Распахнул дверь подъезда, бросился вниз по ступеням, свернул с дорожки и вломился в черные кусты. Здесь был короткий выход к шоссе. Поймать в этот час машину на сонном бульваре будет проблематично. Вечно сидящая на скамейке компания полузнакомых парней и девиц замолчала. В спину Солонникову, на бегу закрывавшего лицо от веток, долетело одинокое и растерянное: «добрый вечер…»

Борис вывалился из пыльных кустов на проезжуюю часть, вскинул руку, другой не глядя дергая зацепившийся за что-то пиджак. Машины проносились мимо, слепя дальним светом и окатывали Бориса невидимыми удушливыми волнами.

Включив поворотник чуть позже, чем свернув к обочине, впритирку остановилась заезженная «волга». Водитель нагнулся над сиденьем пассажира, опасливо вглядываясь в Бориса — удобная освещенная остановка была немного дальше по шоссе.

— Улица академика Антонова, дом 32.

Водитель кивнул.

Борис нырнул в пахнущее чем-то горячим механическим нутро машины. «Волга» резко взяла с места и сразу ушла в левый ряд.

— Я спешу, — бросил Борис. Краем глаза он увидел — водитель кивнул. На приборной панели метался на пружинке пластмассовый клоун с улыбкой до ушей. Борис закрыл глаза.

— Гуляли? — спросил водитель.

Борис, не сразу сообразив, что спросили у него, ответил, не открывая глаз:

— Да, погуляли…

— Я смотрю, ты какой-то взъерошенный. А сейчас куда, допивать или домой? — водитель бросал на Бориса короткие благожелательные взгляды.

— На работу.

— Уважаю, — усмехнулся водитель. — Хорошая, наверное, работа?

Борис не ответил. Сунул руки в карманы пиджака.

— Сигареты не найдется?

Водитель нагнулся, не отрывая взгляд от дороги, пошарил в темноте под панелью, протянул пачку.

Борис затянулся чем-то дешевым. Ему было все равно — сигареты и ладно.

Снова закрыл глаза. Дорога давала о себе знать крутыми поворотами, заваливая Бориса то в одну, то в другую сторону.

— Там институт будет. Мировой истории. Знаете? Два первых этажа — черные стекла.

— Покажешь.

Водитель больше не приставал с расспросами и дальше ехали молча.

Свернули с шоссе. Попетляв по спящим улочкам, машина остановилась перед запертыми воротами с большим пустым пространством за ними.

Расплатившись, Борис опять полез в кусты, разыскивая дыру, которая должна быть у любого уважающего себя забора. Протиснулся между прохладными шершавыми бетонными столбиками. Побежал по дорожкам огромного газона, разбитого перед Институтом. Встречный поток холодил взмокший лоб. Перешел на шаг. Торопливо утерся платком. Рубашка под пиджаком совершенно промокла, прилипла и казалась тесной. Косясь на быстро шагающее светлое отражение в черном стекле цокольного этажа, пригладил волосы, бегло осмотрел костюм — нет, ничего не видно в темноте. Взбежал по ступенькам в прохладный полутемный холл. Охранник поднялся в своей ярко освещенной будке.

Борис подходил к нему, доставая из глубокого внутреннего кармана пропуск.

— Добрый вечер, Борис Александрович, — голос охранника был очень задумчив.

Борис кивнул.

Охранник неспеша сверил фотографию с оригиналом. Такой ритуал. Надо терпеть. Борис смотрел на портупею охранника, на тускло блестящую рукоятку пистолета. Охранник не спешил.

— Особые причины появиться в лаборатории ночью?

— В пропуске сказано «в любое время», — сухо сказал Борис и поднял глаза на охранника. Тот смотрел вовсе не в пропуск, а на пиджак Бориса. Солонников скосил глаза. По светлому рукаву тянулись пыльные полосы, плечо измазано каким-то грязным мелом, с полы свешивались нитки и кусок оторванной подкладки.

