Сначала это было исполнено в закавказском варианте. Чечня, Грузия, Азербайджан - во всех трех случаях побудителем посредничества была нефть - каспийская, чеченская. Затем Березовский встречается с Лукашенко, и опять некий сглаживающий вариант. Он уже не стучит кулаком по столу: "Свободу Шеремету!!!" Ничего подобного. И снова угадывается роль посредника, сглаживающего острые углы, обозначенные реформаторами. Березовский дает понять Лукашенко, что гайдаровско-чубайсовско-немцовская генерация вытеснена с политического плацдарма. И отныне политику России будет определять реально мыслящий прагматизм. И в этом смысле взгляды этих сил в правительстве одержали победу. И он, Березовский, посланник этих сил из мира российского бизнеса. И опять мы спрашиваем себя: в чем дело? Откуда вдруг возникшее прозрение при еще недавнем отрицании экономической выгодности союза двух государств. Ответ тот же самый - белорусская нефть. Разумеется, мысль может быть продолжена. Не только нефть...
      Создание партии, о чем Борис Абрамович заявил недавно, в преломлении тактических замыслов Березовского значимо только в том случае, если это позволяет ему внедряться в регионы. Он надеется этого достичь при помощи таких устоявшихся сил, как "Яблоко". Можно предположить, что в обмен на мощную финансовую поддержку "Яблоко" и поможет создать плюсовой режим для нового игрока на общероссийском политическом поле. И прав автор "Московского комсомольца" Наталья Глотова: посредничество между центром и регионами, а созданная Березовским партия - инструмент в исполнении этого замысла, - может принести Березовскому не меньше дивидендов, чем посредничество между Россией и Закавказьем.
      Есть один немаловажный вопрос: сколь долго удержится монопольно-лидирующее положение Березовского на перегоне между двумя станциями: бизнес и политика? Бизнес и власть? Заметим, что ранее роль посредника между бизнесом и властью (трактовка, удобная для политиков) исполнял Чубайс. В интерпретации банкиров роль, исполняемая Чубайсом, трактовалась иначе: мы делегировали его на самый верх. Мы вернули его в большую политику с одной целью - там, наверху, он должен представлять наши интересы. И внушать узколобым политикам: все, что выгодно ведущим банкирам, - выгодно власти. Так вот, Чубайс, как считал банковский капитал, был представителем бизнеса во власти.
      Сейчас нечто подобное делает Борис Березовский. Он самовнедрился в процесс. Он доверенное лицо власти в мире бизнеса. Он ее посредник. Это нереально считать, что Березовский нанят властью на эту роль. Он сам себя утвердил в этой должности, он сам себя нанял и убедил в необходимости этого шага сотоварищей по большому и быстросозревающему бизнесу.
      Но вернемся к нашему уточнению: сенсационное объявление премьером о перераспределении обязанностей позволяет нам вскрыть не только анатомию политической интриги, но и нечто большее. Чем руководствовался премьер, когда возвращал под свое крыло те направления правительственной политики, которые несколькими месяцами ранее были отданы двум первым вице-премьерам: Чубайсу и Немцову? Вряд ли то прежнее распределение обязанностей случилось вне мнения президента. Более того, как утверждают должностные лица в Кремле, Ельцин настоял на том всевластном распределении. Черномырдин просто опасался возражать президенту. Новое перераспределение, явно сотворенное премьером с подачи Березовского, есть коррекция привычного понятия "президент не только высшая, но и непререкаемая власть".
      Значит ли это, что вице-премьеры не справились? Разумеется, нет! И не оценки "справились", "не справились" были определяющими в этом премьерском шаге. Президент уже делал попытку вывести из-под премьера контроль за нефтегазовым комплексом. Вспомним, что на каком-то этапе, опять же с подачи президента, это осуществлял Олег Сосковец. И тогда все заговорили о сочтенных днях Черномырдина. Постоянное желание президента отсечь от премьера его фамильное царство - газ и нефть - вполне естественно. Не допустить сверхукрепления второй должностной фигуры в стране, не допустить этого раньше времени. Выделим эти слова - "раньше времени". То же самое Ельцин проделал со вторым кронпринцем, передав ему должностное управление сверхмонополиями. В отличие от Сосковца Немцов употребил свое кураторство не как трамплин своего властного доминирования, а в целях якобы реформирования сверхмонополий в двух направлениях: большей прозрачности их взаимоотношений с государством и коррекции позиции частного капитала. Однако замысел и воплощение оказались далекими друг от друга. Немцов начал с внедрения своих людей на руководящие посты в естественные мнополии. Так появились Борис Бревнов и Сергей Кириенко. Властные двери открылись для нижегородской группировки. Уязвимость Немцова в его неумении и нежелании работать с управленцами другой возрастной генерации. От всех его действий отдает шпанистостью обаятельного и обласканного хулигана.
