- Ну, ты это брось, - вмешался Черномырдин. - Что, вы лучше всех знаете жизнь?
      - Не лучше. Мы просто к ней ближе.
      Диалектический тезис о единстве и борьбе противоположностей перестал устраивать власть.
      Пятнадцатого числа, выступая перед средствами массовой информации в Екатеринбурге, президент уже не в первый раз обрушился на Российское телевидение, обвинив компанию в предвзятом взгляде на реформу и на основы государственности России. Все это он назвал привычным для обкомовской лексики Ельцина словом "чернуха". Президент прибыл на родину и с максимальной долей раскованности выплеснулся перед согражданами, желая повторить "хорошего" Ельцина, строгого и справедливого. Выступая перед журналистами, президент построил свою речь в виде вопросов самому себе и одновременно аудитории: "Попцов гонит чернуху, не выполняет президентские указания. Что я должен сделать? Снять Попцова?!" Трудно сказать, как реагировал зал. Я там не был. Возможно, слова президента потонули в буре оваций, возможно, были встречены молчанием.
      Другое важно. Конфликт, случившийся тремя днями раньше, в пятницу. Президент встречался с главами регионов. На этой встрече глава кемеровской администрации Кислюк, поддакивая президенту, вдруг заговорил о неуважительной манере, в которой президент показывается на Российском телевидении. Реакция была мгновенной, из чего было ясно, что спектакль был отрепетирован клевретами. "Нет проблем, снимем", - отрезал президент и дал поручение Виктору Илюшину подготовить проект указа. Сколько их было, этих указов относительно Попцова? Четыре, пять, шесть? С исходящими номерами и без них...
      Как рассказал мне Эдуард Сагалаев, назначенный новым председателем ВГТРК, Олег Сосковец, характеризуя ситуацию, заметил, что вопрос о Попцове возник не сегодня и не вчера. Он поднимался и 21 сентября 1993 года, сразу после известного указа президента за номером 1400 о роспуске парламента. Указ готовился в строгой тайне. Возможно, впервые этот замысел удался. Я, достаточно информированный человек, об этом ничего не знал. Предстоял мой доклад на сессии Европейского вещательного союза в Вене, и было принято решение, что я улетаю на три дня. Когда прилетел в Вену и вошел в гостиничный номер, тут же раздался телефонный звонок нашего корреспондента в Германии Славы Мостового, который мне сообщил, что часом раньше, когда мы еще были в самолете, президент огласил свой знаменитый указ о роспуске парламента. Я тотчас дал команду, чтобы мне немедленно зарезервировали билет на самолет в Москву. Рано утром я улетел. Доклад, разумеется, не состоялся. Я отсутствовал в Москве чуть больше 12 часов. Но за это время многое случилось, то, что заставило меня более трезво взглянуть на президентское окружение. Как, впрочем, и на своих непосредственных помощников по компании. Вообще, начиная с сентября 1993 года, когда я вернулся из Австрии и узнал, как был истолкован мой телефонный разговор с Анатолием Лысенко, от которого я узнал все подробности президентского указа № 1400. Помнится, тогда я задал Лысенко один вопрос: "С какого момента начинается действие указа?" "С двадцати часов, - ответил Лысенко. - В восемнадцать у нас "Парламентский час". - "Ну что ж, - сказал я, - давай пропустим в эфир "Парламентский час", а с 20 часов какие-либо выступления распущенных парламентариев должны быть прекращены. Я думаю, это будет и законно, и логично". Лысенко стал ворчать: "Зачем?" - "Потому что мы не только государственное, но и демократическое телевидение", - ответил я. Почему я настаивал на таком решении? Да никакого особого решения-то не было. А было точное соблюдение указа. Я понимал, что указ не безупречен. Я поддерживал действия Ельцина и, как его сторонник, страшно переживал, когда он совершал ошибки. Будучи членом парламента и очень хорошо зная Руслана Хасбулатова, я мог предположить ответные действия парламентариев. Как я потом понял, Лысенко не стал выполнять мое решение, и парламентская передача с эфира была снята. По существу, это можно считать мелочью, если бы на следующий день Владимир Шумейко (в ту пору первый вице-премьер) не обвинил меня в нелояльности президенту, сославшись на мое якобы указание заместителям поддерживать Хасбулатова. Нелепость обвинения была настолько очевидной, что я рассмеялся.
