Роман заметил, что много говорит. Говорить было очень приятно. Хотелось говорить много. Он с некоторым усилием замолчал.

Лядов оторвался от созерцания разложенного на траве и оторопело посмотрел на Вадковского. У того что-то томительно замерло в душе. Роман зажмурился — нет, нет!.. И с удивлением спросил себя: что — «нет»? И вдруг почувствовал: не к добру современные вещи свалены в кучу, а древние аккуратно разложены.

— Гинтас разве не сказал тебе? — ровным голосом спросил Лядов, возвращаясь к созерцанию предметов.

Вопрос оказался риторическим. Лядов не ждал ответа:

— Вся сложная техника выведена из строя. Мы пока ничего не выяснили, но повреждения на глубинном уровне. Парализатор, — он направил оружие на ближайший ствол, нажал спуск — ничего не произошло, — не стреляет, хотя батареи, вроде бы, целы. Индивидуальный защитный комплекс, — Лядов небрежно подцепил пальцем и отпустил широкий толстый пояс со множеством выступов разных форм, — не работает. Анализаторы — туда же. Коммуникаторы — молчат. Капитанский пульт у Трайниса — сдох. Корабль мы вызвать не можем. Даже направление узнать. Короче, все, где есть «мозги» и серьезная энергетика. Мой древний фонарик работает. Пищу можно есть. Ножик не затупился.

— Плохо это все, конечно. Но тут идти-то... — Вадковский задумался. — Мы ведь всего несколько километров пролетели. Правда, через лес придется идти. Да, долго.

Лядов снова одарил его взглядом, от которого у Вадковского подвело в животе:

— Несколько километров? Легче пробежать марафонскую дистанцию, чем пройти километр по такой чаще. А направление? Ты, Рома, сразу видно, никогда не терялся в лесу.

Вадковский открыл рот, но лишь издал что-то вроде «оп-п!..»

— Я же говорю, — терпеливо сказал Лядов, — с кораблем связи нет. Иначе бы он нас уже забрал. Нам сейчас хотя бы пеленг его взять — по прямой все легче идти. Так мы и этого сделать не можем. А без пеленга — куда мы пойдем?

— Я хорошо помню эту лощину. К ней мы свернули влево от курса.

Лядов с интересом посмотрел на Романа:

— А каков угол поворота? Точка поворота? На таком расстоянии ошибка в пару градусов уведет нас. — он махнул рукой. — Корабль мы, конечно, найдем рано или поздно, я не собираюсь тебя пугать, но в нашей ситуации сдуру бросаться на поиски не следует. Я совсем не хочу заблудиться и остаться здесь робинзонить. Рома, пойми, здесь нет никакой инфраструктуры, вообще ничего нет. Дикий лес. Дикий мир. Планета запрещена, никто на ней не появится. Наблюдающие спутники не висят, нас некому заметить. Даже «дикие» туристы сюда не сунуться. Разве только такие же, как мы. Но что-то не верится, что у кого-то еще родится подобная идея. Никто не знает, что мы здесь. Для всех мы улетели на Экзилис с неопределенной датой возвращения.

Вместо тревоги Вадковский неожиданно испытал удивление:

— А тебе не кажется странным такое сочетание: запрет есть, а спутников нет? Нас никто не остановил.

— Да, странно.

— И вообще, Камея ли это?

Лядов внимательно посмотрел на Вадковского и позвал:

— Гинтас, иди сюда, есть идея.

Трайнис появился из-за глайдера, улегся на траве, положил затылок на скатанный комбинезон и закрыл глаза.

— Ну?

— Собственно не идея, а наблюдение. Рома, давай.

Вадковский повторил.

Трайнис лишь сказал «хм» и совершенно замер, словно заснул. Потом рывком приподнялся на локте и уставился на Вадковского.

— Молодец, стажер. А я вот не сообразил.

— Что, по-твоему, это означает? — спросил Лядов.