      Нет сомнения, что в понятие "интересы частного капитала" входят не только интересы "государственного человека" Рэма Вяхирева, но и государственного премьера Виктора Черномырдина. Постижение этих истин оказалось более скорым. Немцов молод и быстро усваивает предложенный его вниманию материал. Немцов превратиться в магната не мог. А президентские выборы приближаются.
      Перераспределение обязанностей говорит о том, что внутренне Ельцин согласился, что в качестве его преемника Черномырдин более вероятен, нежели Немцов. Новый министр финансов в момент своего назначения поставил условие, что он должен быть подчинен непосредственно премьеру без всяких промежуточных ступеней в лице первых вице-премьеров. Формально его переподчинение вне каких либо неожиданностей. Условие Задорнова - это компромисс между непримиримой позицией "Яблока" по отношению к правительству и лично к Чубайсу и согласием Задорнова войти в правительство и возглавить Минфин. Можно сказать проще - возвращение Черномырдину ранее отнятых у него вотчин готовилось заранее. Станет ли Минфин, курируемый премьером, работать лучше? Вряд ли. И раньше там работали профессионалы, и теперь. Хорошую или плохую работу Министерства финансов в этом случае определяет не класс министра, а наличие денег. Ибо Минфин лишь распределяет, а зарабатывают, делают деньги другие ведомства. Коррекция обязанностей более значима. Под начало премьера возвращаются главные опорные силы и ресурсы, которые могут быть задействованы на новых президентских выборах.
      И последнее, как ни странно, внутри менее значимое, хотя внешне более знаковое, - появление вице-премьера Владимира Булгака в качестве куратора СМИ. Ранее этим занимался Чубайс. Черномырдин вверяет контроль за деятельностью средств массовой информации своему человеку. Более того, он вводит его в Совет учредителей ОРТ. Для Булгака это как снег на голову. Оставаясь все это время человеком вне политических интриг, он высшей волей оказывается в их эпицентре.
      Владимир Булгак "технарь", в идеологии СМИ мало что понимает и никогда не испытывал к этому никакого особого интереса. Для СМИ он более приемлем, так как лишен чубайсовской диктатурности. Но если от него ждать качественной стратегической коррекции действий средств массовой информации с точки зрения их отношений с властью, то Владимир Булгак - человек, для этого мало пригодный. И отвечать на заседаниях правительства на нескончаемые вопросы - что они себе позволяют? А министры, как и депутаты, любят высказываться по поводу "обнаглевшего телевидения" или "неуправляемых газет". Так вот, отвечать на эти вопросы убедительно уравновешенный Булгак не сможет.
      Кто насоветовал премьеру сделать такой выбор, ответить несложно, но это теперь уже не имеет никакого значения. Это не последнее перераспределение обязанностей в правительстве. Да и потом, мы все вышли из партийной шинели. И если химик по профессии занимался идеологией такой страны, как СССР (речь идет о Петре Ниловиче Демичеве), то почему связист этого делать не может? Идеология - дело наживное. Послушал Женю Киселева и на следующий день ты уже готовый политолог. Нынче это не затруднительно. Факт, что СМИ в правительстве будет заниматься человек, близкий к Черномырдину, еще раз подтверждает наше мнение, что перераспределение обязанностей ориентировано не на предстоящий год, а на предстоящие выборы законодательной власти, как и власти президентской. И еще один вывод: президенту нужен преемник, способный гарантировать первому президенту страны будущее почитание и безопасность. В понимании президента, накатанный Черномырдин - один из них. Вот и банкиры к нему повернулись.
      За якобы рядовым перераспределением обязанностей всегда стоит что-то не рядовое. У банкиров свой расчет. Деньги лучше давать тому, кто их способен вернуть. Человек при газе и нефти это может сделать всегда.
      * * *
      Но вернемся к нашим раздумьям о средствах массовой информации.
