Хотя на улицах иногда раздавались выстрелы (кое-где в руинах еще прятались гитлеровцы), я решил немножко пройтись пешком.
      В сгустившихся сумерках впереди показалась высокая фигура в легкой шубке. Женщина шла мне навстречу в сопровождении двух польских офицеров, и лицо ее показалось знакомым. Тут же вспомнил его по портретам в газетах и журналах - Ванда Василевская! Она шла, не поднимая головы, погруженная в скорбное раздумье. Я шагнул к ней, представился. Ванда Василевская молча протянула мне руку и, ничего не сказав, пошла дальше.
      - Что с ней? - спросил я офицера. - Не больна ли?
      - Была на месте еврейского гетто, - негромко ответил тот. - Глубоко потрясена всем, что увидела там и узнала...
      Я сел в машину и, перебирая в памяти все впечатления этого дня, поехал в Пясечно. Я думал о пане Михале и тысячах других жителей польской столицы, отравленных ядом реакционной пропаганды эмигрантского правительства. Эти люди готовы были обвинить Красную Армию в том, что она не протянула руку помощи варшавским повстанцам в трагическую минуту. И вот теперь я твердо решил противопоставить реакционной пропаганде достоверные факты. Мне хотелось изучить архивные документы и оперативные карты, чтобы проследить, как польская реакция спровоцировала выступление варшавян, какие она ставила цели и почему восстание потерпело поражение...
      Занятый этими мыслями, я не заметил, как автомобиль завернул во двор, где находился КП армии.
      Первое, что увидел там, были пленные. Я решил поприсутствовать на допросе.
      ...Перед капитаном Станиславом Окенцким стоял гренадер из батальона "Бентин", кряжистый немец из Гамбурга, бывший аптекарский помощник, двадцатилетний Гергард Шюльке. Несколько часов назад он был взят в плен в самой Варшаве солдатами 6-й пехотной дивизии.
      Капитан Окенцкий спросил, участвовал ли пленный в карательных действиях против повстанцев в Варшаве. Шюльке долго молчал, искоса поглядывая на меня, затем произнес:
      - Да... Нас заставляли...
      - Расскажите подробнее.
      - Наш батальон находился в Гнезно, когда его вдруг срочно погрузили в вагоны и привезли в Варшаву. В городе шли бои с повстанцами. Ну и... мы тоже заняли позиции у кладбища Повонзки.
      - Сколько времени батальон воевал в Варшаве?
      - Шесть недель. Он понес большие потери, хотя наступление против повстанцев мы всегда проводили при поддержке минометов, штурмовых орудий, самолетов и артиллерии. Все же к концу из 700 солдат в батальоне осталось меньше половины. Вторая рота вообще перестала существовать. Наибольшие потери наносили нам партизанские снайперы. Они отлично знали город и в случае опасности скрывались, используя подземные коммуникации.
      - А "эвакуацией" населения вы занимались? Снова пауза. Шюльке опускает глаза:
      - Мирное население Варшавы изгоняли полиция, эсэсовцы...
      - А ваш батальон в этом участвовал?
      - Да, участвовал. Жители сопротивлялись, прятались. Но когда в городе не стало воды, они вынуждены были покинуть укрытия.
      - Почему вы воевали с населением?
      - Наш командир роты лейтенант Любке говорил, что надо повсюду сражаться до последнего солдата, что иного выхода нет.
      - А теперь вы что думаете?
      - Мне уже все безразлично... Я нахожусь в плену, и если вы, господин капитан, не прикажете меня расстрелять, то как-нибудь я переживу все это...
      Следующий пленный был в прошлом, по его словам, лесорубом и родился в Лотарингии.
      - Из Лотарингии, а в немецкой армии?
      - Что было делать? Хотел перебежать во Францию, но гестаповцы поймали.
      - Что ж, расскажите нам, как вы выгоняли поляков из Варшавы.
      - 6, 7 и 8 сентября наша рота выселяла жителей. Кроме нас этим занимались солдаты других полков и полевая ?кандармерия. Часть солдат окружала улицу, чтобы никто не сбежал, остальные обыскивали квартиры.
      - С какой целью?
      - Чтобы забрать все ценные вещи... Полякам разрешалось брать с собой только маленькие свертки... Затем всех жителей выгоняли на улицу и отправляли на запад. Не знаю, куда. Потом солдаты еще раз проверяли квартиры, чтобы найти тех, кто скрывался.
