Потом бродила, бродила, бродила по улочкам весны, как когда-то, осваивая территории будущей жизни. Сейчас ситуация другая. Я живу здесь. Но на какое-то время ожило то далекое непосредственное чувство легкости, когда впитываешь в себя эту громаду неуловимостей, и пьяняще, тревожно и радостно. Я обошла много чудеснейших местечек. Воздух теплый, солнечный. Иногда жалела, что со мной нет Алеши, но подумала, если бы этот день застал нас вместе, флирт был бы неминуем. И тот или те, кого это не устраивает, отменили нашу встречу. Не влюбляться в такой день – просто грех. Выглядела я замечательно. Но меня упорно ограждали от знакомств. Я ощущала непробиваемость вакуума. Так нужно было. Во Дворце Молодежи попала на выставку живых цветов. Купила бесподобную розу. И поехала с ней кататься по Москве, снова гулять с моим чувством эстетства. Это было сделано на отлично. Я прекрасно осознавала, что выгляжу стильно. И это прелестное алое создание как нельзя лучше подходит к моему имиджу и настрою. Я видела себя будто со стороны и балдела. Другие тоже балдели, глядя на девушку с чудной розой, я понимала. Но со стороны. Меня упорно хранили от посягательств молодых людей. Но хотелось влюбляться, все равно в кого. Было желание быть нужной, производить впечатление и общаться в этот поцелуйный солнечный день. Но спорить с судьбой разве возможно? Так и ходила с розой и со стихами. И еще кучей неразрешимых противоречий. И еще преклонением перед прелестью снова новой Москвы.

Устала жутко, уехала на трол. 16 черт-те куда. Как всегда, решила поэкспериментировать, была уверена, что везут в центр. С паршивой окраины обратно в переполненном автобусе, храня розочку мою бедолажную.

Так приятно. Роза. Музыка. И одиночество. Ловлю момент. Во всей этой ароматнейшей горечи души что-то есть свыше, что-то такое важное. Необходимое мне. Я умею удерживаться, балансируя на тоненькой досочке своих талантов. Вокруг подстерегают сомнение, неведение, разлуки и психозы, но я пока еще удерживаюсь, и в этой опасности своего существования нахожу еще счастье. И благодарю жизнь именно за эту муку неустойчивости. «Чудо дремучее».

4.04. Воскресенье. Чертовщина снов продолжается. Приснился телефонный разговор с Алешей, мы говорили, как старые приятели, иронизировали над той ситуацией. Неловкости не было, было легко и непринужденно. Сон удивительно жизненный, и странно было осознавать, проснувшись, что это только сон.

В Питер хочется безумно. Хочется перемен к лучшему. Но рок… И я не умею с ним справиться.

Вчера в зале на Пречистенке все внутри и вокруг меня было так чисто. Чистота души, не замутненной житейскими мелочами. Первозданная чистота, где радость и грусть еще нерасторжимы и представляют единое целое. Которое, может быть, и называют счастьем. Но я знаю, есть и другое счастье, недолговечное, но до чего прелестное, желанное – счастье взаимной любви, счастье восторга, успеха, победы. Почему меня лишают всего этого? Разве можно уже так долго жить без малейшей доли всего этого глупого, наивного счастья? Подарили хотя бы нужное само-

чувствие, а то только я решу, что, наконец, все меняется к лучшему, смилостивились Боги, но нет же, снова заноза, мелкая гадость. Я отчаиваюсь. Я перестаю верить во что бы то ни было.

Верь хотя бы в солнце. Хоть во что-то. Успокойся. Живи. Радуйся мгновению. Я отпускаю тебя. Тебе действительно нужна свобода. Нет. Не значит, что лишишься покровительства, но связь не так явственно будет ощутима. С Нижинским договаривайся сама. Мастер.

Я могу решить для себя, что все мучения кончились, теперь все по-новому. Но что от моего состояния меняется – ничего.

