Хочется верить, что однажды в алтайских музеях, да только ли там, появится фотография или портрет утаенной от всего мира Шукшиным, самой драгоценной из всех его тайн, которую он охранял как зеницу ока от посторонних глаз и нечистоплотных рук, его любимой женщины, незамутненный образ которой он пронес через всю свою жизнь. Свидетельствует об этом покаянный рассказ "Осенью" Василия Макаровича, в котором он испросил прощение у той, которую подарил ему на заре юности Алтайский край. Помнится, некогда о такой же любви написал и Сергей Есенин:
      Мы все в это время любили,
      А, значит, любили и нас.
      Но ведь известно издревле по русской любовной магии, что для того, чтобы получить в жизни счастливую любовь,- увы, опять же это дается Божьим промыслом не всякому (счастливую любовь тоже нужно заслужить!),- человек должен обязательно отстрадать несчастную любовь, бывает, что и не одну. Что ж, судьба Василия Шукшина в том - самое красноречивое подтверждение.
      "Миленький ты мой... Милая моя!"
      И открывается мне следующее в противоречивых поступках второй жены Василия Макаровича, которая была на десять лет его моложе, русская красавица, известная далеко за пределами родной страны, когда она после смерти мужа переходила от одного мужчины к другому, что узнала она про эту страшную тайну своего мужа, и бунтовала ее душа против этой нерушимой связи, и билась она, как голубка, об острые ножи женской ревности, истекая кровью, но властно, как царица, продолжала не подпускать имя соперницы близко к миру Василия Макаровича, встав, как страж, на рубежах его духовного пространства. Ведь Лидия завоевала мужа всей своей многострадальной жизнью, приручила этого дикого барса, подчинила женской власти, вместе с любимым страдала и радовалась, смеялась и с вызовом пела:
      Миленький ты мой,
      Возьми меня с собой.
      Там, в стране далекой,
      Назовешь ты меня сестрой.
      Милая моя,
      Взял бы я тебя
      Там, в стране далекой,
      Есть у меня сестра.
      Миленький ты мой,
      Возьми меня с собой,
      Там, в стране далекой,
      Назовешь ты меня женой.
      Милая моя,
      Взял бы я тебя
      Там, в стране далекой,
      Есть у меня жена.
      Миленький ты мой,
      Возьми меня с собой,
      Там, в стране далекой,
      Назовешь ты меня чужой.
      Милая моя,
      Взял бы я тебя
      Там, в стране далекой,
      Чужая ты мне не нужна.
      Потому поначалу не получалась у них эта песня, и много было сделано дублей, не в пример другим фильмам, чтоб зазвучала, наконец, нужная мелодия. Представляю, каких внутренних мук стоило это Лидии Николаевне, талантливой актрисе, бросившейся безоглядно за Василием, сжигая за собой все мосты. Ей-то хватило мудрости и мужества завоевать его и удержать до конца жизни возле себя, и успокоить этот, вечно взъерошенный бурунами и штормами, океан. Великая и непобедимая, слабая и сильная, гордая и ранимая, она-то воевала за расположение Василия Шукшина и дорожила каждым мигом общения с ним, оберегала от ненужных посягателей на его драгоценное время, и детей ему нарожала, и песней лебединой стала, а что до прошлого, так оно и у нее было. На этом они сошлись, как два заговорщика, партнера, равные друг другу и в горе, и в радости, два шекспировских героя, чтоб утеплить свое сосуществование в холодных, расчетливых коридорах кинематографического мира! Прости ты меня, Господи, если я не права.
      Впрочем, тут я делаю отступление, передышку, некую паузу для себя: в причудливом мире кинематографа, полном тонов и полутонов, неповторимых соблазнов и оглушительных поражений, взлетов и падений, где баловней успеха и славы завтра могут безжалостно предать полному забвению, ты должен и сам быть причудливым, напоминать изменчивому вкусу толпы поклонников, что ты необычен, притягателен, что и ты можешь, как зарубежные дивы, менять мужей, как перчатки. Но это внешняя сторона, далекая от внутреннего состояния человека, которое порой никому не доступно, как сказал Шукшин.
      И в этом отступлении есть доля правды касательно судьбы актрисы и жены известного российского кинорежиссера, жившего в эпоху строительства коммунизма, воспитанного на идеях Ленина, пришедшего в конце жизни к христианским истинам через все испытания, выпавшие на его долю.