      - Как вели себя ваши солдаты?
      - Некоторые очень жестоко. Они били прикладами женщин, стариков и детей и выгоняли их на улицы. Многие солдаты брали одежду, хорошую обувь, столовую посуду и всякое другое, а потом отсылали домой.
      Допрос штабс-ефрейтора из охранного батальона жителя Майнца Виктора Иоганна я уже не хотел слушать: достаточно было прочитать найденное у него письмо от жены:
      "...Твоя пятая посылка дошла. Мы очень благодарны. Кашне и кофточка еще очень хорошие, а столовый прибор спрячем до твоего приезда, если будет на то господия воля..." Взглянув с презрением на плюгавенького, заросшего рыжей щетиной гитлеровца, я вышел.
      * * *
      С тех пор прошло много времени. Мы смотрим теперь на те события как бы со стороны. Нам доподлинно стали известны и понятны причины трагедии варшавского восстания.
      То, что хочу рассказать, я почерпнул из многочисленных документов и рассказов очевидцев. Приведу цифры, которые некогда считались секретными.
      Восстание в Варшаве, как известно, началось 1 августа 1944 года. К тому времени Красная Армия прошла с тяжелыми боями более 600 километров по полям Белоруссии, западных областей Украины и Литвы. Тылы ее растянулись.
      К концу июля темпы наступления советских войск начали замедляться. Сказались потери, ощущался недостаток горючего. Отставала артиллерия и артиллерийское снабжение. Снизила свою активность авиация из-за перебазирования на новые аэродромы.
      К началу августа войска левого крыла 1-го Белорусского фронта - 2-я танковая армия, вырвавшись далеко вперед, приблизилась к Варшаве с юго-востока. В то время этой армией командовал начальник штаба А. И. Радзиевский (командарм С. И. Богданов был ранен и до 7 января 1945 года находился в Москве на лечении). Он мне рассказывал, что при подходе к Праге танкисты встретили ожесточенное сопротивление противника, занявшего подготовленную оборону. Опираясь на мощные укрепления, немецко-фашистские войска нанесли ряд контрударов. Это произошло еще до того, как подоспели советские стрелковые соединения.
      Из-за отставания центра и правого крыла 1-го Белорусского фронта правый фланг 2-й танковой армии оказался открытым. В этих условиях танкистам ничего не оставалось, как перейти к обороне.
      Таким образом, восстание в Варшаве началось в самое неблагоприятное время. Думаю, что гитлеровские генералы не раз склонялись над фронтовыми картами, надеясь, что советские войска устремятся вперед и попадут в ловушку.
      Начало восстания совпало с приездом в Москву Миколайчика на переговоры с Польским комитетом Национального Освобождения. Реакционеры из лондонского эмигрантского правительства рассчитывали, что вооруженное выступление варшавян усилит позиции Миколайчика в московских переговорах.
      Теперь известно, что 16 августа 1944 года И. В. Сталин направил У. Черчиллю послание, в котором говорилось, что варшавское выступление представляет собой опрометчивую и ужасную авантюру, от которой население несет большие жертвы. Этого не случилось бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавского восстания. При сложившейся ситуации советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как не может взять на себя ни прямой, ни косвенной ответственности за нее.
      Население Варшавы не знало об истинных мотивах, которыми руководствовались подстрекатели. Поэтому оно смело вступило в бой с врагом. Кроме отрядов, подчинявшихся лондонскому правительству, в вооруженной борьбе приняли участие и отряды Армии Людовой. И они проявили в борьбе достойное поляков мужество и самоотверженность.
      Но эмигрантское правительство и его сторонники, спровоцировавшие восстание, преследовали корыстные классовые интересы.
      Успехи Красной Армии, подъем национально-освободительного движения в Польше, рост авторитета Польской рабочей партии вызвали тревогу в реакционных кругах. Поэтому еще задолго до освобождения советскими войсками польских земель реакционеры вынашивали планы, цель которых - не допустить победы демократических сил в стране.
      Оказывается, уже в конце 1943 года командование Армии Крайовой и эмигрантское правительство разработали план действий на случай вступления советских войск в Польшу. План этот назывался "Бужа" ("Буря") и предусматривал ряд восстаний против арьергардов немецких войск, с тем чтобы до прихода Красной Армии захватить власть в городах и крупных населенных пунктах. Словом, Миколайчик и его компания думали не столько о борьбе против гитлеровцев, сколько против Красной Армии.
