— Вы телевизор выключили? — спросил я, уже запирая дверь квартиры и внезапно вспомнив их любовь к различным детским программам.

Дожидаясь ответа, я положил ключи в карман, и в тот же миг в квартире будто что-то взорвалось, а следом продолжительно загрохотало. Если верить телевизионным репортажам, именно с таким шумом легендарная «Альфа», или там «Бета» (кто из простых смертных на самом деле знает, как они себя называют?), штурмует укрепившегося противника, не считаясь ни с его потерями, ни с сохранностью его последнего убежища. Значит, любительницы острых ощущений все же что-то натворили, не зря же они так рвались из дома. Только что? Активировали часовой механизм невесть откуда появившейся бомбы или пообещали таким же небезопасным одноклассникам Школы устроить в наше отсутствие вечеринку. Если это была бомба, то уже поздно что-либо предпринимать, а вот пару десятков беснующихся в моей квартире школьников можно попытаться утихомирить, если они с помощью своей магии не превратят меня в лягушку. Хотя современные дети, воспитанные на иностранных мультиках, могут сделать из меня такое, что для поиска названия получившемуся созданию придется неделю не отрываться от телевизора.

Я судорожно рванул ключи из кармана, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери. Грохот прекратился, но что-то там определенно происходило. Не попадая ключом в скважину, я обернулся на близняшек, которые испуганно переводили взгляд с меня на дверь, словно стараясь увидеть, что там за ней. А может, и на самом деле видели. Борясь с упрямым замком, я снова посмотрел на девчонок и почти поверил, что они тут ни при чем. К тому же если они так спешили убраться из дома, то почему так долго одевались. Были уверены, что у них есть время, пока сработает часовой (или какой там они придумали?) механизм?

Ключ повернулся, дверь неожиданно открылась, и я, еще секунду назад готовый красиво ринуться вперед через беснующееся пламя возможного пожара, нелепо ввалился внутрь прихожей. Все произошло точно по Чехову: висящее ружье выстрелило. То есть поваленные лыжи, о которые я споткнулся, не позволили мне сделать необходимые шаги, и я лишь заметил, как стремительно приближается к моему лицу пестрая соломенная циновка, устилающая коридор. По многочисленным песчинкам, попавшим мне в рот, выяснилось, что девочки халатно относятся к выполнению своих обязанностей. «Тебе в рот вода попадает?» — вспомнил я диалог двух обезьян из анекдота, отчаянно плюясь и в этот раз нисколько не заботясь о своем имидже, который по идее должен был внушать девочкам уважение к своему куратору. Изучив всю невычищенную из коврика грязь, я громко произнес: «Кол с минусом».

Судя по услышанному на лестничной площадке грохоту, я тогда был на волосок от гибели под тяжестью двери, которая могла не выдержать ударной волны. Но, как ни странно, внутри никаких следов разрушения пока не обнаруживалось, и это радовало, а то, что я остался жив, было вообще прекрасно. Однако страшная рожа огромного волосатого черта, неожиданно появившаяся перед моим лицом, привнесла большие сомнения в правильности моего предыдущего вывода. Это я уж потом понял, что нахожусь все-таки дома, а не на ПМЖ в аду, и черт на самом деле ростом с мартышку и даже какой-то щуплый. Тогда же я замер, уставившись в глубину маленьких черных глаз, которые уже обещали мне все муки ада от бесконечных очередей за пивом до бездонных смоляных ванн, нагретых до неприемлемой обычным человеком температуры. Длинные, красиво подкрученные ресницы, совсем как у моделей разнообразных «максфакторов», покачивались, видимо гипнотизируя меня. Поросячье, прямо по Гоголю, рыльце мелко подрагивало, принюхиваясь к очередному грешнику. Мохнатый лоб украшали небольшие бугорки рожек. «Молодой черт, не прорезались еще», — вспомнилось из далекой череды летних каникул, проведенных у бабушки в деревне, где мне доводилось видеть всяческую копытную живность. На остром мохнатом подбородке, но без следов козлиной бороды была наклеена полоска пластыря с логотипом Брынцалова, что окончательно ввергло меня в стойкий ступор.

