Блюхер продолжает прежнюю тактику: рассылает впереди отряда агитаторов, и те возвращаются с пополнением - в основном рабочими, но есть и революционно настроенные казаки. По дороге выяснилось, что Верхнеуральск оставлен, и, изменив направление, через Кагинский и Узянский заводы мы двинулись в Белорецк - старый металлургический завод, похожий теперь на осажденную крепость. Улицы поселка запружены подводами - войска, беженцы. В заводской больнице - госпиталь. Продовольствия и боеприпасов у них тоже не хватает.
      Здесь - ушедший из Троицка отряд Николая Томина и верхнеуральцы Ивана Каширина. Иван Дмитриевич не похож на старшего брата. Он ходит в хромовых сапогах, синих офицерских брюках и косоворотке, подпоясанной серебряным пояском, на котором висит кривая шашка, отделанная также серебром. Голову бреет. Его речи слушают, раскрыв рты. Его тут в наше отсутствие выбрали "главнокомандующим", и он выступил с интересным "манифестом": "Мощные духом, с верой в победу, с железной товарищеской дисциплиной мы выступаем против врагов и предателей трудового народа. Пощады никакой, борьба не на живот, а на смерть. Смело вперед!"
      Здесь, в Белорецке, без нас происходили странные события. Командир Верхнеуральского отряда Пичугин и начальник Главного (никак не меньше!) военного штаба Енборисов не поладили с местным большевистским лидером Точисским, застрелили его, а большевиков посадили под арест. По их словам, большевики собирались бежать из Белорецка, прихватив деньги. Честно говоря, на комиссаров это не похоже. В конце концов арестованных освободили, но чувство у всех осталось тяжелое. Енборисова я помню еще по Екатеринбургу, нас познакомил Калманов, который, кстати, уверяет, что бывший есаул - сочувствующий, чуть ли не большевик. Сомневаюсь.
      В отряде у них полный разброд. Енборисов называет дисциплину "возвращением старорежимных порядков". Я рассказал Павлищеву, Иван Степанович сам все видит и очень не доволен дурным примером верхнеуральцев, хочет поговорить с Блюхером и Николаем Кашириным.
      Между прочим, здесь, в Белорецке, и отец Кашириных - такой молчаливый старичок в синей фуражке с огромным козырьком. Он хочет проделать с сыновьями весь поход.
      А еще мне рассказали один забавный случай. Когда наши уходили из Верхнеуральска (оставаться не было смысла - белые стянули большие силы), комиссар финансов Сандырев вывозил ценности и, чтобы избежать погони, оставил у сейфа записку: "Знаю, что меня Каширин предаст суду, а может быть и расстреляет, но золото оставляю, потому что народ остается, а уходит небольшая кучка искателей приключений. Сам же остаться не решился, зная отношение ко мне Дутова".
      Белые не стали возиться с чугунными дверьми, а выставили часовых и объявили Сандырева чуть не героем. Представляю, какие у них были физиономии, когда сейф все же открыли. В отместку насмерть забили жену комиссара.
      Еще нужно сказать о Томине - он командир Троицкого отряда, казак-фронтовик. После октябрьского переворота вернулся на родину и организовал Красный казачий полк имени Степана Разина. Сам Томин ходит в кумачовой рубахе, с раненой рукой на перевязи. В отряде у него порядка гораздо больше, чем у Пичугина.
      Теперь главное. Вчера в доме заводоуправляющего был совет командиров. Первым выступил Николай Каширин и предложил идти через Верхнеуральск к Екатеринбургу, он доказывал, что при приближении красных партизан насильно мобилизованные белыми казаки разбегутся по домам.
      Енборисов и Пичугин вообще предложили распустить всех по домам, чтобы сохранить силы "для будущих решающих схваток с мировым капиталом", но после того как на них зашикали, присоединились к плану Николая Каширина. Блюхер же утверждал, что население станиц в большинстве настроено к Советской власти враждебно, поэтому идти нужно через рабочие районы, в направлении Красноуфимска, и там соединиться с Красной Армией. Блюхера поддержал Томин. Иван Каширин вступился за брата. Среди командиров начались споры. Тогда Блюхер нехотя согласился с предложением Кашириных, но сделал это не потому, по-моему, что его переубедили, а чтобы не вносить в отряд раскол. Томин тоже согласился идти на Верхнеуральск.
