Ненужные события случайны. Остальные — результат осознанных действий. У человечества есть и всегда были две истории: одна, в которой оно стоит на месте, без устали окружая себя новыми и новыми приспособлениями для повышения комфорта, и больше ни в чем не прогрессируя, и другая… Приобщенные к ней люди шагнули очень далеко. Я кратко отвечу на вопрос — для вас это знание ничего не меняет. О нас не слагают исторических анекдотов. Впрочем, невольно мы касаемся самых разных сторон жизни, и поэтому любой желающий при некоторых навыках и упорстве может разыскать в библиотеках и архивах упоминание о некоторых из нас. Все мы обычные люди, вольно или невольно оставляем след. Разумеется, это будут крохи. Но даже специалисты вашего круга не составят всей картины. Пожалуй, могу сообщить еще одно — политикой мы не занимаемся. Вы удивлены? Забавно, даже вы попали под власть стереотипа. Однако, Борис, не стоит экстраполировать случившееся с вами на всех. Я хочу сказать, воздействие на вас, и похожих на вас, имело целью только раскрытие спящего таланта, незаметной помощи в пути. Никакого принуждения. Хорошо, допустим. Тем более, что в принципе это возможно. Но почему же тогда за тысячи лет никто не подмял человечество под себя или не осчастливил его золотым веком? Скажите мне, кому нужна власть над толпой? Зачем нужна такая власть? Что может сделать толпа? Не случайно все диктаторы были жестокими ничтожествами, ибо они — порождение толпы. Почему считается, что история человечества — это политика и войны, немного религии и искусства, и совсем немного науки? Существует много путей, пролегающих вдали от очевидного мира, так называемой цивилизации, пути эти ведут в ухоженный личный розарий, минуя огромное колхозное гороховое поле… Поверьте, Борис, пути эти при всей их скрытости обильно исхожены. Места, в которые они ведут, куда более интересны, чем те, о которых ежедневно сообщают в новостях. Там, например, нет никакого феномена молчания вселенной. Вселенная очень даже не молчит… Не бывает на тех путях чужих и случайных людей, а попавшие туда уже не хотят возвращаться. Но ходящие по этим путям — самые обычные люди. Впрочем, рожденные под крик воронья ничего не знают о соловьях. Две истории человечества существуют параллельно. Такие как вы стоят посередине. Пока. У вас всегда есть выбор. Особенно сейчас, Борис. Углубляться в объяснение кто мы я не в праве еще по одной причине — любая информация об источнике коррекции линии судьбы искажает саму коррекцию. Вы и так узнали слишком много. Точнее — слишком рано. Но никаких обязательств от вас мы не требуем, это основной принцип: человек свободен. Но придет время, вы узнаете все. Обещаю. Разве вы не хотите оказаться в заповедном месте, где мир повернется к вам новыми, неизвестными гранями? Такой привычный мир вдруг распахнет незаметную дверь… Разве не хочется вам вырастить благородную розу, устав от блуждания среди лопухов? И вы появитесь там не одни. Много людей уже направляются к нам, пока еще не подозревая об этом.

Леонард посмотрел Солонникову в глаза. Легко, дружелюбно усмехнулся:

— Я думаю в любой газетке типа «Пикирующей утки» можно прочитать более закрученные выдумки про тайные общества. Это что ж за тайные общества такие, если о них пишут статьи и диссертации? Кстати, можете послать в любое подобное издание полный отчет о нашей встрече. Материал примут с радостью, даже не будут проверять источник информации… Борис Александрович, дорогой, не обижайтесь — шучу. Я хотел лишь подтвердить, что вы ничем не ограничены в своих действиях и ни в коем случае не должны думать, что на вас оказывается давление. Мы просто открыли карты. Признаем, нам бы очень не хотелось терять ваш талант. Да, мы просим, умоляем… Но выбирать — вам. Ведь жить-то дальше вам…

Глядя в стол, Борис спросил, делая паузы между фразами:

— Кому принадлежит идея Кристалла? Кто организовал лабораторию? Кто финансирует работу? Какие еще организации и структуры прямо и косвенно работают на вас?

