IX

Необычайное одушевление блестело в глазах рабов-заговорщиков, собравшихся в пустой лавке на краю рынка. Они знали, насколько опасно находиться здесь, но смело шли на риск, полагая, что никому в голову не придет искать их в гуще городской суеты да еще в часы праздничного гулянья. В трех шагах отсюда проходили пьяные ватаги, явственно доносились смех и голоса. Однако глаза и уши тайного собрания были направлены к тому, кто сидел на бочке с кружкой в руке, еле освещенный плошкой, дающей больше нефтяной копоти, чем света.

Человек одет как деревенский житель, прибывший в город по делам, – просто и серо. Но лицо его покрыто шрамами и словно застыло в жестокой и насмешливой гримасе. Замечательными были его глаза – настороженные и внимательные. В них угадывалось не то злое веселье, не то издевка и жестокость. Каждому думалось, что муж этот видел много крови и часто смотрел в глаза смерти, как смотрят в лицо возлюбленной. Это подкупало слушателей. Они чуяли в этом человеке бесшабашную смелость и дерзкий вызов тому миру, который сами ненавидели, – миру хозяев! Такой может стать вожаком беглых, вывести их на широкую ниву, политую кровью, и научить собирать жатву, посеянную другими, теми же хозяевами!

– Наш корабль разбило у скал в ту бурю, которая пронеслась над морем и достигла Боспора, – говорил он с нарочитой откровенностью, словно подчеркивая, что ничего не скрывает и хочет показать жизнь морских удальцов без прикрас. – А почему? Потому, что наш капитан был пьян и некому было удержать остальных, все перепились! А вина были какие!.. Таких не пьют даже ваши хозяева! Эти вина предназначались для Тиграна, царя Армении, а мы захватили их!.. Хо-хо-хо!

Все зашумели одобрительно и изумленно. Подумать только – царские вина!

– Да, друзья мои, – продолжал пират, наливая себе из амфоры полную кружку и прихлебывая из нее с большим удовольствием, хотя вино это было и не царское, а похищенное одним из рабов у своего хозяина-торговца. – Да, друзья мои, пират не пьет плохих вин, он выливает их в море!

Все ахнули, многие с наслаждением:

– Зачем же выливать-то?

– А затем, что пират богат удачей. Он плавает над бездной моря, он сражается со всеми, он живет сегодняшними радостями, не думая о будущем! Зато живет хорошо! Так хорошо, как вам и не снилось! Но не хочу морочить вам голову – доля пирата – не всегда веселье и царское вино! Только тот, кто не боится смерти, может пойти в пираты! Возможно, он погибнет в первой схватке, или утонет в пучине моря. Но пока жив – он свободен, наедается до отвала, напивается вдрызг и спит, сколько хочет! Он всегда пьян или спит, пока капитан и вожак не кликнут его на палубу. Тут не медли, чтобы не получить кличку труса! Хватай меч и беги наверх! Зато после боя получи во всем свою долю – и в золоте, и даже в женской ласке!

– Да ну?.. Откуда же у вас женщины?

– Как вы молоды и серы! Хе-хе!.. Так ведь на кораблях везут красивых рабынь, едут куда-то свободные люди с женами и дочерьми! Все они, попав нам в руки, становятся нашими возлюбленными!

– Куда же вы их деваете? С собою возите?

– Это смотря по обстоятельствам, – уклончиво ответил пират, хлебнув вина. – Когда будете пиратами, узнаете!.. Впрочем, скажу вам, есть и у нас свои города, где живут только пираты, – например, Киликия!.. Там они имеют жен и детей! Вот разбогатеешь, не получишь стрелы в грудь – сойдешь с корабля и поселишься в таком городе! Заведешь семью – и никаких над тобою хозяев и властей!.. Хорошо! Я сам родом из Киликии…

Евлупор слушал с жадностью, глаза его загорелись.

– Да, – продолжал киликиец, – неплохо быть свободным, а пират волен, как птица!

– Неужели вы никому так и не подчиняетесь? – не удержался горячий Евлупор.