      На совещании постановили разбить отряд на три подотряда: Верхнеуральский - командир Пичугин, Троицкий - командир Томин, Уральский командир Блюхер, но сначала тайным голосованием избрали главкома. Предложили Блюхера, Томина и Кашириных. Василий Константинович снял свою кандидатуру, так как его план не был принят. Иван Дмитриевич тоже снял свою кандидатуру. Выбрали Николая Каширина. Начальником главного штаба оставили Енборисова, но, по-моему, новому главкому это не понравилось.
      На совещании окончательно сосчитали число бойцов вместе со вновь примкнувшими. И получается, мы сила: 4700 штыков, 1400 сабель, 46 пулеметов, 13 орудий!
      Пожалуй, все... А вот еще интересный случай! Рассказал мне его Михаил Голубых - новый начальник оперотдела главного штаба. Вчера к штабу уральцев подъезжает на коне седой старичище и спрашивает у Блюхера, стоявшего на крыльце:
      - Где тут штаб командующего?
      - А зачем тебе штаб, дедушка?
      - Молокосос! - орет старикан. - Я спрашиваю, где штаб командующего? Где командующий?
      - Я и есть командующий! - пожал плечами Блюхер.
      Старик сначала не поверил и даже было понес Василия Константиновича за вранье, но собравшиеся на разговор бойцы со смехом подтвердили. Тогда дед расстроился, что теперь его не возьмут в отряд. Взяли.
      Еще - виделся с Гончаровой, заходил проведать наших раненых. Любопытно они выглядят: вместо бинтов, которых не хватает, используют разорванный на узкие полосы ситец (его в обозе много), поэтому люди в разноцветных повязках похожи на неких цирковых артистов. Но все это, как сказал поэт, было бы смешно, когда бы не было так грустно!
      По-моему, Саша уже на меня не злится и очень смеялась, когда я рассказал про случай с дедом-добровольцем. Но глаза у нее грустные, наверное, все время думает о родителях, оставшихся в Екатеринбурге. Я ее уверяю, что город ни за что не сдадут. Кажется, она верит.
      Павлищев сказал, что мы еще пожалеем, что не приняли план Блюхера. Я с ним не согласился: Каширины лучше знают Урал - они местные...
      НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
      Когда участники совета командиров разошлись и в прокуренной до синевы комнате остались Каширины и Блюхер, Василий Константинович недовольно сказал:
      - Не нравится мне этот ваш начальник штаба Енборисов, нужно быть совершенно болваном, чтобы предлагать распустить людей по домам до прихода Красной Армии! И потом, его роль в истории с Точисским мне тоже не по душе...
      - В истории с Точисским, - глядя в сторону, отозвался Иван Каширин, мы крепко виноваты. А распустить отряд Енборисов предлагает не первый раз: до вашего с Николаем прихода он уже заводил разговор на эту тему, объясняет, что заботится о жизнях людей...
      - А мы позаботимся о том, чтобы у нас в Главном штабе сидели люди понадежнее, - твердо проговорил Николай Каширин. - Енборисова от должности я отстраняю и направляю в распоряжение Пичугина. Но и к Пичугину тоже нужно присмотреться. Сейчас, когда Советская власть в беде, нельзя быть доверчивым, но и людьми разбрасываться нельзя. Начальником Главного штаба, я думаю, назначим Леонтьева. Не возражаете?
      - Надежный человек! - оживленно подтвердил Иван Каширин.
      Главком недовольно взглянул на брата и сел писать приказ.
      ...Енборисов, улыбаясь, вошел в штаб верхнеуральцев, протянул Пичугину листок бумаги и, спокойно закуривая, сообщил:
      - Прибыл в твое распоряжение, скотина!