Старик молчал так легко, будто Солонникова не было в комнате.

Борис почувствовал раздражение.

— Леонард, я хочу знать — зачем вам Магический Кристалл? На это вы можете ответить, так как я знаю принцип работы Кристалла и могу предположить область его применения.

Старик вздохнул:

— Кристалл нам не нужен.

Борис опешил. То есть как? Я опять что-то не понимаю?

Заметив, что сидит сгорбившись, навалившись локтями на стол, он заставил себя выпрямиться.

— Не нужен собственно Кристалл, ибо он лишь часть проекта, — сказал Леонард. — Вы бы купили двигатель ролс-ройса без самой машины?

Демиург.

Словно мокрым полотенцем хлестнули.

Впрочем, чему я удивляюсь? Однажды начатые исследования…

Магический Кристалл препарирует историю и близкое будущее для, так сказать, общего ознакомления. Демиург же позволит копаться в ДНК социума, клонировать, скрещивать, отсекать слаборазвитые ветви, влиять на наследственность, подгонять, если отстаешь, притормозить, если зарвался…

Как все логично! Однажды начатые исследования не остановить. Было бы глупо надеяться на это. Вот именно — глупо! Сколько раз я сегодня слышал это слово? Идея Демиурга витает уже два года. Ты с первых дней негативно к нему относился. И в чем еще проявилось твое отношение к Демиургу кроме пассивного неприятия? Ну да, у тебя же была конкретная работа, некогда было тратить время на борьбу с несуществующей опасностью. Ни о чем не жалей, ни на что не надейся, следуй порядку вещей и дух твой будет спокоен. Как спокоен оставался дух Оппенгеймера и Курчатова после взрыва над Японией. Разве они хотели делать оружие массового уничтожения? Разве они в одиночку сделали его? Разве бомбы не сделали бы без них? Никто не виноват, виновата история. Просто делай свое дело… Спохватившись, он взял себя в руки. Господи, о чем я думаю… И все-таки, почему большинство в лаборатории так легко принимает Демиург? Ведь это хуже неуправляемой цепной реакции. Хуже СПИДа, передающегося воздушно-капельным путем… И вдруг отвратительно-стыдливая, стесняясь сама себя, неловко, бочком вошла мысль: а если это совсем не хуже? Вдруг ошибаюсь я? Что я знаю о Демиурге? Только предварительные теоретические наметки. Что знаю о Леонарде и ему подобных?.. В любой науке бывает кризис, и тогда летят со своих постаментов казавшиеся вечными авторитеты и догмы. Вдруг правнуки будут легко отвечать на уроках: это было до первой социальной коррекции, когда развитые страны направили сверхприбыли на развитие стран третьего мира, или: это случилось после той знаменитой религиозной инверсии, снявшей все противоречия между христианством, иудаизмом и исламом… В конце концов воля спятившего диктатора, посылающего на смерть миллионы невинных людей в истории нашей планеты не редкость. Причем сделано это было без всякого Демиурга. Да, Демиург опасен — чем сильнее лекарство, тем аккуратнее надо им пользоваться. Ну, а если некий диктатор все же получит в свое распоряжение Демиург?..

Очень легко переспорить самого себя. Просто надо в нужный момент твердой рукой остановить неуверенно качающееся коромысло сомнений. Например, достаточно видеть в Демиурге только пользу.

Леонард внимательно смотрел на Бориса через стол. Тот не знал куда деть глаза. Непослушными руками стал расправлять салфетку, замер — схема нового сегмента для Магического Кристалла. Как ни в чем не бывало Борис стал меланхолично рвать салфетку.

Ты просто хотел понять историю… Ведь это так и есть. Ты жил своей Дорогой к дымному горизонту, к которому бредет человечество. Угу… А другой спать не мог, не узнав как устроен атом. Этика науки? Красивые слова. Этика политики. Этика войны… Под все что угодно легко подводится этическое обоснование. История это доказала. Наука… Любое знание — это в конце концов власть, и потому сливаются даже несовместимые на первый взгляд вещи: академическая наука, фундаментальные исследования и — война. А вот теперь еще и политика. Всегда считал, что власть нужна только глупцам, чтобы управлять глупцами… Неужели ты всерьез надеешься, что новоиспеченный Демиург останется в руках ученого-гуманиста?

