Из Конар стало трудно управлять быстро продвигавшимися войсками, и оперативная группа штаба направилась в только что освобожденное Пясечно.
      Наступило утро, и нашему взору представилась картина, напоминавшая горестные месяцы начала войны. По обочинам дороги двигалась бесконечная вереница людей. Одни несли на себе сундуки, мешки, тюки и ящики, другие тянули поклажу на повозках, третьи толкали перед собой детские коляски, загроможденные узлами и чемоданами. Разница была лишь в том, что людской поток двигался теперь не на восток, а на запад - беженцы возвращались в родные места. Худые, усталые, они были озабочены одной думой: уцелел ли дом и живы ли близкие, оставшиеся в родной деревне, поселке, городе? Поток людей все рос, заполняя порой полотно дороги и мешая продвижению войск. Пришлось выставлять дополнительные регулировочные посты.
      Всюду были видны следы жарких боев, полыхавших здесь всего несколько часов назад: подбитые орудия, обгорелые танки, перевернутые бронетранспортеры, неубранные вражеские трупы.
      Население Пясечно от мала до велика высыпало на улицы, ликующими возгласами встречая советские и польские части. Позже мне много раз приходилось видеть гораздо большие толпы возбужденных и радостных жителей только что освобожденных населенных пунктов, но главная улица этого небольшого уездного города, заполненная ликующими людьми, и теперь живо стоит перед моими глазами.
      Через город проходил один из полков 3-й пехотной дивизии - два остальных ее полка уже сражались в предполье Варшавы. На площади остановились три танка с группой десантников-автоматчиков на броне. Когда мы с Ярошевичей подошли к ним, то увидели офицера, которого окружили жители окрестных улиц.
      - Пане, скажите, откуда и каким чудом взялись польские воины? - спросил его старичок с бородкой клинышком и в пенсне.
      - На танках белый орел... Неужели они польские? - Худая как скелет женщина, не отрываясь, смотрела большими увлажненными глазами на эмблему, украшавшую броню.
      - Немцы днем и ночью кричали по радио, что польской армии вовсе нет, а советским войскам никогда не взять Варшавы, - добавил парнишка лет пятнадцати с рукой на грязной перевязи.
      Офицер терпеливо отвечал на эти вопросы, поясняя, что и грозные боевые машины с белым орлом на броне, и русоволосые парни в танкошлемах, и автоматчики в касках - все это частица новой народной армии - Войска Польского, пришедшего вызволить родную землю из под фашистского ига.
      Оказалось, в роли агитатора выступал командир взвода автоматчиков Анджей Верблян. Боевой офицер и политбоец, он всякий раз, когда представлялась возможность, разъяснял бойцам и местным жителям политику народной Польши.
      Людей скопилось много, они окружили и нас, обращаясь с новыми и новыми вопросами.
      Ничего не оставалось делать, как открыть летучий митинг. Ярошевич поднялся на танк. Наступила тишина. Все, о чем говорил им оратор, было для жителей городка откровением. И то, что на освобожденной польской территории создано польское народное правительство, и то, что там уже проводится земельная реформа, и то, что с помощью Советского Союза организована сильная польская армия, и то, что освобождение Варшавы - уже вопрос часов.
      Ярошевич был хорошим оратором, но в ту минуту, возбужденный ликующей толпой, он превзошел самого себя. Когда он закончил, кто-то крикнул:
      - "Роту!"
      Есть у поляков широко известное и любимое стихотворение писательницы Марии Конопницкой "Рота". Переложенное на музыку, оно стало как бы вторым национальным гимном польского народа, его клятвой, его призывом. И вот уже поплыла в морозном воздухе торжественная мелодия. Люди пели вдохновенно, и, когда дошли до слов:
      Не будет крестоносец плевать нам в лицо,
      Детей наших онемечивать!
      - у многих на глазах засверкали слезы.
      Стихла песня, и площадь снова забурлила, зашумела...
