Говорят, истинные демократы насторожились, дескать, теряем народность. Но причина подобных расхождений была в другом. На вершине для всех претендующих не оказалось места. Начались раздоры.
      Новое движение стало не идеологическим, а, скорее, профессионально-организационным. Была предпринята попытка отмежеваться от истеричной, "свихнувшейся" на своей оппозиционности "Демократической России", которую, по словам Анатолия Чубайса, ничто, кроме криков и митингового баламутства, не интересовало. Двигаться дальше в рядах этого движения и оставаться властью было невозможно. Следовало изобрести что-то новое. Профессионализм, помноженный на демократические убеждения. В понятие профессионализма легко вписываются и Гайдар, и Чубайс, и Шумейко, и Полторанин, и Шохин, и Борис Федоров, и Андрей Козырев, и Андрей Нечаев, и Сергей Шахрай. Но почему все числились в одной команде? А демократические убеждения. Это как эстафетный жезл. Именно они понесут его дальше. Такова историческая преамбула.
      Блок "Наш дом Россия" был заявлен в похожей ситуации, и тоже накануне выборов, правда, несколько раньше, чем это сделал в прошлом "Выбор России". Да и предпосылки рождения следует считать иными. Идея создания двух крупных партий, а для начала двух предвыборных блоков, носилась в воздухе уже давно. Еще в 91-м году после путча, ориентируясь на непростое будущее, окружение Ельцина поговаривало о таком варианте. Предполагая, что одна из партий будет президентской, а вторая не как альтернатива, а как расширенный плацдарм первой, но вполне внушительная, способная в блоке с первой, если та не одержит очевидной победы, составить безболезненную коалицию с ней и удержать власть.
      Как уже было сказано, несколько объединяющих попыток было сделано ранее, но все они не дали нужного результата.
      Смутное время не предрасполагает к торжеству нравственных и этических принципов.
      Весна 1995 года мало чем отличалась от осени 94-го или зимы того же 95-го. И дело, в конце концов, не во времени года. Существовала политическая альтернатива. Она существовала с первого же дня работы Думы. Законодательная власть, избранная на половинчатый срок в 2 года (период был назван переходным), убранная в жесткое конституционное ложе, исключающее рецидивы, столь характерные для прошлого Верховного Совета, способного практически парализовать любые действия президента и правительства. Ныне возможности президента и Думы несопоставимы. Президент получил право на роспуск Думы и на объявление досрочных выборов при самых разных комбинациях. Иначе говоря, у президента всегда есть шанс провести выборы либо их отменить. И что принципиально: и в том, и в другом случае президент действует в пределах новой Конституции. Сущность альтернативности изменилась. Если раньше все исчислялось дилеммой: согласно Конституции или вопреки ей, то теперь пространство алогичности расширилось и альтернативные действия, хотя и противоположные по смыслу, оказываются в пределах конституционного поля. Последние решения Конституционного суда, рассматривавшего вопрос о законности указов президента по поводу Чечни и признавшего их полную конституционность, - лишнее тому доказательство. Представить подобное решение суда в пору председательства в нем Валерия Зорькина невозможно. И дело не в позиции Зорькина. Он и сейчас оказался в числе трех судей, высказавших свое несогласие с вердиктом суда. И даже не в составе суда. И не в политической значимости сил, противостоящих президенту в начале 93-го и в середине 95-го годов. Дело в конституционном преобладании президента и над Думой, и над Советом Федерации, и над Конституционным судом. Опираясь на правовое поле, Конституционный суд среагировал на это преобладание. Огласи суд решение, отрицающее правоту президентских указов, - конфликт в Чечне обрел бы новые побуждающие силы, была бы дестабилизирована обстановка в армии, перечеркнута возможность переговоров, и конфликт бы выплеснулся за пределы России. Характерно уточнение суда, что проблемы защиты прав человека, самый уязвимый с точки зрения Конституции правовой плацдарм в этом конфликте, суд вынес за скобки своего решения, предлагая решать его в иных законозащищающих инстанциях. Вопрос: в каких именно? - остается открытым. Определяющей статьей новой Конституции, ее знаменем является тезис о защите прав человека. И если Конституционный суд - а только он оценивает конституционность любых действий, а значит, и их последствия - выводит этот принцип за пределы своей прерогативы, неминуемо осложняется ситуация вокруг самого Конституционного суда как гаранта и защитника новой Конституции. Вывод, возможно, и нелицеприятен, но он очевиден.
