Со времен средневековья находились умы, подвергавшие сомнению традиционные верования и втайне задававшие себе вопросы об истинности Откровения и даже о существовании Бога. На границах Западного мира, там, где христианство соприкасалось с исламом, эти богохульные сомнения иногда выходили наружу, как, например, в памфлете, автор которого называл Моисея, Иисуса и Мухаммеда «тремя обманщиками». В других местах подобные взгляды не подлежали открытому выражению. Даже разнообразие мнений, порожденное Реформацией, вначале привело лишь к замене многочисленных инквизиций единой Инквизицией. Мигель Сервет погиб на костре подобно Джордано Бруно (Сервет – испанский ученый и врач был сожжен в Женеве в 1553 г. кальвинистской инквизицией. – Прим. ред. ). Понадобится еще два столетия для того, чтобы вслед за новыми научными идеями оказалось возможным свободно и публично обсуждать вечные вопросы. Всеобщий дух сомнения, характерный для века Просвещения, не замедлил распространиться на проблему истории и истинной роли евреев. Различные ответы на эти вопросы, данные Вольтером и энциклопедистами, распространятся по всему миру под влиянием французской революции и сохранят свое значение в некоторых странах вплоть до настоящего времени. В интересующем нас аспекте эти проблемы получили особое развитие в Англии в первой половине XVIII века в ходе полемики, которая послужит источником вдохновения и подражания для будущих поколений и которая не завершена и в настоящее время, Эта полемика ясно показывает, каким образом складываюшееся отношение к евреям, т. е. антисемитизм или филосемитизм, в концептуальном плане оказывается связанным с высшими вопросами о Первопричине мира и о главном предназначении человека. Поэтому представляется уместным начать эту книгу главой, посвященной английским деистам.
 

 
      Революции в Англии и подъем торговой буржуазии привели к замечательному экономическому и культурному расцвету Британских островов. Смелость и мощь английской мысли поражали современников. Как писал Лафонтен:
      «Англичане – глубокие мыслители, Их ум и темперамент весьма схожи. Проникая в суть вещей и опираясь на опыт Они повсюду распространяют власть наук… » («Les Anglais pensent profondment, Leur esprit, en cela, smt leur tempfirament. Creusant clans les sujets, et forts d'expiriences, Us itendent paitoul 1'empire des sciences… » «Le Renaid et les Raisins» (Fables, liv. XII, 169).
      Развитие этических и религиозных идей происходило гораздо менее заметно, вначале практически не ощутимо. Самые великие умы Англии отказывались подвергать сомнению традиционную религию. Ньютон полагал, что основной смысл его открытий состоял в том, чтобы представить рациональное доказательство бытия Бога. Разве непостижимая «сила тяготения» не предполагала существования «великого Часовщика»? Роберт Бойль завещал свое состояние фонду, который должен был награждать лучшие труды «новой апологетической школы на базе астрономии». Джон Локк, первый великий апостол терпимости, которую он распространял на мусульман и евреев, проповедовал полную совместимость христианства и разума и выступал против того, чтобы подвергать сомнению библейские чудеса. Большую смелость проявили мыслители, которых считали младшими. Так, Герберт из Чербери и Чарльз Блаунт заходили гораздо дальше, ведь разум является очень требовательным божеством. Тем не менее они не осмеливались исповедовать атеизм или скептицизм, которые так же мало совпадали с интеллектуальными традициями эпохи, как и с действующими законами.
      С 1693 года закон о свободе прессы позволял распространять их подрывные идеи; в это же время в Англии был переведен «Словарь» Бейля, а также стала известной библейская критика Спинозы. Концепция религии, связанной с евангельским посланием, была вполне совместимой с новым научным духом, с рациональной и «естественной» религией, составляющей часть величественного здания «законов природы». Эта концепция оказалась привлекательной для английского интеллекта и породила великую «деистскую дискуссию». Предстояло выяснить, каким образом на протяжении тысячелетий род человеческий оставался пленником клерикальных суеверий и обскурантизма традиционных церквей, прежде всего Римской церкви. Кому было выгодно попирать разум и развращать внутреннюю доброту, присущую людям, систематически искажая «естественную религию»?
