Кузя не казался мне особо привлекательным, а саму себя я считала девушкой красивой, оттого-то была убеждена, что он мне не пара. Ко всему прочему у Славки обнаружился скверный характер, он вечно задирался, грубил учителям и общественностью был причислен к хулиганам. В данном случае общественность оказалась права, хотя теперь назвать Кузю хулиганом язык не поворачивался, он самый настоящий преступник, грабитель и убийца.

Я воззрилась на фотографию, вздохнула и решила позвонить в милицию. А что еще прикажете делать, раз я его узнала. Они ведь, между прочим, спрашивали, не показался ли мне преступник знакомым. Я уже потянулась к телефону, но рука моя вильнула в сторону, а потом и вовсе замерла на телефонном справочнике. Конечно, преступление преступлением, но с Кузей мы сидели за одной партой, и доносить на него… К тому же я могла обознаться. Ведь могла же, раз лица не видела. Голос – это голос, и еще вопрос, Кузин ли… к тому же он никого не убивал, а когда нервный застрелил Рыжего, испугался не меньше меня.

Конечно, и ограбления кафе хватит за глаза, но я ведь всех обстоятельств не знаю, с Кузей я не виделась лет пять, и неизвестно, как сложилась его жизнь, а памятуя его всегдашнее невезение…

Словом, я уговорила себя, что спешить ни к чему. Для начала стоило бы поговорить с одноклассником, услышать его версию происходящего, посоветовать отправиться в милицию с повинной, а заодно узнать, что там с моим паспортом.

Данное решение меня воодушевило, но осуществить его препятствовало одно обстоятельство: я не знала номера Славкиного телефона. Во времена нашей школьной дружбы телефона у него вовсе не было, а теперь… Я перевела взгляд на справочник и принялась его изучать. Вскоре стало ясно: если телефон у Славки и появился, но в справочнике он не значился. Конечно, я прекрасно помнила, где он живет, но это на другом конце города, а моя машина в автосервисе. От троллейбусной остановки, где жил Славка, минут пятнадцать ходу жуткими подворотнями, и если я там пойду вечером одна, непременно нарвусь на приключение, это уж не ходи к гадалке, а на такси у меня нет денег. Можно занять у Ритки…

При этой мысли я сразу же скривилась. Ритка – зануда, начнет воспитывать. Нет уж, на сегодня с меня умных речей хватит. Что же тогда? Чем безнадежнее мне казалось предприятие, тем больше я жаждала осуществить его. Я вздохнула и выбралась из своей комнаты. Ритка чем-то гремела на кухне. Я вошла и заявила:

– Есть хочу.

– Сейчас, – кивнула она.

Севка, ее возлюбленный, сидел перед телевизором с совершенно безумным видом, но, услышав нас, обернулся и взглянул на меня с намеком на презрение.

– А сама ты поесть не в состоянии? – глумливо поинтересовался он.

– Чего это ты мне указываешь в собственном доме? – поинтересовалась я.

– Между прочим… – разозлился он, но договорить не успел.

– Не начинайте сначала, – грохнув чем-то тяжелым, возопила Ритка. – Я, как нормальный человек, имею право на вечер, проведенный в покое, без скандалов и ругани.

– Она сидит у тебя на шее, – не удержался Севка, а я с удовольствием заметила:

– А ты живешь в моем доме. Если тебе что-то не нравится, катись отсюда.

– Прекратите, – вновь чем-то грохнув, пресекла нас Ритка. – Отстань от нее. Ты же знаешь, если она возьмется что-то разогревать, то непременно устроит пожар.

Кстати, бог миловал, пожаров я никогда еще не устраивала, но это было навязчивой Риткиной идеей. Каждый раз, когда я появлялась в кухне и включала плиту или микроволновку, она начинала трястись, как осиновый лист. Мне это было на руку, так как освобождало от готовки, которую я ненавидела, и хоть в душе я и не соглашалась с Риткой, но печалью на лице давала понять, что ее беспокойство не беспочвенно.