      Но вернемся к идее выборов.
      Президент извлек максимальный выигрыш из слухов, распространяемых прежде всего самим депутатским корпусом о роспуске Думы. Эти слухи, как ни странно, постоянно укрепляли престиж президента, так как в публичных выступлениях он постоянно подчеркивал свою приверженность конституционным нормам, а следовательно, и желание провести выборы в сроки, обозначенные в Конституции. Общество исподволь подталкивалось к умозаключению: в разгоне Думы заинтересованы силы внутри Думы. Президент сохранял сальдо корректности и не говорил об этом вслух. Однако выплеснувшиеся предвыборные ажитации различных политических сил очень скоро стали представлять диссонанс с полумолчанием президента и отсутствием предвыборной темпераментности в среде исполнительной власти. Это необъяснимое поведение исполнительных структур не укладывалось в логику предвыборных страстей и побуждало депутатский корпус распространять слухи о том, что Кремль что-то задумывает. Поздняя весна и лето 1995 года все расставили на свои места. Состоялось совещание у президента. Сначала у президента побывал Черномырдин, затем Иван Рыбкин. Возможен и другой вариант: на встрече присутствовали оба. Сразу же после встречи с президентом и Рыбкин, и Черномырдин заявили о необходимости создания двух предвыборных блоков. Не одного, не четырех, а именно двух. Обкомовское прошлое Ельцина подавило Ельцина-президента, он среагировал на нестандартность ситуации авторитарно - дал указание создать предвыборные блоки. Первый поручил возглавить премьеру, а второй - спикеру Думы. Предписал обоим придерживаться центристских позиций. Характер мышления - вне демократических шатаний, стиль - номенклатурно-советский ("верхи" знают, что нужно "низам"). Непримиримая оппозиция не осталась в долгу. Она тут же заявила о коварстве режима, о назревающем тоталитаризме, об агонии власти, которая, используя свое служебное положение доступа к государственной казне, от которой кормятся и коммерческие банки, и всевозможные блоки, фонды, в которых тусуется власть вперемешку с преступным миром. Демарш оппозиции был не столь безобиден. Пристегивая "новых русских" к блоку "Наш дом Россия", оппозиционеры полагали, что весь черный гнев, который вызревает в обывательской среде по отношению к роскошным лимузинам, особнякам, заполонившим живописные территории пригородов и зоны отдыха, к ночным ресторанам и казино - короче, всему тому, что в течение семидесяти лет считалось исчадием ада, непременно обрушится на президентское окружение. Относительно "новых русских" "непримиримые" лукавят. Эту самую черную тень рынка все политические силы, вслух ее проклиная, на самом деле перетягивают на свою сторону, делят, раскраивают. На момент выборов оппозиция готова забыть риторику про "чистых и нечистых". И цвет бизнеса оппозицию не интересует: черный "нал", белый "нал", красный "нал", лишь бы он был, особенно в момент выборов.
      Черномырдин остался верен своей натуре. Он начал действовать незамедлительно, полагая, что организационное превосходство на старте неминуемо скажется на протяжении всего предвыборного марафона. В кратчайшие сроки был подготовлен и проведен организационный съезд. После чего, по законам цепной реакции, стали собираться региональные съезды движения "Наш дом Россия". Черномырдин под общий гул одобрения был признан лидером нового движения.
      Сам зал съезда, говоря привычным языком, выглядел административно-номенклатурным: губернаторы, мэры городов, главы администрации районного масштаба, президенты концернов, директора заводов. Незнакомых власти лиц в зале, по существу, не было. Громкофамильная интеллигенция, заявленная в списках, на съезде частично отсутствовала. Запомнился президент Академии художеств Ткачев, который, судя по его словам, возлагал на блок и лично на Черномырдина большие надежды: "Российские художники терпят великую нужду. В других блоках и партиях какие-то крикуны, ненадежный народ, здесь что ни кресло, то должность премьер, вице-премьер, министр, губернатор, президент компании". Что верно, то верно! "В нищете свобода - товар неприбыльный". Съезд истекал обилием. Множество прессы, столы уставлены вкусной, излучающей жар и запахи едой, побуждающей к высоким словам и надеждам. Наконец-то...
