К моему атеизму относился спокойно и уважительно.

О преимуществах ислама перед другими религиями ничего не говорил. Шейх был убежден в том, что жизнь после физической смерти продолжается, но в иной форме.

После нескольких занятий он начал читать мои мысли и часто произносил вслух то, что я только собирался сказать.

— Шейх Мухаммед, как вы узнаете то, что я хотел, но не успел сказать? Вы опережаете мои мысли.

— Очень просто. Я изучил ваш словарный запас, слежу за ходом рассуждений и логикой.

«Эх, вот бы и мне так научиться во время бесед с моими будущими собеседниками», — подумал я.

Вначале, разумеется, я подозревал шейха в принадлежности к местной контрразведке («мабахис»). Он был вхож в посольство, обращался с его некоторыми сотрудниками и мог изучать их.

Однако реальных оснований для подобных подозрений не было.

Шейх не интересовался внешней политикой СССР, его отношением к Египту.

Он ни разу не задал вопроса о моей прошлой жизни, о моих обязанностях в посольстве. Он меня не изучал, а просто учил арабскому языку.

Зато у меня потом возникло желание выяснить взаимоотношения между египетским духовенством и режимом Насера.

Но вдруг он перестал посещать посольство и вскоре я узнал, что из-за своей подслеповатости шейх был насмерть сбит автомашиной.

Меня очень огорчило это известие. « Не знаю, в какой форме он стал существовать после своей физической смерти, но даже спустя почти сорок лет он остался в моей памяти как благожелательный „устаз“ (по-арабски — профессор, наставник).

Может быть, жить в чьей-то памяти — это и есть другая форма существования?

Пришло время выходить в город, устанавливать там знакомства, завязывать контакты, которые могли бы стать источниками ценной информации.

Я решил начать с самого простого и доступного — с журналистского корпуса.

В то время в Каире выходило около двухсот периодических изданий — газет и журналов разного направления.

В некоторых из них всегда можно было найти какую-либо статью на международную тему и, минуя протокольный отдел МИДа, посетить в редакции автора публикации под предлогом уточнения некоторых деталей.

Я пришел, представился, выпил предложенный кофе (неизбежный ритуал), поблагодарил автора статьи за встречу, выразил надежду на продолжение знакомства.

Обычная практика обычного дипломата.

После второго или третьего визита, если собеседник настроен благожелательно, можно пригласить его на обед в один из недорогих ресторанов.

Там уже без постороннего присутствия получить первоначальные установочные данные (служебная терминология) на нового знакомого. После этого следует направить их в Центр для проверки.

В Центре, в учетном отделе, сосредоточены сведения обо всех иностранцах, попавших в поле зрения советских спецслужб.

Проверка — это необходимость, первый шаг к дуэту «разведчик-иностранец».

Не исключено, что партнер уже общался с нами и кому-то наступил на ногу.

Приблизительно по такой довольно шаблонной схеме развивались мои отношения с одним из египетских журналистов, которому я дал псевдоним «Батан». После трех-четырех обедов я предложил ему встречаться в определенном укромном месте, в строго определенное время.

«Батан» согласился, но, как мне показалось, без особого энтузиазма. Чтобы как-то заинтересовать его, я попросил его написать подробную справку о прессе Египта.

Подобная справка уже была в отделении АПН в Каире, просто она должна была послужить закрепляющим и проверочным элементом.

На очередной встрече он передал мне справку, но сидя в автомашине, вел себя нервно, крутил головой, оглядывался по сторонам.

— Чего ты волнуешься! Ведь ты сидишь в автомашине с дипломатическим номером советского посольства, значит, находишься на территории СССР и тебе ничто не угрожает.

— «Уклейка» — твой кропатель статей, — так обозвал резидент автора справки. — Дай ему двадцать фунтов и попроси расписку на бланке АПН. Острых вопросов пока не задавай. Изучай его возможности. Приобретай опыт.

Резидент был заядлым рыбаком и часто употреблял рыболовную лексику в оперативных беседах.

Так, определение «жирный карась» относилось к лицам, занимающим видное положение в государственном аппарате, «муренами» назывались журналисты из проамериканской газеты «Аль-Ахбар», которые писали антисоветские статьи.