Мне казалось, что я пролежу, скованный пристальным взглядом, целую вечность, но мысль о девочках, оставшихся на лестничной площадке, вывела меня из оцепенения. Они же ничего не знают о возникшей опасности, я хоть пожил (совсем немного), но им-то в преисподнюю однозначно рано. Я судорожно сглотнул (черт настороженно напрягся), зажмурил глаза, глубоко вздохнул, грозно во всю мощь зарычал на непрошеного гостя и тут же услышал, как кто-то закричал пронзительно высоким голосом. «Девочки! — полоснуло по сердцу. — Он добрался до них».

Оборвав рык, я вскочил на ноги. К моему мимолетному удивлению, высокий крик тоже прекратился. Взглянув на близняшек, беспокойно наблюдающих за мной из-за входной двери, я вдруг понял, что источником этого леденящего душу вопля был я сам. Девочки же, скорее всего, никого не видели, кроме меня, и не могли понять, к чему бы это взрослому человеку лежать на пыльной циновке (уверен, они точно знали, сколько в ней песка) и так орать. Неужели только потому, что они поленились ее вытряхнуть, надеясь, что я не замечу халатного их отношения к уборке?

Я же, убедившись, что ничего опасного с ними не произошло, стал озираться в поисках потустороннего пришельца. На объяснения, что ежедневные удары о пол со всего размаха не входят в число моих утренних привычек, не было времени. Да и, судя по странным взглядам, устремленным на меня, убедить в этом девочек будет совсем не просто. Может, в это время они гадали, подходит ли к моему загадочно-пугающему поведению такое слово, как шизофрения, о котором говорил подергивающийся доктор в пугающе белом халате в то время, когда по телевизору нигде нельзя было найти детских программ.

Я обернулся и многозначительно приложил палец к губам, что сразу прибавило им уверенности в предварительном диагнозе. На их лицах как по команде появились бодрые улыбки, призванные говорить о том, что все нормально, не надо волноваться, что все непременно будет хорошо, как только за мной приедут добрые дяди. Но у обеих в глазах прятались жалостливые искорки: «Бедненький, опять головой ударился, а она у него и так слабое место». «Слабое место» действительно заболело. Я же, решив восстановить поруганную честь позже, двинулся на поиски. Оставив девочек за спиной, я, как и подобает бравому бесстрашному парню, изучал обстановку, чтобы в следующий момент одним ударом поразить врага. Если бы черт проскочил на кухню или в ванную, девочки, скорее всего, его бы увидели, испугались и уж явно не смотрели бы на меня как на умалишенного. Двери в зал и кладовку были закрыты, значит, остается спальня. Выходило, что действовать мне придется в незнакомой обстановке, где среди складок местности (точнее, складок многочисленной одежды, покоящейся на гигантской вешалке) мог укрыться взвод американских десантников. Вооружившись лыжной палкой, я двинулся в сторону наиболее вероятной дислокации противника.

Пока я вспоминал Д'Артаньяна и отчаянно фехтовал с вешалкой, подозревая в ней укрытие для нечистой силы, где-то сзади как-то странно вскрикнули девочки. Позабыв про осторожность, я ринулся им на выручку. В три прыжка преодолев коридор, ворвался на кухню, держа перед собой уже проверенное в спальне оружие и готовый нанизать на него, как на вертел, с десяток любых дьявольских созданий, даже если одиннадцатому нападающему вдруг не останется на нем места и он мне отомстит за товарищей. В любом случае прощать кого-либо осмелившегося напасть на двух беззащитных детей, я не собирался. Поэтому и остолбенел, увидев открывшуюся мне картину. И наконец понял, что мне показалось странным в крике девчонок — он был радостным. Так встречают старого друга или близкого знакомого, с которым неожиданно свела судьба после долгого расставания.

