Настолько, чтобы начать замечать не только достоинства Толика (зачастую ей же самой придуманные), но и его недостатки. Ольга знала, что у Толика мерзкий, поминутно меняющийся характер, под который нельзя подстроиться, что у него дырявая память. Ольга знала даже, что он ее не любит. Толик забывал о ней, спал с неясными девушками, но она все прощала ему за те минуты, когда он одаривал ее нежным теплом. Ольга так безбожно любила его, как можно любить, наверное, только в 18 лет. Не за что-то, а вопреки. Все его гнусные черты характера были ей безразличны. Толик был ей нужен и все. Ольга знала, что это безнадежно. Она подозревала даже, что ничего путного у них с Толиком не выйдет. Но, к сожалению, выключатель от чувств еще не изобрели. Долгое время она не могла ни забыть, ни разлюбить его. Никуда не денешься от своей собственной участи, но Ольга не могла поверить, что быть ей с ним не судьба. Потом поняла, поверила, но смириться с этим так и не смогла.
 

***

 
      Заканчивался июнь, а вместе с ним – и первый курс "кулька". Наши отношения с Толиком запутались окончательно и никуда не двигались. Ко всему прочему мы должны были расстаться на целый месяц. (Месяц потому, что в августе мы должны были вместе попасть на практику). И тут выяснилось, что в конце июня по всему городу будет праздноваться День Молодежи. Я порадовалась. В одном из уголков нашего города должны были собраться к вечеру все мало-мальски приличные рок группы и закатить на всю ночь сейшен. На этом сборище рок-н-роллыциков, металлистов и панков должна была выступать и любимая группа "Аквабитлы" (Майк, Толик и Дюк). Так что я срочно начала готовиться к данному великому мероприятию.
      В то время я уже начала задумываться о том, что у меня может быть с Толиком. Иногда я думала, что может получиться что-нибудь действительно серьезное, а иногда – что все это может ничем не кончиться вообще. И последнее мне абсолютно не нравилось. Я решила плясать от худшего. Я люблю его? Ну да, люблю. Ничего уж тут не поделаешь. А он? Буду ли я для него хоть когда-нибудь что-то значить? Я знала, что нет. Я вообще во многом уже могла разобраться. Толик меня не вспомнит? Ну, что ж… Я буду радоваться тому, что у меня есть, а потом… Потом мне придется с этим смириться и найти из этого положения какой-то выход. Кто знает, смогу ли я хоть кого-нибудь полюбить так, как его?
      Может быть, с течением времени все пройдет. Но я не хотела этого ждать и жить в одиночестве. Я сидела и думала, что все равно когда-нибудь в моей жизни будет первый мужчина. Так пусть хотя бы он будет любимым! Толик умеет быть чутким, нежным, милым, ласковым. Он сможет сделать так, чтобы я ни о чем не жалела. Нежным… Господи! Да я сходила с ума от его изысканной, чувственной нежности, проникновенного голоса, светских манер. От него могла потерять голову и более умная женщина, чего уж говорить о той наивной 18-летней дуре, какой я тогда была! Да, я решилась пойти до конца и до сих пор не могу заставить себя об этом пожалеть. Может быть потому, что долгое время не могла никого полюбить с такой искренностью и самоотреченностью? Может быть, у меня ушла на Толика слишком большая часть души? Я не знаю.
      В тот июньский день я всерьез решила заполучить Толика. Причем больше всего в этом плане я надеялась на случай. И на всякий пожарный одела свое самое нарядное белье.