      Многие жители Пясечно встречали среди солдат наших частей своих родных и знакомых, а потом долго шли по обочинам дороги рядом с шагавшими к Варшаве батальонами.
      * * *
      В 8 часов утра 17 января 4-й пехотный полк 2-й дивизии Яна Роткевича первым ворвался на улицы Варшавы. Уже через два часа он продвинулся до самой большой и популярной варшавской улицы Маршалковской. Тяжелее пришлось 6-му пехотному полку, наступавшему на левом фланге дивизии: на площади Инвалидов он встретил яростное сопротивление гитлеровцев, засевших в старой цитадели, служившей при царизме тюрьмой. Противник, видать, рассчитывал долго продержаться за ее толстыми стенами: состоявший из отборных эсэсовцев, его гарнизон был обеспечен боеприпасами, продовольствием и водой на несколько месяцев. И кто знает, может, гитлеровцам и удалось бы задержать здесь дальнейшее наступление полка, если бы не героизм солдат и офицеров.
      К поручнику Анатолю Шавары, командиру 2-й роты 4-го пехотного полка, солдаты привели какого-то мужчину, желавшего сообщить нечто очень важное. Худое, давно не бритое лицо и грязные лохмотья, в которые он был одет, лучше всяких слов говорили о тяжелых испытаниях, выпавших на долю незнакомца. К сожалению, фамилия этого поляка так и осталась неизвестной.
      - Кто вы? - спросил его поручник.
      - Солдат Армии Людовой. Партизанил, принимал участие в Варшавском восстании.
      - Что вы хотите сообщить?
      - Я вам покажу проход в крепостной стене. Дайте мне несколько жолнежей, и я проведу их туда.
      - Хорошо, я сам пойду с вами! - ответил поручник. Где ползком, где перебежками они подобрались ближе к цитадели и обогнули запорошенную снегом крепостную стену.
      - Вон видите, чуть левее, - указал проводник пальцем на черневший в стене провал. - Они сделали проход, чтобы ходить к Висле за водой.
      - И конечно, прикрыли его пулеметом?
      - Да, он в том доте, справа. Если его захватить, можно ворваться в крепость.
      Считанные минуты ушли на составление смелого плана, затем рота приступила к его выполнению.
      Ликвидацию огневой точки возложили на взвод хорунжего Забинки, усиленный 45-миллиметровым орудием. Стремительный рывок взвода был так внезапен, что дот удалось захватить прежде, чем его обитатели успели поднять тревогу.
      Тем временем горстка храбрецов во главе с проводником-партизаном, нагруженная ящиками с динамитом, пробралась к главным воротам крепости. Через несколько минут раздался сильный взрыв, и тяжелые чугунные створки ворот взлетели на воздух. Без промедления на штурм цитадели бросились два батальона 6-го пехотного полка. После жаркой перестрелки и молниеносной рукопашной схватки гитлеровцы прекратили сопротивление. Здесь было захвачено в плен более двухсот вражеских солдат. Над цитаделью взвилось национальное знамя Польши.
      Овладев этим важным опорным пунктом, 6-й полк начал продвигаться к площади Тжех Кжижи{22}. Впереди наступал батальон под командованием советского офицера Александра Афанасьева. Близ улицы Ксенженцей он попал под сильный артиллерийский и пулеметный огонь, и среди солдат возникло замешательство. Но Афанасьев быстро восстановил порядок и повел своих бойцов в атаку. В ходе ожесточенной схватки польские солдаты уничтожили целое подразделение противника, засевшее в развалинах углового здания, захватив при этом исправные орудие и пулеметы. Среди бойцов объявились артиллеристы, нашлись и пулеметчики. Трофейных боеприпасов было более чем достаточно, и захваченное оружие врага было немедленно обращено против самих же гитлеровцев.
