Николай Полунин
      Коридор огней меж двух зеркал
      Длиннохвостая птица, сидевшая на полусгнившем пеньке, насторожилась и завертела головкой, посверкивая черными бусинами глаз. Снизу, из-за густой поросли орешника, куда убегала, спускаясь, тропинка, слышались голоса поднимающихся в гору людей. Мужскому голосу вторил детский, звонкий, как ручеек в овраге за орешником. Птица перепорхнула на ветку повыше, качаясь на ней, увидела обоих -- высокого мужчину в поношенной куртке и рабочих брюках и идущего рядом мальчика в яркой каскетке и комбинезончике. Сверху тоже послышались шаги, и на поляну они вышли одновременно -- мужчина с мальчиком и дородный господин, весь облик которого говорил, что это богатый постоялец какого-либо из пансионатов по ту сторону перевала, забредший далеко в поисках местечка поживописнее. На груда у него болталась расчехленная туристская видеокамера. Он обрадовался встречным, спросил, не доведет ли его тропинка до деревни в долине, и как деревня называется, и можно ли там поесть. Мужчина в куртке охотно отвечал ему и все объяснил; мальчик не выпускал руки своего спутника. Господин раскланялся, приподнял шляпу с перышком, мужчина также улыбнулся, кивнул.
      Лишь только турист, повернувшись к тропинке, сделал первые шаги, мужчина посмотрел, будто спрашивая, в глаза мальчику.
      -- Да, -- ответил тот.
      -- Беги, -- коротко приказал мужчина, и мальчик рванулся вверх, туда, где тропинка уходила в скалы. Мужчина распахнул свою куртку, сдернул с ременной петли короткорылый черный автомат -- и дородный турист рухнул, крутанувшись на каблуках, и брызнули осколки камеры.
      "-- Конечно, я не пессимист, хотя основания для пессимизма есть. В повседневной жизни андроид Балтерманца абсолютно неотличим от любого "настоящего", если так можно выразиться, человека. Они обладают памятью -- и оперативной, и фундаментальной -- и могут рассказать вам о своих якобы существовавших родителях и друзьях детства, способны решить сложную этическую задачу. Более того, зачастую им в индивидуальном порядке подбирались биографии с реальными деталями, а то и целые судьбы...
      -- Именно этим, должно быть, и объясним пресловутый "бум разведок"?
      -- Действительно, все, так сказать, тайные полиции мира были спешно переключены на проверки и перепроверки досье своих граждан и заведение новых. А также -- на граждан чужих стран, как правило -- стран-соперниц.
      -- То есть теперь можно с уверенностью утверждать, что практически каждый из пяти с половиной миллиардов землян где-нибудь да учтен как "подозреваемый на андроида"?
      -- Все не так просто. Есть большое число стран и регионов, где подобный учет населения попросту невозможен. Как правило, это слаборазвитые и развивающиеся страны, но не только. Балтерманц это, конечно, учел, хотя по некоторым данным можно полагать, что большинство андроидов осело в странах с европеоидным населением. Хотя проблема, безусловно, носит общечеловеческий характер.."
      Из интервью д-ра Альберто Валентин, председателя Специальной комиссии ООН.
      1
      Питер Вандемир пил по утрам стакан теплого молока, и ни одна новость в этом сволочном мире не могла помешать его привычке. Элла приносила ему молоко в любимом синем стакане, на салфеточке, и он всякий раз радовался этому привычному действию. Покосился на вазочку со сдобными рогаликами. Вот же, ей-богу...
      -- Ты продолжаешь меня искушать, моя прелесть.
      -- Пити, они были такие свежие, я подумала...
      -- Когда-нибудь я помру от одышки, только и всего. Ладно. Что там происходит в нашей богоизлюбленной стране и вообще в мире? -- он откинулся на спинку кресла.
      ---- Вчера в вечернем выпуске сказали, что проект "Меркурий" откладывается еще на год. Сказали, что снова из-за андроидов -- никто ведь не поручится, что они не проникнут в космос.
      -- Разумеется. -- Он отпил глоток. -- Мы будем охранять свой космос. Наш космос на замке. Как Первый Федеральный банк. -- Он отпил еще глоток. Питер никогда не читал по утрам газеты и довольствовался пересказом Эллы. А если не бывал дома по утрам, то обходился и вовсе без этого. -- Так, это -в мире. А где-нибудь поближе?
      -- Марта не собирается выходить замуж, так она мне сегодня заявила, представляешь? Мол, вдруг жених у нее окажется "невсамделишним", и как будет стыдно.
      -- Передумает. Восемь лет -- не возраст, посмотрим, что она заявит лет через пяток. Но ребенок растет рассудительным, в уважении к нормам морали и общественному мнению...
      -- А еще...
      Но он так и не узнал, что еще. Загорелся вызов, звонили наверняка из конторы.
      -- Пити, тебя.
      -- Сейчас, -- он махом допил молоко, подумал, как обычно: ну вот, лишают последнего. Спросил Эллу:
      -- Папа?
      -- Лина.
      Лина -- Папина секретарша. Может, не стоило и спешить, зря скомкал удовольствие.
      -- Да, девочка. Доброе утро.
      -- Доброе утро, Питер. Вам -- срочно прибыть. -- И, пригнувшись, так что нос уплыл в угол экрана: -- У Папы тип из полицейского управления, ва-аж-ный... -- Отодвинулась. -- За вами послан Ладислав.
      Ишь ты, Папа не пожадничал собственным аппаратом, значит, и впрямь дело срочное. Поглядим. Не слишком-то я люблю срочные да спешные дела. Чертов Папа...
      -- Прелесть моя, я надолго, Питеру-младшему надери уши за его успехи в колледже. Если достанешь, конечно...
      Ладислав всю дорогу молчал, но Питера это ничуть не занимало. Ладислав есть Ладислав, что с него взять. Они шли над шоссе, и Питер примостился считать машины в сторону города и обратно. Он никогда заранее не думал о предстоящей работе, это была привычка еще более давняя, чем стакан молока по утрам.
      Ладислав посадил на крест в круге с точностью, кажется, миллиметровой. Направляясь к лестнице, ведущей с крыши внутрь офиса, Питер увидел на лужайке под грабами длиннющий лимузин с дурацкими буфами на задних крыльях -- возрождались фордовские моды середины прошлого века.