      - Алексей Кириллович...
      - Что - Алексей Кириллович? Ладно, выпутаемся: главком с Блюхером все равно пока ничего предпринимать не станут, потому что в любом случае тень на Ивана Каширина упадет. Время у нас есть. Сейчас мне нужен надежный человек. Есть у тебя такой, чтобы к Дутову в гости сходил и привет передал?
      - Есть. Немцов. У него там отец и два брата служат, он уже давно к ним рвется, но я не пускаю - надежный казак!
      - Звание?
      - Урядник.
      - Пообещаешь ему офицерские погоны!
      - Понял!
      - Хорошо. Иди подготовь его, ночью пойдем. Точно узнай пароль, чтоб его на обратном пути красные не сцапали... Да, и вот еще что: я у тебя пока начальником штаба побуду, а там станет видно. Кстати, в Главном штабе о тебе сегодня очень скверно говорили, думаю, тебе нужно уходить как можно быстрее. Готовься и постарайся с собой побольше людей увести: на той стороне зачтется!
      - Понял, Алексей Кириллович...
      Пичугин ушел, Енборисов встал и принялся ходить по комнате. Спокойная ирония исчезла с его лица: все складывалось совсем не так, как он предполагал еще в апреле. На есаула были возложены функции эсеровского эмиссара при Дутове, но до атамана он не добрался, вынужденно задержавшись в Верхнеуральске. Все надежды, связанные с восстанием в Москве и выступлением Муравьева, рухнули, но хуже всего то, что оборвалась связь с Самарой. И теперь, после убийства Точисского, попав в сложное положение, Енборисов не знал, как действовать, дабы оправдать доверие молчавшего центра. "Видимо, нужно выходить на контакт с Юсовым, а для этого придется пользоваться услугами этой тряпки Калманова!" - с раздражением рассуждал Енборисов, вспоминая, как побледнел поручик, увидев своего давнего знакомого в штабе Ивана Каширина.
      В дверь тихо постучались, и вошел легкий на помине Калманов. За эти недели он сильно изменился: волосы выгорели, щеку рассекал неглубокий шрам, китель поистрепался.
      - Ну, здравствуй, ротный командир! - пошел ему навстречу Енборисов.
      - Алексей Кириллович, - хмурясь, ответил Калманов, - я слышал, вас...
      - Не придавай значения пустякам, наша карьера начнется в другом месте. Садись, рассказывай, как там дела у Павлищева?
      - А что рассказывать? Неделю назад Боровский предлагал уйти от большевиков, так как договор закончился, но на офицерском собрании приняли резолюцию остаться...
      - Резолюцию приняли! А "Интернационал" не пели? Значит, положиться не на кого?
      - Не на кого...
      - Тогда займешься Боровским, но очень осторожно. Очень! Теперь второе: нужно найти подход к заложникам, там есть такой Попов, высокий, хмурый... Видел?
      - Видел.
      - Так вот, ему нужно помочь бежать; если большевики дознаются, кто он такой на самом деле, его шлепнут на месте. Боровский и Попов - твое главное задание. Вопросы есть?
      - Есть. Павлищев расспрашивал, откуда я вас знаю, после Точисского вам не доверяют.
      - Говори, что знаешь меня давно как надежного человека, всегда поддерживавшего большевиков. А как у тебя отношения с Владимирцевым?
      - Никак, он хвостом таскается за Павлищевым. Алексей Кириллович, а почему вы здесь?
      - Идиотская случайность: не доехал я до Дутова. Добрался до Верхнеуральска, здесь меня и сцапали. Спрашивают, кто, мол, и куда? Разумеется, отвечаю - еду к Ивану Каширину, хочу пролить как можно больше крови за мировую революцию. А Каширин, человек доверчивый, сразу меня в начальники штаба, благо у него профессионалов тогда немного было. Теперь сложнее: братец его посерьезнее, а с Блюхером вообще не договоришься... Нужно что-то решать. Кстати, я ведь твою записку Юсову так и не передал, сам понимаешь. Сегодня к нему надежный человек поедет, будь добр - черкни то же самое еще раз.
