– Дело темное.

Поначалу я не придала значения этим словам Василия Николаевича, но он вздохнул и добавил:

– Светка ведь… как бы это выразиться… отличалась некоторой странностью. Неизвестно во что могла вляпаться.

– Вы имеете в виду историю с вице-губернатором? – спросила я.

– Да брось ты! Это же смешно. Какой там вице-губернатор! Он на прокуратуру-то поплевывает, а тут Светка с ее статейками… Никудышные статейки, кстати. А вот стихи писала хорошие. Я, признаться, удивился. Как это уживалось в одном человеке?

– Значит, в заказное убийство вы не верите? – поинтересовалась я.

Василий Николаевич поморщился.

– Это наши придумали от избытка энтузиазма. Погибла журналистка, да еще статьи готовила на злобу дня… Ну, вроде все логично. Но киллеры животы не вспарывают. И статьи вряд ли повредили нашему вице-губернатору. А тут такой галдеж поднялся…

– Допустим. Тогда кто? Маньяк?

Он пожал плечами. Чувствовалось, что в идею о маньяке он не особенно верит, так же как и в то, что убийство заказное.

– Вы ведь дружили? – приглядываясь ко мне, спросил редактор.

– Некоторое время.

– Тебя само убийство заинтересовало или… чувствуешь себя чем-то обязанной?

– Наверное. Раз уж дружба имела место. Вы что-то хотите мне рассказать, Василий Николаевич?

– Скорее поделиться наблюдениями. Когда беседовал со следователем, особо о своих впечатлениях не распространялся. Скажи я ему, что Старостина умом тронулась, чего бы он подумал? Зачем сумасшедшую в штате держал? Или есть у меня причина на покойницу наговаривать?

– А какие признаки сумасшествия вы в ней приметили?

Василий Николаевич недовольно нахмурился, вздохнул, посверлил меня взглядом, но все же ответил:

– А как еще можно назвать женщину, которая делает пластическую операцию, чтобы быть похожей на свою подругу?

– Только и всего? – спросила я. У меня вдруг возникло чувство, что редактору внезапно захотелось прервать разговор. Он даже покосился на дверь, точно ожидая, что кто-то войдет и поможет ему в этом.

Он кашлянул и перегнулся ко мне:

– Ладно. И ты, и я прекрасно знаем, что в ее голове было полно тараканов. Если честно, я держал ее здесь по доброте душевной, потому что не представлял, куда она пойдет. Ты в курсе, что она успела поработать во всех изданиях? И нигде не задержалась больше нескольких месяцев.

– В чем причина?

– А то ты не знаешь! Прежде всего журналист она никудышный, но это полбеды, таких пруд пруди. С ее характером она не уживалась ни в одном коллективе. Жалобы писала, скандалы устраивала и прочее в том же духе. Но в последнее время заметно поутихла. Я, честно сказать, порадовался. А за месяц до гибели она вдруг зашла ко мне и говорит: «Василий Николаевич, меня могут убить». Я, конечно, не очень поверил, но расспросил: за что да откуда у нее такие мысли? Отвечала невразумительно, мол, пытается разобраться в одном деле, которое может стать бомбой. За свою газетную жизнь я это сотни раз слышал, а так как о самом деле она ничего конкретного не сказала, не очень-то впечатлился. А она дает мне запечатанный конверт и говорит: «Положите у себя в сейфе, и если со мной…» – ну и прочее в том же духе.

– Конверт вы отдали следователю?

Василий Николаевич вновь поморщился.

– Следователю я о нем ничего не сказал. И тебе говорю только потому… В конце концов, ты ее знала лучше других и, возможно, сумеешь понять, что за чертовщина… Короче, конверт я вскрыл, как только она из кабинета вышла.

– Не утерпели?

– Испугался. Вдруг, думаю, в самом деле что-то такое…

– Ну и?

– Ну и лишний раз смог убедиться, что у нее не все дома.

– Так что было в конверте? – не выдержала я.

– Ничего. Чистый лист бумаги. Оттого и следователю про тот разговор и про конверт не сказал. Что он мог подумать? Либо я доказательства заныкал, либо она и вправду сумасшедшая.