Олег из тех людей, которых преображает улыбка. Когда он улыбается, весь его облик – это такое обаяние и свет. Когда же он хмурится или просто серьезен, лицо становится жестким, холодным, будто непроницаемая броня маски-равнодушия. Вся прелесть пропадает. Но я его люблю с любым лицом. Я люблю его талант.

5.04. Знакомство с Нечаевым. Терроризировала его своими разговорами и безумными взглядами. Предмет бреда все тот же – Нижинский.

Что со мной? Все силы души посвящаю легенде. Даже не современной, а фантому, миражу. Есть ли за ее красивым фасадом истинная разгадка, кто знает. Я имею в виду не его танцевальный дар, а тайну болезни души, если она есть. Вроде у Красовской так подробно все и основательно, кажется, не остается даже лазейки для новой гипотезы, но я чувствую какие-то глубины, до которых никто не дотрагивался. Все на поверхности, на первый взгляд: рецензии, воспоминания современников и близких, его собственные записи. Есть реальность прожитого. А меня манит область догадок, додумок, предчувствий. И не понимаю, что так тянет к этой мятежной и большой душе, почему так горько, щемяще становится на сердце, когда думаю о нем. И не отпускает меня воспоминание, которого быть не может, не должно. Какая же память, разделенная временем длиною в жизнь. Я родилась через 23 года после его смерти. Дата – 8 апреля 1950 г. 16 июня 53-го – перезахоронен в Париже. Буду в Париже (простите мне великие соотечественники и не менее великие иностранцы), первое – буду искать его могилу, чтобы положить на нее алую розу. Память о памяти, которой нет. Но она оживает во мне понятием. Словами передать чувство это пока не могу. Но вот сейчас пришла мысль, что помню, знаю о нем буквально все, живу им, спустя десятилетия. Не могу представить, как могло бы случиться, что мы бы не встретились. Это предназначение. Данность. Исток. Сердце замирает, так страшно и волнующе все время (последние дни) ощущаю присутствие, иногда разговариваю, называя его Ваца, спорю, иронизирую, плачу, но границу невидимого уже переступила. За ней начинается не только любовь, начинается новое знание и новые возможности души. Таланты? Но я не хочу зависимости. И он не хочет. А значит расставание неизбежно (как же не хочется это писать). Неизбежен полет и смерть. Но это ведь мнимо. Очередная млечность.

Иногда страшно за свой разум. Но он невредим. Он вещий. За это страшно. Я же вся – не отсюда. Случайная попутчица современников. Мимоходом с вами, сущность моя – иная. Но. Господи, до чего же я земная, теплая, настоящая. И хочу света, хочу любви. «Но, – просыпается та – любви равных тебе».

Что мне делать с неспокойной моей, жадной до новых впечатлений и встреч душой, мечтающей о славе, внешнем блеске и жаждущей внутренней гармонии и умиротворенности. Как совместить в себе эти несопоставимые понятия? Как же мне жить дальше среди обычных людей, ездить в метро, видеть жуть обывательщины? Как со всеми моими стремлениями, сжигающими меня, жить, быть, находиться в своем сознании, где искать силы, чтобы отстаивать свои позиции? И как «протаранить» стену, отделяющую меня от возможности свободно творить и иметь возможность быть услышанной?

Лекция Ш. Он при всех спросил, я ли дала ему рецензию, и сказал, что принесет в следующий раз. Наверняка будут те же замечания. Кто я для него с его преклонением перед авторитетами?

Варя рядом сидит. Страдает по Нижинскому. Какая отрава эта тема! И нужно иметь сильную поддержку Высших, и что-то больше, чем просто здоровую психику (я имею в виду талант). Чутье, желание, любовь. А это или есть или нет. Если нет, то вряд ли кто-то или что-то может помочь.

Все, о чем пишу, не выражает и сотой доли того, что во мне. Мука бытия засасывает. Я нашла себя в творчестве. Но меня не находят многие и многие, кому, быть может, я нужна, мое знание, чувства, вдохновение. Это меня терзает. Во мне не умещается вся огромность невостребованного творчества, энергии душевной. Я не могу «консервировать» в себе себя же. Я прогораю, перебарываю жизнь, пе-ребаливаю ее. Приступы отчаяния периодически накатывают, отступают, оставляя какие-то хвори. Все это накапливается во мне. Я взрываюсь. Но бунт бессмысленный. И все снова и снова.

