С военной службы писал "содержательные" письма родным, друзьям и, конечно, юной своей подружке Маше, ревниво издали следя за нею.
      Мария Шумская терпеливо ждала Василия из армии.
      Именно во время военной службы Василий Шукшин соседу по койке матросу Владимиру Жупыне на его откровения по поводу непоступления в моррыбтехникум поведал о своих мечтах стать обязательно сельским учителем.
      Мария же Шумская хранит до сих пор пожелтевшие листочки - давние свидетельства их сердечных отношений.
      Я часто думаю о нас с тобой, и мне ясно, что мысли наши не расходятся. Нужно только не изменять этому образу мыслей, нужно найти силы выстоять в борьбе с житейскими трудностями. Мне будет труднее, Маша, чем тебе. Ты последовательно и спокойно делаешь свое дело,
      писал любимой девушке Шукшин-матрос, хорошо зная себя, и, видимо, предупреждая ожидавшую его из армии девушку, чтобы она готовилась быть терпеливой и стойкой в борьбе за их общее счастье. Об этом он думал всерьез тогда, потому что лучше Маши никого не видел и не встречал на свете. Считал, что ему выпала козырная карта: самую красивую девушку подарил Василию Шукшину Алтайский край, схожую лишь с подснежником - сказочным вестником сибирской весны!
      Сколько в Марии было целомудрия, скромности, поэзии, невероятного душевного тепла, о котором только могли мечтать сверстники Василия Шукшина и завидовать ему тихой завистью соперничества, в котором он был пока непобедимым: девушка выбрала его и ждала, окрыленная взаимным притяжением!
      И все-таки, что же собой представляла в те годы симпатия Шукшина, по имени Мария Шумская?
      Сам Василий Шукшин и помнившие ее во времена, когда начался их бурный роман, помогли мне создать образ, в общем-то, для деревни послевоенного периода не вписывающийся в обычные рамки, а оттого еще более притягательный и романтичный.
      Даже в трудное время залечивания послевоенных ран Мария одевалась лучше всех местных девушек. Если у других на ногах были сапоги из свиной кожи - Шумская щеголяла в хромовых, блестящих. Сверстницы прятали свои ноги под штаны (мода такая тогда в сибирских деревнях была), которые торчали из-под юбки, а Мария гуляла в желто-коричневых тонких чулках. Все шили костюмы из толстого материала, называемого шевиотом,- она носила бостоновую юбочку и красивую импортную кофточку. Стройные ноги Марии были обуты в туфельки на низком каблуке 35-го размера, для сельских девушек непривычного. О таких размерах деревенские обычно говорили, что у хозяйки их "китайские ноги". Все в этой девушке вызывало у местных женихов волнение, восхищение и разного рода мечтания!
      Отец Марии Шумской работал председателем сельпо, что по местным меркам считалось должностью чуть ли не выше председательской. Мать была домохозяйкой, опять же для сельчан - предмет зависти, поскольку здесь все вкалывали от зари до темна.
      Маша, говорят, красотой пошла в отца. После войны, в 1946 году, девушка эта в сравнении с сельскими невестами - одногодками, действительно, выглядела "богатенькой".
      И Василий Шукшин - моряк гордился, что у него такая великолепная подружка, что верно его ждет, не в пример некоторым, и мечтал среди однообразия армейских буден, как однажды вернется в Сростки и обязательно совершит в честь Марии что-нибудь такое, что поднимет в глазах этой сибирской красавицы его на недосягаемую высоту, и она будет гордиться, что он, ее жених, тоже парень не промах!
      Они мечтали, как и многие в их возрасте, о счастливой совместной жизни и умирать собирались вместе - в один день и час.
      "Хорошо, что я не кинорежиссер..."
      Матрос Василий Шукшин вскоре был списан с флота из-за открывшейся язвы, кончившейся прободением стенки желудка. Эта болезнь и позже давала о себе знать в самое неподходящее время. Трудное детство, недоедание, недосыпание, непосильная для мальчика работа в конце концов сказались на здоровье Шукшина.