      Эта бесчестная игра нашла свое концентрированное выражение в одном из выступлений реакционного генерала Бур-Коморовского, командовавшего Армией Крайовой. В июле 1944 года он прямо заявил: "Мы не можем поднимать восстание против немцев до тех пор, пока они удерживают фронт, а тем самым и Россию вдали от нас. Кроме того, мы должны быть подготовленными к тому, чтобы оказать вооруженное сопротивление русским войскам, вступающим на территорию Польши".
      Между тем в освобождаемой Польше росла и крепла новая, единственно законная и подлинно демократическая народная власть. Как только стало известно об образовании Комитета Национального Освобождения, польская реакция решила предпринять ряд срочных контрмер. Одной из них и было восстание в Варшаве. По мнению командования Армии Крайовой, повстанцам надо было занять город не позже чем за 12 часов до вступления в него советских войск. Оно рассчитывало установить в стране власть эмигрантского правительства.
      С военной точки зрения восстание явилось авантюрой. Оно не было подготовлено и началось, как уже говорилось, в очень невыгодный момент, при значительном превосходстве сил противника.
      Оружия у восставших оказалось мало, боеприпасов могло хватить всего на несколько дней. В то же время вражеский гарнизон располагал танками, тяжелой артиллерией и самолетами. У повстанцев не хватило сил овладеть командными пунктами города, занять вокзалы и мосты через Вислу. Противник имел возможность маневрировать силами и подтянуть резервы.
      Варшавяне проявили немало мужества и отваги. Героизм и самоотверженность польских патриотов вынуждено было признать и немецко-фашистское командование. К нам попала его секретная инструкция от 21 августа 1944 года, в которой отмечалось, что "повстанцы сражаются фанатично и ожесточенно. Наши успехи после трехнедельных боев невелики, несмотря на поддержку большого числа современного оружия".
      Чтобы хоть как-то облегчить участь восставших, советское командование решило тогда вывести правое крыло фронта на рубеж Нарев, устье Западного Буга, Прага.
      Эта нелегкая задача выполнялась в течение августа и половины сентября.
      Генерал Зигмунт Берлинг, командовавший в то время 1-й армией Войска Польского, рассказывал мне о тех событиях.
      Бои носили тяжелый характер, и наступление развивалось медленно. В конце августа советские войска вышли к реке Нарев севернее Варшавы и захватили плацдарм в районе Сероцка, а южнее Праги форсировали Вислу, заняв плацдармы у Магнушева, Пулава и Сандомира. Бои за их расширение были ожесточенными, и в конце августа советским войскам пришлось перейти к обороне.
      10 сентября начала наступление 47-я советская армия, усиленная одной польской пехотной дивизией. В результате четырехдневных ожесточенных боев 14 сентября она освободила предместье Варшавы - Прагу.
      Да будет известно, что к середине сентября в боях на польской территории войска 1-го Белорусского фронта потеряли убитыми и ранеными более 166 тысяч человек. Вот он, ответ предателям, посмевшим клеветать на советский народ, будто тот не протянул руку помощи своим братьям полякам!
      На 1-ю армию тоже была возложена задача оказать помощь варшавянам. 2-ю и 3-ю польские дивизии усилили пятью артиллерийскими бригадами и минометным полком. Поддерживали их советская артиллерийская бригада, шеесть артиллерийских дивизионов резерва Главного Командования и крупные силы авиации 1-го Белорусского фронта. Для форсирования Вислы дивизиям придали три советских инженерных батальона особого назначения с плавающими автомобилями. Все это подтверждает, что намеченной операции придавалось большое значение.
      Форсирование Вислы началось ночью 16 сентября. В течение нескольких дней в Варшаву переправилось до шести батальонов пехоты. Польские солдаты и офицеры дрались героически. Но вражеским танкам удалось расчленить переправившиеся подразделения. Сложилась настолько угрожающая обстановка, что Зигмунт Берлинг решил эвакуировать батальоны обратно - на восточный берег Вислы.
      Характерно, что и в это критическое время командование Армии Крайовой упорно отказывалось от совместных действий не только с советскими, но даже с польскими частями. Это чудовищно. Но от факта никуда не уйдешь.
      Советское командование направило тогда в штаб повстанцев своего представителя, но ему не удалось ни о чем договориться. Генерал Монтер (заместитель Бур-Коморовского) уклонился от координации действий с Красной Армией, сославшись на то, что советский представитель якобы не имел полномочий для ведения политических переговоров.