      Я был в числе приглашенных на этот съезд. Как сказали мои коллеги с телевидения, видевшие дважды мелькнувшее в кадрах информационных программ мое лицо: "Мы поняли, что оптимизм в этот момент не переполнял вашу душу". "Не переполнял", - согласился я.
      Идея двух мощных предвыборных блоков, в перспективе обещающих воплотиться в две значительные партии, - идея здравая. Два блока, ориентированные на идеологическую середину, - не каприз, не желание возродить отсутствующий политический центр как мировоззренческое убеждение. Это реакция на переизбыток левого и правого радикализма, на непримиримую оппозиционность как форму существования. По принципу: левым не нравится флаг потому, что он не красный, а правым - потому, что он не белый. Прямолинейная сравнимость с Америкой или Англией, где исторически борьба за власть идет между двумя равнозначимыми партиями, мало чем отличающимися по своим политическим манифестам. Хотя, если говорить об Англии, лейбористы, как некие носители социалистической идеи, более нацелены на социально ориентированную политику с весомой долей государственной собственности в общенациональном балансе. Противостояние этих партий состязательно, отчасти конфликтно, но не враждебно. Партия, пришедшая к власти, не стремится на следующий день посадить на скамью подсудимых прежнее правительство, сформированное ранее ее оппонентами. Именно в силу этих традиций меняется власть, но преемственность политики, ее неизменность в основных параметрах остается священной коровой. Возможен ли такой вариант в России? Две сложившиеся равнозначимые крупные партии попеременно, в зависимости от политической удачливости правят бал. И при этом не контрастируют до нелепости в своих программах. В ближайшие лет восемь-десять - вряд ли! Для того чтобы стать партиями-магнатами, способными в предвыборный момент создать блок, они должны состояться как самостоятельные правящие единицы. Пройти испытание властью.
      Простая селекция на правых и левых, испепеляющих и взаимоисключающих друг друга, может гарантировать обществу только череду потрясений. Центризм как краеугольный камень стабильности - вот задача дня. В чем же тогда привлекательность двух блоков центристской ориентации? На что надеются носители этой идеи? Каков их расчет?
      Во-первых, как ни странно, не на политическую активность, а на политическую усталость. Народ отравлен политической ажитацией. Митинги, демонстрации, манифесты. Они не приносят покоя и мира. Политическая апатия пришла на смену политическим бурям. Даже война в Чечне не взорвала общество. Она его разделила, но не взорвала. И это не показатель зрелости общества, а характеристика его усталости. Гибель нескольких десятков тысяч человек ушла в историческое никуда. Это невероятно, это невозможно ни в одной цивилизованной стране, на которые нам так хочется быть похожими, но это факт.
      Крики поругания, низвержения радикалов надоели. Обществу нужен иной идеал власти. Обществу необходима объединяющая идея. Сила, сотворившая эту идею, и станет властью. Естественно, ни социализм, ни коммунизм такой идеей стать уже не смогут. И даже малый возврат к старому это старое не возродит. Все очень просто: лучше дорогие продукты в избытке, чем вечное отсутствие всяких.
      О чем еще думают авторы идеи? Откуда эта роковая цифра "2"? Зачем и почему необходимы два центристских блока, а не один? Если центра, как такового, нет, его растащили по флангам. Достало бы сил сколотить один... Ничего подобного, обязательно два, и только два! В этом, если хотите, была новизна идеи. Если предположить, что носителей центристских убеждений растащили по флангам и они уступили этой тенденции, значит, каждый субъект, проповедующий центристские убеждения, клонясь вправо или влево, не считал, что он утрачивает свои принципы, просто он возвращается туда, откуда ушел после того, как понял бесперспективность радикализма. Чтобы не потеряться на выборах, он возвращается в лагерь временного большинства, в котором проживал ранее. Иначе говоря, единое центристское движение, призвавшее всех под свои знамена, сразу лишится хотя бы минимально необходимого единства взглядов. Два блока - это возможность маневра.
      Почему президент предложил возглавить второй блок Ивану Рыбкину, а не Владимиру Шумейко, более респектабельному и фактурному?