      Трудно сказать, почему именно моя кандидатура возникла в качестве руководителя будущей телерадиокомпании. К этому времени мне уже было сделано, как принято говорить, несколько серьезных предложений. Обсуждались разные варианты - и работа в правительстве, и в Верховном Совете по курированию СМИ, и непосредственно в команде Бориса Ельцина.
      На все предложения я отвечал отказом. Я сравнительно недавно появился в "Московских новостях", и переход на какое-то значимое властное место меня не увлекал. Тем более что такой шаг я счел бы непорядочным по отношению к Егору Яковлеву, а он, как я понимаю, с моим приходом в "МН" связывал какие-то творческие надежды.
      От всех этих дерганий я ощущал достаточный дискомфорт. Все время кто-нибудь звонил, предлагал очередную немыслимую идею моего будущего должностного роста. Самым цепким оказался Михаил Полторанин.
      Полторанин уловил мою предрасположенность к политике. Заметил, что я легко ориентируюсь во всевозможных политических перипетиях, и решил на этом сыграть. Тут он был прав - я действительно интересовался политикой и, рискну сказать, даже разбирался в ней. Я прошел неплохую жизненную школу, отстаивая свое "Я". И по этой причине фундамент независимых суждений, а по моим понятиям это и есть вершина власти, так вот, этот фундамент был у меня не наносной. Но все эти облагораживающие частности справедливо назвать вторичными.
      Александр Тихомиров очень хотел быть руководителем телерадиокомпании. И неважно какой: этой "Всероссийской" или "Останкино". Хотел - и все тут. Саша был убежден, что имеет на это право. Он не скрывал своего желания и говорил на этот счет достаточно откровенно. Николай Травкин, такой же депутат, как и мы, фигура хозрасчетно-легендарная - он вроде как дружил с Тихомировым. Так вот, Травкин не один и не два раза слышал эти тихомировские исповедально-обличительные монологи. И своим полуудивленным вниманием внушал Тихомирову уверенность: Александр, ты прав, вперед!
      Я с Сашей Тихомировым был знаком, скорее, как телезритель. У Тихомирова лицо неглупого, замкнутого человека. Черты лица крупные, даже тяжелые. Бровастый, нависающий лоб и явно выраженный подбородок. Характер властно-упрямый. Разумеется, он знал телевидение и телевизионный мир. И фразы он произносил литые: вот мы придем и наведем порядок! Кто входил в это понятие "мы", я не знаю. Отношение к тем же Любимову и Политковскому, собратьям по депутатской и телевизионной скамье, у Тихомирова было неоднозначным. Наверное, и не без основания. Где-то в душе он считал этих двух слишком благополучными, уверовавшими в свою звезду, свою телевизионную миссию персоналиями. Ничего не поделаешь - их видели, их узнавали на улице, их числили первооткрывателями и сотворителями прямого эфира. Он и не очень спорил с ними. В их словах была определенная правота. За исключением одной немаловажной детали - первооткрывателем Александр Тихомиров считал себя. А эти ребята, хотя и даровитые, но слишком саморекламные. И им еще надо, ох как надо пообтереться. Да и углы пооббивать, чтобы спесь убавилась, прежде чем претендовать на самые первые роли.
      Я с интересом наблюдал эту вполне оправданную телевизионную ревность, однако в полемике на этот счет старался не участвовать. Мне были абсолютно понятны и сам Тихомиров (а он действительно делал очень фактурно, в своей манере программу "Семь дней"), и Александр Любимов, и Александр Политковский, и Владимир Мукусев. Я любил программу "Взгляд". В тех перводемократических родовых схватках нас мало было назвать союзниками, мы были на одной баррикаде, в одном окопе. Как, впрочем, и Саша Тихомиров с чуть большей степенью обидчивости и претензий по поводу недостаточного внимания к себе. А если от этих частностей отрешиться, мы неплохо понимали друг друга. Вообще об этой новой телевизионной генерации, в простонародье именуемой "молодежка", следует сказать особо.