– Занятно, – откинувшись на спинку стула, произнесла я. – А вы сами что думаете?

– Что я думаю? Я думаю, она заигралась. Всю свою жизнь она жила придуманными ею историями. И это было очередной историей о журналистке, ведущей опасное расследование.

– А кто-то в эту историю поверил? То есть она ненароком зацепила что-то серьезное?

– Возможно, – вздохнул Василий Николаевич. – Хоть я в это особо и не верю. Я бы решил, что ее смерть случайность, и эта невероятная жестокость…

– То есть мы возвращаемся к версии, что она стала жертвой маньяка.

– Пусть в милиции голову ломают, – вновь вздохнув, отмахнулся Василий Николаевич. – Говорят, была еще какая-то папка с документами. Но об этом я ничего толком не знаю. Очень может быть, что документы там такие же, как и в конверте, который она мне оставила.

– Кстати, а вы с ней про тот чистый лист не разговаривали?

– Нет. Неловко было признаться, что конверт вскрыл.

Разговор с редактором очень меня заинтересовал. Не история с конвертом – она как раз в духе Светки: выдавать свои фантазии за действительность, – а мысль, которую он высказал. Светка так заигралась… что кто-то поверил? В этом что-то есть… Вспомнился старый анекдот о том, как одному человеку приказали следить за домохозяйкой, которую якобы подозревают в шпионаже. И человек, побродив за ней по городу, обнаружил в ее поведении массу подозрительного и почти убедился, что она шпионка. А ведь могло быть наоборот: считаешь кого-то обычным человеком, затеваешь дурацкую игру, а он оказывается шпионом. Что ж, версия не хуже другой. Остается выяснить, на кого были направлены Светкины фантазии.

Я сделала еще один телефонный звонок, на этот раз Лилии Кудрявцевой, чью статью читала в Интернете. Мне ответил звонкий голосок, который мог бы принадлежать девочке-подростку. Я представилась и объяснила, по какой причине хотела бы встретиться.

– Вы где остановились? – спросила она.

– В гостинице «Заря».

– Отлично. Там рядом есть кафешка, называется «Домино». Через полчаса устроит?

Через полчаса я сидела в «Домино», пила кофе и поглядывала на входную дверь. Кафе было крохотным, на четыре столика, кроме меня, здесь было еще двое посетителей – парень и девушка, целиком поглощенные друг другом. Лилия Кудрявцева опаздывала. Наконец звякнул дверной колокольчик, и в кафе вошла девушка в джинсах и куртке с капюшоном. Маленького роста, пухленькая, с румянцем во всю щеку. Откинув капюшон, уверенно направилась ко мне. Копна рыжих волос разметалась по ее плечам.

– Привет, – сказала она, бросила сумку на соседний стул и устроилась напротив. – Я – Лиля, а вы Лана?

– Точно. Хотите кофе?

– Ага, с бутербродом. Пытаюсь худеть, но при моем образе жизни это бессмысленно.

Девушка мне сразу понравилась. На вид ей было лет двадцать, глаза смотрели весело. Она улыбалась широко и задорно, но вдруг нахмурилась.

– Вы что, специально приехали из-за этого дела? – спросила Лиля, понижая голос. – Я слышала, журналистикой вы больше не занимаетесь. – Я пожала плечами, а она продолжила: – Не удивляйтесь, я много чего о вас знаю. Моя сестра училась с вами на одном курсе. Вера Калашникова.

– А вы похожи, – кивнула я.

– Ага. Многие думают, что мы родные сестры, хотя мы двоюродные.

Она сделала заказ, потом торопливо съела бутерброд, запивая его кофе, и успела рассказать, как дела у сестры.

– Значит, вас интересует это убийство? А что, если нам перейти на «ты»?

– Не возражаю.

– Отлично. Поначалу это убийство мне покоя не давало. Тут вообще дым стоял коромыслом. Раньше у нас журналистов не убивали, слава богу. И вдруг такое… Еще и после статей о вице-губернаторе. Ты, должно быть, знаешь?