      Рожденные и жившие в век богоборчества, следовательно, и отрицания "Десятисловия", завещанного Человечеству великими Учителями, которое до сих пор не потеряло свою актуальность и нравственную основу, несмотря на возраст нескольких тысяч лет, Василий Макарович и Лидия Николаевна Шукшины на себе испытали разрушительную силу бездуховного существования страны. Не нужно забывать и того, что со времен Ивана Грозного не случайно на лицедеев постоянно были гонения. Глубоко верующие люди не могли принять мира артиста, вынужденного в себе совмещать и добро, и зло, служить Богу и Сатане, в силу своего предназначения. Потому и не могут быть артисты высоконравственными, благородными людьми... Через них происходит преломление всех чудовищных катаклизмов общества, которые они вынуждены проявлять своим талантом. В них самих постоянно ходят волны мировой скорби, как в "Солярисе", объемля непостижимое, они причастны к этим процессам, живут их состоянием, пропуская через сердце. Иногда происходящее на сцене становится сутью актера, он начинает путать реальное с искусством перевоплощения. Конечно, артисты не могут не соотносить свой образ существования в обществе с высоким морально-нравственным законом жизни, но постоянно провоцируемые на сцене низменные чувства порой испытывают духовную целостность на разрыв.
      Не забывайте, что артист зависим от многого - от политического курса, от настроения и пристрастий режиссера, от симпатий зрителей и многого другого. Он постоянно в борьбе - за свою популярность, за занятость, за режиссера, за зрителя, за свою выживаемость, теряя в этих мелочах лучшие человеческие качества!..
      Я не случайно сделала столь пространное отступление, поскольку меня вновь достали "заявительницы от народа", которые, не зная этих крайностей актерской судьбы, ее беззащитности, буквально поставили меня к стенке, перечисляя замужества Лидии Николаевны Федосеевой-Шукшиной, обвиняя средства массовой информации в том, что они делают из актрисы секс-бомбу, что никак не вяжется с христианским мировоззрением русской женщины, целомудренной и верной любви... Это когда было-то? Мы живем с вами не в раю, а во времена, когда подорвано нравственное здоровье России, когда особо извращенная форма государственного управления ломает хребты своим согражданам, не подчиняясь никаким законам и используя армию против собственного же народа. Каждый приход высшего символа власти - президента простые люди ждут, как пришествия Господнего, связывая с ним свои надежды.
      Лидия Николаевна обрела, мне кажется, в последнее время душевное равновесие, и мы видели неоднократно ее прекрасное русское лицо в свете свечи, которую она зажигает в память о своем многострадальном муже.
      Рассказав примерное содержание своей книги "Цветы запоздалые" при недавней встрече с Федосеевой-Шукшиной, Александр Лебедев спросил:
      - Каким цветком вы хотели бы стать или каким считаетесь, если так можно сказать?
      И услышал неожиданное.
      - Бурьяном, наверное,- ответила Лидия Николаевна.
      И что-то в этом ответе было от обреченности и самоотречения, а, возможно, и от какой-то тайно терзающей ее вины.
      Увы, в последний смертельный миг Василия Макаровича волею судеб Лидия Николаевна не смогла быть рядом, как и многие другие, начиная с родной матери.
      Видно, так угодно было Творцу, который востребовал душу земного воплощения своего для каких-то новых замыслов. При этом великом таинстве свидетели не нужны!
      Открывается новая страница в мироздании - третье тысячелетие, новая ступень, соединяющая нас со спиральной лестницей, по которой движется Человечество.
      Что-то рушится и что-то воздвигается во имя новой цивилизации, но все равно это движение вперед - к жизнеутверждению или к погибели. Кто и куда нас ведет, отречемся ли вновь или воздадим по заслугам, будущее покажет.
      Было время разбрасывать камни, наступило - собирать их.
      И сложили о нем песню...
      Одна из комнат в Бийске в квартире, где проживала последнее время Мария Сергеевна, на втором этаже, была целиком посвящена Василию Макаровичу. Домашний музей да и только - подарки, книги, газеты, фотографии. Здесь все подчинено было памяти о любимом сыне. Мать перечитывала книги Василия, по нескольку раз смотрела фильмы, если таковые шли в городе, поставленные сыном, вела бесхитростную переписку.
      О многом провидчески написал Василий Макарович, даже о будущем своем надгробии выразился, как всегда, весьма своеобычно:
      Нет - если уж надгробие, то чтоб была попытка встать!
      И тут без народной юморинки не обошлось. И предстает он перед нами разным, но из плоти и крови, а не глянцевый манекен, чего Василий Макарович более всего на свете боялся. Примите его таким, каким сподобила Шукшина широкая и вольная сибирская земля!
