Боль об утраченной надписи внезапно кольнула сердце, когда я пожимала руку новому участковому.

– Чего ж, в кабинет пойдем или, может, на свежем воздухе? – спросил Петрович и маятно вздохнул, в роли пенсионера он чувствовал себя неловко.

– Лучше здесь, – сказала я и устроилась на скамейке.

– Ваша собака? – улыбаясь, спросил Андрей, протянул Кузе руку с намерением погладить его, но в последний момент передумал.

– Он не кусается, – успокоила я. – Пес общий, дворовый. А мы с ним друзья.

– Хорошая собачка, – осмелел участковый и погладил Кузю. – Как звать?

– Кузя.

Петрович извлек из кармана спортивных штанов кусок сахара, подул на него со всех сторон и сунул Кузе.

– На-ка сахарку. Вот ведь, псина, а сладкое любит, точно дите малое.

– Я тоже сладкое люблю, – сказал Андрей и смутился. Мы переглянулись с Петровичем и дружно вздохнули, а Андрей покраснел.

– Андрей Петрович, – с большим усердием покашляв пару минут, начал бывший участковый, участливо косясь на нынешнего. – Упырь вконец обнаглел. Вон и Дарья Сергеевна на него жалуется. Племянника ее избил, отнял фотографию. Надо с ним что-то делать.

– Ага… – нерешительно кивнул Андрей и, покраснев еще больше, спросил: – А кто такой этот Упырь?

– Серега Клюквин, – подсказала я. – Весь район от него стонет.

– Проведу беседу.

– Только что, – нахмурилась я, а Андрюха приоткрыл рот, да так и замер, а мне пришлось пояснить: – Беседу я с ним только что проводила. По-моему, плевать ему на наши беседы.

– Плевать, – убежденно кивнул Петрович. – Сажать его надо. – Взглянул на меня, нахмурился и заметил не без злорадства: – Еще три года назад…

– Ну, посадили бы его три года назад на пару лет, – отмахнулась я, – он бы уже вышел и так же нервы трепал. Дело-то не в этом.

– А в чем? – Петрович поскреб затылок и уставился на меня с таким видом, точно ожидал услышать откровение свыше.

– В том, что обстановка в районе в целом неблагоприятная.

– А… – Бывший участковый махнул рукой и скривился: – Удивила. Где она благоприятная, скажи на милость? Да если хочешь знать, наш район по воспитательной части и раскрываемости на первом месте. Краж у нас в два раза меньше, чем у соседей, ни одного изнасилования… тьфу-тьфу, с тех пор, как ты своего маньяка поймала…

– Общего, – уточнила я.

– Да пес с ним… твой или общий, главное – избавились, так что на район зря не наговаривай, а на вверенной мне территории… – Тут Петрович взглянул на спортивные штаны, в которые был облачен, отчаянно махнул рукой и скис, а Андрей подал голос:

– А этот самый Клюквин…

– Этот самый Клюквин у меня дождется, – неожиданно разозлилась я и даже для чего-то вскочила со скамьи, Кузя забеспокоился и ненавязчиво тявкнул. – Мне на ваши показатели наплевать, когда у племянника два глаза и оба подбиты. Он мне вверен родителями, как вам территория.

– Да, уважаемая Дарья Сергеевна, – покачал головой Петрович. – Смотри, как заговорила. Пока Упырь другим покоя не давал, ты все про воспитание твердила, а как пострадал родственник, так к милиции претензии, сажайте, мол… Давай посадим. Дело нехитрое, стоит только захотеть. На нем сейчас висит условный срок. Поймай на любой мелочи, да хоть на той же дворовой драке, и загремит…

Я опустилась на скамейку, косясь на бывшего участкового; конечно, он прав, оттого вдвойне обидно.

– Ну так что? – ядовито спросил он. – Сажаем?

Я посмотрела на него, на нового участкового, слабо мерцавшего глазами и только этим отличавшегося от каменного болвана, что украшал фонтан в нашем парке, и ответила:

– Я сама с ним разберусь.

– Беседовать будешь? – подсказал Петрович и ехидно добавил: – Ты ему лекцию о культуре поведения, а он Сеньке твоему синяк.

– Никаких лекций, – отрезала я и кивнула Кузе.