      "-- Меня часто спрашивают, какой это был Балтерманц, на что я неизменно отвечаю: а которого вы имеете в виду? История знала трех Балтерманцев, двое из них приходились друг другу отдаленными родственниками, но ни к одному из тех родов нынешний Балтерманц не принадлежал...
      Для нас, знавших его несколько ближе, чем другие, он всегда был просто выдающимся ученым, достаточно богатым, чтобы воплощать любые свои идеи. Никто и не подозревал об истинном масштабе его работ. Как никто из нас понятия не имел, что он является обладателем одного из самых значительных состояний Земли. Африканские копи и урановые рудники его отца и деда плюс сокровищница матери-брахманки, оставшейся последней в роду... Х-м, я сейчас подумал, у него и в самом деле было занятное смешение кровей... Во всяком случае, теперь совершенно ясно, что это был исполинский проект, единолично задуманный и осуществленный. Вернее, остановившийся на полдороге -по-моему, все телеэкраны мира обошла запись этого единственного репортажа, который успели отснять в каком-то из "родильных домов" до того, как все они взлетели на воздух.
      -- Обошла и была изъята.
      -- Вот как? Мне об этом ничего неизвестно.
      -- Какова, по вашему мнению, примерная численность андроидов Балтерманца, которые сейчас находятся среди людей?
      -- Я могу назвать только порядок. Десять тысяч. Но, по-видимому, их гораздо больше. Тридцать тысяч, может быть -- пятьдесят... Не спрашивайте меня о предполагаемых целях, которые преследовал Балтерманц. Это был гений, не завершивший свою работу, а гений, если вы помните Шопенгауэра, попадает в цели, которых обычный человек не видит. Боюсь, что эту ... цель мы не увидим уже никогда. Там могло быть что угодно, вплоть до облагодетельствования всех людей, сколько их есть. Правда, пока особых перемен к лучшему что-то не видно... Но, повторяю, работа не завершена, и очень может быть, что в силу этого, а то и -- кто знает? -- вопреки человечество, похоже, доигралось..."
      Из интервью д-ра Эмиля Навотны, профессора Сорбоннского университета.
      -- А-а! -- показно обрадовался Папа, -- вот и он. Позвольте вам представить, один из наших лучших...
      -- И худших, -- буркнул Питер, валясь в кресло напротив приезжего типа. Тип был что надо -- плешивый череп яйцом, сам маленький, цепкие лапки и цепкие глазки, как у тролля, костюмчик серый в полоску, башмаки на толстой подошве, галстук -- "привет с Уолл-стрита". Папа обескураженно заткнулся, тип смачно обсасывал Питера взглядом.
      -- Ну что же, -- тип странным образом оказался на ногах и стоял почти у самой двери, держа свой огромный бювар под мышкой, -- эта кандидатура меня устраивает. Думаю, Валоски, вы ему объясните сами. Мне позвольте откланяться. Я свяжусь с вами послезавтра, -- и исчез за двойными ореховыми дверьми, гордостью Папиного кабинета.
      -- И это -- из полицейского управления? -- изумился Питер. На что Папа ответил своим коронным:
      -- А хоть с Луны. Шутки в сторону, Пит, это -- Интерпол. Совершено убийство...
      -- Как это я сразу не догадался!
      -- ...и они хотят, чтобы мы занялись им.
      -- А сами стесняются?
      -- Они платят, -- веско сказал Папа.
      -- Лео, не делайте из меня идиота. Здрассте, говорит тип, я из Интерпола, мы решили поручить частной конторе расследование убийства, очень непростого убийства, ведь всем известно, что мы занимаемся непростыми делами, да еще отвалим круглую сумму, потому как денег у нас девать некуда, а по части всяких там расследований мы слабы в коленках...
      -- Ну, если не утрировать..,
      -- Вы на самом деле считаете меня сумасшедшим?
      -- Питер, -- Папа выразительно вздохнул, -- но вы же не знаете суммы.
      -- Ха! Тридцать тысяч еврасов! пятьдесят!
      -- Двести пятьдесят. И это его цена, я и рта не раскрывал. Собственно, он объяснил, что выступает как частное лицо. Инкогнито.
      -- Инкогнито, -- проворчал Питер. -- Не нравится мне это. А зачем ему было объявлять, что он из Интерпола?
      -- Понятия не имею. Он начал с этого разговор. Быть может, дал понять, что в случае чего у нас будет какое-то прикрытие...
      -- Вот именно, какое-то.., а в случае чего, собственно?
      -- Видите ли, Пит, тут тонкость. Убитый -- тоже интерполовец, и они ведут там свое расследование, параллельно. Точнее, это вы должны будете пройти параллельно с ними, но, разумеется, скрытно. Он особенно подчеркивал эту позицию. Возможно, у них какие-то кулуарные дела, одни не доверяют другим, есть желание иметь независимые данные... И еще, он, мне кажется, имел в виду именно вас. Ну, то есть он сам назвал мне ваше имя. Вы не встречались ранее?
      -- Лео, вы и впрямь сошли с ума. Ни за какие деньги я не полезу в это дело. Ведь это все равно что сунуть руку в змеиный клубок, только хуже... Вы что, не понимаете?
      -- Убитого звали М. Перси Круэр, сотрудник отдела по выявлению андроидов.
      -- Как?!
      "-- Сколько за последний год выявлено андроидов?
      -- За последний -- ни одного. В прошлом году их число измерялось сотнями, в два предыдущих -- тысячами. Такая статистика объясняется просто: андроиды растерялись после смерти Балтерманца, некоторые вообще не делали попыток скрыться. Кроме того, повторяю, больший процент выявлений приходится на страны, где сумели организовать более или менее поголовное медицинское освидетельствование.
      -- Значит, андроида все-таки можно определить?
      -- Безусловно и безошибочно. Например, взять у подозреваемого каплю крови на анализ. Вернее -- попытаться это сделать, гак как с андроидом вы потерпели бы неудачу. У них отсутствует метаболизм, -- но не станешь же на сей счет следить за каждым. Пока не выработаны и не приняты окончательно действенные международные правовые акты, мы постоянно наталкиваемся на нежелание сотрудничать у федеральных властей, озабоченных более спокойствием и политической обстановкой в своих странах, нежели решением проблемы в целом.
      -- Надо признать, они имеют основания для своей озабоченности: достаточно вспомнить волны погромов и насилия, прокатившиеся по многим странам, когда тайны "родильных домов" выплыли наружу.