      В не менее трудных условиях наступали и батальоны 6-й пехотной дивизии. Переправившись через Вислу, один из них оказался перед крутой двадцатиметровой высотой, господствовавшей над местностью. Противник вел с высоты сильный прицельный огонь. О лобовой атаке этой позиции нечего было и думать. Тогда сержант Чеслав Духовский обратился к командиру роты Стефану Грюнвальду.
      - У меня с фашистами свои счеты, - сказал он. - Разрешите моему взводу обойти немцев и ударить по ним с тыла. Если погибнем, то и врагу не поздоровится.
      Подпоручник знал, что гитлеровцы зверски погубили семью сержанта.
      - Иди, Чеслав, - разрешил он, - А мы вас поддержим огнем с фронта.
      По одной из лощин взвод Духовского пробрался на высоту, углубляясь в тыл фашистов, но был обнаружен. Закипел бой. Боясь окружения, противник вскоре попятился и оставил высоту. Наступление батальона продолжалось. С севера и запада подошли тем временем другие подразделения, тесня гитлеровцев в Белянский лес, где их потом окружили и уничтожили.
      Взаимодействуя, полки 6-й и 2-й дивизий разгромили противника в Саксонском парке, а один из батальонов 16-го пехотного полка неудержимой лобовой атакой выбил фашистов с Дворцовой площади.
      Оставалось захватить теперь важный опорный пункт - Главный вокзал. Бой за него был тяжелым. Враг цеплялся за каждое крыло здания, за каждый зал, комнату, но польские солдаты штурмовали укрытия храбро и решительно. Мы с Ярошевичем прибыли туда, когда схватка уже заканчивалась. На вышке вокзала трепетал бело-красный польский флаг, а из разрушенного здания выходили с поднятыми вверх руками вражеские солдаты.
      Стрельба в этой части города постепенно затихала: противник отступал. Но группы гитлеровских автоматчиков, снайперов и гранатометчиков еще вели огонь из полуразрушенных зданий, из развалин, из-за баррикад.
      Южную окраину города очищали от фашистских вояк бойцы 3-й пехотной дивизии и 1-й танковой бригады. Танки с пехотинцами на броне тоже прорвались в направлении Главного вокзала. Ориентиром им служил остов сгоревшего семнадцатиэтажного здания - варшавского небоскреба. Скелет его с уцелевшим на верхушке флагом со свастикой высился над разбитой Варшавой. Сбросив вражеский флаг, польские солдаты водрузили на его место двухцветное знамя народной Польши. Свежий морозный ветер развернул полотнище, и оно затрепетало высоко над городом, возвещая жителям о наступлении долгожданной свободы.
      В это время 1-я кавбригада через Повсин и Служевец уже ворвалась в городской район Мокотув, 1-я пехотная дивизия, наступавшая через Грабице и Чарны Ляс, вышла в район Окенце, а 4-я дивизия, обогнув город с юга, заняла Кренчки, Петрувек.
      Сражение за столицу Польши близилось к концу. Обойденная с двух сторон советскими войсками, сомкнувшими кольцо окружения в Сохачеве, расчлененная затем ударами польских частей группировка фашистов в Варшаве терпела поражение в уличных боях. Многие гитлеровцы, видя безнадежность сопротивления, удирали из города, другие продолжали драться с отчаянием обреченных, иные сдавались в плен.
      На заключительном этапе сражения отличились воины многих польских частей - пехотинцы и разведчики, танкисты и артиллеристы, саперы и связисты. Никто из них не прятался от опасности, всеми владела одна мысль 5 как можно быстрее подавить последние очаги сопротивления гитлеровцев. И солдаты смело шли на штурм зданий, блокировали фашистские доты, забрасывали гранатами или расстреливали из орудий огневые позиции противника, бросались на врага врукопашную. Многие наши воины героически погибли в этих яростных схватках. Имена их и подвиги никогда не забудет польский народ...