— Откуда я знаю, — Трайнис повалился обратно. — Следуя формальной логике, можно предположить: если на орбите запрещенной планеты нет наблюдающих спутников, значит что-то есть на самой планете, либо очень далеко от планеты. Либо это не та планета. Отстаньте, дайте полежать.

— Как ты можешь спать после такого предположения? — вскричал Вадковский. — У меня, например, весь сон пропал.

Трайнис открыл один глаз:

— Вот и подежурь первым. Сон у него пропал... Разве ты не выспался? Ну и прогрессор у нас. Все смотрите: прогрессор-соня. Годен для особых заданий, требующих долгой неподвижности.

Вадковский неловко попытался открыть лезвие перочинного ножа.

— Дай сюда. — Лядов отобрал нож и вытащил тугую открывалку, похожую на клюв хищной птицы. — Держи.

— Для чего это? — Роман повертел ставший похожим на фантасмагорический сюрикен нож.

Пробки открывать. На бутылках.

Вадковский поднял темную бутылку с тремя семерками на наклейке. Темная жидкость булькнула.

— Такие?

— Нет, для таких — штопор.

Вадковский выпустил из пальцев нож и прислушался к себе. Он не испытывал беспокойства, лишь смутный азарт, причины которого совершенно не понимал, и столь же непонятную легкость на душе, словно попал в приятную для себя обстановку. Он прилег на локте, огляделся. Конечно, здесь необычно, красиво, но говорить об особой приятности в их положении... Он понял, что не верит в отказ техники. Заблудились? Ерунда. Не бывает. Вызванный Трайнисом корабль через три минуты будет у нас... Опять забыл — пульт же не работает. Ну и ладно. Наверняка в чаще притаились кабины т-порта — надо только поискать. В любом случае кто-то уже предпринял действия, чтобы их выручить. Подождем час, два. Несколько часов. Он ощутил легкое разочарование, понимая, что приключение скоро закончится, а по возвращении на Землю им неминуемо надают по шее за опасное самоуправство и нарушение множества инструкций. А может быть, на какое-то время даже летать запретят. Говорят, такие случаи бывают.

Вадковский внимательно посмотрел на освещенную вечерним солнцем стену леса.

Полное отсутствие движения воздуха и живности — вплоть до мелких насекомых — делало окружающий пейзаж ненатуральным, при всей его, в общем-то, феноменальной похожести на земной.

Бывает в замкнутых пространствах давящая тишина, когда ничто не производит или не отражает звук. Так вот здесь почти замкнутое пространство лесного колодца — открытого только в небо — давило на зрение, на мозг. Если долго всматриваться, начинаешь понимать, что не находишь маленьких признаков биосферы, таких привычных на Земле — подул ветерок, взлетела птица, закачалась ветка, танцуют зудящим облаком комары. Мир вокруг был реален, но он молчал не только в звуковом диапазоне. Словно от биосферы отсекли все лишнее, невзирая на законы биоценоза. От этого казалось, что жизнь на планете была законсервирована, словно в банке. Планета найдена пятьдесят шесть лет назад. Признана пассивной, естественно подходящей для человека и переведена в открытый архив. Двадцать девять лет назад переведена в архив первой группы, то есть является формально запрещенной. Но из справочника не ясны причины перевода — формулировки слишком общи. Что такое «псевдоноогенные феномены»? Странные природные явления, похожие на плоды разумной деятельности? Формальный запрет на человеческом языке означает нежелательность посещения планеты неподготовленными людьми. В ином случае вы действуете на свой страх и риск. Не более того.

Следом идут закрытые планеты второй группы. На одних живут смертельно опасные микроорганизмы, либо особо свирепые хищники. Другие планеты при внешней благопристойности непредсказуемо окатываются смертельной дозой радиации центрального светила. Иные закрыты по причине проведения на них глобальных экосистемных экспериментов, цель которых — научиться менять чужую биосферу под нужды людей.

Только две планеты имели запрет третьей группы, абсолютный запрет. Связан он был с законом о невмешательстве. Чужая цивилизация. Впрочем, и здесь формальность. Печально известный Катарсис подходил под это правило скорее по музейным соображениям, а на Хорнее внезапно появившийся земной корабль мог породить разве что сакраментальную легенду о пресловутом хозяине молний и грома.