– Дарья, – позвал Петрович вроде бы испуганно. – Ты чего надумала?

– Чего надумала, дело мое, а ты за показателями следи. – С этими словами я зашагала в сторону своего двора. Бывший участковый ковылял следом.

– Чего ты разозлилась? – бубнил он. – На мои слова обижаться нечего. Беда с этим Упырем, как о нем заговорим, так обязательно разругаемся. Сажать его надо, вот что хошь со мной делай, а его место в тюрьме.

Андрей Петрович с совершенно ошарашенным видом догнал нас и пробормотал испуганно:

– Мы ж поговорить хотели, о ситуации… наметить мероприятия… вы, как активисты…

– Да разве с ней говорить можно, коли вожжа под хвост попала, – рассвирепел бывший участковый. – Вон несется, точно угорелая, а у меня колено…

В этот момент я замерла как вкопанная, ибо в голову мне пришла одна идея. Пока я ее обдумывала, Петрович с Андреем смогли меня догнать. Бывший участковый запыхался, физиономия его алела более обыкновенного, а в целом выглядел он совершенно несчастным, впрочем, вид нынешнего оптимизма тоже не внушал.

– Ну, чего ты? – отдышавшись, спросил Петрович.

– Я вроде утюг забыла выключить, – пробормотала я.

– Так я и поверил. Говори, чего задумала?

Покачав головой, я вздохнула:

– Упырь гаденыш, но не в тюрьму же его сажать. Отец в тюрьме сгинул, мать запойная, с пяти лет парень на улице, и, если серьезно, ничего особенно подлого он еще сделать не успел…

– Ага. Давай подождем, пока он кого-нибудь зарежет…

– Петрович, собрание окончено, у меня дома утюг.

На рысях я устремилась к родному подъезду, слыша, как бывший участковый кричит вдогонку:

– Все ты врешь… утюг. Упыря сажать надо… Сажать, слышишь, что говорю?

– Сажать, сажать, заладил, – проворчала я. Мы вошли в квартиру, пес отправился в кухню, а я осторожно заглянула в маленькую комнату, убедилась, что Сенька все еще спит, после чего присоединилась к Кузе. Тот сидел возле холодильника и пожирал его взглядом. – Сосисок нет, – сообщила я. – Могу сделать тебе бутерброд с маслом.

Кузя, натура неприхотливая, согласился и на бутерброд. Мы малость перекусили в молчании (Кузя к своему питанию относился серьезно и во время приема пищи болтовни не терпел).

– Что ж, – сказала я, когда по окончании трапезы убирала со стола, а Кузя довольно облизывался, – Петрович прав: на поверку оказалось, что я… Ладно, чего я тебе объясняю, ты и так все знаешь. На Упыря мои слова не действуют, придется брать на вооружение запрещенный прием. Это мне не по душе, но кровные узы и все такое… Ты меня слушаешь? – нахмурилась я, заметив, что Кузя вновь уставился на холодильник. – Между прочим, тебе худеть надо… – Эта мысль псу не понравилась, он оторвал взгляд от холодильника и преданно уставился мне в глаза. – Придется нам малость поработать. Для начала понаблюдать за Упырем и попробовать прижать его к стенке.

И мы пошли наблюдать за Упырем, то есть отправились все в тот же парк и битых два часа просидели в кустах по соседству с беседкой. Упырь с дружками, судя по всему, собирался встретить в парке свое пятидесятилетие, по крайней мере за два часа он никуда не отлучался и даже с лавки поднялся лишь однажды, чтобы справить нужду тут же возле скамейки, прямо себе под ноги. Просидев два часа, понаблюдав и послушав, о чем говорит Упырь с дружками, я пришла к выводу, что жизнь у него до того тоскливая, что тут не только посереешь и заостришься ушами, но и вовсе с катушек съедешь. Я представила, что он вот так день за днем сидит в этой беседке, пьет пиво, матерится, пытается исполнить песню, в которой знает два куплета, да и те перевирает, а потом идет домой, где в грязной комнате с давно не мытыми окнами без занавесок нет даже телевизора, и Упыря мне стало жалко. Но я тут же вспомнила о пострадавшем племяннике и строго-настрого запретила себе отвлекаться на вопросы Упыриного воспитания. Моя задача исключительно проста: прижать этого несовершеннолетнего хулигана к стенке и заставить вернуть фотографию Сенькиной девушки, а над педагогикой можно поломать голову и позднее.

