Пономарев Александр Николаевич
      Покорители неба
      Сс. 135-138 отсутствуют.
      Аннотация издательства: Лауреат Государственной премии СССР, доктор технических наук генерал-полковник-инженер Александр Николаевич Пономарев всю свою жизнь связал с авиацией, ее крылатой наукой, техникой. И в воспоминаниях он рассказывает о самоотверженных людях, с которыми его свела судьба,конструкторах, ученых, инженерах, летчиках, космонавтах, об их героическом труде во славу Родины, во имя ее могущества. Книга рассчитана на массового читателя.
      С о д е р ж а н и е
      Глава первая. "Пролетарий, на самолет!"
      Глава вторая. Крылатое племя
      Глава третья. Инженеры авиации
      Глава четвертая. Докторант Сорбонны
      Глава пятая. Пахнет порохом
      Глава шестая. Кадры фронту
      Глава седьмая. Быстрее звука
      Глава восьмая. Летающие исполины
      Глава девятая. Можно ли обойтись без аэродромов?
      Глава десятая. Шаги в незнаемое
      Глава первая.
      "Пролетарий, на самолет!"
      Отгремела гражданская война - с огнем и кровью, разрухой, голодом, сыпняком. Все ее годы я и мои дружки-сверстники мечтали попасть на фронт. Не удалось: возрастом не подходили, да и комсомольская ячейка крепко держала в руках.
      - На фронте от вас мало проку,- говорили нам.- Подрастете - отправим. А пока и здесь работы хватит.
      Действительно, дел нам хватало. Дыхание революция преобразило жизнь захолустного Зарайска. Стала она напряженной, бурной, и мы, подростки-комсомольцы, с головой окунулись в водоворот событий. Воскресники, субботники, заготовка и доставка в город дров, митинги и собрания на фабриках, в окрестных селах, борьба с саботажниками, спекулянтами, недобитой контрой. Наш уком комсомола походил на военный штаб.
      Мальчишки, еще не познавшие рабочих профессий, мы не уступали солдатам в обращении с оружием. Все комсомольцы, как и коммунисты, которых в городе осталось мало - большинство ушло на фронт,- состояли в ЧОНе. Часть особого назначения то и дело поднимали в ружье - громить шайки уголовников, кулацкие банды. Водил нас на боевые дела сам военком уезда Сергей Илларионович Фролов, в будущем военком Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского.
      И все-таки мы с завистью смотрели на отряды новобранцев, когда они отправлялись на фронт. Расклеивая по городу броские плакаты: "Ты записался добровольцем в Красную Армию?", "Пролетарий, на коня!", вглядывались в изображенные на них лица бойцов в островерхих буденовках, а по ночам летали во сне с шашкой в руке вместе с героями Первой Конной...
      В напряженных будничных делах мы не забывали и школу. Уком комсомола строго следил, чтобы молодежь училась. Это было требование партии, Ленина, Советской власти. В короткие часы досуга собирались в молодежном клубе. Читали и обсуждали ленинские брошюры, готовили очередные номера "живой газеты", разучивали новые песни. И спорили, с мальчишечьей страстью спорили по любому поводу, до хрипоты, до хватания за грудки, пока мой брат Борис, член бюро укома комсомола, со свойственной ему решительностью не вносил ясность. С Борисом спорить было трудно, логикой он умел остудить самую горячую голову.
      В один из таких вечеров среди лозунгов и плакатов, украшавших стены клуба, мы заметили призыв: "Пролетарий, на самолет!" С бумажного листа нам улыбался парень в кожаном шлеме со сдвинутыми на лоб очками. И все вдруг притихли у этого плаката.
      - Ничего не понимаю,- признался мне мой закадычный друг Володя Горбунов.