      Избиение ученых, разгромы больниц и клиник, взрывной рост преступности среди самых, казалось бы, стабильных социальных слоев, -- я уже не говорю о продолжающихся почти открытых бандитских выступлениях безработной части молодежи...
      -- А вот это уже дело полиций тех стран, где подобные факты имели и имеют место. Беспорядки -- это всегда беспорядки, какова бы ни была причина, их вызвавшая.
      -- Какую же -- реально -- угрозу андроиды несут человечеству?
      -- Человечеству -- не знаю, и, по-моему, на этот счет до сих пор не существует единого мнения, но одну конкретную угрозу я могу назвать. Ученые запустили красивый термин -- "вероятная нестабильность". На деле это означает, что психика любого андроида находится в крайне неустойчивом состоянии, на грани кататонического обморока, и малейшего сбоя довольно, чтобы повергнуть его в состояние шизофрении. Тогда андроид может, например, убить человека и не будет помнить, что совершил. Вот вам самое реальное зло, с которым мы боремся, а всякие там способности завораживать взглядом, летать и тому подобное -- ерунда... кстати, газетчиками же и выдуманная. Помимо того, наши усилия сейчас направлены на контроль всех мест, где кто-либо еще или сами андроиды могли бы устроить новые "родильные дома"". К счастью для нас, это должно быть хотя и не очень крупное, но чрезвычайно специализированное и дорогое производство, которое практически невозможно утаить. Попытка самого Балтерманца, надеюсь, останется единственной...
      -- Комиссар, и последнее. Почему все материалы по выявленным андроидам засекречены? Кроме самых первых месяцев, мы больше не видели андроида, подлинность которого была бы официально подтверждена, а кассеты и дискетки с черного рынка более чем сомнительны...
      -- На этот вопрос я не уполномочен отвечать".
      Из интервью комиссара Д. П. Торнтона, начальника отдела по выявлению андроидов, Интерпол.
      2
      Питер сбросил скорость, стал перестраиваться в правый ряд. Сейчас должен показаться поворот... вот он. Еще два раза повернуть, перебраться на ту сторону хребта, и дорога приведет его к этому самому "Зеленому петуху". Тоже названьице. Кой черт понес Перси отдыхать туда. Старина Перси. Он не встретил или не захотел встретить такой добродушной тирольской коровы, как моя Элла, и ему всегда было некуда возвращаться. Страшно подумать, но жизнь, кажется, начинает кончаться. Не помню, откуда его родители, но жили они в Рио. До тех самых пор жили, пока не померли, а Перси, расплатившись с унаследованными долгами, едва наскреб на билет до Европы и встретился там с другим шалопаем, который тоже хотел заработать на хлеб и джин, не гоняя траки с мороженой бараниной или просиживая штаны в чужой конторе. Не знаю, как я, а Перси выглядел на редкость неподходящим для той развеселой работы, которой мы решили заняться, хотя к тому времени тоже уже многое повидал. У меня -- Африка, у него -- сельва, да еще технический колледж. А был ты, Перси, такой поросеночек с недобрыми глазками... м-да, глазки его всегда выдавали. Вот дьявол, старина Перси-то, а! Сколько мы не виделись -- восемь лет, девять? Девять. Но я помнил о тебе.
      Трудно забыть человека, дважды спасавшего тебе жизнь. Один раз -- в Лиссабоне же, в идиотской пьяной стычке, в общем-то по-глупому, но благодаря этому мы и познакомились; а другой -- уже всерьез, посреди Атлантики на фешенебельном "Галифаксе", в игорных салонах которого умели стрелять, оказывается, не хуже, чем в Чикаго. Потом был Мадрид, и мы распрощались, и я на четыре с лишним года загремел за океан, а вернувшись, потопал прямиком к Папе -- все-таки захотелось хоть немного подкопить, да и поспокойнее, а ты, значит, вон куда... Да, плешивый гриб с бюваром был прав, никакая другая "кандидатура", будучи в здравом уме, не взялась бы за это дело.
      Папа тоже хорош со своими театральными замашками -- а то он понятия не имел, знаком ли мне Перси Круэр, что означает он для меня. А что означает? Молодость и все такое, только и всего. Только и всего. Занятно, Перси всегда любил порассуждать о вещах отдаленных -- дальние планеты, дальние звезды. Черта с два он тут отдыхал, мне ли не знать, где отдыхал Перси, ему подавай суровые северные виды, свинцовое море, сосны на скалах. А цена-то тебе, Перси, четверть миллиона -- если, конечно, я не попадусь твоим сослуживцам, которые интересуются не меньше моего, по какой-такой причине тебя могли убрать. А может, вовсе и не интересуются, может, совсем даже знают и сейчас тихо прибирают тебя в одну из этих хрустальных заводей, откуда все путеводители советуют попробовать воду -- де, мол, впервые за полвека это не повредит вашему здоровью, драгоценные туристы. В последнем случае попадаться твоим друзьям тем более не рекомендуется. Ай-яй-яй, Перси, куда же ты вляпался, если даже ты не смог выскочить?..
      Питер остановился на одной из площадок на повороте горной дороги, вышел из машины. День был солнечный, небо голубое, обступившие горы будто подпирают своими телами прозрачно-белые вершины. С высоты просматривался довольно обширный участок дороги, и пока ни одна машина не проследовала в том же направлении, что и он. Но это еще ничего не означало.
      У портье, он же, по-видимому, швейцар, был вид, словно его долго и отчетливо били дней так с десять назад, и вот теперь, не вылежав как следует, он мужественно встал за свою конторку.
      -- Малярия, дружище? -- участливо поинтересовался Питер, не глядя на него.
      -- Простите, сэр?
      -- Не надо переходить на английский, я, увы, ваш соотечественник, это просто акцент. -- Принял грушу с ключом. -- Ну разумеется, какая малярия. В этом прекрасном климате...
      -- Это несчастный случай. Знаете, развелось столько хулиганья... Ваш номер девятый, самая лучшая комната. Позвольте ваши вещи...
      -- Я привык располагаться сам.
      -- О, конечно, как вам будет угодно. Второй этаж, налево.
      Пансионат ему нравился, выдержанный в стиле, но ничуть не чопорный, черное дерево и медь, тихо, уединенно, глухо. До перевала рукой подать, так что хватятся в случае чего не сразу. А хватятся -- не найдут, если только не пустят собаку. А портье славный, надо с ним выпить, и вообще, что тут за публика... Стоп, подумал Питер, вставляя ключ в замок, какая собака? Кто "пустят"? Эге, старина, да ты боишься. Странно. Но примем к сведению. Вспомни, тебе как-то раз на работе стало страшно, а ты не обратил внимания, и Перси пришлось прыгать через зеленое сукно, на котором лежало в общей сложности тринадцать миллионов. Что же могло меня прямо вот сейчас напугать? Вроде бы ничего особенного. Так.