Было уже семь часов вечера, Сенька наверняка проснулся и хочет есть, а у меня ужин не готов… Ладно, он вполне способен поджарить яйца и сделать салат из помидоров… Упырь сидит как приклеенный, в конце концов, и ему пора проголодаться. Точно услышав мои мысли, Серега Клюквин вдруг поднялся и сказал, лениво потягиваясь:

– Пойду пожрать куда-нибудь…

– Сегодня в «Торнадо» ночная дискотека. Заглянем? – спросил парнишка с гитарой. Крупный подросток со свежим шрамом на подбородке сплюнул и сообщил:

– Там теперь охрана…

– Подумаешь.

– Говорю, там охрана. Два амбала, кулаки как гири. Вован вчера сунулся, так они его враз завернули…

– Откуда охрана? – проявил интерес Упырь.

– Почем я знаю?

– Значит, накрылась дискотека, – вздохнул гитарист.

– Это мы еще посмотрим, – процедил Упырь и зашагал в сторону аллеи.

– Где встречаемся? – крикнул вдогонку мордастый.

– Где обычно, – ответил Упырь, не оборачиваясь. Мы с Кузей выбрались из кустов и пристроились за ним на значительном расстоянии.

Впрочем, предосторожность оказалась совершенно излишней. Упырь ни разу не оглянулся. Очень скоро стало ясно, что направляется он в универсам, расположенный в трех кварталах от парка. Само собой, мы с Кузей, все еще держась на почтительном расстоянии от объекта, направились туда же. Возле самых дверей я притормозила, прикидывая, стоит ли входить в магазин или лучше дождаться Упыря здесь. В конце концов мы вошли и уперлись взглядом в красочно оформленное предупреждение на стене: «Вход в магазин с животными строго воспрещен». Кузя загрустил, а я пожала плечами.

– Сиди здесь, – сказала я. – Упыря ни в коем случае не выпускай. Если мы сегодня дело завалим, он станет осторожнее и взять его с поличным будет нелегко.

Кузя занял позицию возле двери, а я прошла в торговый зал, ненавязчиво оглядываясь. Упыря нигде не было видно. Делая вид, что очень интересуюсь соком, я не спеша продвигалась вдоль лотков, продолжая поглядывать по сторонам, и наконец заметила Упыря – он был в отделе мясной продукции. Так же, как и я, он огляделся и с виртуозностью фокусника, подхватив ветчину в упаковке, сунул ее в карман широких штанов.

– Очень хорошо, – удовлетворенно кивнула я и торопливо отошла в сторону, чтобы Клюквин, не дай бог, меня не заметил.

Я не спеша двигалась в сторону касс, время от времени наклоняясь, чтобы проверить, двигаются ли в том же направлении ноги, обутые в дырявые кроссовки с вызывающей надписью «Nike». Поначалу все шло нормально, они двигались как положено и вдруг исчезли. Я озадаченно замерла в нелепой позе, но поспешила выпрямиться, не хватало только, чтобы меня кто-нибудь застукал в таком виде. В конце прохода появилась женщина с девочкой-подростком, а я торопливо схватила какую-то банку и принялась вертеть ее в руках, изо всех сил изображая к ней повышенный интерес. Женщина приближалась, как будто вовсе не обращая на меня внимания, а я, вернув банку на полку, сделала пару шагов в сторону касс и плечом к плечу столкнулась с Упырем. Справедливости ради следует отметить, что он перепугался больше, чем я. Охнул и вроде бы даже побледнел, чужой страх придал мне бодрости, я широко улыбнулась и сказала:

– Привет, Упырек.