      Калманов безропотно выполнил приказ, протянул исписанный листок и попросил:
      - Идти надо, Алексей Кириллович, хватятся меня!
      - Иди. Но скажи мне вот еще что: у Боровского есть какие-нибудь слабости?
      - Выпить любит.
      - Очень хорошо. Вот и пображничай с ним, поговори по душам...
      ...Через час в штабе верхнеуральцев собрался совет командиров. После того как обговорили намеченные на центральном совете боевые действия, слово взял новый начальник штаба Енборисов. С гневом и горечью он говорил о том, как низко упала дисциплина в отряде, что многие позволяют себе пьянствовать, когда в опасности все дело восставшего народа.
      - Мы каленым железом будем выжигать скверну из наших рядов! закончил он, разрубая рукой воздух. - Не так ли, товарищ командир?
      - Да-да! - закивал Пичугин.
      Из постановления ЦК РКП(б) о мероприятиях по укреплению Восточного фронта. 29 июля 1918 г. IV...
      а) Военные комиссары не умеют бдительно следить за командным составом. Такие случаи, как побег Махина, как самостоятельный переезд Муравьева из Казани в Симбирск, как побег Богословского и проч., ложатся всей своей тяжестью на соответственных комиссаров. Над недостаточно надежными лицами командного состава должен быть установлен непрерывный и самый бдительный контроль. За побег или измену командующего комиссары должны подвергаться самой суровой каре, вплоть до расстрела.
      Дневник адъютанта 1-го Уральского полка
      Андрея Владимирцева
      2 августа, Белорецк
      18 июля началось наше наступление на Верхнеуральск. Отряд, как гигантская пестрая змея, извивался между утесов. Обозы с беженцами оставили в Белорецке. Там же остались раненые и заложники. Да-да, у нас есть заложники - несколько человек, захваченных при отступлении. Если белые тронут семьи партизан, заложники будут расстреляны. Пустят их в расход и в том случае, если кто-то из них бежит. Ловко придумали. Я видел этих заложников - сын лесопромышленника Штамберг, поручик Панов, какой-то толстый меньшевик-учитель, эсер по фамилии Попов. В общем, политическая жизнь в России в миниатюре.
      Когда двинулись, я замешкался в штабе и, догоняя полк, проехал вдоль растянувшейся на много верст походной колонны. Да, обмундирование у нас скверное: от гимнастерок до пиджаков и ситцевых рубах, от фуражек до тюбетеек, от сапог до... Одним словом, и босые есть. Зато оружием увешаны с избытком, вот только с патронами у нас неважно.
      У первых же пленных, захваченных после перестрелки, выяснили: против нас действует корпус генерал-лейтенанта Ханжина; частями, обороняющими Верхнеуральск, командует генерал-майор Шишкин. Общей численности пленные назвать не смогли, но рассказали, что здесь сосредоточены чехи, дутовские отряды, атаман Анненков, несколько казачьих полков, офицерская сотня... В общем, силы примерно равны. Но мы наступали, а любой мало-мальски грамотный офицер скажет, что для наступательных действий необходимо преимущество в численности. Правда, по словам пленных, у них меньше артиллерии и пулеметов. Есть и еще одно доказательство: мы удивлялись, почему от их пулеметного огня шума много, а толку мало, но все стало ясно, когда захватили несколько деревянных трещоток.
      Главком очень правильно рассчитал, отправив Белорецкий отряд под Тирлян, чтобы обеспечить нам тыл. С помощью бронепоезда это удалось. Но "бронепоезд", конечно, уморительный: обыкновенный паровоз, пассажирский вагон, выложенный мешками с песком, и несколько угольных платформ, на которых установлены голенастые пулеметы-кольты. Под Тирляном действует Гарбуз, тот самый, который в свое время приказал расстрелять тещу и брата за участие в кулацком восстании.
