Hовому учению, произошедшему из иудаизма и обращавшемуся к Богу Авраама, потребовалось три века борьбы, чтобы триумфально утвердиться на всех просторах Римской Империи. Невозможно себе представить, чтобы событие такого масштаба не оказало влияния на жизнь евреев, оставшихся верными древнему Закону. Эти последствия не заставили себя ждать и оказались очень значительными. Весь этот процесс, крайне сложный и иногда противоречивый, следует подробно рассмотреть с самого начала.
      В нашем исследовании мы не будем останавливаться на вопросе о степени «исторической достоверности» евангелий, мы также воздержимся от того, чтобы высказывать свое мнение по поводу всего комплекса связанных с этим проблем, как то: биография Иисуса, подлинность приписываемых ему высказываний, точное содержание его учения и т. д. Похоже, что само понятие объективности теряет свой смысл, как только обращаешься к подобным проблемам. Каждый автор имеет по этому поводу свои, заранее сформулированные подходы, агностик не может не сомневаться там, где верующий не может не верить. Отметим однако, поскольку это крайне важно, что евангельский рассказ о суде над Иисусом содержит достаточно противоречий и неправдоподобных деталей, так что даже христианская библейская критика выразила сомнения по поводу некоторых моментов. Как писал протестантский историк Ганс Лицман: «… маловероятно, что рассказ Марка о ночном заседании синедриона опирается на свидетельство Петра; по всей вероятности, это позднейшая христианская легенда… Можно задать себе вопрос, в какой степени в этом повествовании сохранились отдаленные воспоминания о подлинных событиях…» Что же до свободомыслящих историков, то (если они вообще не отрицают историчность существования Иисуса) они скорее склонны выражаться вполне откровенно, как, например, Шарль Гиньебер: «… этот суд производит впечатление фальшивки, неуклюже вставленной для того, чтобы возложить главную ответственность за смерть Иисуса на евреев (…) Вполне правдоподобным является то, что Назареянин был арестован римской полицией, осужден и приговорен римским прокуратором, Пилатом или кем-то другим.» В самом деле, хотя учение Иисуса и могло шокировать рядового знатока Закона, в нем не было ничего, что с еврейской точки зрения представляло бы формальную ересь: еще в конце I века такой знаток Закона как раби Элазар считал, что Иисус займет свое место в будущем мире. Первой христианской общиной была община Иерусалима, и ее составляли евреи, придерживавшиеся крайне строгих правил и не собиравшиеся менять что-либо. Эта община не сталкивалась с регулярными преследованиями или внутренними кризисами (В самом деле, знаменитый эпизод побития камнями Стефана, как он представлен в «Деяниях Апостолов», похоже, явился следствием внутреннего конфликта между «иудеями» и «эллинистами» в еще молодой общине. См. «Деяния Апостолов», 6,1- 6, а также комментарии по этому поводу Лицмана: Я. Lietzrnann, Histoire de l'Eglise ancienne, vol. I, p.70-71.). Члены общины покинули Иерусалим только после разрушения Храма в 70 г., и даже столетие спустя обнаруживаются следы этих «иудео-христиан», как их будут именовать позже.
      Эти первые христиане самым тщательным образом исполняли все предписания Закона и предполагали распространять свое учение только среди евреев. Только когда влияние христианской пропаганды вышло за пределы Иудеи, начало завоевывать диаспору и стало проявляться в еврейских колониях в Сирии, Малой Азии и Греции, только тогда и возникло настоящее христианство. Мы уже видели, что эти сильно эллинизированные колонии были окружены поясом «полупрозелитов» или, как бы мы сказали сегодня, «умеренно сочувствующих», не желавших подвергать себя всем тем ограничениям, что и евреи из низших социальных слоев. Когда христианская проповедь стала распространяться в этой среде, столь отличной по духу от еврейской, апостол Павел, как об этом рассказывается в Новом Завете, принял основополагающее решение освободить новообращенных христиан от заповедей Закона и от обрезания и благодаря этому сразу изменил ход мировой истории.