      Не кто иной, как сам Ньютон начал отвечать на эти вопросы, обвинив Иеронима в искажениях библейского текста, но не сделав никаких определенных выводов («Исторический анализ двух значительных искажений текста Писания». Эта работа Ньютона была опубликована лишь в 1737 г. (Латинский перевод Св. Писания, выполненный Иеронимом, т. н. Вулыага, был канонизирован Тридентским собором в 1545 г. как единственно церковный. – Прим. ред. )). Напротив, Джон Толанд, «первый свободный мыслитель в истории Запада», выдвинул против отцов церкви обвинение в искажении подлинного христианского учения, сформулированное по всей форме. Толанд прожил жизнь, полную приключений, но даже существуя на скромные пребенды (доход с церковного имущества. – Прим. ред. ), он продолжал проповедовать «разумное» христианство, освобожденное от покровов таинственности (См., например, «Christianity not mysterious… » (1696) и «Nazaicus, a Jewish, Gentile and Mahometan Christianity» (1718).) и соответствующее учению Иисуса Христа, как оно изложено в евангелиях. Для него это христианство совпадало с учением эбио-нитов (иудействующие христиане II – V вв., соблюдавшие закон Моисея и отвергавшие учение апостола Павла. – Прим. ред. ), которых он называл назареями или просто евреями. В самом деле, в своем труде «Назареус» он пишет:
      «… истинное христианство евреев было подавлено в результате действий гораздо более многочисленных язычников, которые не терпели простоту и полное согласие с разумом этого еврейского христианства, а поэтому постепенно погребли его под грузом языческих традиций и мистерий, бессмысленных учений и классификаций философов, исказили его своими архиерейскими служебниками, алтарями, пожертвованиями, обрядами и церемониями своего духовенства, но при этом отказываясь мириться с еврейскими традициями и обрядами, хотя и признавали их боговдохновенность. (… ) Благодаря той же самой языческой традиции было введено почитание святых, молитвы за умерших, культ образов и другие проявления греческих и римских суеверий, ни малейшего следа которых нельзя найти нигде в Библии… »
 
      В результате он призывал своих современников вернуться к подлинному учению обоих Заветов, предписавших евреям оставаться добрыми иудеями, а язычникам стать добрыми христианами:
      «Из этого следует, что евреи, независимо от того, обращаются они в христианство или нет, по-прежнему всегда должны соблюдать закон Моисея в том виде, в каком он существует и в наши дни; а те, кто думает, что Иисус Христос освободил их от обязанности соблюдать Закон и что настаивать на соблюдении Закона – это грех, совсем не понимают Священное Писание…)»
      Видно, как Джон Толанд незаметно переходит от апологии евреев прошлого к апологии современных евреев. К тому же любые размышления над текстом Писаний имеют свойство превращать «еврейский вопрос» в совершенно вневременную проблему. Возникает проблема, в какой степени филосемитизм Толанда определялся его положением социального изгоя, бродяги и изгнанника, испытывавшего симпатию к изгнанному народу? Могла ли способствовать этому в какие-то периоды его жизни пребенда – его обычный источник существования? Об этом ничего не известно, но можно констатировать, что в 1714 году он публикует «Доводы в пользу натурализации евреев в Великобритании и Ирландии». В этом труде он выступает в роли защитника идеи коллективной иммиграции евреев с континента на Британские острова.
      Толанд посвятил свой трактат епископам Соединенного королевства. Автор начинает свою книгу с того, что напоминает им исторические заслуги «учителей рода человеческого», которые смогли привить монотеизм Римской империи, чьи собственные имена современные англичане с гордостью носят, хотя испытывают к ним самим ненависть и презрение, «бесчеловечность которых сопоставима лишь с их же беспочвенностью». Основную ответственность за это он возлагает на духовенство; но отмечает также и роль массовой ксенофобии, причины которой он резюмирует в следующих трех пунктах: «Я признаю, что во всех странах чернь редко соглашается с притоком чужестранцев: это происходит, во-первых, потому что они не ведают, что когда-то сами были пришельцами на этой земле, во-вторых, они не хотят соглашаться с тем, что чужаки станут работать в тех же областях, что и они сами, или, по их словам, «вынимать у них изо рта их кусок хлеба», в-третьих, эта неприязнь поддерживается уловками тех, кто стремится захватить власть… »
      Затем автор уверял своих читателей в том, что значительная их часть имеет в своих жилах еврейскую кровь, особенно это касается шотландцев, «что и является причиной, по которой многочислен ные жители этой части острова испытывают показательное отвращение к свинине и пудингу с кровью, не говоря о некоторых других легко заметных совпадениях».