      Советское командование по просьбе Польского комитета Национального Освобождения организовало материальную помощь восставшим. Летчики 9-й гвардейской ночной бомбардировочной авиационной дивизии под командованием полковника К. И. Рассказова регулярно сбрасывали повстанцам продовольствие, оружие, боеприпасы, медикаменты. Самолеты летали почти каждую ночь. В общей сложности они совершили 2243 вылета и сбросили повстанцам 156 минометов, 505 противотанковых ружей, 2667 автоматов и винтовок, 41 780 гранат, 3 млн. патронов, 113 тонн продовольствия и 500 килограммов медикаментов.
      Когда положение восставших стало безнадежным, советское командование предложило их руководителям прорываться под прикрытием авиации и артиллерии к Висле. Но это не устраивало авантюриста Бур-Коморовского. Он запретил идти навстречу советским войскам. Только отдельным отрядам, отказавшимся выполнить его преступный приказ, удалось вырваться из Варшавы.
      Бур-Коморовский предпочел капитуляцию и 2 октября 1944 года подписал акт о сдаче в плен.
      В свое время в Англии вышла книжонка Бур-Коморовского. Она полна лжи, клеветы и ненависти к советскому народу. Но тщетно пытается автор смыть с себя черное пятно предательства!
      Об этой книжонке не стоило бы, пожалуй, говорить. Но есть в ней отдельные штрихи, рисующие, быть может, вопреки желанию автора облик кучки преступников и их подлинные цели.
      Бур-Коморовский признает, что запасов оружия и провианта у аковцев едва хватало на 4-5 дней. Но он спешил. Боялся, что Красная Армия придет раньше. Надеялся получить американское и английское оружие. "Мы были уверены, что союзники пошлют нам снабжение воздушным путем с помощью аэропланов", - пишет Бур-Коморовский.
      Автор называет повстанцев "польской национальной армией". Однако массовое участие в вооруженной борьбе населения не вызывало восторга у генерала. Больше того, ему явно не нравилось, что борьба принимала, как он пишет, "все свойства бешеного, яростного народного восстания", что "успехи первых часов нужно было во многом приписать этому неистовству штатских".
      "...Я требовал военный статут для польской национальной армии", - пишет далее Бур-Коморовский. За этими словами скрывается многое - реакция стремилась иметь в Варшаве к моменту освобождения ее советскими войсками свои вооруженные силы, обеспечивающие захват власти в столице.
      А "власть" была наготове. Уже собрались "вожди всех политических партий". Существовал "комитет национального единения", который даже обсуждал вопрос о составе будущего правительства без коммунистов, самых активных борцов с оккупантами.
      Бур-Коморовский не только подписал акт о капитуляции, но и сам отправился на поклон к эсэсовскому генералу фон ден Баху-Зелевскому, потопившему восстание в крови народа. Это была встреча двух единомышленников.
      "После подписания капитуляции генерал фон ден Бах-Зелевский послал мне приглашение (!) прибыть в его штаб для обсуждения дополнительных деталей сдачи, - пишет Бур-Коморовский. - Я согласился посетить его 4 октября в полдень...
      Бах-Зелевский начал разговор с ряда комплиментов по адресу защитников Варшавы и выразил свои симпатии к их судьбе...
      - Немцы и поляки, - продолжал Бах-Зелевский, - стоят перед лицом общего врага - варваров с Востока. Обе нации должны теперь плечом к плечу вместе идти вперед...
      Генерал гостеприимно предложил мне занять виллу, которую он приготовил для меня.
      - Покой и досуг, - сказал он, - помогут вам контролировать вместе с нами эвакуацию гражданского населения".
      И вот началась расправа над варшавянами. Под конвоем вражеских солдат в концлагерь направляли женщин, стариков и детей. На совести Бах-Зелевского почти 200 тысяч человеческих жертв!
      * * *
      Как же сами гитлеровцы оценивали варшавское восстание и почему Бах-Зелевский с такой заботой предложил Бур-Коморовскому отдохнуть в специально отведенном особняке? Ответить на этот вопрос помогают документы, обнаруженные в архиве Главной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений. Нашел их молодой польский историк подполковник Казимеж Собчак. С его любезного согласия я привожу некоторые данные.