      Разумеется, на тот момент более высокий рейтинг был у Рыбкина. Но это - формальный повод. Уязвимость Шумейко - в подчеркнутой подчиненности президенту, его пропрезидентская ангажированность. Ну а Рыбкин?! Президенту было очень важно доказать, что его отношения с Думой небесперспективны. Здесь важен не факт предложения, а факт согласия Рыбкина. Дума идет к своим перевыборам. Политическое будущее Рыбкина туманно. А президент расчистил ему горизонт.
      В июне я был в Нижнем Новгороде по приглашению губернатора Бориса Немцова. К моему удивлению, почти одновременно Нижний посетили несколько лидеров различных политических движений и партий: А.Руцкой, В.Лапшин (Аграрная партия), Е.Гайдар, Г.Явлинский. Там, в Нижнем Новгороде, я увидел и понял этот, якобы существующий, а на самом деле отсутствующий партийный механизм. В нашу коммунистическую бытность при подготовке партийных и комсомольских съездов создавались различные группы, выполняющие ту или иную работу на самом съезде. Среди прочих обязательно формировалась группа скандирования. Обычно так и задавали вопрос: "Кто у нас сегодня отвечает за скандирование в восьмом секторе?" Задача таких групп была мобилизовывать в зале дух единения с партией, повышать градус ажиотажности. Нечто подобное я теперь увидел в Нижнем Новгороде. Партий, естественно, как таковых, не было. Собиралась группа, обеспечивающая наполнение зала и приходящая на выступления лидера. На это выделялись определенные средства, и включался механизм материальной заинтересованности. Были, конечно, и бесплатные единомышленники, но очень часто не они составляли большинство в зале. Лидер выступал, задавались вопросы, произносились речи в поддержку, десяток плакатов, десяток озвученных оппозиционных лозунгов, и зал, как говорится, созрел.
      Успешность заезда вождя определялась умением не допустить оппонентов на выступление лидера, а если они и появлялись в ничтожном меньшинстве, что тоже планировалось, то важно было под общий свист разъяренных сторонников изгнать хулителей. Этот эпизод, как говорится, "шел по высшим расценкам". Один лидер покидал город, на смену ему приезжал лидер другой партии, и все повторялось. Группа обеспечения (актив) была очень часто одна и та же, она принимала очередной заказ и приступала к работе. Впрочем, нашу иронию можно счесть преждевременной, так как мы ориентируемся на опыт той, единственной большевистской партии, строго регламентированной, с жесткой структурой и дисциплиной. Партии парламентского типа в межсезонье находятся в политической спячке, немногочисленный аппарат в это время фиксирует лишь свое существование. И, как исключение, проводит разовые акции регионального либо национального масштаба. Никаких иных действий парламентские партии не практикуют.
      Избирательный блок, который возглавил Иван Рыбкин, скорее всего, не будет иметь партийного будущего в силу своей крайней неоднородности, хотя приверженность самого Рыбкина социал-демократическим взглядам общеизвестна. В этом смысле, хотя и на другом уровне, он совершал дрейф от коммунистических взглядов секретаря Волгоградского обкома партии в сторону сдержанного либерализма социал-демократического толка, отчасти повторяя путь Александра Яковлева. Тот факт, что Иван Рыбкин возглавляет Государственную Думу, где и варится многопартийная каша, дает ему и достаточные преимущества, и определенный риск в воплощении президентского замысла хотя бы уже потому, что он - президентский. Как глава Думы Рыбкин имеет шанс увести за собой часть фракций и тем самым нарушить монолитную оппозиционность подавляющего большинства парламентариев к движению "Наш дом Россия". А как следствие - сузить оппозиционное поле в парламенте. Но не следует забывать, что Иван Рыбкин - лицо избираемое. Появление его во главе предвыборного блока вызывает ревнивое отношение депутатов, что может перерасти в открытый демарш с требованием сместить Рыбкина с его поста. Такая опасность была особенно реальной весной 95-го года, когда об идее двух блоков было заявлено вслух. В этом случае Рыбкин мгновенно лишался своего главного преимущества. Бесспорно, значимой его политическую