Севку это страшно злило. В нашей квартире он устроился с удобствами и, судя по всему, надолго и не чаял избавиться от меня, ежедневно намекая, что у меня есть своя квартира, на что я отвечала, что эта квартира тоже моя, и мы орали до тех пор, пока не вмешивалась Ритка и не разгоняла нас по комнатам.

Ритку было жаль, целых пять лет мы с ней отлично уживались, и лишь появление Севки все испортило. Севка появился на следующий день после похорон отца, может, и на похоронах присутствовал, но я его не заметила. Проводить папу пришло очень много людей. Папа был в городе личностью известной, по крайней мере, так о нем написали в газетах. Чем он был известен другим, оставалось лишь догадываться, сама я папу видела редко, он был очень занятым человеком, всю свою сознательную жизнь я только и слышала: «Папа очень занят». Когда я училась в начальных классах, нас покинула мама. Я не могу припомнить, как это произошло, потому что мама тоже была очень занята, и ее исчезновения я поначалу даже не заметила. Только когда тетя Валя, сестра отца, три вечера подряд, укладывая меня спать и проливая горькие слезы, шептала: «Бедная моя девочка, при живой матери сирота», я сообразила, что что-то у нас не так, и загрустила. Вечером четвертого дня папа, выкроив время, сел рядом со мной на диван, обнял меня и сказал:

– Дочка, мама от нас уехала.

– Куда? – полюбопытствовала я.

– В Москву. У нее там будет другая семья. Возможно, мама возьмет тебя, но несколько позже.

– А тетю Валю? – насторожилась я. – Что – тетю Валю? – не понял отец.

– Тетю Валю она возьмет?

– Ну… видишь ли… с тетей Валей они никогда особенно не дружили.

– Тогда знаешь что… я, пожалуй, к ней не поеду.

– Отлично, – кивнул отец, – я очень рад.

Я тоже была рада, без мамы стало гораздо спокойнее. Раньше тетя Валя тратила свободное время на то, чтобы ругаться с мамой, доказывая ей, что ребенка воспитывают неправильно, а теперь она проводила его со мной. Как я уже сказала, у папы свободного времени было мало, а тратил он его в основном на выпивку, то есть, если оно у него было, он ехал куда-нибудь и отчаянно напивался или в одиночестве сидел в своей комнате и пил тихо, никому не мешая. Тетя Валя объясняла это тяжелой работой. Папа в то время заведовал вторсырьем, и, думая о его работе, я непременно представляла отца перетаскивающим ржавые трубы, потому что как-то раз мы с тетей Валей заезжали к нему на работу, и хоть папа никаких труб не таскал, но увиденное произвело на меня впечатление. «Мой папа работает на свалке», – решила я, очень ему сочувствуя, и потому тяга папы к горячительным напиткам была мне вполне понятна.

Потом времена сменились. Помню, папа вернулся вечером и заявил:

– Даст бог, станет легче, устал я под статьей ходить. – После чего ушел в свою комнату коротать вечер с бутылкой.

– Теперь станет легче, – шепотом сообщила я тете Вале.

– Кому? – нахмурилась она.

– Папе.

– А-а… лишь бы власть не сменилась.

– А что это за статья, под которой ходит папа? – додумалась спросить я.

– Это он сказал? – еще больше нахмурилась тетка.

Я кивнула.

– Должно быть, конфискация имущества, – пожала она плечами, но тут же отмахнулась: – Не забивай голову. Тебе все это ни к чему.

Вскоре папа сделался предпринимателем, а потом владельцем крупной фирмы. Об этом мне сообщила тетя Валя.

– В дом кого попало не води, – заявила она. – Жулья развелось…

Меня стали встречать из школы и вечером во двор не выпускали. Это было грустное время. Наконец теткина подозрительность в отношении моих друзей сменилась радушием, она оставила работу в библиотеке, всецело посвятив себя дому.

Жили мы вполне счастливо, я закончила школу, поступила в институт, влюбилась, решила выйти замуж, но тетя Валя пришла в ужас, а папа сказал:

– Ни за что.