      Нельзя сказать, что до этого мы ничего не знали об авиации. Изредка над нашим городом проносились с громким стрекотом диковинные машины. Однажды, случилось это еще до революции, на поляне приземлилось замысловатое сооружение в виде громадной этажерки, и посмотреть на аппарат сбежались со всего города. Старушки крестились. Этажерка оглашала окрестность треском, хлопками, похожими на выстрелы. Но вот все смолкло. На землю спрыгнул высокий нарядный офицер, и в нем мы не сразу узнали Бориса Иванова, сына местного врача. Отец с сыном сели в пролетку и укатили в город, а народ еще долго не расходился, разглядывая чудо. Аэроплан охранялся солдатами местного гарнизона, к нему никого не подпускали. Но разве удержишь мальчишек! Вечером, когда поляна опустела и солдаты присели погреться у костра, мы с Володей Горбуновым подползли к аэроплану, ощупали обтянутые полотном крылья, блестящий пропеллер, колеса, похожие на велосипедные. Не верилось, что эта неуклюжая штуковина из дерева, полотна и проволоки прилетела сюда по воздуху. Примостившись в сторонке, мы дождались утра. И вот на наших глазах офицер устроился на сиденье аппарата, что-то скомандовал солдатам, те несколько раз крутнули пропеллер, и мотор оглушительно застрелял. Полотняная птица несколько минут дрожала на земле, потом покатилась по траве, сорвалась с обрыва, повисла над рекой и, медленно очертив круг над городом, исчезла в небе.
      - Вот это да! - взлохматил свои вихры Володя.- Здорово, ничего не скажешь. Как в цирке. Помнишь, к нам цирк приезжал? Летуны-циркачи, на потеху публике, головой рискуют. В больших городах на такие зрелища и билеты продают.
      Признаться, с тех пор наше представление об авиации мало изменилось. И вдруг: "Пролетарий, на самолет!"
      Долго ломать голову над этим призывом нам не пришлось. В городе появились люди, одетые, как тот парень на плакате, с замысловатыми очками на лбу. Оказывается, в Зарайск перевели бывшую Качинскую школу летчиков. Заместителем начальника школы оказался тот самый Борис Иванов, который когда-то посадил свой аэроплан на лужайке возле города. Вскоре он выступил в нашем молодежном клубе. До поздней ночи слушали мы его рассказы о красных военлетах, об их делах на фронте. Впервые узнали, каким грозным боевым средством стал самолет. Одно только его появление рассеивало полки белой конницы, а пехоту заставляло спешно зарываться в землю. Военлеты вели разведку, бомбили вражеские укрепления, успешно выполняли другие боевые задачи, хотя летали на старых трофейных машинах, не хватало бензина, и вместо него в бак нередко заливали всякого рода горючие смеси, спирт с эфиром, а для смазки моторов реквизировали в аптеках касторку. Узнали мы и о том, что за развитием авиации следит сам Ленин, что еще в исторические октябрьские дни в Смольном был создан специальный авиационный отдел.
      Словом, совсем недавно мы мечтали о коннице, а теперь все загорелись авиацией. Секретарь укома комсомола охладил наш пыл: на любое большое дело комсомол направляет лишь самых достойных. Судили и рядили несколько дней. Наконец отобрали троих, меня в том числе. С характеристиками укома счастливцы направились в летную школу. В нее зачислили только одного. Нам с Володей Горбуновым предложили ехать в Москву - там распределят.
      И вот с тощими котомками мы сидим в стареньком ободранном вагоне местного пассажирского поезда.
      Впервые я расставался с родным городом. Здесь прошло детство, здесь учился, вступил в комсомол. Город наш небольшой, в то время он насчитывал всего 8000 жителей. Но наши учителя, страстные патриоты родных мест, привили нам любовь к Зарайску. Заштатный городок на Рязанщине, он вписал славные страницы в историю России. Основанный на реке Осетр, притоке Оки, еще в 1140 году, имя свое Зарайск получил после 1237 года, когда в.него ворвались орды Батыя. Поэт Л. А. Мей приводит строки из летописи, повествующей о том, как поступила вдова погибшего князя - правителя города, чтобы не "опасть в руки врага: "Обмерла, окоченела княгиня Евираксия, к персям чадо прижала любезное да с ним вместе с подбора (обрыва) и ринулась на сырую мать-землю в тут заразилася (убилась) до смерти... И оттого то место Заразом прозвалося".