      Я только сейчас почувствовал по-настоящему, что такое гражданская война, когда брат встает на брата. В нескольких местах перестрелка прекращалась, и сражающиеся узнавали по ту сторону своих родственников, друзей, соседей. И начиналось:
      - Ванька, бросай своих краснопузых - иди к нам, не тронут!
      - Нет уж, ты к нам переходи! Смотри, а то скоро выпотрошим ваше офицерье и вам пощады не будет!
      А один случай меня просто потряс. Во время кавалерийской атаки наш Воронин столкнулся с собственным отцом, служившим у белых. Отец, еще вчера звавший сына на свою сторону, на этот раз уговаривать не стал, а просто приготовился проткнуть неслуха пикой. Но Воронин успел накинуть отцу на шею ременную нагайку. Старик с хрипом упал на землю, а сын застыл над ним, наверное, только сейчас сообразив, что он сделал. Потом совершенно безумными глазами поглядел на своих и бросился, наверное, ища смерти, прямо на пики подскакавших казаков.
      Боже мой, сыноубийца Бульба всегда казался мне плодом болезненной фантазии Гоголя! Если б мне кто-нибудь недавно сказал, что увижу такое собственными глазами, я не поверил.
      Весь отряд охватил какой-то азарт, сплошь и рядом люди совершают то, что на германской называлось подвигом, и за что давались георгиевские кресты. Особенно это чувствовалось у горы Извоз, которая заслоняла нам Верхнеуральск и за которую белые дрались с остервенением. Устроились они с комфортом: нарыли окопов, принесли одеяла, подушки. Кроме добровольческих частей, гору защищали мобилизованные студенты, гимназисты. Перед окопами натянули колючую проволоку.
      Извоз штурмовали несколько раз. Когда залегли после первой атаки и нужно было разузнать огневые гнезда, в разведку стал проситься тот самый дед, который обругал Блюхера. Василий Константинович не хотел его пускать, но старик заупрямился и, получив разрешение, галопом поскакал на гору. Его буквально изрешетили пулями - 29 ран! Но огневые точки он выявил, и Извоз решили брать обходным маневром.
      Во время боев под Извозом чуть не погиб весь штаб во главе с Блюхером. Случилось это так: обсуждали план атаки, стоя возле березы, и Суворов, начальник строевой части, заметив, что белые пристреливаются к березе, предложил отойти. Только отошли, как прямо там, где стояли командиры, разорвался снаряд.
      Пока бились за Извоз, произошли очень неприятные события. Пичугин и еще несколько подлецов, прихватив с собой 175 тыс. рублей, удрали к белым. Командующий Верхнеуральским отрядом теперь - Енборисов. Не пойму я Каширина: то он смещает этого есаула с должности начальника Главного штаба, то назначает командующим верхнеуральцев. Тем более что теперь опять путаница с главкомами: 26 июля ранили в ногу Николая Дмитриевича, и перед отъездом в Белорецк, в госпиталь, он предложил главнокомандование передать Блюхеру, но Василий Константинович отказался, потому что в корне не согласен с нашей нынешней тактикой. Я лишний раз убедился, что для Блюхера власть и почет не главное! Если у большевиков таких людей много - их не перешибут.
      Временный главком теперь Иван Каширин.
      В ночь на первое августа начался последний штурм Извоза. Мы бесшумно подошли к караулам и ударили в штыки, основные силы белых очухались только тогда, когда мы приблизились на 60 - 70 шагов. Они схватились за пулеметы, но в спешке били выше голов. Наши же, не тратя патронов, кололи штыками. Павлищев и другие командиры шли в первых рядах и показывали пример...
      Белые бросили нам наперерез свою кавалерию, но, не доскакав нескольких километров до каширинской лавы, повернули назад. И все же этот маневр не дал возможности окончательно добить пехоту.
      Позже мы узнали, что еще ночью из Верхнеуральска бежала рота мобилизованных башкир, а на рассвете ушли и казаки. Город был свободен. Но занимать его, как оказалось, не только не имело смысла, было даже опасно, потому что белые сосредоточились на высотах восточнее Верхнеуральска. И, спустившись в низину, мы оказались бы в невыгодном положении. Впрочем, положение наше и так неважное.