– Ну, не то что не подчиняемся, есть у нас выборные вожаки, а на кораблях капитаны! Но вот хозяев у нас нет, – это главное!

– А если пират провинится в чем-нибудь?

– В чем он может провиниться? Провинность у нас одна – отказ от участия в битве, трусость! Одно и наказание – дубиной по голове и в воду, рыбам на корм!

– Ага!.. Значит, и у вас есть власть и наказания!

– А как же! Среди пиратов должно быть единение. Пираты – братья, даже больше, чем братья, – они срослись сердцами. И кто попытается оторваться от нашего братства, тот изменник и ему одно наказание – смерть!

– Ты слышишь? – обратился Евлупор к Гиерону. Тот посмотрел на него задумчиво и без большого восторга.

– Слышу, – ответил он с усилием. – Ясно, что пираты, подобно воинам, подчинены начальнику! И так же знают, что за непослушание и неисправность будут наказаны, даже казнены! Какая же это свобода?

– Но пират свободен, он не раб, он не продается на рынке и не спит в навозе, как я!.. Его не бьют палками!

– Зато – дубиной по голове и в воду, к рыбам!

– Это же трусов и изменников!.. Кто храбр и верен, тот сыт, пьян и берет добычу!

– И получает стрелу в бок или копье в сердце во время схватки!

– Уж не боишься ли ты? Лучше умереть в бою, чем жить в рабстве!

– Так-то так…

Гиерону пришло в голову, что там, в каморке под лестницей хозяйского дома, он оставил ложе из душистого сена и спрятанную в углу амфору – подарок Антигоны. Добрая толстуха, она и поесть принесет что-нибудь с хозяйского стола, и сама останется до утра. Впрочем, можно и к Евпории пойти, та моложе!.. А днем не так уж трудно сопровождать хозяина в его прогулках по городу или сходить на рынок за покупками. Уборка в доме, топка очага и чистка хозяйского платья – дело привычное. И если иногда попадает, то лишь тростью по спине, а не дубиной по темени!

Но это уже в прошлом, это вчерашний день! Сегодня все стало иначе!.. Асандр с друзьями сидят в подвале и ждут своей печальной участи. Теперь его, Гиерона, вместе с Антигоной продадут за хозяйские долги, а новый хозяин заставит его мять кожи или чистить помойные ямы, будет кормить гнилой рыбой и держать ночью в конюшне на привязи! А чуть что – пинком в живот!.. Нужны ли будут новому хозяину его песенки и умение играть на арфе? У веселого и разгульного Асандра его таланты были как нельзя кстати. Разве плох получился гимн фиаситов, хотя и не принес пользы и успеха ни хозяину, ни его друзьям!.. Ай-ай! Все пропало!

С неожиданной силой вспыхивает в груди жаркое чувство буйства, страстное желание порвать узы невольничества и бежать в пираты. Там можно забыться в пьянстве и грабежах, а воинскому делу ему учиться не надо, он ежедневно упражняется с хозяином на мечах и копьях. Он участвовал в битве на льду, находился в одном ряду с хозяином! Он видел смерть и ужас и до сих пор удивляется, как остался живым после этого побоища! Пожалуй, и там, в пиратских сражениях, не будет большой радости… Но лучше погибнуть в бою, чем попасть в руки нового жестокого хозяина!

Его мятежные, противоречивые мысли были прерваны появлением раба-разведчика, который был лучше других одет и смог побывать в порту. Там, втершись в толпу, раб наблюдал за встречей Махара и видел удивительную сцену появления евпатористов на его пути в акрополь. Раб-разведчик с жаром рассказывал, как, вместо того, чтобы схватить Асандра с друзьями, царевич оказал ему милость. И все в толпе говорили, что Асандр не так легкомыслен, опрометчив, каким его считали. Он сыграл опасную игру и выиграл!