Солонников молча ждал.

— Пожалуйста, — продолжая размышлять над чем-то, сказал охранник. Вернул пропуск, нажал невидимую за барьером кнопку. В тишине пустого здания громко щелкнул замок.

— Спасибо, — сказал Борис. Углубляясь в холл с разгорающимися неоновыми лампами, он мельком глянул в будку: в глубине дремал второй страж. Руки его покойно лежали на автомате.

Первый охранник стоял и неотрывно смотрел Борису вслед.

Борис поспешил свернуть из главного коридора в ответвление, ведущее к лаборатории, чтобы избежать сверлящего взгляда в спину.

Световая волна обогнала его, миновала стеклянную перегородку, закрывающую предбанник лаборатории от посторонних. Коридор был освещен весь. Борис почти бежал по гасящей шаги ковровой дорожке мимо запертых дверей. Приблизившись к стеклянной перегородке, привычно махнул ребром пропуска сквозь щель электронного замка. Замок пискнул, стеклянные двери разошлись. Борис прошагал мимо кожаных диванчиков и больших пепельниц на треногах. Было непривычно тихо.

В углу возле двери, захватанной меловыми пятернями, громоздились огромные пакеты, пластиковые бочонки, банки. Пахло какой-то химией. Действительно, ремонт…

Зачем-то оглянувшись на пустынный коридор, Борис ключом отпер металлическую дверь лаборатории, скользнул внутрь и, прежде чем включить свет, запер дверь за собой.

Вся техника, составляющая «железную» часть Магического Кристалла, располагалась по периметру, вдоль стен. Строгого вида металлические шкафы, набитые многопроцессорными блоками, чередовались с рабочими местами — самые обычные мониторы, клавиатуры. Кресла, как всегда, стояли вразнобой. В центре огромного квадратного зала были сдвинуты вплотную два стола с парой кофейников. Как всегда, высилась гора грязных чашек. Почемуто считалось ритуалом мыть их исключительно утром. Под столами с кофейниками белели низкие холодильники. В столовую никто почти не ходил. Предпочитали перекусывать на рабочем месте. Коллектив подобрался исключительно увлеченный и работящий.

Уровень пола лаборатории был сильно опущен, окон в помещении не было. Здесь всегда работали мощные кондиционеры.

Борис сошел по крутому пандусу.

Магический Кристалл ни разу не выключался со дня своего появления. Сейчас он тоже просчитывал очередную реконструкцию. Воздух в помещении пронизывал сдержанный гул.

Борис опустился в кресло перед главным терминалом. Как и на большинстве других, экран здесь был черен — работал пустой скринсейвер. На некоторых рабочих местах у явных эстетов скринсейверы были анимированы. В основном крутились в глубине экрана многозначительные изречения.

Борис занес руку над клавиатурой и вздрогнул — пронзила мысль: а что именно сейчас считает Кристалл?!

Одеревенелым пальцем, словно он был вынужден прикасаться к раздраженному скорпиону, Борис ткнул клавишу. Экран ожил привычной картинкой расчетного режима: эпоха, субъекты реконструкции, степень достоверности, десятки других специфических параметров. Борис медленно выдохнул. Ничего… Как мы порой самолюбивы даже в неподходящей ситуации — думать надо о собственной шкуре, а мы пытаемся найти приметы собственной значимости. Будто кого-то это интересует кроме нас… Никто не собирался тратить на Солонникова мощности Магического Кристалла. На него хватило группы специально обученных людей, как выразился Леонард. А здесь реконструировался незначительный на первый взгляд эпизод истории. Франция, XVI-ый век… Борис тут же забыл какой именно это был период. Оглядел зал. Где же Демиург? Вон те две стойки у противоположной стены. Собственно, это лишь эмуляция, грубая математическая модель. Борис поднялся и как зачарованный направился к высокому металлическому шкафу. Демиург — точнее его примитивный предтеча — что-то уже рассчитывал. На экране монитора кувыркалась латинская строчка: «Понимай и властвуй». Борис суеверно не решился оживить монитор. Да это и не нужно… Через несколько минут будет совершенно не важно, что там считал Демиург.