Но было одно, что все эти планеты объединяло: на их орбитах висели охраняющие, следящие спутники СКАД — службы компенсации и коррекции аномальных явлений и деструктивных воздействий. Спутники постоянно собирали информацию и не позволяли сесть на планету, если кто-нибудь оказался настолько неопытен или беспечен, что перед выбором цели не сверился с информационным центром и диспетчерской космофлота.

Вадковский прищурился на солнце. Одно движение он все же заметил — двигалось местное светило. Да и деревья, если подождать годик-другой, тоже выдадут себя движением — немного подрастут.

Пятно солнечного света окончательно сползло с осыпи и теперь карабкалось по тесно стоящим гигантским стволам. Солнце Камеи медленно заходило. Небо над головой давало сильный рассеянный свет. Пригорок, на котором они сидели, был окутан жемчужной дымкой. У Вадковского мелькнула мысль: есть ли здесь луна? Он на миг представил бескрайний дикий лес под покровом ночной темноты. Близился вечер.

Лядов сидел, обняв колени, — тоже застыл, как все вокруг, задумался.

— Что скажешь, Слава, удался нам побег? — спросил Вадковский.

Лядов молча посмотрел в ответ. Непонятный взгляд — будто сам еще не решил. Впрочем, в их положении уже не до игр «в прошлое». Роману понравилось, что он подумал об этом со спокойствием, достойным настоящего десантника или следопыта. Он размахнулся и бросил камешек вниз по склону. Слабое эхо заметалось в колодце деревьев, дрогнули несколько задетых камней. И вновь на все вокруг навалилась неподвижность. Вадковский выцарапал булыжник побольше и с натугой швырнул вниз. Грохот столкнувшихся камней резанул уши. Взвилось облачко белой пыли.

— Нам до темноты надо что-то придумать, — сказал Вадковский. — Хотя бы как у нас со светом?

— Могу засветить фонарь. — Сонный голос Трайниса раздался над ухом. — Вы дадите мне поспать, окаянные? Впрочем, ты прав, Роман. Пора держать совет. Ситуация сложная.

Трайнис нерешительно посмотрел на каждого. Вадковский ему помог:

— Очень сложная.

Трайнис кивнул.

Вадковский продолжил:

— А если говорить обычными словами, ситуация просто кошмарная.

— Хватит эпитетов, — оборвал Трайнис. — Первое: надо обеспечить собственную безопасность. Второе: найти корабль.

У Романа засосало под ложечкой. Медленно расступался незримый театральный занавес. Это же на самом деле, это происходит с нами... Не выйдет из-за деревьев смотритель и не скажет — все, ребята, на сегодня хватит, аттракцион закрывается, приходите завтра. Нет здесь никаких кабин мгновенного переноса. Их ставят только в зонах туристических маршрутов. А эта планета из полузабытого фонда. С какой стати кто-то будет шевелиться, чтобы помочь нам? Аварийный сигнал мы не посылали и послать его теперь нечем. Никто даже не знает, где мы.

Вадковский медленно и очень внимательно огляделся. Когда он завершил взглядом круг, оказалось, что Трайнис и Лядов делали то же самое — осматривались.

— Ты что там увидел? — встревоженным шепотом спросил Лядов.

— Ничего, — пожал плечами Вадковский.

Показалось, что за деревьями чаща потемнела. Сияние над головой приобрело желтоватый оттенок. Пока оставалось неясным, холодает ли здесь вечерами. При таком безветрии, да еще на дне колодца, за день хорошо прогретого, долго могло оставаться дневное тепло. Но вряд ли стоило засиживаться на уютном пригорке.

Вадковский вскочил:

— Я посмотрю, что осталось в глайдере.

— Я все забрал, — сказал Лядов.

— Надо скрутить и свинтить все, что может пригодиться, что сможем унести.