Я рассердилась и даже сбежала из дома, правда, недалеко и ненадолго. Уже вечером папа обнаружил меня у Светки и вернул в родные пенаты. Он был непривычно трезв, говорил долго и убедительно, называя мой поступок безответственным, вскользь заметил, что Мишка (так звали моего избранника) мне не пара, и посоветовал не спешить с замужеством, а чтоб я не переживала, подарил мне машину. Новенький «Опель» произвел на меня впечатление, и от мыслей о замужестве я отказалась, хотя еще некоторое время тайно встречалась с Мишкой. Но так как он позволил несколько злобных выпадов в адрес моего родителя, в частности, обозвав его жуликом и королем утиля, я решила, что папа был прав, Мишка мне действительно не подходит, и порвала с ним раз и навсегда.

Через несколько дней после этого случилось несчастье: умерла моя любимая тетя Валя. Это было как гром среди ясного неба, на здоровье тетка никогда не жаловалась, а умерла от инфаркта. Мы с папой осиротели. Папа пил более обыкновенного, а я рыдала день и ночь напролет. Через два месяца, немного придя в себя, мы попытались наладить наш быт. Решив почистить рыбу, я едва не отрезала себе палец, пришлось вызывать «Скорую». На следующий день я забыла закрыть в кухне кран, когда чистила картошку, раковина забилась, и я затопила соседей, потому что побежала в магазин за хлебом, а ключи оставила на тумбочке и в квартиру войти не могла. Папа решил готовить сам и едва не учинил пожар, забыв котлеты на плите. В общем, мы бились как рыба об лед, а питались в основном в кафе, пока папа не заявил:

– Надо что-то делать. – Взял бутылку коньяка, ушел в свою комнату, а появившись оттуда через час, сообщил: – Придется жениться. Можно, конечно, нанять домработницу, но чужой человек в доме… я этого не переживу. Придется жениться, – с намеком на панику, повторил он.

– Хорошо, – согласно кивнула я.

И через два дня у нас в доме появилась Ритка.

Она была на двадцать лет моложе папы и к моменту водворения у нас уже трижды побывала замужем, но каждый раз неудачно. Мы с ней сразу же подружились. Ритка была настроена весьма критически ко всем особям женского пола, и потому подруг у нее не было. Папа в первый же день предупредил нас, что волновать себя по пустякам не позволит, и если мы начнем конфликтовать, он это быстро прекратит, и при этом так взглянул на супругу, что стало совершенно ясно, что он имел в виду. Ритка и не думала конфликтовать со мной, потому что я с готовностью согласилась с тем, что она, во-первых, красавица, во-вторых, разбирается в жизни лучше, чем я, и потому мне стоит прислушиваться к ее советам. Прислушиваться я была готова к чему угодно, насчет красоты и жизненного опыта тоже никаких проблем, так что наша жизнь мгновенно наладилась.

Ритка нигде никогда не работала из принципиальных соображений и мне не советовала, поэтому раз по пять на день вопрошала:

– На кой черт тебе сдался этот институт? Лучше пошли в солярий.

Я и сама толком не знала, нужен мне институт или нет, но вознамерилась его закончить, в чем и преуспела. К тому моменту папа числился видным деятелем нашего города, а пить стал значительно больше, то есть это мы так предполагали, хотя видели его исключительно редко, в основном в начале месяца, когда он выдавал нам деньги на расходы, а также ценные указания, как их потратить.

Иногда мы с удивлением узнавали, что папа на Канарах или Мадейре, но с вопросами не лезли, так как папа этого не любил. Однако доходившие до нас слухи о том, что папу уже давно никто не видит трезвым, всерьез тревожили нас, потому что последнее время папа жаловался на здоровье.

– Твоему отцу не мешало бы поберечь себя, – выговаривала мне Ритка за неимением родителя, а я согласно кивала.

По окончании института возник вопрос о моем трудоустройстве, и папа в начале месяца сказал:

– Я подумаю. – Но потом по обыкновению исчез, а когда я по телефону пыталась напомнить ему о его обещании, повторял: – Я подумаю. А ты пока отдохни.