      Это решение было принято далеко не без борьбы и сопротивления внутри первых христианских общин, вызвав противостояние между ортодоксальными сторонниками христианской церкви в Иерусалиме и модернистами из диаспоры, о чем имеются многочисленные свидетельства в «Деяниях Апостолов» и посланиях Павла. Это решение одним ударом превратило христиан из безобидных еврейских сектантов в опасных еретиков. Вероятно, можно видеть отражение этого в торжественном проклятии отступников, содержащемся в молитве «Шмонэ-Эсрэ». Наконец, это было решение, которое многократно увеличило возможности для успехов христианской пропаганды благодаря освобождению новообращенных от суровых обязанностей, налагаемых Законом, и уничтожению всех различий между прозелитами «сыновьями Авраама» и полу-прозелитами. Апостол Павел так объясняет свои действия: «С евреями я был евреем, чтобы обратить евреев; с теми, кто подчиняется закону, я был как они, …чтобы обратить тех, кто подчиняется закону; с теми, у кого нет закона, я был как они, … чтобы обратить их. Я был слабым со слабыми, чтобы обратить слабых…» В результате новая проповедь стала распространяться гигантскими шагами.
      Еврейские колонии диаспоры продолжали оставаться ее исконными очагами, но среди новообращенных христиан оказывалось все больше неевреев. Таким образом, и иудей, и христианин обращаются к Богу Авраама, оба они претендуют на единственно верную интерпретацию Его воли, оба глубоко почитают одну и ту же священную книгу, но понимают ее каждый по-своему. Добавим к этому, что римские власти на первых порах, видимо, не делали особых различий между теми и другими. Наиболее ранние латинские тексты, которыми мы располагаем, откровенно путают их друг с другом (Так, Светоний пишет в своей «Жизни двенадцати цезарей»: «Иудеев, постоянно волнуемых Крестом он [Клавдий] изгнал из Рима» (Клавдий, 25).).
      Похоже, что очень редко можно встретить ситуацию, столь сильно способствующую возникновению непримиримой вражды.
      То, что евреи диаспоры, гордящиеся своими старинными привилегиями, старались держаться на расстоянии от своих соперников, что они при случае даже выдавали властям тех, кого они считали опасными еретиками, не выглядит невероятным. Со своей стороны христиане, эти диссиденты иудаизма, с горечью обнаруживали, что их пропаганда среди избранного народа не приносит больших результатов; поэтому им стало важно доказать всему миру, что Бог перестал считать этот народ избранным, чтобы передать эту роль «Новому Израилю». Разрушение Храма дало им для этого исключительно сильный аргумент: столь страшная катастрофа могла быть только наказанием Господним; разве это не доказывает, что Бог окончательно отвернулся от Своего народа?
      Некоторые еврейские тексты того времени выражают сходную мысль, но совсем иначе объясняют причины этой кары: согласно бен Азаю, Израиль был рассеян именно потому, что он отрекся от единого Бога, от обрезания, от заповедей и от Торы (Ekah Rabati, l, 1.).
      С другой стороны, вследствие все более широкого обращения к неевреям христианская церковь незаметно впитывает в себя языческие влияния и очень быстро начинает приписывать Иисусу божественное начало. Начиная с этого момента его смерть естественно становится «богоубийством», самым ужасным преступлением, и этот чудовищный грех столь же естественно падает на голову евреев, которые его отвергли; таким образом, доказательство их падения становится окончательным. К тому же, вероятно, было тонким политическим ходом освободить от всякой ответственности за это римлян, в чьих руках находилась вся полнота власти. В результате все встает на свои места: грех и искупление, отречение и новое избрание. Для существования христианства отныне было необходимо, чтобы евреи стали преступным народом.
      Таким образом, с самых первых веков существования христианства смешались разные причины исходного антагонизма между евреями и христианами, идет ли речь о соперничестве в прозелитизме, об усилиях привлечь на свою сторону доброжелательность власть предержащих или о требованиях теологии; во всем этом содержатся семена собственно христианского антисемитизма. Далее мы коротко рассмотрим эти вопросы.