      ...Мы ехали через Надажин и Фаленты. Кто-то из нас напомнил исторический факт: весной 1809 года на фалентской плотине героически сражались солдаты полковника Годебского, сдерживая натиск австрийского нашествия. И может быть, именно у той вон каплицы на перекрестке и пал смертью храбрых сам Годебский - патриот родины, воин-поэт... 130 лет спустя варшавские рабочие здесь же бутылками с бензином отбивали первый удар гитлеровских танков, рвавшихся к Варшаве.
      Наши машины, свернув в сторону, проезжали возле Круликарни. Во время восстания 1794 года легендарный Костюшко руководил отсюда обороной Варшавы. Сколько памятных мест, связанных с героической борьбой польского народа за свою свободу!..
      Идем по улицам Варшавы. Дым клубится над разрушенными зданиями, стоит маревом над пепелищами. На Маршалковской улице и Ерозолимске аллее чернеют остовы дворцов и домов.
      Начали появляться жители, похожие на тени. Они выходили неуверенно, боязливо оглядываясь. Лица бескровные, взгляды скорбные.
      17 января 1945 года в три часа дня я радировал польскому правительству и Военному совету 1-го Белорусского фронта об освобождении Варшавы. А вечером Москва торжественно салютовала героическим советским и польским воинам двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из 224 орудий.
      Приказом Советского Верховного Главнокомандования наиболее отличившимся при освобождении польской столицы частям и соединениям Советской Армии и Войска Польского были присвоены почетные наименования Варшавских. Варшавскими стали 2-я пехотная дивизия имени Г. Домбровского, 1-я кавалерийская бригада, 3-я гаубичная артиллерийская бригада, 1-я пушечная артиллерийская бригада, 13-й самоходный артиллерийский полк, 1-я танковая бригада имени героев Вестерплятте, 1-й отдельный разведывательный батальон, 1-я саперная бригада, 6-й отдельный мотопонтонный батальон, 7-й отдельный мотоинженерный батальон и 3-й отдельный мотострелковый батальон нашей 1-й армии.
      Части Войска Польского - преемники фронтовых традиций - и поныне носят эти славные наименования.
      В память о победе и как символ боевой дружбы двух братских армий в Праге воздвигнут гранитный монумент. Поляки называют его "Братерство брони". На граните на двух братских славянских языках высечены слова: "Слава героям Советской Армии - товарищам по оружию, которые отдали свою жизнь за свободу и независимость польского народа!"
      Глава девятая.
      Следы преступлений
      Из Варшавы мы вернулись в Пясечно, где располагался КП армии. А на другой день утром сюда пожаловала с "дипломатическим" визитом важная персона. Причем меня она рассматривала в качестве единоличного представителя военной власти в... Польше.
      Началось с того, что адъютант смущенно доложил:
      - К вам... маршал Шиманский.
      - Просите.
      И вот передо мной высокий седой человек в добротной бобровой шубе.
      - Профессор университета имени Стефана Батория, бывший маршал сената Юлиан Шиманский.
      - Садитесь, пожалуйста, - сказал я, удивленный таким визитом. - Чем могу служить?
      Он ответил не сразу, видимо раздумывая, с чего начать. И начал издалека. Рассказал о структуре власти в довоенной Польше, о польской конституции, о роли сената и сейма.
      "К чему бы все это?" - удивился я, пока мой посетитель певучим неторопливым говорком всячески восхвалял порядки в буржуазно-помещичьей Польше и их "демократические" принципы.
      - Чего же хочет пан Шиманский? - я остерегался назвать его маршалом, понимая, какие авансы дал бы этим.
      - О-о, пане генерале, чего могу я хотеть, уже пожилой человек, повидавший жизнь? Только одного: соблюдения закона, соблюдения конституции.
      - Не совсем понимаю.
      - Я уже имел честь вам говорить о конституции Польши. - При этом он нагнулся ко мне, словно собирался поведать нечто строго конфиденциальное. Вот и хочу, чтобы вы, пане генерале, встали на ее защиту. У вас армия, у вас сила! А только это и имеет вес в политике.