      Подлинную оценку варшавскому восстанию дал Гиммлер. Выступая 21 сентября 1944 года в Егергохе на совещании командующих округов и начальников офицерских школ, он сказал:
      "С исторической точки зрения факт организации поляками восстания является для нас божьим благословением. В течение пяти-шести недель мы покончим с ним. Тогда Варшава, этот очаг сопротивления, где находится цвет интеллигенции польского народа, будет стерта с лица земли. Не будет больше столицы народа, который в течение 700 лет блокирует нам Восток и который от первой битвы под Танненбергом постоянно стоит на пашем пути...
      Я отдал приказ о полном уничтожении Варшавы. Приказ требует: каждый дом и каждый квартал должен сжигаться и взрываться".
      По сохранившимся в архивах показаниям архитектора В. Черного, фашистский план будущей Варшавы носил название "план Пабста". Предусматривалось на месте польской столицы построить немецкий город с населением в 100-130 тысяч человек. Этот полный цинизма варварский документ устанавливал очередность уничтожения зданий Варшавы и создания новых, немецких кварталов.
      В том же архиве, в судебном деле, находится письмо Гиммлера к начальнику СС и полиции Крюгеру. "Нужно стремиться к тому, - читаем в нем, чтобы миллионный город Варшава, являющийся опасным очагом разложения и восстаний, был уменьшен".
      В одном из архивных дел найдена шифровка губернатора варшавского дистрикта Фишера генерал-губернатору Франку в Краков. В ней говорится:
      "Обергруппенфюрер фон ден Бах получил новый приказ - в течение этой войны уничтожить Варшаву, учитывая при этом перспективу строительства крепости... Вышеупомянутое передаю к вашему сведению, поскольку этот новый приказ фюрера об уничтожении Варшавы имеет огромное значение для дальнейшей политики в отношении Польши".
      Фон ден Бах-Зелевский вскоре выехал в Будапешт, и Гиммлер поручил выполнение приказа командиру СС и полиции варшавского дистрикта штандартенфюреру П. Отто Гейбелю. Гейбель совместно с военным командованием в октябре сорок четвертого года приступил к уничтожению Варшавы.
      Перед взрывом кварталов немецко-фашистское командование организовало грабеж города. Под видом эвакуации из него вывозились сырье, машины, продовольствие.
      Специальные группы эсэсовцев и солдат обходили жилые дома, отбирая все, что имело хотя бы малейшую ценность. После этих групп появлялись подрывники и поджигатели, предававшие здания огню и разрушению. Через день-два они приходили снова и уничтожали все, что случайно уцелело.
      С особым старанием фашисты уничтожали культурные и исторические ценности польской столицы. Сожгли библиотеки, насчитывавшие тысячи ценных польских и иностранных рукописей, старых печатных фолиантов, карт и атласов.
      Подсчеты показали, что уже после подавления восстания гитлеровцы взорвали или сожгли около трети варшавских зданий - больше, чем за два месяца, в течение которых сражались повстанцы. Город, в котором перед войной насчитывалось 1300 тысяч жителей, оказался почти пустым. 17 января 1945 года его население составило только 160 тысяч человек.
      Варшава представляла собой груды развалин. Двадцать миллионов кубометров битого кирпича! Кто видел многострадальный город в сорок пятом году, тот никогда не забудет о злейшем и подлейшем враге человечества фашизме.
      Глава десятая.
      Снова в наступлении
      К исходу 17 января оборона гитлеровцев на Висле оказалась прорванной на 500-километровом фронте. Оперативные резервы противника были разгромлены. Остатки дивизий, потерявших управление, поспешно откатывались на запад. Преследуя их, советские танковые соединения в нескольких местах пересекли старую польско-германскую границу, откуда в 1939 году фашистские орды начали нашествие на Польшу.
      Гитлеровское командование спешно перебрасывало на Восточный фронт резервы и часть войск из Западной Европы, укрепляя познаньский оборонительный рубеж и рубеж Одры (Одера). Одновременно оно подготавливало сильные контрудары во фланги наступавшим советским войскам.
      22 января танковые соединения 1-го Белорусского фронта прорвались на ближние подступы к Познани. Войска 2-го Белорусского фронта успешно наступали севернее, северо-западнее Варшавы, а также в Восточной Пруссии. Армии несколько отклонились вправо, и на стыках двух упомянутых фронтов образовался значительный разрыв. Поскольку противник мог нанести здесь сильный контрудар, маршал Г. К. Жуков решил надежнее прикрыть правое крыло своего фронта и направил туда 47, 61 и 1-ю польскую армии.
