Хотя по тому времени, названная сумма была очень велика, но нам не оставалось другого, как согласиться. Пока запрягали лошадей, мы успели собраться, поблагодарить хозяев за их гостеприимство и приступили к расплате. Однако, хозяйка наотрез отказалась принять от нас плату. Нам стоило много труда убедить, наконец, ее мужа взять деньги. Увидев это, она принесла кусок сала, схватила несколько пышек и сделав сверток сунула Сереже со словами: "возьмите, в дороге-то пригодится". Пара сытых, крепких лошадей, быстро несла нас к ст. Ольгинской. Мы не успели еще выехать из низкой лощины, как вдали на горизонте, показался, гордо сиявший в лучах солнца, золотой купол Новочеркасского собора. Нас охватило необъяснимое радостное чувство. Близился конец томительного путешествия. То, что еще недавно, было только далекой мечтой, скоро могло осуществиться. Словно очарованные дивным видением красавца собора, приковавшего наше внимание, мы, не сводили с него глаз и по мере приближения стали различать спускавшиеся и расползавшиеся вокруг него группы строений, составлявшие город Новочеркасск. Это был мой родной город. В нем я водился, учился, в нем прошло мое детство и дни юности. Воспоминания давно прошедшего, бесконечно дорогого, светлого и несравнимо лучшего, чем была неприглядная действительность, волной нахлынули на меня и наполнили душу. Как в калейдоскопе мелькали картины милого прошлого, быстро сменяя одна другую. Закрывая глаза, я отчетливо представлял себе город, каждую его улицу, поворот, спуск или подъем, и даже малью здания. В последний раз я был в Новочеркасске лет 6 тому назад и, в сущности не нашел в нем каких-либо заметных перемен. И тогда он продолжал быть все тем же старо-дворянским гнездом, тихим и уютным для отдыха уголком, без шумной и трескучей жизни, всегда присущей крупным торговым центрам. Покоем и деревенской тишиной веяло в его улицах. Тихий церковный звон его многочисленных церквей, не заглушался стуком колес, шумом автомобилей, гулом фабричных сирен и в вечерний час своим мелодичным звуком создавал в душе тихое молитвенное настроение. С каждой минутой нас сильнее и сильнее охватывало жгучее нетерпение скорее достичь цели и мы начали нервничать. Нам казалось, что едем мы очень медленно, хотя на самом деле лошади, от которых высоко валил пар, безостановочно бежали крупной рысью. По дороге встречали казаков. Проехало несколько вооруженных верховых, которые при встрече, приветствовали нашего возницу, не интересуясь нами. Наконец, достигли ст. Ольгинской, торопливо расплатились за подводу и, не желая терять времени на поиски новых лошадей, двинулись дальше пешком, вдоль окраины станицы. Местность была мне знакома, ибо в детстве, я часто бывал здесь. Шагали бодро, иногда чуть не бегом, с одной лишь мыслью, скорее добраться до цели. Нам предстояло пройти верст двадцать, уже в первый час, думаю мы отмахали не менее б-7 верст, так как стали ясно различать станицу Аксайскую, отделенную от нас рекой Доном. Замедлили шаг и пошли осторожнее, двигаясь параллельно дамбе. Незаметно подобрались почти вплотную к р. Дону. На той стороне, поотдаль, виднелась железнодорожная ст. Аксайская, мелькали люди. Наш берег был пустынен. Дон стоял покрытый льдом. В одном месте был устроен досчатый настил. Будучи уверены, что ст. Аксайская в руках Донского Правительства, мы перекрестились и оглянувшись кругом, бегом пустились по льду через Дон. Вот и другой берег. Нас никто не останавливает, никто не обращает внимания. Остановились, осмотрелись и полезли на железнодорожную насыпь, откуда медленно, крадучись, направились к вокзалу. И только не доходя несколько шагов до станции, мы ясно увидели офицеров и казаков -в форме и погонах, что послужило наглядным доказательством того, что мы в стане белых. Итак, наконец-то, сбылось наше заветное желание. Кончилось тяжелое скитание с вечным страхом и опасением. Со слезами на глазах, не говоря ни слова, мы бросились обнимать и целовать друг друга. Слова были излишни. Каждый переживал счастливые минуты нравственного удовлетворения и по-своему оценивал прелесть наступившего