"Из Закопан, - сказал я. - По-моему, он сумасшедший. Здесь часа четыре. А вообще за проволокой - с рассвета". Пилот понимающе присвистнул. "Выполняем программу или отставить? - Внезапно я разозлился: "Что значит - отставить? Зачем, по-вашему, я пер три полосы пешком, майор? По-вашему, у меня слишком много свободного времени? По-вашему, майор..." - Вовремя оборвал меня. - "Работаем". - "Есть". Я услышал, как он связывается с одиннадцатым, увидел, как тот разворачивается и как мы вместе идем к восьмой отметке.
      Программа прошла без сучка, без задоринки. Одиннадцатый вышел на отметку в ноли, оба штуцера отработали свое и отстрелялись. Клапана гонят теперь ярко-оранжевое вещество на четыреста сорок метров под землю, где в кавернах глубится его, постепенно буреющего, восемьдесят пять тонн. Восемьдесят шестая тонка будет там через две с половиной минуты. По приборам, утечка не превышает допустимую - это "пылят" свежие штуцера. Через сутки они "высохнут". И тем не менее, восьмую отметку скоро придется закрывать. У нее практически выработан ресурс - восьмая закладывалась еще в самом начале. Но у меня есть теперь что сказать газетчикам. Впрочем, подумал я мрачно, и им есть, о чем меня спросить. Особенно после всех сегодняшних событий. Про "тень" я им не расскажу. И не только про нее.
      День тихо умирал. На низкое оранжевое солнце стало небольно смотреть, лога и распадки внизу затянуло сиреневыми сумерками. Еще один день Территории. И мой. Только теперь я почувствовал, как измотал меня этот день.
      На площадке-три-два мы сбросили в санитарном шлюзе верхние комбинезоны, были вымыты, обсушены и допущены на другую сторону площадку-два-три, где сели в мою "двойку" - машину с бортовым номером "1-2". Я попросил майора подняться повыше: мне хотелось увидеть Комбинат.
      Вот он, в двенадцати километрах на юго-западе, за лабиринтом высоченных стенок (рассекателей ударной волны по наиболее вероятным направлениям, тьфу-тьфу, конечно), кажущихся отсюда слабыми полосками, черными в закате, и сам он, исполинский черный куб, отсюда - не крупнее детского. Набитый сложнейшей автоматикой и, по сути, венчающий в десять раз более обширную систему подземных цехов и коммуникаций. Было мнение убрать с поверхности вообще все, но все-таки решили управляющую часть оставить более доступной. В подземных цехах со дня их сдачи никто не бывал, компоненты туда и готовый продукт оттуда шли по пневмоприводам в специальных емкостях-кассетах.
      Около тридцати пяти лет назад была решена наконец проблема горючего для космических кораблей шестого поколения. Это должно было принести человечеству дальние планеты и, возможно, ближние звезды. Правда, горючее вырабатывалось чрезвычайно медленно и стоило баснословно дорого. Когда выяснилось, что работы не удастся вынести на высокую орбиту, возникла идея Комбината. Ряд стран - в основном Азия и Африка - обратились в ООН с предложениями о предоставлении необходимых площадей. Но были предложения и от других государств, в том числе и наше, которое и оказалось принятым. Себе мы не просили ничего, ни триллионных арендных сумм, ни дармовых стартовых столов под новую технику. С нашей стороны это был политический жест доброй воли, призванный служить делу дальнейшего сближения народов планеты, теперь на новой стезе совместного труда - в мирном космосе.
      О проекте "Благородный газ". Несмотря на дотации стран - членов ООН и добровольные взносы неприсоединившихся, какие-то шаги для хотя бы частичной компенсации (земля, вода, посевные площади, иные ресурсы: переселили почти двадцать тысяч человек, в конце концов) надо было предпринимать. Захоронение токсичных и сверхтоксичных отходов - в наш век весьма прибыльно, тем более, что лучшего места, чем площади, которым заведомо назначено пустовать десятки и сотни лет, и не придумаешь. Были заключены выгодные долгосрочные сделки как с военными (в основном) предприятиями многих стран, так и на правительственном уровне. Проект "Благородный газ" начался спустя четыре с половиной года после пуска Комбината, и вот тогда безобидная буферная зона, сорокакилометровый круг безопасности стала Территорией. Позднее это название перешло и в официальные документы.