Если кто-нибудь из сотрудников резидентуры действовал наобум, без четкой схемы, то это расценивалось как «ловля на самодур».

Каир он уподоблял озеру, где «много рыбаков и много рыбы».

Резидент в принципе был прав, определяя журналистский корпус как «стайку уклеек». Мало кто из них имел доступ к секретным документальным материалам, столь ценимым Центром.

Впрочем, огульно записывать всех журналистов в «третий разряд» было бы ошибкой.

Некоторые из них были вхожи в высшие эшелоны власти, поэтому знали много, мыслили геополитическими категориями.

Например, Мухаммед Хассанейн Хейкал — главный редактор газеты «Аль-Ахрам», который в период правления президента Насера фактически был его рупором. Но подобного рода категория журналистов была почти недоступна для дипломатов и, соответственно, разведчиков, работавших под крышей.

Они ценили себя, свое положение и поддерживать неофициальные отношения с иностранцами считали нежелательным.

Встречи с «Батаном» продолжались, но появилась одна насторожившая меня деталь: он стал уже совершенно спокойно садиться в машину и перестал оглядываться по сторонам.

Что бы это могло значить? Возникла альтернатива: или я убедил его в том, что встречи и беседы со мной не представляют для него угрозы, или…

Четкого, однозначного ответа не было, зато возникло чувство беспокойства и неопределенности.

Однажды «Батан» по своей инициативе сообщил, что у него есть материал о планах и роли ФРГ в создании египетских боевых самолетов и ракетной техники. Нам, конечно, было известно, что часть немецких специалистов в области ракетостроения после окончания войны нашли пристанище в Египте.

Было бы неправильно отказаться от получения данных по такой теме. Ведь СССР взял в то время на себя обязательство оснастить египетскую армию всеми видами современного оружия, полагая, что это может послужить основой для установления долговременных и прочных отношений, укрепит наши позиции в регионе.

— Материал получен твоей газетой для публикации?

— Нет.

— А откуда он у тебя?

— Я взял его на время у секретаря министра информации.

Вот это уже становилось интересным. Надо было бы задать еще ряд вопросов, но «Батан» вдруг заторопился и попросил высадить его у ближайшей остановки автобуса.

— Встречаемся завтра на том же месте, — успел я ему сказать.

На следующий день «Батан» с таинственным видом передал мне пакет, завернутый в газету.

Беседа была короткой, уговорились встретиться через неделю.

С волнением и ожиданием я возвращался в посольство.

Ото был первый документальный материал, полученный мною за первое полугодие пребывания в Каире. Сразу сел за его перевод.

Но резидент мне сказал:

— Наверняка проблема создания ракет и самолетов ближе нашему военному атташе. Пусть он оценит полученную информацию, прежде чем направлять ее почтой в Центр.

Тот, посмотрев на первые страницы моего перевода, заявил, что данный материал является изложением статьи из открытого западногерманского журнала и ему уже хорошо известен.

Я, конечно, разволновался и разозлился.

Еще бы!

Я расплачивался за обеды, выдал ему деньги за довольно пустую справку.

А мне пытается всучить туфту, перевод с немецкого на арабский.

Стоп! Злость и обида — плохие советчики.

Надо подумать, что (или кто) стоит за попыткой «втереть очки», почему «Батан» вдруг стал спокоен и даже выступил с собственной инициативой?

Я все проанализировал, и у меня оставалось только два варианта.

«Батан» доложил местной контрразведке о своем контакте со мной, и та решила поиграть в «кошки-мышки». Может быть, поэтому так разительно изменилось его поведение.

Второй вариант — он решил подзаработать, практически при этом ничем не рискуя.

Ведь материал не имел грифа «секретно».

Резидент заявил, что оба эти варианта имеют основания и в обоих случаях дальнейшая разработка «Батана» является нецелесообразной.