– Читала.

– Вот-вот. Потом страсти поутихли, потому что… дело в самой Старостиной. Многие считают ее чокнутой.

– Правда это или нет, но ее убили.

– Да-да. Я понимаю, о чем ты. Я потратила кучу времени, пытаясь разобраться, и все впустую. Только-только ухватишь ниточку, а потом оказывается, что она никуда не ведет.

– Очень интересно. Нельзя ли об этом поподробнее?

– О чем?

– О ниточках, – усмехнулась я.

Лилия улыбнулась в ответ.

– Я, как заправский детектив, пыталась восстановить события последних дней ее жизни.

– И что, удалось?

– Последние три дня она просидела дома, хотя в редакции сказала, что уезжает к своему другу, вроде бы даже собирается замуж.

– Могла передумать.

– Ага. Проблема в том, что никакого друга не было. Его следов не смогла отыскать не только я, но и милиция. Она его попросту выдумала. Врушка она была, кстати, фантастическая. Без конца придумывала себе любовные истории, рассказывала их, но никто никогда не видел ее с мужчинами. У нее на рабочем столе стояла фотография, где она с возлюбленным в обнимку. Она ее взасос целовала, а весь отдел потешался, потому что одна из сотрудниц узнала на фотографии тебя. Так что неизвестно, кому адресовались поцелуи. Болтали же, что у вас любовь. А после возвращения из Питера, ввиду вашей предполагаемой ссоры, она совсем с катушек съехала.

– Не за вранье же ее убили? – снова усмехнулась я.

– Конечно, нет, – вздохнула Лиля. – Кстати, она утверждала, что фотографию кто-то украл, и устроила жуткую истерику. Это было за пару недель до ее смерти.

– Кто взял фотографию? – насторожилась я.

– Понятия не имею. В общем, девчонки были убеждены, что она все это нарочно придумала, чтобы привнести драматизма в свою серую жизнь. Хотя, может, кто-то и свистнул из вредности, а потом постеснялся признаться.

– Сослуживцы ее не жаловали?

Лилия развела руками и закатила глаза. Понять ее жест можно было в том смысле, что «не жаловали» – еще мягко сказано, и причин для такой нелюбви более чем достаточно.

– В это трудно поверить, когда читаешь статьи, вышедшие после гибели Светланы.

– Ну, ты же понимаешь. Дух солидарности и все такое… В конце концов, мы должны поддерживать друг друга, иначе нас начнут отстреливать пачками.

– Ты серьезно в это веришь? – удивилась я.

– А ты нет? – нахмурилась девушка.

– Стрелять начнут, если вдруг проснется охотничий азарт, а так мало кого всерьез занимает, что мы там пишем.

– И поэтому ты оставила журналистику? – спросила Лилия.

– И поэтому тоже, – кивнула я. – Давай вернемся к Светлане. Значит, три дня она по какой-то причине просидела дома. Этому есть подтверждение?

– Да. Соседка оставляла ей ключи от своей квартиры. Ждала слесаря.

– Она как-то объяснила соседке свое временное затворничество?

– Сказала, что пишет статью, а дома работать удобнее.

– Но в редакции об этой статье ничего не знали?

– Нет. И в квартире никакой статьи не было. Я знаю, о чем ты подумала, – продолжила Лилия. – Такая мысль тоже приходила мне в голову. Но, боюсь, никакой статьи вовсе не было. Очередная выдумка. Кстати, ты знаешь о папке? Мать Светланы сообщила следователю о папке с документами, причем очень важными. Якобы дочь проводила журналистское расследование.

– Папку нашли?

– Да. В тайнике, в ее квартире. Тайник был очень неплохой. В смысле, в оригинальности Светлане не откажешь. Следствие возлагало большие надежды на эту папку.

– Ты знаешь, что в ней? – спросила я.

– Ага, – кивнула Лилия и усмехнулась. – Вообще-то болтать об этом не полагается… Знакомый шепнул мне, а я, так и быть, тебе. В папке была энциклопедия по черной магии, скачанная из Интернета.

– Интересно, – кивнула я.