      День Молодежи был действительно замечательным. Было весело. Толик слегка ухаживал за мной, и я начала надеяться, что вечер закончится так, как мне бы этого хотелось. Сейшен завершился далеко за полночь, а автобус, выделенный специально для музыкантов, довез нас только до полдороги. Остальной путь мы проделали пешком. Транспорт, естественно, никакой уже не ходил, и поэтому топать пришлось далеко и долго. У Толико-Дюковской общаги мы оказались уже около 3-х часов ночи. Майк двинул к какой-то своей подруге, а Толик в своей неподражаемой манере пригласил меня к себе. Я скосилась на Дюка, вопрошая Толика, куда он денет живущего с ним в одной комнате друга. Толик загадочно улыбнулся и повел меня наверх. Не менее загадочный Дюк исчез на полдороге. Мне это все, собственно говоря, было уже до синей лампочки. Меня буквально трясло от волнения и мысли, что я что-нибудь не смогу. Толик был само внимание.
      В моей жизни было немало знакомых мужчин. С некоторыми из них у меня были близкие отношения. Но такие нежные мужики, как Толик, встречались мне очень редко, если не сказать более. Может быть, Толик казался мне таким потому, что я любила его. И, как оправдание собственной влюбленности, повторяла себе, что он музыкант. И не просто музыкант, а человек с гитарой. Такие люди, как он, умеют обращаться с женщиной бережно. Женщины для них – особый инструмент, от настройки которого зависит получаемое удовольствие.
      Толик не стал торопить событий. Мы целовались, и он… кажется, он меня немного споил. Не было ни конфет, ни цветов, ни шампанского. Была какая-то мерзкая бормотуха и хрустящее печенье, купленное не по этому поводу. Я не могу сказать, что я потеряла голову – я все помню. Я просто давно ждала этого момента, и момент наступил. Я с любопытством рассматривала худощавое мужское тело, пуговица за пуговицей освобождая его от рубашки. Глаза Толика стали почти зелеными, а в голосе перекатывались бархатно рычащие нотки. Я, не удержавшись, пробежалась пальцами по его телу снизу вверх и тихонько царапнула грудь. Толик вздрогнул.
      – Ну, все. Ты сама этого хотела!
      Конечно хотела! Неужели в этом можно было еще сомневаться? Толик продолжал меня целовать, а его пальцы легко справились с моим нарядом. Когда вся верхняя одежда была на полу, а Толик глядел на меня в моем нарядном нижнем белье, в глазах его плясало такое, чего не выразишь даже самыми неприличными словами. Я первый раз в жизни видела такие огромные зрачки. В них отражалась я.
      Разумеется, я прочитала кучу книг по интимной жизни разной степени откровенности. На собственном опыте я убедилась, что три четвертых из них – полнейшая лажа, а остальные – абсолютный гон. Были только 2-3 действительно полезные книги, с помощью которых я хотя бы имела представление о том, что вообще происходит. От постельной сцены с Толиком впечатлений было – море. Я, конечно, не улетела на седьмые небеса от полученного удовольствия (как это бывает в дешевых бульварных любовных романах), но только от одной мысли, что рядом со мной – любимый человек, и он – мой первый мужчина, я испытывала поистине потрясающие ощущения.
      Утром мы проспали все на свете и расставаться не захотели. Мы о чем-то болтали, прикалывались, и, наконец, я решила, что неплохо было бы что-нибудь приготовить. На мое соображение по этому поводу Толик ответил, что будет готовить он сам, а я обязательно должна пойти с ним на кухню, чтобы посмотреть, какой он, на самом деле, повар-кулинар. Я пошла. В этот знаменательный день я научилась готовить потрясшее меня до глубины души блюдо – "Сдачу Бреды". Толик свалил всю оставшуюся в общаге жрачку (всего понемногу) в сковородку и залил яичницей. Как только запахло чем-то съедобным, на кухне тут же нарисовался Дюк с радостным воплем.
      – Ура! Похаваем! Где мое весло?