— Не трать на свою «уклейку» ни времени, ни денег. Тихо, без сцен и упреков прекрати с ним встречи. Ищи «жирных карасей» в другом пруду, например, в дипкорпусе. Вероятность подстав там значительно меньше. В назидание, чего можно ожидать от пишущей братии, расскажу тебе историю, которая произошла с нашей точкой в Бейруте. Там был приобретен один источник. Он когда-то работал в местном МИДе, затем был уволен оттуда, но нас об этом не уведомил. Перед увольнением украл большое количество мидовских чистых бланков. На них он обрабатывал местную и иностранную прессу, печатал всякого рода аналитические справки и передавал их нам за большие деньги. Они были столь интересны и правдоподобны, что пользовались успехом у Центра. Так продолжалось до тех пор, пока наши сотрудники не приобрели в МИДе другого источника, действительно работающего там, который начал передавать настоящие, а не сфабрикованные документы. Так что по утрам надо читать всю прессу, а не только газету «Аль-Ахрам».

Недаром одна из заповедей разведчика гласит: читай всю прессу, издаваемую в той стране, где ты находишься.

На очередной (она оказалась последней!) встрече с «Батаном» я вернул ему документ, заявив при этом, что еще раньше прочитал на эту тему обширную статью в западногерманском журнале.

Собеседник выглядел обескураженным и даже растерянным.

После долгого молчания он спросил:

— Чего же ты от меня хочешь?

— Президент Насер стремится создать с помощью западногерманских специалистов свою авиационную промышленность и ракеты — это его право. Да поможет ему в этом Аллах! Но насколько я знаю, в МИДе Египта работает в качестве советников группа бывших нацистов, которые пытаются навредить советско-египетским отношениям. А я, как советский дипломат, считаю, что они на благо наших народов должны крепнуть и развиваться. Вот если ты сообщишь, кто и как из западных специалистов в Египте пытается помешать нашей дружбе, то я буду весьма признателен тебе.

Произнося эту высокопарную тираду, я Искоса поглядывал на «Батана».

Его лицо оставалось безучастным.

Молчание затягивалось.

Не клюет!

— Если у тебя или твоих друзей из министерства будет что-то интересное по этой теме, то позвони мне в посольство, назовись Махмудом. Это значит, что на следующий день мы встретимся на нашем старом месте, в то же время, что и сегодня. Договорились?

«Батан» буркнул что-то невнятное и вышел из машины. Звонка от него не было. Больше я с ним не встречался. На душе стало спокойнее.

Все стало ясно.

На одном из дипломатических приемов я познакомился с упитанным арабом — удивительно спокойным, с невозмутимым видом не спеша перебирающим четки.

Он представился мне советником посольства Кувейта и на первой же встрече, узнав, что я из советского посольства, предложил мне продолжить контакты в неофициальной обстановке.

Дипломатическая табель о рангах — штука довольно тонкая.

Если посол встречается с послом, а советник с советником, то это в порядке вещей.

А тут советник — старший по званию и возрасту, и вдруг предлагает встречу атташе, да еще в неофициальной обстановке.

За этим должно что-то скрываться. Что? Возникшая внезапно человеческая симпатия? Маловероятно. По образу жизни и мировоззрению мы были слишком разными людьми.

Но как бы то ни было, я решил от этого предложения не отказываться.

В первый раз мы встретились в нашем посольстве и ограничилась беседой на общие темы.

Затем кувейтский советник пригласил меня в ресторан, где с явным удовольствием наблюдал «танец живота».

Демонстрируя широту души, советник категорически отказался от моего предложения оплатить расходы пополам — «на немецких началах».

Вечер закончился своеобразным восточным тостом: «Пусть кофе принесет мир пьющим его».

Мы выпили по чашечке душистого напитка и расстались.

Что ему было нужно от меня, я в этот вечер не понял.

Может статься, кувейтский советник был английским агентом и постепенно начал изучать меня с целью привлечения к сотрудничеству?

Ведь Кувейт очень долгое время находился под бдительным британским контролем и, разумеется, создал там свою агентурную сеть.

Лишь в июне 1961 года Кувейт был провозглашен независимым государством.

Ирак не признал независимость нового арабского государства, заявив, что оно является его частью на том основании, что в свое время Кувейт входил в Басрийский вилайет.