Был очередной срыв. Плакала, бредила, молилась. Призывала спасение в виде телефонного звонка. Прогоняла разум. Хотела скрыться там же, где скрывался Нижинский. Хотела узнать разгадку, приобщившись к его миру. Пусть наш мир не узнает, что ему за дело. И мне нет дела до него. Не получается у нас диалога на равных. Голова разгоряченная. Сплошное воспаление. Безумие не приходит, хоть временами кажется, я близка к нему. Бог молчит. Слышит мою бурю и молчит. И трагедия оборачивается фарсом, заключенным в четыре стены обычной московской квартиры. Цветы завяли, и совсем завяла я. Испытания уничтожают меня. Запросы неимоверно возросли. Рядовой быть не хочу. Дальше подъезда в «их» жизнь не пускают. Иногда выглянет кто-нибудь из-за дверей, окинет равнодушным взглядом или даже выйдет на лестничную площадку приветливо поболтать, и снова к себе.

Мои слова банальны, их легко опровергнуть четкой логикой ума. Что от этого изменится? Я сама слишком хорошо понимаю все. Слишком многое понимаю. В этом и беда.

Чего от меня хотят? Новых свершений? Стихов? Прозы? Любви? Муки? Чтобы я стала другой, более возвышенной и сильной? Я понимаю, но отказываюсь всегда и во всем выполнять чужую волю. Закабаление адское. Пошевелить пальцем нельзя без высшей указки. Все это, естественно, в морально-душевной сфере. А тело страдает не меньше. И чуда нет для меня. Уперлись, и продолжается бесконечность безвыходности. Только-только появится надежда, тут же отнимут и растопчут. А я не сильная, нет. Куда же дальше? Ниже меня кто еще спускался по лестнице отчаяния? Кто так долго терпел? Все на том свете, а меня не пускают, хотя я рвусь из силков жизни. В свободу, свободу, безумие или небытие. У меня же не остается выбора. В свободу жизни желаемой меня не пускают. А осознавать себя неудачницей, недостойной, ненужной не разрешает самолюбие, элементарное уважение к себе, которое сохранилось еще на донышке сердца. Ничего не изменив, я окончательно погибну.

Что-то во мне мешает подписать приговор себе, поставить крест и сдаться. А сил к борьбе тоже нет. И смириться не могу. Сила внутри меня не дает.

6.04. Может, и не нужно стремиться в этот мир к старым самодовлеющим снобам? Может, выход – в общении с молодыми, еще неизвестными, но перспектив-

ными и талантливыми? Создание своего по пути с ними, а не погоня за отживающим свое. Это был прекрасный творческий век, но это уже прошлое.

Нет, это тоже не совсем то, лишь хочу себя успокоить. Хоть доля правды в этой мысли есть, но лишь частица.

И за что мне дано это тщеславие, зачем меня отравили тягой к высшему, но не небесному, а земному? Мне тесно с обычными в одном времени и месте суши. Так говорить – нахальство. Только время рассудит мой спор с самой собой.

Все, что у меня остается – только мечты. Полностью свободна только там.

7.04. Сегодня была у хозяев, и там завязались религиозно-философские споры с Тимуром. Вначале я еще держалась, слушала, возражала. Но его спокойная одержимость подавляет. Спокоен, как скала. Одержим, как фанатик любой идеи. Голова у него набита учениями восточных мудрецов. Все разложено по полочкам. Человек. Мир. Вселенная. Все так строго и законченно, без сучка и задоринки. Скучно-то как. В конце концов, я согласилась отправиться после смерти в ад (хоть не понимаю, за что, в общем-то), лишь бы в этой жизни мне дали свободно дышать и творить. Была рада, когда вышла от них.