Похоже, так оно и было. Девчонки стояли вокруг кухонного стола и умиленно пичкали чипсами сидящего по-турецки на столе угольно-черного черта, который, набив обе щеки и обсыпаясь крошками, с трудом пережевывал хрустящие хлопья. Пушистая белая кисточка на кончике хвоста (единственное светлое пятно в окраске) стучала по клеенке.

— Это Тимошка, она хорошая, — заявили так и не спасенные мною сестры и зачем-то представили ей меня: — Александр Игнатьевич.

При виде меня названная почему-то мужским именем Тимошка испуганно захлопала ресницами, сглотнула и, сделав почти неуловимое движение, вдруг оказалась на холодильнике, ухитрившись по пути захватить пакет с чипсами. Оттуда она настороженно следила за лыжной палкой, которая так и оставалась в моих руках, и судорожно запихивала остатки картошки в рот. Похоже, смысл жизни в ее понимании полностью совпадал с взглядами двух других удивительных особ, попавших ко мне домой: чем-нибудь повкуснее и поплотнее полакомиться при любой возможности, а потом хоть трава не расти. Отыскивая последние чипсы в бездонном пакете, она чуть сильнее дернула мохнатыми ручками, и коробка с остатками подаренного мне пару лет назад чайного сервиза полетела на пол.

Нет, у меня после появления практиканток по бытовой магии точно нелады с головой, а иначе зачем я, как сумасшедший, ринулся спасать эту несчастную посуду. Отшвырнутая за ненадобностью палка не захотела такого позорного превращения из потенциального орудия убийства в обычный спортивный снаряд и, срикошетив о табурет, кинулась мне под ноги.

Когда девочки прикладывали к моему лбу влажное полотенце, я думал: «Могло ли присутствие двух волшебниц наделить неодушевленные предметы собственной волей? И не мстил ли мне таким образом лыжный инвентарь за непочтительное к нему отношение? Может, сжечь его и пепел развеять, чтобы другим неповадно было?» Видимо, разрушительная часть души, не удовлетворенная отсутствием жертв, вдруг дала о себе знать. А что бы вы хотели — в течение нескольких минут я считал себя на грани гибели, за которой мне уже виделись пылающие костры, огромные чаны и кореша моего непрошеного гостя, засланного специально для того, чтобы низвергнуть меня в геенну огненную, лишив надежды попасть в климатически более приятное место для загробной жизни.

Вставая, я дал себе торжественное обещание не спотыкаться, не падать и уж точно не терять сознание на глазах у юных созданий, которые уже близки к тому, чтобы считать меня отъявленным недотепой и взять надо мною шефство.

...Был полдень. Я сидел на кухонном диване и приходил в себя от полученных телесных и душевных травм. Девочки, понимая, что я могу очень даже негативно отнестись к нечистой силе, тихо замерли на табуретках, ожидая моего заявления. И только Тимошка, поверив в свою недосягаемость, продолжала сидеть на холодильнике, периодически проверяя, не пропустила ли она последний кусочек в пакете. Через некоторое время она швырнула его на пол и, косясь на меня, прикидывала, сможет ли допрыгнуть, используя для этого люстру как перевалочный пункт, до антресоли, за приоткрытой дверцей которой виднелись пачки печенья, колечек и еще какой-то ерунды, купленной близняшками.

На этот раз я показал себя молодцом. Когда чертовка приняла решение, в ее глазах что-то сверкнуло, и двигаться мы начали одновременно. Через мгновение я держал извивающееся чертово создание, не успевшее допрыгнуть до люстры. Получив пару царапин, я решил, что достаточно погеройствовал, и всучил Тимошку девочкам со строгим наказом — из рук ее не выпускать, на люстре кататься не давать и наконец объяснить мне, что это за хре... храброе существо и какого хр... хр... хр... (пришлось сделать вид, что закашлялся) оно делает у меня дома.