      Сотворителями и придумывателями были, разумеется, те, кого не было в кадре. Два Анатолия - Лысенко и Малкин. Отцы-основатели, отцы-сотворители. Разумеется, и руководители "молодежки" в конце 70-х и в 80-е годы - Эдуард Сагалаев, Александр Пономарев, вчерашние комсомольские функционеры, сыграли значительную роль. Это было вполне оправданно и объяснимо. Громадная масса прогрессивных идей по обновлению общества вызревала в молодежной среде. Не в силу сверхпрогрессивности комсомола или его высших руководителей. Комсомол хотя и был слепком партии в структурном построении, но не мог стать таким слепком по жизненной энергетике. Громадная масса молодых, подвижных, любознательных, энергичных людей, менее закомплексованных в силу молодости, не повязанных бытовыми условностями и заботами. Структурно и идеологически являясь резервом партии, комсомол превратился в силу, взрывающую закостенелость, и как-то постепенно переродился в некое экспериментальное поле, что тоже являлось частью все того же концептуального замысла. На комсомоле проверялись новые идеи. С большой отчетливостью эта тенденция стала проявляться после смерти Сталина, превратившись в конечном итоге в осмысленную идею эволюционного реформирования самого состояния "комсомол".
      Естественно, что при абсолютном диктате партии можно было рассчитывать только на сознательно закамуфлированную эволюционность в сторону свободы слова, эксперимента в сфере организации труда, экспериментов в экономике, строительстве. Стали появляться как грибы после дождя молодежные кооперативные жилищные комплексы, объединения и клубы технического творчества молодежи, молодежные театральные студии - абсолютно все и всюду с добавлением слова "молодежный". Это было как пропуск в экспериментальное пространство. Страна вроде та же, но суть другая - торжество новых поветрий.
      Правомерно сказать, что в это время самыми открытыми и неудобными становятся молодежные газеты и журналы. Молодежная редакция Центрального телевидения и радиостанция "Юность" - составные этого общего процесса. О программе "Взгляд", как и о ее предшественнице "12-й этаж", можно без преувеличения сказать, что для телевидения это были явления переворотные, заставившие в конце концов меняться все телевидение и радио как в смысле информации, так и в смысле аналитики. Политковский, Листьев, Любимов, Мукусев, Тихомиров олицетворяли этот демократический прорыв на телеэкране. Их смотрели и с их именами связывали все перестроечное новаторство в сфере масс-медиа. И на волне этой всенародной популярности все они ринулись во власть, принимая эту самую власть как очередной игровой политический расклад. Так они стали народными депутатами. Хотя никто из них, как, впрочем, и подавляющее большинство других депутатов к законодательной деятельности не были предрасположены, более того, не имели о ней никакого представления. Просто было приятно и престижно считаться народным депутатом. И потом, в их жизненные планы входило взятие власти, о чем они говорили вслух. И прежде всего - власти на телевидении. И в этом смысле депутатство было неплохим трамплином, с которого можно быдло совершить этот прыжок в ту главную для них профессиональную власть. Особняком стоял Саша Политковский, в то время тоже сверхпопулярный телегерой. Я не оговорился. Если Любимов, Мукусев, Тихомиров были телеведущими, то Политковский избрал другое амплуа - телегероя. И преуспел в этом жанре достаточно.
      В тот момент, когда реализовывалась сама идея создания российского телевидения и радио, я знал точно, что Александр Тихомиров мысленно видит себя во главе этого телевидения. Я бы не сказал, что Саша в достижении этой цели был слишком активен. У него была своеобразная манера поведения респектабельно-замкнутого недовольства. Он считал себя настолько значимым, что вопрос о неоспоримости его права на этот пост ни у кого не должен вызывать сомнения. Но все оказалось не так просто. У Тихомирова появилось громадное число недоброжелателей, что меня, честно говоря, удивило. Разумеется, весь этот сонм недоброжелателей кучковался либо на самом Гостелерадио, либо около него. Как только желание Тихомирова оседлать телевизионного коня стало очевидным, наперебой заговорили о его дурном характере, властолюбии и даже мстительности. Как я сказал, особенно усердствовали телевизионщики, хотя к этому моменту и в депутатских кругах у Саши уже были решительные оппоненты. Тихомиров же не предпринимал никаких побуждающих действий. Я был почти уверен, что на самом деле он занимает выжидательную позицию. Пусть позовут... Попросят... А он откажется... Еще раз попросят.