      Возвращаясь из армии, Василий Макарович не мог миновать узловой вокзальный пункт - Москву. Это сейчас ее немного разгрузили самолеты, побочные города, а тогда столичные вокзалы напоминали вавилонское столпотворение, столько в каждом набиралось приезжего и проезжего люда.
      Шукшин отправился погулять по Москве, подивиться ее средневековой и современной архитектуре, посмотреть историческую Красную площадь, увидеть в лицо москвичей. Впечатления были захватывающими! Недалеко от набережной сел на скамейку, чтоб отдышаться.
      Билет достал на поезд, который отбывал из Москвы глубокой ночью, значит, время оставалось прийти в себя и кое о чем даже подумать. Но ночное бдение Василия Шукшина прервалось неожиданно и памятно. К нему подошел странный человек и спросил, кто он такой и что тут делает. Пришлось дать небольшое пояснение. А человек вдруг сказал:
      - Пошли ко мне! Я сегодня тоже один.
      Оба оказались сибиряками. Это у нас, в Сибири, как национальность: неважно, будь ты украинец, русский, бурят, хант, манси. Сибиряк - это всем открытые двери, сердце, кров и тепло человеческие.
      Позже Шукшин вспоминал, как впервые в жизни вошел в квартиру, где были ковры и прекрасная мебель, чувствовался во всем такой достаток и комфорт, что Василий Макарович, сраженный этим недосягаемым великолепием, двигался первое время на цыпочках. А человек назвался режиссером. Начал жаловаться на трудную судьбу свою, на какие-то киношные беды и напасти, да так красочно рассказывал, что Василий про себя подумал: "Очень хорошо, что я не кинорежиссер и никогда им не буду!"
      "Аттестат - мой подвиг..."
      Вернувшись в Сростки, решил сдать экстерном экзамен на аттестат зрелости. Провалился по математике. Остался на повторный экзамен. Осенью пересдал. Это уже совершались подвиги в честь Марии!
      После армии Василий Шукшин и Маша Шумская поженились. Родня жениха приняла невестку с распростертыми объятьями. Поначалу все в Сростках были очарованы этим союзом двух юных сердец. И все в жизни молодоженов шло ладно да спокойно.
      - И Вася, и я,- вспоминала позже Мария Ивановна,- понимали, что он станет известным писателем, поэтому я не взяла его фамилию. Я с трудом переношу внимание ко мне посторонних людей.
      Мария готовила любимую куриную лапшу Василию, а по вечерам они, сидя на крылечке вдвоем, пели задушевно "Вечерний звон":
      Вечерний звон,
      Вечерний звон.
      Как много дум
      Наводит он!
      Бом-бом...
      И всем сросткинцам любо было смотреть на эту дружную, удивительную пару, будто специально созданную природой друг для друга.
      Мария уже в те годы каким-то тайным женским чутьем угадывала в Василии сокрушительную силу, скрывавшую в себе нечто грозовое для ее устоявшегося уклада жизни. Она дистанцировалась от нее, на всякий случай интуитивно отгораживаясь невидимым барьером,- ведь у большинства женщин интуиция сильно развита для сохранения потомства и жизни на земле.
      Мария искренне верила в будущность таланта Василия: писать он начал рано, почти со школьной скамьи, но более серьезно - с шестнадцати-семнадцати лет, учась уже в техникуме. Со многими сочинениями своего суженого этой поры будущая жена Шукшина была знакома.
      По свидетельству сестры, Натальи Макаровны Зиновьевой, Василий Шукшин свои рассказы уже тогда отправлял в Москву, в журнал "Затейник", а может, и не только туда. Ответы, видимо, приходили отрицательные; может, поэтому позже он выберет не литературную стезю, а кинематограф.