      Трудно с боеприпасами. Люди играют на патроны в "орлянку", хотя азартные игры в отрядах запрещены, покупают их друг у друга (полтинник штука!), выменивают на хлеб... А Верхнеуральск близко, прямо перед нами, как на ладони.
      Еще двадцать пятого мы узнали, что Екатеринбург пал. Значит, у белых освободились силы, которые в любое время могут перебросить сюда. Во-вторых, что делать с нашим прежним планом, от которого предостерегали Блюхер и Томин. В-третьих, приехали люди из Богоявленска и сообщили, что две тысячи красных держат оборону там.
      Вчера было совещание, решили не брать Верхнеуральск и отойти к Белорецку. Енборисов опять сказал, что мы не имеем права рисковать тысячами людей и нужно распустить их по домам до лучших времен. Ночью, когда мы начали скрытно отходить к Белорецку, Енборисов пытался увести Верхнеуральский отряд к белым. Бойцы, правда, сообразили, что ведут их не в том направлении, и повернули к своим. С Енборисовым ускакало около полусотни. Эту сволочь нужно было расстрелять еще тогда, когда его люди убили Точисского. Теперь белые знают о наших планах.
      Черт возьми, бились, бились за этот Верхнеуральск, положили полтораста убитыми и три сотни ранеными, а теперь уходим восвояси. Вот уж пиррова победа!
      Мало того. Чтобы белые не догадались о нашем отступлении, пришлось устраивать "маскарадные" атаки. Мы делали вид, что хотим ворваться в город, и ложились, скошенные огнем противника. Это страшно: атака ненастоящая, а кровь лилась всамделишная. Хоронить убитых некогда.
      Прикрывала наш отход рота Иванчикова, которому Иван Каширин приказал держаться до последнего. Пулеметчик Бачурин долго сдерживал наступавших казаков, а когда кончились патроны, разобрал замок, лег на пулемет и, подпустив белых почти вплотную, подорвался гранатой. Иванчиков рассказывал, что даже белые были потрясены.
      Когда мы вернулись в Белорецк, то узнали, что рано утром противник пробрался в город. Тревогу поднял водитель грузовика, которого они заставили завести мотор, чтобы угнать машину. Поднялась стрельба. Казаки начали без разбору рубить обозников. Николай Дмитриевич на костылях выскочил на улицу и стал наводить порядок. Постепенно оборона организовалась, быстро навалили несколько баррикад и отрезали белым путь к отступлению. Стерлитамакцы бросились вдогонку за обозом и отбили, хотя десятка два подвод беляки угнали. Интересно, что заложники, оказавшиеся между двух огней и с перепугу разбежавшиеся, к концу боя аккуратно прибыли к месту заключения.
      Когда вечером мы входили в город, то встретили несколько мокрых с ног до головы и смущенных бойцов. Оказывается, они приняли своих всадников за казачью атаку и спрятались в углублении плотины за каскадами воды, где и просидели целый день.
      Все возмущены тем, что казаки порубили обозников - раненых, женщин, детей. Услышав об этом, я поспешил к раненым и сразу увидел Сашу, она меняла повязку стонущему бойцу. Я помог ей перенести парня в дом. Потом мы долго стояли на улице и молчали. Уже темнело.
      - Я рада, что вы живы! - неожиданно сказала она и продолжила: Андрей Сергеевич, я вам задам один вопрос - вы только не удивляйтесь.
      - Слушаю вас! - я невольно насторожился.
      - Что вы чувствовали, когда в первый раз убили человека?
      - Что? - опешил я. - Не знаю... Вернее, я не знаю, когда убил первого немца, потому что в перестрелке не поймешь, где чья пуля. По-настоящему первого врага я убил в рукопашной. Знаете, неожиданно я почувствовал спиной какой-то холод, обернулся и увидел, что красномордый австрияк уже размахнулся, чтобы всадить мне в спину штык. Я успел несколько раз выстрелить ему в лицо... А почему вы меня спросили?