Скрипнув зубами, Солонников сжал в кулаке обрывки салфетки.

— Зачем вам Демиург?

— На этот вопрос я не могу ответить, — улыбнулся Леонард. — Демиург еще не создан. Что там откроется дальше в процессе разработки — бог весть. Пока есть лишь предварительные теоретические наметки.

Солонников испытал приступ ненависти к старику.

Леонард вздохнул.

— Я вижу, вы не готовы дать немедленный ответ. Всецело понимаю ваше душевное состояние. Мы можем ждать вашего решения еще около десяти часов. Это — максимум. Позже названного срока начнется явное воздействие последствий катастрофы на вашу мировую линию. Хотя воздействие уже идет. И чем дальше — тем более необратимое. Думайте, Борис Александрович, думайте. Я свяжусь с вами. И последнее. Вы, видимо, захотите вскоре сделать телефонный звонок… Так вот, телефон ваш на кухонном столе под полотенцем — не тратьте время на поиски. И внимательно читайте вашу почту.

Старик поднялся.

— Благодарю за угощение. Спешу откланяться, — он действительно коротко поклонился. — Очень много дел.

Какой звонок? Какая почта?

Солонников с трудом выбрался из-за стола и поплелся следом за Леонардом к выходу.

В прихожей старик обернулся и они встали лицом к лицу.

Леонард улыбался — мягко, понимающе. Солонников опять боролся с тяжестью, пригибающей к полу — то и дело приходилось распрямлять спину и расправлять плечи. Прихожая покачивалась на тихой волне, стены то надвигались, то отъезжали.

— Я думаю, все будет хорошо, Борис Александрович.

Борис неловко шагнул, повозился с замком и распахнул дверь. Неожиданно спросил:

— Кстати, кепка не ваша?

Старик усмехнулся, даже не посмотрев на оленьи рога под потолком, покачал головой.

— Всего доброго, Борис Александрович. Было очень приятно наконец встретиться с вами воочию.

На пороге, когда в открытую дверь тянуло теплым сквозняком, старик обернулся и сказал вдруг странное, будто вернулся к прерванной фразе:

— А глупость вы не сделаете. Вы ведь не знаете что это такое — глупость. Всего доброго.

Солонников молча захлопнул дверь. Звякнула цепочка.

Борис стоял в опустевшей прихожей. Ни о чем не думая. Просто стоял. Сделал шаг в сторону гостиной — остановился. Дыхание было ровным, почти незаметным. Даже сердце утихомирилось. Вокруг ничего не происходило. Было очень тихо. Чтобы нарушить тишину, он пошевелил плечами — зашуршала одежда. Потоптался на месте — скрипнула паркетина. Замер — и мир сразу застыл. Ах, да… Миру ведь все равно. Да, видимо, это так. Небо не упало на землю, моря не вышли из берегов. Ничего не случилось. Борис медленно, привычными движениями застегнул ворот рубашки, привел в порядок галстук. Оглядел себя, стряхнул с рукава крошки. Сделав шаг, он толкнул дверь в кабинет. Из темного проема хлынул пласт холодного воздуха. Облегчения Солонников не испытал — просто не заметил. Не глядя включил свет, сел за рабочий стол. Перед ним серой плитой лежал сложенный компьютер. Борис вдруг оттолкнулся пяткой и отъехал с креслом от стола.

Пробежал взглядом по книгам, занявшим всю левую стену.

Развернулся к противоположной стене, увешанной фотографиями. Наташа улыбалась ему из далекого солнечного мира. Он поднялся, оторвал фотографию и положил обратной стороной вверх. Вернулся в кресло. Долго сидел неподвижно. Снова поднялся. Сделал несколько шагов вдоль стены, останавливаясь перед отдельными фотографиями.

