Когда фракийцы прибыли в селение, жена старшины сразу же послала раба Иксамата по дворам собирать съестное для угощения гостей. Иксамата ненавидели и его требования усилили озлобление селян. Время было голодное, и найти в любом дворе что-либо лучше жмыховой лепешки или печеной брюквы представляло большую трудность. Раба-сборщика гнали с проклятиями отовсюду, и он вернулся с пустыми руками. Крестьяне собрались на улице, они громко возмущались скаредностью и жадностью жены комарха, не желающей расходовать запасы своей кладовой.

Вскоре прибыл Дот и объявил, что на пасеке произошло смертоубийство, Баксаг лежит мертв, а Савмак со слезами на глазах побежал к старшине с этим известием.

– Кто убил Баксага?

– Этого я точно не понял, – сделал Дот глубокомысленное лицо, – будто какие-то всадники с мечами… Не то степняки появились, не то это царские люди сотворили, что гостят у комарха…

– Какие степняки! – раздались раздраженные голоса. – Ясно, что это фракийские головорезы налетели!..

– О боги! – протянула жалостливо одна женщина. – Убить такого старого человека!.. А мы еще должны были угощение собирать убийцам… Мало им крови Баксаговой!..

Эти слова подлили масла в огонь и воспламенили многих. Послышались гневные восклицания и требования возмездия. До каких пор фракийцы будут издеваться над народом и неужели душа Баксага останется неотомщенной?..

Народ показался около дома старшины. Люди кричали и требовали объяснить им, кто убил пасечника, и будет ли наказан убийца.

Сильно охмелевшие фракийцы схватились было за мечи, громко ругаясь и угрожая «подлому люду» расправой за то, что он осмелился шуметь на улице. Но старшина сразу отрезвел и уговорил сотника не появляться перед народом, тем более с мечами.

– Тебе же известно, почтенный воевода, что народ не любит вооруженных воинов! Он возбуждается при виде оружия. А смерть одного из селян, по закону общины, должна быть отомщена. Я же так понял тебя, что убийца старика вами пойман и лежит в сарае связанный?

Задавая этот вопрос, комарх прищурил глаза с хитрецой и усмехнулся.

– Убийца? – в недоумении переспросил чернявый. До сознания, затуманенного вином, не сразу дошла мысль комарха. Потом он сделал понимающее лицо и расхохотался. – Да, да! Ты прав! Бродяга убил старика, а мы подоспели и схватили разбойника. Но казнить его – дело царских властей, а не народа.

Однако крестьяне продолжали волноваться. Объяснение старшины прозвучало фальшиво и не могло заставить толпу успокоиться и разойтись. Собралось до сотни мужчин, вооруженных тяжелыми лопатами и мотыгами, облипшими землей.

– Подай виновного к ответу!..

– Убийца живым не выйдет из деревни!..

– Люди, люди! – надрывался старшина. – Нам нельзя судить этого человека, ибо он совершил много преступлений против царя!.. Его будут судить в Пантикапее!.. Как же мы можем устраивать расправу с царским пленником!..

Обычно забитый и безропотный, люд сейчас и слушать не хотел комарха.

Выступил вперед Дот и сказал:

– Хорошо, мы не будем судить убийцу. Но пусть Савмак выйдет к нам и подтвердит, что Баксага убил этот скиф, а не кто-то другой.

– Правильно, Дот! – согласились многие.

– Савмака нет. Он ушел и вернется не скоро. Но он сказал мне, что старика убил этот бродяга. Неужели вы мне не верите?

Глаза старшины опасливо бегали. Он прекрасно знал, как внезапно возникают народные бунты и чем они ему грозят. Если его не убьют бунтари, так потом царские палачи сдерут с его спины кожу батогами за неумение держать в подчинении и страхе деревенский люд.

– Тогда, – не унимался Дот, – выведите нам пленного скифа, и пусть он скажет нам – он ли убил Баксага!

Комарх хотел возразить, стал доказывать, что скиф, как и всякий преступник, станет отрицать свою вину. Но гомон народа становился все более угрожающим. Старшина изрядно перетрусил и с невнятным бормотанием юркнул в дом, где стояли наготове вооруженные фракийцы. Сотник прислушивался к голосам на улице и в душе проклинал свою запальчивость. Он никак не мог допустить, что дело со стариком может обернуться так дурно.

– Они сомнут нас, – заметил угрюмо один из воинов.

– Что делать?!

После краткого совета с комархом сотник принял решение.

– Хорошо, – согласился он с доводами хозяина, – мы выведем этого бродягу к народу. Я сделаю так, что он признается в убийстве. Я пообещаю ему взамен свободу. Он скажет, что убийца – он. А потом получит от меня вот это!

И ударил многозначительно ладонью по ножнам меча.