      - Нельзя ли еще яснее, пане Шиманский?
      - Хорошо. Я буду совершенно откровенен. Я являюсь единственным оставшимся в живых маршалом сената. И поэтому считаю своей обязанностью обратиться к вам как представителю армии, представителю реальной силы в нашей несчастной, разрушенной войной и оккупацией стране с просьбой, чтобы вы способствовали созданию правительства, действующего на основании конституции 1935 года.
      - Вы забываете, господин Шиманский, или не желаете знать того, что с июля 1944 года на освобожденной территории страны существует легальное польское правительство - Польский комитет Национального Освобождения, который несколько дней назад переименован во Временное правительство. Вы опоздали, пане Шиманский!
      - Апрельской конституцией 1935 года предусмотрено...
      - Сейчас в Польше мартовская конституция, принятая в 1921 году, более демократичная, чем апрельская. После победоносного завершения войны с гитлеровцами и освобождения всей польской территории народ, по всей вероятности, изберет сейм, который разработает новую конституцию. Вы просто не осмысливаете событий, пан Шиманский. Старой Польши больше нет и никогда не будет. Крайова Рада Народова провозгласила Польскую Народную Республику.
      - Но армия должна сказать свое веское слово. Долг Войска Польского стоять на страже закона.
      - Армия именно и стоит на страже законности, защищает интересы народа, народную власть и народную Польшу.
      - А все-таки вы подумайте, пане генерале! Войска в ваших руках, они послушны вам. В ваших силах направить страну по правильному пути...
      - Народная Польша и идет по правильному пути. К старому возврата нет. Впрочем, обо всем этом вам лучше поговорить со сведущим человеком.
      И я пригласил Петра Ярошевича. Шиманский еще раз высказал свои взгляды, намекнул на силу армии, за которой, по его мнению, последнее слово.
      Бывший маршал сената беседой с нами остался явно недоволен. Застегнув свою богатую шубу, он молча вышел из комнаты...
      Мы с Ярошевичем долго смеялись.
      - Итак, мы не использовали шанса получить при посредстве пана маршала высокие "правительственные" посты, - сказал я с деланным сожалением.
      Днем позже Главком Роля-Жимерский вызвал меня в Варшаву. Путь мой лежал через Езерну на Вилянув. Потеплело, и разбитая грузовиками дорога покрылась липкой грязью. Но военные машины встречались редко: войска ушли дальше на запад. А по обочинам, как и прежде, тянулись вереницы людей, возвращавшихся в родные места.
      Дымились руины Варшавы... Кругом царила мертвая тишина, словно на кладбище. Я невольно обнажил голову.
      Среди развалин показалась одинокая согбенная фигура. Это оказался еще не старый мужчина. Увидев меня, он подошел и, укоризненно качая головой, сделал широкий жест рукой:
      - Посмотрите, что наделали изверги с нашей столицей!..
      Его звали Ксаверий. Он житель Варшавы, но все годы оккупации скрывался. Теперь вернулся на родные пепелища и бродил, не находя пристанища.
      Ксаверий стал моим проводником. Мы осмотрели Театральную площадь, где лежал в развалинах взорванный фашистами знаменитый столичный театр оперы и балета. Потом побывали на Пляцу Замковом, и там Ксаверий показал мне подорванную немцами колонну, на которой раньше возвышался бюст польского короля Зигмунда.
      Время приближалось к двенадцати. Попрощавшись с Ксаверием, я поспешил к замку Бельведер. По разбитым улицам шли немногочисленные прохожие. На обгорелых стенах зданий пестрело множество наклеенных листочков бумаги. Остановив машину, я прочитал некоторые из записок: "Янек, я у тети. Иди туда", "Сынку, твоя мать жива. Ищи меня у Залесских. Жив ли ты, сынок?", "Не ищите меня, я ушел с Войском Польским бить немцев. Станислав", "Где моя жена и дети? Кто знает об этом, сообщите парикмахеру Юзефу. Окончевский Войцех", "Вся семья Понизовских погибла в Майданеке. Не ищите их. Я видел их смерть. Живу в подвале этого дома. Фишер Юзеф".