– Уже виделись, – кисло ответил он, торопливо завернул в соседний отдел, а я мысленно чертыхнулась: судя по всему, мой гениальный план сыграл в ящик. Застукав меня по соседству, Упырь насторожится, вернет копченость на место, а я останусь с носом. Любой другой человек на моем месте, почертыхавшись вволю, отправился бы восвояси, ожидая, когда в его голове созреет очередной гениальный план, но я, постояв столбом не больше трех минут, удостоилась озарения и на цыпочках легкими перебежками устремилась в отдел, где только что исчез Упырь. Там его не оказалось, и, вызывая недоумение у редких покупателей, я тем же манером продвинулась к кассам и вот тут увидела Клюквина. Он шел к турникету с намерением покинуть магазин. В три прыжка я оказалась рядом и ухватила его за плечо; Кузя, через стекло приметив мой маневр, тут же возник в досягаемой близости и, сев копилкой, продемонстрировал зубы своему бывшему мучителю. Хотя я и считала Кузю добрейшим в мире созданием, но сейчас была вынуждена признать, что выглядит он впечатляюще. Наверное, то же самое подумал Упырь, потому что вместо того, чтобы сбросить с плеча мою руку, он хмуро спросил:

– Ты чего, спятила?

– По-моему, ты кое-что прихватил, – как можно ласковее сообщила я. – Кое-что, что тебе не принадлежит.

– Очень умная, да? – заявил он презрительно. – Может, еще что скажешь?

– В милиции разберемся.

Стоило мне сказать о милиции, как она не замедлила явиться в лице нашего нового участкового Андрюхи Коломейцева. Он вошел в магазин, посмотрел по сторонам и, заметив нас, направился в сторону турникета.

– У тебя минута, не больше, – прошипела я на ухо Упырю.

– Испугала… пустышку тянешь…

– Еще чего. Мы с тобой случайно столкнулись возле банок с соком, а после этого у меня пропал кошелек. Тетка с клетчатой сумкой пойдет свидетелем, налетел ты на меня очень подозрительно, а теперь отгадай, где мой кошелек?

– Чего? – не понял Упырь, а я дурашливо пропела, безбожно шепелявя:

– Коселек, коселек… Какой коселек? Ты телик смотришь?

Рука его потянулась к карману, но я ее перехватила, а Кузя злобно зарычал.

– Это нечестно, – пробормотал Упырь, испуганно прикидывая расстояние, отделяющее от него участкового.

– А втроем бить четырнадцатилетнего мальчишку честно? – разозлилась я.

– Чего ты хочешь? – В этот момент участковый как раз оказался рядышком, я отпустила руку Упыря и сказала ласково:

– Верни фотографию.

– Какую? – начал он, но, взглянув на Андрюху, загрустил, валять дурака ему расхотелось, и он сообщил со вздохом: – У меня ее нет…

– Да неужто? – не поверила я, улыбаясь еще ласковее. – А куда она делась, ты, случаем, не помнишь?

Упырь посмотрел на нас по очереди, задержав взгляд на Кузе, которому, судя по всему, просто не терпелось цапнуть своего врага, и вздохнул вторично:

– Она у Зюзи.

– Здорово. А зачем она Зюзе? Он что, фотографии коллекционирует?

Участковый, в продолжение нашего разговора не проронив ни слова, стоял рядом и, как видно, пытался понять, что происходит. С Упыря он глаз не спускал и выглядел достаточно решительно.

– Так что там Зюзя? – напомнила я.

– Он на ней номер записал.

– Какой номер? – Я здорово разозлилась и скрывать этого не собиралась.

– Номер машины. – Упырь окончательно сник, смотрел себе под ноги и говорил так тихо, что приходилось здорово напрягать слух, чтобы понять, чего он там бормочет.

– Объясняй как следует, – вконец рассвирепела я, Кузя тявкнул, а участковый простер к нам руку с непонятным намерением; Упырь расценил этот жест по-своему и заговорил торопливее, а главное, громче:

– Мы в парке сидели, как всегда, а тут Зюзя подошел… Мы сидим, и вдруг тачка от старой проходной подъехала, а Зюзя шею вытянул и стал вроде как не в себе, а потом говорит: «Дай карандаш и бумагу». Карандаш у нас был, мы на столе очки пишем, а бумаги нет. И я фотку отдал. Он на ней номер записал и взял ее с собой.

– Чего ты вкручиваешь? – пристыдила я, а Упырь обиделся:

– Ничего не вкручиваю, говорю как есть.

– А где Зюзя живет? – немного поразмышляв, спросила я.

Упырь закатил глазки, вздохнул, покачал головой и опять вздохнул; проделав все это и сообразив, что сия пантомима не произвела на меня ровным счетом никакого впечатления, загрустил и сказал с неохотой:

– Откуда мне знать? Я чего с ним, детей крещу?