момента. Из положения преступников, всюду травимых и преследуемых, вынужденные всегда быть на чеку, всегда следить за каждым словом, каждым жестом, дабы мелочью не выдать себя - мы становились снова людьми с правами и обязанностями. Первое время никак не могли отделаться от странного чувства, не чуждаться людей и не видеть в каждом встречном своего противника, готовящего нам какую-либо каверзу. Вероятно необходимость постоянно быть на чеку, обратилась уже в привычку и нам трудно было сразу привыкнуть к новому положению и не реагировать чутко на всякие внешние проявления. Держались пока в стороне от публики. Зато быстро и основательно забыли и выбросили из нашего обихода опошленное слово "товарищ", которым мы широко пользовались в пути, заменив его обращением по имени и отчеству Но Сереже, видимо, нравилось больше именование по чину и он с оттенком некоторой щеголеватости и напускной дисциплинированности, ежеминутно обращался ко мне, вытягиваясь и отчеканивая: "г-н полковник, позвольте закурить, г-н полковник, прикажите купить билеты" и т. д. Я не мог удержаться от смеха, при виде вытягивавшейся его фигуры, чересчур это выходило комично и никак не гармонировало с его видом. Кстати сказать - моим первым движением было наскоро привести себя в порядок и освободиться от ужасного моего плаща, что я и сделал, сняв его и оставив на вокзале. Публики на станции толпилось много, однако бестолковой суеты, как у большевиков не было, поддерживался все-таки видимый порядок. Но в одном было несомненное сходство: как у большевиков, так и здесь, все стены вокзала пестрели распоряжениями Донского Правительства, воззваниями Добровольческой организации и многочисленными призывами о записи в партизанские отряды. Не могу не сказать, что часть из последних, писанная, вероятно, наспех, отдавала несколько вычурностью слога, а иногда, кроме того, были проникнуты некоторой долей самовосхваления. По стилю и изложению это напоминало скорее конкуренцию коммерческих предприятий, расхваливающих свой товар, чем серьезное обращение к чувству долга. Весьма характерны были и названия отрядов, в роде: "Белый дьявол", "Сотня бессмертных", "Волк" и другие. Я тщетно искал делового, сухого, строгого приказа офицерам, а не воззвания и, к сожалению, его не нашел. Мои спутники, обойдя стены и с интересом прочитав все плакаты, сейчас же завели разговор на тему - куда лучше поступить. Один стоял за Добровольческую организацию, восхваляя ее доблесть и героизм и проникнутый большим уважением к ее вождям - генералам Алексееву и Корнилову, другой же за Донскую армию, глубоко уверенный, что только казаки, сохранившие местами и до сих пор дисциплину, а на фронте на деле доказавшие свою преданность Родине и верность присяге, наведением порядка среди "товарищей" смогут дать отпор большевизму, сплотившись вокруг своего популярного и всем известного героя - Генерала Каледина. После долгого и горячего спора, грозившего подчас перейти в ссору, капитан выбрал Донскую армию, а Сережа - Добровольческую. Гораздо сложнее оказалось решить второе, а именно, в какой отряд или часть. Здесь выбор был еще труднее. Я умышленно не вмешивался в их спор и только внимательно слушал их рассуждения. Не прийдя ни к какому определенному решению, они, в конечном результате, согласились на том, что надо еще "осмотрется", "ориентироваться" разобраться в обстановке" и только после этого сделать окончательный выбор. Спор между моими коллегами и конечное их решение навели меня на некоторые размышления. Если, думал я, у капитана и Сережи, "подумать" и "разобраться в обстановке" займет не более одного-двух дней, то поступят ли так другие? Не явится ли для малодушных такая свобода выбора без ограничения времени, законным предлогом оттягивать свое зачисление в ряды армии и, в случае нужды, свое бездействие оправдывать заявлением, что вопрос куда поступить еще не решен окончательно. Или еще хуже: в одном месте утверждать, что поступает туда-то, а в последнем называть первое. Позднее я убедился, что временами так и было. Кроме того, мне неоднократно пришлось слышать, как честные