      Толанд прославляет достоинства иудаизма, предписывающего евреям «возвеличивать перед всем миром Божественную доброту, мудрость и всемогущество, а также другие атрибуты Бога и обязанности человека, составляющие «естественную религию". Наконец, он перечисляет различные преимущества, которые получит Великобритания вследствие увеличения числа евреев; даже если у них есть некоторые недостатки, то они «вызваны обстоятельствами их жизни, а не их природой»; к тому же «они легко перенимают нравы тех народов, среди которых живут».
      Нельзя сказать, что это любопытное произведение имело успех. В наши дни большинство биографов Толанда о нем даже не упоминают. При жизни Толанда было опубликовано анонимное опровержение, в котором англичане получили специальное предостережение по поводу опасности иудейского прозелитизма. «Пока наши священники смогут обратить одного еврея в христианство, евреи обратят десять христиан в иудаизм… » «Лучше отгородимся от них, чем позволим им смешаться с нами, а то Господь отринет нас так же, как он отринул их… » Эта опасность становилась еще более серьезной, поскольку евреи претендовали на то, что они были единственными хранителями неискаженных текстов Писания; при этом «сотни евреев, родившихся в Испании, Португалии, Голландии, Англии, не знают ни одного слова на иврите… » («A confutation of the reasons for maturalizing the Jews, containing the Crimes. Frauds and Insolencies, for which they were convicted and punished in former Reigns», London, 1715.)
      Более или менее сходную позицию занимал основной отряд деистов, разоблачавших противоречия доктрины откровения. Для них в ошибках, которыми на протяжении веков оказалась запятнана христианская традиция, виноваты прежде всего евреи, или даже только они. Более того, если для Римской церкви порабощение избранного народа являлось доказательством истинности христианства, то деисты сам факт этого порабощения рассматривали как аргумент против традиционной веры. Способы доказательства могли быть различными; необходимо последовательно рассмотреть эти доказательства, поскольку они не только свидетельствуют о всеобщей юдофобии (в том числе и о распространенном убеждении, что «еврей» значит «обманщик»), но и являются первыми вехами на историческом пути современного антисемитизма: пройдя через различные этапы, о которых мы еще поговорим в дальнейшем, философия деизма превратится через несколько поколении в активный движущий фактор истории.
      Прежде всего назовем имя математика Уильяма Уистона, унаследовавшего кафедру Ньютона в Кембридже. Подобно своему великому сопернику он предавался бесконечным расчетам, чтобы включить библейскую хронологию в астрономическое время. В той степени, в какой эти расчеты не давали результата, он приписывал получавшиеся отклонения воздействию кометы, которая якобы повредила тонкий механизм мироздания во время потопа. Таким образом, математические несоответствия оказывались результатом человеческих пороков. Другие ошибки Уистон приписывал коварству еврейских писцов. Он даже предпринял попытку восстановить подлинные тексты в своем сочинении «Попытка реконструкции подлинного текста Ветхого Завета… » (1722). Последняя фраза этого труда гласила: «К началу второго века христианской эры евреи внесли серьезные искажения в свои копии Библии на еврейском и греческом языках; они сделали это сознательно во многих местах из-за своего враждебного отношения к христианству».
      Иначе проявил свою злобность Мэтью Тинцал в своем трактате «Христианство возникло при сотворении мира, или Евангелие как отражение естественной религии» (1730). Эта книга спровоцировала появление более ста пятидесяти опровержении как в Англии, так и на континенте, одно из которых принадлежало перу знаменитого Беркли. Как указывает заголовок книги, христианство в ней отождествляется с «естественной религией», которая якобы была искажена Моисеем. Чтобы доказать зловредность иудаизма, Тиндал привлекал примеры из современной истории. Разве все эти кровавые бани и преступления не могут быть оправданы библейскими прецедентами?