      - Напрасно смеешься, - сказал зло Шумейко, - ты не один руководишь компанией. Мы столь же успешно можем решать все вопросы и с Анатолием Григорьевичем Лысенко.
      Мне рассказывал впоследствии Михаил Полторанин:
      - Тот телефонный разговор взволновал Лысенко, и он решил посоветоваться с Александром Коржаковым. Я был в Останкино у Брагина. Вдруг раздался звонок Коржакова. Он попросил меня подготовить проект указа о твоем снятии.
      - И что ты ответил ему? - спросил я.
      Полторанин лукаво хихикнул:
      - "Саша, вы там все с ума посходили". - Потом помолчал и вдруг спросил: - А что, ты специально улетел в Австрию, чтобы в момент этих событий не быть в Москве?
      - Ну конечно, продуманно, специально. Потому и вернулся через 12 часов.
      - Точно, - сказал Полторанин и, ткнув меня кулаком в бок, рассмеялся.
      По этому поводу у нас не было никаких особых объяснений с моими замами. Два-три малозначительных возмущения с моей стороны, вот и все. Это был мне урок. Команда - это не сумма подчиненных, профессиональных и исполнительных. Команду делает командой только единомыслие. И Лысенко я понимаю. В тот момент ему пришлось оказаться один на один с властью. Обычно в этой роли выступал я. Он избрал более простой путь. Он сказал власти, что не согласен с мнением Попцова.
      Именно в эти дни в компании работала ревизионно-финансовая комиссия, возглавляемая депутатом Верховного Совета Михаилом Астафьевым. Как о нем однажды написали "Московские новости": человек с внешностью пьяного мушкетера. Образ смешной, но не точный. Образ вне психологии. Миша Астафьев человек и коварный, и амбициозный, как большинство людей небольшого роста. А еще Миша политически завистлив. Он зачинатель то ли кадетского, то ли эсеровского движения, сверхмалочисленного и вечно к кому-то примыкающего. Он вызвался работать в комиссии и был ее идеологом. Астафьев был преисполнен желания употребить власть, накопать компромата и снять меня.
      - Через две недели, сударь, здесь будет работать уже другой человек, ядовито пообещал он мне, - и никакие действия вашего Ельцина нам не указ. Вы же, уважаемый, назначены Председателем Верховного Совета. Он и проведет отсечение вашей головы. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что инициатором ревизионного наезда является Руслан Имранович. Хотите, я вам расскажу, как меня напутствовал Юрий Михайлович Воронин1?
      - Нет, не хочу.
      - Отчего же, это интересно. Он сказал: "Задача и простая и сложная надо устранить Попцова!"
      Трогательная деталь - Верховный Совет, на сторону которого я якобы переметнулся, готовил расправу над Попцовым. Говорят, власть не может всего знать. Не может, но только в том случае, когда она этого не хочет.
      Свершилось. Президент учел промах, допущенный им в 1995 году (а указ о моем отстранении имел и такую дату), когда при встрече с Сергеем Адамовичем Ковалевым он проговорился, что подписал указ об отстранении Попцова, якобы искажающего на телеэкране обе точки зрения о событиях в Чечне. Ковалев тут же сообщил об этом газетчикам, и разразился скандал. Протесты, возмущения. Тогда указ так и не увидел свет. Поднялся коллектив компании. Как будет сказано потом, журналисты отстояли Попцова. Уже в те дни главным человеком, настаивающим на моем отстранении, был Олег Сосковец - первый вице-премьер. И в те тревожные январские дни именно с ним произошла моя стычка на заседании правительства. У людей во власти удивительная философия. Они, хотя и мучимы неприязнью по отношению к журналистам, писателям, актерам, ученым, эту власть критикующим, но скрепя сердце готовы выстраивать с ними отношения, улыбаться им на всевозможных приемах, короче, терпеть. Но стоит истинному профессионалу занять соответствующую высокую должность, как власть не желает ценить его профессиональное достоинство, пользуется правом наорать, унизить, наказать страхом. Власть убеждена, что человек, занявший хотя бы на час высокое кресло, уже навечно поражен вирусом "обширной дозволенности", которую дарует это кресло, и будет страшиться своего отстранения.
      Штурмуя властную вершину, лидер ориентируется на сильные стороны соратников. Достигнув ее, он просит ближайшее окружение изучать слабости своих сподвижников. Те, кто не держится за власть, ее (власть) раздражают в максимальной степени. Власть не терпит независимости.