В результате я отдыхала целый год и уже всерьез не верила, что папа что-нибудь придумает, и в конце концов устроилась на работу сама, решив, что папа при его занятости об этом даже не узнает. Но он узнал (подозреваю, настучала Ритка, потому что шататься по салонам и магазинам одной ей было скучно) и был в гневе.

– Что это за работа за две тысячи в месяц? – сердито выговаривал он мне. – Ты что, сирота? Горбиться за такие деньги…

Хотя я вовсе и не горбилась, но почувствовала себя предателем: в самом деле, что это я отца позорю? Папа в очередной раз обещал подумать, с прежней работы я ушла, чтобы сделать ему приятное, а на новую так и не устроилась, потому что папа внезапно свалился с инфарктом (должно быть, в нашей семье эта болезнь занимала особое место). Мы с Риткой здорово перепугались, врачи в один голос твердили, что, если папа немедленно и навсегда не бросит пить, они ни за что не отвечают, поверить же, что папа откажется от своих привычек, было нелегко, но я набралась смелости и поговорила с папой.

– Фигня, – отмахнулся он, тут к нему подскочил лечащий врач и заговорил о возможных последствиях (летальных), увлекаясь все больше и больше. Речь произвела на меня впечатление, и я тут же, не сходя с места, поклялась никогда не брать в рот спиртного.

Через неделю папа выписался из больницы и начал вести свой привычный образ жизни.

– Любопытно, что из этого выйдет, – вздыхала Ритка, имея в виду папину полемику с врачами.

К сожалению, победили врачи. Где-то в Карибском море папа в состоянии похмелья нырнул и не смог вынырнуть. Предположительно, не выдержало сердце. Так как папа последние три года дома появлялся редко и напоминал фантом, став личностью мифической, данное событие скорее взволновало, нежели огорчило. Мы с Риткой много говорили о папе, но увидеть его было практически невозможно, и то, что папа вдруг исчез, вовсе ничего не значило, ничто не мешало ему появиться вновь.

Однако рассчитывали мы на это напрасно, через месяц нам предположительно доставили папу. Говорю предположительно, потому что сопровождающие его люди сами, похоже, были в этом не уверены, а проверить догадки не представлялось возможным. В общем, папу похоронили, а нам на руки выдали свидетельство о его смерти. Еще до папиных похорон начались вещи, прямо скажем, мистические. Кто-то бродил по квартире, переставлял вещи, а однажды даже пробил стену в ванной. Ритка заявила в милицию, заявление у нее приняли с постным выражением лица и интересным пожатием плеч. По ночам мы с Риткой не спали, а все больше прислушивались, поэтому я не возражала, когда у нас появился Севка, как-никак мужчина в доме, это успокаивает. Севка был любовником Ритки, и его наличие меня ничуть не удивило, раз уж папа был скорее идеей, чем человеком из плоти и крови. Но у парня оказался скверный характер, к тому же он начал ко мне приставать, будучи моложе Ритки на восемь лет. Но так как предполагалось, что она у нас краше и лучше всех, стучать на Севку и расстраивать ее я не стала. Когда же он в очередной раз приступил к домогательствам, я легонько задвинула ему по известному месту, он присел от неожиданности, а я нечаянно задела рукой чайник и в результате ошпарила Севку, хотя это в мои планы не входило. После чего мы стали врагами. Ко мне он цеплялся по сто раз на день, но рук уже не распускал. Меня это вполне устроило, но, чтоб держать его в тонусе, я время от времени напоминала, что он живет в моей квартире.

На самом деле квартир у папы было шесть, хотя мы, конечно, жили в одной. По старой привычке папа оформил их на меня, так же, как и четыре машины, которые имелись в нашей семье. Дача была записана на покойную тетку и после ее смерти тоже отошла ко мне. Умирать папа не собирался и потому завещания не оставил, хотя похоже было, что завещать, собственно, нечего.