– Очень. Разумеется, я, как и ты сейчас, в первый момент подумала, что кто-то документы подменил.

– А сейчас ты так не думаешь?

Лиля ответила не сразу. Глядя куда-то в пол, молчала несколько минут, точно пыталась сформулировать свою мысль. Может быть, так и было, а может, ей не хотелось огорчать меня, ведь она считала, что Светка была моей подругой, а возможно, даже любовницей.

– Несколько недель я только и делала, что копалась в ее жизни, пытаясь понять ее мысли и прочее. После всего, что я о ней узнала, я почти уверена: никто никаких документов не подменял. Там вполне могла быть эта дурацкая энциклопедия, которую она выдавала за особо ценные бумаги.

– Допустим, – не стала я спорить. Если честно, и я была уверена в том же. – А что ты думаешь об убийце?

– Какой-то псих, которому она подвернулась случайно.

– Я читала твои статьи. Ты высказала мысль, что могло произойти ритуальное убийство.

– Это из-за креста на шее, – вздохнула она. – Убийца рассек ей шею. Похоже на крест. Но парни из милиции сказали, что он распахал ей шею, чтобы быть уверенным… ну, вроде контрольного выстрела.

– Что-нибудь похожее было в городе, области?

– Нет. Может, это первое его убийство, как знать? Хотя… – Лиля опять замолчала, как мне показалось, пожалев, что начала было новую мысль. Но все же высказала ее после паузы: – Насколько мне известно, в милиции убеждены, что это сведение счетов.

– То есть заказное убийство?

– Сведение личных счетов, – пояснила девушка, подчеркнув слово «личных».

– По их мнению, Светлана так кого-то допекла, что он взял да и вспорол ей живот?

– Иногда и такое случается, – усмехнулась Лилия. – К примеру, мамаша родному сыну голову топором оттяпала. Достал, алкаш.

– Надеюсь, мамаша не потратила на это два часа?

– Да, смерть у Светланы была… В общем, я по-прежнему на нулевой отметке. Понятия не имею, что произошло в действительности. Будем надеяться, ментам повезет больше. – Моя собеседница опять немного помолчала, но все-таки задала свой вопрос: – Ты хочешь написать о ней или…

– Я хочу найти убийцу, – ответила я, не дожидаясь, когда она закончит фразу.

– Что значит «найти»? На то есть милиция. Как ты вообще себе это представляешь? К тому же…

– Если я скажу, что она меня сама об этом попросила, ты поверишь? – перебила я.

Лилия посмотрела мне в глаза и кивнула:

– Вполне.

Ближе к вечеру я отправилась в райцентр, где родилась Светка и где до сих пор жила ее мать. Все, что я узнала пока о женщине, которую многие называли моей подругой, ничуть не удивило, но вместе с тем не давало ни малейшей зацепки для того, чтобы понять: кто и по какой причине желал ей смерти. Самая приемлемая версия – случайный псих. Сведение личных счетов я тоже не отбрасывала, прекрасно зная, на что способна Светка. У меня лично не раз возникали в отношении ее кровожадные мысли. Правда, далее фантазий я не заходила, но ведь кто-то другой мог отнестись к ее выходкам гораздо серьезнее.

Я вспомнила о фотографии, которая якобы пропала со стола в ее офисе, и почувствовала беспокойство. «Глупо думать, что ее гибель как-то связана с фотографией», – одернула я себя, но беспокойство не отпускало.

Адрес Светкиной матери я не помнила, но надеялась без труда отыскать дом, где бывала несколько раз. Свернула напротив торгового центра, машинально отметила название улицы и вскоре тормозила возле третьего дома. Последний подъезд, квартира на первом этаже возле лестницы направо. Я позвонила и терпеливо ждала с минуту. Потом позвонила еще. В квартире тихо. Значит, Валентина Ивановна куда-то отлучилась. Надо было узнать ее телефон и предупредить о приезде. Хотя обычно пенсионеры надолго из дома не уходят.

Я вышла из подъезда, решив прогуляться и заглянуть сюда позднее. Дошла до угла дома и замерла, разглядывая небо, верхушки сосен в лесопарке напротив, потом закрыла глаза, подставив лицо последним лучам заходящего солнца.