      Итак, я предан анафеме, отстранен от должности за "очернение действительности". До удивительности терминология советского агитпропа. Правда, раньше мне ставилось в вину "очернение социалистической действительности".
      Моя отставка с поста председателя Российского телевидения имела несколько причин - объективных и субъективных.
      Первая - смысловая. Ельцин 91-го года и Ельцин 96-го - это два разных Ельцина. Для Ельцина 91-го года понятие "президентское телевидение" попросту не существовало, и, несмотря на немыслимое давление, президент оставался верен принципу конструктивного диалога с подавляющим большинством СМИ. Благо в 91-м году он выиграл их симпатии без боя. Команду Ельцина 96-го года просто "президентское" радио и телевидение уже не устраивает. И то и другое должно быть "пропрезидентским". И Ельцин с этим согласен. "Кто не с нами, тот против нас".
      Причина вторая. Эдуард Сагалаев на единственной встрече с коллективом сказал: "Президент поставил задачу - сделать народное телевидение". Слово-то какое свежее - "народное". Ох уж эти посланцы президентов, "воплотители" их воли. И тем не менее уточнение о народности - уточнение любопытное, оно потребует от нас более пристального внимания. Существует расхожая фраза, она произносится очень часто во властных кабинетах: "Общество устало от политики". И действительно устало. От бессмысленной, неперспективной политики, которую проводит власть. Естественно, власть, которая не смогла бы стать властью в аполитичном обществе, всегда утверждает обратное, требуя своего вдумчивого и энергичного образа на телевизионных экранах и в радиоэфире. Мелькание власти любого калибра (президентской, законодательной, правительственной) никак не расслабляло нацию, не уводило ее на дорогу зрелищ. Это властное присутствие, или, иначе, сотворение мифа, выглядело по-разному: разъяснение реформ, чем, скажем, в течение двух лет в прямом эфире занимался Анатолий Чубайс, регулярно рассказывая, что удалось сделать за эти пять лет на отдельном заводе, в отдельной школе, ферме, акционерном обществе, в строительстве, торговле и т.д. Общего фона реформ не было, да и не могло быть. Приходилось заниматься мозаикой. Вне общей картины находить осколки разноцветного стекла, вмуровывать их в пласт жизни, чтобы хотя бы зафиксировать образ, намек на цвет.
      А вся остальная жизнь, не поддавшаяся реформам, а точнее, разрушенная ими, то есть "чернуха", продолжала существовать. И она была жизнью большинства. Политика не принесла облегчения обществу. Не вообще политика, а политика определенных личностей. Они могут быть главами правительств, заместителями этих глав, королями, президентами. Во всех случаях олицетворение высшей власти. И тогда возникает вопрос: что делать? Самое любопытное, что у власти не возникает вопроса, что делать с властью. Ответ очевиден - не отдавать. Вопрос в ином. Что делать с политикой? И ответ естественно, политику следует изменить. Но как? Люди, призванные под знамена одной политики, другую делать не умеют. Значит, надо изменить толкование, показ этой политики.
      Президент принял решение избираться на второй срок. Объявляя в день своего выдвижения об отстранении Олега Попцова, президент дал понять - с этого момента мне нужны не осмысление, не независимый анализ, а послушание всестороннее и полное, мне нужно второе ОРТ, практически превращенное Борисом Березовским в механизм, выполняющий любую прихоть исполнительной власти. Прихоть самоубийственная, рожденная холуйством ближайшего окружения. Она погубит Бориса Ельцина если не на выборах, то после них неминуемо.
      ТРИ ВЕЩИХ КОРОЛЕВСКИХ СНА
      (Сказочный вариант)
      Совпадения с другими сказочными и не сказочными ситуациями считать чисто случайными.
      СОН ПЕРВЫЙ
      Проснулись Его Величество. Потянулись Его Величество. Чай в постель попросили. Выпили чаю, взбодрились отчасти. Главного чтеца в свои покои просят. Явился Чтец.
      - Газету принес? - спрашивает король.
      - Непременно, Ваше Величество, самую наисвежайшую.
      - Читай, что в моем королевстве происходит.
      - Вулканы извергаются, Ваше Величество. Дома горят. Моря из берегов вышли. Солнце поля зноем выжгло. Чиновники взятки берут. Стражи бесчинствуют. Землекопы землю отказываются копать. Углекопы - уголь добывать. Извозчики у телег и экипажей колеса поснимали, стоят. Народ бедствует: на улицы высыпал, во взвинченности и нервозности пребывает. Дети в беспризорности. Родители в безденежье...