      Он даже схватил ложку, но благовоспитанный Толик на кухне, да еще и прямо со сковородки, Дюку есть не позволил. Сковородка из общажной кухни перекочевала на стол к ним в комнату, но, не смотря на весь свой голод, я сильно сомневалась, что смогу это съесть. Однако, глядя на радостно жующих Толика и Дюка, я решилась попробовать. Оказалось съедобно. После того, как мы перекусили "Сдачей Бреды" и даже попили чай, Дюк разлегся на своей постели и начал над нами прикалываться. Толик пытался выдворить вредного Дюка из комнаты, прозрачно намекая, что того труба зовет, и ждут блондинки. Однако любимые блондинки были Дюку по барабану, поскольку в данный момент ему гораздо больше хотелось издевнуться надо мной и Толиком. Поэтому Дюк пообещал выйти только после того, как я сделаю ему массаж, потому что он (типа того) очень устал. Я скосилась на Толика, и Толик разрешил. Сначала я делала нормальный массаж, а потом решила, что было бы неплохо вредному Дюку мелко напакостить. Я постепенно сбавила теми и нажим, движения стали легкими и чувственными. Я пробежала ноготками по Дюковской спине. После второго такого "сюрприза" Дюк вылетел из комнаты пулей.
      – А мне массаж? – улыбнулся Толик.
      – А ты не сбежишь вслед за Дюком?
      – Не-а. Я даже дверь закрою. – это была удивительно хорошая идея, особенно если учесть, что нахальство Дюка было безграничным. Я повторила опыт на Толике, и он перевернулся. – А ты по животу можешь?
      – Могу… – но терпения Толика хватило только на несколько секунд.
      Когда я вспоминаю все, что было между мной и Толиком, мне в голову приходит именно эта общага. Стены, обклеенные плакатами и рисунками, заставленный посудой стол, мутное зеркало, треснувшее стекло в окне, пыльные занавески, ковер с Красной Шапочкой на стене, календарь на двери, два стула – красный и синий. Помню пивную банку в роли пепельницы. Огромный чайник под столом, краснознаменный красный флаг, натянутый в углу у потолка, номерок из гардероба на криво вбитом гвозде. И еще была белая крыса Дюка в трехлитровой банке. Да, я все это помню, хотя… Может быть, мне это все лучше было бы позабыть.
       "Ты привык к спокойствию и тишине. Я ничего не стою в твоей жизни, потому что ты не захочешь на меня отвлекаться. Ты не видел моих счастливых глаз, и шутил над моими маленькими трагедиями. Ты не стремился меня понять и, наверное поэтому, не давал мнепонять себя. Я не играла в твоей жизни главных ролей. У меня была роль без слов. Разговаривал ты. А чтобы я не могла ответить на твои вопросы, ты затыкал мои губы поцелуями и делал вид, что очень меня ревнуешь. Ты легко извлекаешь слова и фразы, а сложить из нее любви ты не можешь. Или, может быть, я просто не тот человек? Я по пальцам могу пересчитать обалдело счастливые рассветы, встреченные рядом с тобой. Ты легко улыбался, переступал порог и уходил. Жаль, что нельзя удержать в ладонях горячих поцелуев, чтобы после пьяной весны осеннее похмелье было не таким тяжелым. В твоих губах рождалась осторожная жалость ночной сказки. Я успокаивалась, засыпала на твоем плече и шептала тебе на ухо, что я тебя люблю. Может быть, этого было мало?"
      Толик учил меня жить, любить и терять. Учил меня не принимать жизнь всерьез, не тратить чувства и не творить идеалов. Он даже научил меня предавать. Я что-то приобретала, а что-то теряла. Может быть, что потеряла я больше, чем это следовало бы. Утратилась наивность, беззлобность, прежние взгляды. Я стала другой.
      Было бы глупо утверждать, что за время июльского расставания я хоть немного позабыла Толика. Ничего подобного. Я до сих пор его помню. Ну а тогда… Тогда я просто была в него влюблена. Осколки этого чувства до сих пор пляшут где-то внутри. Может быть, они никогда не исчезнут. Я помню нашу последнюю ночь с Толиком – маленькую сказку середины января.
      Твоя заученная нежность
      мне душу вновь печалью тронет.
