В ту же секунду раздался писк "уоки-токи", полковник, сохранивший, к чести своей, самообладание, и оставшийся на ногах, нажал тангент приема и вся палатка услышала накладывающиеся друг на друга голоса наблюдателей, выкрикивавших примерно одно и то же: "Взрыв неизвестного устройства в расположении поста. Жертв нет". Очкарик продолжал стоять, как стоял, а вечная его сутулость куда-то подевалась.
      По дороге к указанному очкариком месту, где тот сховал всю ставшую ненужной на суше подводную амуницию, начитанный Руслан тихонько спросил у него:
      - "Откуда ты, прелестное дитя?"
      - Спецкурс "Тритон". - Коротко ответило "дитя".
      - А... - Протянул Руслан, и слабо разбираясь в зоологии, подвел резюме. - Рептилия, значит.
      "Рептилией" и остался, хотя амфибийные операции так проводить и не стали - больше никто соответствующей подготовки не имел. Редкая профессия.
      А вот навыки работы с взрывчаткой, приобретенные Рептилией где-то во глубине сибирских руд, пришлись весьма ко двору.
      И стал сержант Рептилия вторым "замком" поручика Драшнева, командиром подгруппы подрывников. А по совместительству - инструктором роты по диверсионной подготовке.
      Несмотря на молодость, командовал он довольно резво, даже, пожалуй, чересчур жестковато. Порой казалось, что к чучмекам, как он сразу окрестил своих подчиненных-новобранцев, Рептилия испытывает чувства сродни ненависти. И, быть может, в чем-то это соответствовало действительности. Не мог он понять, как те могут столь пренебрежительно относиться к такому требующему глубочайшего уважения предмету, как взрывное устройство. Человеку по натуре мягкому, пару раз приходилось ему устраивать показательные расправы, когда нерадивый чучмек обливался потом, ожидая, когда рванет у него в руках неизвестная штуковина, наскоро смастряченная инструктором и об устройстве которой чучмек тот не имел ни малейшего понятия. Штуковины эти в результате не взрывались, но седых волос "держателям" добавляли. Приходилось и орать, чего Рептилия вообще терпеть не мог. Вот только по морде никого не бил, хотя имел полное право. Может, и зря не бил. Но - не бил.
      Странно было, что такой человек оказался на войне. Странно было, что вписался Рептил в группу сразу и прочно. Несмотря на все шутки, которые отпускались по поводу его внешности и возраста, а также быстрого захмеления в тех редких случаях, когда он прикладывался к сливовице - а он и не обижался, поскольку сам был записным юмористом - Рептилию по-своему любили. Об уважении говорить даже не стоит - поскольку в спецназе человек, которого не уважают, не продержится и дня. Загнобят. Ну, а первый же боевой выход Рептила окончательно расставил все по своим местам. Сам нормально работает, чучмеки его явно подтянулись - прижился.
      В общем, основной его работой стало обучение необученных. Ну, и как у всех, тыловое хулиганство. Кроме того, выходил он иногда и на снайперов вместе с Русланом, вторым номером, поскольку стрелять любил, хотя и делал это не в пример хуже своего напарника-аса.
      И, значит, Гестапо. Тот самый "некабельный" немец, с которым из спецов общался только Рептил. Хотя многие местные, на удивление, знали немецкий довольно прилично. Заран вот не знал, а рядовые - так половина будьте-нате.
      Самая, наверное, странная фигура из всех, о ком идет речь. Даже с Рептилом, который по-немецки говорил практически свободно, он ограничивался лишь короткими фразами по делу. Никто так и не узнал, в каком городе Хайнц родился, сколько ему лет, чем он жил до этой войны. Никто ничего. Единственное, что о нем стало известно сразу и что впоследствии подтвердилось неоднократно - то, что подрывник он классный. Это оказалось тем более удобно, поскольку Рептил мог с закрытыми глазами работать с любым устройством, порожденным Варшавским договором, а про западные образцы в основном лишь читал. Хайнц же - наоборот. А здесь попадались штучки и оттуда, и отсюда. Очень удобное взаимодополнение получилось у сержанта Рептилии с капралом Гестапо.
      Нет, вот еще что. Все как-то сразу просекли, что есть у него одна черта, которую понимающие люди ценят больше других, поскольку встречается она в природе довольно-таки нечасто. В его присутствии, неважно: в рейде, на учебе, или просто у костра - в его присутствии остальные ощущали себя как... как в танке. Да, как в танке с закаленной толстенной броней. Надежно. Вроде и не делает ничего такого особенного, просто сидит или идет рядом - а все равно надежно. Кто встречал таких людей - тот поймет, ну, а кому не повезло - тому и не втолкуешь внятно. Так вот.
      Может, этим и объяснялась та самая непонятная любовь окружающих - от рядовых до командира роты - к Гестапо? Ведь молчал, молчал ведь, зараза а поди ж ты... Рептил - так тот вообще с некоторого момента стал его тенью - хотя, может и наоборот. У них какие-то свои, отдельные отношения образовались, что окружающие, конечно, заметили, но понять не могли. Не факт, впрочем, что сами подрывники их просекали. Во всяком случае, не говорили о том ни разу. Впрочем, о разговорчивости Хайнца уже упоминалось.