      Но что происходит в полосе разрыва между фронтами? Это можно было выяснить с помощью авиации. Я приказал перебросить 4-ю авиадивизию{23} на аэродромы близ Быдгоща и организовать силами истребительного полка воздушную разведку в направлении Медзыжец, Ястрове, Пила.
      Воздушная разведка установила, что в ближайшей глубине на данном направлении у противника нет значительных сил. Основываясь, в частности, на этих сведениях, я и принял решение о построении войск в две колонны с сильным головным и правым боковым охранением.
      19 января мы приступили к выполнению задачи, поставленной командующим фронтом. Армия двигалась вдоль левого берега Вислы в северном направлении, прикрывая частью сил (3-я и 6-я дивизии) стык между фронтами; 1-я и 4-я дивизии, кавалерийская и артиллерийские бригады, саперные части и остальные спецчасти армейского подчинения вошли в маршевую группу. Им предстояло быстро сосредоточиться в районе Быдгоща.
      Для усиления 47-й армии, двигавшейся впереди нас в первом эшелоне, в ее подчинение перешла 1-я польская танковая бригада.
      Погода не благоприятствовала маршу: вновь резко похолодало, сильные ветры крутили метели, нагромождавшие снежные заносы на дорогах.
      Войска должны были проходить за сутки по 30-40, а то и по 60 километров. Транспорта не хватало, и солдаты передвигались пешим порядком, то и дело вытаскивая из сугробов застрявшие пушки и автомобили. Люди страшно уставали, мерзли, но не унывали. Наоборот, настроение у всех было бодрое.
      Как-то на обогревательном пункте я заглянул в избу, битком набитую людьми. Разомлевшие от тепла солдаты отдыхали. Некоторые перематывали портянки, сушили их возле печки.
      - Что, друзья, замерзли? - спросил я, потирая окоченевшие руки. В открытом "виллисе" мне было нисколько не теплее, чем пехотинцам, скорее наоборот: они разгоняли кровь в движении, а я коченел на ветру в неподвижности.
      - Есть немного, пане генерале, - ответил за всех пожилой солдат. Только об этом сейчас думать не приходится, немца догонять надо, иначе он сбежит.
      В этот момент раздалась команда, и солдаты выбежали строиться. Я тоже поспешил в Прушкув, куда перебазировался штаб армии.
      Прушкув был известен в довоенной Польше единственным в стране заводом по сборке тракторов и знаменитой карандашной фабрикой Маевского. Кроме того, здесь был большой завод металлообрабатывающих станков, железнодорожные мастерские, в которых работало около трех тысяч человек, заводы, производящие фаянсовую посуду, синьку, напильники, а также электростанция.
      Остановился я в доме рабочего. Встретили меня приветливо. Хозяин, пожилой, степенный, первым делом принес пузатенькую бутылку меда.
      - Против мороза, пане генерале. Выпейте, сразу согреетесь!..
      Вскоре меня навестил пан Маевский. Принес ящик цветных карандашей.
      - Позвольте поздравить с победой, генерал, - сказал он. - Поражение немцев - это большая радость для всех поляков.
      Подарок оказался кстати: офицерам штаба карандаши были нужны позарез.
      Позднее, когда фабрику национализировали, пан Маевский остался ее директором. Карандаши из Прушкува и сейчас славятся в народной Польше.
      Раньше меня в Прушкув, еще с утра, прибыл П. Ярошевич - он всюду поспевал, отличаясь исключительной оперативностью. Теперь он настоял, чтобы я пошел с ним на городскую площадь - там состоится митинг.
      Вокруг грузовика, служившего трибуной, собралась огромная толпа, в которой преобладали рабочие. Они уже знали о существовании польской армии, о народном правительстве и о помощи нам со стороны Советского Союза. Во всяком случае, никто не удивлялся тому, что Войско Польское оснащено современной техникой, что гитлеровцы не выдерживают натиска советских войск и что польский рабочий класс берет власть в свои руки.
      Ярошевич говорил недолго, но, как всегда, ярко и взволнованно. Его слушали в абсолютной тишине. Он подчеркнул, что сородичи, живущие к западу от Вислы, испытывают крайнюю нужду и мучения. И вызволить их из фашистской неволи - первейшая забота Временного правительства, Войска Польского и всего населения освобожденных районов страны.