      Тихомиров - человек с основательной ленцой и, как мне показалось, начинать нового суетного дела не хотел. Но сам факт, что ему предложили и он отказался, повышал бы его шансы на следующих торгах в том же "Останкино". Там уже все создано. Осталось только возглавить. А что такие торги будут, Тихомиров очень надеялся. Кстати, когда освободили Кравченко, или даже до его отстранения, Тихомиров председательствовал на общем телевизионном собрании, был резок и дал понять, что его власть на телевидении для многих его обидчиков будет не сладкой. Я сейчас не помню точно, в какой момент это собрание случилось, но эхо его прокатилось по журналистским кругам и коридорам, докатившись даже до правительства и депутатов. Еще на одном собрании председательствовал Саша Тихомиров. Депутатов и власть предержащих пригласили на Мосфильм, где Тихомиров вниманию депутатов представлял новый документальный фильм Станислава Говорухина "Так жить нельзя". Ничего особенного Тихомиров тогда не говорил, но был взвинчен и раздражен. И часть депутатов покинула зал (фильм был крут, и еще вчерашние партийные функционеры, директора заводов, в душе остававшиеся номенклатурным продуктом, а ныне депутаты Российского съезда, были недовольны, что съезд явственно сворачивает в дебри демократии. А тут еще фильм Говорухина, достаточно агрессивный, как может быть агрессивна правда. С настырными авторскими вопросами: как же вы, сукины дети, довели страну до такого положения? Вот "сукины дети" и возмутились, задвигали стульями, зашумели и стали покидать зал). Как только фильм закончился, Тихомиров предложил его обсудить. Ответом был скрыто-недовольный гул, который еще больше раззадорил Тихомирова. Он сорвался. И в спины уходящим понеслись гневные обвинения.
      - Уходят те, - взвинченно ораторствовал Саша, - кто довел страну до этого состояния, а теперь рядится в овечьи шкуры демократов. Их место у позорного столба, а не в Верховном Совете. Этот фильм разбудит Россию. Он должен стать знаменем новой власти...
      Саша ораторствовал, а публика продолжала уходить. Как-то все эти события случились рядом. И когда меня рекрутировали в конце концов на пост председателя Всероссийской государственной телерадиокомпании, как окончательный довод, должный сломить мое сопротивление, произносились слова:
      - Ну сам посуди, если ты откажешься, то кто? Кто?
      - Тихомиров, - пожимал я плечами.
      - Ты отдаешь себе отчет, каким он сделает это телевидение?!
      - Таким, каким он его понимает.
      - Вот именно, таким, как он его понимает. А нам-то нужно совсем другое телевидение!
      Сейчас вспоминаю эту эмоциональную перепалку, и с моего лица не сходит улыбка. И хотя мы были далеко не молоды, но все равно - у основания, в самом начале чего-то неизведанного и значительного - демократического государства Россия. Какие чистые и светлые, легкие строки: "Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли..." Это про нас, далеко уже не молодых. Молодой, наивно-наглой, романтичной была демократия.
      Когда я наконец понял, что отвертеться не удастся, то, еще не дав согласия, стал думать: какое телевидение буду создавать? Все события происходили в очень сжатом временном пространстве. Между отказом и согласием относительно того или иного назначения проходили часы, как крайность - сутки, и уж как сверхкрайность - неделя. О месяцах можно было забыть - их в запасе не было. Так что на всю полемику - быть или не быть ушло не более двух недель.
      И все-таки ревность была. Уже после назначения, когда мы проходили первые круги ада, у меня брал интервью Саша Любимов. Я помню, он спросил: "Как вы, человек не телевизионный, решились на этот шаг? Лысенко - другое дело, он известный профессионал. Человек из нутра телевидения, а вот вы?!" Толя свою "видовскую" команду называл одновременно ласково и зло "мальчонки". Как я уже писал, тогда, в 90-м, году "мальчонки" считали себя созревшими, чтобы взять телевизионную власть в свои руки. Я далек от желания укорить этих ребят, уж тем более обидеть. В то время я очень симпатизировал им. И все-таки, и все-таки, когда я вглядывался в них, они напоминали мне не команду, а стаю. Было что-то хищное за этими улыбками располагающей, как у Листьева, открытой, как у Любимова, скоморошистой, как у Политковского. Они уже вышли на стратегический простор и вовсю вели свою игру. Лысенко, как мэтра, который каждого из них поставил на крыло, они готовы были пропустить вперед, хотя и не более чем в качестве свадебного генерала. А вот я в их реестровую шкалу не вписывался. Откуда? Почему? Хотя, конечно же, мы были хорошо знакомы раньше и достаточно симпатизировали друг другу, пока я не врезался в их ряды. Я ответил Саше, который, как ему казалось, задал мне опрокидывающий вопрос, очень спокойно и даже снисходительно. Я терпеть не мог профессионального пижонства и шовинизма, претензий на кастовость в любой среде (художников, актеров, писателей, врачей, педагогов). На телевидении эта болезнь крайне распространена. На том самом телевидении, где, в моем понимании, не было ни одного приличного редактора. На том самом телевидении, где лучшие ведущие не могли связно написать ни одного приличного журналистского текста, чтобы после его прочтения вы не почувствовали шевеления волос на голове. Будучи человеком, рискну сказать, на ниве сочинительства не последним, я не мог себе представить, чтобы журналист был столь беспомощным на ниве своей основной профессии. На том самом телевидении, на котором удручающая художественная, дизайнерская безвкусица была основополагающим стилем. Все это во мне как-то разом поднялось, когда Александр Любимов задал мне этот вопрос.