Корни притязаний Ирака на Кувейт оказались столь живы, что дали свои кровавые плоды много лет спустя. В начале шестидесятых годов Кувейт был принят в Лигу арабских стран, но еще не был членом ООН.

Для этого нужно было согласие всех постоянных членов Совета Безопасности.

Представитель СССР медлил.

Возникшее вначале подозрение, что советник Кувейта является подставой английской разведки и действует по ее заданию, отпало, оно не было подкреплено никакими доказательствами.

Он не проявлял ко мне какого-либо специфического интереса, не задавал мне настораживающих вопросов.

Мы лишь посещали рестораны, где всегда платил советник, несмотря на мое (честно говоря, довольно слабое) сопротивление.

В конце концов он дал мне прямо понять, что СССР должен содействовать приему Кувейта в ООН, а я написать об этом обоснованное предложение в Москву, в МИД СССР.

Осознав, что кувейтский партнер по ресторанам моей разработкой не занимается, а использует лишь в качестве «канала влияния», я занял более активную позицию и начал выпытывать у него подробности о политике Англии и ее планах оставить Кувейт в зоне своего влияния.

Советник отвечал общими фразами.

Я допускал, что такой информации у него не было.

Резидент так резюмировал мои беседы с ним:

«Это сытый, жирный карась. У тебя нет для него на „крючке“ привлекательной наживки. Клевать не будет. Напиши его просьбы и доводы по линии посольства. Пусть наш МИД ломает себе голову над этой проблемой. Чего нам лезть в чужую епархию».

Лишь в мае 1963 года Кувейт стал полноправным членом ООН.

После этого мой партнер потерял ко мне интерес и в рестораны мы больше не ходили.

Изучая Каир и места, где могут собираться интересные люди, я натолкнулся на филателистический магазин, расположенный на оживленной улице.

Филателия объединяет людей разных по возрасту, социальному положению, образованию, национальности.

Вошел в магазин, уставленный альбомами и каталогами марок, изданных во многих странах.

— Чем интересуетесь, какова ваша любимая тема? — спросил меня хозяин магазина и предложил кофе.

— Я недавно в Египте, поэтому, естественно, в первую очередь меня интересуют местные марки.

— Могу предложить портретную серию бывшего короля Фарука.

Пришлось купить.

Отказываться было нельзя, так как я понял, что через магазин я смогу выйти на нужных людей.

— А у вас есть марки Советского Союза?

— Нет, к сожалению. Из Москвы я ничего не получаю.

— На следующей встрече я подарю вам кляссер с советскими марками.

— Спасибо, буду вас ждать.

Арабы очень любят получать подарки и, в свою очередь, любят дарить.

Подарок — один из самых простых способов расположить к себе нужного человека, особенно на Востоке.

На следующей встрече я вручил хозяину магазина альбом с советскими марками.

Водка, икра, матрешки и марки — таков был тогда стандартный подарочный набор русских, выезжающих за рубеж.

Подарок, затем покупки марок и последующие беседы расположили его ко мне.

И я задал внешне абсолютно невинный вопрос:

— Много ли у вас постоянных покупателей?

— Постоянных около пятидесяти человек. Надеюсь, что вы тоже станете им.

— Могу ли я узнать, кто они?

Хозяин достал из конторки журнал, в котором были фамилии местных филателистов с указанием их должностей и заказов на марки.

В ходе просмотра журнала я обнаружил, что состав коллекционеров довольно пестр.

Там были профессора, министерские чиновники, банкиры, торговцы и доже дипломаты из стран Азии и Африки.

Сотрудников посольств западных стран не обнаружил.

У них, очевидно, в моде другие, более аристократические хобби — теннис, верховая езда.

Последнее советским дипломатам было не по карману.

— Если хотите познакомиться с ними лично, то приходите на наше ежемесячное собрание, которое состоится в соседнем кафе, — сказал хозяин магазина, прерывая мое чтение и попытки запомнить два-три номера телефона.

Так я проник в клуб филателистов Каира и стал его постоянным членом.

Познакомился с африканским дипломатом, высоким, худым и бородатым.

Чем-то он мне напоминал Дон Кихота в изображении художника Гюстава Доре, иллюстратора Библии и романа Сервантеса.