фигуру делают не его личные качества, о которых можно сказать много добрых и не очень добрых слов, а должность, запрограммированная на лидерство. Правильность наших предположений подтверждает политика, избранная Рыбкиным. Он дал максимально проявиться Черномырдину. Рыбкин понимал, что возможностей для значительной стартовой скорости у премьера неизмеримо больше. В его руках громадный аппарат исполнительной власти, который почти автоматически стал аппаратом движения. И финансовые возможности этих двух блоков нельзя назвать равными. В тактике Ивана Рыбкина присутствовала вынужденность. Будучи человеком осторожным по натуре, он спокойно пропустил Черномырдина вперед. До летних каникул Думы было еще далеко, и своими туманными заявлениями: то ли будет блок Рыбкина, то ли его не будет, и сам он еще не определился, надо ли ему возглавлять блок - пока это лишь предположения, предмет для дискуссии, а не свершившийся факт. Вот Черномырдин - другое дело, там все ясно. А в истории со вторым блоком еще надо думать и думать. Цель, в общем, была достигнута. Ненужных обострений в Думе не случилось. Туман вокруг блока № 2 оказался столь плотным, что невозможно было различить не только идеи, но и контуры людей. Вспоминаю приватный разговор, который случился у меня с Рыбкиным в удушливые от непривычной жары майские дни. Нас было трое: сам Рыбкин, Михаил Полторанин и я. Мы долго искали место для беседы. От кабинетов отказались сразу, они доверия не внушали. Рыбкин предложил вместе отобедать, и там - в душной присутственной комнате, где окна были распахнуты настежь, уличные шумы мешали разговору и женщина, следящая за столом, аккуратно исполняла свои обязанности, как и ветер, налетавший мгновенно по причине сквозняка, как и две женщины на правах хозяйственного персонала, накрывающие стол высокому начальству, вызывающие у меня какое-то смутное подозрение, и мое нежелание в их присутствии говорить что-либо... короче, все вместе взятое доставляло массу неудобств для разговора обстоятельного и конфиденциального, но менять уже что-либо было поздно, - мы разговорились. Нашу беседу правомерно назвать прикидочной и эскизной. Говорить о союзниках по блоку было непросто, да и Рыбкин осторожничал. Назывались вероятные кандидатуры, высказывались "за" и "против". Все понимали, что больше говорят о желаемом, нежели о реальном. Рыбкин делал вид, что его не волнует активность Черномырдина. И хотя он понимал, что время уходит, менять что-либо в своей тактике "скрытого маневра" и неспешных переговоров он не хотел. Хотя и другое справедливо: переговоры с предполагаемыми союзниками шли не просто, да и вести их особенно было некому. И тем не менее проще вести переговоры, когда лидер уже обозначен. Понимал он и другое. Преимущество в стартовой скорости блока Черномырдина бесспорно. Однако главная волна критики обрушится не на предполагаемое, а на явное. Напор оппозиции будет сосредоточен на главном раздражителе - партии власти. Наши предположения подтвердились полностью. Вслух о блоке и его перспективах Рыбкин заговорил в конце июля, накануне парламентских каникул. Ничего бунтующего в Думе на этот счет уже произойти не могло. В самые последние дни в списке блока была определена фигура № 2: генерал Борис Громов, по сути - главный антипод Павла Грачева. В двухблоковой комбинации был еще один скрытый замысел, дающий определенное тактическое преимущество. Наличие одного центристского блока, именуемого партией власти, неминуемо объединяет оппозицию и сосредоточивает ее на противоположном полюсе. Она и становится второй противоборствующей силой. Такая ситуация делает результаты выборов непредсказуемыми. Когда же на игровом поле появляются два близких к власти блока, то оппозиция вынуждена вести борьбу на два фронта, что всегда неизмеримо сложнее. Вот почему одной из важнейших тактических задач блока "Наш дом Россия", как это ни звучит парадоксально, есть помощь в создании блока Ивана Рыбкина. Иначе судьба "Нашего дома" обещает быть малорадостной. Так следует поступать и действовать с точки зрения профессиональной политики, но я почти уверен, что ничего подобного сделано не будет.