      И здесь нельзя не упомянуть об одной ускользнувшей от многих исследователей детали, перед которой я, замерев, не могла не остановиться.
      Краевед В. Гришаев в своей книге "Тропою памяти" мимолетно сообщает о том, что у Василия Шукшина был необычный блокнот: обложка металлическая, а на верхней половине Распятие изображено. Внутри - нарезанная бумага. В свободную минуту Василий вынимал этот блокнот и начинал писать, а металлическая обложка становилась как бы опорой. К тому же всегда перед лицом было Распятие Христа, пострадавшего из-за любви к человечеству. Особенно увлекался Василий сочинительством на уроках математики или физики, может, эти предметы его не очень-то интересовали.
      Но ясно, что уже в юные годы, подсознательно или сознательно, Василий Шукшин выбрал свой крест. Ничего случайного не бывает у таких людей, как он или подобных ему. В судьбах их каждая деталь имеет немаловажное значение. Это еще и вызов тем обстоятельствам, в которых молодому человеку суждено было родиться, учиться, трудиться. Не забывайте, он жил в эпоху полного отрицания Бога.
      Из автобиографии В. М. Шукшина:
      Считаю своим маленьким подвигом - аттестат. Такого напряжения сил я больше никогда не испытывал. После этого работал учителем вечерней школы рабочей молодежи, исполняя одновременно обязанность директора этой школы. Преподавал русский язык, литературу и историю в седьмом классе.
      Именно к этому периоду жизни можно отнести воспоминание преподавательницы истории Людмилы Рубисевич:
      В 1953 году я вошла в 10-й класс и вижу на последней парте молодого человека в тельняшке. Я подумала, что, возможно, он из районо, так как в сравнении с другими школьниками выглядел намного старше. Это был Василий Шукшин. Он решил сдать экстерном экзамены за среднюю школу на аттестат зрелости и стал посещать школьные уроки, для того чтобы подготовиться к экзаменам. В тот день у меня была тема "Десять сокрушительных ударов Сталина". И когда я уже возвращалась домой, Вася догнал меня и сказал: "Извините, Людмила Алексеевна, вы говорили про десять сокрушительных ударов, а у меня одиннадцать". Ему предстояло сдавать одиннадцать предметов на аттестат зрелости. И все их выдержал.
      Поэтому лично меня не удивляет, что он был таким известным писателем, режиссером, актером.
      Наступил поворотный 1953 год, когда в ЦК КПСС, после смерти И. В. Сталина, произошли серьезные перемены.
      Шукшин некоторое время исполнял обязанности директора вечерней школы и преподавал русский язык и литературу. Не соврал он Владимиру Жупыне стал после армии учителем, человеком самой уважаемой должности на селе.
      Но, как вспоминал позже Василий Макарович:
      Учитель я был, честно говоря, неважнецкий. Без специальности, образования, без быта. Но не могу и теперь забыть, как хорошо, благодарно смотрели на меня наработавшиеся за день парни и девушки, когда мне удавалось рассказать им что-то новое, важное и интересное. Я любил их в такие минуты и в глубине души не без гордости и счастья верил: вот теперь, в эти минуты, я делаю настоящее, хорошее дело. Жалко, мало у нас таких минут. Из них составляется счастье.
      В пору "директорства" Василия Шукшина молодежь Сросток выдвинула его на должность секретаря комсомола - серьезный, армию отслужил, женился, заметный стал на селе человек. Но тут мать, Мария Сергеевна, резко вмешалась в судьбу своего любимого сына:
      - Секретарь - должность выборная. Сегодня ты секретарь, а завтра никто. А я хочу, Вася, чтоб ты поехал в город и выучился на доктора. Не было в Сростках доктора, а тут появится свой.