После похорон мы обнаружили в папином столе две тысячи долларов, у нас с Риткой оставалось еще пятьсот, и это все, что мы имели. Ни сберегательных книжек, ни иных документов, сейф на работе тоже оказался пуст. У папы были пластиковые карты, но все деньги с них он успел потратить. В общем, выяснилось, что папино богатство не более чем миф, что меня, признаться, не удивило, а вот Ритку здорово расстроило.

– Мы погибнем в нищете, – прижимая руки к груди, заявила она. Но и в это я не верила.

После похорон папин друг и по совместительству коммерческий директор дядя Витя, к которому я питала самые добрые чувства, так как, в отличие от папы, он появлялся у нас значительно чаще и даже интересовался моими делами, отвел меня в сторонку и со вздохом сказал:

– Девочка моя, фирма отцу не принадлежит, ты же знаешь папу, он терпеть не мог что-то оформлять на себя. Но ты мне человек не чужой, и я считаю себя обязанным… ты будешь получать каждый месяц по тысяче долларов. Хорошо?

– А как же Рита? – нахмурилась я.

Дядя Витя пожал плечами, тем самым давая понять, что Ритку близкой родственницей не считает.

– И ты согласилась? – рычала Ритка тем же вечером, когда я рассказала ей о предложении дяди Вити. – Да ты хоть понимаешь, что эта фирма…

– Она официально папе не принадлежит. Папа большую часть своей жизни прожил с мыслями о конфискации, и это наложило отпечаток…

– Нас обобрали! – воздев руки над головой, вопила Ритка.

– Не глупи, – попробовала я вразумить ее, достала листок бумаги из стола со столбиком цифр, над которым не так давно усердно трудилась, и подвинула его Ритке. – Вот смотри, мы сдаем пять квартир, что приносит доход в пятьсот долларов в месяц, тысячу обещал дядя Витя. Осенью я устроюсь на работу, летом все же хочется отдохнуть. Ты тоже могла бы… – Ритка скривилась, а я кивнула: – Ну, хорошо, хорошо. По семьсот пятьдесят долларов каждой тоже неплохо. В нищете мы не умрем.

Ритка прослезилась, обняла меня за плечи и расцеловала.

– Что бы я без тебя делала… конечно, все это так ненадежно, а мне уже тридцать… – Я подняла брови, а она поправила: – Ладно, тридцать шесть, хотя выгляжу я на двадцать пять.

– На двадцать четыре, – согласно кивнула я.

– Спасибо. Но мне тридцать шесть, и теперь выясняется, что у меня ни денег, ни квартиры… только машина, но и ей два года.

– Продай папины машины и оставь деньги себе. Если тебе так спокойнее…

– Конечно, это не те деньги, на которые я рассчитывала, но все равно спасибо.

– Пожалуйста.

– Хорошо, что у меня есть семья, то есть ты.

– А Севка?

– Что – Севка? Много ли от него толку? И что-то я не слышала, чтобы он собирался на мне жениться.

– Может, женится, – пожала я плечами.

Вот так обстояли наши дела на момент ограбления. Мы жили в одной квартире, Севка о женитьбе помалкивал, но держался хозяином, поэтому мы отчаянно ругались.

Ритка положила передо мной салфетку и поставила разогретый ужин, я принялась вяло жевать, тупо пялясь перед собой.

– С тобой что-то не так, – понаблюдав за мной с минуту, заявила Ритка. – Что ты натворила? Разбила машину?

– Нет. В ней просто отвалилась какая-то штука. Или лопнула…

– Что лопнуло?

– Мое терпение, – отозвался Севка и сделал телевизор погромче.

– Что лопнуло? – повторила Ритка.

– Забыла, как это называется…

– Час от часу не легче. И где теперь машина?

– На станции. Обещали сделать.

– Тебе надо ездить общественным транспортом.

– Не надо, – заверила я. – Сегодня поехала, и у меня стащили пятьсот баксов. Я была должна Светке.

– О господи. И что теперь?

– Ничего. Она еще подождет.

– Сумасшедший дом… Надеюсь, это все?

– Нет, – задумчиво ответила я. – Меня взяли в заложники.