      - Что замолчал? Что там еще написано?
      - Все, Ваше Величество.
      - Безобразие, - говорит Его Величество, - я же предупреждал. Народ в моем государстве впечатлительный. Начитается всякой чернухи и клеветничества и немедленно на улицу чувства проявлять бежит. Скажи мне, Чтец, ты в безденежье? Бедствуешь?
      - Никак нет, Ваше Величество.
      - А твои родители голодают?
      - Никак нет, Ваше Величество. Вашей милостью в сытости и здоровье пребывают.
      - Вот видишь. А моя страна, а Главный казначей, а Верховный внушитель, а министры? Их всех до десяти тысяч наберется. Я свой народ берегу. Это даже в заморских странах известно. Ну, Чтец, что делать будем? Как мне, королю, свой народ успокоить?
      - Сочинителей, Ваше Величество, много развелось. Вот беда. Каждый на свой манер жизнь искажает.
      - Правильно. А я ведь предупреждал Главного управителя словесного любить свой народ надо. Верховного писаря ко мне!
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Пиши мой следующий указ. Управителя словесностью постричь в монахи. Сочинителей - на галеры. Все газеты закрыть, оставить одну. Назвать ее "Доброе утро запятая Ваше Величество". Для достижения общей благополучности в моем королевстве чтение запретить, заменить слушанием.
      СОН ВТОРОЙ
      Просыпаются Его Величество от шума непонятного. Глаза протерли, просят чаю в постель подать. Выпили чаю, Главного чтеца зовут. Явился Чтец.
      - Газету принес? - спрашивает Его Величество.
      - Принес, - отвечает Чтец.
      - Читай.
      - В садах благоухание. Урожай немереный. Травы на полях в человеческий рост. Молока столько, Ваше Величество, хоть захлебнись. Землекопы котлован в три версты глубиной вырыли. Углекопы угольную гору с Эверест вышиной насыпали. Извозчики во все концы королевства со свистом и гиканьем разъезжаются. Казначей работящему люду жалование сверхдостаточное выдает. Королевские стражи в почете, и в каждом доме их хлебом-солью встречают. В храмах столпотворение. Народ молитвою своею короля славит.
      - Ну вот, совсем другое дело, - говорит Его Величество. - Я же говорил, жизнь в моем королевстве прекрасна. Ее разглядеть только надо. Ладно, ступай, Чтец. Я тобой доволен. Жалую тебе очки в золотой оправе. Позвать сюда Главного стражника.
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Очень хорошо, ответствуй своему королю: по какой причине шум за дворцовой оградой?
      - Народ волнуется, Ваше Величество, жизнь клянет.
      - То есть как клянет?! Он что же, газеты не читает?
      - Не читает, Ваше Величество.
      - Почему?
      - Народ, Ваше Величество, королевский указ выполняет: впредь измышлениям газетным не верить, чтение во всем королевстве запретить.
      - А мне говорят - плохой народ. Главного писаря ко мне.
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Очень хорошо. Пиши: народ, который верен своему королю, плохим быть не может. Записал?
      - Так точно, Ваше Величество.
      - А теперь повтори.
      - Народ, который верен своему королю, плохим быть не может.
      - Очень хорошо. Внеси сие изречение в сокровищницу разума. Главного глашатая ко мне.
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Вот что, любезный. Непорядок в королевстве. Повсеместная благополучность наступила уже давно. Всем хорошо, а народ в неведении. Ступай на площадь и зачитай газету вслух. Мой народ должен знать о себе все. Главного стража ко мне.
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Как Главный глашатай мою волю исполнит, лишить его всех званий и сослать далеко. Главного писаря с сего дня назначить Верховным глашатаем.
      СОН ТРЕТИЙ
      Проснулся король, потянулся король. Чувствует жажду невыносимую. Квасу в постель попросил. Испил квасу. Прислушался - тишина тишайшая. Приободрился, немедля королевского Чтеца зовет. Явился Чтец.
      - Газету принес? - спрашивает король.
      - Принес, Ваше Величество, наисвежайшую.
      - Очень хорошо. Читай.
      - В Банановом государстве, Ваше Величество, бананы поспели. В Ананасовом государстве ананасов столько, что их девать некуда. В стране Самой Сверхзаморской дорогу на Луну построили. По ней в пролетках и экипажах разъезжают. На самой Луне земли продают, бери сколько хочешь. В стране Карнавальной танцуют и поют с утра до ночи.