      Приезжал партийный секретарь - ничего не вышло. Мария Сергеевна оказалась непреклонной. Продала последнее богатство семьи - корову Райку, чтоб вручить деньги Васе, а Шукшины жили всегда бедно! Да и кто помнит российскую деревню в послевоенное время, знают, как много для семьи значила корова, и потому поймут, какой благородный поступок, если не подвиг, совершила тогда Мария Сергеевна.
      Вот тут и выходит, что сельская идиллия, при всей искренней и непогрешимой любви к жене Марии, была вовсе не тем, к чему стремился в своих тайных мыслях-мечтаниях Василий Шукшин.
      Последующие его поступки доказывают нечто, чему есть объяснение: Шукшин целеустремленно воплощал в жизнь свои надежды. А русская женщина, любившая его всем сердцем, юным и чистым, как только можно в ее бескомпромиссном возрасте, и подозревать не могла, какой подвох готовит судьба ей, искренне уверовавшей в непогрешимость их отношений.
      "Дай справку, что я умный..."
      Из автобиографии В.М. Шукшина:
      В 1956 году он (отец.- Авт.) посмертно реабилитирован...
      Никто не обратил внимания на тот факт, что Шукшин отправился в Москву после того, как умер И. В. Сталин и наступила знаменитая хрущевская "оттепель". До сих пор Василий Шукшин кружил вокруг Москвы - то Калуга, то Владимир, то Подмосковье, но, увы, не Москва. Сыну "врага народа" негласно путь в стольный град был заказан. Но на волне всеобщей "оттепели" Василий Шукшин расправил наконец-то свои крылья, избавившись от постоянных атак, выпадов, окриков, унизительных допросов и требований предъявить "справку", что он, не в пример отцу, благонадежный.
      Ох. уж эти справки-справочки! И предъявлял он их, и сминал в гневе, и терял, навсегда возненавидев тех, кто это все придумал.
      Но слово - это тоже поступок. Вспомните рассказ В. М. Шукшина "Миль пардон, мадам!", где невольно спотыкаешься о фразу Броньки Пупкова:
      Я его, мерина гривастого, разок стукнул за это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году.
      Один из "Снов матери" начинался так:
      - А это уж когда у меня вы были. Когда уж Макара забрали.
      - В тридцать третьем?
      Всю жизнь в сердце торчал "ножик", поворачивался там, причиняя нестерпимую боль. Мальчиком вынужден был отречься от собственного отца, носить фамилию матери, таиться потом, как дикий звереныш, загнанный в угол жестокостью времени.
      В голодные-холодные послевоенные годы он покидал деревню "со справкой", но в любой момент могло высветиться клеймо - "сын врага народа".
      На судьбе Шукшина можно убедиться, в назидание потомкам, в святой истине, увековеченной в древних писаниях: "И последние станут первыми". Эту истину нужно знать всем, кто любит властвовать, потому что однажды он может стать последним, и ему придется держать ответ за свои неблаговидные, если таковые были, деяния перед теми, кто придет на его место.
      Эти справки всегда мучили Василия Макаровича, не давали ему покоя, отравляли жизнь. Отсюда его "расправа" с бумагами в киносценарии "Я пришел дать вам волю":
      Нет, не зря Степан Тимофеевич так люто ненавидел бумаги, вот "заговорили" они, и угроза зримая уже собиралась на него. Там, на Волге, надо орать, рубить головы, брать города, проливать кровь. Здесь, в Москве, надо умело и вовремя поспешить с бумагами - и поднимется сила, которая выйдет и согнет силу тех, на Волге.
      Государство к тому времени уже вовлекло человека в свой тяжелый, медленный, безысходный круг; бумага, как змея, обрела парализующую силу. Указы. Грамоты. Списки.
      О, как страшны они! Если вообразить, что те бумаги, которые жег Разин на площади в Астрахани, кричали голосами, стонали, бормотали проклятья, молили пощады себе, то эти, московские, восстали жестоко мстить, но "говорили" спокойно, со знанием дела. Ничто так не страшно было на Руси, как госпожа Бумага. Одних она делала сильными, других - слабыми, беспомощными.