Он вернулся к главному терминалу.

Как руководитель отдела, Борис знал пароль администратора. А за время долгих ночных бдений в ожидании результата реконструкции он со скуки нашел множество ловушек и дополнительных защитных рубежей, поставленных умельцами. И поэтому сейчас действовал особо не напрягаясь. Однако по клавишам щелкал не быстро, не как дома. Следовало быть аккуратным. Режима отката здесь не будет. Жаль, кувалдочкой по хардам пройтись не удастся… Ничего, мы знаем как удалять информацию безвозвратно.

Открывая сетевые диски, обезвреживая хитрые ловушки-защиты, прикидывал: можно в принципе пожечь процессорные блоки целиком… нет, не успею — сбегутся по пожарной тревоге. Да и самому как бы не угореть. Или так: пробки вылетят, блоки аварийного питания накроются — в темноте вообще ничего не сделать. Оставлю грубые способы на потом — подстрахуюсь.

Он закончил набирать длинную командную строчку, сделавшую бы честь безумному хакеру-террористу из боевика. По очереди на каждой руке до хруста сжал, размял пальцы — пианист перед исполнением сложного произведения. Потянулся к «энтеру».

Подожди… Постой!

Бориса пробила испарина. Он отшатнулся от клавиатуры.

Они не действуют своими руками!.. Допустим. Во всяком случае я действительно всегда поступал так, как хотел. Точнее, как надо было для реализации мечты. Еще точнее, так мне казалось… Солонников судорожно вздохнул.

Стоп. Думаешь не о том. Сейчас не важно, кто и что стоит за Леонардом. Не важно ничего, что было раньше — этого не вернуть, не изменить. Об этом — просто забудь. Почему я поверил, что ему… им нужен Демиург? А если наоборот — они хотят уничтожить Демиург?! Да ладно, что за бред… А чем же ты сейчас занят?!! О, черт…

Солонников оцепенел.

Со мной недолго пообщался неизвестный мне человек, и вот я уже готов угробить многолетний труд огромного количества людей… Я сам всегда считал, что Демиург опасен. Значит, они тоже беспокоются за человечество? Но ведь Леонард недвусмысленно дал понять, что им Демиург наоборот нужен!

Солонников ощутил себя путником, внезапно оказавшимся на неимоверно скользком льду. Идти невозможно. Даже стоять на месте трудно. Но дует, дует ветер, и волочит тебя в одну сторону. Кидает, толкает, швыряет — и все в одну сторону. И не важно, идешь ты, стоишь или упал. Хочешь идти или нет — волочит.

Не понимаю…

Хорошо, с продолжением проекта — пока не ясно. А со мной? Это предложение новой работы, новые перспективы… Здесь как — тоже двойное дно? С чего я взял, что все еще нужен им? Может быть, я перестал их интересовать — сомнения, усталость, покореженная линия судьбы… Узнав такое о своей жизни, не захочешь не только продолжать работу, но вообще жить.

Бориса удивило, что он почти не испытывает эмоций. Он словно перегорел внутри и сейчас вдумчиво занимается реконструкцией какой-то чужой жизни. Так сгорают неудовлетворенные желания, выветривается память о вечной любви, так стирается прошлое. Табула раса… Нельзя бояться, ненавидеть и любить вечно. Когда все рухнуло — начинай заново.