— Правильно, Рома. — сказал Трайнис. — Слава, а мы давай разделим на три части еду, теплые вещи, свет, оружие, какое есть. И что там у тебя из особых запасов? Проверить еще раз аппаратуру, командирский пульт. Итак...

Забираясь в поверженный глайдер, Вадковский даже замедлил движение — показалось, Трайнис сейчас с облегчением крикнет: все в порядке, пульт работает, вызываю корабль.

За спиной раздалось неразборчивое бормотание, стук, приглушенное звяканье, и разочарованный голос Лядова:

— Мы потащим эту кучу барахла?

Вадковский рывком вскочил внутрь глайдера. Обшаривая кабину, он ловил краем уха обрывки фраз:

— Комбинезоны — хорошо... вроде работает... только два?.. тогда возьмем нож... не выбрасывай, я сам потащу, вдруг оживет... а это что такое?

На пригорке замолчали.

В кабине брать было нечего. Все было монолитным и подлежало ремонту и разборке исключительно в условиях завода-изготовителя. Бардачок выгреб Лядов. На панели под по-акульи зубастыми осколками лобовой части блистера, который валялся сейчас в ста метрах внизу по склону, расставив лапки в крошечных ботфортах грозно вздымал шпагу храбрый мышонок в плащике с мальтийским крестом. Вадковский помахал мышонку рукой и заглянул в дыру, пробитую глайдером в склоне горы. Там, среди земли и свежеколотого камня, торчали страшные на вид куски расслоившегося корпуса. Он спрыгнул на землю, стал на четвереньки и заглянул в яму. Таких разрушений техники он на Земле не видел.

Когда Вадковский вернулся, вещи были разложены на три кучки, отдельно стояли черная тускло блестящая сумка, серый продолговатый контейнер и увесистый, похожий на кубический пуфик, универсальный трансформатор-генератор.

— Как успехи? — без энтузиазма спросил Трайнис.

Вадковский бросил на траву рядом с раскатанным комбинезоном узкую кривоватую полосу:

— Почти не гнется. Очень острые кромки. Вытащил из воронки, может, пригодится? В кабине брать нечего. Там надо лазером резать, если хочешь что-то оторвать. Ты не знаешь, как вскрыть корпус глайдера?

Трайнис покачал головой и вздохнул, что было совсем не в его стиле.

— Роман, это — твое. — Гинтас хлопнул ладонью по свернутому комбинезону и туго набитому пакету. — Это тоже.

Вадковский присел на корточки.

— Что здесь?

— Еда, аптечка. Это у всех одинаковое, то, что можно было поделить. Теперь разное, в одном экземпляре. У тебя — складной нож. У Славы — пистолет. Этот, как его...

— ТТ, — подсказал Лядов.

— Да. Он умеет с ним обращаться. У меня фонарик. Далее... — Снова тяжелый вздох. — Я тащу контейнер с отказавшей аппаратурой. Вдруг причина отказа в локальной аномальной зоне. Хотя, конечно, я в это не верю. Мы бросаем генератор. Он слишком тяжел. Возможно, это к лучшему — непонятно, что у него сейчас творится внутри. Работать два года в фоновом режиме... Энергии в нем под завязку. Да, Слава, без тебя мы оказались бы безоружны и без света.

— А мульт, твой мульт, — вспомнил Вадковский. На самом деле он хотел сказать о настоящей роли Лядова в их положении, но что-то остановило. Шутки и игры кончились.

Трайнис интересовался всем, что было связано с исследованием глубокого космоса и пилотированием. Главной функцией своего мультизадачного портативного устройства он сделал виртуальный экран Всемирных новостей, вещающих круглые сутки. Мульт всегда был при нем.