– Ланочка, – услышала я. – Это вы, Ланочка?

Я повернулась и увидела, как Валентина Ивановна бежит мне навстречу в стареньком драповом пальто и теплом платке. Прядь седых волос выбилась из-под платка, упав ей на глаза. Одной рукой женщина отбрасывала непослушную прядь, в другой держала сумку с продуктами.

– Господи, это вы, как я рада! Спасибо, что приехали!

Я подскочила к ней, взяла сумку из ее рук, а она уткнулась мне в плечо и заплакала. Я гладила ее спину и ждала, когда она успокоится.

– Спасибо, что приехали, Ланочка, – повторила она, отходя на шаг. – Идемте. Выпьем чаю. Я конфет купила. Сегодня получила пенсию. А вы давно приехали?

– Сегодня.

– По делам или родственников навестить?

– Узнала, что произошло, вот и приехала.

Валентина Ивановна посмотрела на меня и молча кивнула. Мы вошли в квартиру – за последние шесть лет здесь ничего не изменилось.

– Устраивайтесь за столом, Ланочка, сейчас будем чай пить.

Я села на расшатанный табурет возле двери на лоджию. Валентина Ивановна суетилась около плиты.

– Как вы живете? – спросила она. – Замуж не вышли?

– Нет.

– Светлана тоже была одинока. Впрочем, вы знаете. Вы были для нее самым близким человеком. Когда врачи запретили ей жить в Питере, для нее это стало настоящей трагедией. Спасибо вам огромное, что помогли ей. Жаль, что из-за здоровья…

Мне стало ясно: Светка не посвящала мать в наши взаимоотношения, а свой отъезд из Питера объяснила нездоровым климатом.

– Я удивилась, что вы не приехали на похороны. А потом вспомнила, что Света говорила: вы часто и подолгу бываете в командировках.

– Да, я недавно вернулась из-за границы.

Валентина Ивановна собрала на стол, разлила чай, посмотрела на меня и тяжело вздохнула:

– Вот такие у нас дела.

– Валентина Ивановна, простите, что я говорю об этом…

– Никто не хочет искать убийцу, – быстро произнесла она. – Сколько времени прошло, а никому никакого дела… Мою девочку убили, а теперь они выгораживают убийц.

– Кто «они»?

– Те, кто должен их найти. Они ничего не делают. Потому что все знают, кто настоящий убийца.

– Вы имеете в виду вице-губернатора?

– Конечно. Я говорила Светочке, как это опасно. Но она была такой бесстрашной. Она сказала, что не может и не будет молчать. А теперь мой ребенок лежит в сырой земле, а этот… Извините… – Валентина Ивановна достала платок и вытерла глаза. – Нервы у меня не в порядке. Моя дочь погибла, а они выдумывают разные небылицы.

– Что вы имеете в виду?

– Папку с документами. Я знаю, папка была. Светлана с ней не расставалась. И когда приезжала ко мне, папка была у нее в портфеле. Я сама ее видела.

– Папку или бумаги?

– Папку, – вздохнула Валентина Ивановна. – Света говорила, что они очень важные.

– И вы не спросили, что это за бумаги?

– А что я понимаю в бумагах, Ланочка? Я просто беспокоилась за дочь. А они сказали, что там была инструкция, как вызывать дьявола. Разве это не издевательство? Вот увидите, бог их накажет.

– Больше Светлана вам ничего не рассказывала?

– Она редко приезжала. Работа. И я не могла к ней приехать. У меня ведь две козы. Держу в сарайчике. Соседи недовольны, но… разве на мою пенсию мыслимо прожить? Никак не соберусь с силами разобраться со Светиными вещами. Ее квартиру надо продавать – квартплата большая, я и за эту-то с трудом плачу. Хотела квартирантов пустить, но кто пойдет в дом после случившегося. Да и ремонт там надо делать. Света была равнодушна к таким вопросам. А вы где остановились?

– В гостинице.