      Шагая через порог, Питер коротко глянул в конец коридора, где в штофной стене темнела дверь номера десятого. Нет смысла туда ходить, сказал он себе По крайней мере пока. А может, и совсем.
      Через четверть часа, посвежевший после душа и в новой рубашке, Питер спустился в буфетную, где позади крохотной стойки размещался живописный бар Живых никого видно не было, но как только Питер взгромоздился на табурет, полки бара разъехались и в образовавшемся проеме появился аккуратный как куколка, человечек в жилетке, в белой ослепи тельной сорочке, в шапочке седеющих волос над явно омоложенным личиком.
      -- Эффектно, -- причмокнул Питер.
      -- Приветствую вас, гость, -- провозгласил человечек. Стенки съезжались за ним. Продолжая фокусы, он единым движением воздвиг перед Питером серебряную кружку, пододвинул серебряный же поднос с крекерами в перце. -Пиво "Зеленый петух".
      -- Пиво, -- повторил Питер, поднимая крышку и заглядывая внутрь. Понюхал и, найдя удовлетвори тельным, отпил.-- А вы знаете, -- сообщил он, -- я на диете.
      -- А вы бросьте, -- немедленно сказал бармен, он же, по-видимому, хозяин. Церемонии на этом были закончены, он вышел из-за стойки и взобрался на табурет рядом. -- Чему быть, того не миновать.
      -- Вы полагаете? -- Питер отхлебнул еще. Пиве было самодельным, очень вкусным. -- А кстати, почему "Зеленый"?
      -- Ни малейшего представления, -- миниатюрный хозяин достал кружку и для себя и сразу сделало очень домашним. -- Когда я его купил, он уже был "Зеленым", да и "петухом" тоже. Иные были времена. Брюккский заповедник! Восстановленная природа! Они ехали сюда, чтобы провести отпуск с семьей или наоборот -- безразлично. А теперь они едут отсюда. Им, видите ли, сделалось чересчур тесно. Но я вас спрашиваю, что делать нам? Знаете, сколько пансионатов в Брюккской долине? Семь -- они росли как грибы... Я знаком со всеми владельцами, мы всю жизнь были добрыми друзьями, а теперь, я спрашиваю, что? Теперь я говорю вам, что прекрасно отношусь к Барнсу или Оттомайстеру, но не советовал бы ехать в "Затерянный" или "Свет", нет, не советовал. Вы увидите, какие у них ванные и какая кухня. Вот что я теперь говорю.
      -- Ага, -- сказал Питер. Он с удовольствием пил пиво, ему было уютно и хорошо, а хозяин, по всей видимости, мог в разговоре обходиться и без него.
      -- Мог ли кто подумать... Или, например. Я отпускаю Вилли на полдня и ночь в Брюкк, и что же? На него совершает нападение банда молодчиков, а потом его же забирают в участок, предъявляя обвинение страшно сказать в чем, -- а я же знаю его двенадцать лет... Вы говорите Марс, вы говорите -- Луна, но когда же наконец полиция перестанет хватать честных граждан и сумеет оградить нас от бандитов?
      -- Так, -- с удовлетворением сказал Питер, допив пиво. Шумно отставил кружку. -- Я вижу, дорогой хозяин, вы -- один из немногих, кто понимает, что мир катится к черту...
      -- ...Жаль, нет моего приятеля, -- говорил Питер через два часа, -- но он нелюдим... да это и понятно. Вот мужчина, который... куда вы меня кладете, Вилли? Ах да, моя комната, вид на горы... а на что же еще здесь может быть вид, не на море же... Жаль, мы не успели выпить с вами, вы славный. Не огорчайтесь, Вилли, шрамы украшают мужчину, а дураков всюду навалом... да, да, спокойной ночи...
      Следующие два дня Пигер провел в пансионате безвылазно, лишь во время своей единственной прогулки обойдя дом. Да и погода не располагала к гуляниям: оба дня небо было серым, и горы в тумане. Дом был окружен лужайками и каменными садиками, глядя на него со стороны модернового фасада, нипочем было не догадаться, как старинно и хорошо внутри. Наиболее удручающим обстоятельством являлось то, что пять комнат на первом этаже, не считая гостиной с камином и столовой с буфетом, а также четыре комнаты на втором, -- все они пустовали. Питер, в девятом, был единственным постояльцем. Это, конечно, никуда не годилось, но входило в исходные данные плешивого гриба, и оставалось только принять все как есть.
      Правда, сам он старался изо всех сил. С утра брал бутылку вермута и уносил к себе, где выпивал пол стакана, а остальное выливал в раковину, то же проделывал и в обед, что позволяло ему весь день спокойно и бессмысленно бродить повсюду, дыша на хозяина и мрачного Вилли винными парами. Не верьте, если вам станут говорить, что самый стойкий запах дает джин. Только вермут. Добрый старый Вила Роса. За ужином хозяин продолжал жаловаться на отсутствие клиентов и расспрашивать Питера о вещах самых разнообразных, на что тот обстоятельно отвечал. И оба вечера Вилли провожал его наверх. Готовила в "Петухе" приходящая женщина по имени Эдна, и от нее-то Питер, в улученный момент ввалившись за новой бутылкой, узнал, что пансионат, как, впрочем, и все остальные, существует чуть ли не себе в убыток и что, если уж ему так хочется знать, то зря он сюда приехал, потому что ей-то все равно, кому готовить, а на позапрошлой неделе постоялец, тоже вроде вас, и неизвестно, зачем его сюда занесло, она-то его и не видела, была в отпуске, -- так вот он пропал. Исчез, как в воду канул, приезжала полиция, забрала его вещи, всех расспрашивала. Понятно, сказал Питер, свалился в пропасть. Или укокошили беднягу местные хулиганы. Стыдно. Бандитов -- вот кого расплодили без счета. Стыдно. Сейчас он пойдет и прямо заявит, что не желает больше жить в месте, где не могут справиться со шпаной из долины... хозяин! Где хозяин!?