      - Ты смотри, - говорит король, - живут же люди. А про мое королевство что написано?
      - Ничего, Ваше Величество.
      - То есть как ничего, а про короля?
      - Про короля есть, Ваше Величество.
      - Дурак ты, Чтец. Король и есть королевство. Так что там про короля?
      - Слава королю!
      - Правильно, дальше.
      - Королю слава!!
      - Очень хорошо. Главного писаря ко мне.
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Запиши: народ, почитающий своего короля, - вечен. Записал?
      - Записал, Ваше Величество.
      - Повтори!
      - "Народ, почитающий своего короля, - вечен".
      - Правильно. Внеси сие изречение в сокровищницу разума. Где Чтец?
      - Я здесь, Ваше Величество.
      - Что там еще про короля?
      - Да здравствует король! Королю слава!
      - Еще что?
      - Все, Ваше Величество.
      - Кто редактор?
      - Назначен вашим прежним указом, Ваше Величество.
      - А, помню, помню... Кучерявый такой, с усами.
      - Он самый, Ваше Величество.
      - Прекрасно. За любовь и преданность королю представить к ордену "Здравия" третьей степени. За невнимание к жизни королевства повесить!
      - В каком порядке, Ваше Величество? Сначала к ордену, потом повесить? Или...
      - На ваше усмотрение, милейший. Можно и наоборот. А почему тишина? Где народ? Где землекопы, где углекопы?
      - Народа нет, Ваше Величество, уехал весь.
      - Как уехал, куда, почему?
      - По причине жизни нерадостной, Ваше Величество.
      - Чтец, я зачем тебя вызывал? Гадости королю говорить, чернуху проповедовать? Стража главного ко мне!
      - По вашему зову явился, Ваше Величество.
      - Вижу. Слушай мой следующий указ. Чтеца за политическую недоумность сослать в страну Сверхдальнюю. Там, где воды нет. Он у нас пловец. Понял?
      - Понял, Ваше Величество.
      - А теперь ответствуй, где народ: где углекопы, где землекопы?
      - Народ уехал, Ваше Величество.
      - Куда?!
      - Углекопы в страну Ананасовую. Землекопы в страну Банановую, за бананами. Ну а те, что попросвещеннее, в Самую Сверхзаморскую страну. Оттуда на Луну дорога построена. Вот они землю лунную покупать и отправились.
      - Это еще зачем?!
      - Говорят, Ваше Величество, с лунных высот королевство наше кажется совсем розовым. На него смотреть одно удовольствие..
      - Хм, какого же черта мы здесь сидим! Карету мне, карету...
      ПРОТИВНИКИ В СБОРЕ.
      СОЮЗНИКИ ЗАДЕРЖИВАЮТСЯ
      Свершилось!! Нет радости в пророчестве, когда сбывается худшее из твоих предположений. Если Дума 93-95-го годов имела в своем предшествии Верховный Совет, его сверхконфликтные отношения с президентом и поэтому старалась постоянно отодвинуть от себя малоудачную тень и создать иной образ законодательной власти (что, следует признать, думцам удалось), то перед Думой нынешнего созыва опасность предшествия обрела совершенно иной рисунок. Объективно многие члены прежнего Верховного Совета, пережив драму октября 1993 года, сошли с дистанции, иные взяли паузу и выборы 93-го года пропустили. Зато в 95-м году, зараженные вирусом политики, они вновь двинулись в бой. Многих впитали партийные списки, часть прошла по одномандатным округам, и сразу зал Думы в партийном выражении стал больше напоминать Верховный Совет образца 92-го года, нежели предшествующую Думу. И проявляя естественное стремление к отличительности, желание не уподобиться предшественникам, отрекаясь от рыбкинской манеры, Дума, перепрыгнув две ступеньки назад, благополучно перечеркнув, как ей казалось, послушность пятой Думы, стала едва ли не копией Верховного Совета образца 92-го года. Так бывает. В поисках лучшего мы обретаем худшее.
      Решение Думы от 17 марта, денонсировавшее ратификацию беловежских соглашений, сотворенную в 91-м году прежним Верховным Советом, спасшего этим решением хотя бы слабую тень объединения, дабы на месте прежнего Союза не оставить лишь пыль и песок, а создать пусть слабое, но все-таки магнитное поле.