— Дашка, а ведь он еще в зале не был, — прошептала Варя и постаралась сделаться невидимой. К моему несказанному удивлению, это не был оборот речи — она на самом деле подернулась рябью, будто экран телевизора, когда из-за помех пропадает изображение. Но, в отличие от телика, изображение, то есть вся Варя, сохранилось. То ли они этого еще не проходили, то ли это вообще невозможно, в общем, никто не исчез. Практикантки сползли с табуретов и попытались залезть под стол, таща за собой Тимошку, вся сущность которой стремилась как раз наоборот — вверх, к соблазнительно выглядывающей из шкафа яркой упаковке.

— Александр Игнатьевич, — донесся из-под стола Варин голосок, которая в этот раз решила добавить почтительности. — Вы только себя в руках держите, учтите, что Тимошка это все ненарочно сделала.

— Да и вообще она ни при чем, это все из-за перехода, — добавила Даша.

Вспомнив, что последние неприятности начались со взрыва, я на негнущихся ногах двинулся в зал, ожидая увидеть обгорелые стены, рваные лохмотья вместо совсем неизношенного дивана, скукоженную пальму с безвольно обвисшими листьями. Но все разрушения заключались во взорвавшемся телевизоре, разбросавшем осколки по идеальной окружности с радиусом примерно в полтора метра. Никогда не видел, чтобы телевизоры так аккуратно взрывались. Впрочем, мне раньше везло, и я вообще не видел взорвавшихся телевизоров, но интуиция подсказывала, что все должно выглядеть как-то иначе, во всяком случае, более хаотично. А здесь будто кто-то раздробил телик кувалдой и по циркулю разложил осколки на паласе. Остальная обстановка ничуть не пострадала.

Я ногами нащупал сзади диван и опустился на него. Нет, столько потрясений за время чуть более суток — это слишком. Продолжая тупо рассматривать осколки и почему-то боясь к ним подходить, я позвал девочек:

— Даша, Варя, бегом сюда. И монстра своего хвостатого захватите.

На кухне шумно вздохнули, что-то зашуршало, хлопнула дверца, скорее всего антресоли, и никто не пришел. Подождав минуты три, я повторил:

— А ну все трое, быстро сюда!

На этот раз вздохнули еще шумнее, но больше звуков не было. Когда я уже собирался повторить заклинание в третий раз, кухонная дверь заскрипела (почему я все время забываю смазать петли?) и я услышал приближающееся сопение. Наконец троица предстала передо мной: девчонки стояли, потупившись, и крепко держали за запястья извивающуюся Тимошку, в одной руке которой был зажат пакет с колечками, в другой — какое-то лакомство в коробке. Похоже, только ее не волновала возможная экзекуция, и от пятачка до кончика кисточки хвоста весь ее организм желал только одного — похрустеть таким близким, но недоступным по злой прихоти конвоиров лакомством. На меня она не обращала никакого внимания.

Я начал допрос:

— Итак, повторяю вопрос: что это такое? — в данный момент мне не было никакого дела до хороших манер, и мой палец неотвратимо вытянулся в направлении существа, которое безуспешно тыкалось свиным рыльцем то в одну, то в другую упаковку. «Какое целеустремленное создание», — подумал я и добавил:

— И дайте ей, в конце-то концов, поесть, а то она своим кривлянием меня с ума сведет.

Девочки выполнили указание, и Тимошка, радостно заурчав, схватила двумя ручонками оба пакета, посмотрела по сторонам и, видимо, решив, что доверять сестрам опасно, положила один себе под... короче, села на него. Затем занялась другим и упоительно захрустела, прикрыв глаза. Набив полный рот, она победно посмотрела на меня, на девочек, потом на ее мордочке отразилась какая-то мысль, и Тимошка, работая челюстями не хуже мельничных жерновов, прижала пакет к себе. Теперь, пока не кончится содержимое, можно быть уверенным — никакие опасные выходки с ее стороны мне не грозят. И то хорошо.