      Ой, нет, сразу принялась упрашивать Эдна, это же она Питеру по секрету сказала, а хозяин ее за это не похвалит, его положение тоже понимать нужно, но, опять-таки по секрету, если он хочет знать, то никакие бандиты здесь ни при чем и пропасти ни при чем. Пропасти все в округе спасатели облазили, и шпану полицейские допросили, ей ли не знать, у нее зять в полиции, -- и ничего. Так-то вот. А она вообще считает, что это был один из тех, господи, прости, отвратительных нелюдей, он растворился в воздухе, чтобы объявиться где-то за тридевять земель, они это умеют, и потому-то ни одного из них еще не поймали и не поймают, а только врут. И это -- кара Господня, потому что люди погрязли в грехах, вот так она думает, и так говорил отец Симеон, а значит, так оно и есть.
      Еще Питер, разок улучив момент, быстро спустился по винтовой лесенке в гараж взглянуть на свою машину, но подходить не стал: ясно все было издалека и видно было, что работа топорная. Впрочем, в машине-то Питер ничего не держал и теперь надеялся, что все, кому хотелось, в этом убедились лично. После разговора с Эдной он не стал выливать вермут в раковину, а выцедил всю бутылку сам, сидя на своей кровати и думая. Был уже вечер, и он пошел вниз ужинать, чтобы вновь обстоятельно отвечать на неуклюжие попытки хозяина заставить его проговориться. Самое занятное, думал Питер, что бедняга и сам не знает, в чем же таком я должен проговориться, но старается. И совсем не может пить, даже жалко накачивать его каждый вечер. Но должен же я иметь хотя бы моральную компенсацию. И пусть-ка Вилли сегодня опять стянет с меня башмаки, это будет полезно во всех отношениях.
      -- А-а, милый мой хозяин, -- икая, начал Питер с самого верха лестницы, -- вы уже тут. И уже меня под...жидаете. Хочу вам признаться, у вас тут райский... уголок! Рай...ский уголок, но... но жуткая дыра, вот что я вам скажу. -- Плюхнулся с размаху на диван. -- А поэтому что?
      -- Что? -- испуганно чирикнул хозяин.
      -- Поэтому -- баста. Никакой выпивки сегодня вечером. С утра я должен быть свеж. Я совершу оздоровительную прогулку, диетически пообедаю, а затем отправлюсь в Брюкк, где намерен испытать развлечения, полагающиеся мужчине, проводящему отпуск не с семьей, а наоборот... А где Вилли? Уехал? Неймется ему... ах, вышел на минуту, прогуляться... -- Питер поискал на столике с напитками, налил себе и хозяину, протянул.
      -- У вас, наверное, нелегкая работа, -- осмелился вставить хозяин из-под своего проборчика.
      -- Опять вы задаете вопросы. Вы негостеприимны, то есть... нетактичны. У вас нет такта. И чувства меры. Вот... молчите... вот я за трое суток ни о чем таком вас даже не спросил. Ни о чем. Молчите! Всевышний осчастливил вас гостем, извольте приноравливаться к его прихотям.
      Они выпили еще, и Питер вновь сказал, что -- баста, он утром должен быть свеж. Баста, баста. Баста -- это значит хватит, а паста -- это макароны с сыром. Спагетти. Эдна, несите сюда спагетти. И кьянти. А мы потом споем, и пусть все пропадет пропадом. Вилли нам споет "Джовинеццу". Ему подходит.
      3
      В Брюкк Питер ехал двадцать восемь минут, девятнадцать -- по спидометру -- километров. На самом деле километров было двадцать, потому что спидометр у него врал. Зато голова соображала ясно.
      Значит, никто Перси мертвым не видел. Из местных, по крайней мере. Тогда одно из двух: или плешивый гриб неумно врал -- но зачем, ведь я узнал, как обстоит дело, безо всякого усилия, -- или уж он-то знает наверняка. Но если знает наверняка, то почему не предупредил? Э, нет, здесь одно из трех: он и сам не знает, но меня купил как милого. Или даже из четырех... из пяти. Ох, из пяти, толстый Питер Вандемир, как ты ни изворачивайся -- из пяти. Но ведь это все лежит на поверхности, и ты это про думал уже давно. А что ты не продумал? Вилли "ездил ко врачу", как вам этот факт, Питер? А этот факт мы пока не станем принимать во внимание, поскольку он не может быть понимаем однозначно. Пока не может. Так. Лучше вспомним, что нас в первый день, ну, если не испугало, то как-то смутило. С хозяином? Раньше. Я взял ключ у Вилли, сказал, что отнесу чемодан сам, прошел к лестнице, поднялся... Прошел к лестнице. По левую руку там витраж, и я увидел... ну правильно! Темно-синий "оппель". На том кусочке дороги, где поворот к зданию. И дистанция подходящая, метров двести, на пределе чувствительности "блюдца". Тогда ладно, тогда все так и должно быть. И хорошо. Вот и приехал. Никогда не бывал в этом городишке. Сейчас поглядим, где тут местная Сорок вторая. Впрочем, не сразу.
      По-настоящему жизнь шла действительно на одной только улице да в нескольких ответвляющихся от нее переулках, а остальной добропорядочный Брюкк спал. Да, спал, потому что сейчас было еще не "завтра", а продолжалось "сегодня", и кукольный хозяин спал за двадцать километров отсюда, и раздраженный Вилли, а вот Питеру, несмотря на усталость, после ужина пришлось попрыгать из окон и полазить через живые изгороди. Он проехал освещенные кварталы насквозь, свернул в один из переулков на окраине.
      Голос Папы в трубке был сонным и недовольным.
      -- Пьянствуете. Питер, вместо того чтобы выполнять свои обязанности, -сипло сказал он.
      -- Так точно, разрушаю печень.
      -- Какого дьявола, я ждал вас вчера ночью... Вы из автомата, что ли, ничего не видно.
      -- Из автомата, -- Папе надо было дать время проснуться, и Питер терпел.
      -- Надеюсь, не от бензоколонки и не из бара?
      -- И не из аптеки. Просыпайтесь, Лео, хватит.
      -- Да. Ну вот, я уже все. Я уже слушаю.
      -- Это я вас слушаю! -- не выдержал Питер, -- вы что там, за три дня и почесатся не соизволили?
      -- Не кричите. Мы соизволили. Слушайте: все чисто, этот тип на самом деле из Интерпола, Дастин Лэгг его фамилия, в свое время провернул несколько удачных операций по борьбе с терроризмом, в основном здесь, в Старом Свете. Сейчас осуществляет обмен информацией между Интерполом и некоторыми подкомиссиями Совета Безопасности.