Множество людей с неисчерпаемой фантазией приспосабливали это наручное невесомое устройство для своих нужд. Мульт мог быть секретарем для забывчивых и занятых, мог развлечь, почувствовав изменение настроения, подсказать слова и действия в сложной ситуации, сверившись с имевшимися прецедентами и способностями хозяина, мог перевести с любого языка на любой, даже с универсального на мертвый и наоборот, помочь сориентироваться в пределах Земли и ближнего космоса. Мог быть вашим доверенным лицом, дневником, фиксирующим каждую секунду жизни владельца для последующих исследований или ностальгических погружений. А мог просто быть часами и устройством связи — этим он и являлся для подавляющего большинства людей. Мир давно уже был достаточно удобен, чтобы отказаться от универсальных вещей. Ты в походе и нет под рукой видеофона? Не беда, позвоним через полдня, когда набредем на чей-нибудь дом. Человечество научилось жить, никуда не спеша. Вернее, наконец могло позволить себе это. Многие стали отказываться от вживляемых наночипов, полный набор которых делал из тебя супермена, который разве что не летал и не читал чужие мысли. Естество стало кредо. Именно поэтому к эльфоподобным аутогенерам отношение было сложным. Ведь они замахнулись на естество. Человечество не спеша осваивало опасные планеты, не спеша наслаждалось жизнью на благоустроенной Земле. Наслаждалось собой. Солнечная система была вычищена от шальных астероидов, метеоритных потоков и техногенного мусора первых двухсот лет освоения космоса. Несерьезная теория генетической усталости от борьбы за существование не находила никаких подтверждений. Ничто не предвещало апокалиптических ужасов, предрекаемых мрачными адептами этой теории. Этой, как говорили острословы, эсхатологической эквилибристики. Наоборот, считалось, что человечество закалилось в беспрестанной борьбе. И вот настало время, когда социум избавился от жестких вертикальных связей. В руки одного могла быть дана мощь всей цивилизации. Это подтверждали весьма многочисленные — несколько десятков тысяч — моноцивилизации, экзотическими цветами и спорами разлетевшиеся по Вселенной. Впрочем, голоса нытиков и критиков не умолкали и здесь. Они объявили мономиры началом будущего распада человечества. В любом случае считали это началом глобальных изменений. А современный Золотой век — декадансом.

Лядов с Вадковским редко носили мульты. Точное время им до сих пор знать было ни к чему, а для связи более удобны видеофоны с большими экранами.

— Да, — Трайнис посмотрел на узкий браслет с утолщением экранчика на своем запястье. Потряс полузнакомым жестом. Вадковский припомнил: так в исторических фильмах герой пытается оживить остановившиеся часы. Но трясти мульт... — Теперь это сувенир.

— Хе-хе, — произнес Лядов, с гордостью застегивая на руке что-то отдаленно похожее на мульт, скорее на пародию, изготовленную из нелепых материалов — металл, пузырем вздувшееся стекло и... кожаный ремешок?

— Надежность в простоте. — Лядов с восторгом крутил двумя пальцами рубчатый металлический шарик на боку изделия. Озабоченно нахмурился: — Часов восемь сейчас, да, Роман?

— Неизвестно сколько часов в местных сутках, — заметил Трайнис.

— Тогда ставлю на двенадцать дня и первое число. Будут считать наш путь.

— Месяцем поставь январь, — посоветовал Вадковский.

— Типун тебе на язык. Оставлю земной июль.

Слабо щелкнула утопленная заводная головка.

Вадковский, кривя губы, чтобы скрыть улыбку, невинно смотрел на Славины часы. Лядов перехватил взгляд:

— Нет в этих часах года, нет. И не смотри.

— Если часы сломаются, я вырежу тебе длинную палку. Будешь ставить на ней зарубки, — пообещал Вадковский. — Нет, три палки. Для часов, дней и месяцев.

— Как смешно, ай-яй-яй. Лучше с ножом разберись.

— Зарубки. — Трайнис деятельно оживился. — Гениально. Будем отмечать свой путь. Вдруг придется вернуться. Стоп, прекратили болтовню. Всем слушать меня. Для начала примерьте комбинезоны. Нам повезло, что хватило на всех. Начинка в них сдохла, так что под комплекцию они больше не подстраиваются, не вентилируют, не охлаждают, активная мимикрия отключена. Теперь это просто теплый непромокаемый комбинезон. Почти сувенир.