Кровь бросилась в лицо Гиерону. О боги, если сейчас хозяин торжествует победу и вместо темницы вернулся домой в окружении друзей, он уже заметил, что слуги нет!.. Нет и новой шляпы и добротного плаща! Не обвинит ли он своего раба в воровстве, не догадается ли о его намерении бежать и не решит ли вгорячах продать его в каменоломни?.. О, это было бы страшным несчастьем! Тем более что худшее, чего он боялся, уже позади, впереди же брезжит рассвет надежды! Жизнь продолжается!.. И место его, Гиерона, не здесь, среди будущих разбойников, а около хозяина, в доме которого есть возможность ежедневно быть сытым и отдыхать под лестницей, когда хозяин пьян и отсыпается после гулянки.

А там, глядишь, хозяин разбогатеет, ведь ему предсказаны богатство и власть! И Гиерон может оказаться управляющим хозяйскими домами и старшим над слугами!.. И, кто знает, возможно, Асандр оценит его верную службу и отпустит на свободу! Такие случаи бывали!.. Правда, отпускают обычно старых, изможденных рабов, которые не в силах отработать свой кусок хлеба. Но Гиерон не стар, и если получит вольную, то за заслуги! Авось ему повезет больше, чем Миксту!

Гиерон сразу преобразился. Сладостные мечты захлестнули его, пиратские подвиги уже не казались заманчивыми, как полчаса назад. Вскочив со скамьи, он поспешил к выходу.

– Куда ты, Гиерон? – окликнул его Евлупор.

– К хозяину, – ответил тот. – Раз он не в темнице, значит, дома и ждет меня с палкой в руке!

Наутро стало известно, что ватага рабов, пользуясь праздником и отсутствием хозяйского надзора, совершила грабежи и бежала в море на одном из торговых кораблей, стоявших в гавани.

Парфенокл быстро дознался, что Микст, обиженный им накануне, проявил неожиданную прыть. Это он открыл темницу, выпустил Евлупора, а затем вместе с освобожденным узником бежал!.. Выяснилось и то, что беглецов увел бывалый пират, который тайно пробрался в город с целью соблазнить рабов веселой жизнью морских разбойников. Этот ловкач и проныра добился своего – он оказался главарем вновь созданной шайки пиратов и капитаном корабля!

Весь город говорил об этом происшествии.

X

Когда Митридат направлял Неоптолема с флотом против мятежного Боспора, то повелел наварху привести к покорности всю Тавриду, включая Херсонес и Скифию.

Одновременно он двинул сушей, через Колхиду, отборное войско, имея целью захватить все кавказское побережье, до самого Боспорского пролива. Он хотел соединить свои южные земли с северными, установить непрерывность понтийских владений от Синопы до скифских степей.

Но если морской поход Неоптолема был победоносным, то сухопутная кампания не удалась. Она оказалась плохо подготовленной и окончилась неудачей. Много людей погибло в горах, было занесено снежными буранами, перебито меткими стрелками [так] врага. Воинственные гениохи, зиги и ахейцы, чьим пределам угрожал Митридат, не пропустили его войск. Они объединились и отбросили пришельцев с огромным уроном.

В то время как Неоптолем укреплял власть Митридата в Пантикапее, по ту сторону пролива, в мятежной Фанагории раздавались воинственные выкрики и угрозы. Фанагорийцы и не думали склониться перед Митридатом. Вдохновленные успехом горных племен, они стали вооружаться, заключать союзы с кочевыми соседями и тайно получили обещание помощи из далекого Рима. Почувствовав силу, они решили не ждать, когда Неоптолем попытается ударить на них через пролив, но сами двинулись против него. Они надеялись не только выгнать Неоптолема из Тавриды, но и разгромить ненавистный Пантикапей, дабы выйти из-под его власти навсегда.

С воинственным пылом Фанагория снарядила боевой флот и призвала к участию в войне пиратские племена. К флоту присоединились быстроходные суда ахейцев, зигов и гениохов, тех самых, которых не смогла одолеть в горах пешая рать Митридата. Эта плавучая армада двинулась через пролив, распевая боевые песни и потрясая мечами.

Небывалая опасность нависла над Пантикапеем. Неоптолем почувствовал, что решается его собственная судьба. Он повелел вооружить корабли горожан, а свои оснастил метательными снарядами и греческим огнем[1]. Его боевые суда имели медные носы, которыми можно было топить вражеские корабли.