– Почему? Ах да… ваши родители… Может, поживете у Светы? Ой, я хотела сказать…

– С удовольствием, – кивнула я.

– Хорошо, тогда я сейчас принесу ключи. – Валентина Ивановна сходила в комнату и назад вернулась со связкой ключей. – Вот. Адрес вы знаете. Она купила эту квартиру полтора года назад. Так радовалась – наконец-то свое жилье. Меня к себе звала. А теперь… Вы виделись с Агнессой? – несколько неожиданно сменила женщина тему.

– С кем?

– С Агнессой. Это подруга Светочки. Очень милая женщина, медик по образованию. Она намного старше, но они очень подружились. Вам непременно надо с ней поговорить. У Светочки над телефонной тумбочкой написан номер ее телефона. Прямо на стене. Увидите.

– Спасибо, – сказала я, поднимаясь. – Перед отъездом я загляну к вам, чтобы вернуть ключи.

Валентина Ивановна вышла меня провожать. Я махнула рукой на прощание и поторопилась покинуть двор, чтобы не видеть ее сгорбленной фигуры и ее глаз. Наличие у Светки подруги обнадеживало. Пока все дружно говорили лишь о ее дурном характере, склонности к неумеренным фантазиям и откровенному вранью. Может, подруга знает нечто, что поможет найти ту самую ниточку… Хотя… Милицию подруга наверняка тоже заинтересовала, а с ниточками и у них, как видно, не густо.

Светка купила квартиру уже после своего возвращения из Питера, и я понятия не имела, где она находится, но выяснить это было делом двух минут. Нужный мне дом располагался не так далеко от центра города, на тихой улочке довоенной застройки. Дома особо глаз не радовали – штукатурка обвалилась, во дворах покосившиеся сараи, дороги вокруг тоже требовали ремонта. Правым колесом я влетела в лужу, которая оказалась глубиной с океанскую впадину, и зло чертыхнулась. Машине нет и года, но таких испытаний она долго не выдержит.

Дом был трехэтажный, выкрашенный розовой краской, с палисадником, в котором еще лежал снег, и металлическими козырьками над дверями подъездов. Подъездов было два, причем в котором из них семнадцатая квартира, оставалось лишь догадываться. Рассудив, что квартир в доме двадцать с небольшим, по четыре на каждом этаже, я направилась к подъезду, который сочла вторым, и оказалась не права. Распахнула деревянную дверь и увидела почтовые ящики – нумерация здесь начиналась с единицы. Пришлось возвращаться к другому подъезду. Дверь здесь была металлическая, хотя кодовый замок и сломан. Однако подъезд, несмотря на это, порадовал чистотой.

Я поднялась на второй этаж, неторопливо достала ключи, вставила в замок. Дверь открылась с легким щелчком, и я вошла в прихожую, нащупала выключатель. Вспыхнула слабенькая лампочка на длинном шнуре без абажура. Прихожая была довольно большой, но захламленной, огромный шкаф занимал чуть не половину площади. Старый, облезлый, он наверняка остался от прежних хозяев. Заперев входную дверь, я сделала несколько шагов, заглянула в кухню. Везде слой пыли, на столе забытая чашка, зеркало завешено черной шалью.

– Привет, – сказала я громко и толкнула дверь в единственную комнату. Включила свет и присвистнула от неожиданности.

Надо сказать, Светкино жилище впечатляло. Стремление к чистоте у Светки всегда отсутствовало, я это знала. Но назвать данную комнату жилой мог бы лишь человек с очень большой фантазией. Шифоньер без одной створки, письменный стол, заваленный книгами, диван под потертым покрывалом, надувной матрац вместо кровати, на нем гора разноцветных подушек. На стенах облезлые обои, и все свободное пространство стен исписано разноцветными фломастерами почти от самого пола и до уровня вытянутой над головой руки.

– Оригинально, – пробормотала я и попробовала прочитать надпись у двери.