– Детей вам только псих доверит, – в свою очередь, вздохнула я и, свистнув Кузе, пошла к выходу.

Андрюха, немного постояв столбом, очнулся и устремился за мной, а Упырь крикнул:

– А кошелек?

– Ты что, спятил? – обиделась я. – Я ж не Жеглов.

– Ну, Дарья… – Клюквин хотел что-то еще сказать, но передумал и ломанулся к стеклянным дверям, сметая все на своем пути; по счастью, ничего, кроме этих самых стеклянных дверей, ему не препятствовало покинуть магазин, и вскоре он уже исчез за углом, а участковый, оказавшись на улице, неожиданно обрел дар речи.

– Кто такой Зюзя? – спросил он.

– Откуда я знаю.

– Дарья Сергеевна! – Голос его звучал строго, а выражение лица точь-в-точь как у нашей учительницы на лабораторной работе по химии, когда она, вышагивая между партами, бдительно следила за реактивами в детских руках, в любой момент готовая залечь на пол.

– Отвяжись, – буркнула я, Андрюха покраснел, а я со злостью добавила: – Чего ты заладил: Дарья Сергеевна, Дарья Сергеевна. Ты ж до пятого класса со мной в одном дворе рос. Или не помнишь?

– Помню, – широко улыбнулся Андрюха. – Ты мне еще по носу дала. Бабушка к твоей маме жаловаться ходила…

– Так ты велик зажал. Не давал прокатиться…

– Ага.

– Ладно, пошли, – махнула я рукой, не удержалась и съязвила: – Черт-те что творится на твоей территории.

– А чего творится-то? – испугался он.

– Ты что, не слышал? Фотографию забрал какой-то Зюзя. И как я ее верну, скажи на милость?

– Так чего ж мы Клюквина отпустили? Надо было его допросить.

– Скажет он тебе, как же… а может, и в самом деле не знает. А вот ты знать обязан. Петрович всю шпану как свои пять пальцев знал…

– Я второй день и…

– А как ты в магазине оказался? – остановилась я, Андрюха тоже замер и неохотно пояснил:

– Я… за тобой приглядывал.

– Что? – Глаза у меня полезли из орбит, а Кузя жалобно заскулил, качая головой.

– Я в смысле помощи, – затараторил Андрюха. – Мало ли что…

– Очень много от тебя толку, – заметила я презрительно и, кивнув на прощание, зашагала к дому.

Во дворе в беседке, с одной стороны обвитой хмелем, сидел Сенька в компании Петьки и вечно чумазого Чугунка. Все трое грызли семечки с таким унылым видом, точно с минуты на минуту ожидали конца света.

– Ты ужинал? – подойдя ближе, спросила я племянника.

– Ага. Спасибо.

– Пожалуйста.

Я села на скамейку и покосилась на Чугунка.

– С новым участковым говорила? – бросив горсть семечек голубям, спросил он.

– Поговорю. Пока случай не представился.

– Как он вообще?

– Нормально, в нашем дворе рос до пятого класса. Можно сказать – свой человек… А ты, случаем, Зюзю не знаешь?

– Зюзю? – Чугунок несказанно удивился и даже вытянул шею на невероятную длину, чтобы иметь возможность заглянуть мне в глаза.

– Ты ж слышал.

– Слышал. Зачем он тебе?

– Знаешь или нет?

– Зюзя не из наших, он крутой.

– Да неужто? – презрительно кривя губы, осведомилась я. – Чего ж это твой крутой с Упырем дружит?

– Упырь врет, цену себе набивает.

– Ясно. И чем твой Зюзя знаменит?

– А ты не вредничай, а то я с тобой разговаривать не буду. Про Шмеля слышала?

– Ну…

– Его парень. Соображаешь?

– Не очень, – созналась я. – А где живет этот Зюзя?

– Не знаю, – покачал головой Чугунок. – Где-то недалеко. Я его часто встречаю. Хотя, может, он здесь по делам бродит. Это ведь их район.

– В каком смысле? – нахмурилась я.

– Ох, Дарья, – тяжко вздохнул Чугунок. – На тебя как накатит, так ты точно моя мамка: ну дура дурой.