      БЕДА
      Июнь. Пятница. Накануне я встречался с Владимиром Шумейко. Договаривались о его выступлении перед журналистами телекомпании. Встреча традиционная. Собираемся на "Яме" (так прозвали здание компании на улице Ямского Поля). Одна из особенностей таких встреч - максимальная открытость политика. Теле- и радиожурналисты задают вопросы, затем появляются передачи "Пять ответов Владимира Шумейко" или что-то в этом роде. В этом разговоре Шумейко конфиденциальным тоном сообщает, что в городе Буденновске, это Ставропольский край, террористы захватили больницу. Факт неприятный, но как бы в общем ряду неприятных фактов. Какие-то террористы, какая-то больница. Шумейко говорит, что шума поднимать не надо. К вечеру, судя по всему, проблема будет решена. Подтянут спецназ, ОМОН. Особой озабоченности в его словах никто не почувствовал. После этой встречи я вернулся к себе, позвонил в "Вести", спросил, что слышно из Ставрополья. Отвечают: Басаев, человек из окружения Дудаева, захватил больницу в городе Буденновске, других деталей пока нет. Истинный трагизм происшедшего стал ясен через несколько часов. Премьер отдыхал в Сочи. Президент готовился к встрече "большой семерки" в Галифаксе. Мы договорились с премьером, что сделаем документальный очерк о его деятельности, предполагалась поездка Черномырдина по регионам России. И мы готовили команду телевизионного сопровождения. Все шло своим чередом. Чеченская эпопея перешла в завершающую стадию. Дудаев и его сторонники были оттеснены к границе с Дагестаном. В их руках оставалось не более 20% территории. Федеральные войска приспособились к горным условиям и достаточно интенсивно выдавливали дудаевские военные формирования с казавшихся неприступными баз и горных укрепленных пунктов. Чеченская военная кампания подходила к своему финишу. Соотношение сил было несопоставимым. Дудаевские формирования стали испытывать нехватку вооружения и боеприпасов. Рассуждая здраво, у дудаевской стороны не оставалось выхода: либо признать свое поражение и капитулировать, приняв все условия федеральных властей, либо избрать партизанскую тактику, перевести войну в вялотекущий процесс, просачиваться на территорию России и использовать террор как фактор запугивания гражданского населения, а значит, как фактор давления на федеральные власти, что позволит вести переговоры (а они оставались последним дудаевским шансом не в фабуле капитуляции) с перспективой политического торга о статусе Чечни.
      Весь опыт первой Кавказской войны 1852-1856 годов (начинать чеченскую операцию немыслимо, если политики, предрешившие силовое решение проблемы, не просто перечитали историю собственного Отечества, а изучили этот период детально), так вот, опыт Кавказской войны - кстати, Чечня в той войне была детонатором - однозначно подтверждает, что народ, живущий и поныне по законам кровной мести, исповедующий ислам и такие его нормы, как газават, оказавшись в крайней стадии конфликта, никогда не примет идеи безоговорочной капитуляции.
      Да и логика военных действий в Чечне не в пользу России. Полицейская операция по искоренению бандитизма в каком-либо городе, на какой-либо территории конституционно правомерна, если федеральный центр предложил несколько вариантов цивилизованной жизни, использования трудовых ресурсов, а вот погрязший в пороках город, вопреки этому, выбрал бандитизм. Ничего подобного не было. Все, что началось в Чечне, есть следствие удручающе неумелого управления страной, где национальные проблемы имеют тысячелетнюю историю. Извечная российская болезнь - сокрытие своей неумелости за образом врага, которого сначала придумывают, а потом начинают бороться с ним.
      За что? Почему? После жесточайших военных операций, унесших десятки тысяч человеческих жизней, разрушенных до основания сел и городских улиц, что может остаться, кроме ненависти? И все разговоры о капитуляции безумны. Ее могут даже подписать подставные лица, но ее никогда не будет. И, прижатые к стене, эти люди, названные высоколобыми политиками "членами бандитских формирований", пойдут на любой безрассудный шаг, посчитав его для себя актом справедливого возмездия. И самое удручающее в этой драме, что правоты в их действиях будет больше, чем неправоты. Не будем вспоминать историю Шамиля. Напомним только, что в те времена авторитет центральной власти в Российской империи был значим и неоспорим, был неизмеримо выше, нежели нынче в Российской Федерации, оказавшейся после распада СССР в зоне центробежных сил, продуцирующих региональную суверенность. Все действия Дудаева, начиная с 92-го года, строятся в расчете на этот внутренний дискомфорт федеральной власти, ее страх перед фактом повторения судьбы СССР в масштабах России. Реальна ли эта опасность? Рассуждая здраво, и да, и нет. Смутное время, а наше время является таковым, это время всесторонней алогичности, когда все поступки и действия в период смуты совершают вне установленных законных норм.