Тогда Ахамены взяли на себя дорогостоящую литургию по вооружению нескольких триер, чем расположили к себе Неоптолема.

И вот был поднят на мачту сигнальный щит, заревели боевые трубы. К великому изумлению противника, заранее торжествовавшего победу, значительно меньший флот Неоптолема смело вышел из гавани и решительно устремился навстречу многочисленной, но разномастной армаде врага.

После жестокого морского боя фанагорийцы и пираты принуждены были в большом беспорядке отступить. Много их судов пошло ко дну, немало подожжено «греческим огнем». Враг был отброшен, продолжать войну не осмелился, несмотря на подстрекательство римских посланцев, обещавших помощь. Неоптолем был восславлен как герой. Митридат прислал ему серебряный венок.

Пантикапей праздновал победу, возглашал славу Митридату и воздавал почести Неоптолему, который на пиру выпил с Парфеноклом чашу дружбы. Однако всем было ясно, что фанагорийцы и союзные с ними воинственные племена не успокоились и готовят мщение.

С наступлением зимы пронесся слух, что конная и пешая рати сарматов, при деятельном участии фанагорийцев, подошли к берегу пролива и ждут, когда лед покроет Боспор Киммерийский и станет возможным двинуться через пролив, как посуху.

Войск у Неоптолема было мало. На помощь из-за моря сейчас, когда навигация закончилась, надеяться было бесполезно. Да и едва ли Митридат послал бы войско на Боспор после поражений прошлой зимы, а особенно в чаянии нового похода против Рима. Набор воинов среди свободных горожан шел совсем плохо. Дух сопротивления Митридатову господству продолжал волновать сердца боспорских общинников. Никто не хотел умирать за дело Митридата. К тому же всем казалось, что предстоящий зимний набег из-за пролива будет губительным лишь для Неоптолема, а Пантикапею большой опасностью не грозит.

– Пусть Неоптолем со своими черномазыми вояками сам встретит врага! Авось сарматы собьют ему гордыню-то! – говорили боспорцы с тайным злорадством.

– Да и варвары будут ослаблены! Они не пойдут на нас, ибо знают, что стены города неприступны!

– А если и пойдут, отсидимся!.. Не однажды варвары бросались на твердыни Пантикапея и всегда терпели поражения!

Эти настроения были известны Неоптолему и крайне раздражали его.

Выступая на городской экклезии, собранной по случаю предстоящей войны, наварх говорил хриплым голосом, дыша морозным паром:

– Вы, боспорцы, кажется, хотите, чтобы варвары и фанагорийцы ворвались в город, разрушили ваши дома и храмы, а вас самих перебили или продали в рабство?.. Вооружайтесь, говорю вам!

Но его призывы большого успеха не имели. В те дни Асандр продолжал проводить время в веселых встречах с друзьями. Было трудно понять, откуда он берет деньги на угощение собутыльников. Казалось, никакие перемены в жизни Пантикапея не трогали и не могли взволновать этого человека. Он не участвовал в восстании против Митридата, а теперь не спешил чем-то помочь его воеводе. Да и чем помогать-то? Он был человек разорившийся, хотя и не из тех, кто родился в бедности. Его мать имела собственный эргастерий – мастерскую с рабами. Мужа она потеряла давно и жила одиноко, хотя была красива, умела одеваться в греческом вкусе и вести себя в обществе. Говорили, что она была близка последнему Перисаду и считает Асандра царским сыном, хотя и рожденным вне брака. Ее состояние рухнуло в дни восстания Савмака, когда Асандр был еще ребенком. Оба они чудом спаслись от страшного пожара, в котором сгорела половина Пантикапея. Их дом остался целым, но был разграблен повстанцами. В этом доме и вырос Асандр, в обстановке, далеко не роскошной. Но мать внедрила в его сознание гордость царского отпрыска, которому боги готовят необыкновенную судьбу. И сама верила, что это будет так!.. Поэтому в воспитании сына следовала известному указанию Аристотеля, что излишнее углубление в науки «делает тело и разум людей негодными для потребностей и дел добродетели». Она готовила его к роли человека, призванного повелевать. И обучала, кроме гимнастики и фехтования, умению держаться с достоинством и парить над делами будничными, предоставляя их людям более низким.