      Что касается отношения римских властей к евреям с одной стороны и к христианам – с другой, оно несколько раз менялось на протяжении первых трех веков после возникновения христианства. Из писем Тацита и Плиния Младшего нам известно, что Рим научился отличать одних от других уже в начале II века. В эпоху, когда император Адриан запретил обрезание и когда разразилось в Палестине кровавое восстание Бар-Кохбы (132-135 гг.), усилия первых христианских апологетов были направлены на то, чтобы показать, что христиане не имеют никакого отношения к еврейскому народу и к Иудее и что они являются безупречными подданными Империи. Но преемник Адриана Антонин восстановил свободу отправления еврейского культа. В III веке перед лицом все более увеличивающихся успехов христианской проповеди, когда уже во всех провинциях Империи существовали многочисленные и активные христианские общины, начинается эра великих гонений на христиан, удвоенная ненавистью масс, которых раздражало присущее христианам сознание собственной исключительности. В глазах языческих интеллектуалов последователи Иисуса были лишены даже такого смягчающего обстоятельства, как принадлежность к религии, разумеется, абсурдной и раздражающей, но хотя бы обладающей чертами благородства, характерной для национальной традиции, уходящей в глубочайшую древность. А христиане были совсем новым, недавно появившимся источником раздражения, genus tertium (существами «третьего пола»), как их дразнила толпа в цирке. Так что они оказались жертвами самого настоящего «переноса враждебности». Россказни Манефона или Апиона о позорном еврейском культе отныне прилагаются к культу христианскому. Как пишет X. Лицман, «всякий раз, когда случается какое-нибудь бедствие, чума или голод, разъяренная толпа громкими криками требует предать христиан смерти: «Пусть их бросят на съедение львам!» (В этих строках для автора-еврея звучат знакомые звуки.)
      Нет ничего удивительного, что в этих условиях евреи пытались добиться какой-то выгоды для себя и объединялись с языческим лагерем. Тем не менее, известно много случаев похорон христианских мучеников на еврейских кладбищах, а также, как об этом свидетельствует Тертуллиан, евреи иногда предоставляли преследуемым христианам убежище в своих синагогах… Новый переворот произошел, когда христианство стало официально признанной религией, к чему мы еще вернемся.
      Соперничество в прозелитизме также способствовало процессу восстановления евреев и христиан друг против друга. Хотя христианская проповедь оказалась гораздо более эффективной, чем проповедь еврейская, это не означает, что иудаизм утратил свою привлекательность, и его сторонники не прекратили своих усилий. Напротив, как свидетельствуют некоторые источники, во II и III веках они были даже более активными, чем ранее. Ювенал высмеивал «родителей, чей пример совращал детей», около 130 года. Когда несколькими годами позже император Антонин восстановил свободу отправления еврейского культа, он позаботился о том, чтобы ограничить пропаганду иудаизма, и сохранил запрет совершать обрезание неевреям под страхом смерти или изгнания. Еврейские источники сообщают, что многие известные ученые авторитеты Израиля той эпохи были прозелитами (Среди них называются р. Шемайя, р. Абтальон, р. Меир и даже сам знаменитый р. Акива.). В этих же источниках рассказывается о торжественных церемониях принятия прозелитов в III веке и публичных собраниях, на которых прославлялась Тора. Кому же был адресован этот прозелитизм? Представляется вполне правдоподобным допущение, что он охватывал обращенных в христианство не в меньшей степени, чем язычников. В самом деле, разве евреи не продолжали оставаться народом Библии, а их ученые мужи самыми опытными ее истолкователями? Разве самые первые экзегеты христианства, вплоть до Иеронима, не отправлялись к раввинам в поисках знаний? Разве в течение более двух веков христиане не жили по еврейскому календарю? Так устанавливались контакты, подчас весьма опасные для ортодоксии новой веры.
      Не забудем, что на протяжении первых двух или трех веков своего существования христианская церковь еще не имела иерархической структуры и не знала никакого высшего органа, признаваемого всеми; каждая община могла трактовать священные тексты по-своему, возникали бесчисленные секты и ереси, часто более или менее близкие иудаизму, так что престиж народа Писания получал множество возможностей для своего утверждения и для влияния на умы.
