, ему было поручено деликатное дело. Не только, кстати, деликатное, но и опасное. Трудно проникнуть в город, находящийся в осаде. Но генуэзец верил, что нет в мире таких ворот, которые нельзя было бы открыть золотым ключиком.

Не бездействовал в это время и дон Диего. Рана его зажила, и он уже начал привыкать к своей черной повязке, считая даже, что у него на лице она находится на своем месте, придавая ему дополнительную мрачность и свирепость.