      На протяжении веков Зарайск служил надежной крепостью на границе Московского государства. В августе 1378 года Дмитрий Донской дал тут первый победный бой монголам, который явился прологом знаменитой Куликовской битвы. Основавшись в Зарайском кремле, русская рать под руководством воеводы Дмитрия Пожарского в 1610 году дала решительный отпор польской шляхте, которая везла в своем обозе самозванца Дмитрия.
      Учителя называли имена людей, которые жили и творили в нашем городе: поэты А. И. Полежаев, Г. А. Мачтет (автор песни "Замучен тяжелой неволей"), писатели Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. И. Куприн. Правда, добавляли учителя, большинство этих знаменитостей жили в Зарайске не по доброй воле. Царское правительство избрало захолустный город местом ссылки вольнодумцев. В Зарайске родилась и выросла выдающийся скульптор А. С. Голубкина. Она тоже не миновала зарайской тюрьмы, куда была заточена за помощь подпольной организации большевиков.
      В городе было всего две небольшие фабрики и тупиковая железнодорожная станция. Но рабочие Зарайска отличались высокой революционностью, организованностью. Совет рабочих и солдатских депутатов в нашем городе был создан еще в марте 1917 года.
      Я бы долго мог перечислять именитых своих земляков. Историк русского театра А. А. Бахрушин, чьим именем еще в 1918 году Ленин предложил назвать одну из московских улиц, академик В. В. Виноградов. Здесь родились будущий маршал К. А. Мерецков, дважды Герой Советского Союза разведчик В. Н. Леонов и еще шесть Героев Советского Союза. Когда я учился в Зарайской трудовой школе 2-й ступени, моей соседкой по парте была невысокая миловидная девушка Валентина Сперантова. Много лет спустя я встретил ее в Москве народной артисткой Советского Союза.
      ...Проплыли за мутным окном замшелые стены крепости, по которым мы так любили лазать в детстве, осталось позади обнесенное колючей проволокой поле стрелкового полигона, где мы собирали стреляные пули, чтобы выплавить свинец на грузила для удочек. И вот с обеих сторон поезд обступили леса. Прощай, Зарайск! Когда еще мы увидимся с тобой?
      В Луховицах пересели в набитые битком вагоны транзитного поезда. Паровоз отапливался дровами, тянул поезд медленно, с натугой, с бесконечными остановками. На каждой станции в вагон набивалось все больше пассажиров с увесистыми мешками. Люди ехали с Украины, с Дона, даже из Ташкента. Везли хлеб, вымененный на одежду, и другие пожитки. Мы забрались на самую верхнюю, багажную, полку и, свесив головы, вслушивались в разговоры. Говорили о страшном голоде в Поволжье, о недавно подавленном Кронштадтском мятеже, об антоновщине - кулацком восстании, охватившем Тамбовскую губернию. На больших станциях в вагон пробивались хмурые люди с винтовками. Проверяли документы, ссаживали подозрительных. Потребовали документы и у нас. Бородатый красноармеец долго рассматривал наши бумаги, потом протянул их молодому парню в кожанке.
      - Комиссар, глянь, в какую-то летную школу едут.
      Комиссар покрасневшими от усталости глазами пробежал наши документы.
      - Пусть едут. Не видишь, что ли,- комсомолия.
      Москва поразила нас теснотой и шумом. По булыжной мостовой цокали подковы, гремели стальными шинами телеги, пролетки, пронзительно звонили трамваи. Вокруг высились дома, которых мы никогда не видели,- в три, четыре, даже пять этажей. В битком набитом трамвае едем по Тверской, минуем площадь Тверской заставы, далее - по Петроградскому шоссе. Казалось, не будет конца трамвайному пути. Но вот трамвай въехал на
      кольцо (на этом месте сейчас стадион "Динамо"), И пожилая кондукторша показала дорогу дальше:
      - Кажется, вон там...