      «Я задаю себе вопрос: «Убили бы испанцы столько миллионов индейцев, если бы они не думали, что могут поступать с ними так же, как с хананеями? Сколько прецедентов могли найти папские священники в Ветхом Завете, чтобы оправдать убийство обоих Генрихов, королей Франции! Если бы в нашей стране удался пороховой заговор, заговорщики бы воспользовались тем же аргументом… » Кроме этого Тиндал напоминает как гностики, «одна из самых крупных сект древности», противопоставляли жестокого Иегову истинному Богу Просвещения; «такова разница в представлении Бога в книгах еврейской и христианской религии».
      Последователь Тиндала Томас Морган сделал еще два шага в этом направлении, перейдя к открытой апологии гностицизма, совпадавшего по его мнению с истинным учением Иисуса и распространив свои нападки на Бога Израиля и на его народ:
      «Предположение, что толпа нищих и презренных египетских рабов, которые едва только смогли освободиться от одного ига, как немедленно попали под другое, что народ, почти не известный остальному роду человеческому, сосланный в глухой угол земли под запрет смешиваться с другими народами, что такой народ в подобных обстоятельствах окажется предназначенным Божественной мудростью и провидением для того, чтобы нести свет язычникам, чтобы стать в этом мире хранителем истинного познания и любви к Богу, проводником подлинной религии и путем к спасению, – подобное предположение равносильно допущению того, что мы не можем выразить без отвращения, а именно того, что Бог хотел достичь столь ничтожной цели при участии такого порочного помошника как Моисей… »
      Короче говоря, для автора этого сочинения Бог Ветхого Завета являлся «Богом Израиля, Богом воинств или Богом войны, местным божеством-покровителем, обитающим на земле своего народа… »
      Другой предшественник высокой библейской критики, Антони Коллинз, придерживался сходных взглядов в своей «Речи об основаниях христианской религии» (1724). На Коллинза будет ссылаться барон Гольбах в преисполненном жестокости трактате «Дух иудаизма… », который он выдавал за перевод книги Коллинза.
      Таким образом, интеллектуальная революция деизма быстро радикализировалась подобно любой настоящей революции, а «естественная религия» трансформировалась в пантеизм, по сути являвшийся лишь слегка завуалированным атеизмом. Некоторые аргументы этих дискуссий по нашему разумению должны вызывать смех, однако они выдвигались всерьез. Так, епископ Уильям Уор-бертон в сочинении «Божественная миссия Моисея… » (1738) утверждал, что избрание Богом самого грубого и подлого народа среди всех народов мира является наилучшим доказательством истинности Откровения.
      Еще более ядовитыми были сочинения знаменитого пастора Вулстона, который был осужден за богохульство и, как говорят, умер в тюрьме. Его шутовские памфлеты, вдохновлявшие Вольтера, расходились в десятках тысяч экземпляров. В них он высмеивал традиционные методы толкования Библии под видом их зашиты. Что касается евреев, «суматошных и зловонных», то они были излюбленной жертвой его насмешек и издевательств. Вот один пример:
      «В соответствии с пословицей и общим мнением всего рода человеческого мир заражен евреями. Именно поэтому здесь весьма уместно упомянуть Аммиана Марцеллина (римский историк IV в. до н. э. – Прим. ред. ), который, говоря о евреях, называл их «суматошными и зловонными». Каким образом на них была наложена эта печать позора? Случилось ли это по причине распространяемого ими дурного запаха или как-то иначе? Для нас это не имеет особого значения. Даже если их тела не имеют и никогда не имели дурного запаха, их богохульства, направленные против Христа, проклятия, которые они посылают христианской церкви, их искажения Священного Писания достаточны для того, чтобы сделать их имя отвратительным и ужасным. В конце концов, я обратил внимание на то, что святой Иоанн, видимо, хотел сказать, что лягушки являются символом людей, одержимых лживым и дьявольским духом. Он говорит о трех духах, отличающихся особой нечистотой и подобных лягушкам. Я уверен, что он говорит о трех евреях, чьи имена и чья ложь мне хорошо известны. Я знаю также, как они вышли из пасти дракона. Однако в мою задачу не входит объяснение и истолкование этого пророчества» («Древняя апология истинности христианской религии», 1732).