      После смерти Василия Макаровича по просьбе композитора Владимира Хохолкова поэт Георгий Кондаков написал текст песни "Калина красная", посвященный памяти Шукшина.
      Зимой 1977 года композитор побывал в Бийске на улице Красноармейской у Марии Сергеевны и спел ей эту песню, правда, без аккомпанемента, поскольку пианино и роялям в этом доме предпочитали балалайку и гармошку, заставив мать Василия Макаровича невольно прослезиться.
      Песня "Калина красная" Владимира Хохолкова позже публиковалась в сборниках областного и краевого издательств, записана фирмой "Мелодия" к 50-летию образования Алтайского края на авторской пластинке. С тех пор литературные передачи по горно-алтайскому радио начинаются с этой песни.
      Неподкупное сердце народное проявляло по-разному знаки благодарности дорогому, полюбившемуся имени художника Василия Макаровича Шукшина.
      Появлялся музыкальный спектакль "Сладка ягода" (Пьеса К. Васильева, стихи И. Шаферана), составленный из рассказов "Срезал", "Верую!", на основе сценария "Живет такой парень" и фрагментов повести "Энергичные люди".
      Потом зазвучала опера "Я пришел дать вам волю", либретто которой написал К. Рыжов по мотивам общеизвестного киноромана Шукшина.
      В память о Василии Макаровиче появилась песня "Посвящение" на стихи А. Поперечного, озвученная двумя известными певицами, Людмилой Зыкиной и Софией Ротару, и отличающаяся только манерой исполнения.
      Весной 1977 года в Бийск приехал Анатолий Заболоцкий и снял фильм "Слова матери", спеша запечатлеть при жизни Марию Сергеевну.
      Некоторые возражения
      Рабочий из подмосковного Воскресенска Александр Лебедев, издав недавно книгу "Цветы запоздалые", многое позаимствовал из моей документальной повести "Он пришел издалека", добавив ряд имен и других женщин, как результат своих исследований, правда, материалы эти все давно в большинстве своем опубликованы в разного рода сборниках, журналах, газетах. Упомянув о том, что позаимствовал у меня сюжеты с Лидией Александровой, Люсей Пшеничной, Беллой Ахмадулиной, Софьей Ивановной Фенько (правда, почему-то у него она стала Фелько, а исполнительница роли матери Егора Прокудина Офимья Ефимовна Быстрова стала Ефимьей), забыл в этом ряду назвать Лидию Федосееву-Шукшину, переписав буквально все о ней из моей книги и не сославшись на автора. Не знал он ни одной из них и не встречался с ними никогда, кроме, конечно, Лидии Николаевны. Но есть литературное правило: когда что либо цитируешь - закавычиваешь или пишешь, например, "как сообщает автор такой-то..." А в данном случае изданный опус Лебедева называется плагиатом. И карается по закону. Вот это мне все очень не понравилось у данного автора. Невольно приходишь в этой связи к мысли, что и с другими публикациями у этого человека могли происходить такие же казусы, мягко говоря. Возможно, что это от литературной безграмотности. Ценя лебедевский энтузиазм и приверженность простоватую к В. М. Шукшину, я не могу и не оградить себя от подобной бесцеремонности. Увы, к литературе это не имеет никакого отношения.
      В предшествующих моих публикациях была всего лишь десятая часть того, что я рассказала сейчас. Прочтя эту книгу, вы убедитесь, что я не голословна.
      ВМЕСТО ПРОЛОГА
      И разыгрались же кони в поле,
      Поископытили всю зарю.
      Что они делают? Чью они долю
      Мыкают в поле том? Уж не мою ль?
      В. Шукшин
      К появлению этих записок о Шукшине причастен прежде всего известный сибирский литературовед В. Н. Шапошников. Узнав, что Алтайский краевой музей дважды обращался ко мне с просьбой написать для них воспоминания о Василии Макаровиче, Шапошников сказал:
      - Нужно написать - это ваш долг.
      Прозвучало это предложение на "круглом столе", организованном Новосибирским телевидением, получив тем самым широкую огласку. Пришло осознание, что этой просьбы не выполнить уже нельзя. Больно при мысли, что Василия Макаровича нет. Слово "смерть" не вяжется с живым для меня и по сей день обликом Шукшина.