      Почти напротив трамвайного кольца стоял небольшой особняк (ныне здесь Дом пионеров). В нем располагалось Управление Красного Воздушного Флота, где нас приняли без проволочек и тут же выписали проездные документы и направление в Петроград.
      Более суток добирались мы до прославленного города на Неве. И вот здание на Кирочной улице, наспех намалеванная вывеска: "Авиатехникум и курсы мотористов авиации Рабоче-Крестьянского Красного Воздушного Флота". Начальник учебной части сравнительно молодой человек в форме военного летчика: в фуражке с черным бархатным околышем, над козырьком - орел с мечами, только без царской короны. Просмотрев наши документы, он отвел нас в большой зал. Лепной потолок, зеркальные стены, паркетный пол и койки, покрытые серыми солдатскими одеялами. Больше в зале не было ничего. Нам указали наши места и предложили готовиться к приемным экзаменам.
      Знакомимся с соседями. Их немного - человек двадцать пять - тридцать. Все в военной форме - армейской или морской. Только мы двое белыми воронами - в гражданских пиджачках. Некоторые из поступающих на курсы уже служили в авиации.
      Но вот сданы экзамены, и осталось 15 человек.
      Уже когда началась учеба, мы познакомились с начальником курсов. Красвоенлет Петр Хондошко был знающим и опытным специалистом, но в распорядок нашей жизни почти не вмешивался, считая своим главным делом организацию учебного процесса, привлечение к преподаванию лучших научных сил города. Надо сказать, в этом он преуспел. Нам читали лекции замечательные специалисты.
      Пожалуй, больше всего запомнился Николай Алексеевич Рынин, автор учебника "Теория авиации". Впервые войдя в аудиторию, он обратил внимание на разношерстную одежду слушателей. Особенно почему-то заинтересовался мной и Горбуновым. Спросив, что мы знаем об авиации (а сведения наши, конечно, были весьма скудными), улыбнулся:
      - Ничего, я тоже с этого начинал. А потом стал трижды пилотом - имею дипломы на управление аэростатом, дирижаблем и самолетом.
      Каждая его лекция открывала нам новое, убеждала: авиация - наука, наука строгая и точная. Это птицы летают, не зная, как устроены и как работают их крылья, а человек должен познать и подчинить себе законы природы. Только с помощью знаний он обретает крылья.
      Рынин много рассказывал нам об отце русской авиации Н. Е. Жуковском, о великом ученом-самоучке К. Э. Циолковском, с которым вместе работал.
      К курсантам Рынин был беспощадно требователен. Иногда по нескольку раз браковал наши чертежи (он вел и курс начертательной геометрии), хотя знал, что ватман для них мы приобретаем на свой скудный сахарный паек. Мы не обижались, видели, что наш профессор сам бескорыстная душа, готов отдать последнее. Узнав, что у нас туго с учебниками, Рынин сказал:
      - Приходите ко мне, дам из своей библиотеки.
      Жребий пал на меня. Вечером ребята подобрали мне получше одежду, черные обмотки, которые считались у нас высшим шиком, и я отправился в город. Робко постучался в профессорскую квартиру. Рынина не было, встретила его жена.
      - Да, да, я все знаю. Проходите, пожалуйста.
      Библиотека Рынина была громадной - занимала несколько комнат. Без помощи хозяйки я бы, конечно, ничего не разыскал.
      - Берите, не стесняйтесь,- ободряла она. - Только закладывайте листки в то место, откуда берете, чтобы после легче было расставить.
      После экзаменов мы отнесли профессору целую связку книг, а он так и не поинтересовался ни разу, какие книги, в каком количестве мы выбрали из его библиотеки.