Сегодня со мной разговаривал Ш. о моей рецензии. Конечно, похвалил литературные способности, легкость, умение владеть пером. А замечания все те же, только предельно конкретно и лаконично. Говорил, что сама по себе идея двойника не нова, нужно подчеркнуть особенность. (А что же я делаю все время?) Еще больше наглядности, вещности, о работе художника, внешнем виде актеров и интерьере. Я пробовала возразить, что стилистику диктует спектакль, что форма сама себя лепит, что я умею писать и «классические» рецензии. Но времени было мало, минут 5, не больше, и диалога не получилось. Говорил он. В целом, хоть я не согласна почти со всеми его позициями, разобрался он хорошо. В его замечаниях не было для меня ничего обидного. По крайней мере я воспринимала все его слова без обиды, прекрасно понимая, что пока нет судьбы, еще долго буду выслушивать подобные «расчеты». Пока не самоценна моя точка зрения для других. Я – первокурсница, что с меня возьмешь. Но я-то чувствую мощь энергии душевной. Неуемная она. Что с ней делать-то?

Сейчас по ящику показывали материал по спектаклю «N». Меньшиков, Саша Феклистов, Каплевич болтали в камеру всякие глупости. Но показывали также прекрасные фрагменты из спектакля. Какой же все-таки артист Олег, всегда надевает некую маску. В жизни тоже. Сейчас был сама простота и наивность. Даже невинность, почти детская. Такие глаза. Люблю. А ведь может быть совсем другим. Но талантлив всегда.

Последнее время я слишком бурно реагирую на упоминание его имени, малейшую новость. Но надеюсь, все же не скачусь к пошлым фанаткам. Зачем пришло ко мне это увлечение? Совершенно мучительное в своей нереальности. Кто он? Талантливейший артист нашего времени, бесконечно обаятельный и остроумный мужчина (в последнем не совсем уверена), притягательная личность. Талант судьбы. Кто я? Студентка I курса театроведения, доступа к сфере обитания артиста такого масштаба практически не имеющая. Хорошо пишу, но не печатаюсь, не на слуху. И, стало быть, пока я – никто. А он – звезда первой величины. Я иногда с надеждой смотрю в будущее, уповая на судьбу, на свою искренность, на благосклонность богов.

Сердце замирало, когда смотрела сейчас отрывки из интервью. Меня бы туда, я задала бы нужные вопросы. Нужные мне, возможно. Но я так прониклась спектаклем, что настраиваю организм на особый тонкий лад и дышу одним дыханием с ним, живу в одном ритме. И вопросы были бы такие, которые раскрывали бы душу спектакля, его тайну.

Куда меня несет? Всю себя несу на заклание на алтарь миражей искусства. Может, хоть один из них не окажется мнимым, т. е. оживет, станет настоящим.

Пусть я всегда одна, всеми забытая. В этом только моя вина. Со мной, наверное, неуютно. Хотя я всегда готова открыться миру и людям. Иногда бываю слишком откровенной. Может быть, не нужно этого. Если раскрываюсь, то легко, но горько потом. Не умею поставить себя. Чрезмерно деликатна и интеллигентна. В некоторых случаях эти качества работают против меня. Надо хоть иногда что-то в себе менять. Нельзя бесконечно комплексовать и консервировать свои таланты. Самочувствие важно. Пусть, пусть обломы и унижения. Они были и будут. Я все равно остаюсь. Правда, не всегда, а в последнее время очень редко, остаюсь довольна собой. Пусть жизнь движется. Уповаю на это движение. Вдаль. К чему-то, о чем еще не решаюсь говорить.

8.04. День смерти Вацлава. Отпусти меня на свободу, гордый. Ты знаешь прекрасно, расставание неизбежно, не спорь с судьбой.

Но слова запоздалые. Пишу лишь для того, чтобы знали – были разговоры. Он понимает все. И прощается.

Прав он, просто не надо ждать. Расставание безболезненное, безвольное, безбольное. Я обещала написать про него. И выполню свое обещание.