Севка отлепил взгляд от телевизора, посмотрел сначала на меня, а потом на Ритку, точно спрашивая ее совета. Та ничего советовать не могла, она стояла и хлопала глазами. Конечно, она тоже считала, что это никуда не годится, в смысле правдоподобия, но, зная мое невезение…

– Это что, шутка? – на всякий случай спросила она, а я отрицательно покачала головой, не оставляя ей никаких шансов.

– Чушь, – презрительно фыркнул Севка, – она все выдумывает.

Это было обидно, и отвечать я сочла ниже своего достоинства, ограничившись презрительной усмешкой. Ритка пододвинула стул и села рядом со мной. Пока она все это проделывала, по телевизору начались местные новости. Сегодняшнее происшествие журналисты обойти не могли и даже начали с него. Через минуту я увидела себя на экране в компании двух идиотов в масках. Съемку вели с приличного расстояния, но узнать меня все-таки было можно.

– Господи, – охнула Ритка, прижимая руку к груди, попеременно глядя то на экран, то на меня, а Севка прямо-таки позеленел, подозреваю, что с досады, потому что теперь даже у него не хватит совести заявить, что я вру, раз меня в новостях показывают.

– Ничего себе, – пробормотал он.

– Да тихо ты, – шикнула на него Ритка, – дай послушать.

То, что сообщили в новостях, порадовать меня никак не могло. Грабители, прихватив деньги (общая сумма, по приблизительным подсчетам, исчислялась одиннадцатью тысячами рублей, и это вместе с кошельками граждан, в том числе с моей разнесчастной сотней) и застрелив одного из посетителей, который оказал сопротивление (вот уж кто соврать любит, так это журналисты), скрылись на машине (далее следовали марка, цвет и номер), взяв с собой меня в качестве заложницы. В ближайшей подворотне они от меня избавились и в буквальном смысле исчезли. Далее следовал обычный в таких случаях набор фраз: ведется следствие, и все такое…

– Господи, – опять ужаснулась Ритка, когда сюжет закончился, – что ты пережила…

– Да уж, – вздохнула я.

– С этим надо что-то делать, – покачала она головой.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ну, не знаю. Но это уже становится невыносимым. Может, тебе к экстрасенсу сходить, может, тебя кто сглазил?

– Что за чушь! – влез Севка.

– И вовсе не чушь. Ты посмотри, что делается. Она всю посуду перебила, я уж молчу про машину, а теперь еще и это.

– Рот нечего разевать, тогда и посуду бить не будет, – разозлился он.

– В заложники меня взяли потому, что я рот разевала?

– Наверняка что-нибудь сморозила, и они выбрали тебя.

– Ничего подобного. – Я приготовилась скандалить, но Севка неожиданно сменил тему.

– А кого убили?

– Откуда мне знать? Телевизионщики и те не знают.

– Наверняка знают, только помалкивают. Ты в милиции была?

– Конечно.

– Бедняжка, – посочувствовала мне Ритка и даже заревела. – Ладно, чего ты, – расстроилась я. – Все ведь обошлось.

– Тебя могли убить.

– Ну, так ведь не убили, – вновь влез Севка. Сказано это было таким тоном, точно данное обстоятельство его очень огорчило.

– Ты совершенно бесчувственный, – обиделась за меня Ритка и начала приставать с вопросами. Я подробно ответила на них, утаив лишь, что в грабителе узнала бывшего одноклассника. Севку вновь заинтересовал убитый мужчина.

– Рыжий, говоришь? С усами?

– Ага. Здоровый такой.

– Вот черт, – выругался он и сделался задумчивым.

– Ты что, с ним знаком? – наудачу спросила я.

Он аж подпрыгнул.

– Спятила? Да я и не видел, кого убили…

– Может, описание кому подходит? – подсказала Ритка.

– Никаких рыжих я не знаю, – разозлился Севка и ушел с кухни, не забыв хлопнуть дверью.

– Чего он психует? – пожала плечами Ритка.