Старшина вышел к людям и заявил, что сейчас преступника выведут. Сотник направился в сарай и сразу возвратился оттуда красный и гневный.

– Бежал! – вскричал он. – Бежал проклятый бродяга! И веревки перерезаны острым ножом! Ему помогли деревенские бунтари, не иначе!

Обстановка осложнилась. Фракийцы, хорошие рубаки, готовились сразиться, ибо работать привыкли мечом, а не головой. Они ничего не могли придумать. Выход нашел хозяин.

– Люди! – вновь обратился он к народу. – Разбойник бежал. Но бежал он с помощью такого же плохого человека, как и он сам. Видно, среди наших селян есть предатели. Это плохо. Дойдет до властей – не миновать нам всем великой кары. Вся деревня ответит за этот побег. Чтобы так не получилось, давайте сейчас всем миром разыщем беглеца в окрестностях, ибо пеший он далеко уйти не мог. А поймаем – устроим ему допрос, и тогда вы сами накажете его за убийство.

– Хитришь, комарх!.. Побойся гнева богов!.. Не обманывай!..

Поднялся шум. Толпа ввалилась во двор, двери сарая широко распахнулись, оттуда вынесли обрезки веревок. Однако единение крестьян уже раскололось, как молодой лед. Одни говорили так, другие по-иному. Старшина заметил это и облегченно вздохнул. Он с подчеркнутой деловитостью стал назначать старших, делить народ на группы и давал указания, как и где искать беглеца. Люди с ропотом начали расходиться.

– Никогда не поймают они его! – в сердцах плюнул и изругался сотник. – Моего буланого нет! Он угнал коня, пока мы угощались. А кто догонит буланого? Разве летучий демон.

– Пропьянствовали мы, – резко заметил один из воинов, – будет теперь, сотник, и тебе и нам! Не избежать палок!

– Молчи ты! – ощерился чернявый, хватаясь за меч.

– И я с мечом! – откликнулся воин задорно.

– Бесполезно спорить, – примирил их старшина, – вы еще во хмелю и горячитесь, как петухи… Я тоже был воином в свое время, за это и должность свою получил… Садитесь на коней и немедля уезжайте.

– Как это так? – возмутился сотник. – А конь мой? А нож в золотой оправе? Меня же ограбили!

– Славный витязь! Скажи спасибо богам своим, что ты сам остался цел! Ты еще мало знаешь наших крестьян. Они кротки, как овцы, и терпеливы, пока не почуяли крови. А убийство старика – это дело, за которое вас и царь не похвалит.

– Старика же бродяга убил. Ты не смеешь сомневаться в этом.

– Боги знают, – спокойно возразил комарх, – кто убил его. Если начнется розыск, то ведь и внука спросят, он был там и все видел.

– Ах, этот подлый ублюдок! Мы заберем его с собою. Где он?

– Его здесь нет, и нам не разыскать его… Но спешите, говорю вам, ибо народ скоро возвратится после поисков беглеца. Что тогда?

– Все вы здесь одинаковы! – вспылил было сотник. Но остальные воины зароптали, и он приказал выводить коней. – Я сяду с тобою на твоего вороного, – сказал сотник одному воину, – твой конь хоть и не скор, зато крепок – двоих вынесет!

Через полчаса фракийцы покинули селение. Комарх проводил их глазами и покачал головой.

– Эти наемные солдаты – горе нашего царства. Они не столько помогают сохранить порядок в наших селах, сколько раздражают народ поборами и насилиями…

Когда Савмак вернулся на пчельник, страх и чувство одиночества охватили его. Деда не было. Зловеще чернела свежая могила с наваленными сверху жердями. Тут же лежал издохший Аримасп. Холодом и запустением веяло от всего, что лишь вчера вечером было таким близким, родным, полным жизни и радости.

Вот их хижина. Ее крыша обрушена, дверца сиротливо покосилась и распахнута. Около – долбленые дуплянки, не захваченные фракийцами. Они стоят аккуратно закрытые деревянными кружками и обмотанные ивовыми прутьями. Пчелы облепили эти сосуды, как бы стараясь взять обратно сладкий плод своих трудов, отвергнутый людьми. Они роями ошалело кружатся над разгромленной пасекой. Савмак начал ставить ульи на место, отмахиваясь от пчел. Те сердито жужжали, но не трогали его. Потом закрыл уже ненужную дверь обрушенной хижины, ибо ему показалось, что ее черное отверстие глядит с укором и странной отчужденностью. Все стало здесь совсем иным, чужим, даже враждебным.

Он обратился к могиле, и ему показалось, что сквозь слой земли дед смотрит на него и хочет задать какой-то вопрос. Но какой?.. В самом молчании могилы угадывалось нечто вроде недоброй затаенности. Известно, что души покойных очень обидчивы и капризны, они легко начинают привередничать и творить зло в семьях, ими оставленных. Савмак, сидя около могилы, уже не плакал. Он чувствовал в душе холод и тьму. И в то же время понимал, что должен сказать что-то деду, ибо тот ждет его слов.