      Или вот еще один выплеск - внутренний протест против всего, что творит с человеком эта самая бумажка - справка, в фантасмагории Шукшина "До третьих петухов":
      - Надо справку,- зло сказал Иван.
      К ним еще подошли черти. Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.
      - Продолжайте! - крикнул изящный музыкантам и девице.- Ваня, какую справку надо? О чем?
      - Что я - умный.
      Черти переглянулись. Быстро и непонятно переговорили между собой.
      - Шизо,- сказал один.- Или авантюрист.
      - Не похоже,- возразил другой.- Куда-нибудь оформляется. Всего одну справку надо?
      - Одну.
      - А какую справку, Ваня? Они разные бывают. Бывает - характеристика, аттестат. Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" - разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?
      - Что я умный.
      - Не понимаю. Диплом, что ли?
      - Справку.
      - Но их сотни, справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на то, что", есть...
      - Понесу ведь по кочкам,- сказал Иван с угрозой.- Тошно будет. Или спою "Отче наш".
      - Спокойно, Ваня, спокойно,- занервничал изящный черт.- Зачем подымать волну? Мы можем сделать любую справку, надо только понять - какую? Мы тебе сделаем.
      - Мне липовая справка не нужна,- твердо сказал Иван.- Мне нужна такая, какие выдает Мудрец.
      Всю жизнь сопровождали Шукшина эти справки - поначалу при поступлении в автомобильный техникум, потом в авиационное училище Тамбовской области ("потерял по дороге"), затем - диплом, прописка в Москве, личный листок по учету кадров на киностудиях и т. д. и т. п.
      Фантасмагория с современными реалиями. Не послушался встречного Медведя, предупредившего Ивана об опасности, отправляется Иван к чертям. Не послушал Иван и Илью Муромца, и встреча с чертями обернулась очередным унижением простодушного героя.
      Он плясал и плакал. Плакал и плясал.
      - Эх, справочка! - воскликнул он зло и горько.- Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!
      И убедился Шукшин в конце жизни, что создателями "справочной" казуистики были черти!
      Но внутренне он оставался верен кресту, обозначенному в начале пути металлической обложкой с распятием Сына человеческого. От дедов и прадедов досталась ему и молитва "Отче наш". Знал он ее тайную силу, да не мог тогда применить. Черти властвовали в храмах, а стражник пел старинные песни, потому что только в них продолжала жить хронология всех событий, происходящих с народом. Не мог Иван произнести "Отче наш", подчиняясь условиям, продиктованным временем и теми, кто властвовал над ним, оставив решать этот вопрос нам. А русские крестьянки, как и в другие времена, перед началом важных или кухонных дел не забывают до сих пор попросить помощи у ангела-хранителя и перекрестить пирог, подавая его гостям или собственным детишкам. Бабушка же или дедушка припомнят при этом еще и главную молитву:
      Отче наш,
      Иже еси на небеси!
      Да святится имя Твое,
      Да приидет царствие Твое:
      Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
      Хлеб наш насущный даждь нам днесь
      И остави нам долги наши,
      Яко же и мы оставляем должникам нашим,
      И не введи нас во искушение,
      Но избави нас от лукавого!
      Отечество наше на небесах. Не от того ль постоянно стремление человечества к иным мирам? Как повествуют древние писания, Земля дана людям для страданий, во искупление своих грехов, и отрезок этот в прохождении фаз развития Человечества называется Майя - иллюзия.