      Из всего этого видно, каким образом евреи самим фактом своего существования могли «свидетельствовать» как в пользу ложности христианства, так и его истинности: игра воображения в умах, возбуждаемых примитивными темными страстями, под воздействием которых первоначальный антисемитизм мог служить опорой б равной мере как для слепой веры, так и для призыва «Раздавите гадину» (знаменитый антицерковный лозунг Вольтера. – Прим. ред. ).
      В 1750 году деистская активность в Англии прекратилась столь же внезапно, как и началась половину столетия тому назад. Возможно, в том, что касается предмета нашего исследования, она представляет собой лишь исторический курьез, тем более что истоки многих аргументов наших полемистов можно найти уже у Спинозы. Но нельзя забывать, что аргументация деистов служила богатым источником идей и даже псевдонимов для Вольтера, великого пророка современного антиклерикального антисемитизма.
 

 
      Мацам де Севинье (французская аристократка и писательница XVII века, прославившаяся своими письмами, опубликованными посмертно в 1726 г. – Прим. ред. ) в письме от 26 июня 1689 года выражала свое недоумение следующим образом;
      «Поразительна та ненависть, которую они [евреи] вызывают. Что является источником этого зловония, заглушающего все остальные запахи? Без сомнения, причина в том, что неверие и неблагодарность дурно пахнут, тогда как добродетель имеет хороший запах… Они вызывают во мне жалость и ужас, я молюсь, чтобы Господь и церковь смогли убрать ту пелену, которая мешает им увидеть, что Иисус Христос пришел в этот мир. »
      Таким было настроение французского общества в целом в век Боссюэ, Разумеется, жесткая цензура препятствовала выражению противоположных взглядов. Мы уже упоминали в первом томе этого труда о мытарствах ученого Ришара Симона. Вплоть до кончины «короля-солнце» (Людовик XIV скончался в 1715 г. – Прим. ред. ) во Франции существовала одна-единственная официальная истина относительно евреев. Ее каноны хорошо видны на примере злоключений, постигших пастора Жака Банажа в 1710 году. Этот кальвинистский историк опубликовал в Голландии «Историю евреев», в которой впервые на Западе попытался использовать методы исторической критики применительно к этой сложнейшей проблеме. Его труд стал сенсацией в ученом мире Европы, и известный богослов аббат Луи Дюпен посчитал целесообразным воспроизвести его во Франции после переработки в духе требований католических представлений об истине. Бедному Банажу не оставалось ничего, кроме бессильных протестов: «У меня похитили мою «Историю евреев», стерли мое имя, вставили в текст чувства, которые я не разделяю» («История евреев, которую подтверждается и на которую заявляет свои права ее ис-гишти автор, г-н Банэж, вопреки анонимному и искаженному изданию, осуществленному в Париже в издательстве Руслан в 1710 г. », Роттердам, 1711, предисловие, с 36).
      В самом деле, фальсификация Дюпена насчитывала более сотни существенных искажений в области как фактов, так и авторских оценок, которые не годились для распространения во Франции. Так, Банаж выразил сомнение, что император Константин отрезал уши евреям. Дюпен преподносил этот факт как подлинный, ссылаясь на авторитет Иоанна Златоуста. Банаж называл короля Дагоберта, изгнавшего евреев, развратником; Дюпен имел смелость заявить о добродетельности этого монарха. Таким образом был переработан весь текст, век за веком. Хронологически самое последнее искажение оказалось и самым существенным. Говоря об изгнании евреев из Испании, а эта тема изобилует параллелями и намеками на отмену На-нтского эдикта (1685), Банаж критиковал Фердинанда и Изабеллу за то, что «они опустошили великое и обширное королевство». Само собой разумеется, что Дюпен поспешил переделать этот пассаж и дал высокую оценку этого шага, столь же законного, сколь и мудрого.