      Почему именно "Гестапо" - особая история. Сперва его звали просто "Хайнцем" - имя короткое, звучное, удобное. Красивое имя, да? Не будешь же немчуру "Медведем" величать - не соответствует как-то, хотя внешность подходящая. Так и звали - по имени.
      А во время второго, кажется, рейда, приволокли как-то парни Руслана офицера, практически целого и совсем живого. Зби, в том захвате, тоже, вроде, поучаствтвал. Да, точно, поучаствовал. Вышло так, что рейд этот был не только хулиганским, но и разведывательные задачи перед группой стояли, а потому "язык" пришелся как нельзя кстати. Но офицер попался молодой, борзый и отважный. Хуже нет таких допрашивать.
      Ну, Зби плакать по этому поводу не стал, спросил только, кто ему поможет разговорить "клиента". Рептил, по привычке, автоматически перевел для Хайнца. И тот неожиданно, как всегда, ни слова не говоря, поднялся, вытащил из ранца какую-то веревочку и пошел вглубь леса, глядя под ноги, изредка нагибаясь за приглянувшейся ему веткой. Зби с командиром направились вслед, волоча офицерика. Больше не вызвался никто.
      Не было их минут двадцать. Вернулись втроем. Командир по установленным правилам отозвал Руслана, своего первого "замка", в сторону и кратко изложил ему все, что рассказал офицер - на случай своей гибели. А рассказал, тот, как выяснилось, много. Все рассказал. Пока они там обсуждали, Хайнц вернулся на свое место, а Збигнев долго смотрел на него каким-то очень странным взглядом, после чего промолвил со свойственной ему лаконичностью: "Гестапо". Еще один говорун, да.
      Хайнц, кстати, потом неделю после того рейда ходил, как в воду опущеный. И все вокруг гадали - с чего бы это. А он не кололся. Как всегда.
      3.
      - Хайнц, Donnerwetter твою мать, какого ж хрена... Ну какого же хрена ты полез к этой цистерне...
      Рептилия бежал рядом с импровизированными носилками, которые несли четверо его диверсантов, и тихо ругался, держа правую ладонь на коротко стриженых волосах Хайнца. Автомат, болтавшийся на ремне, молотил по левому бедру, временами ударяясь с едва слышным звоном о рукоять "Вальтера".
      - Какого ж ляда ты работал эту херову емкость, не проверив, а? Какой мудак учил тебя минировать пустые цистерны, а? - Рептил глядел в лицо Гестапо, покрытое проступившей через камуфляжный грим и копоть испариной, стараясь не смотреть на кровавый ливер в развороченном животе, прикрытом тонким медицинским полиэтиленом.
      Хайнц открыл затуманенные болью глаза и едва слышно промолвил:
      - Zu wenige Zeit hatte... Entschuldig, mein Freund... Слишком мало было времени. Извини, дружище.
      - Да, да, мало времени, я знаю, Хайнц. - Бормотал Рептил, не задумываясь о том, что понять его Гестапо не мог. - Мало времени... Шеф, время!
      Тихий окрик Рептила, уже доставшего из кармана последнюю тубу, отозвался повелительным жестом ладони командира, двигавшего чуть впереди, и группа прекратила бег. Бережно опустив носилки с Хайнцем на землю, четверо "санитаров" обессиленно привалились к деревьям. Они бежали уже два часа, а весу в немце было поболе центнера. Плюс свое оружие. На предложение сменить, поступившее от "огневиков", парни ответили категорическим отказом.
      Рептилия тем временем вколол последний оставшийся у него туб промедола в оголенную левую руку Хайнца и замер, снова вглядываясь в его лицо. Группа расположилась кругом, присев у редких деревьев, выставив во все стороны стволы автоматов. В центре остался лежащий поверх плащ-палатки на таявшем снегу Хайнц, Рептил, сидящий на корточках возле и подошедшие Шеф с Русланом. Минуту стояли молча, вместе с Рептилом глядя на Гестапо.
      Збигнев, побежавший после короткой передышки в обратном направлении, туда, откуда они только что пришли, задержался на секунду возле товарищей, молчаливым вопросом взглянув на командира. Тот мрачно пожал плечами, и Збигнев скрылся в редколесье.
      - Что там у вас случилось, сержант? - Коротко спросил Шеф.
      - Вон что случилось. - Неконкретно ответил Рептил, кивнув на снова впавшего в забытье Хайнца. Затем опомнился, перевел дух и начал излагать рассказанное ему двумя рядовыми, что приволокли Гестапыча к точке сбора. Сам-то он работал на том же объекте, только с другой стороны, на складе вооружений.