      Известно, что Вселенная - живой самоорганизующийся, самосозидающийся организм, образующий нерасторжимое единство, где целое и малое объемлет творящий императив духа. Известно и другое, что русский космизм - явление всемирное, уходит своими корнями в далекое прошлое, в предания седых волхвов, явившихся с дарами к матери Христа Марии, что закодировано в древних ведических памятниках, в чистых языческих культах, в русской православной традиции, в светской духовности. Как утверждает наука, это проявлялось в сокровенном поклонении Живому Космосу, который охватывал небо и землю, подводное и подземное царство, родной очаг и мистическую постигаемую беспредельность, в глубоком почитании Отца Небесного и славословии Сынам Его. Связь с Космосом, или Богом, у русских людей выражалась в стремлении к воле и святости. Взрывая культовые храмы народов, властители любых стран и земель пытаются лишить людей исторической памяти, зависимости от вселенского мироздания, превращая в перекати-поле, которое может увести за собой любой поводырь. Не ведают они, что у истории свой ход, своя спираль, по которой со временем все возвращается на круги своя
      В ХХI веке, возможно, раскроется тайна появления жизни на земле. Бог приближается к нам.
      Почему Шукшин не дочитал Толстого
      Василий Шукшин, получив деньги от матери, отправился не в ближайший город Барнаул или "сибирские Афины" - Томск, а прямиком в Москву, как в свое время Валерий Золотухин - кстати, тоже родом с Алтая.
      Говорят, Василий подавал документы сначала в Историко-архивный, побывал и в Литературном институте, но победил ВГИК. Прием вел талантливый кинорежиссер, сибиряк, Михаил Ильич Ромм. Желающих попасть в его мастерскую было более чем достаточно!
      Василий Шукшин при поступлении обратил на себя внимание приемной комиссии письменной работой "Киты, или О том, как мы приобщались к искусству", а задание контрольной работы было следующим: "Опишите, пожалуйста, что делается в коридорах ВГИКа в эти дни". Не захотел Шукшин описывать вгиковские коридоры, характер увел в другую сторону.
      Но уже в этой его работе налицо и назревающий конфликт Шукшина с так называемыми "китами", и независимость суждений, и ершистость, и цепкий, оценивающий трезво, взгляд, несомненно, творческого человека:
      Вестибюль Института кино. Нас очень много здесь, молодых, неглупых, крикливых человечков. Всем нам когда-то пришла в голову очень странная мысль - посвятить себя искусству. И вот мы здесь.
      Каждый знает, что он талантливее других, и доказывает это каждым словом, каждым своим движением. Среди нас неминуемо выявляются так называемые киты - люди, у которых прямо на лбу написано, что он будущий режиссер или актер.
      У них, этих людей, обязательно есть что-то такое, что сразу выделяет их из среды других, обыкновенных.
      Вот один такой.
      Среднего роста, худощавый, с полинялыми обсосанными конфетками вместо глаз. Отличается тем, что может не задумываясь говорить о чем угодно - и все это красивым, легким языком. Это человек умный и хитрый. У себя дома, должно быть, пользовался громкой известностью хорошего и талантливого молодого человека: имел громадный успех у барышень.
      Почувствовав в нем ложную силу и авторитет, к нему быстро и откровенно подмазывается другой кит - человек от природы грубый, нахватавшийся где-то "культурных верхушек". Этот, наверное, не терпит мелочности в людях, и, чтобы водиться с ним, нужно всякий раз расплачиваться за выпитое вместе пиво, не моргнув глазом, ничем не выдавая своей досады. Он не обладает столь изящным умом и видит в этом большой недостаток. Он много старше нас, одевается со вкусом и очень тщательно. Он умеет вкусно курить, не выносит грязного воротничка, и походка у него какая-то особенная - культурная, с энергичным выбросом голеней вперед.
      Он создает вокруг себя обаятельную атмосферу из запахов дорогого табака и духов.
      Он не задумываясь прямо сейчас уже стал бы режиссером, потому что "знает", как надо держать себя режиссеру.
      В нас они здорово сомневались и не стеснялись говорить это нам в лицо.