Стихи. Светкины. И, как всегда, никуда не годятся. Последние две строчки перечеркнуты. Рядом надпись карандашом: «Я знаю, кто ты». И ниже та же фраза, повторенная четырежды, записанная столбиком: «Я знаю, кто ты». Я присела на корточки и принялась разбирать Светкины каракули. «Дьявол появляется в полночь, когда город спит. Спит душа, и дьявол на свободе». То ли стих, то ли просто дурацкие мысли, которые ей пришло в голову записать на обоях. Еще надпись. «Как тебе в моей роже?» – прочитала я и невольно усмехнулась. «Как тебе в моей душе?» – прочитала я ниже.

– Полный бардак, я полагаю, – ответила и вновь усмехнулась я.

Может, у нее были проблемы с бумагой? Я представила, как Светка стоит у стены и пишет эти строчки. Чокнутая девка с моим лицом, которая предлагает примерить свою душу… Слово «кладбище» в настенных надписях встречалось очень часто. Взгляд выхватил еще одну: «Кто может противостоять дьяволу? Святая Агнесса?» Святая Агнесса… Агнесса… Так зовут ее подругу. Пожалуй, нам стоит встретиться. «Легкой поступью безумие подкрадывается в темноте». Кажется, опять стихи. Если верить этим строчкам, Светка сходила с ума, спрятавшись от мира за стенами своей квартиры, остервенело исписывала обои фломастером, пока какой-то психопат не положил этому конец. «Когда мы встретимся с тобой перед вечным судьей, ты не сможешь смотреть мне в глаза. Я тебя прощаю. Я тебя люблю. Я знаю, кто ты». Это что, послание?

– Если ты хотела, чтобы я поняла, могла бы выразиться яснее, – буркнула я, но строки вызвали смутное беспокойство. Может, они адресованы не мне и был еще человек, которого она любила и простила?

У меня начала кружиться голова и от мелькающих перед глазами надписей, и от духоты. Комнату давно не проветривали, от пыли слезились глаза. Я прошла к окну, чтобы открыть форточку. На стекле губной помадой было написано: «У твоих дверей стою я, прошлое, я друг твой, страж и тот, кто предостерегает».

– Что-то знакомое, – пробормотала я, досадуя, что не могу вспомнить, откуда эти строчки.

А вот еще – гелевой ручкой по подоконнику: «Блуждаю по стране сухих камней, касаюсь их – они кровоточат».

– Элиот, – кивнула я, радуясь, что на сей раз память не подвела.

«Кто-то стоит в темном коридоре и выкрикивает одно имя за другим». Проехали. Опять губной помадой: «С.С. (или Л.А.?)». Надо полагать, это обращение ко мне. «С.С.» – Светлана Старостина, в скобках под вопросом инициалы моего нового имени – Лана Алексеева. «Имя, твое истинное имя знаю только я».

Может, таким образом Светлана хотела придать своему жилищу оригинальность? Что ж, у нее это получилось. Следующая фраза на стене возле окна трижды подчеркнута: «Все дороги ведут наверх, к кладбищу. Пройди за мной мой путь, если хочешь вернуться».

– Почему бы вместо чистого листа в конверте не оставить записку, кого или чего ты так боялась? – вздохнула я.

Возможно, она действительно была сумасшедшей? Я почти уверена в этом. А если все-таки нет и эта чепуха губной помадой по стеклу все-таки послание? Если послание, я отказываюсь его понимать. Для моих неповоротливых мозгов вся эта кладбищенская лирика – просто бред. Но строчки против воли вертелись в голове. Вдруг Светка предчувствовала свою гибель и торопилась дать подсказку? О чем я? Должно быть, ее квартира так на меня действует, и я тоже начала съезжать с катушек.

Я прошла в кухню, пошарила в шкафах, нашла банку с кофе и поставила чайник. В этот момент в дверь позвонили. Громкий звонок разорвал тишину квартиры, изрядно меня напугав. Я поставила банку на стол, но в прихожую не спешила. Позвонили еще раз. Может, кто-то из соседей проявил беспокойство? Глазок в двери отсутствовал, как и цепочка. Поколебавшись мгновение, я все-таки открыла дверь. На пороге стоял мужчина в кожаной куртке. На меня он взглянул с некоторым удивлением, спросил с заминкой:

– Вы что, ее сестра? Не знал, что у нее есть сестра.