— Спрашиваю третий и... раз, — сказал я, чуть не добавив слово «последний». Если бы девчонки опять промолчали, из сложившейся ситуации было бы два неприятных для меня выхода — либо я так и остаюсь в неведении, либо не считаюсь хозяином своего слова.

Даша горестно вздохнула, посмотрела на сестру, с повышенным интересом изучающую ноготь на большом пальце правой руки, и начала:

— Во всем виноваты мы.

Варины глаза сделались совершенно круглыми от такого заявления (ноготь был сразу же забыт), в изумленном недоумении она смотрела на явно спятившую сестру.

Но Даша продолжила:

— Ну мы по ней скучали, вот и... я попробовала вызвать ее. Я не думала, что получится, этому надо долго учиться, заклинание уж больно сложное, им только учителя владеют.

В разговор влезла Варя:

— И некоторые выпускники. Да и те из самых зануд, — добавила она, намекая, что если она этого не умеет, то именно потому, что относится к сообществу «свободных художников».

Тут же она вдруг поняла, что теперь я буду считать Дашу, хоть и провинившейся, но более сильной волшебницей, и какое-то время мучительно выбирала между уважением к специалисту, с одной стороны, и наказанием — с другой. Гордыня взяла верх:

— То есть как это ты вызвала? А я, значит, и не делала ничего? А кто, по-твоему, нужное заклинание вспомнил? А кто...

Но, решив, что особо высовываться ей не стоит, оборвала свою наполненную справедливым негодованием речь и продолжила извиняющимся тоном:

— Вообще-то мы это... вместе. Соскучились очень, она такая ласковая, — Варя погладила Тимошку по макушке, на что ласковая любительница сладостей дернула головой, неодобрительно посмотрела на протянутую к ней руку, повернулась спиной и продолжила прерванное занятие.

Я все-таки спросил еще раз, показывая свою осведомленность в предмете:

— Ну насчет имени все ясно: родители мальчика хотели. А теперь объясните — это что, настоящий черт?

Дарья, ошибочно решив, что наказания уже не последует, начала меня отчитывать:

— Александр Игнатьевич, как вам не стыдно в присутствии представительниц слабого пола говорить такие ужасно грубые вещи. Во-первых, родителей у Тимошки нет, во-вторых, она девочка, в-третьих, она еще маленькая, а в-четвертых, вид этот называется (название она проговорила по слогам) черная тяжелой коммуникативности нечисть специальная. Если попроще, то — спецчертяшка.

— А почему специальная?

Мысль о том, что черти действительно существуют и при этом еще делятся на обычных и каких-то специальных, немного напрягала. Я покосился на жующую чертяшку, та поймала мой взгляд, и мне показалось, что в ее глазах было что-то похожее на: «Ты это, поаккуратнее со мной, а то мы, специальные, знаешь какие? Чуть что, пеняй на себя».

Я старательно отгонял от себя неприятную мысль, когда Даша продолжила:

— Специальная — потому что этот вид вывели в лаборатории, специально для изучения возможностей представителей этого рода. Тимошка пока единственная.

Не успел я порадоваться такому сообщению, как в разговор вступила Варя. Шмыгнув носом, видимо, для важности, она продолжила:

— Тимошка хорошая, а вот неспециальные черти (Даша поморщилась) — дикие: плюются, царапаются, кусаются и стараются пакость какую-нибудь сделать. Злые они, и поймать их не удается. На них цепью идут, а они — вжик и в другом месте. И никто не знает как. Вот Тимошка подрастет, поможет секрет раскрыть. Прикинь, Сань, как здорово будет в жмурки играть, никогда не поймают.