Сознание того, что он царский сын, стало основой поведения Асандра и после смерти матери. В этом не было бы большой беды, если бы он унаследовал от матери богатство. Но в нужде и недостатках требовалось нечто более практичное, что обеспечивало бы кусок хлеба насущного. Этого Асандр не имел и к этому не стремился. Не будучи в состоянии жить, как подобало его происхождению, он отверг обычные нормы жизни, не пожелал, да и не умел трудиться или торговать, как другие. Поэтому не нашел места ни среди богатых, поскольку сам был беден, ни среди людей дела, ибо считал себя выше ремесленников и торговцев.

И вот, оказавшись в обществе отверженных и гуляк, таких же, как он сам, Асандр сумел окружить себя ореолом известной исключительности как человек необыкновенный, сошедший в низы из некиих высших сфер. Здесь он получил то признание, в котором ему отказала лучшая часть боспорского общества. Его многочисленным друзьям-гулякам было лестно иметь такого вожака, который был знатнее всех архонтов и богачей Пантикапея и который наверняка на примете у самых больших богов. Они поддерживали его с большой убежденностью, уверенные в непогрешимости его поступков.

Даже люди состоятельные, что с презрением взирали на нижний этаж пантикапейского общества, задумывались над судьбой Асандра. И, следуя неясным предположениям, открывали для него свои кошельки, заранее зная, что он все раздаст окружающей его бездомной братии на пропой. Его независимое поведение, дерзкие притязания на высокое происхождение раздражали Ахаменов и Гераклидов, которые относились к нему с нескрываемой неприязнью.

Неожиданно для всех этот человек явился к Неоптолему и заявил:

– Я сколочу немалый отряд из городской голытьбы, которая меня знает и за мною пойдет! Но ты должен накормить моих парней, дать им кафтаны, оружие и по кружке вина перед боем!.. Клянусь богами, ты убедишься в их мужестве! Они будут драться как барсы, я сам поведу их!

– Ох ты какой воевода! Да не разбегутся ли твои вояки?

– Не разбегутся! Они знают, что им все равно придется умереть от холода и голода!

Неоптолем подумал и решил принять предложение Асандра. Тогда господствовало убеждение, что лучшие бойцы – это люди бездомные и обиженные судьбой. Собственно, у него не было другого выхода, ему нужны были воины. Время не ждало. Зима оказалась холодной, рано подули пронизывающие северные ветры, вся поверхность пролива покрылась плавучим льдом. Скоро ледяной мост будет перекинут через пролив, и тогда…

Асандр, гуляка и, по мнению многих, беспутный человек, был признан вожаком «драного войска», как его назвали, и был назначен на время войны сотником. Он принес клятву на верность Митридату, потом привел к присяге навербованных бездомных парней, что ютились в стенах города, ночевали в полуразрушенных строениях, заброшенных владетелями со времен рабского бунта.

Богатые горожане, обеспокоенные появлением на улицах вооруженных толп, собранных из числа тех бродяг, которыми Пантикапей так тяготился, возмущались:

– Это же готовая шайка разбойников… Они завтра начнут грабить нас!

– Асандр со своими бродягами хочет выслужиться у Неоптолема!

Говорили разное, даже выкрикивали в лицо Асандру оскорбления и насмешки. Но тот лишь дерзко смеялся и отвечал с необычной напыщенностью:

– Горе вам!.. Вы не поняли, что вчера Неоптолем был победителем боспорцев, а сегодня он защитник наш! Слава ему!.. Я и мои друзья поможем Неоптолему и ляжем костьми, но не пустим варваров под стены города! Боги слышат меня и одобряют!..