– Дай мне свою машину, – задумчиво попросила я.

– Ни за что, – тут же ответила она, – ты ее непременно разобьешь.

– Не каждый же день я машины разбиваю, – не согласилась я.

– Мою обязательно разобьешь, уж я-то знаю. И вообще, тебе лучше некоторое время посидеть дома. Мало ли что… И этим придуркам с телевидения вовсе незачем было тебя показывать, вдруг грабители… то есть я хотела сказать… Короче, сиди дома, а я посмотрю в газетах объявление, может, найду подходящего экстрасенса.

Я пожала плечами и отправилась в свою комнату. Но на месте мне не сиделось. Душа жаждала движения и великих свершений. К тому же тоска по недавно обретенному, а сегодня опять утраченному паспорту навалилась на меня с новой силой. Стеная и охая, я бродила по комнате, то и дело косясь на часы. Время позднее, я имею в виду позднее для похода в гости, надо на что-то решаться. Если Кузин не сменил адрес, то живет с родителями, и мой неурочный визит как-то придется объяснять.

Конечно, маловероятно, что после сегодняшних событий он преспокойно проводит вечер в кругу семьи, но мать должна знать, где он обретается, если сменил адрес, а если все еще живет с родителями, но отсутствует, передаст, что я интересовалась им. К тому же у него мог появиться телефон, тогда я разживусь номером.

Наконец я решилась и выскользнула в холл. Ритка в кухне шуршала газетами, должно быть, всерьез занялась экстрасенсами. Стараясь не шуметь, я потихоньку выдвинула верхний ящик тумбочки, здесь Ритка обычно держала ключи от машины. Ничего подобного, ключи отсутствовали, то есть ключи валялись, но не от ее машины, а от «Ауди» Севки, чему имелось материальное подтверждение: фирменный знак на брелке. Пробормотав сквозь зубы: «Ну, зануда», я устремилась к Риткиной сумке, которая лежала на пуфике. Только не подумайте, что для меня в порядке вещей заглядывать в чужие сумки. Но на сей раз – особый случай, по крайней мере мне удалось убедить себя в этом. Однако невезение и здесь не оставило меня: ключей не оказалось и в сумке. Выходит, Ритка, опасаясь за свою тачку, просто-напросто их спрятала.

Отчаяние переполняло меня, причем до такой степени, что стало ясно: я пойду на все, лишь бы раздобыть машину. Так что нечего удивляться, что я стырила ключи от Севкиной «Ауди». Не похоже, чтобы он собирался покидать квартиру, а если все-таки хватится ключей, я пошлю его к черту. На прошлой неделе он дважды брал мою машину, потому что вовремя не прошел техосмотр, так что будет только справедливо, если я один раз воспользуюсь его тачкой.

Я достала ключи, сняла с крючка ключ от гаража и на цыпочках проскользнула к входной двери, изловчившись не спугнуть Ритку. Прикрыла дверь, потом надавила посильнее, чтобы замок защелкнулся, и едва ли не кубарем скатилась вниз.

Гараж находился в соседнем дворе, большой, на две машины, но для третьей там места не было. Севка гараж сразу же оккупировал, так что Ритке свою машину приходилось оставлять на стоянке или, как сегодня, прямо во дворе под окнами. Не стоило бы Ритке потакать своему любовнику, он здорово обнаглел. Ходит в папиных тапочках и Риткином халате… впрочем, это не мое дело…

Гаража я достигла в рекордно короткие сроки, опасаясь, что мое исчезновение не останется незамеченным, за мной, чего доброго, снарядят погоню, и тогда машины я лишусь. На то, чтобы открыть ворота, выгнать «Ауди» и закрыть ворота, ушло минут пять, я покинула двор со вздохом облегчения: меня не застукали.