Предмет разговора не обращал на нас никакого внимания. Спецчертяшка перевернула пачку, высыпав остатки на ковер, захватила щепотку крошек, поднесла к рыльцу, открыла рот и оглушительно чихнула. Потом в течение нескольких секунд рассматривала свои пальцы, соображая, куда могли подеваться самые сладкие остатки. Когда до нее дошло, что все закончилось, она наморщила пятачок, зажмурилась, открыла рот, чтобы зареветь, — точь-в-точь капризная девчонка, но внезапно передумала, почесала округлившееся пузико и еще раз чихнула.

Когда эта пантомима закончилась, я задал новый вопрос:

— А как она оказалась у меня дома?

На этот раз даже воспитанная Даша посмотрела на меня как на слабоумного:

— Александр Игнатьевич, разве вы не помните: «Для перехода в другое измерение нужно электричество высокого напряжения»?

— А почему взрыв, почему осколки по кругу? Объясните мне, раз вы такие умные, — начал злиться я.

Надоедает, когда тебя считают за абсолютного невежду две весьма и весьма юные девочки. В конце концов, у меня за плечами аспирантура, незаконченная, правда. Так как ответов никто не знал, близняшки поникли, зато у меня самого забрезжили какие-то идеи.

— Варя, ты говорила, что черти могут исчезать и мгновенно появляться уже в другом месте?

— Да, я сама не видела, но дядя Федор рассказывал...

— Это кто, пацан из мультика? — совершенно ошеломленный, спросил я.

Девочки посмотрели на меня таким взглядом, которого я в этот момент заслуживал. Готов спорить, что у обеих дернулись руки, чтобы покрутить у виска, но, увидев, что я и сам понял глупость, которую сморозил, они вступили в спор между собой:

— Что ты врешь-то? — начала спор Даша. — Как он мог тебе рассказывать, если им запрещено распространять сведения о черт... о нечисти?

— Ну не мне лично рассказывал, я подслушала, разницы-то никакой. Так что и не вру я вовсе.

— Девочки, прекратите, и так голова кругом идет. Варя, ты точно помнишь, что перемещение мгновенное?

— Да, он сказал: раз-з-з, и здесь, раз-з-з, и там, шустрые такие. И еще слово какое-то прибавил, думаю, что неприличное, я хотела его запомнить для расширения словарного запаса, но оно все равно у меня из головы выскочило. Вот!

— Так, может, дикая нечисть эта сама без всякого электричества перемещается в пространстве? А тут еще две растяпы не выключили телевизор.

— Три, — набрав воздуха в грудь, выдохнула Варя. — Квартира твоя, телик твой. «Уходя из дома, проверьте, выключили ли вы бытовые приборы». Возможно, чтобы переместиться на несколько метров, ничего не надо, а вот для другого пространства электричество наверняка даже нечисти необходимо.

Я принял к сведению вторую часть и, вместо того чтобы поставить нахалку на место, стал глупо препираться по поводу первой. Очевидно, их компания явно не шла мне на пользу.

— Ага, а зверюгу эту кто вызывал? Тоже я?

— Мы так просто попробовали, думали, что не получится. И не зверюга она вовсе.

«Незверюга» поняла, что речь идет о ней, и на всякий случай оглядела возможные пути к отступлению, позабыв про пакет со сладостями, на котором так уютно устроилась.

— А вот это уже неважно, — отрубил я. — Элемент несанкционированного перемещения, а может, даже трактуемого как похищение, налицо.

Мы дружно помолчали, притихла и Тимошка.

— Ну и что теперь с ней делать?

— А можно, мы ее на время практики себе оставим? — хором поинтересовались близняшки, уже ожидавшие такого вопроса.

— Нет, — выпалил я.

Перспектива постоянного присутствия на кухне ожидающей лакомства мохнатой Тимошки, хотя и потенциальньно полезной человечеству, меня не радовала. В спальне девочки, на кухне спецчертяшка, в ванную обязательно заявится Даша, чтобы вымыть руки (Варя микробов, судя по всему, не боялась), про популярность соседнего с ванной помещения вообще промолчу, в зале мультфильмы, а значит, девочки и, скорее всего, чертяшка будут и туда наведываться... Стоп!