      Демократия, как идея, сменившая тоталитарную жесткость социалистических устоев, на первых порах породила не столько свободу, сколько хаос, именуемый свободой. Так устроена цивилизация: сначала процесс, а лишь затем закон, как реакция на этот ранее не предполагаемый процесс. В период свободы временной разрыв между десятками и даже сотнями непредвиденных явлений и процессов и законами, регулирующими их, особенно губителен. В этом случае беззаконие становится не фактом неисполнения законов, а следствием отсутствия таковых. Как правило, такое время называют переходным периодом или, проще говоря, межвременьем. Всякий закон силен не столько своей сутью, а тем, насколько грамотно в этом законе выстроен механизм его исполнения. Насколько он прост. Простота исполнения делает закон действующим и авторитетным.
      Навык политика не в том, чтобы исключить переходный период (при реформировании политической системы и экономических принципов это невозможно), а в том, чтобы сократить его до минимума. При этом следует отдавать себе отчет, что промежуточное время обязательно будет временем разгула сил криминальных, временем беспредела. Вывод очевиден: переходный период должен иметь временное ограничение, которое определяет власть и о котором знает общество.
      Итак, премьер отдыхает в Сочи. За четыре часа до свершившихся событий информационная программа Российского телевидения "Вести" берет интервью у Виктора Черномырдина. Один из вопросов - о Чечне, отнюдь не самый главный, в какой-то степени даже ритуальный. Всем известно, что премьер - сторонник переговоров с чеченским руководством. Черномырдин отвечает легко, он исключает какие-либо осложнения. "Ситуация для урегулирования созрела, говорит Черномырдин, - надо готовиться к выборам, активизировать восстановление разрушенного хозяйства Чечни. Помочь стать на ноги временным органам власти. Именно им придется проводить эти выборы, от которых зависит будущее республики". Настроение у премьера приподнятое, он на отдыхе. Правда, ему и здесь не дают покоя, но все равно - море есть море.
      "Возможны ли осложнения, - не унимается корреспондент, - Дудаев заявляет о переносе войны на территорию России, о целой серии террористических актов".
      "Это типичный блеф", - отвечает премьер. Взгляд становится жестким, желваки пробегают по скулам, но это лишь миг, он снова улыбается. Подобное развитие Черномырдину представляется нереальным. Он не говорит этого, но дает понять: мы контролируем ситуацию. Это интервью Черномырдин дал утром 14 июня. А спустя четыре часа в городе Буденновске Ставропольского края группа боевиков в количестве 50 человек захватила районную больницу, в которой находилось до полутора тысяч больных. Отряд террористов возглавлял Шамиль Басаев, один из ведущих полевых командиров, лицо, приближенное к генералу Дудаеву. Басаев даже отвечал за охрану чеченского лидера.
      Вечером, когда трагичность случившегося была очевидна, у нас уже был видеоматериал по Буденновску, встал вопрос: давать или не давать в эфир сочинское интервью Черномырдина, подтверждающее малоутешительный вывод, что руководители МВД, ФСБ и Минобороны нереально представляют ситуацию в Чечне и фактически дезинформируют руководство страны. Делая выбор между своей симпатией к премьеру и правдой, я встал на сторону правды. В вечернем выпуске "Вестей" мы дали это интервью. Это был рискованный ход. С точки зрения моей должностной карьеры убийственный, но мы были противниками военного решения чеченской проблемы, мы предупреждали о последствиях, и доподлинно предупреждали именно о таких ситуациях, которая случилась в Буденновске. Власть не считала нужным реагировать на точку зрения, не совпадающую с ее действиями. Меня упрекали в антипатриотизме. Президентский указ о моем отстранении был уже подписан, но затем аннулирован, так как информация об этом вызвала громкий резонанс.
      О событиях в Буденновске написано слишком много, чтобы по часам отслеживать случившееся, хотя хронометраж событий очень интересен.