      Именно это сочинение Шукшина и подсказало Михаилу Ромму, что перед ним явление из ряда вон выходящее. А когда экзаменаторы внимательно прочли "Китов", поняли - это талант раздвигает широкими плечами узкие рамки общепринятого. В архивах ВГИКа сохранилась письменная работа Шукшина. На ней есть приписка преподавателя ВГИКа: "Хотя написана работа не на тему и условия не выполнены, автор обнаружил режиссерское дарование и заслуживает отличной оценки".
      А в стенах вуза абитуриента Василия Шукшина, не знакомого с нравами престижного по тому времени института, живущего по законам рафинированных детей избранных родителей, поджидали свои капканы, испытания, а порой и явное неприятие.
      У самого же Шукшина рассказ о вступлении в мир кино выглядел так:
      Я приехал в Москву в солдатском, сермяк-сермяком. Вышел к столу. Ромм о чем-то пошептался с Охлопковым, и тот говорит:
      - Ну, земляк, расскажи-ка, пожалуйста, как ведут себя сибиряки в сильный мороз.
      Я напрягся, представил себе холод и ежиться начал, уши трепать, ногами постукивать. А Охлопков говорит:
      - А еще?
      Больше я, сколько ни старался, ничего не придумал. Тогда он мне намекнул про нос: когда морозило, ноздри слипаются, ну и трешь кое-что рукавичкой.
      - Да,- говорит Охлопков.- Это ты забыл.
      Это было послевоенное время, и во многих вузах страны в первую очередь предпочтение отдавали людям в шинелях, бывшим фронтовикам или только что отслужившим в армии, но это не относилось к ВГИКу. Что касается собеседования, описанного Василием Шукшиным, то подобное явление остается правилом для поступающих в Институт кинематографии до сих пор...
      Я сама закончила ВГИК и знаю, что означает проверка на сообразительность, оригинальный ответ, который и подскажет экзаменаторам, что перед ними творческая личность.
      Помню один из таких же каверзных вопросов в мою бытность, более позднюю, чем у В. М. Шукшина:
      - А скажите, товарищ абитуриент, сколько ручек у дверей ВГИКа?
      В первый момент обалдеваешь, а потом лихорадочно ищешь ответ, уже озадачивающий тех, кто задал этот вопрос:
      - В два раза больше, чем дверей!
      - То есть?
      - Ручки-то с той и другой стороны. Значит, вдвое.
      Оригинальный ответ учитывался особо.
      Видно, не угодил Шукшин члену комиссии артисту Охлопкову - или непримиримым, тяжелым взглядом, скуластым лицом, или независимостью суждений, но не удержался тот, вдруг задал полунасмешливый вопрос:
      - А скажите, товарищ абитуриент, где сейчас Виссарион Белинский проживает?
      Шукшин опешил, но вдруг смекнул: а ведь его принимают за дурачка Ваню в тупых сибирских валенках. И тут впервые проявились его актерские задатки, решил подыграть:
      - Это критик, что ли?
      - Ну да!
      - Но ведь он вроде помер!
      - Да что ты говоришь?
      "Все смеются, как вы вот теперь, - позже вспоминал Шукшин, - а мне-то каково?"
      Но, как считал известный критик Лев Аннинский, это была "мгновенная актерская импровизация, в ходе которой партнеры провоцируют друг друга".
      Все абитуриенты, поступавшие в мастерскую Михаила Ромма, знали, что он просто обожал Льва Толстого. Как только задавался на собеседовании вопрос "ваш любимый писатель?" - абитуриент незамедлительно отвечал:
      - Лев Толстой, "Война и мир".
      А сибиряк Василий Шукшин, "сермяк-сермяком", дерзко ответил:
      - Не дочитал до конца.
      Комиссия внутренне охнула, а Михаил Ромм оценил этот ответ по-своему, чуть усмехнулся, спросил:
      - Да как же не дочитал-то, если "Война и мир" по программе школьной проходилась?
      - А я заканчивал школу рабочей молодежи. Читал учебники, когда ехал на работу или с работы, и только те, которые можно в карман поместить. А Льва Толстого туда не засунешь!..
