- А ты покури, - мудрил журналист.
      - Тьфу ты, дьявол (492)!..
      - С планом! - подмигнул журналист.
      - С каким еще таким "планом" (493)?
      - Я воровал под планом и бэз пла-ана, - чисто спел журналист (494). Затем, понизив голос, сообщил кратко: - Наркотик. Анаша.
      - Поздравляю. Ты, значит, уже и наркоман вдобавок, - сказал Иван Иваныч.
      - Ты что? Уж чем не грешен, тем не грешен (495). Видишь - почти целая пачка. Одну там, две скурил для интересу. А вообще-то ни-че-го, кайф ловится, - смеялся искуситель.
      Иван Иваныч молчал.
      - Бери, бери скорей, пока я добрый. И - благодари: "Я благодарю тебя изо всех сил" (496). И заметь, что я с тебя ни копейки не взял. В Москве за это, знаешь, какую капусту дерут? (497)
      - Капусту?
      - О, святая простота! Деньги! Башли, бабки, шалыжки, пиастры, юани, тугрики (498). Так что - скорей благодари меня изо всех сил и падай на колени (499). Да смотри - никому ни-ни! Опасное дело. Могут срок впаять (500).
      - Кончай трепаться, - сказал Иван Иваныч.
      - И сам не увлекайся, - Попугасов опять застрожился (501). - Это, да будет тебе известно, мой мальчик, очень, очень заразная вещь.
      - Черт-те что! - пожал плечами Иван Иваныч.
      - А ну не дымите тут, бичи проклятые! - вдруг злобно завопила на них неизвестно откуда взявшаяся баба в сером халате.
      - Мы не курим, протри очки, - защищался, отступая, журналист (502).
      - То я тебя не знаю, бичару! - Баба махала у него под носом грязной тряпкой (503).
      - Черт-те что, - повторил Иван Иваныч. Но папиросы почему-то взял (504). Попрощался с журналистом и, вяло шаркая подошвами (505), отправился домой.
      А дома - о, Господи (506)! - опять эта серая штукатурка с паутиной в углах (507), тусклые окошки, немытый пол (508), засохшая посуда (509), капает вода из-под крана (510), отрывной календарь за прошлый год (511)...
      Лег, вернее, не лег, а ринулся, рванулся, нырнул в постель. Забился, закрылся с головой (512). Вот и рванулся, нырнул в постель. Ну а что в постели - та же зеленая муть, масса, субстанция. Где творческий метод? Где творчество? Нету никакого метода, нету никакого творчества (513).
      Заплакал (514). И плакал, и плакал, и плакал. Жалобно скуля, всхлипывая. Вспомнил маму (515). Как ходили к реке Е. ранним летним утром полоскать половики (516), и пыль холодила босые ноги (517), и горланили петухи. Где та река Е.? Где босые ноги? Где петухи? Где детство (518)? Нету, нету ничего (519)! Шелковое вечное старое платье ее вспомнил (520), пудру к Восьмому марта (521) и заколку-гребень в седых волосах (522). И вдруг резануло невыносимо. Комья мерзлые о крышку гроба стучат, и пар вырывается изо рта, и больно, и пенье медных невыносимое, и лица сочувствующие невыносимые (523). Все, все кругом постылое, мертвое, невыносимое (524)!
      Ну и закурил. Закурил, как говорил и показывал (525) журналист, - со свистом втягивая воздух, задерживая дыхание, чтобы не сразу выпускать из пьяных легких сладкий вкусный дым (526).
      И мигом все поплыло в глазах, и слезы высохли, и рот растянулся до ушей от ощущения невиданной радости (527), необъятной свободы (528), и руки истончились, полегчали, тело истончилось, полегчало (529), и вдруг - главный дар свободы: забулькала, расступилась проклятая зеленая муть, масса, субстанция (530), и неизвестный Голос (531) произнес:
      - Ниточки, ниточки-канатики, а вот разноцветные ниточки-канатики, а ну - разноцветные ниточки-канатики (532)...
      - Ах, оставьте! - счастливо и звонко (533) крикнул Иван Иваныч. - Какие там ниточки-канатики? Это - бред, пустяки (534)!
      - Ой, посмотрите! Ой, поглядите! - зазывал Голос. - Ниточки-канатики! Чудная картина (535)!
      И внезапно открылась Ивану Иванычу картина действительно чудная (536)!