Новое свидание с Питером. Каким оно будет. Этот город так загадочно связан с моей судьбой. И именно он – решающий шаг или заглавная буква новой эпохи в моей жизни. Он, а не Москва. Москва родная, приветливая, а он возвышается, недоступный, но и ласковый неожиданно. Я так люблю его.

А Нижинский отпустил. Измучил и просит прощения. Прости и ты меня, гений танца. Ведь «мы с тобой одной крови» и нам доступен язык птиц. Мы понимаем друг друга, не успев и подумать, едва пробудится сознание и доносятся отголоски уже минувших событий и ожидаемых свершений. Спасибо за все эти испытания. Они помогли мне понять многое по-новому. А о каких-то вещах задуматься впервые. Ты отпустил в свободный полет мою душу. И эта свобода, может быть, по-настоящему первая. Я давно уже самостоятельна и в бытовых, и в личных вопросах. Но здесь другое. Не буду договаривать. Так лучше.

9.04. Вчера «n» впервые показали в Питере. Олег, так рада за тебя и так боюсь за тебя.

Ужасно фамильярна и самонадеянна… Олег, …вы только подумайте, к кому она так обращается?! Может, мне и грозит попасть в ад после смерти, но напряжение в жизни нужно снимать. А то от меня временами брызжет искрами. Высоковольтная девица. Высоконравственная? Тоже мне, нашла достоинство. Нет, может, действительно – плюс, но ведь жить под током искусственных принципов – губительно. А они искусственны, выдуманы от страха перед жизнью истинной. Убегаю от нее в ограничения и фантазии. Мир фантазии пышен, многолик и ничтожен. В нем нет места творчеству. Погоня за честолюбием, которое требует все больше и больше пищи и ухода. Как бы нам с ним поладить, найти выход.

Настроение цвета майской юной травки. Смеющаяся зелень. А на улицах дождь. Противоречие. Портрет эпохи. Настроение улыбается, а день плачет. Поменялись местами. Апрель говорит, что творчество – не его стихия, он умеет, подобно Амуру, легкомысленно носиться над душами, любить и любоваться красотой. Он – чувство и никогда – рассуждение. Он – жизнь. А март – ирония и тревога, загадка и насмешка, он более сложен и более важен. Апрель легкокрыл и эфемерен. И почти не обращает на меня внимание. Он слишком занят собой.

Полетели над Москвой лунного света и поцелуев, над Москвой влюбленных и обнадеженных. Не у всех сбудется, но сбудется все. Просто не надо ждать.

10.04. Я так много не записываю из того, что творится в моей жизни и душе. Не могу порой себя заставить. Начнешь писать, все покажется проще и определенней. А полет чувств ничем не ограничен.

Вчера гуляли с Алешей. Действительно, у него есть судьба. Причем он не делал никаких особых усилий, чтобы пробиться, все приходило само собой, врываясь счастливыми случайностями и оставаясь событиями в биографии. Все его рассказы меня веселят (и одновременно служат поводом комплексов на свой счет). Думаю: а моя-то судьба по сравнению с его – мачеха. Читал мне вчера стихи. Хорошие, как все, что он делает. Ему жить легко, все выходит. Моя жизнь же меня терзает постоянно, и я завидую невольно таким, как он, и стремлюсь к ним. И в который раз терплю поражение. Но снова и снова думаю, надеюсь, брежу, устаю. И возрождаюсь.

Алеша так просто, легко относится к жизни. Почему я так не могу? Или я так закрылась в себе со всеми своими комплексами, что любую попытку проникнуть со стороны в мой мир воспринимаю покушением на независимость? Но я помню, что была другой до того страшного дня давнего 1990, уничтожившего мое достоинство, но, как выяснилось не так давно, оставившего невредимой мою физическую сущность. Столько времени прошло с тех пор, а трещина в сердце осталась. Столько раз казалось: я, наконец, свободна, но это освобождение из одних силков и переход каждый раз в более тесную клетку.