– Вот сейчас влеплю затрещину, – рассвирепела я, но Чугунок уже спрыгнул с лавки и, присев на корточки рядом с Кузей, стал его наглаживать.

– Может, мне с ним пожить? – вдруг сказал он.

– Где? – обалдела я.

– В конуре. Она у него просторная, места хватит.

– Спятил совсем, – фыркнула я и зашагала к подъезду.

Мое кухонное окно выходит во двор. Делая вид, что в кухне у меня накопились неотложные дела, я то и дело поглядывала туда, наблюдая за беседкой. Где-то через час Сенька кивком попрощался с друзьями и направился в сторону гаражей, я метнулась к окну и гаркнула:

– Сенька! – Он весьма неохотно приблизился. – Куда это ты собрался? – сурово поинтересовалась я.

– Прогуляюсь.

– С таким украшением на физиономии лучше во дворе сидеть.

– Да я недалеко…

– В парк, что ли? – Он, по обыкновению, стал разглядывать свои кроссовки, а я со вздохом сообщила: – Нет у него фотографии. – Головы он не поднял. – Честно, нет. Какой-то его знакомый на ней номер машины записал и унес с собой.

– Зюзя?

– Что? – опешила я.

– Фотографию Зюзя унес?

– Нет. Не знаю…

– А сама всегда говоришь, что врать нехорошо.

– Ну-ка быстро домой! – рявкнула я, теряя терпение. Сенька повиновался, устроился за столом на кухне и даже выпил чаю. Вид он имел отрешенный, и меня это здорово беспокоило. – Слушай, – не выдержала я, – этот Зюзя наверняка ее уже выбросил. А твоя девушка вполне может сфотографироваться еще раз.

– Конечно, – согласился Сенька с таким видом, что я сердито швырнула в мойку чашку и удалилась с кухни, хлопнув дверью.

Спала я в ту ночь плохо, а лишь только начался рассвет, выпила кофе и, покинув квартиру, побрела в сторону стадиона «Строитель», где в ветхой пятиэтажке проживал Петрович. Возле его дома я начала мучиться угрызениями совести: в такое раннее время к людям не заглядывают, тем более что Петрович теперь и не участковый вовсе, а заслуженный пенсионер. Чертыхнувшись, я прошла к открытым воротам стадиона и замерла в некотором недоумении. Насколько мне было известно, увлечение Петровича спортом сводилось к регулярному просмотру футбольных матчей по телевидению, но сейчас он собственной персоной суетился возле песка для прыжков в длину и что-то там замерял. Моргнув раза три и даже тряхнув головой с намерением избавиться от галлюцинаций и ничего этим не достигнув, я приблизилась, устроилась на травке чуть в сторонке и спросила, глядя на часы:

– Рановато для занятий физкультурой.

– Не спится, – бодро отозвался бывший участковый. – Да и неловко как-то, еще смеяться начнут… А ты чего в такую рань?

– Петрович, ты Зюзю знаешь?

– Зачем он тебе?

– И что ты за человек? – возмутилась я. – Никогда не ответит: да, мол, знаю или нет, не знаю, сразу вопросы задавать.

– Ну, знаю я Зюзю. Совершенно непутевый парень. Наркоман. Что с такого возьмешь? Родители у него хорошие люди, отец начальником мастерских на заводе работал, пытались его лечить, без толку. Купили ему «малосемейку» и рукой махнули. А что с таким сделаешь?

– А живет на что?

– На что они живут? Правда, ни на чем таком он ни разу не попадался.

– А какие у него отношения со Шмелем?

– Со Шмелем? – Бывший участковый отряхнул спортивный костюм. – Какие у них могут быть отношения? Валентин Владимирович у нас фигура, а Зюзя что? Тьфу… Наркоша, одним словом. Так зачем он тебе сдался?

– Так, интересуюсь. А где живет этот Зюзя?

– В «малосемейке», за универсамом. Номер квартиры не помню, первый этаж, последняя дверь по коридору, окна во двор. Навестить хочешь? Может, все-таки сообщишь, с какой целью?

– Сообщу, если в гости соберусь, – пообещала я и, сделав три обычных круга по стадиону, отправилась домой, а затем на работу.