Как я уже сказала, жил Кузин на другом конце города, и по дороге я имела возможность пораскинуть мозгами, как следует вести себя при встрече. Если он откажется идти с повинной, пригрожу, что тут же позвоню в милицию. Это должно подействовать. Тут я вспомнила про мобильный, который по-прежнему лежал дома, и чертыхнулась. Надо же быть такой растяпой. А если Кузин не впечатлится угрозой или, того хуже, до смерти перепугается и шваркнет меня по башке чем-нибудь тяжелым? Способен ли на такое бывший одноклассник? Мне-то казалось, что не способен, но я и предположить не могла, что он затеет грабеж, да еще с убийством. Правда, стрелял не он… А вдруг он сейчас дома, но не один, а в компании с нервным типом, то есть с убийцей? Странно, что раньше это не пришло мне в голову.

Встречаться с Кузиным мне сразу же расхотелось, я даже притормозила, посоветовав себе все как следует обдумать. Подъехала к дому, где предположительно проживал преступник, но так ничего и не придумала. Надо было на что-то решаться. В надежде, что это поможет, я взглянула на окна третьего этажа, все они показались мне одинаковыми, я точно не знала, которые из них кузинские. С тяжелым сердцем я покинула машину и вошла в подъезд.

Дверь выглядела изрядно обшарпанной и была лишена номера. Минут через пять стало ясно: открывать мне не собираются. Выходит, все мои мучения напрасны? Этого я допустить не могла и решительно позвонила в соседнюю квартиру. Дверь открыл вихрастый молодой человек в шортах и темных очках. Только я задалась вопросом, зачем человеку очки от солнца в такое время, да еще в собственной квартире, как заметила внушительного вида синяк, который не желал умещаться за очками.

– Привет, – радостно заявил парень.

В другой ситуации я бы презрительно отвернулась, но сейчас следовало подружиться с парнем, и я растянула губы в ответной улыбке.

– Здравствуйте, – проворковала я зазывно. – Не знаете, где ваш сосед?

– Кузя, что ли?

– Вячеслав, – кивнула я.

– А вы ему кто?

– Никто. Просто знакомая.

– Знакомая? Чтоб у Кузи были такие знакомые… приходила здесь парочка… такие кошелки, скажу по секрету…

– Мы с ним в одном классе учились, – решила пояснить я, – а теперь он мне очень понадобился.

– Зачем?

– Слушайте, это мое дело, – теряя терпение, заявила я.

– Конечно, просто интересно. Может, зайдете? Я тут в одиночестве коротаю вечер…

– Выходит, где Славка, вы не знаете? – игнорируя последнее замечание, задала я вопрос.

– Откуда? Его предки на даче, а он где-нибудь бутылки собирает.

– Какие бутылки? – ахнула я, машинально прижимая руку к сердцу.

– Обыкновенные. У Кузи характер паршивый, и он отовсюду вылетает, я его сам два раза на работу устраивал. Бесполезно. Пара недель – это максимум. Предки его деньгами не балуют, вот и бедствует.

– Ясно, – с горечью кивнула я, жалость к однокласснику заполнила все мое существо. Выходит, на преступление его толкнула крайняя нужда и безнадежность. Несчастный Кузя… – Вот что, – едва справившись с волнением, попросила я, – если он появится, скажите, что приходила Маня, то есть… в общем, он поймет. Пусть он мне позвонит. Телефон он знает, хотя мог и забыть. – Я собралась оставить номер, но, заметив, как губы парня растянулись в ухмылке, решила, что не стоит. – Номер есть в телефонном справочнике, пусть обязательно позвонит.

– Хорошо, – без энтузиазма согласился парень.

– Вы передадите или мне записку в двери оставить?

– Передам, передам. А телефон могли бы записать! – крикнул он мне вдогонку, но я, поспешно спускаясь по лестнице, сделала вид, что не слышу.

Признаться, рассказ соседа произвел на меня впечатление, да такое, что, проехав пару кварталов, я вынуждена была остановиться, приткнулась к тротуару и зажмурилась, не давая волю слезам, то и дело повторяя: «Бедный Кузя…» Надеюсь, он мне позвонит, и мы решим вопрос.

Что конкретно мы будем решать, а главное – как, я понятия не имела и отложила все это на завтра, а сегодня следовало как можно скорее вернуть на место Севкину машину.