Вчера вечером поехала в центр. Забыла зонтик и мокла под подленьким мелким дождем, промокшая и счастливая в одно и то же время, бродила по вечереющим предуикэндовским пустым переулкам любимого мною центра. Девочка дождя – перефразирую песню. Опьянение постепенно проходило, оставалась грусть по потраченному попусту времени в прошлом и грусть от невозможности со всей определенностью назвать, где же мое место в жизни.

Я постоянно пытаюсь жить просто и легко. Пытаюсь не пытаться, а сразу в эту легкость с головой. Но, видимо, это тоже искусственно. И все идет прахом. Устала от себя. Принимаю данный момент как неизбежность. И как неизбежность – прошедшую и дальнейшую жизнь. И ждать не буду ничего. Сами найдут, если захотят. Где было это самочувствие раньше? Ладно, хоть апрель не загублен.

Снился Олег. В каких-то пластических метаморфозах и этюдах на темы Леши-ных рассказов.

Видела «Лестницу» А. Сахарова с Олегом в главной роли. Меня перевернуло. Эта картина прошлась по самому нутру, озноб и жар внутри одновременно. Руки дрожали, и хотелось куда-то бежать и срочно что-то предпринимать для спасения… себя. Как напишешь про такой фильм? Никакие слова не подберешь. Мне кажется, все там про меня. Настолько смысл попадает в ситуацию меня сегодняшней. Будто кричит мое сердце все эти слова. Бесконечность лестницы обрывается в пустоту. Фильм настолько глубок, что мне стыдно писать про него – все слова кажутся жалкими. Все это не имеет смысла. Дело во мне. Выход может быть только один. И только мой. Никто не выведет. Лестница – моя. И я который раз кружу по ней, понимая уже бессмысленность всех своих поступков, но двигаясь скорее по инерции. Останавливаюсь иногда задуматься. Но придумать ответ не умею. Возвращаюсь в квартиру судьбы. И терзаюсь. Снова срываюсь, бегу, жажду, болею. Снова заколдованный круг. Нет покоя и освобождения. Это не аллегория, а истина.

Персонажи твоей игры – это я.

11.04. Мокрый снег. Лестница, спускаюсь, поднимаюсь, стою на месте. Все вторично. Когда видела Олега, сидящего в темной уютной комнате на постели у прелестного белокурого ребенка и рассказывающего ему перед сном что-то занятное, так тревожно чувствовала что-то, не поддающееся осмыслению. Аля заглядывала в дверь, наблюдая эту картинку, а я находилась там всегда, присутствовала персонажем-невидимкой. Так трогает этот фильм. Все там – из меня, попадание прямое. Поэтому так взбудоражена и разбеспокоена.

Понимаю, нельзя воспринимать так, идентифицироваться. Но все его персонажи – это я. И не гибель это, а спасение. Не несчастная любовь, а желанная. Простите, многие и многие почитательницы его таланта и прелестной мордашки, все, что испытываете вы – не любовь, не вдохновение, чувство не истинное, искушение и самообман. А во мне – свет и легкость. Не я для него, не поклонение и обожание, а рядом, вместе и обожание творчества и чудо. Я, конечно, увлекающаяся, восторженная. Но настоящая. И ошибаться могу, конечно. Но в мелочах, а не в главном. А судьбы равных – какая же это мелочь?

Писать про «Лестницу» хочется, но страшно приступать. Прокатной судьбы у него нет. Ведь сняли фильм еще в 1990 г. Фильм великолепный. Я проклинаю себя за то, что забыла диктофон, во-первых, и не поговорила с режиссером Алексеем Сахаровым, во-вторых, я была так взбудоражена и голодна, что накинулась на пиццу и сок в то время, как он в зале был свободен. Ну, не совсем свободен, конечно. Всегда кто-нибудь рядом с ним находился и разговаривал, но, если бы я была там, то уж непременно бы добралась до него. А вопросы были.

Я не задумываюсь, какими пользуюсь средствами для осуществления своей цели, правильными, неправильными. Действует мое сердце. Я подчиняюсь порывам. И часто страдаю понапрасну. Ведь люди видят меня внешне и не догадываются, что творится в душе. А мне порой кажется, все накопившееся прорывается во внешних действиях, хотя это и не так.