      - Нет, - ответил я Любимову, - ни само назначение, ни мое согласие с таким назначением не кажутся мне странными или малообъяснимыми. Напротив, я достаточно известный публицист, редактор, писатель. Я неплохо знаю театр и театральную режиссуру. Выпуская общественно-политический, литературный, иллюстрированный журнал, я жил как бы в трех мирах: в мире политике, в мире литературы, мире живописи и графики, как и в мире театральном. Это было плотью журнала и средой нашего повседневного общения. Так что я не чувствую никакой неполноценности или робости, оказавшись внутри телевизионного мира. Ну а познать технику мне помогут специалисты. И потом, как вы правильно подметили, я не один, рядом со мною Анатолий Лысенко. Полагаю, что работа рядом с ним будет для меня неплохой школой, да и я кое-чему могу научить.
      Приглашая Лысенко в качестве генерального директора компании, я и рассчитывал, что первыми, кого он позовет в нашу команду, окажутся "видовцы". Но Толя этого не сделал. У нас было несколько разговоров на эту тему. Они всегда заканчивались одним и тем же: "Мальчонки сделали свое дело. Их звездный час прошел". У меня было свое мнение на этот счет. Я считал, что Лысенко их побаивается. Но начинать совместное сверхкаторжное дело с оспаривания мнения своего первого заместителя, ключевого помощника, опорной фигуры в этом новом деле я считал абсурдным и нелепым занятием.
      Разумеется, для набора скорости нам были ох как нужны несколько состоявшихся, узнаваемых фигур. Две-три звезды на нашем телевизионном небосклоне нам бы не помешали. Но судьба распорядилась иначе.
      * * *
      Январь 1998 года. Вторая половина месяца.
      Две недели вместили несколько приметных событий.
      В Калифорнии вершители американского бизнеса вместе с бизнесменами российскими обсуждали инвестиционную перспективность российского рынка. Выводы сверхсдержанные.
      Сенсационное объединение нефтяных компаний "Юкос" (Ходорковский) и "Сибнефть" (Березовский и Смоленский). Новая компания называется ЮСИС. Ее президентом избран Михаил Ходорковский. На подписании соглашения присутствовал премьер. Еще один шаг, демонстрирующий возможности Бориса Березовского.
      Предполагаемое объединение ФСБ и Федеральной пограничной службы очевидная реальность. Структура возвращается на круги своя. Сначала убирают непослушного Николаева, а затем разрушают созданное им. Все гадают, куда Николаева определит президент. Но никто не задает вопроса: а согласится ли Николаев еще раз присягать на верность Ельцину? Абсурдность совершаемых действий очевидна. Генерал Николаев начал сбор подписей на предмет своего выдвижения в депутаты Государственной Думы на место выбывшей Ирины Хакамады. Юрий Лужков гарантировал генералу поддержку. Рассматривает его как возможного лидера московской депутатской группы в нижней палате Федерального Собрания.
      Кто-то сказал мне на очередном юбилейном многолюдье: Лужков подбирает все значимое, что теряет президент, - теперь вот Николаев.
      30 января. Пятница.
      Президент на встрече с журналистами еще раз высказал свое отношение к выборам 2000 года. Президент сказал, что он не намерен нарушать Конституцию и выставлять свою кандидатуру на третий срок. Президент не удержался от экспромта, неожиданно сообщив, что уже высмотрел своего будущего преемника и должен угадать время, когда об этом объявить. Экспромты президента дорогого стоят. А до выборов еще более двух лет.