— И на том спасибо. — Вадковский развернул тугой рулон и начал облачаться. — Повезет, если окажется в самый раз.

Лядов, внезапно посерьезнев, принялся надевать свой комбинезон.

Глядя на хлопающий по пузырям, разглаживающий складки материала, азартно тыкающий в незнакомые сенсоры на пультике сервиса экипаж, Трайнис без особой уверенности сказал:

— С первым пунктом программы разобрались.

Он вскочил и быстро, в четыре приема, облачился. Помахал руками, присел несколько раз.

— Вот так. Теперь главное. Я черчу схему нашего полета на глайдере и все втроем начинаем долго и упорно вспоминать курс сюда от корабля. Это очень важно. Любые детали пейзажа, положение солнца в небе. Короче, все, что вспомните. Но вспоминайте не очень долго — надо двинуться до заката. Наше положение облегчает только одно — у нас почти нет выбора. Мы можем либо идти к кораблю, либо продолжать сидеть на этом склоне. Я предлагаю сразу идти. Почему — не спрашивайте, не знаю. Можно, конечно, спокойно переночевать рядом с глайдером, или в нем самом, попытавшись поставить на место блистер, не спеша с утречка осмотреть окрестности, но... не знаю. Ваше мнение?

Вадковский застегнул все герметичные застежки, натянул капюшон и теперь смотрел на Трайниса сквозь прозрачный лицевой щиток.

— Нормально, командир. — Голос его был глух. — Я тоже думаю, нечего здесь рассиживаться. Вдруг через неделю начинается сезон муссонных дождей. Нельзя терять день.

— Плохо без связи, — пригорюнился Трайнис.

— Гинтас. — Лядов крутил взъерошенной головой, отыскивал за плечами капюшон. — Я вспомнил: система условных сигналов. Можем сейчас сочинить.

— Что за команда у меня! — просветлел Трайнис. — Молодцы. Предлагай.

Лядов задумался.

— В сложной ситуации либо нет времени, либо возможности подавать длинные, сложные сигналы. Может отказать речь, или, например, видимости никакой. А вот стучать человек сможет всегда и почти всем, что будет под рукой. Более того, простые сигналы можно рисовать — точками. Мигать фонарем. То есть метод подачи — любой. К сожалению, изобразить тире стуком не получиться. Можно разработать буквенные сигналы, но потребуется время — их пришлось бы учить наизусть.

— Времени нет, — покачал головой Трайнис.

Они довольно быстро набросали несложную схему условных сигналов: все в порядке, опасность, уходи, иди ко мне, я иду к тебе, оставайся на месте.

Вадковский предложил условный сигнал «вижу Землю».

Трайнис тут же отозвался замысловатым стуком и пояснил: «сигнал „кончай болтать“.

— Теперь схема пути. Роман, дай-ка нож.

Вадковский попытался с шиком выкинуть тугое лезвие, но с непривычки лишь сломал ноготь. Помог Лядов.

Трайнис нацарапал на сером пластике крышки контейнера волнистую линию с острым крюком на конце.

— Вот вам схема. За неимением компьютера. Зато соблюдаем исторические реалии. Гм... Условно, здесь мы вылетели, здесь, так сказать, приземлились. Ваши соображения.

Все сгрудились вокруг «схемы».

Через полчаса оживленной дискуссии выработали общее мнение, что бортовой компьютер — это хорошо. А эйдосимулятор — еще лучше. Так же все сошлись, что поляны, склоны и холмы в лесных колодцах, до краев наполненные яркими цветами и не понятно чем еще, вроде бы располагались по линии полета следующим образом: оранжевая слева близко, голубая слева далеко, красная справа на среднем удалении, зеленая и фиолетовая справа близко, потом Вадковский увидел каменистую осыпь слева на среднем удалении и они круто свернули влево. Сам корабль стоит на полянке с желтыми цветами и частыми каменистыми выходами. Заметить его будет несложно.

Трайнис ножом наметил поляны и соединил их ломаной линией:

— Какой-никакой, ориентир.