Привалившись задом к столу, окаменел, глядя в одну точку.

Ты хотел знать, что хуже страха и неизвестности? Знай, хуже них безвыходность и бессмысленность.

А говорят безвыходных ситуаций не бывает… Как же. Отнять у человека оазис, забросить в пустыню и сказать щедро: «любил родниковую воду — люби дальше».

Он гнал прочь очевидную мысль, которая упорно возвращалась, уворачиваясь от всех контраргументов — он никогда ничего не докажет в этой ситуации. Ни «за», ни «против». Тем более в части, касаемой прошлого. Может быть та поездка на лыжах за город, где пересекающиеся цепочки следов на снежной целине навели его на мысль о поле вероятности в истории, о так никогда не активированных узлах и ветвлениях событий, была не случайной. А то отравление сардинами в восьмом классе, когда он провалялся две недели дома и смог спокойно почитать и обдумать самиздатовский «Этногенез и биосфера Земли» Гумилева?.. А случайное знакомство со Степаном на улице — не случайно? Они ведь тогда чуть не подрались — Солонников спешил на семинар во Дворец пионеров и, пребывая в глубокой задумчивости, сбил Степана с ног. Тот перемазался вылетевшим из стаканчика мороженым. Все шло к выяснению отношений, но Степан, увидев на обложке название выпавшего из папки доклада… Старина, это уже параноя.

Как хорошо быть ученым!.. Нет факта — нет проблемы. Сегодня были только слова… Ничего же не произошло — были только слова!..

Неожиданно Борису до крика, немедленно захотелось вырваться из невидимых пут, омерзительной паутины, ловко сплетенной словоохотливым стариком… Но он даже не пошевелился — все желания и эмоции сразу гасли, словно он спички зажигал на ветру.

Равнодушное, холодное самонаблюдение — качество, вероятно, неплохое для разведчика или исследователя, но для нормального человека в обычной жизни показывающее — что-то пошло наперекосяк.

Все забыть, вернуться в утро этого дня… Нет, правда, а если бы я утром уехал куда-нибудь? За город? На несколько дней?.. Или — на месяц с Наташкой в круиз?.. Если астероид затронул весь мир, почему на улице так тихо? Что, все довольны изменениями в своей жизни? Это просто ловкий сумасшедший, каким-то образом пронюхавшись детали моей личной жизни!.. Но в действиях психа не может быть логики. Старик психом не был… В иной ситуации его рассуждения показались бы даже интересными. И что с того? Ты предлагаешь последовать его рекомендациям?.. Но зачем он мне все это рассказал?!. Борис понимал — не разобравшись, он рискует либо совершить страшную ошибку, либо сойти с ума. Образ беззаботных аквариумных рыбок жег ему сетчатку.

Слова, слова, одни слова… Но ведь есть и факты! Все, с кем он общался сегодня, косвенно подтвердили наличие резких изменений в их судьбах… Ну что, начнем верить в астрологию? Будем носить амулеты, бормотать заговоры, чертить руны?

Постой. Посмотри на картину, нарисованную Леонардом, со стороны, чужими глазами.

Борис честно постарался.

И был вынужден согласиться: сколько упущенных возможностей в судьбе каждого, сколько несбывшихся надежд. Кто же в этом виноват? Жизнь? Судьба? Но где они? Что они такое? Как устроены, как действуют? Даже пословицы — квинтессенция массового опыта — и те противоречат друг другу: под лежачий камень вода не течет. С другой стороны — дуракам везет… Роптать следует только на собственную глупость, ибо все рассуждения о судьбе и предназначении лишь красивые беспомощные слова. И вот тут-то и должны появиться мудрые учителя жизни, показывающие брод среди бурного моря. Вот он и появился…

Борис покачал головой. Что-то не так… Слишком легко все объясняется.