      Аэродинамику нам преподавал Александр Александрович Саткевич. Это был тоже известный ученый, о чем можно судить хотя бы по тому, что каждую неделю он выезжал в Москву читать лекции в только что созданной воздушной академии. Несмотря на свою знаменитость и занятость, Саткевич терпеливо возился с нами. Изучение аэродинамики требовало определенной математической подготовки, все мы в этом хромали на обе ноги, и профессор приходил к нам вечерами, проводил дополнительные занятия и так же, как Рынин, предоставил в наше распоряжение свою библиотеку.
      Большинство преподавателей курсов были людьми сугубо гражданскими. Исключением оказался профессор артиллерийской академии А. В. Сапожников. Приходил он к нам в отлично подогнанной военной форме, суровый и строгий. От Сапожникова крепко доставалось дежурным, если они нечетко докладывали ему, а всем нам - за неряшливость в одежде.
      - Вы же военные люди! - возмущался профессор.- Это должно чувствоваться во всем!
      Это был видный ученый в области химии взрывчатых веществ. Мы сначала сомневались: что может нам, авиаторам, дать этот химик? Но первые же его лекции увлекли нас. На конкретных примерах он разъяснял, как уберечь от коррозии детали самолетов, как подбирать и обрабатывать древесину и полотно (а самолеты в то время делались из этих материалов), как ухаживать за сочленениями дерева, полотна и металла. Для нас все это было откровением, мы старались записать каждое слово лектора, аккуратно срисовывали схемы, которые он чертил на доске. Впоследствии, когда мы уже работали самостоятельно, эти конспекты стали для нас неоценимым справочным пособием.
      Военным воспитателем у нас был заместитель начальника курсов Л. С. Слепян, человек интереснейшей биографии. Службу он начинал когда-то инструктором-наездником и ветеринарным фельдшером. Будучи корнетом лейб-гвардии гусарского полка, на германском фронте заслужил четыре Георгиевских креста и золотую медаль "За храбрость". После очередного ранения его признали негодным к службе в кавалерии и направили в обоз, но там он не усидел, упросил, чтобы его перевели в авиацию летчиком-наблюдателем. И здесь он сумел проявить себя, получил Георгия с лавровой ветвью - одну из высших наград в царской России. В Октябре Слепян безоговорочно перешел на сторону революции, по рекомендации большевистской группы его избрали командиром авиаотряда. Когда немецкие войска захватили аэродром, он уничтожил все самолеты, склады, чтобы имущество не досталось врагу. За это кайзеровцы приговорили его к расстрелу. Товарищи помогли бежать. В 1918 году Слепян со своей боевой группой охранял Кремль, часто встречался с В. И. Лениным. Потом снова командовал авиаотрядом, а затем воздушным флотом Северного фронта. За боевые дела был награжден орденом Красного Знамени.
      Стройный, щеголеватый, всегда веселый, он был нашим всеобщим любимцем, хотя нерадивым от него крепко доставалось. Слепян придирчиво следил за нашей учебой, охотно помогал отстающим. Но больше всего нам нравилось, когда по вечерам он приходил в нашу комнату и рассказывал о фронте, о летчиках. Между прочим, от него я впервые услышал об С. В. Ильюшине. В гражданскую войну будущий выдающийся конструктор возглавлял авиационно-ремонтный поезд и уже тогда проявлял пытливый ум, неуемное стремление совершенствовать технику.
      Слепян пытался обучать нас военному делу, добивался военной выправки. Он настаивал на введении строевых занятий, но начальник курсов сдерживал его.
      - Шагистике и в частях научат,- говорил Хондошко,- Наша задача - сделать их хорошими специалистами.
      Вскоре, однако, мы получили урок, который заставил начальника пересмотреть свои взгляды.
      В начале 1922 года в Петроград приехал главком Красной Армии С. С. Каменев. Мы о нем много слышали. С его именем были связаны многие победы над белогвардейцами н контрреволюцией.
      Зная о том, что главком внимательно следит за работой военных учебных заведений, наше командование приказало навести порядок в помещениях. Хондошко вызвал меня:
      - Сегодня ты дежуришь?