Насчет удаления от корабля сошлись на двадцати пяти километрах.

— Черт, много, — пробормотал Лядов. — И это ведь только по прямой.

— Да, — Трайнис посмотрел в вечереющее небо. — К тому же прямая идеальная — по воздуху.

Вадковскому показалось, что стало прохладнее. Он тут же напомнил себе, что на нем универсальный комбинезон, пусть даже неисправный. Волнуешься, прогрессор? Ничего еще не случилось.

Трайнис поднялся:

— Правило первое и главное — держаться вместе. Никому не отходить от основной группы за пределы прямой видимости. В таком лесу это пара шагов. Поняли?

— Так точно, — ответил Вадковский. Лицевой щиток он залихватски сдвинул на макушку.

— Вот и хорошо. — Трайнис оглядел экипаж. Остановился взглядом на Романе. — Ты у нас тащишь меньше всего вещей.

— Так давайте я...

— Погоди. Дело не в тяжести. Твоя задача — делать зарубки. Махать руками придется постоянно. Если придумаешь другой способ — молодец. Также возлагаю на тебя тыл. Следи. Я буду штурманом.

— А мне? — спросил Лядов.

— Ты умеешь обращаться с пистолетом. На тебе, Слава, оборона, ну и общее знание реалий того времени. Вспоминай все, что знаешь, что нам поможет.

Лядов кивнул, торопливо достал из сумки свое странноватое оружие, щелкнул чем-то на нем и сунул в большой карман на правом бедре. Карман оставил незастегнутым.

Трайнис проследил за его действиями одобрительно.

— Если кому-то придет в голову идея, даже бредовая, — сразу говорите вслух. Может быть нас это спасет. Я был один раз на дикой планете, но там глайдеры не выходили из строя даже от прямого попадания молнии, в звене было пять машин, а экипаж состоял из разведчиков и десантников. На орбите висела пара спутников поддержки, каждому из нас был выдан спецмульт глобального позиционирования. Мы же сейчас в совершенно другой ситуации. Так что не переставайте надеяться на себя каждую секунду. Вбейте себе это в подсознание. Мы здесь одни.

— Где это тебе так повезло — с настоящим десантом покататься? — с завистью спросил Вадковский.

— По знакомству. Дядя мой командира десантной группы упросил.

— А, Кирилл. Хороший у тебя дядя, — кивнул Роман. — Хотел я с ним переговорить вживую. Где он сейчас?

— На Гарпии.

— Ну и названия у планет порой...

— Соответственно характеру планеты.

— Представляю, что творится на планете Одуванчик, — в ужасе сжал ладонями щеки Роман.

— Как что? — удивился Трайнис. — На ней все мирно и ласково.

— Нет, — сказал Вадковский. — Сначала там все желтеют, потом седеют, а потом всех уносит ветром.

— Тьфу, — не выдержал Трайнис. — Ладно, двинулись. Время дорого.

Они быстро свернули лагерь, проверили, не осталось ли что-нибудь в траве.

Легкая вечерняя тень лежала на всем вокруг. Овал неба над головой чуть померк и принял насыщенно-красный цвет, густеющий к западу.

— А теперь пойдем, — сказал Трайнис.

Он подхватил за широкую эластичную ручку контейнер, Лядов забросил на плечо ремень кожаной сумки.

— Подождите. — Вадковский рассовывал выданные припасы по многочисленным карманам комбинезона и косился на узкую полосу композита у ног, равнодушно брошенную Трайнисом.

— Пойдем. — Обернувшись, Гинтас кивнул на вершину склона, где частоколом толпились высоченные деревья. — До темноты час-полтора. Если что-то впереди будет не так, успеем вернуться к глайдеру.

— Поехали, — сказал Лядов.

Гравий заскрипел под подошвами, постепенно затихая. Жесткая трава все смелее пробивалась наружу, по мере того как они приближались к стене леса.