Да, иной человек на моем месте наложил бы на себя руки или свихнулся бы. А я вот не свихнулся, и — живой. И даже о чем-то еще размышляю. Почему же так? Почему я покорно слушал этого человека, посягнувшего на мое прошлое, на самое святое — на мой путь, на меня самого? Почему просто не вытолкал в шею? Ведь мне было плохо, когда я все узнал. Но я дослушал до конца, и даже пытался… пытаюсь понять. Я не закрылся в скорлупе неведения, не спрятал голову по-страусиному… Видимо, я привык быть честным перед собой. И поэтому был свободным. Я всегда ценил свободу. Пусть не часто говорил о ней, но без нее ничего бы не смог сделать. Я жил так, что все это понимали — никто даже не пытался мне что-то навязать. Впрочем, у меня всегда была цель, к которой я шел, не смотря ни на кого. Я шел, именно я. Сам.

Или так: была цель, значит, не было выбора?

Цель, русло… Господи, я же, наверное, и мира не видел, кроме того, что было так или иначе связано с Кристаллом! То есть, конечно, я видел больше любого обывателя. На обыденный взгляд я прожил две, три жизни!.. Но оказалось, есть в мире что-то еще, причем опять совсем рядом — руку протянуть… Поняв это, могу ли я сейчас до конца верить себе?

Главное — вовремя остановить качающееся коромысло сомнений.

Солонников поднялся и попятился от клавиатуры, боясь, что рука самопроизвольно нажмет на ввод. Не могу. Ведь ничего, ничего же не доказать!.. Даже себе самому. Я слишком привык быть логичным и честным перед собой. А теперь я не знаю, что делать.

В одном уверен — я никогда не сделаю то, что лично мне советовал Леонард. Есть границы у душевной гибкости, есть в мире святые вещи. Работа в конце концов не самое главное. Мои близкие, друзья…

Я только что готов был уничтожить и Кристалл, и зародыш Демиурга… И вдруг я остановил свою руку. Но ведь сейчас я действую как раньше — по собственной воле! Единственное отличие — немного изменились исходные условия.

Борис сделал движение рукой, словно решился нажать клавишу ввода. Я могу одним движением уничтожить все… Сжал кулак, прижал руку к груди. А могу не уничтожать. Никто мной сейчас не управляет! А мои мысли?.. Это же мои мысли и ничьи больше!

Солонников опустился на пол. Сморщившись, потер виски. А ведь я усложняю…

Вдруг он тихо засмеялся. Привалился спиной к столу с кофейниками, захохотал в полный голос. Спрятал лицо в ладонях, глухо смеялся сквозь пальцы. С кем я воевать собрался? С похожими на меня? А если старик не врал? Да, любое решение сейчас будет моим решением. Но ситуацию, из которой это решение родилось, чьей считать прикажете? Вот ведь в чем дело… Не напрягайся. Никакое твое мнение сейчас ничего не значит. Ни в каком своем решении ты не будешь уверен. Кстати, не забудь, что вся информация Кристалла и Демиурга скорее всего скопирована, заархивирована. Солонников почувствовал, что кровь стремительно прилила к щекам… Юзер ты, блин, продвинутый! Ты даже никогда не задавался этим простым вопросом. Где-то, может быть за десять тысяч километров под охраной есть неприметное помещение, где ежедневно, ежечасно бэкапится весь Кристалл. И таких мест может быть десятки! Самих лабораторий, как наша, может быть, по Земле не меньше! Ты будешь воевать из принципа против ветряных мельниц?

Борис поднялся с пола. Подошел к терминалу, стер подготовленную командную строку. Вернул всю систему в первоначальный вид.

Включил кофейник, выбрал чашку почище. Странное спокойствие овладело им. Наверное так же в конце концов чувствует себя метеоролог, волновавшийся при приближении циклона. Но вот циклон пришел, за окном страшная буря ломает деревья, вышибает стекла, летают автомобили, но сделать ничего нельзя. И раньше нельзя было. Но стыдно было хотя бы мысленно не посопереживать.