      Михаил Ромм откинулся к спинке стула от этой вызывающей откровенности, с любопытством разглядывая редкий экземпляр.
      Помогло одно вгиковское правило: каждый из мастеров имел право взять под свою ответственность любого абитуриента до третьего курса. Если он не проявит за эти годы свои предполагаемые способности, тогда отчислить.
      И тут я хочу добавить одну подробность, донесенную до меня из стен ВГИКа, что приемная комиссия была против двух абитуриентов - Василия Шукшина и Андрея Тарковского: первый слишком мало знал, второй отвечал на все вопросы и в свою очередь задавал такие вопросы пытающему его, что ставил педагога в затруднительное положение. Но мнение Ромма победило. Он отстоял и того и другого. Оба абитуриента не походили друг на друга, а это говорило о их крайних индивидуальностях. Жизнь показала правоту Михаила Ильича. У его выпускников собственный почерк в кинематографии, что подтвердило их талантливость, которую углядел когда-то учитель, за время учебы огранил алмазы - и они засияли бриллиантовой чистотой, удивляя мир красотой и неповторимостью.
      Василий Шукшин поступил сразу в два института! Вот вам и "сермяк-сермяком". Перед ним стояла дилемма: если остаться во ВГИКе, то необходима хоть маленькая, но помощь из дома. По свидетельству сестры Василия Макаровича, он предпочел оставить решение за матерью: "Тогда Вася послал домой телеграмму: "Поступил Всесоюзный государственный институт кинематографии очно Историко-архивный заочно советуй каком остаться".
      Какую мать подобное известие может не обрадовать, не согреть ее сердца? Мария Сергеевна отправила телеграмму со словами: "Только очно. Мама". Конечно, трудно было Шукшиным. Но они никому не жаловались. Наоборот, подбадривали друг друга и сообща преодолевали созданные жизнью неурядицы и барьеры.
      "Эти книги в детстве читают!"
      В стенах этого вуза познакомился Василий Шукшин с будущим своим приятелем Валентином Виноградовым, Андреем Тарковским, немцем Хельмутом Дзюбой, корейцем Ким Ен Солем, таджиком Дамиром Салимовым и многими другими.
      Поступали во ВГИК многие - конкурс двадцать пять человек на место. Пестрая, разношерстая компания рвалась попасть в мастерскую известного кинорежиссера Михаила Ромма, влиятельного по тем временам кинематографиста. Принято же было немногим более 20 студентов! В один из дней их всех собрали в аудитории еще не законченного нового здания института, где первокурсникам показали перед началом занятий фильм Чарли Чаплина "Огни большого города".
      Конечно, все поступившие в самый престижный вуз страны воображали поначалу себя генералами от кино. На втором курсе они уже понижали себя до звания полковника, на третьем - майора, на четвертом - лейтенанта, на пятом становились обыкновенными рядовыми кинематографа!
      Давно оборвалась жизнь Володи Китайкина из Новочеркасска худенького, небольшого росточка, с косинкой во взгляде, одинокого, замкнутого молодого человека. Он писал неплохие стихи. Самолюбивый, как большинство поэтов, Володя Китайкин до крайности обостренно воспринимал критику. Но был, несомненно, личностью, ибо запомнился всем без исключения.
      Говорят, погибла, выглядевшая всегда девочкой, Марианна Дужако.
      Рыжая гречанка Марика Бейку, конечно же, вернулась в родные Афины, где каждый камень дышал историей Древней Эллады (Грецией ее назвали завоеватели турки), ведь настоящие эллины всегда верны своему прошлому.
      До сих пор сокурсникам помнится задорный смех режиссера Дины Мусатовой, работавшей позже на Московской студии кинохроники.
      Щуплый, маленький Дамир Салимов, поступивший во ВГИК со школьной скамьи, стал солидным в своей республике человеком, снимал фильмы в Ташкенте.