      А форель... Что ж форель. Что-то здесь, конечно, нечисто, с этой рыбалкой через двадцать пять лет. Иль сколько там. С другой стороны, где он, улов-то? Нету его. А что я там видел - так после сегодняшнего маршрута неделю и не то еще будет по углам мерещиться. В любом случае будет время разобраться. Со мной, с мужиком этим, с ученым хорошим человеком, что подбивает селян втирать очки официальным представителям пространственно-временной чушью...
      И думал я, привалившись к дрожащей дверце, таким вот манером, а перед глазами отчетливо, как бывает очень, правда, редко в некоторых снах, накладывалась на явь, стояла картинка: вдвоем с приятелем отошли мы от компании посмотреть невспугнутых рыб, как стоят они точнехонько над своими тенями, и речка - Стремянка, вот как ее звали! - заплетает и расплетает светлые и темные зеленые пряди водяной травы поодаль; форели невидимы сверху, но если нырнуть в очках, то мгновение, пока они еще здесь, успеваешь заметить их серебряный свет, и - нет уже ни их, ни теней на крупном песке. И как будто вчера было, вижу я, как из ниоткуда, не из-за потайного какого-нибудь куста даже, поскольку никого, кроме нас не было, вывешивается с поверхности нить лесы перед рыбой, та хватает наживу, выдергивается из-под воды и... пропадает, а я, поднявший голову, глотнуть воздуха, напрасно ищу по берегам хозяина волшебной лесы...
      Мы сидели, дрожащие и мокрые, раскрыв рты, и только сумели, что посчитать непостижимым образом подскакивающих и пропадающих рыб, после чего, перепугавшись, удрали, так толком и не поудив. Тогда, тех форелей было пять и еще одна. В мешке у мужика их тоже было пять, и одну он поймал при мне... Да, а по дороге домой какой-то рыбак и в самом деле подарил нам рыбу. Я не запомнил его, конечно, да и не в этом суть - люди в здешних местах всегда были добрые.
      Меня отвлек голос пилота.
      "Посмотрите". Он указал вниз. Там, в косых лучах закатного солнца, на сухом галечном русле темнела плотная масса - "лошади" и большой табун. "Снизимся?""Разбегутся", - сказал я. "Да нет, они последнее время перестали бояться". - "Вот как? Тогда давай поглядим"
      Мы опустились метрах в ста от табуна. Обычно "лошади", как и "собаки", разбегались от шума, а эти стояли, задрав свои жуткие морды, и, казалось, с интересом наблюдали за гудящей и рычащей штуковиной в небе. Это становилось любопытным. Я велел переместиться поближе.
      Не двинулись они, и когда мы зависли в метре над галечником, и когда сели. Через шлюз я прошел на порог. Винт свистел надо мной.
      Среди них было много шестиногих, я заметил одну даже с парой вторых задних, а не передних, как обычно, - редкость. Детеныши были шестиногими все, насколько можно было разглядеть.
      В табуне произошло движение: взрослые сомкнулись, скрыв собою молодняк, из общей массы отделилось десятка полтора старых самцов, которые медленно пошли в нашу сторону. Мне редко приходилось видеть их вблизи, даже на пленках почти не было крупных планов. Невероятно - они подошли на двадцать метров, потом еще ближе. Мне впервые стало как-то не по себе.
      В наушниках не переставая звучал тревожный голос майора, но я медлил, что-то заставляло меня оставаться на месте. Наконец с места тронулся один, старый, в белых шрамах, с огромной грудью и вытекшим темным глазом вероятно, вожак. Он сделал еще два-три шага. Все-таки ужасно они выглядят вблизи.
      Мы смотрели друг на друга. Я на него, а он, кося и всхрапывая, - на меня.