Ближе к двенадцати я собралась домой, чтобы накормить Сеньку обедом и проверить, чем он занят. Путь мой лежал мимо универсама, и я вроде бы между прочим свернула во двор, где находилась «малосемейка», в которой жил Зюзя. Могу поклясться, что никакой цели у меня не было, возможно, чуть-чуть любопытства, но серое девятиэтажное здание выглядело так уныло, что любопытство разом испарилось. Скорее из упрямства я немного постояла возле детской песочницы, пялясь на первый этаж и прикидывая, какую угловую квартиру Петрович имел в виду. Мимо проходила старушка с большой хозяйственной сумкой, полминуты назад она вышла из подъезда «малосемейки», и я совсем было собралась обратиться к ней с вопросом, но вовремя вспомнила, что ни имени, ни фамилии Зюзи я не знаю, а спрашивать: «Вы не скажете, в какой квартире живет Зюзя?» – сочла неуместным. Между тем женщина посмотрела на меня как-то чересчур пристально и вдруг спросила:

– Кого-нибудь ищете?

Грех было не воспользоваться предлогом что-либо разузнать, и я затараторила:

– Не скажете, в угловой квартире на первом этаже кто живет?

– Я живу, – насторожилась она, взгляд ее стал не просто пристальным, он прожигал насквозь. Тут я обратила внимание на внешность женщины, то есть заметила не только хозяйственную сумку и благородную седину, но и кое-что еще. Этого «еще» было более чем достаточно, чтобы спешно ретироваться со двора и навеки забыть сюда дорогу, ибо бабуля походила на нечто среднее между бультерьером и сержантом срочной службы.

В общем, надо было либо бежать сломя голову, либо внятно, а главное, правдоподобно объяснить свое присутствие во дворе, чтобы не оказаться разорванной на части.

– Сестра встречается с молодым человеком, – надеясь, что мои глаза являются в настоящий момент зеркалом честнейшей в мире души, начала я. – Знаю, что живет он здесь, на первом этаже в угловой квартире. Их дружба мне не очень нравится, я хотела бы встретиться с его родителями…

– Нет у него никаких родителей, – порадовала меня женщина, как видно, не в силах дождаться конца моей тирады, и ткнула пальцем в правый угол дома. – Не знаю, что у вас за сестра. – В этом месте старушка-фельдфебель окинула меня взглядом, здорово напоминающим рентген, но, как будто не обнаружив в моем анатомическом строении никаких отклонений от нормы, заметно смягчилась и добавила совершенно другим голосом: – Парень он совсем пропащий. – Голос понизился до шепота. – Наркоман. Об этом вся улица знает, а участковому наплевать. Сто раз ему говорила: убери его отсюда… – Старушка махнула рукой и закончила совершенно неожиданно: – В милиции одни жулики. – Рванула с места, бросив через плечо: – Спасайте сестру.

Я тряхнула головой, пытаясь прийти в себя, и сделала несколько шагов в сторону окон Зюзиной квартиры. Надо сказать, что прямо напротив них, ближе к забору, метрах в пяти от тротуара произрастали кусты акации. И тут я вдруг уловила движение в кустах, а затем приметила мелькнувшую между веток футболку, белую с синими полосами. Точно такая или очень похожая имелась в гардеробе племянника, поэтому, ускорив шаги, я раздвинула ветки и увидела Сеньку в компании Чугунка. Чугунок попытался спрятать сигарету, а Сенька сделал страшные глаза и чересчур испуганно пролепетал:

– Только маме не говори.

Я ухватила племянничка за уши и максимально приблизила его лицо к своему, после чего, мрачно усмехаясь, могла констатировать: табаком от него не пахнет. Дураком парень не был и заметно скис. Я обратила свой взор на Чугунка, который торопливо прятал окурок в карман, и сказала ядовито:

– Ты на всю жизнь останешься коротышкой. А еще хотел в баскетбол играть.

– Я не курю, – заявил он и вздохнул, а я злорадно улыбнулась.

– Конечно, именно это я сейчас и видела: ты не курил.

– Ну чего ты, Дарья, – загнусил Сенька, делая Чугунку какие-то тайные знаки.

– Ничего, – отрезала я сурово. – Марш домой.