Беспокойное желание писать, даже иногда понятия не имея, о чем. Что-то смутно колышется, бродит, борется со скованностью. Что-то постоянно присутствует во мне и хочет прорваться вовне и не оставляет в покое.

Подумала, судьба очень рано начинает проявляться. Ей и помогать-то особенно не нужно. Сама все расставляет на свои места.

Разновидностей судьбы несколько. Первая – безоговорочная и скорая. Слава, признание всеми и достаточно ровная творческая жизнь. Другая – почет и высокая оценка среди избранных, но непонимание массами и невозможность пробиться к широким кругам потенциальных слушателей, зрителей и читателей. Еще одна: при жизни – неизвестность и пустота, полное отсутствие отклика, и лишь спустя годы, уже после смерти настоящая слава, самая ценная и дорогая. Между этими категориями много градаций. Мало кто принадлежит к какой-то из этих групп в чистом виде. Все перемешивается и постоянно меняется местами. Настоящий талант в меру самоуверен и всегда самобытен во всех своих проявлениях. В реальной жизни тоже. Хотя талант в одной или нескольких областях искусства и талант судьбы – разные вещи. Талантливость судьбы – особый дар. Притягательность, изюминка, особость, называть можно как угодно, но она заразительна, она привлекает многих и разных к себе, как к центру некоей человеческой Вселенной. Вселенной чувств, идей, увлечений. И люди мотыльками летят на свет непривычной, заманивающей своими странностями души, обжигаясь и благословляя этот ожог, как память о причастности к избранным. Если есть эта особая сила личного обаяния, если есть истинная, глубинная оценка своих возможностей и если есть, в конце концов, зеленый свет судьбы, ее расположенность, перед вами, возможно, величина вашего времени. Мастер. Творец.

А жизнь идет и идет себе. И так лениво переставляет фигуры на доске буден, что хочется отменить партию и начать все заново. Но мы не властны. И действительно, как подумаешь, что пройдет сколько-то лет, и ничего не изменится, становится невыносимо. И отменить хочется уже не партию, а саму игру.

Совершенно случайно включила ящик и попала на передачу «Вокзал мечты». Я увидела физиономию Олега и оставила передачу. Вел Юрий Башмет. Они болтали о разном, пили пиво, закусывали. Играл Башмет и его ансамбль, играла его дочь. Кстати, о детях, дочерях, в частности. Две ботанического вида юные особы тусовались в этой компании артистов и режиссеров. Одна – дочь, другая тоже довольно примелькавшегося известного режиссера, который был тут же. Так вот, она упорно выказывала желание стать актрисой и с довольно глупым видом спросила, куда же это ей лучше, во ВГИК или в ГИТИС. А то, что она там будет, в этом она не сомневалась. Папаша начал раздраженно отвечать, что главное – талант, и надежнее и полезнее – музыка. Девица тоже играет на чем-то. Потом она еще более глупо стала рассуждать о роли музыки в жизни каждого. Всем было неудобно. Папаша сказал: «Вот и правильно, дитя мое, поступай в консерваторию». На что та пробурчала, надув губки, что-то типа: «ну, нет уж». Довольно твердо, впрочем. Зациклился ребенок на славе, это понятно. И естественно, в общем-то. Ежедневно общаясь с людьми такого масштаба и признания, имея хоть немного честолюбия, невольно начнешь видеть себя среди них. Но для нее шансов значительно больше. Несмотря на свое «высокое происхождение», она закомплексована, держится скованно, неестественно. Но ее, даже такую невразумительную и довольно неумную, все же воспринимают иначе, чем любую другую, может, и более одаренную, но не их круга. Она своя, и в душе понимая неосновательность ее претензий, все будут внешне относиться к ней мило, с участием. Отношения, смягченные личным длительным общением, дают другой уровень восприятия. Дети всех этих известных людей в той же ситуации. Вот тебе и стартовая позиция судьбы. Но истинная преемственность встречается так редко. Вот пример – Федя Бондарчук. Талантлив, независим, самобытен. В этой же девице я чувствую неистребимое плебейство манер, не только внешних, но и внутреннего самочувствия и отсутствие истинного творческого заряда. Откровенная банальность тщится стать значимостью. Это не зависть с моей стороны, отнюдь, я даже рада, что сама не в такой ситуации. Но это обычная несправедливость жизни, потому что она займет чье-то, не свое место.