      Почти за каждой запиской угадывалась горестная судьба людей, острая боль по невозвратимой утрате...
      Здания в те дни находились во власти саперов. Польская саперная бригада занималась разминированием домов и баррикад, мостовых и подвалов, костелов и даже садовых скамеек в скверах. В разных местах время от времени раздавались взрывы. Это уничтожали найденные мины.
      Я очень уважаю саперов, скромных тружеников войны, смелых и находчивых, спокойных и аккуратных. Поэтому, подъехав к Бельведерскому дворцу и увидев работавших там бойцов со щупами, не мог удержаться, чтобы не поговорить с ними.
      Знаменитый Бельведер гитлеровцы не успели взорвать, хотя заминировали его основательно.
      Не знаю, сколько в том правды, но некоторые пленные информировали, что этот дворец был предназначен под резиденцию Гитлера, если бы тот прибыл в Варшаву.
      Перед наступлением на столицу мы знали, что гитлеровцы готовили Бельведер к взрыву. Я приказал генералу В. Стражевскому подготовить специальный штурмовой отряд, задачей которого был захват Бельведера. В отряд вошли саперы и лучшие разведчики из армейского разведбатальона, всего несколько десятков человек. Как только началось наступление, эта группа одной из первых форсировала по льду Вислу и кратчайшим путем достигла района Бельведера. Благодаря быстрым и решительным действиям наших воинов немцы были застигнуты врасплох и дворец уцелел.
      Сейчас я увидел многочисленные шурфы в его стенах, подготовленные для закладки взрывчатки.
      - Как дела? - спросил я, подходя к группе солдат. Они вытянулись, заулыбались:
      - Все в порядке, обывателю генерале.
      - Много ли мин нашли?
      - Три заряда по сто килограммов, не считая сотни "сюрпризов", разбросанных по всему дворцу, и особенно на втором его этаже, - отрапортовал подошедший поручник.
      - Где же они спрятали их?
      - Всюду, где только можно. Даже специально пробурили стены и замуровали в нишах.
      - А мин замедленного действия не обнаружили?
      - Ищем, но пока не нашли.
      - Будьте осторожны, - предупредил я саперов и рассказал им о случае, который произошел в период боев в районе Витебска.
      Тогда советские воины захватили мост на реке Вопец. Саперы осмотрели его, сняли несколько мин и на том успокоились. Войска, в том числе и наш корпус, стояли в обороне, и по мосту осуществлялось движение автотранспорта. Прошло две недели. И вдруг мост взлетел на воздух! Началось расследование, и в пятидесяти метрах от моста нашли часовой механизм, от которого тянулись к мосту обрывки замаскированного провода. Случай этот многому научил: саперы стали тщательнее осматривать захваченные объекты.
      Поручник заверил меня, что они осмотрят во дворце все подозрительные закоулки и ошибки не допустят. А на другой день, как я узнал позже, произошло следующее. К саперам обратился местный житель и попросил ведро угля, сообщив при этом, что гитлеровцы перед самым отступлением привезли во дворец тонн двадцать угля... У саперов мелькнула догадка. Бросились в подвал, начали выгружать оттуда уголь и под ним в самом углу подвала нашли полтонны взрывчатки с часовым механизмом!
      В тот раз я прошелся дворцовым парком Лазенки - до войны любимым местом отдыха варшавян. Передо мной раскрылась удручающая картина. Кругом одни развалины. Запущенные пруды и каналы. Чудесные липы, многовековые дубы и раскидистые каштаны изуродованы снарядами.
      Мне везло на провожатых. Вот и в парке подошел старичок, назвавшийся паном Михалом. Худенькое, морщинистое лицо с грустными темными глазами. Кто он? Вероятно, один из многих тысяч горожан.