А ведь телик не вынес эксплуатации его не по инструкции и отправился на свои электронные небеса как мученик. Хочется надеяться, что в конце пути (лет через семьдесят), несмотря на все мои прегрешения, меня ожидает подобная судьба. А может, собрать документы о досрочном выходе на пенсию? «Год за два» в моем случае слабая компенсация, а вот «день за год» вполне. А не захотят, я в собес с девочками приду, пусть мои практикантки тоже о ком-нибудь из них «позаботятся». Уверен, после пары дней такой заботы работники точно согласятся, вот все вместе на пенсию и пойдем. Итак, двадцать один день — двадцать один год плюс тридцать два равно пятьдесят три. Это что, мне еще семь лет работать после окончания издевательств надо мной? Нет, я не выдержу — после завершения практики мне надо по крайней мере отдохнуть пару-тройку годков. Никак не меньше.

Хорошо будет на отдыхе. Я откинулся на диване, словно на шезлонге, и представил себе идиллическую картину моего грядущего продолжительного отдыха. Лазурный океан, на берегу которого я расположился, неторопливо перекатывает мелкие волны и пестрит разноцветными клоками парусов. Южное солнце, клонящееся к закату, своими струящимися лучами ласкает мою кожу. Легкий бриз заботливо сдувает золотые песчинками с моих ступней. Высокий бокал какого-нибудь безумного коктейля приятно холодит руку. Загорелые девушки, прикрытые от моих любопытствующих взоров узенькими полосками бикини, бросают на меня заинтересованные взгляды, намекая всем своим поведением, что сегодня вечером они не прочь оказаться в моих объятиях. Самые смелые из них подходят ко мне со спины, чтобы наклониться надо мной, продемонстрировав свои выдающиеся достоинства во всей красе, и ласково прошептать:

— Саш, ну ты что там, совсем заснул? Мы уже десять минут на твою странную улыбку любуемся.

Брррр! Близняшки в своем репертуаре. Ничего себе душик устроили, прямо мороз по коже. Миг назад я был согрет, очарован и обласкан, а что вижу теперь? Три уставившиеся на меня мордашки, две гладкие, одна волосатая. Где небо, океан, пальмы, песок и выдающиеся достоинства? Какая же все-таки жестокая штука — эта самая реальная жизнь.

— Ну что вы человеку отдохнуть не даете, у меня от вас двоих уже голова кругом, а теперь они вообще в спринтерский режим перешла.

— В какой? — тут же поинтересовалась одна.

— Во что? — добавила другая.

— Мм, — промычала третья, бросив на пол пустой пакет и доставая из-под себя новый, но теперь довольно непрезентабельный с виду.

Похоже, прогулка откладывается. Теперь надо решать, что же все-таки делать с новой нежданной квартиранткой. Квартирантка при этом продолжала поглощать колечки, не подозревая, что сейчас решается вопрос о ее пребывании у меня дома. Девочки напряглись, ожидая моего решения, будучи уверенными, что я определю спецчертяшке судьбу изгнанницы. Даша легонько теребила кисточку на хвосте пожирательницы сухих завтраков, а Варя, будто провожая ее в далекий путь, пыталась до отвала накормить Тимошку. Это выражалось в ее тщетных попытках засунуть обратно в рот выпавшее из неустанных челюстей колечко. То, что во рту у чертяшки уже не было места, ее не волновало, всем своим видом настойчивая кормилица выражала заботу и сострадание. Поведение девочек красноречиво говорило, что только совершенно бессердечный человек может по своей воле расстаться с таким прекрасным созданием, а тот, кто даже просто подумает избавиться от него, не заслуживает того, чтобы называться человеком. Решив, что я не понимаю их выразительных намеков, Варвара начала фальшиво всхлипывать. Дарья с удивлением посмотрела на нее, затем ее лицо прояснилось, и теперь фальшивили уже обе. Осознав минуты через две, что их горе не выглядит натурально, девочки, не сговариваясь, протянули руки и ущипнули друг друга. После этого героического поступка они было дернулись отомстить, но, вспомнив о великой цели, мужественно опустили руки' и теперь заревели по-настоящему. Потенциальная жертва моей бессердечности оглянулась на своих опекунш, выплюнула огромный комок непрожеванного угощения и тоже заревела во весь голос.