– А вы, собственно, кто? – не осталась я в долгу. Он сунул руку в карман, а я предупредила, проследив за его движением: – Эй, поспокойнее.

– Я за документами, – обиделся мужчина. – А вы девушка неожиданная.

– В каком смысле?

– В смысле реакции. В армии не служили?

– Бог миловал.

– Если не возражаете, я все-таки достану удостоверение. – Визитер извлек удостоверение из кармана и сунул мне под нос. – Я здешний участковый. Ковалев Алексей Дмитриевич. Живу в доме по соседству. Увидел свет в окнах, заинтересовался.

– У вас здесь все такие бдительные? – съязвила я.

– Нет, я один остался. Можно я все-таки войду?

– Валяйте. – Я посторонилась, давая ему дорогу.

Примерно в тот момент меня посетило шестое чувство. Оно нет-нет да и появляется. Причем обычно предупреждает об опасности. К примеру, внутренний голос вдруг шепнет: «Не клади все деньги в кошелек» – и в тот же день кошелек свистнут в метро. Беспокоиться о кошельке в присутствии участкового довольно глупо, однако внезапное беспокойство давало себя знать учащенным сердцебиением, оттого я пригляделась к Алексею Дмитриевичу повнимательнее. На вид ему было лет сорок, хотя могло быть и меньше. В коротко остриженных темно-каштановых волосах ни намека на седину, симпатичная физиономия с ярко-синими глазами, по привычке сощуренными – то ли зрение подкачало, то ли таким образом мужчина явно пытался придать себе добродушный вид эдакого смешливого дядьки с хитроватым прищуром. Глубокие морщины между бровей и у крыльев носа, но такие морщины встречаются у людей и помоложе. В принципе, так мог выглядеть и тридцатилетний, но что-то в выражении лица участкового выдавало человека, пожившего и даже повидавшего, поэтому при определении его возраста я остановилась на сорока. Джинсы, черный свитер и куртка, дешевые ботинки. Довольно высокий и плечистый, но плечи опущены. Топчется рядом, поглядывая на меня. По виду типичный мент, которого то ли жизнь, то ли жена задолбали вконец, а может, та и другая вместе.

Поразмышляв немного, я пришла к выводу, что шестое чувство на сей раз дало маху и опасаться нечего.

– А вы, значит… – начал он, оглядываясь.

– Я подруга. Ключи от квартиры мне дала Валентина Ивановна.

– Подруга? Я думал, сестра. Вы очень похожи. Документы у вас есть?

– Конечно.

– Можно взглянуть?

– Да ради бога. – Я взяла сумку и достала паспорт.

– Из Питера? Как там погода?

– Отличная.

– Правда? А говорят, там всегда дожди. Никогда не был в Питере. Красивый город.

– Откуда знаете, если не были?

– Так я телевизор смотрю. Можно узнать, зачем приехали?

– Бдительность у вас на высоте, – не удержавшись, съязвила я.

– Так ведь убийство. Приходится быть бдительным. Значит, ключи вам дала мать убитой хозяйки квартиры?

– Хотите проверить? Можете позвонить ей. – Я ткнула пальцем в стену над тумбочкой, где был целый телефонный справочник. На третьей строке номер и напротив слово «мама».

– Надеюсь, она еще не спит, – точно стыдясь, сказал Алексей Дмитриевич и стал набирать номер. Ответили ему сразу, и он заговорил в трубку: – Прошу прощения, это участковый Ковалев…

Я пошла в кухню, надеясь, что чайник уже вскипел. Через минуту там появился Алексей Дмитриевич.

– Еще раз простите за беспокойство, – сказал он, но вместо того, чтобы убраться, замер возле двери с сиротским видом. – По паспорту вы Светлана Сергеевна, а хозяйка вас Ланой назвала.

– Светлана – Лана, – пояснила я подозрительному участковому.

– Ах, ну да… Надолго к нам?

– В квартиру?

– В наш город.

– Вообще-то это мой город. Я здесь родилась. Вы же видели паспорт.