      Социальное положение евреев было далеко от того, чтобы они могли служить опорой для других. Вся проблема по-прежнему заключалась в следующем: кто лучше всех мог правильно трактовать Библию, чем народ, которому она был дана и который пронес ее сквозь века? Если христиане и евреи продолжали соперничать среди язычников, иудаизм вполне мог притягивать к себе и рядовых сторонников рождающегося христианства. А это приводит нас к собственно теологическому соперничеству, которое находит свое крайнее выражение в том, что получило название «теологического антисемитизма».
      В начале Ш века положение о каре Господней для евреев было четко сформулировано Оригеном: «Итак, мы можем с полной уверенностью утверждать, что евреи никогда не вернут себе былого, поскольку они совершили самый отвратительный грех, организовав заговор против Спасителя рода человеческого… Поэтому стало необходимым, чтобы город, где Иисус претерпел свои страдания, был разрушен до основания, чтобы еврейский народ был изгнан со своей земли и чтобы другие были призваны Господом как счастливые избранники.» (Во время преследований христиан евреи не без иронии воспользуются этим же аргументом: «Неужели среди вас нет ни одного человека, чьи мольбы были бы услышаны Богом и остановили бы ваши несчастья?»)
      Очень хорошо можно рассмотреть постепенное развитие «теологического антисемитизма» во всех деталях на примере медленной эволюции пасхальной литургии. Согласно Дидаскалии, одному из самых ранних дошедших до нас церковных документов, основным мотивом пасхальных ритуалов, видимо, было наряду с церемониями, « посвященными Страстям Господним», испрашивание прощения виновным и неверным евреям: «… Знайте же, братья мои, по поводу поста, которым мы постимся на Пасху, вы поститесь за наших ослушавшихся братьев, даже если они вас возненавидят… Нам следует поститься и плакать о них, об осуждении и о разрушении страны… потому что когда Господь наш пришел к еврейскому народу, они не поверили тому, чему Он учил их…» (V, 14, 23).
      Но вскоре большая часть христианского мира отбросила подобные взгляды. В то же время уточняются новые мотивы праздника («Страсти и Воскресение Господне»); многие общины, и прежде всего римская община, постановляют изменить дату праздника, исчислять ее самостоятельно, чтобы тем самым избежать унизительной зависимости от евреев. В «Святую пятницу» молятся за язычников, так же как и за евреев; в конце концов, с IX века некоторые формулы римской литургии ясно указывают: «Pro Judaeis non flectant» («He преклонять колени за иудеев»).
      Уже в евангелиях можно заметить начало подобной эволюции. Разве не является «Евангелие от Иоанна», самое позднее по времени написания, одновременно и самым враждебным по отношению к евреям? В евангелиях можно найти и еще примеры. Конечно, то, что имя именно того апостола, который предаст своего учителя, совпадает на иврите с названием Иудеи – родины евреев – могло быть простой случайностью. Но это слишком поразительная случайность, чтобы не предположить сознательное желание сделать символическим позор, который отныне станет давить на избранный народ, – это истолкование психологически представляется более убедительным.
      В этих условиях нет ничего удивительного, что начиная с IV века, и при этом в большей степени на Востоке, где евреев было намного больше, чем на Западе, проповедники начинают бросать в их адрес обвинения и проклятия, полные неслыханной ярости: «Губители Господа, убийцы пророков, бунтовщики и богоненавистники, они попирают Закон, глухи к милосердию, отвергают веру своих отцов. Приспешники дьявола, порождения ехидны, предатели, лжецы, помутненные разумом, рассадник фарисейства, вместилище демонов, проклятые, ужасные, палачи, враги всего прекрасного…» (Григорий Нисский). «… Синагога – это одновременно публичный дом и театр, логово бандитов и зверинец… Евреи живут только для того, чтобы набивать себе брюхо, всегда с разинутым ртом, они ведут себя не лучше, чем свиньи и кабаны с их чувственной ненасытностью и неслыханным обжорством. Они занимаются только одним: объедаются и напиваются…» (Иоанн Златоуст).
      Христианский антисемитизм проявляется прежде всего и сильнее всего в религиозной форме, но причины его разнообразны, противоречивы и темны. От Зигмунда Фрейда, который видел причину в ревности «плохо крещеных», у которых «ненависть к евреям на самом деле является ненавистью к Христу», до Жюля Исаака, осудившего «обучение презрению», которое поддерживалось церквями вплоть до начала XX века, – каждый крупный автор настаивал на своих причинах и, разумеется, каждый отмечал какой-либо аспект истины.