      - Я.
      - Переоденься. И следи в оба. Никого, слышишь, никого дальше лестницы не пускать. Прибудет главком, и его не пропускай, пока меня не вызовешь.
      - Будет сделано,- ответил я.
      Товарищи одели меня в бушлат и бескозырку - обмундирование в то время исправно получали только курсанты-моряки. Поверх гражданских брюк я намотал черные обмотки.
      - Сойдет,- решили ребята.
      И с винтовкой в руках я встал у дверей в промерзшем насквозь вестибюле.
      Вечером появились три командира - стройные, отлично одетые, с яркими поперечными полосками на шинелях. Вслед за ними вошел плотный, с седыми усами человек в бекеше и с шашкой на узком ремешке. Помня указание начальника курсов, я штыком преградил дорогу.
      - Ваш пропуск!
      Гость удивленно оглядел меня:
      - А вы знаете, кто я?
      - Знаю, но у нас без пропуска входить нельзя.
      Главком нахмурился:
      - А образец пропуска у вас есть? Покажите мне его.
      Я растерялся. Пропусков у нас вообще не было...
      - Вызовите разводящего,- приказал главком.
      Облегченно толкаю дверь в бывшую швейцарскую, где отдыхали караульные. Оттуда выскочил курсант Василий Кузнецов, служивший солдатом еще в царской армии. Чеканным шагом он подошел к главкому, четко доложил о порядке в карауле.
      Лицо главкома немного смягчилось.
      - Молодец, сразу виден бывалый боец.
      Но все испортил начальник курсов. Выйдя на лестничную площадку второго этажа, он крикнул:
      - Внимание!
      - Что за команда? - спросил главком.
      - Так принято у нас в авиации.
      - Слышите: "У нас в авиации!" - повернулся главком к сопровождавшим его командирам.- А я думал, в авиации такие же порядки, как во всей Красной Армии. Между прочим, я впервые вижу, чтобы командир встречал начальство с площадки второго этажа. Вы бы уж еще выше - на третий забрались. Для солидности...
      Главком приказал вызвать начальника военных учебных заведений Джикия (впоследствии возглавившего строительство Волховской гидростанции). Вместе они обошли все помещения. В старательно прибранных комнатах курсанты трудились над чертежами. Побеседовав с нами, главком спросил Хондошко:
      - Почему люди у вас одеты во что попало?
      Начальник объяснил, что курсы, по существу, еще никому не подчинены и поэтому вещевого довольствия не получают.
      - Что, они и в вашу систему не входят? - спросил главком у Джикия.
      - Нет. Они же авиационные...
      - А разве авиация существует отдельно от Красной Армии? Запомните: с нынешнего дня курсы подчинены вам, и вы лично отвечаете за порядок в этом очень важном для нас учебном заведении.
      С того дня в нашей жизни многое переменилось. Мы получили кое-что из обмундирования. Улучшилось питание, хотя по-прежнему жили мы и в голоде и в холоде: страна поднималась из разрухи. На курсах был наведен образцовый воинский порядок.
      Большое место в нашей учебе занимали практические занятия. Учебное летное подразделение курсов базировалось на окраине города в районе Новой деревни. Здесь, в ангаре, инструкторы вместе с нами разбирали и собирали видавшие виды трофейные самолеты. Были у нас и отечественный самолет "Лебедь", и летающая лодка конструкции Д. П. Григоровича. Эти машины строились на заводе "Красный летчик", куда мы тоже ездили на практику. Завод небольшой, по существу полукустарные мастерские. Ни о каких конвейерах тогда, конечно, не мечтали, самолет собирался просто на деревянных козлах, установленных на площадке-стенде. Сюда же доставлялись из соседних цехов готовые части машины фюзеляж, крылья, хвостовое оперение, шасси, двигатель. Так создавалось несколько машин в месяц. Мы работали с энтузиазмом, входя в состав рабочих бригад, собиравших самолеты.