      -- Какими?
      -- По космосу.
      Питер присвистнул: -- И как же это понимать?
      -- Как хотите. И еще. Слушайте. Предположительно может быть связан с какой-то из военных разведок...
      -- Только этого не хватало.
      -- Совершенно с вами согласен. Далее. Никакого убийства не было, трупа никто не видел...
      -- Это я уже и без вас знаю.
      -- Так может, ваш приятель жив-здоров, а?
      -- Насколько тут осведомлен Лэгг?
      -- А вот этого сказать не могу. Наверняка он ведет двойную игру, хотя в разговоре со мной был очень искренен -- да я же прокручивал вам от начала до конца.
      -- Искренен... Что еще?
      -- От столба с числом двести восемнадцать пятый столбик, если считать от Брюкка, в кустах. Набор без "стекляшек".
      -- Пока и этого хватит,
      -- Душно вам там? Не унывайте, Пит.
      -- Когда мне унывать, я все больше разлагаюсь, вы же знаете... Ладно, все. -- И закончил: -- Как наш клиент?
      -- Еще теплый, -- отозвался Папа. -- Удачи, Питер, я жду вашего звонка.
      Вторым, кому он позвонил, был Серж, разговор получился очень короткий, но все эти полминуты Питер радовался, что он не видит лица Сержа. Без особой необходимости он не любил этого делать. Повесил трубку, вышел из темной будки, где не зажигал света. Дастин Лэгг, Дастин Лэгг. Лэгг. Л'Эгг. Вот это уже смешно.
      На обратном пути примерно через квартал Питер увидел крутящиеся неоновые круги на стене и остановил машину. Он чувствовал сильное недовольство собой, но ничего не мог поделать. Потакание собственным привычкам тебя погубит, Пити, сказал он себе. Я только на минутку. Бар был как бар, в углу помещения сверкали и зазывно ухали игральные автоматы, малолетние хорьки звенели возле них никелем.
      -- А что, дружище, -- сказал Питер, усаживаясь у стойки, -- вы заметили, что мир катится к черту?..
      -- Простите?
      -- Я спрашиваю, полночь уже была?
      -- Совершенно верно. Четверть первого, мистер,
      -- Так. -- Питер не стал поправлять. Временами легче было махнуть рукой. -- А тогда налейте-ка мне стакан молока.
      -- Молока?
      -- Теплого, если вас не затруднит. Пришел новый день, надо выпить в его честь стакан теплого молока. Вы не согласны?
      -- О... разумеется. Вы совершенно правы. Одну минутку, мистер.
      -- Глянь, я и не знал, что бывают молочные быки, -- нарочито громко сказал ломающийся басок за спиной. -- Или это корова? Может, проверим?
      -- Какой это бык. Это молочный пудинг, только в штанах и пиджаке.
      Питеру очень не хотелось скандалов, но он все же обернулся. Двое подростков скалили зубы. Одежонка а-ля "звездный человек", стопы браслетов прозрачного металла у щиколоток и запястий. Двое -- и еще морд десять в закутке у автоматов. Пока не вмешиваются, но уже навострили уши, показали зубы, одно слово -- хорьки. С такими не спустишь дело на тормозах.
      -- Даром что без галстука, -- сказал тот, что говорил про пудинг.
      Да, ничего, видно, не поделаешь. Питер совсем развернулся на табурете, приготовился встать, но внезапно к хамящим подросткам шагнул высокий мужчина в черном свитере, что-то тихо проговорил. Питер разобрал "...не стыдно...". Подростки, еще глянув разок в его сторону, вернулись к остальным, заухали примолкшие было автоматы, инцидент рассосался. Человек в свитере положил на стойку монету и тоже ушел, неловко кивнув и пробормотав извинение. Он показался Питеру изможденным.
      -- Это кто?
      -- Это учитель. Ваше молоко, мистер. Питер повернулся и увидел, что стакан молока упал, а на стойке образовалась лужа.
      -- Ах ты, как это я... Сколько я вам должен?
      -- Пустяки, мистер, не обращайте внимания.
      -- Учитель. Вот этих он учит?
      -- Никого он не учит, да и не учитель никакой, это его просто так в городе зовут, для ясности. Хотя, вообще, ученый, говорят, человек. Содержит сиротский приют, это в горах, выше, раньше заброшенная ферма была.
      -- Часто он тут бывает?
      -- Спускается в неделю раз примерно. За продуктами в магазин Бодо приезжает -- это чаще. Он, говорят, вообще здешний, из Брюкка, давным-давно уезжал, теперь вот вернулся. Уважают его -- видели? -- даже шпана эта. -- И, посчитав, что стоит перевести разговор на более интересную тему, начал: -Вы знаете, мистер, я вот тут читал в одной газете...
      -- Я не читаю газет, дружище, -- перебил его Питер, -- вот возьмите, и за разбитый тоже... Как, говорите, его зовут? Ага. Эдгар. Ага, ага... Ну, я, может, еще забегу к вам. Может, прямо завтра, то есть, конечно, уже сегодня...
      Так. Эдгар, вот как его здесь зовут. Вот, значит, что меня потянуло в этот захудалый бар, вот почему черт под локоть толкнул. Эдгар. В меморандуме Лэгга у него совсем другое имя.
      Перед рассветом с гор пополз туман, стекал по склонам, застревал в густых орешниках, дикой сирени, кронах дубов и вязов. Туман принес с собой запахи трав, цветущих на альпийских лугах, сырость, неясный звук коровьего колокольца, ощущение влажной ваты во рту, ушах, ноздрях. Где-то рядом хлопнула дверца машины, зафырчал мотор, но звук не двигался -- просто включили обогрев.
      -- Все в порядке? -- спрашивающий голос -- из-за тумана, должно быть, -- казался странным, картонным.
      -- Дрыхнет. Судя по-вчерашнему, он проспится не раньше чем к полудню. Слушайте, это не он. Какой-то пьяница. Слушайте...
      -- Ваше дело -- делать дело, -- не совсем стройно сказал картонный, -а решать будем мы. А вы свое дело делаете скверно. Вы его совсем не делаете. Сегодня ночью вы его упустили. Прохлопали. Проморгали.
      -- Да как же?..
      -- Он ездил в город и звонил по телефону... Ну, вы перестанете наконец трястись? Я не намерен шуметь на всю округу. Вы размазня.
      -- Мне холодно. Я обычный человек.