      - Посмотрите, пане генерале, что они наделали. - Он употребил многозначительное "они". - Уже после восстания взорвали Королевский замок, потом дворец Оссолинских на улице Вежбевой... Вы не видели никогда этих дворцов? Вы первый раз в Варшаве, пане генерале? О, какая это была красота! Вы не знали и Саского дворца, того, что украшал Саскую площадь? Там был раньше генеральный штаб. Они его тоже взорвали, после того, как подавили восстание... А ведь этого могло и не быть, если бы... - Он смущенно замолчал.
      - Если бы что, пан Михал?
      Мой собеседник стал излагать версию о причинах поражения восстания, которую усиленно распространяло правительство Миколайчика и лондонское радио.
      - Это наглая ложь, пан Михал! О дате восстания Красная Армия не была предупреждена. Кроме того, и это особенно важно, она только что провела крупную наступательную операцию и не была готова помочь обманутым варшавянам. - Я вспомнил слова, сказанные мне генералом Корчицем в Люблине, и сейчас повторил их: - Но правда восторжествует и пригвоздит к позорному столбу предателей-реакционеров. История раскроет истину!
      - Дай бог, пане генерале, дай бог...
      Пан Михал водил меня по парку.
      Он знал, сколько лет каждому дереву, кто его посадил, откуда привезены саженцы.
      - Этому дубу двести лет, - показал он на искалеченное дерево. Возле самой земли дуб разделялся на два ствола, один из которых был начисто срезан снарядом.
      Будучи недавно в Варшаве, я пошел в Лазенки и отыскал это дерево. Пень от погибшего побега прикрывала аккуратная цементно-гипсовая подушка, другой же ствол старого дуба еще более разросся. В парке были толпы празднично одетых людей, в аллеях беззаботно резвились дети. Дворец и парк, неповторимое сочетание форм и цветов создавали атмосферу мирного отдыха и покоя. И только гипсовая подушка на срезе дерева напоминала о давних трагических днях.
      ...Из парка я поспешил к месту встречи с Главкомом. Вскоре туда приехали Роля-Жимерский и командиры дивизий.
      - Поздравляю с победой! - приветствовал меня Главком и шутливо добавил: - Правда, мой дом вы все-таки не сумели сохранить...
      - Какой дом? - не понял я.
      - В котором я жил когда-то. На Уяздовской аллее.
      По пути сюда я проехал по ней, но на месте дома нашел только груду кирпичей.
      Мы остановились на площади перед Главным вокзалом и вышли из машины.
      Здесь, сообщил Главком, состоится 19 января военный парад в честь освобождения столицы. В нем примут участие старейшие польские соединения 1-я и 2-я пехотные дивизии, отличившиеся при освобождении города. Они пройдут по Ерозолимской аллее с востока на запад, и это будет символизировать, что путь Войска Польского лежит вместе с Красной Армией на запад, до полной победы над фашизмом. Парад будут принимать президент, члены правительства и Главком. Командовать парадом приказывалось мне.
      Главком тут же объявил, что после парада 2-я дивизия должна остаться в Варшаве для несения гарнизонной службы. Это, конечно, меня огорчило.
      В Пясечно я возвращался другой дорогой. Захотелось посмотреть понтонный мост через Вислу, который сооружали польские саперы. Это была не простая задача. В течение двух суток требовалось навести переправу выше взорванного немцами железнодорожного моста у цитадели. Темпы работы были высокими, солдаты трудились не покладая рук. Командир понтонной бригады полковник Тылинский доложил, что мост будет готов в назначенный срок: саперы уже заканчивали работу. Действительно, мой "виллис" без труда проехал на противоположный берег. Лед снова растаял, и внизу поблескивала вода. Но теперь Висла была уже не страшна.
      Эта переправа использовалась войсками около 20 дней, пока советские саперы не построили свайного моста. За это время по ней прошло около 30 тысяч грузовиков и более 230 тысяч солдат.