На многих эти слова подействовали как призыв. К войску Асандра стали присоединяться горожане с рабами. Приносили еду для воинов. Богатые забивали быков и поставили на рыночной площади котлы, в которых варили мясо по-скифски. Новообращенные гоплиты ели, пели песни, точили ржавые мечи и вострили копья.

Асандр преобразился и сразу стал выше на целый локоть.

Тут к нему явился курчавобородый, по-медвежьи неуклюжий Панталеон со словами:

– Я уже дрался с варварами летом на море! Был проревсом на корабле, моряк я, всю жизнь плавал, пока не остался без работы! Море – душа моя!.. Но сейчас я готов пойти за тобою и в пешем строю! Дай мне копье!

Асандру понравился этот широкоплечий крепыш с твердым и честным взором. Они обнялись и подружились. Их свела общая судьба на долгие годы.

Патриотический порыв части горожан был замечен. Ахамены и Гераклиды также стали вооружать отряды в помощь Неоптолему. Парфенокл сам возглавил конный отряд, чем еще больше укрепил свои отношения с навархом.

К этому времени ударили морозы, и пролив покрылся ледяной корой. Лед быстро креп и становился толще. Перебежчики с того берега рассказывали, что несметная рать врагов готова ринуться через пролив, и что римляне доставили в Фанагорию оружие и деньги.

Осторожные архонты советовали полководцу запереться в стенах города и ждать. Варвары не умеют вести осады, да и морозы заставят их отойти от стен Пантикапея и рассеяться по деревням в поисках теплого ночлега.

– Вот тогда вылазками ты разобьешь их по частям.

– Полно! – возразил Неоптолем. – Когда это варвары-степняки боялись зимней стужи? Они всю жизнь живут под открытым небом!.. Нет, врага надо встретить в открытом бою на льду!

Он настоял на своем. Битва произошла на льду пролива ранним утром, под покровом густого морозного тумана. Слава о ней сохранилась в истории. Воины Асандра заняли центральное место в боевой фаланге. Подкрепившись вином, они почувствовали прилив сил и храбрости. Увидя противника, сплотились, ощетинившись бесчисленными копьями. Властный голос Асандра и его личная отвага сделали свое дело. Пешая рать устояла под градом стрел и дружно встретила воющую конницу сарматов. В этом первом ударе заключалась вся военная наука степняков. Нужно было выдержать стремительный натиск, отразить его.

Половина пешего войска была сразу уничтожена. Но и вражеская конница потеряла свою целостность и устремленность. Это позволило Неоптолему нанести боковой удар силами «медных щитов» и ошеломить врага. Сарматы начали поспешное отступление к восточному берегу пролива, оставляя много убитых и покалеченных. Конница Парфенокла преследовала бегущих.

В пылу сражения никто не замечал быстротекущего времени, хотя прошла половина дня, и северный ветер сменился южным, теплым. Курчавобородый Панталеон разыскал Асандра и сказал ему, как бывалый моряк, хорошо знакомый с нравом и коварством Понта Эвксинского:

– Стратег! Подул теплый ветер, как бы молодой лед не дрогнул. Тогда все мы провалимся в пучину моря!

Они вдвоем кинулись искать Неоптолема, но того трудно было найти.

– Ты ищи воеводу, – сказал Асандр, – а я буду собирать наших парней!

Лишь к вечеру разгоряченные преследователи заметили, что лед заметно почернел, ветер усилился, и стал слышен отдаленный грохот. С юга наступали ревущие волны, ломая лед.

Неоптолем, получив известие о грозящей опасности, велел трубить в рога и немедленно отходить к западному берегу. Он меньше всего заботился о судьбе городского воинства, торопясь вывести из беды свою рать. К тому же полагал, что Асандр уже принял меры к спасению ополченцев-горожан.

Асандр увидел, как дружно побежали назад «медные щиты», шлепая и скользя по лужам. До хрипоты кричал своим людям, приказывая собирать раненых и убитых, чтобы успеть вынести их на берег. Но ополченцы, опьяненные победой и содержимым походных фляг, увлеклись грабежом убитых врагов и отвечали на призывы вожака лишь веселыми криками и смехом.