      Это случилось на третьем месяце работы Думы в новом составе. Ответная реакция была мгновенной. Через три дня уже все стояли на ушах: от государственного секретаря США Кристофера до президента Литвы Бразаускаса. Потом коммунисты отселекционируют эту реакцию и назовут ее президентской. Свое недоумение по поводу случившегося высказали президенты всех стран СНГ. Начав дрейф в сторону Белоруссии, что в конечном итоге привело к сенсационным результатам, оба президента заговорили о создании контурной конфедерации с ориентацией на единое экономическое, духовное и политическое пространство с общими надгосударственными органами. Ельцин перехватил инициативу в притязаниях на возрождение Союза. Он лишил эти притязания чисто коммунистического наполнения и сделал шаг, соответствующий известному изречению Маркса: "Лучше одно практическое дело, чем тысяча всевозможных программ".
      "Это мой ответ - объединение начнется с формулы "Россия + Белоруссия". У меня в запасе и следующий шаг интеграции: плюс Казахстан, плюс Киргизия". Естественно, что на этом фоне принятие думского решения о денонсации беловежских соглашений выглядит, скорее, политическим абсурдом, ибо сама Дума - продукт беловежских соглашений. Коммунистам стало жаль проделанной работы, жаль затраченных усилий. Все уже было поставлено на поток еще до выборов. Догматизм тем и отличается, он не предрасположен к реакции на ситуационные изменения. Но только ли инерционно-догматическое мышление толкнуло коммунистов на этот шаг? Нет, эта частность имеет место как рецидив предвыборного ажиотажа, но не более того. Главное в другом...
      Надежды всегда опережают действительность, которую принято называть возможностями человека, общества, системы. По сути, надежды - это форма сознательного заблуждения. Реформаторы начиная с 1992 года говорили о предполагаемом подъеме, всякий раз определяя свой успех фактом замедления спада. Затем достижением дна пропасти, и затем радостью, что мы не разбились, ударившись об это самое дно. Политикой не впитываются эти фантазии власти, они плюсуются как долг. Власть отчитывается не результатами, а желанием их достичь, количеством указов, законов, постановлений.
      Говоря по-хозяйски, выборы сейчас ни к чему. Но Конституция не пишется под возможности президента, хотя именно ЭТА КОНСТИТУЦИЯ писалась как конституция президентская, и более того, с фамильными чертами. Конституция писалась под Ельцина. И ныне многие хватаются за голову: если этими правами, в случае победы на выборах, воспользуется человек с тоталитарным, шовинистическим мышлением, то...
      Остается сознаться, что к истечению своего первого президентского срока Ельцин не совершил того реформаторского рывка, который бы сделал общество в своем большинстве его союзником. И в этот момент Дума (опять же усилиями коммунистов и ЛДПР) двумя третями голосов преодолевает вето президента и принимает закон о повышении минимального размера пенсий. Это значит, что Пенсионный фонд должен дополнительно получить из казны еще 7-9 триллионов рублей. А у фонда на 20 марта 1996 года задолженность пенсионерам в 5 триллионов.
      Расчет очевиден - загнать президента в ловушку. На выплату пенсий в увеличенном размере денег нет, тем более что страну парализует старая беда - несвоевременная выплата пенсий в тех, прежних размерах. Любое решение президента накануне выборов проигрышное. Вето, отклоняющее закон, всколыхнет пенсионеров: "Президент обрекает нас на нищенское существование, это не наш президент". Подпись президента под этим законом ставит на колени бюджет страны. Таким образом выстраивается безукоризненный тактический рисунок коммунистов, а значит, и главного противники Ельцина на предстоящих выборах - Геннадия Зюганова. Принимаются с максимальной быстротой законы, затрагивающие интересы социальных слоев общества, которые требуют немедленного финансирования, что, естественно, сделано не будет, так как не предусмотрено бюджетом. Популистским побуждениям исполнительной власти, а она в своей массе под контролем президента, противопоставляется ускоренный популизм Думы.
      Сейчас всем ясно, что главенствующей идеей предвыборной кампании Ельцина является идея антикоммунизма. Ситуация, по сути, парадоксальная. Это происходит в обществе, в котором все помыслы последних 70 с лишним лет были связаны со светлым коммунистическим "завтра". Если быть честным, Ельцин достаточно рисковал, обозначая антикоммунизм как свою идеологию. Хватит ли десяти малоуспешных лет, скорее изменивших философию восприятия жития, нежели само житие? Пять плюс пять: пятилетка горбачевской перестройки плюс пятилетка ельцинских реформ. Достаточно ли, чтобы вызвать аллергию к коммунистам? В 92-м нет! А вот в 95-м стало модным заверять лидеров зарубежных стран на всевозможных симпозиумах, конференциях в необратимости реформаторских процессов в России. И вдруг...