      Прямо в поднебесье, на опасной высоте были туго натянуты эти самые разноцветные ниточки-канатики - на разной и опасной высоте, разных цветов и оттенков (537). И, вроде бы, внешне совсем не прочные, хрупкие (538), но какие же они не прочные, когда на них вполне свободно плясало громадное количество самых разнообразных личностей (539).
      Личности все эти были в основном вида холеного, вальяжного, большей частию с трубками, фильтрованными сигаретами (540). Кто в добротном габардиновом костюме, кто в замшевой куртке и джинсах, попадались и косовороточники в смазных сапогах, но все равно было видно - личности. С седыми шевелюрами и без оных, толстенькие и тощенькие, красивые и безобразные - все они показались Ивану Иванычу до боли в глазах знакомыми (541), а только он почему-то не мог их назвать поименно (542). Они держались уверенно, помогая себе балансировать в пространстве зарубежными и отечественного производства авторучками и пишущими машинками (543). Некоторые плясали грациозно (544), другие неуклюже, пока еще поглядывая вниз. А внизу, насколько глаз охватит, - бесконечная, безобразно расползшаяся грязная лужа гнусного серого цвета (545).
      - Это что? - испуганно спросил Иван Иваныч.
      - Дерьмо (546), - весело ответил Голос.
      - Господи! - сказал Иван Иваныч (547).
      - Ну так что? - ласково спросил Голос. - Хочешь у меня на ниточках-канатиках плясать на разноопасной высоте (548)?
      - А зачем? - спросил Иван Иваныч (549).
      - Как зачем? - удивился Голос. - Будешь всю жизнь плясать на желтых, красных, синих, белых ниточках-канатиках. Плясать, кланяться, улыбаться, варьировать (550) и плясать, плясать, плясать!..
      - Но зачем (551)?
      - А вот уж не знаю, - неуверенно сказал Голос. - Там... Там, наверное, хорошо, - вслух размышлял он (552).
      - Ну и плясать, плясать, плясать, а потом что?
      - А потом - что потом (553)? Выпляшешь на одной ниточке положенный по уму срок, выше поднимешься (554), предварительно отдохнув на площадочке. Видишь площадочку?
      Иван Иваныч пригляделся. Разглядел и площадочку. Маленькая такая площадочка, где нитки крепятся (555).
      - Тут, конечно, тоже немного подплясывать надо. Но заметь - здесь посвободнее, зона отдыха, так сказать (556)...
      Действительно, и там кое-кто находился. Шевелили ногами с громадным выражением собственного достоинства (557).
      - Ну, а дальше, дальше?
      - А дальше - все выше, и выше, и выше (558).
      - Так, а цель-то какая, цель, где она?
      - Ха! Чем выше, тем она толще, устойчивей, эта ниточка-канатик. Там, к верхотуре ближе, и плясать-то одно удовольствие (559)! Тротуар!
      И ведь опять, действительно, - ближе к верхотуре, там уж, действительно, оказывались скорее, собственно, канатики, чем ниточки. Там люди разгуливали степенно (560), группками (561) и лишь изредка вздрыгивали ножками, сохраняя равновесие (562). Высота все-таки!
      - Нет, но - цель, цель! Конечный итог. Должна же какая-то быть во всем этом цель, итог (563)?
      - Итог? Вот он - СИЯЮЩАЯ ВЫСШАЯ СФЕРА!
      И Голос указал (564) на СИЯЮЩУЮ ВЫСШУЮ СФЕРУ. Была она, эта сфера, конечно, тоже в виде каната, но такого широкого да такого удобного, что люди там просто уж даже и не плясали, и не ходили, а натурально блаженствовали (565). Лица их хранили суровую печать мудрости, достоинства и благородства (566), а пиджаки были все сплошь разукрашены значками и отличиями (567). Правда, головы у них сильно тряслись и глаза потухли (568) - не то что у нижних плясунов. У тех зрачки сияли нестерпимым волчьим светом (569).
      - Ну, хочешь принять участие в аттракционе? - искушал (570) Голос.
      - Оно, конечно, и охота, - рассудительно сказал Иван Иваныч. - А вот что, если сорвешься? Тогда что (571)?
      - А тогда - туда! - радостно ухмыльнулся Голос.
      - Куда туда?
      - В дерьмо (572), - сочувственно (573) сказал Голос.
      - Ну, нет, нет! Я не хочу! - решительно отказался Иван Иваныч (574).
      - Эх ты, дурачок! Смотри, значки-то какие! Ни у кого в мире нет таких красивых значков (575)! Да как уютно там, покойно (576)! - пел Голос.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.