Кстати, буду честной. Который раз слушаю разговоры, нет, пусть отдельные реплики Олега и понимаю, что его интеллектуальные способности – не высший класс, мягко говоря. Но на это многие, и я в том числе, закрывают глаза и любую ахинею (лишь бы что-то сказал) воспринимают с интересом. Потому что уже состоялся как творческая личность. В конце концов, зачем артисту интеллект. Важны интуиция и чувство. А их у него – громада. Может быть, я теперь не удивлюсь, если узнаю, что он в жизни даже закомплексован, но подавляет свои комплексы напускной самоуверенностью и холодом. Отголоски детской неуверенности. Сейчас еще наложилось бремя славы. И все это – очаровательный Меньшиков, которого я так люблю, что готова вновь куда-то срываться «на произвол веков» и менять направление жизненных путей.

Не знаю еще, где остановлюсь в Питере, но еду. Решено.

Звонил Алеша. Дала ему два питерских телефона. Он не в меру веселый. Судя по оживленным голосам и бряцанию стекла, у него снова наклевывается попойка. А в Питер он едет завтра утром и вечером, видимо, будет уже на спектакле. Достал он меня с моими стихами. Хочет, чтобы я ему их читала. Все время напоминает. А я все тяну. К чему? Не надо бояться себя, себя – любой. Только случайности, в конечном итоге создают судьбу. Не надо бояться непонимания и недоумения. Я сама для себя что-то значу.

12.04. Про Олега. Мне не нужно его тело. И мне не нужна его душа. Мне нужно его присутствие в моей жизни.

Интересно, когда откажут от квартиры, куда я денусь? Что-нибудь да придумаю, наверное.

Черт возьми, такое хорошее лежит интервью с Алешей и пропадает. Я уж не говорю о рецензии.

Сейчас охватило необъяснимое чувство: радость от чьей-то ожившей любви и опасение от чьих-то колкостей. Эти чувства связаны с различными людьми, хотя сказать определенно с кем именно, не решусь. Ощущения эти еще не оформившиеся в нечто, зреют. И я с надеждой смотрю в будущее.

Я такая, какой меня создал Бог. Надо с этим считаться.

Я становлюсь такой, какой мечтаю стать. И добиваться привыкла своего. Но в любви все перепутанней и в то же время проще. Я же воспринимаю только первое. Усложняю элементарное и создаю проблемы из ничего. Лучше быть. Легче быть. Я уже такая.

13.04. «Покровские ворота». Любимейший фильм, который смотрю, наверное, пятый раз. Томит невнятное. Так оживляет меня фильм своей обезоруживающей здеш-ностью. Жизнь непритязательная, легкая и удачливая, со своими взлетами, падениями и сложностями. Но всегда искренняя и живая. А я же – мумия, футляр, панцирь, подобие. А где-то загнанное вглубь сердце. Настоящее. Но кто об этом знает?

15.04. Петербург, здравствуй! Какой ты город особенный, любимчик. Встретил меня девственно чистым апрельским небом, без единого облачка. Я вышла на вокзальную площадь и улыбнулась тебе, Петербург, не могла сдержаться. Потому что имеешь ты влияние на мою судьбу. И глупо сопротивляться. И не хочется сопротивляться. Позавтракала сегодня у тети Жени. Отдала ей коробку «Птичьего молока». Привела себя в порядок. Макияж, укладка, прикид. Сижу – жду Лешиного звонка, если он будет, конечно. Но еще чуть-чуть посижу дома и отправлюсь на «дежурную» прогулку, первую в этом году. Нижинский, я любуюсь вашим городом, и то, что здесь жили Вы, обернется для меня новой ценностью.