Как в ворота пройдя между стволов, они шагнули в густой сумрак, показавшийся полной темнотой, и остановились. Сначала были видны только красные кусочки закатного неба высоко над головой и туманно-розовое пространство позади, над осыпью, перечеркнутое гигантской черной гребенкой. Потом вокруг медленно проступили черно-зелено-сизые деревья. Изнутри лес напоминал бесконечный, темный, заброшенный храм. Деревья были огромными и ровными, как на подбор. Кроны начинались на большой высоте от земли. Подлесок оказался бедным — редкие кусты, грубая жесткая трава по колено, — наверное, тут всегда не хватало света. Трава колтуном топорщилась на кочках, словно под дерном прятались древние пни и валуны. Воздух был густой, застоявшийся, лесной, и был обездвижен прозрачным балластом тишины. Звуки здесь быстро вязли, не рождая эха. Сам же лес молчал.

— Рома, давай зарубку, — сказал Трайнис, осматриваясь. Видно было немного, через двадцать шагов глаз натыкался на сплошной зеленый хаос.

Вадковский достал складной нож, вытащил лезвие. Трайнис с Лядовым следили за его действиями. Неровная кора откалывалась кусочками, слетала короткими стружками.

— Сейчас. — Вадковский закрыл нож. Схватил длинную полосу — и выронил. — Ой...

— Что? — воскликнул Трайнис.

— Ерунда. — Вадковский вытащил аптечку, достал флакон с биопластом и капнул на ладонь. Подул. — Просто задел.

Лядов, кусая губу, с досадой посмотрел на порез.

— Я понял. — Трайнис опустил контейнер в траву, порывшись в нем, достал коробку с НЗ, содрал упаковку. — Давай сделаем рукоятку.

Склонившись, они возились в траве над полосой композита.

Лядов, поглаживая подушечками пальцев карман с оружием, стоял, запрокинув голову, и прислушивался. Двигались только его глаза. Лес далеким черным сводом с красными витражными осколками неба, словно жадными глазами злобных химер, сверху смотрел на них.

— Слава, как это назвать можно? — Вадковский поднялся, вертя в руке длинную неровную полосу. На одном конце полосы под пальцами было намотано что-то мягкое. На месте гарды ткань была накручена толстым кольцом, болтался белый лоскут. — Нож?

Вадковский наотмашь махнул полосой вокруг себя. Раздался визгливо-шипящий звук и трава на макушке кочки мягко полегла.

Лядов вздрогнул:

— Скорее мачете, меч. Даже нет — тесак.

Вадковский подошел к дереву. Примерился, чтобы затес по касательной был направлен на осыпь с разбитым глайдером. Размахнулся и ударил. Брызнул сухой коричнево-тыльный фонтан, полетели щепки. Острый край глубоко погрузился в дерево. Раскачав, Роман вытащил завязший тесак, ударил снова. Резко повернул тесак двумя руками вдоль. Раздался треск и порядочный кусок коры отскочил. Обнажился бледный участок с ладонь размером.

— Отлично, — кивнул Трайнис. — Двинулись.

— У меня идея, — сказал Лядов. Придерживая сумку за спиной, он нацарапал на девственной древесине цифру «1» и стрелку, указывающую вправо. — Это значит: первая зарубка, следующая — в той стороне.

Трайнис улыбнулся в сумраке:

— Молодцы. Думаю, мы сработаемся.

Они пошли дальше.

Темнело медленно и бесповоротно. Незаметно пролетел первый час.

Среди молчаливых зеленых великанов час, неделя, год существенно не отличались, были ненужной условностью, как секундомер в египетской пирамиде. Временем лесные тропы не измеряются, только дыханием и настороженностью. Ритмичными рывками движется под тобой земля, плывут навстречу деревья, крон которых ты давно уже не видишь, ибо не поднимаешь глаз, и воспринимаешь лес шершавыми темными колоннами в несколько обхватов каждая в дымке зеленой полутьмы.

Только периодические удары тесака Вадковского, да торопливые шаги трех пар ног нарушали лесное оцепенение. Постепенно выработался порядок: Трайнис указывает дерево, Вадковский отстает, делает зарубку, догоняет.