Перед его мысленным взором опять неслись картинки из прожитого. Во всех этих сценах Борис видел себя со стороны. Только себя. Там было много других людей, вещей, событий, но Борис видел одного человека — Солонникова Б.А. Никакие стены не спасали от этого взора. Вот Борис весел, а вот грустит и ему хочется побыть одному, вот он счастлив, вот — в шумной компании, в интимной обстановке, а вот — задумался над книгой…

А вот они с Наташкой, присев на скамеечку отдохнуть, рассматривают прохожих. Настроение было прекрасное — немного пива, много солнца и неторопливых прогулок по старинным московским улочкам. Были смешные, прикольные комментарии. Сейчас перед Борисом вновь прошли те люди, но увидел он их иначе.

Вот этот мужчина, явно спивающийся, злой на всех, с походкой вечно бегущего под уклон, просто вырос не в той семье. Он мог стать улыбчивым мягким человеком. Работать мог не слесарем от случая к случаю, ненавидя то, чем занимается, а в спокойной атмосфере уютного офиса. Максимум тяжести поднимал бы — телефонную трубку и папку с договорами. Пусть бы звезд с неба не хватал, зато мир виделся бы ему в светлых тонах.

Вот женщина. Ей далеко до бальзаковского возраста, но она словно давно оплакала и похоронила свое будущее. Взгляд без злобы и боли, но пустой. Молча тянет лямку семейной жизни, деля постель и кухню со скучным педантичным человеком, который изучает книгу о здоровой пище и регулярно посещает коммунистические митинги. Чуть оживает она на серой монотонной работе среди подобных себе, если начинают сплетничать об эстрадных звездах, но глаза остаются пустыми… А ведь у нее ясно видно другое лицо, другая жизнь. Подвижная, веселая, любящая путешествовать, больше всего страдающая, если нет новых впечатлений: страны, люди, спектакли, выставки. Отзывчивая, готовая поделиться радостью с другими.

Вот идет парень, привычно лезущий из кожи, чтобы быть душой компании. Взахлеб рассказывает что-то веселое, упиваясь тем, что все его охотно слушают и хохочут. Привыкли, что он такой… А изредка вечерами, случается, сядет неподвижно и с непонятно-щемящим упорством возвращается в детство, в четвертый или пятый класс. Тогда случайно в пионерском лагере знакомый по отряду благожелательно отозвался о его стихах. Добавил: «Надо, конечно, еще поработать, но у тебя есть искренность души, а это главное.» Уши горели, он старался спрятать улыбку, но похвала была приятна. Смена закончилась, больше они не виделись. Стихи он бросил через два года, получив из молодежного журнала несколько равнодушных отказов. Где-то те ранние строчки придавлены в чулане старыми учебниками и макулатурой. Но он знает почему-то, что никогда их не достанет, наверняка. До сих не понятно, почему бросил писать, зачем встал на путь примитивного гедонизма, отмахнувшись от всего, что требует усилий души? Со времен пионерского лагеря больше ни один человек не попросил его показать стихи.

«Кем бы мог оказаться я?» — подумал Борис. Например, хорошим, по мнению соседей, семьянином, чуть сутулым, деятельным, улыбчивым, с панибратскими замашками, добрым, внимательным, любящим суетливо выпить рюмку водки тайком. Гордящимся собственноручно сколоченной книжной полочкой, не замечающим презрительно-снисходительного взгляда жены. Работал бы снабженцем по хозчасти в институте мелиорации. Дети бы обо мне вспоминали, только столкнувшись в квартире, или, глядя в сторону, прося деньги на карманные расходы.

Солонникова передернуло.

Заколотилось сердце. Но Борис лишь удивился этому факту — ведь сам он ничего не испытывал. Сердце начало жить своей отдельной жизнью — это оно волновалось, переживало, беспокоилось. А вместо самого Бориса остался равнодушный наблюдатель чужих событий.

— На кухне под полотенцем, значит? — пробормотал он. — Посмотрим.

Толкнул оранжевую стеклянную дверь в кухню. В полутьме, исполосованной отсветами уличных фонарей он сорвал со стола бледнеющее скомканное полотенце. Телефон был под ним.

Борис рухнул на табурет и уставился на телефон. Он смотрел на маленький аппарат в кожаном чехле и знал, что сейчас возьмет его и наберет номер. Но брать в руки телефон было никак нельзя — мерзкий старик уже знал, что Борис именно так и поступит. Борис поднялся и двинулся обратно… На выходе из кухни схватился за оба косяка.