      - Потому что сегодня я застрелила казака, он хотел зарубить раненого... Я знала, что иду на войну, что здесь не до дамской чувствительности... Но я не знала, что это так тяжело - убивать людей... Знаете, он оглянулся на выстрел, совсем мальчишка с реденькими усами, и сморщился, как будто хотел заплакать...
      - Вы знаете, что Екатеринбург взят? - перебил я.
      - Знаю...
      - Вот и думайте лучше об этом. Извините за жестокость, но, представьте себе, что сделал бы этот "почти мальчик" с вами, если б вы были там, в Екатеринбурге.
      - У меня там родители.
      - Я знаю, вы говорили.
      - Да... Да, конечно, вы правы. А знаете, Андрей, вы изменились за эти недели.
      - В какую сторону - в хорошую или плохую?
      - В нашу сторону...
      ИЗМЕНА
      ...Измена Пичугина не только не внесла растерянности в ряды верхнеуральцев, а заставила их драться еще ожесточеннее, словно смывая с себя пятно измены. Новый командующий Верхнеуральским отрядом Енборисов вел себя так, что никакой, даже самый верный глаз не мог найти в его действиях ничего подозрительного: он отдавал точные и верные в оперативном отношении приказы, следил за дисциплиной и старался, чтобы вверенные ему верхнеуральцы воевали не хуже других отрядов. Но это была лицевая сторона медали, имелась и обратная. Немцов постоянно пробирался в расположение белых и передавал планы и приказы красного командования.
      2 августа состоялось решающее заседание совета командиров, на котором твердо решили отходить на северо-запад. Еще в приказе от 17 июля главком писал:
      "Получена живая связь от Богоявленского отряда, который в настоящее время группируется в районе Богоявленского и Архангельского заводов при достаточном количестве артиллерии и огнестрельных припасов и готовится действовать в направлении на Уфу и Бирск... Наша задача - пробиться на соединение со своими частями, действующими со стороны центров, с которыми и установить связь. Ближайшей нашей задачей ставлю переход всего отряда через железнодорожную линию Челябинск - Уфа..."
      Все эти сведения становились известны белым.
      В ночь с 1-го на 2 августа Енборисов отослал с различными поручениями всех своих помощников и нервно ждал: как сообщил связной, к нему должен был приехать человек из контрразведки. В полночь, как и договаривались, к штабу осторожно подошел Калманов. В час ночи дверь тихо отворилась, и в нее заглянул Немцов.
      - Можно? - спросил он полушепотом.
      - Можно, - ответил Енборисов и встал. Калманов тоже поднялся. В комнату вошел высокий человек, одетый в кожаную тужурку, на которой висел красный бант, сложенный именно так, как и требовал приказ главкома.
      - Юсов? - тихонько воскликнул Калманов.
      - Ну вот, Викентий, и встретились! - ответил поручик и с чувством пожал руку своему екатеринбургскому знакомому. - А теперь познакомь нас!
      Калманов представил их друг другу. Все это выглядело немного картинно, потому что уже две недели эти люди - правда, заочно - тесно сотрудничали.
      - Садитесь, господа! - пригласил Юсов, словно принимал их у себя дома, уселся сам и закурил. - Сегодняшняя ночь - решающая. Вам поручено прикрывать отход красных, не так ли, Алексей Кириллович?
      - Так точно.
      - У вас много своих людей в отряде?
      - Мало, но за командиров Зобова, Каюкова, Борцова я ручаюсь.
      - Хорошо. А если предложить солдатам перейти на нашу сторону и обещать всем жизнь?
      - Думаю, ничего не получится.
      - Тогда сделаем по-другому: отход начнете прямо сейчас...
      - Но у меня приказ главкома... - начал было Енборисов.