      И снова жест руки небрежный,
      н вновь вино, и запах кофе.
      Гитарно-струнным перебором
      звенят забытые аккорды.
      Пока глаза мы тешим спором,
      часы покажут час четвертый.
      И снова звезд немых беспечность
      в твоих глазах, смеясь, утонет.
      И вновь заученная нежность
      твоя мне нежно душу тронет.
      Всего два года, а "кулек" уже позади. Мне так не хотелось оттуда уходить! Конечно, я возвращалась. Но там было все меньше знакомых лиц, все больше чужих интересов и все реже проскальзывала слепая беспечность. В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Я перестала возвращаться в "кулек", я стала помнить его таким, каким когда-то любила. Я изредка встречала старых друзей, и мы были рады друг друга видеть. Прошло еще два года после окончания "кулька", и прошлое стало порастать травой. Музыканты стриглись, женились или спивались. Это было естественно. Иногда я встречала Толика. То одного, то с подругой. Его подруга в то время даже не стала очередной. Иногда мы просто здороваемся и проходим мимо, а иногда он улыбается мне так проникновенно, как умеет только он, и я опять пишу ему неотправленные письма. Это стало моей привычкой.
       "Мне очень легко говорить сейчас о том, что уже позади. Кажется, что все могло бы быть по-другому. Стрелки часов неотступно отсчитывают год за годом с того дня, как я увидела тебя впервые. Пролетело столько ветров, намело рыжей листвы и серого снега. Когда-то мне нравились даже твои недостатки. Я знала тебя до черточки и помнила все особенности твоего тела. Ушли страдательность и тоска, осталась болезненная память.
       Мне легко сейчас говорить о тебе. И все-таки нелегко говорить с тобой. Беглое касание пальцев будит нервную дрожь, и глаза золотятся. Я ждала тебя, думала о тебе, благодарила тебя и любила тебя. По-своему. Нет ничьей вины, ничьего участия. Есть воспоминания. Воспоминания о том, что когда-то я отдала тебе частичку своей души. Безвозмездно, безвозвратно, без просьб и обещаний с твоей стороны. Мне никогда не было рядом с тобой легко и спокойно. Я всегда боялась тебя потерять или стать случайностью в твоей жизни. И все же я была бесконечно счастлива, когда встречала с тобой рассветы!
       Теперь ты чужой. Совсем чужой. Навсегда исчезнувший из моей жизни. Случайные встречи ничего нам не дадут. Ты давно уже обо всем забыл. Да и не надо помнить. Пусть все останется как есть. О чем жалеть, если все так удачно кончилось? Ты не подашь мне руки, а я сделаю вид, что в моей жизни все в порядке, и что меня совсем не волнует ушедшая вереница дней. Я улыбнусь твоей женщине, сделаю ей комплимент, и она улыбнется мне в ответ. Может быть, что она ничего не знает. А может быть, ей это тоже далось нелегко. Так же нелегко, как быть твоей женщиной, искать в твоих глазах отблески своих чувств и ждать твоего прихода до последних звезд отчаянного рассвета"
      Все позабыть, увы, не в нашей власти.
      Когда взгрустнется мне в ночной тиши,
      Я вспомню музыкальность Ваших пальцев
      С сонатой в упокой моей души.
      И даже если созданная вечность
      Мне говорит о смене прошлых лун,
      Мне снится Ваша вычурная нежность,
      И светские манеры Ваших струн.
      В том месте, где усталость вдохновений
      Мешает обреченности тоски,
      Случайно я столкнулась с Вашей тенью,
      И вот сейчас читаю ей стихи.
      Мелодия усталой, нежной скрипки
      Мои глаза состарит на века.
      А Ваша тонкогубая улыбка
      Как прежде иронична и горька.
      Простите мне мою бесцеремонность,
      Но я не удержусь в последний раз
      Взъерошить нежно Вашу отрешенность
      И серебристость серых Ваших глаз.
 