      Недавно американскому медиевисту Гавену И. Лангмуру удалось проникнуть глубже, чем его предшественникам, и осветить особую тоску и беспокойство, охватывавшие простые и страстные умы средневековья, для которых евреи представляли самую ужасную опасность. Утверждение, согласно которому «евреи погубили Христа», пишет Лангмур, «выражает и одновременно подавляет истину совсем иного свойства: сознание, присущее христианам во все времена, что евреи могли быть правы в том, что касается чисто земной природы Христа и призрачности их веры в его воскресение». Разнообразные обвинения в адрес евреев «олицетворяли собой фундаментальную угрозу: Христос мог быть всего лишь умершим человеком, а христианская вера могла погибнуть». В результате становилась совершенно бессмысленной вера в вечное спасение во Христе.
      Именно в этих условиях евреи как свидетели главной ошибки христианства были превращены отцами церкви, и в первую очередь Августином, в «свидетелей его истинности». Лангмуру удалось показать, что только такой ужас высшего порядка может оправдать ту однообразную ярость, с которой крупнейшие христианские мыслители выдвигали свой главный аргумент при объяснении несчастий и падения евреев. Так, в 427 году Августин писал:
 
      «Евреи, Его губители, которые не захотели поверить в Него, потому что было необходимо, чтобы Он умер и воскрес, с того времени попали под жестокий гнет римлян, были изгнаны из своей страны, где они уже находились под властью чужеземцев. Уничтоженные и рассеянные по свету, евреи, которых можно встретить повсюду, дают нам свидетельство своими Писаниями, что пророчества об Иисусе Христе не являются нашей выдумкой (…) Итак, хотя они не хотят верить в наши Писания, их собственные, которые они читают, не понимая их, исполняются сами собой».
      А вот что писал Карл Барт в 1942 г.:
      «Является общепризнанным, что существование евреев служит адекватным доказательством бытия Божия. Это адекватная демонстрация глубины человеческой вины и, тем самым, непостижимого величия божественной любви{…) Евреи гетто осуществляют эту демонстрацию, не желая этого, без радости и славы, но они делают это. Им нечего свидетельствовать миру кроме тени креста Иисуса Христа, нависшей над ними».
 

 
      В эволюции, описанной выше, особая роль принадлежит обширным районам, которым в последующие столетия суждено будет попасть под власть победоносного ислама – Вавилонии, Северной Африке и Испании. Поэтому важно рассмотреть ситуации в этих странах.
 

 
      Среди всех еврейских колоний времен античной диаспоры самой древней, самой стабильной и безусловно самой многочисленной была вавилонская. Как известно, на протяжении тысячелетия ей дважды выпало сыграть принципиально важную роль в еврейской истории. Происхождение этой колонии относится к незапамятным временам, по крайней мере к первой организованной депортации сынов Израиля, а именно пленению десяти колен ассирийским царем Сарганом II в 720 г. до н. э. (В надписи на стенах дворца в Хорсабаде этот правитель называет их число – 27 290 человек).
      Очень быстро следы этих десяти колен теряются; но несколько поколений спустя к ним присоединятся два колена из Иудеи, герои того удивительного духовного события, каким явилось вавилонское пленение. Можно смело сказать, что история иудаизма начинается в 586 г. до н. э. на вавилонской земле, и что была необходима эта насильственная разлука с родной землей и с Храмом, чтобы иудаизм получил свою печать универсальности и духовности. Без сомнения, первому изгнанию принадлежала определяющая роль в процессе становления основных еврейских традиций: именно там зародилась непоколебимая верность Сиону и были искоренены последние остатки идолопоклонства. Там была осуществлена окончательная редакция Пятикнижия. И именно там эти пленники сумели извлечь урок из своей истории, научились находить смысл в своих испытаниях и сохранять этот смысл, там они выработали свою, присущую только евреям, историческую память. Еще более замечательно то, что вопреки трагическим мотивам 137 псалма (в Септуагинте – псалом 136, – прим. ред.) и Плача Иеремии, реальные условия жизни в плену не обнаруживают никаких трагических аспектов, скорее наоборот. На Древнем Востоке переселение завоеванных народов было обычной политической акцией. И после ее осуществления ассирийские, вавилонские или персидские монархи предоставляли депортированным народам возможность жить и работать в мире, согласно обычаям их предков и под властью их традиционных вождей.