      - Оставьте! С этой минуты вы выполняете мои приказы. Итак, вы и ваши люди, ничего не объясняя, ссылаясь на обожаемого вами главкома, уводите солдат в нашу сторону. Я буду с вами. Когда дам команду "Пошел!", мы вырываемся вперед, а весь ваш отряд оказывается под пулеметными прицелами. Или они сложат оружие, или свои дурацкие головы. Но, полагаю, до кровопролития не дойдет. Мы с вами направимся в штаб, и вы в деталях расскажете план отхода большевиков. У меня все.
      - Господин Юсов, - непривычно просительным голосом поинтересовался Енборисов, - могу я рассчитывать, что моя помощь учтется...
      - Алексей Кириллович, когда речь идет о судьбах Родины, торговаться не нужно! Каждому воздастся по делам его! Ясно?
      - Да-да...
      - А я? - вдруг каким-то обиженным тонким голосом спросил Калманов.
      - А вы, дорогой мой, останетесь здесь на тот случай, если Каширину все-таки удастся вырваться из клещей. Вас не подозревают?
      - Так, чтобы впрямую, нет, но у меня такое чувство...
      - Чувства оставьте барышням. Следят или нет?
      - Следят скорее за Боровским.
      - За этим слабонервным стихоплетом? Вот и сделайте, чтобы подозрения большевиков стали более основательными. Поняли?
      - Понял.
      - Сведения о планах Каширина будете передавать через того же Немцова, под каким-нибудь предлогом заберите его к себе в роту. Пароль "Екатеринбургская казарма". И еще нам нужен ваш заложник Попов: о нем почему-то очень хлопочет Омск.
      - Но тогда всех заложников расстреляют!
      - Попробуйте организовать побег всем заложникам, а если не получится, черт с ними. Чуть крови больше или меньше - не так важно!
      Юсов обвел собеседников внимательным взглядом и поднялся. Они вышли из дома: стояла прохладная августовская ночь. Вскоре подскакали вызванные Енборисовым Зобов, Каюков, Борцов, несколько других бывших офицеров. Они пошептались в темноте и разъехались каждый к своему отряду. Юсов и Енборисов рысью двинулись в другую сторону. В одном месте их окликнул часовой, но, узнав голос Енборисова, успокоился.
      ...Несмотря на темноту, стало понятно, что Верхнеуральский отряд пришел в движение.
      - Что за дьявольщина! - обернулся к помощнику командир четвертой сотни второго Верхнеуральского полка Акулин. - Уходить еще рано!..
      - Передали приказ Каюкова - отходить! - ответил тот.
      - Куда отходить?
      - Туда! - махнул он рукой в темноту.
      - Куда - туда?! Куриные мозги! Там же белые!
      В это время из темноты выскользнули два всадника: Енборисов и незнакомый командир в кожанке.
      - Товарищ Енборисов! - бросился к нему Акулин. - Почему отходим?
      - Приказ главкома. Вот только что из штаба привезли! - кивнул есаул на Юсова. Тот сделал значительное лицо.
      - А почему туда отходим - там же белые?! - не унимался Акулин.
      - Это - маневр! Выполняйте приказ! - выкрикнул Енборисов и добавил: Выбили белых. Выбили...
      - Ничего не понимаю, - пробормотал, отойдя в сторону, Акулин и спросил нахмуренного помощника: - Слушай, что-то я не помню у Каширина в штабе такого человека?
      - А кто их разберет - каждый день новые присоединяются...
      И вдруг из темноты выскочил какой-то всадник - размахивая шашкой, он истошно кричал:
      - Братцы, нас предали, окружили, идти некуда - надо сдаваться! Кто к женам и детям - за мной!
      - Ах, вот оно что! - крикнул Акулин и, выхватив маузер, несколько раз выстрелил в предателей, потом вскочил на коня, обнажил шашку и закричал ничего не понимавшим бойцам: - Не слушайте гадов, они Дутову продались! Все назад! За мной...
      Люди, услышав хорошо знакомый голос Акулина, метнулись назад.
      - Командуй, олух! - заорал в ухо Енборисову взбешенный Юсов. Командуй, тебе говорят!.. Застрелю!