      К нашумевшей в свое время моей первой публикации о В. М. Шукшине в журнале "Алтай" в 1989 году имеют прямое отношение два местных сибирских писателя - И. П. Кудинов и Н. И. Морозов, рискнувших напечатать то, что не вписывалось в устоявшиеся представления.
      Тот вариант, опять же не без сопротивления определенной среды, с добавлением десяти новых страниц, вышел вскоре в сборнике моей прозы "Он пришел издалека" в известном и престижном тогда издательстве "Советский писатель".
      В первых моих публикациях была правда, за которую ратовал В. М. Шукшин и которая кое-кого обеспокоила не только на Алтае, но и в Москве. Эти влиятельные дяди и тети поняли, что я знаю то, чего они более всего опасались, и надеялись, что смерть Василия Макаровича скроет следы лицемерия и откровенной вражды и неприятия русского самородка.
      Единственно, чего мне жаль,- я не успела всего сказать тогда, в 1989 году, подвергнув невольному испытанию моих доброжелателей! В связи с очередным юбилеем В. М. Шукшина была некая спешка, а потом на меня обрушилась лавина клеветы и угроз, и я на время стихла, ушла на дно.
      Но общественность искала ответов на многие вопросы и не находила их в пространных домыслах, появлявшихся в кинематографической и литературной среде. Поэтому вновь обратились ко мне.
      Так появился новый вариант (по существу новая книга!), который, надеюсь, прояснит многое и все расставит по своим местам. Ведь иных уж нет, а те - далече.
      Сказано же было кем-то из мудрецов: если ты выбрал путь и будешь оглядываться на каждую лающую из подворотни собачонку, то не дойдешь до цели! И "караван" мой идет. Все больше доброжелателей на этой дороге, и перед железными аргументами и неопровержимыми доказательствами сдаются даже те, кто вчера еще одергивал меня.
      Древние говорили: главное не то, как ты жил, а каким тебя запомнили люди. Не случайно же Шукшин через всю жизнь пронес имя Стеньки Разина, образ которого создал и сохранил Господин Народ. Исходя из этого я и решила создать произведение о Василии Макаровиче, подчинив его той же задаче. Поэтому повествование мое имеет определение "народный роман".
      Одни рождаются на белый свет совершать подвиги, другие совершенствовать мир, а мне, видно, выпал жребий свидетельствовать об истине. Путь к которой всегда был тернистым. Вспомним для примера хотя бы одно имя - философа-пантеиста и поэта Джордано Бруно, сгоревшего на площади Цветов в Риме в костре инквизиции, но тем утвердившего свое учение о бесконечности и бесчисленном множестве миров Вселенной...
      А самое главное - наступили, наконец, времена, когда все тайное становится явным.
      Над калиною красной всходящее солнце багрово.
      Заметались снега в круговерти бездонного дня.
      И глядели глаза, сострадая, на землю сурово,
      Ту, что гнула калину, кого-то, видать, веселя.
      Этот взгляд не забыть и лица с достоевской печалью
      вселенской.
      Как он знал этот мир! Как болел за него и страдал!
      Может быть, оттого, что рожден в простоте деревенской
      Был под этой калиной, чей сок так и горек и ал.
      Воронья было много над бедной ее головою,
      И злословия много. Душа же любила ее
      За красу и добро да за сердце ее огневое,
      И смолкало, страшась непонятно чего, воронье!
      Правды страстно хотел человек, воспевавший калину.
      Панихиду не рано ль справляла на ним и над нею пурга?
      Он безжалостно тратил года своей жизни былинной
      Для того, чтоб она для других оставалась пряма и строга.
      Для того, чтоб цвела по весне безмятежно и ярко,
      Для того, чтоб всегда не сгибала своей головы.
      Ничего не просил - ни любви от нее, ни подарка:
      Кто в Сибири рожден, всегда и во всем таковы!
      Пусть же здравствует цвет, что белей лебедей и заметней!
      Пусть алеют багряно и скорбно над Родиной кисти калин,
      Что выращивал он, каждый миг был за цвет их в ответе,
      И за то, что хотел и сумел бы осилить один.
      Поспешила принять в свое лоно земля его тело,
      И ушел он в цветы и коренья плакучих берез.
      Лишь пылала костром над сугробистой пагубой белой
      Та, о ком он пропел в свое время, влюбленный до слез.
      1 Пучки - побеги съедобных зонтичных растений. В Сибири и на Севере России их варят и употребляют в пищу.
      2 Здесь и далее в письмах М.С.Шукшиной редактором изменена орфография и расставлены знаки препинания, так как оригинальный текст труден для восприятия.