      Выходило, по всему, так. Хайнц вместе с этой парой проник внутрь охраняемого периметра и, краем глаза контролируя работу своих менее опытных коллег, занялся резервуарами с топливом, обкладывая их тротилом по всем правилам, маскируя и заряжая химическими взрывателями. Времени было в обрез, поскольку ампулы были раздавлены на детонаторах одновременно - чтобы все "подарки" проснулись разом. Когда все было сделано и они приступили к отходу, Гестапо вдруг заметил еще одну емкость, которую не "оформили". Будучи мужиком дотошным - немец все-таки - он прикинул время, оставшееся до взрыва и, в общем, справедливо решил, что вполне успевает закончить работу. Дал понять своим, что догонит и вернулся.
      Он бы действительно успел, если бы... Если бы та цистерна была полной. Но на беду, горючки в ней плескалось на самом донышке, а остальной объем занимали пары бензина и воздух. Воздушно-топливная смесь. Надо сказать, что взрыв полной цистерны и цистерны пустой - это две большие разницы. В первом случае взрывается только то, на что рассчитывал подрывник - то бишь, тротиловая шашка, причем практически без осколков. Содержимое же бака, бензин, соляр или масло, пусть страшно и шумно, но горит. А вот во втором... Во втором варианте вся цистерна превращается в огромное взрывное устройство, а из толстых стенок резервуара образуется множество смертоносных осколков. И лучше будет, если ты окажешься подальше от этого фейерверка.
      Забыл Хайнц второпях стукнуть по емкости, чтобы по гулу определить заполнение. Или демаскироваться не захотел - кто теперь скажет. В общем, он почти добежал до укрытия. Почти добежал. И, как делал это всегда, обернулся, дабы поглядеть на результат работы. Излетный осколок разворотил ему живот.
      - Что теперь? - Спросил командир, не глядя на заместителей, когда Рептил закончил.
      Никто не ответил. Как будто он сам не знает - "что теперь"! Двести километров пути Хайнц не выдержит. С таким ранением - не выдержит. Промедол закончится через двое суток - это если вколоть ему весь имеющийся. А ведь в группе еще четырнадцать человек и в пути всякое может случиться. Без промедола Хайнц будет кричать, потому что в живот - это очень больно. Даже если не будет - скорость движения группы замедлится. Четырнадцать человек. И один тяжелораненый.
      Рептилия пытался поймать взглядом глаза Зарана. Они лучше других знали, "что теперь", потому как подготовку получили фундаментальную, в кабинетах, где лекции читали умные полковники, защищавшие в свое время секретные диссертации по тактике спецопераций. Но ведь полковники те не были знакомы с Хайнцем. И в учебных рейдах по рязанским и сибирским лесам, отрабатывая такую вот учебную ситуацию, и инструкторы, и курсанты знали, что "нетранспортабельный боец, сдерживающий продвижение группы" после применения к нему канонического способа решения проблемы - назавтра снова окажется в той же аудитории, снова будет внимательно записывать лекции, или прыгать с парашютом, или срываться в самоход по бабам...
      - Понесли? - Полувопросительно-полуутвердительно произнес Рептил и глаза их, наконец, встретились. Мгновение Заран смотрел на сержанта, потом тряхнул головой:
      - Понесли.
      Развернулся в ту сторону, куда усвистел Зби, приложив ладони ко рту, собираясь ухнуть, но не пришлось. Збигнев показался из-за деревьев на секунду раньше. Быстро шел, почти бежал. Подойдя к поручику, снова мельком глянул на Гестапо, сказал:
      - Стволов пятьдесят. В километре. Идут осторожно. По нас.
      Заран скрипнул зубами, оглянулся неожиданно беспомощно. Рептилия сидел, не поднимая головы, держа руку на ежике волос Гестапо, слегка перебирая тонкими пальцами. Через полминуты, когда поручик открыл было рот, чтобы сказать то, что поняли, наконец, все, сержант чужим, севшим голосом почти прошептал:
      - Я догоню.
      Не издав более ни звука, вся группа, уже стоявшая на ногах, быстро пошла в прежнем направлении.
      Рептил догнал их минут через десять, молча взял у шедшего последним рядового свой изрядно полегчавший после мероприятия рюкзак и вопреки правилам пошел замыкающим.
      На него никто не обернулся. А чего глядеть-то?
      Эпилог
      К своим они вышли почти через три недели. Еще через два дня Рептилия ушел с этой войны. Не из-за истории с Хайнцем, нет - за те восемнадцать дней многое еще случилось.
      Но в последний вечер, сидя вместе с Зараном, Русланом, Збигневым и еще шестью дошедшими бойцами, которых ему почему-то больше не хотелось называть "чучмеками", сидя за деревянным, отполированным тысячами локтей столом, Рептил глядел в стакан, наполненный вместо осточертевшей сливовицы прозрачной как слеза шведской водкой и слушал тихий голос Хайнца, словно в день возвращения из рейда, где тот обрел кличку "Гестапо" - тихий голос Хайнца, не подозревавшего тогда о его присутствии.
      Uber allen Gipfeln ist Ruh;
      In allen Wipfeln spurest du
      kaum einen Hauch;
      Die Voglein schweigen im Walde...
      Warte nur: balde
      ruhest du auch. - "Подожди: скоро ты тоже отдохнешь".
      Вранье это, что лучшие солдаты уходят последними. Вранье.