      * * *
      Один из принципиальных вопросов для существования. Почему А.Лысенко, сверхпочитаемый в "видовском" мире человек (а это уже был целый самостоятельный мир, зараженный идеей экспансии телевизионного пространства, мир, внедрившийся внутри "Останкино" и уже не раз заявлявший свои притязания на руководство телевизионным Олимпом), - сказал "нет"? В 90-м их очередные атаки были отбиты. "Видовцы" усилили свои позиции в эфире, но возглавить "Останкино" им не удалось. Это произойдет чуть позже. Дорогу на Олимп им откроет Егор Яковлев. Анатолий Лысенко это знал и лучше, чем кто-либо, понимал обеспокоенность необузданным властным желанием ВИДа и решил остановить их у ворот компании и в "крепость" не пускать. Лысенко считал ВГТРК своей крепостью. Я не исключаю, что предварительные переговоры Толя все-таки вел. Но, скорее всего, "видовцы" поставили такие условия, с которыми хитрый Анатолий Лысенко не согласился. Было еще одно обстоятельство. Об этих переговорах, равно как и о выдвигаемых условиях, непременно бы узнал я. Толя знал мое мнение о команде Любимова, оно было несколько отличным от его собственного. Оно было более лояльным. Может быть, оттого, что я не знал их так, как знал их Лысенко.
      Лысенко опасался, что, оказавшись в ВГТРК, коварные "видовцы" могут объединиться со мной и это ослабит его позиции телевизионного патриарха, каковым, вполне справедливо, он себя считал. Опасения Лысенко были напрасными. Будучи человеком достаточно опытным, я понимал, что, во-первых, мы не сможем популярным и избалованным вниманием "видовцам" предложить условия лучше, чем те, которые они уже имеют на первом канале. Ребята уже забыли, что такое жертвенность, привыкли работать на себя, преуспели в сфере телевизионного бизнеса. И начинать дело с нуля, да еще не на первых ролях, работать на "дядю", даже если этим "дядей" окажется президент, никак не собирались.
      Вопрос о создании команды был ключевым и, наверное, самым трудным. Мы с Лысенко были очень разными по мироощущению людьми, а команда должна быть одна. Вариант с "видовцами" был заманчив, но неприемлем. Приход этих людей в компанию исключал создание именно команды. Будучи командой "до того", они излучали бы взрывную, раздорную энергию. Их эгоизм уже сложился как философия. А нам предстояло начинать буквально с рытья котлована.
      Да и на самом телевидении у этих ребят была мощная оппозиция. И хотели мы того, не хотели, но формировать команду нам приходилось из тех же останкинцев, которые хорошо знали и Любимова, и Листьева, и Разбаша, и Политковского - и относились к ним неоднозначно. И еще одна немаловажная частность. Я был сторонником нового, и мне не хотелось выстраивать телевизионный эфир, перетягивая программы с первого канала, особенно в сфере общественно-политического и информационного вещания. У "видовцев" уже сложилась своя история, своя кастовость, свой консерватизм и свои штампы. Много позже я был настроен пригласить в ВГТРК Андрея Разбаша. Мы даже как-то обсуждали это с Толей, но очень скоро поняли, что и это невозможно. Разбаш хорошо себя чувствовал в среде своих. Вместе с ним надо было перетаскивать и среду. А это было нереально во всех отношениях. Мы все время работали в мире финансовой неблагополучности.
      Первая задача, которую следовало решить, - это помещения, где должна была располагаться компания. Идею создания Всероссийской компании союзное руководство, сам Горбачев (а значит, сначала Ненашев, а затем и Кравченко) приняли в штыки. И содействия нам не оказывали. И тогда я решил подыграть оппонентам, сказав, что нелепо создавать Российскую компанию на базе "Останкино", изыскивать помещения, проводить границы по коридорам. Да и вообще - глупа та птица, которая вьет гнездо в пасти спящего крокодила. Мы сразу отказались от притязаний на останкинские помещения, и я стал прессинговать российское правительство. Нам требовалось внушительное здание. Это сразу разрядило обстановку в тылу и несколько улучшило наши отношения с руководством "Останкино".
      Было нелепо строить новую компанию, оказываясь с утра на пороге Леонида Кравченко, что-то выпрашивать, выклянчивать, погружаясь с каждым днем во все большую зависимость от Гостелерадио.