      Отсюда видно, каким образом трагическая история евреев, история, которая на заре XVIII века отвела французским протестантам роль космополитических инициаторов общего движения мысли, побуждала их задуматься о значении мук евреев и пересмотреть общепринятые идеи по этому поводу, В «убежищах» Голландии и Женевы разрабатывались новые взгляды под эгидой Пьера Бейля, великого апостола терпимости. В дальнейшем, на протяжении всего века Просвещения, когда зазвучат все более многочисленные голоса, требующие эмансипации евреев во имя идеалов абстрактного гуманизма, протестантские мыслители окажутся практически единственными, кто проявит интерес к тому, что, как сказал Жан Жак Руссо, «иудаизм может сообщить миру». Мы уже отмечали то сравнительно благоприятное положение, в котором оказались сыновья Израиля в странах кальвинистской ориентации. В случае французских реформаторов эта симпатия удесятерялась в контексте трагической истории, которая умножала сходства и совпадения в самых различных отношениях. Речь здесь идет о симпатии б самом глубоком смысле этого слова со стороны группы людей, которые, коротко говоря, прошли через аналогичные испытания. Подводя итоги, можно сказать, что Дрюмон (французский публицист-антисемит XIX в., один из плавных вождей анти-дрейфусистского движения. – Прим. ред. ) не был совершенно не прав, когда он называл французских протестантов «полуевреями».
      У автора знаменитого «Исторического словаря», оттачивавшего критический дух многих поколений европейцев и заслуживающего тщательного изучения и в наше время, Пьера Бейля, биография имела некоторые оттенки марранизма, поскольку в возрасти двадцати лет по неясным причинам он счел необходимым обратиться в католичество (Пьер Бейлъ родился в семье протестантского пастора. – Прим. ред. ). Однако вскоре он покинул лоно Римской церкви. После нескольких лет кочевой жизни он обосновался в Роттердаме и посвятил себя разоблачению фанатизма и обскурантизма любой ориентации со страстью, которую усиливала его личная трагедия: из-за одного из его сочинений его родной брат, живший во Франции, был брошен в тюрьму, где и умер. Этот яростный антиклерикал б глубине своей души оставался безупречным христианином и предостерегал против «разъедающего воздействия философии»,
      Этот замечательный диалектик сумел лучше, чем любой другой философ до Дэвида Юма, показать бесплодность намерений утвердить веру с помощью рациональных аргументов. Его «Словарь» по-прежнему «остается самым тяжелым обвинением, которое когда-либо выдвигалось к стыду и смущению человечества». В нем он наносит удары с абсолютной беспристрастностью, и если евреям досталась солидная порция этих ударов, то причина не в личной позиции автора, но в том особом месте, которое им отвела христианская традиция. Если он нападал на «предрассудки этого несчастного народа», то с гораздо большей силой он обрушивался на прошлые и нынешние предрассудки христиан. Бейль упрекал испанскую католическую церковь за то, что она «относилась к христианству как к старинному дворцу, нуждающемуся в подпорках, а к иудаизму как к крепости, которую необходимо постоянно бомбардировать и куда нужно вводить войска».
      Он требовал для евреев права на свободу мысли и вероисповедания, подобно всем остальным конфессиям, сектам и школам: «для евреев, язычников, магометан, римских католиков, лютеран, кальвинистов, арминиан, социниан…» (трактат об универсальной терпимости», 1686.). (Арминиане, или ремонстранты, – религиозное движение под руководством Якова Арминия, отделившееся от кальвинизма; социнианство – радикальное рационалистическое направление в протестантском богословии, основанное Фаустом Сопином. – Прим, ред. )
      В весьма обширном, но фрагментарном творческом наследии Бейля трудно выделить систематическую концепцию по поводу сыновей Израиля. Можно с уверенностью предполагать, что он разделял линию своего друга и душеприказчика Жака Банажа, представленную в его «Истории», хотя пастор Банаж был гораздо более консервативным кальвинистом, чем он сам. Эта концепция, без сомнения, отражала несколько туманные взгляды по этому вопросу, преобладавшие среди французских протестантов той эпохи.