      В этих условиях еврейские пленники – умелые и трудолюбивые земледельцы – быстро освоились на плодородных землях Месопотамии, «строя дома и разводя сады» в соответствии с указаниями пророка. Книги Ездры и Неемии ясно показывают, что лишь меньшая их часть решилась принять участие в великом событии возвращения на родную землю, ставшем возможным через полстолетия благодаря персидскому завоеванию. Значительная часть осталась в Вавилоне. В начале нашей эры некоторые города, в том числе Наардея, Пумбедита, Сура, Махуза населены почти исключительно евреями. Согласно самым достоверным современным статистическим оценкам, число вавилонских евреев достигало в III веке по меньшей мере одного миллиона человек. Вследствие политических потрясений, а также благодаря обращению в иудаизм, иногда возникали еврейские государственные образования: Адиабена, где местный правитель Изат перешел в иудаизм в начале 1 века; разбойничье царство, основанное в это же время двумя братьями Асинаем и Анилаем, от которых в течение пятнадцати лет «зависели все дела в Месопотамии"; тремя столетиями позже вокруг города Махуза возникло еврейское княжество, просуществовавшее, согласно средневековой хронологической книге «Седер Олам», семь лет. Но все это были события исключительные: несмотря на свою многочисленность, евреи остались меньшинством, лишенным внешних союзников и большой политической власти. Точно так же, за исключением нескольких эпизодических конфликтов местного значения, парфянские цари позволяли им жить в мире, и их положение резко отличается от положения христиан, которых начиная с IV века преследовали как агентов Рима – исторического, можно сказать, наследственного врага Парфии.
      Следует особо подчеркнуть, что в Парфянской (или Персидской) империи государственной религией был зороастризм, т. е. единственный культ, который независимо от иудаизма смог медленно подняться до монотеистической концепции, до понимания единого морального принципа, повелевающего судьбами мира и людей… Некоторые отрывки из Зенд-Авесты, священной книги Заратуштры, производят впечатление замечательной откровенности и чистоты. Нет ничего удивительного в том, что (будучи прочитанными столь издалека) они могли захватить воображение Ницше. Естественно, не может не возникнуть вопрос, были ли интерференции и заимствования (и какие именно) между обеими монотеистическими религиями.
      Специалисты согласны в том, что еврейские заимствования концепций окружавшего их мира сводятся к некоторым предрассудкам, порожденным богатой восточной фантазией, к нескольким вычурным описаниям демонов или ангелов, которые можно встретить в Агаде. Но эти заимствования ни в коей мере не повлияли на собственные религиозные и этические концепции иудаизма. Справедливость подобных взглядов выглядит неоспоримой, если вспомнить, что Вавилонский Талмуд представляет собой окончательную кодификацию системы взглядов, выработанных в основном в Стране Израиля. Самое большее, совпадения и скрытые аналогии между учением Моисея и учением Зороастра при отсутствии прямой преемственности (что, естественно, благоприятствует развитию соперничества) могли способствовать взаимопониманию, которое сделало участь евреев в Вавилоне столь безопасной и исключительно завидной.
      Таким образом, полностью отбрасывая поиски симптомов «антисемитизма», какой-то особой дискриминации, мы должны выяснить, что же представляла собой эта ситуация в один из важнейших периодов для будущего развития иудаизма в диаспоре.
      В рамках Парфянской империи, все население которой было жестко разделено на замкнутые касты (духовенство, воины, чиновники, народ), евреи составляли отдельную касту, расселенную на определенной территории, и в границах своего поселения занимались всеми профессиями, известными тогдашнему миру, но больше всего сельским хозяйством. Речь здесь идет о настоящем закрытом обществе, которое пользовалось достаточно большой автономией.