      -- Вот именно. -- Картонный помолчал. -- Если сегодня не будет ничего нового, приступаем к активным действиям...
      -- Сегодня он собирался в Брюкк.
      -- Это хорошо. Ваша задача -- быть рядом, вы можете понадобиться. Мы не намерены вступать с ним в прямой контакт, он, в отличие от вас, человек не обычный... Как себя ведет хозяин?
      -- Нормально. Нет, погодите. Послушайте, вы бы видели сами...
      -- Все. Идите, уже светает. Следующий контакт -- в пятнадцать часов. В непредвиденной ситуации -- вы знаете что.
      Хлопнула дверце. В туманной мути прорисовалась на миг человеческая фигура -- и канула в белесую стену. Звук шагов. Выкатился из-под подошвы камень. Стихло. Через минуту двигатель автомобиля вновь включился, прошуршали колеса, машина ушла.
      Выждав для верности еще пять минут, Питер выбрался из купы вереска в полусотне шагов выше по склону. Свитер и брюки на нем были хоть выжми, липли к телу. Он содрал с себя наушники, отделил приклад от своего "блюдца", уложил все в чемоданчик и спрятал обратно в куст. Оставил себе только маленькую черную коробочку со скругленными углами, запихнул в карман брюк. Потом, переваливаясь на затекших ногах, заспешил в ту же сторону, куда скрылась фигура перед ним, только забирая вправо, чтобы подойти к дому с другой стороны.
      К старой ферме, где теперь устроен был сиротский приют учителя Эдгара, вел проселок, по которому если и ездили, то редко. Сквозь гравий тут и там проросла трава. Дом был двухэтажный, красного кирпича, во дворе сарай и просевший хлев. Питер не стал заезжать внутрь ограды из посеревших от времени жердей, оставил машину у низких ворот. Покосился на клоки колючей проволоки -- впрочем, слишком старые и ржавые, наверняка оставшиеся от прежних времен.
      Пройдя по пустынному двору, поднялся на каменное крыльцо и тотчас же резко обернулся, заметив голову, убравшуюся за растворенную дверь сарая. Голова была наполовину острижена, наполовину патлата, и с остриженной стороны торчало ухо, -- но это Питер рассмотрел как следует, лишь подойдя к сараю и заглянув за дощатую дверь. Полустриженый стоял в темной глубине сарая и напряженно смотрел, лет ему было не больше десяти. Потом приложил палец к губам, и Питер остался на месте, чтобы не спугнуть его и других. Они сидели спиной к входу, у дальней стены, а на столе, которым служил перевернутый ящик, перед ними горели две свечи. Девочка с косами взяла две прямоугольные пластинки, оказавшиеся зеркалами, поставила на ребро и расположила так, что свечи оказались внутри зеркал. Повернула -- и Питер увидел через головы замерших детей, как в многократном отражении образовался нескончаемый ряд двойных огоньков, повторяющих себя, уходящих в бесконечность.
      -- Здравствуйте, дети.
      Зеркала упали, ребятишки разом обернулись, ойкнули при виде незнакомца...
      Зеркала упали... нет, не упали. И ребята не ойкнули и не кинулись врассыпную. Девочка спокойно положила одно зеркало на другое, задула свечи. Один за другим они чинно вышли наружу, встали перед Питером. Это были на редкость спокойные и воспитанные дети. И молчаливые на редкость. Каждый смотрел Питеру прямо в глаза, и это в конце концов сделалось не слишком приятно.
      -- Здравствуйте, дети, -- повторил он.
      -- Здра-а-а...
      -- Как тебя зовут? -- обратился Питер к нолустриженому.
      -- Его зовут Макс, -- ответила за того девочка с косами. -- А меня Полина.
      -- А где же ваш учитель, Полина?
      -- Учитель уехал вниз за продуктами. С Теодором и Робертом.
      -- Вот как? Они ему всегда помогают?
      -- Им просто нужно что-то для себя. А прошлый раз ездили мы с Ольгой. Так, подумал Питер, взрослых больше нет.
      -- Ай-яй-яй, -- сказал он, -- а я-то хотел его увидеть. Мы познакомились вчера, он мне оказал одну услугу... Ну, что ж поделаешь. Ребятки, передайте ему от меня вот это -- моя визитная карточка. Питер Вандемир, коммерческий агент. И вот еще что: не дадите ли напиться, такая жара...
      Полина молча повернулась и пошла в дом, Питер, которому ничего не оставалось, -- за нею, следом все остальные тою же молчаливой гурьбой. Со стороны это, наверное, выглядело, как если бы они взяли пленного.
      А вот в доме любопытного было много. Прямо от двери шел прямой коридор с выходящими в него дверьми комнат, а в конце -- лестница на второй этаж. В коридоре Питера перестали конвоировать, разошлись по своим делам, и за одной из полуоткрытых дверей Питер увидел, например, класс. На рассохшихся столах новехонькие "Джей-Би-Эль" со стереоприставками и всевозможными причиндалами, но стояли они -- заметно -- где вкривь, где вкось. На кухне то же. С дровяной плитой соседствовал "Дин Электрик", комбайн на восемнадцать программ, выпирая боком, с кабелями и шлангами, путающимися под ногами. Интересно, какая у них тут запитка, подумал Питер.
      -- Ну спасибо, деточка, -- сказал он, отдавая стакан. Рядом с ним осталась одна Полина. Не глядя, она швырнула стакан в гору посуды в корыте. -- Так ты передай вашему учителю от меня привет и благодарность. Я сегодня вечером уезжаю и, наверное, уже не смогу сам...
      У дверей -- Полина провожала его, не отпуская ни на шаг, -- им вновь повстречался полустриженый. У него в руках на этот раз была охапка цветущего вереска, он собирался прошмыгнуть с нею за угол дома.
      -- Куда это ты несешь цветы, дружок? -- поймал его Питер за плечо.
      -- Брату.
      -- Вы тут вдвоем с братом?
      -- Его зовут Филипп, -- сообщил Макс и серьезно посмотрел снизу вверх, -- только его здесь нет. Он умер.
      -- Очень печально... Когда же это случилось?
      -- Давно. Недавно. Мы жили не здесь. -- Он еще подумал. -- Но уже не дома.