Да что со мной! Разложение личности начинается с избыточной рефлексии. Я действую так, а не иначе потому, что я так хочу, а не на перекор кому-то или вследствие чьих-то желаний. И вообще, мало ли кто что говорит!

Он вернулся к столу. Телефон привычно лег в руку, включилась подсветка кнопок. Набрал номер.

Долго не отвечали. Борису захотелось, чтобы не ответили вообще никогда.

Наконец пьяный голос Степана весело прокричал:

— Слушаю вас! Ал… ло!

— Привет.

— Я слушаю!

— Привет, — громче сказал Солонников. — Это я.

— Борька! — заорал Степан. — Ты куда пропал? Ты где? Тут такие дела творятся!

Сердце еще раз бухнуло, но как-то неуверенно, и притихло…

— То есть куда это я пропал? — удивился Борис. Вернее не он, а тот, на кого Борис безразлично смотрел со стороны. Говорила какая-то привыкшая к этому действию функция, не нужная Борису сейчас. — Я у себя. Степан, я хочу извиниться. Тут спонтанно организовался вечерок, не смотря на то, что суббота… короче, старина, только к концу сообразил, что не хватает главного — тебя!.. Устал я что-то — голова плохо варит, и вообще дурацкое состояние.

— Дружище, о чем ты? Зачем извинения? — весело отвечал Степан. — Ты мое сообщение читал?

— Еще утром.

Степан на миг замолчал и, понизив голос, спросил:

— Так чего же ты… к телефону не подходишь? Мы тебе обзвонились. И сам не звонишь. Правда, я днем был весьма занят, но освободился к вечеру и опять стал тебе звонить. Я думал, ты уехал куда-нибудь.

Борис испытал что-то вроде облегчения. Как все просто начинает объясняться! Телефон был закрыт в дальней комнате, человек не смог позвонить…

— Я, наверное, звонков не слышал. Постой… Блин, он на виброзвонке стоял!.. Да, вдарили мы тут крепко. Так что, действительно можно праздновать? Ты сейчас где?

— Двойной праздник, старина! Я поздравляю тебя, себя, весь наш дружный коллектив с выходом Крис-с…

— Тише,тише!

— Пардон! Мы тут тоже время не теряем. Короче, ты понял о чем я. С выходом этого самого на хорошо просматриваемую до самого конца финишную прямую.

— Спасибо, Степан, взаимно. Это чертовски приятно! — прежний Борис на минуту вернулся, слившись воедино, и теперь улыбался в темноте. Приятно слышать голос хорошо знакомого человека, сообщающего тебе радостную новость.

— Но это еще не все. Сегодня совершенно неожиданно был сделан прорыв по второй части проекта!.. Небезизвестный тебе Дем…

В груди Солонникова что-то сжалось, и прежний Солонников исчез.

Сердце даже не посмело стукнуть. На его месте в груди образовался комок холода.

— … демонстрационная версия которого, — вывернулся Степан, — отчаянно глючила с самого начала, сегодня вдруг заработала. Признай, что Де… вторая часть круче первой! Согласен? А ты не хотел ее тянуть. Не верил, да?

— Погоди, не по телефону. Ты где сейчас?

— Мы в «Лагуне». Приезжай, здесь весело. Тут все, кого могли собрать. Шеф здесь! Все тебя ждем. Заняли тебе место и держим.

Голос Степана удалился, раздался его смех, в трубке застучало — видимо, уронили, потом голос Леночки, помощницы Степана, с придыханием прошептал:

— Боренька, ну где же ты? Я тебе стульчик согрела. Приезжай скорее, милый.

— Ленок, привет. Дай Степана, солнышко, а то история тебе этого не простит.

— Боренька, я тебе сейчас дам. Только ты приезжай скорее, ладно?

В трубке на секунду возник многоголосый ор. Кто-то прокричал: «Привет от шефа!»