Серьезная атака. Я-то надеялся, что отыграю немного очков. Для того чтобы я согласился оставить Тимошку практиканткам, предполагалось всячески меня упрашивать, уговаривать, и это должно было им напомнить, кто на самом деле тут главный. Сейчас же, глядя на ревущее в унисон (кто бы мог подумать, что такое возможно) трио, я не представлял, что делать. Юные создания, включая чертяшку, так вдохновенно выли, что у меня начало складываться впечатление, что они уже забыли о причинах своей слезливой акции и теперь оттягивались в свое удовольствие, наслаждаясь самим процессом. Я не имею опыта прекращения коллективного слезотечения, да к тому же слышал, что попытки успокоения могут вызвать новый всплеск отрицательных эмоций, поэтому просто, закрыв глаза, ожидал, когда все это кончится. Постепенно рыдания сходили на нет, теперь они преобразовались в редкие одиночные всхлипы, перемежаемые похрюкиванием Тимошки. В предвкушении скорого полного затишья я не заметил, как немного прислал, и мне снова привиделись бесконечные песчаные пляжи, загорелые девушки, тихий шепот волн:

— Нет, ну ты посмотри на него, он опять за старое. Мы тут из сил выбиваемся, на жалость давим, все слезы выплакали о судьбе Тимошечки нашей маленькой. Что с ней будет без нас в незнакомом городе, без заботы, без опеки, без колечек сладеньких?

Так, истерика возвращается, и дальше игнорировать ее не удастся.

— А ну замолчали все! — рявкнул я сквозь дрему таким зычным голосом, что сам испугался.

Сила слова сыграла свою роль: девочки вскочили, прижавшись друг к другу, словно два новобранца перед суровыми очами сержанта, чертяшка понеслась на кухню, где, судя по шуму, заняла безопасное, по ее мнению, укрытие на антресоли. Прекрасно, уже что-то, хотя бы с двумя справился.

— А теперь слушать мою команду... — начал я.

После этой фразы мое командование забуксовало. Черт, что же им приказать-то, чтобы они мне хоть пять минут подумать дали, что с этим чертом (или как ее там — чертякой, чертовкой?) делать? Молчание затягивалось, а промедление в руководстве смерти подобно.

— Сейчас мы пройдем на кухню, где под моим присмотром будет осуществляться операция по поимке и приведению Тимошки в человеческий (надо же такое сказать!) вид. Итак, — начал я ставить акценты, — стащить нечисть с антресолей, очистить от пыли, крошек и прочей грязи, вымыть и посадить под арест... домашний, — добавил я, глядя на их физиономии, на которых уже возникало возмущение. — Итак, под домашний арест в ванную! «Надеюсь, мыло она не съест», — добавил я уже про себя и, как потом оказалось, зря. Зря, что не спросил девочек об этом напрямую.

— Шагом марш выполнять! — снова рявкнул я. но уже не так громко, решив поберечь свои голосовые связки. Пройдя за девочками, я сел и постарался найти такое положение, которое бы максимально удовлетворяло необходимости раскинуть мозгами над неожиданно возникшей рогато-хвостатой проблемой. Когда от мельтешащей картины подманивания неуемными практикантками обожравшейся, извините, вполне сытой представительницы пока недружественного людской расе вида, стало рябить в глазах, я закрыл их и попытался задуматься. Хорошо было бы поразмыслить над этой задачей где-нибудь около бассейна с голубой водой с плавающими в нем бронзовыми от загара...

Да что же это такое?! Никак не могу сосредоточиться, а у меня дома серьезная, судя по разбитому телевизору, неприятность.