— Опять уклейка, — заявил резидент, когда я написал отчет о встрече с ним. — Его страна находится далеко от Египта, в высших эшелонах местных властей у него связей наверняка нет. Впрочем, продолжай контакт, может быть, получится что-то стоящее.

На очередном аукционе «Дон Кихот» (так я его закавычил в служебной переписке) неожиданно попросил у меня взаймы тридцать фунтов.

Пришлось дать ему деньги: у нас сложились дружеские отношения и мой отказ мог бы их испортить. Просить дать расписку счел неэтичным.

«Дон Кихот» долго не возвращал долг и меня это уже начало тревожить. Но как-то на одной из встреч в кафе он неожиданно предложил вместо денег две телеграммы своего посольства: одна с открытым текстом, другая же зашифрованная.

Таким образом появилась возможность вскрыть код, который использовался его посольством.

Я начал соображать.

Если взять, не задумываясь, это сразу подтвердит мою принадлежность к спецслужбам. Да и брать документы на виду у всех — неосторожно. И вообще — не попахивает ли такой бартер провокацией? Нет, надо подождать, но мостов не сжигать.

— Вообще-то говоря, всякие там коды и шифры — не мое хобби. Я собираю марки дореволюционного Египта. Но я спрошу своего приятеля, может быть, он согласится на это предложение. И тогда я позвоню тебе в посольство.

Через несколько дней вечером в одном укромном уголке города состоялась встреча.

На ней «Дон Кихот» передал мне еще две телеграммы и снова попросил денег, которые он получил тут же, незамедлительно.

Так филателия вывела меня на источник документальной информации. Из одной «уклейки» получилась наваристая уха (по терминологии резидента).

Но «Дон Кихот» вскоре возвратился на родину, а я продолжал посещать торжище-сборище филателистов, надеясь подцепить там «карася».

Однажды ко мне подошел молодой человек, отвел меня в уголок кафе и с таинственным видом заявил:

— У меня для вас есть что-то интересное!

— Марки Дореволюционного Египта?

— Нет, документы о внешней и внутренней политике бывшей французской колонии.

И мой собеседник назвал родину «Дон Кихота». Странное предложение от почти незнакомого человека.

Может, это просто совпадение?

— Вы оттуда родом? Были там в командировке?

— Нет, я работаю в местном МИДе.

— В каком отделе?

— В африканском.

Мы молча смотрели друг на друга. Я пытался вспомнить, где я мог видеть этого инициатора раньше? Решил поблефовать.

— Недавно я был именно в африканском отделе МИДа, но вас там не видел.

Блеф заключался в том, что внешнеполитическое ведомство я посещал редко, а проблемой «Египет-Африка» занимался другой сотрудник нашей точки.

Молодой человек смутился, а затем стал убеждать меня в том, что он — действительно сотрудник МИДа.

Я решил дожать его до конца и спросил:

— А что вы коллекционируете? Зверей или рыб? Псевдофилателист помедлил с ответом.

А потом сказал:

— Военные корабли.

— Редкая тема, здесь я помочь вам не могу. На том мы и расстались.

Хозяин филателистического магазина не смог ответить, откуда взялся этот неофит.

В его журнале он не значился.

Версия о том, что контрразведка решила подослать мне подставу, «подсадную утку», доминировала в ходе анализа. В самом деле, контакт с «Дон Кихотом» осуществлялся без классических форм конспирации.

Нет ничего особенного и противозаконного в том, что два дипломата из дружественных Египту стран встречаются, обмениваются марками или еще чем-то).

А может быть, этот любитель военных кораблей был действительно из африканского отдела МИД?

Быть филателистом — это не только простой метод установления естественного непринужденного знакомства с нужными людьми.

Это способ законного личного обогащения.

Мой друг и коллега работал в Каире значительно позже меня и, будучи опытным специалистом в марках, собрал большую коллекцию.

Вернувшись в Москву, он продал собранную коллекцию и подарил на свадьбу своей дочери однокомнатную квартиру.

Я не говорю уже о том, что среди общества филателистов ему удалось найти не один, а два источника секретной информации.

Потом я перестал собирать марки и монеты.

Наступили другие времена!