– Я видел того, кто убил тебя, дедушка, – произнес он печально. – Но я не сразил убийцу. Зато отпустил на волю твоего гостя и друга. Он обещал мстить за тебя и привести войско Скилура. И я буду мстить, я отыщу убийцу! Клянусь в этом прахом твоей могилы!

И, следуя примеру мстителей, о которых он часто слышал от деда, Савмак взял горсть земли, посыпал ею свою нечесаную голову. Страх, что заполнил его душу, стал рассеиваться. Он уже не чувствовал невидимого взора, устремленного из-под земли с укором и осуждением.

Несколько успокоившись, парень вынул из-за пазухи лепешку и, открыв одну дуплянку, стая доставать мед пальцами и мазать на хлеб.

Потянулся к жбанку. Вода за сутки потеряла свою свежесть, отдавала гнилым деревом. Но ему не хотелось идти к роднику. Он хлебнул из жбанка и, собрав разбросанную солому и листья, сделал подобие ложа. Лежа на спине, долго и бездумно смотрел, как в вечернем небе одна за другой вспыхивают звезды…

Утром приехал старшина и застал мальчишку спящим. Поручив коня и телегу рабу, он разбудил Савмака. Тот вскочил, как бывало, и, смеясь, протер глаза.

– Заспался я, дед! – весело сказал он.

Но, увидев перед собою подслеповатого комарха, сразу вспомнил все, что произошло вчера, и слезы неудержимым потоком хлынули из глаз.

– Убили деда, – заскулил он, – убили, проклятые!..

– Молчи ты, – с досадой оборвал его комарх, – надоел! А вот что ты похоронил старика – молодец, только могилу надо было рыть подальше. Ну да ладно. Придут женщины, поплачут над ним, принесут жертву, и мы устроим тризну. Дух его успокоится.

– Он не успокоится, пока не будет отомщен, – продолжал плакать Савмак.

– Слушай, дурень, – подсел к нему старшина, – потерянного не вернешь. Твоему деду оставалось жить совсем немного. Он и так едва на ногах держался. Если бы ты не помогал ему, он давно свалился бы. Ты же, повторяю, молодец! Я хочу оставить тебя на пчельнике.

– Не останусь! – в испуге отшатнулся парень.

– Не дури! А что делать будешь? На поле толку от тебя мало. А даром хлеб есть никому не дано богами и царем нашим, да продлят боги его годы!

– Уйду! Уйду куда глаза глядят!

– Ох, тяжело мне с тобою, порченый! – вздохнул старшина.

– Пойду искать того фракийца, чтобы за деда отомстить!

– Дурак! Какого фракийца, если деда убил скиф-бродяга! Только он, и никто другой, виноват в смерти Баксага. Зачем он появился на пасеке и подвел твоего деда под удар? Есть указ царя не принимать на ночлег преступников, бродяг и беглых рабов. Вот и получилось, что чужак жив и сейчас смеется над нами, а дед твой лежит в могиле. Подумай – кто виноват во всем этом деле? Один скиф. Хотел бы я знать, кто отпустил его, снял бы шкуру с него живого!

Савмака обдало жаром от этих слов.

– Слушай, парень, – так же примирительно продолжал старшина, – если ты начнешь народу рассказывать то, что видел, то это тебе и мне грозит большой бедой. Не сносить тебе головы! Лучше молчи – и все!

– Пусть народ знает правду. Зачем молчать?

– Затем, что ты дурак и ничего не понимаешь… Слушай, Савмак, сейчас мы готовимся к уборке хлебов и к празднику Сбора плодов. Ты давно хочешь посмотреть на праздник у священного дуба. Не так ли?

– Ну?

– Когда я поеду, обещаю взять тебя с собою конюхом вместо Иксамата. Он останется в деревне дом караулить, а ты будешь за лошадьми присматривать и увидишь весь праздник. А?

– Не хочу, – замотал головою парень.

– Неправда, хочешь. Вот если будешь меня слушать и держать язык за зубами – возьму тебя с собою. А начнешь рот разевать – отошлю тебя на дальние поля, палок всыплю тебе и заставлю всю жизнь землю рыть. Был бы дед жив, он поддержал бы меня. Не хочешь – дело твое.

Савмак при всем его горе оставался любопытным и живым парнишкой. Он задумался. То, что говорил старшина, позавчера привело бы его в восторг. Но сейчас…

– Подумай, – сказал напоследок комарх, поднимаясь на ноги. – А пока – неси на телегу эти жбаны с медом, и я поеду. Ты оставайся здесь, тебе нельзя появляться в деревне до очищения. А я тем временем подыщу нового пасечника…

Глава вторая.

Калос-кай-агатос