      Целью Банажа было написание истории евреев с того времени, где «остановился Иосиф» (имеется в виду Иосиф Флавии. – Прим. ред. ), т. е. начиная со второго разрушения Храма. В предисловии автор отмечает, что «мы не одержимы какой бы то ни было страстью, мы сообщаем все, что нам удалось раскопать относительно евреев, с абсолютной точностью. Христиане не должны удивляться тому, что мы часто снимаем с евреев обвинения в различных преступлениях, в которых они отнюдь не виновны, ибо именно этого требует справедливость; обвинение в несправедливости и жестокости тех, кто это совершил, вовсе не означает, что автор встает на чью-то сторону… »
      Итак, Банаж решился развеять кровавые легенды, накопившиеся в течение столетий вокруг первоначальной темы богоубийства. К тому же он считал чрезмерной Божественную кару, наложенную на сыновей Израиля, в некоторых местах можно даже ощутить скрытое осуждение:
      «Не было бы ничего удивительного, если бы Господь ограничился наказанием вождей народа, книжников и фарисеев, кричавших: «Распни Его, распни Его!», и кара пала бы лишь на головы виновных. Но кара переходила из поколения в поколение, из столетия в столетие. Уже прошло семнадцать столетий плена и несчастий, и не видно ни малей-ших признаков облегчения. Это поистине беспрецедентное событие, ибо этот несчастный народ не может найти почти ни одного места на земле, где бы он мог преклонить голову…»
      Столь же характерным для кальвинистской чувствительности является и вывод Банажа: «Один Бог знает, когда Он вновь призовет этот избранный народ». Но критический порыв нашего автора оказывается буквально парализованным, когда речь заходит о необходимости объяснять совпадения между евангельскими и талмудическими притчами. Он предпочитает скорее допустить возможность того, что Иисус «переписывал греческие тексты», чем признать их иудейское происхождение.
      Новая чувствительность проявляется также и в богословских трудах Марии Губер из Женевы, получившей заслуженную известность. В своем труде «Безумный мир предпочтительней разумного мира…» (1731) она выводит на сцену двух честных и прямых евреев, которых привлекает завет Иисуса, но христианское общество отвергает их, поскольку «все христиане, к какой бы секте они ни принадлежали, полностью единодушны в одном пункте. Речь идет о любви к богатству, неутолимой жажде стяжательства; в этом отношении они оказываются евреями в большей степени, чем сами евреи… » Еврей, констатировавший это, удивляется тому, что «люди, признавшие своим царем некоего Иисуса из Назарета, сына плотника, бедного и убогого, изо всех своих сил стараются возвыситься и разбогатеть; иными словами, стать его полной противоположностью в этом мире… »
      Один из персонажей Марии Губер по имени Филон замечает: «Я хочу узнать их; несмотря на все их еврейство, я не буду стесняться учиться у них тому, что составляет сущность христианства». Основной выразитель мнения автора, Эраст, представляющий обоих евреев, является негоциантом, что само по себе характерно. Наряду с преследованиями, общность между протестантами и евреями обнаруживается и в области их основного занятия…
      В богословском плане изучение Писания подталкивало некоторые умы в сторону иудаизма в самых разных формах, вплоть до самой крайней меры, т. е. обращения в иудаизм. Что касается германского мира, то историк Г. Й. Шепс в своем труде «Филосемитизм в эпоху барокко» представил целый ряд подобных проявлений отчаянной смелости. Что касается французских протестантов, то можно упомянуть пастора Никола Антуана, сожженного в Женеве в 1632 году, и знаменитого критика и филолога Клода Сомэза, объявившего на смертном одре, что иудейская религия является единственно верной. Как один, так и другой были перебежчиками из католического стана, так что их духовные поиски получили таким образом высшее завершение.
      Показательно, что строгий защитник ортодоксального кальвинизма пастор Жюрье, крупнейший противник Боссюэ, оказался тем, кто пообещал евреям (в своем трактате «Исполнение пророчеств… »), что «Иерусалим должен быть восстановлен для них, и они вновь соберутся на своей земле». По мнению католического богослова Ришара Симона, Жюрье «открыто поддерживал религию евреев и одновременно разрушал христианскую религию». Все это указывает на многообразие прямых и косвенных способов, с помощью которых Реформация приводила западное общество к пересмотру взглядов на евреев и иудаизм так же, как и на религию в целом. Тем самым мы возвращаемся к решающей роли Реформации в пересмотре устоявшихся верований, поскольку она позволяла скептикам из любого лагеря прислушаться к пропаганде противника. Как утверждал Дэвид Юм, «все религиозные системы испытывают серьезные трудности. Каждый полемист одерживает победу в свою очередь, по мере того как он ведет наступательную кампанию и обличает абсурдность, варварство и пагубность учения своих противников. Но все вместе они готовят полное торжество скептицизма… »