Мы покинули кусты и направились в сторону нашего двора, мальчишки как воды в рот набрали и вообще выглядели пришибленными. Я тоже к продолжению диалога не стремилась, меня одолевали мрачные мысли, потому что Сеньке совершенно нечего было делать в кустах. И если он там все-таки оказался, причина была той же, что и у меня: он хотел взглянуть на дом, где живет Зюзя. Оперативность, с которой он узнал его адрес, внушала уважение. Спрашивается: зачем Сеньке адрес? Ответ напрашивался сам: мой племянник не оставил мысли вернуть фотографию, а если так, зная характер членов нашей семьи, можно смело предположить, что неприятности на этом не кончатся. Точнее, настоящие неприятности только-только начинаются. Одно дело дворовая шпана во главе с Упырем, и совсем другое – какой-то наркоман, да еще, по непроверенным данным, имеющий отношение к господину Шмелеву, который славился в нашем районе не только большими возможностями, но и крутым нравом. В общем, было от чего впасть в отчаяние, потому, подходя к родному подъезду, я уже мысленно набросала текст телеграммы, которую пошлю сестре, а вслед за телеграммой и племянника, причем ближайшим рейсом.

Возле дверей квартиры мы малость замешкались, Чугунок нырнул мне под руку, когда я отпирала замок, я хотела было его шугнуть, но вовремя вспомнила, что он скорее всего голодный, и буркнула:

– Входите.

Мы вошли, разместились в кухне и даже пообедали в молчании, которое сильно смахивало на гробовое. Чугунок уписывал обед за обе щеки и старательно прятал от меня глаза, а я не выдержала и спросила:

– Про Зюзю ты Сеньке рассказал? – Мальчишка возмущенно затряс головой и при этом так выпучил глаза, что я за них начала беспокоиться: как бы не лопнули, но вдруг он сник, шмыгнул носом и кивнул обреченно. – А сам от кого узнал?

– Ты ж сама про Зюзю спрашивала. Догадаться нетрудно. А еще я слышал, как Упырь с пацанами болтал, Зюзя этот так разволновался, когда тачку увидел, аж руки затряслись. Соображаешь?

– Соображаю. У Зюзи руки дрожат совершенно по другой причине. Ну и что ты собираешься делать? – накинулась я на Сеньку, тот тоже вытаращил глаза и ответил торопливо:

– Ничего.

– Правильно, – согласилась я, – потому что я тебя к родителям отправляю.

– Дарья! – Голос его сорвался, а на глазах появились слезы, такого я даже не ожидала и растерялась, а Чугунок, косясь на Сеньку, пробормотал жалобно:

– За что?

– За то, что у Зюзиного дома околачивался.

– Я только хотел подойти и спросить про фотографию. Она ведь ему не нужна, номер машины можно переписать на бумажку…

– Если фотография ему не нужна, он ее давно выбросил.

– Ага, – кивнул Сенька.

– Что «ага»? – рявкнула я.

– Выбросил и выбросил, – племянник пожал плечами, а я мысленно чертыхнулась. – Не отправляй меня, ладно? – жалобно попросил Сенька, а я опять рявкнула:

– Марш в свою комнату, и чтоб носа оттуда не показывал. А ты вымойся наконец, – накинулась я на несчастного Чугунка, который при этих словах заметно побледнел. – Сенька, найди ему какую-нибудь подходящую одежду.

Оба мгновенно покинули кухню и растворились в полумраке коридора, а я принялась мыть посуду, опять же мысленно ругаясь на чем свет стоит. Мало мне Упыря, теперь только и следи за тем, чтоб Сенька не попал в историю. Надо брать отпуск и увозить его куда-нибудь. Например, в Анапу. Мне давно следует отдохнуть, Анапа самое подходящее место. Только-только я почти согласилась с тем, что мысль эта настолько удачная, что решает все мои проблемы, как другая гениальная идея угнездилась в моем мозгу. А ведь Сенька не так уж и не прав, почему бы не подойти к этому Зюзе, не объяснить, в чем дело, и не попросить вернуть фотографию, если она все еще находится у него. Простота решения произвела на меня магическое действие, я заулыбалась и, вытерев руки, свистнула в окно Кузе. Послушала под дверью Сенькиной комнаты, убедилась, что мальчишки смотрят телевизор, и на цыпочках покинула квартиру.