Что касается моей дружбы с хозяином магазина, то он после серии проверочных мероприятий стал нашим «почтовым ящиком».

Ведь он вел обширную международную переписку по роду своих занятий, отправка писем в различные страны у местных властей не вызывала подозрений.

Кроме центральной площади «Ат-тахрир» (Освобождение), в Каире много других интересных площадей.

К их числу можно отнести площадь-сад Эзбекие.

Находившееся в ее центре озеро было осушено еще в середине прошлого века и на его месте разбили парк с маленькими прудами, гротами и мостиками.

Поэт Николай Гумилев писал:

Парк Эзбекие — оазис среди каменных зданий — место для отдыха, прогулок, встреч со знакомыми. Тут же, помимо всего прочего, находился книжный развал — своего рода букинистический магазин на открытом воздухе.

Чего здесь только не было! На длинных лотках лежали газеты, журналы, книги, буклеты, словом, любая печатная продукция, изданная в разных странах, на разных языках и в разное время.

Когда я покупал книгу «Народные пословицы», которую, признаться, мне не удалось до сих пор прочитать и тем более изучить, стоявший рядом интеллигентного вида египтянин спросил:

— Интересуетесь народной мудростью?

— Да, я считаю, что пословицы и поговорки отражают взгляды, быт и нравы народа.

— Правильно, там народ выражает все, что он думает и чувствует!

— А вы кто по профессии?

Мы представились друг другу, обменялись визитными карточками.

Узнав, что я атташе посольства СССР, мой новый знакомый пригласил меня выпить чашечку кофе.

«Никогда не отказывайтесь от выпивки», — так шутливо рекомендовал Марк Твен.

Разведчик никогда не должен отказываться от любого нового знакомства, если оно выглядит естественно и непринужденно и не внушает чувства опасности.

Такого чувства в яркий солнечный день у меня не возникло.

Просто два библиофила случайно встретились у книжного развала, проявили друг к другу интерес и затем пошли в ближайшую кофейню.

Мы беседовали на общие, вполне нейтральные темы.

Мой собеседник показался мне эрудированным человеком.

Он поведал мне о том, что сад Эзбекие был разбит по приказу хедифа Исмаила, который посетил Всемирную выставку в Париже в конце XIX века, а затем пригласил французских архитекторов в Каир, чтобы они превратили его в европейский город.

Расставаясь, я пригласил своего случайного знакомого навестить меня в посольстве.

— Спасибо, но посольства я не посещаю, это шпионские гнезда.

Я возразил:

— Ошибаетесь. Посольства представляют интересы одного государства в другом.

— И больше они ничем не занимаются?

— Они устанавливают отношения между странами и, естественно, разузнают, что там происходит. Получение информацию и шпионаж — разные вещи.

— Но ведь часто посольства подкупают местных деятелей? Вы, наверно, знаете, что ЦРУ США передало после революции 1952 года 3 миллиона долларов генералу Нагибу?

— Посольство СССР подкупом кого-либо не занимается. Советский Союз строит для египетского народа Асуанскую плотину.

— Знаю. Впрочем, если хотите продолжить беседу на эту тему, то приглашаю вас навестить меня в моем офисе. Милости прошу!

— Спасибо, будет свободное время, навещу.

В ходе своей работы разведчик сталкивается с людьми разного возраста, социального положения, политических взглядов.

«Узнать вкус пудинга можно только тогда, когда съешь его» — гласит английская пословица.

Чтобы понять, представляет ли твой собеседник интерес для разведки, можно только тогда, когда проведешь с ним серию бесед.

Темы могут быть и самые нейтральные, и самые специфические.

Иногда случается и так, что кандидат в агенты является просто эрудированным человеком, специалистом в какой-то области и беседовать с ним просто интересно.

Мой новый знакомый был политизированным человеком, знакомым с некоторыми постулатами марксизма-ленинизма.

Правда, в преломлении к местным условиям он несколько вульгаризировал их. Так, по его оценке, все египетское общество — сплошь буржуазия различного вида и калибра: крупная, средняя и мелкая. Рабочего класса и класса крестьян, по его утверждению в Египте нет.