      Как-то весной мне и Горбунову сказали:
      - Завтра с утра отправляйтесь на аэродром.
      Добирались, как всегда, на трамвае. В ангаре оделись в комбинезоны, выдали нам и очки, и толстые пробковые каски.
      - Сегодня вы летите.
      Помогаем механикам выкатить на взлетную площадку "Вуазен", старенький аэроплан французской конструкции - колымагу на четырех колесах. Открытая кабина его балконом выдвигалась впереди двух крыльев, расположенных одно над другим и скрепленных вертикальными стойками, множеством плоских металлических расчалок, острых, как ножи. Звездообразный с водяным охлаждением мотор располагался позади крыльев и вращал толкающий винт.
      И вот мы в самолете. Летчик сел впереди нас, мотор оглушающе взревел, все вокруг затряслось, запрыгало. Когда взлетели, трясти стало меньше. Оглушенные шумом мотора и свистом ветра в расчалках крыльев, мы летели над Петроградом! Внизу проносились крыши домов, серо-голубая лента Невы. Высота, метров двести, и скорость, сто километров в час, ошеломили нас. Внизу все казалось нереальным. В груди холодело от страха. Не успели мы сколько-нибудь прийти в себя, как земля стала приближаться. Все четыре колеса самолета коснулись травы, летчик изо всех сил потянул на себя рычаг тормоза, раздался визг, скрежет. Машина остановилась, мм выбрались на землю, взволнованные и счастливые.
      Летчики соседней истребительной эскадрильи поглядывали на нас с улыбкой.
      - Ну как, увидели небо?
      - Нет,- признался Горбунов.- Больше вниз смотрели.
      - Эх вы, вояки!
      Мы не обижались на дружеские шутки пилотов. Это были заслуженные воздушные бойцы, летали они на новейших по тому времени самолетах. А командовал ими военлет А. Кожевников, впоследствии крупный авиационный военачальник. Летчики относились к нам хорошо, охотно помогали советами, делом.
      Крепко подружился я тогда и со своими товарищами по учебе. Люди были разные: и необстрелянные, вроде нас с Горбуновым, и уже довольно опытные, хлебнувшие лиха на фронтах. Я уже упоминал Василия Кузнецова, старшину нашего курса. До революции он работал токарем, в гражданскую войну - авиационным механиком. Никто, конечно, и не помышлял тогда, что этот молчаливый парень с крепкими ладонями мастерового позже станет заместителем наркома авиационной промышленности, генерал-лейтенантом.
      Вместе со мной учился и Сергей Туманский. Будущий академик, Генеральный конструктор, он и тогда отличался пытливостью, неутомимостью в изучении техники. Вся семья Сергея Константиновича Туманского, если можно так сказать, авиационная: один из братьев - известный боевой летчик и летчик-испытатель, второй - летчик-наблюдатель, третий - авиационный инженер.
      Сергей пришел в техникум из дивизиона воздушных кораблей "Илья Муромец", где поочередно был сапожником, мотористом, стрелком. Командовал этим дивизионом его брат Алексей, который в свое время был принят В. И. Лениным в Смольном с письмом, излагавшим просьбу помочь отряду авиационными бомбами.
      Сергей выделялся своей аккуратностью, настойчивостью, высокой культурой. Природа наделила этого человека обилием дарований. Он был и превосходный музыкант и певец. Добрых двадцать лет мы проработали с ним рука об руку. Были невзгоды, неудачи, неприятности, но дружба наша, зародившаяся в юности, не слабела - крепла.
      А Володя Горбунов... Тот самый, с которым мы вместе по комсомольской путевке приехали в Петроград из Зарайска. Ничего особенного в нем, кажется, не было. И вдруг на курсах обнаружились недюжинные способности к математике, механике, к другим точным наукам. Впоследствии он стал авиационным конструктором, одним из создателей истребителя ЛаГГ-3. А Алексей Каширин, который в тридцатых годах возглавил Центральный институт авиационного моторостроения! А курсант Королев, который еще до войны дорос до заместителя начальника Главного управления авиационной промышленности!..