      Как оказалось, демократические логотипы "Выбор России", "Вперед, Россия!" еще недостаточный энергетический ресурс для демократического движения целого государства. Практически ни одно демократическое течение, впоследствии названное движением и партией, кто бы его ни возглавлял (Егор Гайдар, Владимир Шумейко, Галина Старовойтова, Лев Пономарев, Борис Федоров, Григорий Явлинский, Гавриил Попов и даже Андрей Сахаров), не стало массовым. Много причин тому. Попробуем выделить главные.
      Наибольшая удача на этом пути сопутствовала Николаю Травкину. Он был первым, кто испил горькую чашу создателя партии. Численным пиком его партии был стотысячный рубеж. Это, разумеется не 18 миллионов (численность КПСС в 1984-1985 годах), но несколько больше, чем было у большевиков, затеявших революцию. Партия Травкина, хотя и создавалась как антикоммунистическая, разумеется, реформаторская, но до демократической не дотянула в силу авторитарности самого Травкина, которого выводили из себя бесконечные многословные демократические тусовки, наряду с полной неумелостью организовать мало-мальски результативное дело. Для талантливого практика, организатора и высококлассного строителя по своей основной профессии эта неумелость была оскорбительна. Он и понимал не меньше, а умел много больше. Вот и весь конфликт с теми, кто как в первом, так и во втором был менее значим. Случайна ли эта всеобщая неспособность демократов? Скорее всего, нет. Во-первых, все демократические начинания по якобы партийному строительству стартовали с плацдарма реформ. Именно реформы - главное дитя демократического прорыва - должны были побудить граждан отвернуться от стремительно удаляющегося коммунистического "завтра". Очень скоро ожидания оказались несопоставимо большей величиной, нежели результаты реформ. Получилось так, что все будущие партии разместились под выменем одной и той же коровы и поочередно, и все разом понуждали ее дать молоко, а вымя коровы оказалось не созревшим. Пока это было лишь место, где ему положено быть, но само вымя еще не выросло. Всем этим движениям и партиям демократических веяний не хватает понимания социальной среды, на которую они могут рассчитывать, как и понимания своей востребованности этой средой: почему именно они, а не кто-то другой?
      Идеология оказалась несостоятельной. Самый впечатляющий разговор о процветании рынка не мог заменить товар и его доступность с точки зрения цены для покупателя. Выбор, предложенный реформаторами обывателю: "что лучше: наличие денег и отсутствие товара (а значит, пустые прилавки и очереди) или избыток товара при нехватке денег, но деньги можно заработать" - не совершил прорыва в сознании масс в пользу второй позиции. Социалистическое бытие не прошло даром. Лучше, сказал обыватель, когда всего навалом и даром и никаких переживаний по поводу нехватки денег. "От каждого по способностям - каждому по труду". А ведь дело-то было за малым. Переверни формулу - и уже почти рынок: "каждому по способностям - от каждого по труду". Если демократия не была во времена прежние повседневным состоянием общества, ждать от настроенческих демократов навыков управления страной смешно. Как и навыка создания партии, ибо все партии, кроме КПСС, были запрещены и немыслимы. И уж тем более партии парламентского типа. Следовательно, отсутствие результатов реформ лишило все эти движения, партии точки опоры в силу невозможности ответить на вопрос: от имени чего какой субстанции, каких совершенных дел вы говорите? Не от имени "кого" здесь есть пофамильный ответ - от имени Гайдара, Ельцина, Попова, а вот именно "чего". С этим труднее. Если результата реформ нет, то мы имеем лишь старение обещаний и призывов: потерпеть, подождать, не отчаиваться. Все возможно, если бы не одно "но". Этот колодец уже вычерпал Горбачев. А до Горбачева...
      Причина вторая - создание партий практически всегда начинается снизу, вне властных и государственных структур. Дрожжевым началом является та или иная часть общества, сословия, группы. И будущий лидер в этой среде проходит процедуру становления. Реформаторские процессы породили рецидив доступности власти, и очень многие этой "властью" стали стихийно.