      - Решающая роль в освобождении Польши, - продолжал Ярошевич, принадлежит Красной Армии. Польско-советская дружба  - фундамент независимости и безопасности польского народа, неприкосновенности его государственных границ.
      Далее он рассказал о программе польского демократического лагеря, достижениях народной власти, о восстановлении органов администрации, аппарата просвещения, о земельной реформе. Участники митинга горячо аплодировали.
      В заключение Ярошевич призвал трудящихся к дисциплине и бдительности, к единству и сплоченности вокруг Крайовой Рады Народовой и Временного правительства Польской Народной Республики.
      Митинг закончился несколько неожиданно. Едва Петр Ярошевич сошел с грузовика, как рабочие подхватили его на руки и начали качать, выкрикивая каждый раз: "Нех жие!"
      На рассвете мы тронулись дальше. Местечко Блоне лежит по дороге на Сохачев. Подъезжая к нему, я увидел следы недавнего горячего боя. Немцы превратили Блоне в опорный пункт, использовав старинные каменные дома со стенами метровой толщины. Но советские войска взяли его штурмом. Несколько подбитых и обгорелых тридцатьчетверок, застывших у въезда в местечко, говорили о наших потерях. Но у гитлеровцев они были большими: "тигры" и противотанковые пушки, превращенные в груды металлического лома, свидетельствовали о меткости огня советских артиллеристов.
      - Вот получили фрицы по самую завязку, - сказал один из солдат, показывая рукой на груды трупов в серо-зеленых шинелях.
      - Люблю гитлеровцев мертвыми, сразу на душе веселее, - мрачно сострил молодой поручник, растирая застывшие щеки перчаткой.
      - Говорят, здесь сражались танкисты генерала Богданова, - произнес капрал, шагавший рядом с моей машиной с противотанковым ружьем на плече. Молодцы! Вышибли дух из фашистов!
      Блоне словно вымерло. Готовясь к обороне, фашисты выгнали из домов всех жителей и разграбили их жилища.
      На брусчатке мостовой впереди появилась большая колонна пленных. Как трудно было узнать в них некогда столь самоуверенных и чванливых гитлеровских солдат, представителей "высшей" расы. Вид у всех жалкий, лица обросшие, грязные, головы укутаны какими-то тряпками, на ногах поверх сапог - самодельные лапти. Опять они шли на восток, но теперь уже под конвоем наших солдат! А навстречу им, на запад, двигались советские и польские части. Солдаты одеты в добротные теплые шинели, под касками шерстяные подшлемники, на ногах - крепкие ботинки, в руках - безотказное советское оружие. Все жизнерадостные, подтянутые. Такими были контрасты тысяча девятьсот сорок пятого года!
      В Блоне я опять заехал на обогревательный пункт: у меня уже зуб на зуб не попадал. Там, возле печи, стояла группа пленных гитлеровцев. Наши солдаты молча присматривались к ним. Неожиданно между солдатами начался спор. Он становился все громче. Сначала я не мог понять, в чем дело. Оказалось, что один из наших солдат угостил пленного немца хлебом с салом. Некоторые его товарищи возмутились. Одни корили его, говоря, что гитлеровские изверги не заслуживают гуманного обращения, другие же брали его под защиту.
      - Гитлеровцы повесили моего отца, а он, пся крев, дает им хлеб! горячился молодой долговязый солдат.
      - Они разрушили Варшаву, а этот уже простил им все! - вторил ему белокурый крепыш со шрамом на щеке.
      - А может, как раз этот ничего преступного и не совершил, - защищался виновник раздора.
      - Тогда зачем его принесло в Польшу? На прогулку? Любоваться памятниками старины? - не унимались солдаты. - Так где же они, эти памятники, ныне? Все разрушено, сожжено, опоганено, вся земля польская как кладбище, и все они, изверги, наделали!
      - А сколько зла они принесли советскому народу?! До самой Волги - одни пожарища оставили! - крикнул опять молодой долговязый солдат.
      - Война есть война, - вмешался в спор пожилой поручник. - Фашисты еще не поставлены на колени, и с каждым из тех, кто еще держит в руках оружие, надо поступать как с врагом. Но у пленных волос с головы не должен упасть, хотя угощать их хлебом с салом, в то время как многие поляки голодают, не следует; это было бы неуважением к памяти павших в этой войне.