Борис морщась и улыбаясь отстранил телефон от уха.

— Погоди, отойду где потише. Орут тут все, — пробормотал Степан. — Ну, вот, нормально.

— Кто на работе остался?

— Да никого. Я же говорю, все здесь. Я бы за тобой заехал, дружище, да боюсь, мне сейчас что руль, что поручень в трамвае…

— Степан, не дури. Я сам приеду. Ты мне лучше скажи… а, черт, не по телефону…

— Ну, попробую намекнуть. Ты о… м-м… продолжении основного проекта?

— Да. Он запущен официально?

— Ну да! Я же тебе говорю…

— Когда?!.

— Когда запущен? — Степан удивился. — С сегодняшнего дня. Там такой прорыв, просто невероятно… Шеф на радостях премию всем выписал. Новую команду будем набирать. Соседнее помещение под аппаратуру уже ремонтируется. А ты чего смурной, Борь? Перебрали малость? Кто там у тебя сейчас?

Борис прижимал телефон к уху и лихорадочно восстанавливал в памяти сегодняшний день. Значит, в те часы, когда они сидели за столом и рассказывали друг другу свои страшные и счастливые истории, а Борис слушал и на самом дне души радовался, что ничего плохого криптокатастрофа ему не принесла, в эти самые часы… Он закусил губу. Как это, оказывается, странно — не любить факты.

— Алло! Ты уснул там? Алло, Борька! Не спать!

— Ты не шутишь?.. — пробормотал Солонников.

— Что? Ни хрена не слышу… Какие шутки? Ты о чем?

— Вроде было решено, что не будет никакого продолжения. Шеф индифферентно к нему относился. И тебе самому проект не особо нравился…

— А, ты об этом… — Степан помолчал. — Что сказать… Да, не нравился. А потом осенило — наука это та же жизнь. Ну, надо рисковать, короче. Ведь мне… нам что не нравилось? Что использовано может быть во вред. А представь, что этим же орудием мы предотвратим какой-нибудь глобальный кризис?

— Когда осенило — сегодня?

Степан секунду словно искал подвох в словах Солонникова:

— Да, как раз сегодня. Ну, Борь, это ж старая как мир тема. Не раз у тебя ее жевали: скальпель может спасти жизнь, а может отнять, трам-пам-пам… Я даже, заметь, не говорю о приоритете — если кто-то сможет сделать то же самое позже, то лучше сделать это самому, ибо себя ты знаешь и в себе уверен, а в том парне уверенности нет никакой. А такой проект когда-нибудь обязательно будет воплощен… Ты согласен?

Борис выдавил:

— Согласен… Рано или поздно.

— Ну! Это же аксиома: однажды начатые исследования не остановить, и трам-пам-пам…

— Да, да… Ты прав, — упавшим голосом произнес Борис. Трубка плясала в его руке. Дрожь вернулась.

— Нет, — уверенно сказал Степан, — с тобой что-то неладно. Будь дома, я беру такси и — за тобой.

— Старина, все нормально. Я сам возьму такси и приеду. Вы долго еще там будете?

— Конечно, только начали… Кстати, ты давно видел пьяного шефа? Спеши — зрелище стоит того.

— Уговорил — выезжаю! — Борис попытался придать голосу твердость. — Скажи Ленке, чтобы держала мне стул.

— Давай не задерживайся, ждем, — в голосе Степана звучало сомнение. — Если что — звони.

Борис уронил руку с телефоном на стол и уткнулся лбом в сгиб руки. Тяжесть внутри колыхнулась и заходила медленными волнами.

Только что законченный разговор сразу отдалился, сделался неважным. Борис вскользь подумал о нем как о чем-то давнем и полузабытом. Остался человек, для которого в мире ничего не происходило. Борис прислушался — мир молчал. Словно тоже прислушивался или чего-то ждал. Тебе-то что бояться, подумал Солонников неприязненно, тебе же все равно. Мир не ответил. Ему действительно было все равно.