Мимо проскакали всадники, среди которых был и Парфенокл. Асандр взмолился к нему, указывая на многочисленных раненых и трупы:

– Парфенокл, помоги! Нам не простят, если мы оставим раненых и погибших на съедение рыбам!

– Что ты! – отмахнулся Парфенокл, еле сдерживая горячего коня. – Вы пешие, вас лед выдержит! А мы с конями первыми провалимся и утонем! Спасайтесь сами и выносите раненых на плащах!

Ночью лед взломало. Раненых успели вынести, но убитые были поглощены морем. То есть обрели самую страшную участь, как она представлялась грекам. Ибо нет худшей доли, как найти свой конец в морской пучине! Исчезнуть в волнах без погребального обряда, обеспечивающего мертвым возможность проникнуть в царство теней!.. Кто умастит их тела, кто положит каждому в рот монету для уплаты за перевоз через Стикс, кто даст им в руки медовые лепешки, дабы они могли бросить их страшному Керберу, охраняющему вход в страну мертвых?.. Никто! Их съедят рыбы, а души их будут метаться по лику земли и мстить живым за то, что те не сумели предать мертвые тела земле по закону отцов!

Виновниками столь страшного прегрешения оказались двое – Асандр, что не успел вынести трупы на берег, и Парфенокл, отказавшийся помочь ему. Гераклиды воспользовались этим в целях борьбы с Ахаменами. Не забыли и Асандра. Представлялся случай одним ударом убить двух зайцев – опорочить слишком спесивого Парфенокла и устранить Асандра, который, несмотря на бедность, казался опасным для сильных людей Пантикапея.

Произошел шумный скандал. Подставные лица, получив мзду от Гераклидов, старались возбудить народ, кричали на всех углах:

– Вот как поступают нерадивые и нечестивые граждане!.. Асандр и Парфенокл оскорбили мертвых, оставили их на съедение рыбам! За это страшное преступление они должны быть казнены! Если преступники останутся в живых, боги покарают нас всех!

И это были не пустые угрозы. Никто не был застрахован от гнева общины, влияние которой с утратой царской власти на Боспоре значительно возросло. Даже гордые своими богатствами и силой, властные фамилии Ахаменов и Гераклидов опасливо поглядывали на городскую общину, боясь потерять ее уважение и как-то уронить свое достоинство перед лицом народа и всесильных богов.

Парфенокл выступил на площади и заявил, что на льду остались трупы не его воинов, а ополченцев Асандра. Это беспутный Асандр попрал священные обычаи предков, бросил неубранными на поле боя тела погибших героев! Почему же за это должен отвечать он, Парфенокл?.. Ведь его конница потерь не понесла, все раненые удержались в седлах и благополучно вернулись в город!.. Асандр – святотатец, ему и отвечать головой!

В ответ люди, подосланные Гераклидами, подняли крик, требуя публичного суда над «нечестивцами», то есть над Асандром и Парфеноклом, ссылаясь на пример из истории Эллады. Они напомнили о том, как афиняне одержали победу над пелопоннесским флотом при Аргинусских островах, но афинские военачальники оставили непогребенными тела убитых воинов. И боги разгневались – эта победа оказалась последней!.. И хотя шесть стратегов из десяти были казнены по решению суда, это не смогло смягчить гнева богов. Почему?.. Потому лишь, что четыре виновника остались живы! Нужно было казнить всех! И сейчас произойдет то же самое, если предать казни одного Асандра, а Парфенокла оставить в живых. Боги не простят этого!

В ответ на такое требование Парфенокл усилил свою дружину рабами, обещав им свободу, и окружил свой дом стеной вооруженной охраны. И в свою очередь пустил слух, будто Гераклиды тайно держат руку римлян и готовятся предать интересы Боспора!

Асандра некому было защитить, несмотря на то, что он показал себя героем в ледовой битве. Его пешая рать выдержала первый удар врага, решив этим исход сражения. Неоптолем даже намеревался наградить его дубовым венком. И был немало удивлен, когда узнал, что Асандр схвачен, закован в цепи и сидит в темнице.