Без Леонарда я никогда бы не узнал, что есть еще один мир, вложенный в привычный. Да, пока я его не видел, но почему-то уверен, что он есть. Весь жизненный опыт косвенно подтверждает это. Мир невидимый для беглого, нелюбопытного взгляда. Или для взгляда узкоспециализированного, текущего по своему руслу — пусть даже мимо красивых берегов. Все, что видел я раньше — обычный дикий и неухоженный мир, где безусловно встречаются красивые места, но в основном полно мертвых пустынь и свалок. И вот появился этот чудовищный старик, который растопал все, чем был я, чем я жил. Было больно, но я не умер, не дал волю гневу и слабости. В какое-то короткое мгновение мне действительно почудилось за его словами, что есть мир, облагороженный несуетной рукой мудреца, знающего настоящую цену бренному, и видящего, наверное, вечное. Чем они там у себя занимаются, за высоким сплошным забором, где на воротах нет таблички «злая собака» по причине того, что никому неизвестно где этот мир расположен и потому, что не бывает там чужих и случайных людей?

То, что я сегодня услышал, в конце концов заставило меня смотреть на вещи с другой точки зрения — не с худшей, не с лучшей, просто — с другой. Все мы ученики, мы вечные ученики… Глупо упорствовать в собственном невежестве. Смирись, что маленькие, такие милые и привычные истины ветшают, если ты на самом деле приближаешься к большой истине. Кто сказал, что это будет легко? Не ищи оправданий малодушию. Не прячься за громкими словами о тревоге за судьбу человечества. Не ты первый. Наверняка были подобные ситуации в истории не раз со многими более достойными людьми. И — ничего страшного по большому счету не случилось. Мера хаоса и мера гармонии в обществе всегда примерно уравновешиваются. Живут рядом с нами подонки и негодяи, живут таланты и святые. Идут рядом две истории человечества… Давай-ка будем и дальше просто делать свое дело и радоваться, что возможно ты занимаешься чем-то настоящим, раз стал нужен настоящей истории человечества.

Ты хочешь остановиться или хочешь идти дальше? Считай, что мир вокруг изменился. Для всех, а не для одного тебя. Так будет легче принять новое? Или будешь цепляться за прошлое?.. Это мое прошлое! Это я сам!.. Ты не только в прошлом. Ты и сейчас, и завтра. Впрочем, зачем себя с чем-то ассоциировать? На самом деле ты не там и не где-то, а только здесь. Ты вовсе не потерял себя. Просто мир расширился. А точнее — твое понимание о нем.

Кто из нас может утверждать, что знаком со всеми гранями реального мира?

События происходят, случаются, свершаются. Их творим мы: каждый, вместе. Появляется результирующий вектор. Все обладают свободой выбора. Да, события происходят словно бы сами, но под них готовится русло. Есть шанс, что поток истории уйдет в овраг, затеряется в скопившемся мусоре и лопухах. В таком случае русло будет спокойно дожидаться следующего раза, который наступит обязательно. Десять лет, сто, тысячу… Непредсказуемость и естественность, кровь живого социума, простым и парадоксальным образом остаются в непрекосновенности.

Только параноики вопят о глобальных заговорах, не затрудняя себя вопросом: отчего же до сих пор никто не воцарился над планетой? Действительно, кому нужна власть над толпой? Что даст эта власть? Разве что, потешить больное самолюбие. Но для этого есть способы по-проще…

В коридоре послышались приглушенные голоса. В двери раздался металлический скрежет — пытались сунуть ключ в замок.

Торопливо хлебнув горячий кофе, Борис бросился к выходу и повернул свой ключ, распахнул дверь.

Пришедшие замерли на пороге — команда Магического Кристалла в сборе. Все были навеселе. Впрочем, отчетливо Борис видел только шефа и отчасти Степана, остальные расплывались. Охранник, кажется, тоже был здесь — судя по зеленому пятну где-то на периферии зрения. Секунду шеф смотрел на Солонникова как на привидение. Из-за его плеча выглядывал Степан.

Солонников отступил, давая дорогу.