Они — просто аморфная масса без партий и организаций.

— Попробуйте дать рабочему десять фунтов, он наймет на свою работу другого за три фунта, а сам будет вести паразитический образ жизни.

Особенно неомарксист (как я мысленно окрестил его) не любил, почти ненавидел так называемых «жирных котов» — представителей крупной буржуазии.

Это была искренняя классовая ненависть к местным богачам. Из высшего руководства страны высоко ценил только президента Насера, но резко критиковал его ближайшее окружение, особенно Анвара Садата, Абдель Хакима Амера, Закария Мохи эд-Дина.

Ошибка Насера, по его мнению, состояла в том, что он держит около себя этих людей и доверяет им — представителям крупной военной и торговой буржуазии.

Кроме того, он считал, что Насер совершает и другую ошибку — медлит с экспортом революции в монархии Арабского Востока.

— Революции не экспортируются, их делают широкие народные массы, — возразил я.

— Молодой человек! Вы еще плохо знаете Арабский Восток. Здесь революцию совершает армия.

Итак, мы беседовали и на теоретические темы, и на политические.

Иногда мой собеседник сообщал то, что нельзя было узнать из прессы. Он не был «жирным карасем» по своему служебному положению, но знал много. Его фрагментальные, но довольно интересные данные шли в «общую копилку» резидентуры.

Однажды, выслушав его тираду по поводу общего обуржуазивания египетского общества, я сказал ему:

— Мне кажется, что вы люмпен-интеллигент с уклоном в экстремизм.

Я постарался перевести немецкое слово «люмпен» так, чтобы не обидеть его.

— Да, я бедный, но честный интеллигент, сын феллаха, но все то, чего я достиг в жизни, я достиг своим личным трудом, не эксплуатируя других. А вот вы, советский дипломат, являетесь буржуазным интеллигентом, катаетесь по городу на автомашине, снимаете квартиру в Замалеке, где живут одни аристократы и «жирные коты».

Спор был жарким, но каждый старался соблюсти вежливость.

Вообще-то говоря, арабы даже в самых горячих спорах соблюдают этикет.

Они терпеливы, мягки.

Но чтобы доказать им что-то, приходится использовать железную аргументацию и логику.

— Вы — приятный молодой человек, интересный собеседник, но все равно в моих глазах вы являетесь интеллигентным буржуем среднего класса, — подытожил он после нашей очередной беседы.

Однажды после спора на тему «кто есть кто» мой теоретический оппонент сделал неожиданное предложение:

— Я хочу пригласить вас посетить турецкую баню в городе. Согласны?

— Конечно! Я никогда не был в Турции и о турецких банях знаю понаслышке. Куда поедем? Может, в гостиницу «Хилтон»? Там, я слышал, настоящая турецкая баня с хорошими массажистами…

— Ни в коем случае! В «Хилтоне» проживают буржуи из империалистических стран и находиться среди них мне будет неприятно и противно. Мы поедем в народную баню.

Мы сели в машину и по лабиринтам узких улиц приехали в район знаменитого базара Хан эль-Халили. Это — древний базар.

Впервые он упоминается в исторических источниках в XIII веке.

Издавна там продавались изделия местных ювелиров и ремесленников: кольца и кулоны с камнем «александрит», чеканные медные тарелки и кувшины, подсвечники, изделия из кожи — кошельки и сумки с сюжетами из жизни фараонов.

Недалеко от базара находилось старое двухэтажное обшарпанное здание без всякой вывески, упоминающей о том, что там находится баня.

Мы вошли.

В первой комнате, напоминающей ночлежку из пьесы Максима Горького «На дне», сидели люди в галабеях и без, смотрели телевизор и курили кальян.

На нас они не обратили никакого внимания.

По скрипучей лестнице без перил мы поднялись на второй этаж и вошли в комнату без окон.

На потолке висела лампочка без абажура.

По стенам и на полу бегали огромные рыжие тараканы.

Мы разделись и спустились в квадратный бассейн, заполненный едва теплой водой. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Бассейн тоже освещался одной лампочкой.

Я стиснул от брезгливости зубы, но отступать было нельзя. Надо держаться, сохранять невозмутимость.