В ярко освещенной прихожей он достал из стенного шкафа пластиковый чемоданчик с набором инструментов. Пользовался им только раз — кажется, прикрутил вешалку в ванной. Вытащил молоток — удобная полужесткая ручка, увесистый никелированный боек. Вернулся в кабинет.

Молоток лег на полировку рядом с просыпающимся компьютером. Бегло просмотрев содержимое жесткого диска, Солонников кивнул, занес руку над клавишами… Стоп. Пока есть вход в Сеть — не попросить ли юного хакера? Так. Допустим, найду я его быстро. Уговорю. А может он и сам будет рад… Борис покачал головой — долго, долго… Кстати, адрес. Где же оно…

Борис поднялся, чугунно забухал к двери. Мучительно вспоминая, куда дел почту, долго бродил по квартире, заглядывая во все возможные места. Нашел потерянную авторучку и визитку с телефоном очень нужного человека, который уже неделю как улетел из России. В кабинете на книжной полке нашел те письма, которые читал утром. Наверное, выкинул… Два непрочитанных письма торчали уголками из-за зеркала в прихожей. Одно от непоколебимого Сизолапова, второе от юного хакера. Обратного адреса не было. Ну, естественно. Уронив на пол послание из академии наук, Борис вернулся в кабинет, на ходу разрывая конверт.

Или не вмешивать парня, усомнился Борис, не глядя разворачивая на удивление толстое вложение, молодой еще… И вообще, не спешу ли я? Он разгладил на колене норовящие сложиться вчетверо листки. Прищурился. Глаза ни в какую не хотели фокусироваться одновременно. Борис включил настольную лампу и близоруко уткнулся в листки. Все равно приходилось читать одним глазом. Целиком читать письмо он не собирался. Где же адрес? Наверное, в самом конце. Борис отделил несколько листов — и вдруг зацепился взглядом. Что за черт? Он впился глазами в плящущие строчки. С застывшим лицом дочитал страницу до конца — выронил из руки, схватил следующую — жадно прочитал. Следующую…

Мир окончательно застыл для Бориса. Ничто теперь не могло поколебать его.

Отсутствующе глядя в экран, Солонников пробежался пальцами по клавиатуре. Диск едва слышно зашуршал. Через минуту он перезапустил машину — экран остался черным, лишь пара строчек сиротливо жалась в углу. Солонников не раздумывая положил компьютер на пол. Наступив одной ногой на клавиатуру, другой нажал на откинутый крышку-экран. Треснули петли крепления, строчки исчезли — экран омертвел окончательно. Взяв со стола молоток, Солонников для удобства стал на колени, прицелился, и, зажмурившись, опустил инструмент на ту часть корпуса, где скрывался жесткий диск. Лицо стегнули осколки. Посмотрев на результат, Солонников замахнулся еще раз, потом еще…

Больше никакой информации, касающейся Магического Кристалла в доме не было. Борис мельком отметил, что иногда стоит следовать занудным инструкциям отдела безопасности. Поэтому сейчас он может не ломать голову — не завалялась ли где-нибудь дискета или черновики.

Молоток с глухим звуком отлетел в угол комнаты. Ковер смягчил удар. Борис шатаясь поднялся с пола. Машинально смахнул с пиджака мелкие пластмассовые осколки. Еще раз бросил взгляд на первую страницу письма, оказавшегося в конверте от юного хакера. «Реконструкция-плюс. Дальность: одни сутки. Участники: Солонников Б.А., Шумаков В.П., Борбылев Н.Н., Данилевич Л.И. Степень достоверности: 85%…»

Я бы дал все 95%, — подумал Борис с профессиональной холодностью. Узловые реплики были просчитаны феноменально точно. О достоверности внутренних монологов сегодняшних гостей ничего нельзя было сказать. Внешне — очень похоже на правду. Версия его собственного сделала бы честь любому прорицателю. Внутренней речи Леонарда в письме, конечно, не было. Борис многое бы отдал, чтобы узнать о чем думал старик на самом деле.

Борис проверил карманы: телефон, деньги… Ключи? Под зеркалом… Не погасив нигде свет, он вышел из квартиры, захлопнул дверь и направился к лифту.