***

 
      Ольга усмехнулась. Да. Такие слова она посвящала только Толику. Забавно. Все так буднично и неоригинально. Каждый человек считает свою личную трагедию чуть ли не единственной в мире и, конечно же, самой глобальной. А ничего глобального в ней нет. И даже ничего интересного нет. И не хочется выворачивать душу перед любопытной толпой. Впрочем… Разве стихи – это не вывернутая наизнанку душа? Ольга еще раз кинула взгляд на потертую фотографию и отложила ее в сторону. Ей до сих пор помнился день, в котором ее любовь к Толику перестала существовать.
 

***

 
      Я долго не видела Толика. Нас развели дела, интересы и еще много чего. Но день встречи все-таки наступил. Драгоценная группа "Аквабитл" после долгого перерыва решила дать большой концерт. Разумеется, я не могла пропустить такое событие! Я начала к нему готовиться чуть ли не за месяц. Искала наряд, продумывала прическу, прокручивала в голове фразы, которые я могла бы сказать при встрече Толику. Словом, на концерт я явилась во всеоружии. Услышала море комплиментов, пообщалась со старыми знакомыми, увидела Толика и… поняла, что ничего к нему не чувствую.
      Нет, Толик совершенно не изменился – он был таким же нежным, милым, предупредительным и обходительным. Он осыпал меня комплиментами, на что-то намекал, а я смотрела на него совершенно ошарашенными глазами и пыталась собрать мозги в кучу. Я ничего не чувствовала! Абсолютно! Такое мое состояние по отношению к Толику было настолько для меня непривычным, что я растерялась. Сколько времени я им болела! Сколько времени не могла воспринимать спокойно его жесты и улыбки! И вот, в один-единственный момент все это кончилось и ничего уже возвращать не надо. Он стал мне чужим. Совсем чужим. Он просто ушел из моей жизни. И это было к лучшему. Потому что случайные встречи давно уже ничего нам не давали. Я облегченно вздохнула и улыбнувшись решила, что будет лучше, если все останется так, как оно есть. О чем жалеть, если все так удачно кончилось? Когда-то нежность и участие Толика значили для меня слишком много. Мне все равно нелегко было говорить с ним о том, что уже позади. И я промолчала.
       "Неужели я научилась смотреть на тебя глазами постороннего человека? Неужели для меня ничего не значат твои слова, а касание твоих рук ничего во мне не будит? Так странно… Может быть, моя любовь умерла от усталости. Может – от бесконечных ожиданий. Сколько я ни вглядывалась в черты когда-то наизусть знакомого, а теперь совершенно чужого лица, ни один звоночек в глубине моей души не дернулся и не издал звонка. Господи, сколько времени я искала ответы, которых не было! Я смотрю на тебя и вижу, как твои глаза знакомо меняют цвет: они темно-серые, когда ты сердишься или хандришь; голубоватые, когда ты солнечным зайчиком прыгаешь от радости; они зеленеют, когда в тебе просыпаются постельные устремления. Все это так мне знакомо! Но почему же все это совершенно меня не трогает?
       Я не дергаюсь от твоей близости. Пропускаю мимо ушей твои комплименты (не пытаясь отыскать в них второй, приятный для меня смысл) и даже не слежу за цветом твоих глаз, ожидая, когда же они позеленеют для меня одной. Мало того, даже когда я ловлю зеленоватый блудный взгляд и знакомую улыбочку, я остаюсь равнодушной. И вот, наконец, приходит облегчение. Облегчение при мысли о том, что я освободилась, наконец, от этой любви, и больше меня не мучает болезнь в несколько букв твоего имени. Нет, я не жалею о том, что когда-то случилось. Что было, то было. И я даже благодарна тебе за то, что ты пробудил во мне настолько сильные чувства. Единственное, чего мне жаль – что ты не отнесся к ним снисходительно. Нет, я вовсе не считаю, что ты обязан был полюбить меня в ответ. Я просто думаю, что ты мог бы (не то, что должен был, а мог бы) не поступать с моими чувствами так жестоко. Впрочем… жестокость в твоем характере. Просто какое-то время я ни видеть этого, ни думать об этом не хотела."
 

***

 
      Ольга попыталась вспомнить прежние ощущения: она смотрела на Толика, улыбалась его шуткам и сама не верила собственным ощущением. Неужели она действительно ничего к нему не чувствовала? Ведь она зависела от его улыбок слишком долго. И очень уж о многом ей хотелось бы навсегда забыть.
      Ольга посмотрела на фотографию Толика с каким-то неясным ей самой чувством и удивленно качнула головой. Неужели она любила его до такой степени? Или все-таки этот накал страстей был немного раздут? Откуда у нее в 18-19 лет взялись такие чувства, а главное, такие слова, чтобы эти чувства выразить? Впрочем… так безоглядно любить, наверное, можно только в 18 лет. Потом начинаешь думать. И рассуждать. И сравнивать. Потом наступает серая и скучная взрослость, в которой нет места миражам. Ольга вздохнула, выудила следующий опус и как-то неопределенно улыбнулась. Забавная история. Может быть даже, она чем-нибудь кончилась бы, если бы в ее жизни не появился Кир. Может быть даже, что она кончилась бы чем-нибудь серьезным. Во всяком случае, их обоих устраивало существовавшее положение дел. Кажется.
 

Четвертая