Шеф шагнул на пандус, широко раскидывая руки:

— Борис Александрович! — На его лице пьяная гордость смешалась с отеческим умилением. — Мне Степан Алексеевич сказал, что вы звонили, расспрашивали о Демиурге, об этом прорыве. А ведь я догадывался о ваших сложных отношениях с Демиургом… На банкете мы вас ждали до последнего. А вы, стало быть, поехали не пить и веселиться, а сразу сюда, на рабочее место? Борис Александрович, я всегда знал, что мы не ошиблись в вас! Я так рад, так рад — поверьте!..

Шеф обнял Бориса, припал лицом к пиджаку. Тряхнул за плечи и порывисто вышел.

Солонников стоял, как столб.

Команда начала просачиваться в зал.

Бориса обходили, ему что-то говорили, хлопали по плечу.

Кто-то одарил его глубоким поцелуем в губы, провел рукой по телу, пошетал в ухо ласково и исчез. Мгновение спустя он по вкусу помады и духам понял — Лена, помощница Степана.

Потом его обняли за плечи и куда-то повели, на что-то усадили.

— Старик, — говорил Степан. Они оказались рядом на кофейном столе. — Ты все правильно сделал. Знаешь, если честно, я в тебе не сомневался. Было бы очень жаль, если бы ты вышел из проекта. А эти сомнения, опасения… Мы тут не пьесу ставим со спорами о морали, самокопанием и кордебалетом, здесь — реальная жизнь, и мы ее исследователи. Поиграли с разноцветными камешками на берегу — хватит. Пора изучать океан неведомого. Он все еще перед нами — надо разбегаться и нырять. Хочешь не хочешь — надо! Перед нами вечная дорога к истине, а у дорог свои законы. По дорогам надо ходить, а не философствовать, глядя вдаль, на обочине в тенечке под навесом с кружкой пива в руке. На дорогах случается всякое. Давай не будем терзаться вопросом о постройке чего бы то ни было на чьей бы то ни было слезе. Ты мне скажи, кто в жизни ни разу не плакал? Только дебилы. Кто ни разу не ошибался? Бездельники. Ты кофе будешь? Кстати, ты почему опять к телефону не подходил? Знаешь, мы тут покумекали… может, и спьяну, но… есть пара мыслей о продолжении Демиурга…

Степан сидел на столе, болтал ногами, прихлебывал из чашки Бориса и убежденно говорил, делая свободной рукой широкие жесты — видимо, рисовал будущие перспективы.

Обе створки дверей были распахнуты настежь, люди постоянно входили и выходили, тянуло сигаретным дымом. В коридоре уже кого-то срочно посылали за булочками. Вокруг происходило движение, оживали компьютеры, сыпались шуточки, закипали сразу оба кофейника, самые горячие головы уже спорили о результатах реконструкции, тыча в монитор пальцами. Возле терминала Демиурга было небольшое столпотворение, оттуда неслись тихие восторженные восклицания.

Солонников как ослабленный, вышедший после долгой болезни на свежий воздух человек, впитывал окружающее — было незнакомо, непривычно. Сразу не разберешь — дружественное или враждебное. Одно ясно — новое. Прав Степан. Мы — солдаты истины. Мы на переднем крае. Да, нас можно обвинить во многих грехах. А кто на Земле остался чистеньким за прошедшую историю, а? Без нас человечество до сих пор пряталось бы по пещерам во время грозы, задабривая страшного сверкающего бога жалкими жертвоприношениями.

Дорога ведет человечество к дымному горизонту. Боишься идти — стой на обочине. Но долго стоять не получиться — все равно увлечет лавина истории, ты даже не заметишь как.

Мир равнодушен к человеку. Он может подождать, но не будет ждать вечно. Не сделаешь шаг сам — мир сделает его за тебя, тобой или кем-то другим.

Солонников продолжал стоять, не в силах сделать этого последнего — или первого — шага по дороге, ведущей вдаль, к дымному горизонту, потому что вспомнил вдруг: а глупость вы не сделаете… ведь вы не знаете что это такое — глупость…

05.08.2000