      * * *
      Никогда раньше не приходилось мне командовать парадом. К тому же таким необычным. Из Пясечно в Варшаву я выехал ранним утром. Погода стояла пасмурная, но мягкая, тихая.
      Я не узнал площадь у Главного вокзала и Ерозолимскую аллею: саперы с помощью варшавян разобрали груды развалин, почистили, принарядили улицы. В оконных проемах полуразрушенных зданий висели национальные флаги, огромные кумачовые полотнища прикрывали проломы в стенах. Повсюду были лозунги и приветствия на русском и польском языках.
      Полки выстроились в обычную походную колонну. Они так и пройдут по площади мимо только что сооруженной небольшой трибуны.
      Варшавяне, собравшиеся на площади и на тротуарах, с любопытством рассматривали воинов, их оружие и боевую технику, в том числе "катюши", которые недавно появились в польской армии.
      Возле трибуны находились партийные работники, партизаны и подпольщики. Настроение у всех было приподнятое.
      Приближался полдень. На маленькой трибуне появились Болеслав Берут, Владислав Гомулка, Главком Роля-Жимерский, его заместитель Александр Завадский, начальник Главного штаба Владислав Корчиц...
      Тишину разорвал неожиданный треск автоматных очередей. А через одну-две минуты из руин ближайшего дома автоматчицы под командованием хорунжего Анели Клецкой вывели трех гитлеровских солдат с поднятыми руками. Площадь наполнилась шумом аплодисментов...
      Главком поздоровался с войсками. Прозвучало троекратное "Нех жие!", после чего мне осталось подать одну-единственную команду:
      - Шагом марш!
      Заиграл оркестр, и походные колонны двух дивизий двинулись торжественным маршем. Парад открыли костюшковцы - их дивизия положила начало Войску Польскому. Шли пехотинцы, пулеметчики, автоматчики, разведчики, артиллеристы, истребители танков. Затем тягачи потащили пушки большого калибра.
      Поднявшись на трибуну, я называл членам правительства фамилии командиров полков, сообщал тактико-технические данные вооружения, которым щедро снабдил Войско Польское братский Советский Союз.
      Когда последние роты шли по площади, передовые подразделения костюшковцев уже находились за чертой Варшавы, направляясь прямо на передовые позиции.
      После парада я был приглашен на экстренное заседание Президиума Крайовой Рады Народовой, состоявшееся в резиденции президента Варшавы. Оно длилось недолго, всего минут десять. Речь шла о том, где быть столице Польской Народной Республики.
      - Варшава сильно разрушена, - заявил Болеслав Берут. - Но есть мнение сохранить ее столицей и в кратчайший срок восстановить. С другой стороны, высказываются предложения перенести польскую столицу в Краков. Давайте обсудим.
      Большинство товарищей считали, что с Варшавой связана вся история нашего государства. Варшава и должна остаться столицей Польши. Польский народ восстановит ее, и она станет еще краше.
      На том единогласно и порешили.
      - Теперь прошу на ужин в честь освобождения Варшавы, - пригласил Берут.
      В зале собралось около двухсот человек. Быть может, тот вечер хроникеры и назвали первым приемом польского правительства, но на самом деле это был скромный товарищеский ужин. И все же лица участников вечера искрились необычайной радостью.
      С большим вниманием мы выслушали выступление Болеслава Берута.
      - Приятно сознавать, - сказал Берут, - что и польский народ вносит свой военный вклад в разгром фашизма. Дружба и братство по оружию между Красной Армией и Войском Польским имеют огромное значение в деле победы над гитлеризмом. Без помощи со стороны Советского Союза мы не могли бы создать современную боеспособную армию.
      За окнами быстро темнело. Город, лишенный света, погружался во мрак. Светлым островком в нем был, пожалуй, лишь этот зал, в котором тускло горели лампочки, питаемые агрегатом ближайшей воинской части. Не хотелось уходить отсюда, но в Пясечно меня ждали срочные дела.