и высокопорядочные офицеры сетовали, говоря, что такой способ вербовки только развращает нерешительных, укрывает шкурников и способствует всяким авантюрам. По их мнению, прежде всего, следовало иметь одну организацию, или армию и вместо принципа "добровольчество" надо было выставить принцип "обязательство", столь понятный и близкий не только военнослужащим, но и каждому гражданину, любящему свою Родину. При этих условиях в каждом пункте существовало бы одно бюро явки или записи, каковое не занималось бы зазыванием военнообязанных, а каждый сам лично, под страхом действительной ответственности, в известный срок, должен был туда явиться для получения назначения в зависимости от чина, специальности и годности к службе. Надо было силой заставить край дать людей для борьбы с большевиками и считать, что защищать родину обязан всякий, а если кто и уклоняется, того должно принуждать к этому, не стесняясь средствами. Отсутствие приказа о принудительной мобилизации имело следствием уклонение от службы огромного количества офицеров, а особенно неказачьих, проживавших в Новочеркасске и Ростове и опасавшихся добровольно поступить в отряды по тем только мотивам, что при наличии приказа об их мобилизации, они в случае, если победа останется за большевиками, легко смогли бы оправдать свое участие в противобольшевистском движении, сославшись на это распоряжение. Были случаи и с казаками, когда станицы готовы были мобилизоваться и только ждали приказа из Новочеркасска, но такового не было и мобилизация не осуществлялась. У ген. Каледина одно время была подобная мысль и он намеревался даже посылать карательные экспедиции для вразумления станиц, воспринявших большевизм и для проведения принудительной мобилизации, но, к сожалению, своего замысла он не осуществил, не поддержанный своим правительством. Около 2 часов дня из Ростова пришел поезд, шедший на Новочеркасск. Мы взяли билеты III класса, но сели во второй, используя старые офицерские привилегии. На всякий случай, я приготовил свое офицерское свидетельство, бывшее при мне и предусмотрительно зашитое в рукав бекеши. Эта предосторожность оказалась кстати. Подошедший контролер-офицер в сопровождении конвоя, в вежливой форме потребовал от нас удостоверений, что мы офицеры. Показав свое, я попросил его на слово поверить мне, что мои спутники тоже офицеры, и если они так одеты, то лишь потому, что мы только что вырвались от большевиков. Офицер отнесся к нам с большим участием и вполне удовлетворился моим заявлением. Не могу не вспомнить здесь одну смешную деталь: тулуп Сережи издавал такое страшное зловоние, что вся публика, особенно дамы, видимо негодовали, не зная как избавиться от его присутствия. Мы же вначале, не понимали, почему публика нас сторонится и избегает, как прокаженных. Один за другим, наши соседи вставали и удалялись в конец вагона, где оставались стоять, временами бросая в нашу сторону недружелюбные взгляды и возмущенно обмениваясь словами между собою по нашему адресу. Наконец, мы догадались в чем дело и Сережа вышел на площадку, где и оставался все время до прихода поезда в Новочеркасск. Было 3 часа дня 23 января, когда мы достигли Новочеркасска. Сгорая от нетерпения скорее войти в курс событий, а также помыться, переодеться и принять мало-мальски приличный вид, мы, протиснувшись через пеструю толпу, заполнявшую столь хорошо мне знакомый Новочеркасский вокзал, наняли извозчика и поехали на Барочную улицу в партизанское общежитие. Еще в поезде нас предупредили, что в городе острый жилищный кризис, все переполнено, в гостиницах мест нет и единственно, где мы можем найти кровать - общежитие.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Г. НОВОЧЕРКАССКА
      В партизанском общежитии. Настроение молодежи. Офицерский пессимизм. Штаб Походного Атамана. Работа штаба. Мое назначение в штаб. Партизанские отряды. Новочеркасский обыватель. Объединенное Донское Правительство (Паритет). Одиночество Атамана Каледина. Взаимоотношения Донского Командования с Добровольческой армией (Триумвират). Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.