      С наших небольших курсов многие мои друзья успешно шагнули по крутой дороге жизни, вплели свои имена в героическую историю советской авиации. Но не буду забегать вперед.
      Пролетели два года учебы, трудные, беспокойные. За это время наши курсы четырежды переселяли из одного здания в другое. Наконец мы получили "постоянное место прописки" в здании бывшего кадетского корпуса - на набережной реки Ждановки.
      Наступила пора выпускных экзаменов. Были они обширными, сложными. Предстояло ответить на многочисленные вопросы по теории полета, аэродинамике, устройству многих типов самолетов. Потом каждого выпускника подводили к закрепленному на плацу самолету, на котором надо было проверить все агрегаты, установить посредством натяжения расчалок нужный угол атаки крыла, подготовить двигатель. Здесь же, возле самолета, мы показывали умение заплести трос, запаять трещину в бензиновом баке, наложить заплату на порванную обшивку крыла. Затем каждый из нас должен был запустить мотор, отрегулировать его и доложить о готовности самолета к вылету.
      Экзамены сдали успешно. Получили новое обмундирование - синие галифе, такую же гимнастерку с голубыми "разговорами" и тремя квадратиками на левом рукаве, островерхую буденовку с голубой звездой. Построились на плацу. Весь первый выпуск Военно-технической школы имени К. Е. Ворошилова, как после стали именоваться наши курсы, насчитывал 14 человек. В торжественной обстановке нам вручили дипломы "красных техников-механиков".
      Глава вторая.
      Крылатое племя
      О своем шикарном обмундировании, в новеньких шевровых, сшитых на заказ сапогах, на которые ушли почти все деньги, полученные при выпуске с курсов, приезжаю в Борисоглебск. Здесь только начинала развертываться 2-я военная школа летчиков. Принял меня начальник школы В. М. Ремезюк. Я уже слышал об этом известном в то время летчике. Раньше он командовал дивизионом тяжелых самолетов "Илья Муромец", слыл требовательным и очень строгим командиром. Ремезюк внимательно оглядел меня, даже обошел вокруг - впервые, наверно, видел нашу новую авиационную форму. Просмотрев документы - направление и диплом,насмешливо сощурился:
      - Значит, на должность старшего механика?
      - Так точно,- отвечаю неуверенно.
      Старший механик тогда была высокая должность. Ныне это соответствует посту главного инженера училища.
      - А сколько лет-то тебе?
      - Двадцать... скоро будет.
      - И давно в авиации?
      Я пожал плечами.
      - Понятно. Ты вот что скажи: сможешь ли собрать мотор, отрегулировать его и выпустить самолет в воздух?
      Так и хотелось сказать, что нас тому и учили на курсах. Но спохватился: там мы разбирали и собирали двигатели учебных самолетов, а если попадется новый, незнакомый мотор?
      - Нет,- говорю,- вряд ли смогу.
      - Так вот, поработать тебе надо. А там поглядим. Идем.
      Он подвел меня к ангару, возле которого в пыли и ржавчине лежали обломки самолета типа "Моран".
      - Разбили машину, мальчишки-неучи. Ты отремонтируй. В воздух, конечно, ее больше не поднять, но рулежный самолет должен получиться.
      С утра до ночи я возился с этим металлоломом. Инструкторы-летчики, да и некоторые механики не без злорадства поглядывали на новенького краскома, занятого столь неблагодарным делом. Некоторые из них совсем недавно служили у белых, к советским порядкам привыкали с трудом и к молодым красным командирам относились критически.
      Но я не обращал внимания на косые взгляды. Разобрал двигатель, промыл его керосином, облазил свалки, разыскивая недостающие детали, кое-что пришлось заново вытачивать, подгонять. По кусочкам собрал и обтянул перкалем фюзеляж, хвостовое оперение и крылья.