      Питер не нашелся, что сказать. Погладил мальчишку по голове. Он с удовольствием потолковал бы с Максом, но сзади, как сфинкс, стояла Полина, и к тому же следовало поторапливаться. Он легонько щелкнул в курносый нос, помахал им обоим. Уже из машины, берясь за ключ зажигания, он увидел, как Полина повернулась к глядящему ему вслед полустриженому Максу и ударила того по рукам, так что вересковые веточки с желтыми метелками упали на камни щербатого крыльца.
      Бармен обрадовался Питеру, как старому знакомому.
      -- Молоко, мистер?
      -- Молоко? Конечно. Вот именно. Нет, вы мне налейте граппы. Есть у вас настоящая граппа?
      Так. Ну, с учителем-то, слава богу, разминулись, хотя на обратном пути, кажется, еле-еле. Насторожится он все-таки. А может, и нет. Дети. Не люблю молчаливых воспитанных детей, дети должны орать и все время что-нибудь поджигать -- тогда их можно пороть со спокойным сердцем: ребенок здоров и жизнерадостен. Питер достал портмоне, из него -- квадратный прозрачный листок, посмотрел на свет. Листок чуть-чуть подернулся дымчатой пленкой, почти незаметно для глаза. Ерунда, подумал Питер, если не всю жизнь, то неопасно даже для детей. Но факт остается фактом.
      -- Ваша граппа, мистер. Прямо из-под Базеля.
      Бледный учитель Эдгар. Чем он мог заинтересовать такую акулу, как Дастин Лэгг? И какое это имеет отношение к исчезновению Перси? Перси, впрочем, тоже был акула порядочная. Как и я.
      Питер вдруг застыл, так и не донеся рюмки до рта.
      -- Вас тут спрашивали. Мистер... вам нехорошо?
      -- Нет. Порядок. Просто вспомнил кое-что. Так что вы говорите?
      -- Вас спрашивали. Два молодых высоких господина. Один такой строгий. Говорили, вы их знаете, просили передавать привет.
      Все посторонние мысли вылетели у Питера из головы.
      -- Меня?
      -- Ну да. Просили передавать привет.
      Как же так? Уже? Ведь у него должен был быть еще сегодняшний день. И целая сегодняшняя ночь. Плохо.
      -- Они не оставили адреса?
      -- Сказали, вы знаете...
      -- Ага, ага. Ну конечно. Это мои друзья. Будьте добры, телефон... Вот же черт, как плохо. Лео? Да, я. Ну, все в порядке, ребята уже приехали. Да, еще не встречались, они куда-то укатили... я же с самого начала говорил, что сумма слишком велика... Ничего, ничего, на моем здоровье это не отразится, а они уже взрослые мальчики, должны понимать... Постараюсь. Теперь насчет моей берлоги... выяснили? Ну, я так и думал... Но это незначительно? Да, да, мелкая фигура. Тогда я прощаюсь, всего наилучшего... а кстати, как клиент? Ну-ну.
      -- Подождете своих знакомых здесь? -- сказал бармен, принимая трубку. Вдавил клавишу -- прутик антеннки убежал внутрь.
      -- Н-нет, пожалуй. Передайте им, когда появятся, что я живу в "Зеленом петухе". И приветы, конечно.
      У выхода из бара под погасшими днем неоновыми кругами сидела и курила компания разношерстной молодежи. Питер понюхал дым, сморщился. Навстречу ему поднялись трое, одного он сразу узнал, двое за ним -- повыше, покрепче, явно потупее, и у одного на руку намотан ремень.
      -- Н-ну? -- Мальчишка наглел прямо на глазах.-- Так кто ты есть?
      -- Молочный бык, -- мирно сказал Питер. Ему вдруг все надоело. Теперь уже можно было не прикидываться, и не хватает только от сопляков получить. -- Молочный пудинг в пиджаке. -- Он шагнул чуть вправо и вперед, чтобы стало удобнее. Сколько их... пятеро. И шестой в сторонке. Ну это -- потом.
      -- А? -- подросток растерялся, он явно не верил своим ушам. -Понимает, гляди-ка... Ты, поганое чучело, нелюдь вонючий, ну-ка...
      Потом Питеру стало жарко. На спине, кажется, треснул пиджак, кто-то из них рявкнул, кто-то взвизгнул совсем по-девчоночьи, а кто-то все-таки достал его в грудь, и дыхание перехватило. Потом четверо из них, скуля, отползали из-под ног, шестой удрал в самом начале, а пятый бежал зигзагами по белой пыли между белыми домиками под нещадным белым солнцем, и Питер передернул затвор и тщательно, как на инструктаже, целясь, повел дулом в дырчатом кожухе, а фонтанчики -- кх! кх! кх! -- догоняли розовые блестящие пятки...
      Питер шумно, разом выдохнул из себя и наваждение, и азарт, и, сплюнув, поглядел на распывшуюся красную слюну. С брови капнуло. И по морде достали, ишь ты, прыткие. Пошевелил ногой ближайшего. Нет, все живы, ну а кому что повредил -- не обессудьте, ребятушки. Вот этот, здоровый, точно еще поглядит с тоскою в унитаз. Однако умыться бы.
      -- Ох, мистер, -- запричитал бармен, -- сюда, сюда, вот здесь...
      -- И позвоните в полицию, пусть соберут, что осталось.
      -- Сию минуту...
      Через какое-то время, дав все необходимые объяснения и позволив, с приносимыми извинениями и соболезнованиями, заклеить себе бровь, Питер садился в свою машину. Тут до него дошло. "Он сегодня едет в город". -- "Это хорошо". Вот так, да? "Это хорошо", да? Просили передавать привет, Ладно, сволочи, я тоже знаю, с кого начать...
      Он пролетел двадцать километров за семь минут, прямиком ворвался в кабинет, где хозяин, утопая в кресле не по росту, выглядывал из золотого халата, положа ладошки на пустейшее сукно перед собой. Питер ухватил его за отвороты, выдернул из-за стола и дважды, особо не целясь, вбил кулак в перекошенный немым воплем рот.
      -- На пол! Лечь! Руки вытянуть, головы не поднимать. -- Позвал в дверь: -- Плавский! Вильгельм! Где вы там?
      Появился Вилли со своими дрожащими пальцами и испуганными глазами.
      -- Этот вас бил?
      Вилли переводил взгляд с распростертого человечка на Питера, потом робко кивнул.
      -- Кто он, как зовут, конечно, не знаете?
      Вилли помотал головой. Питер посмотрел на часы. Без двух два. До контрольной явки целый час, но темно-синий "оппель", кто бы в нем ни сидел, где-то рядом. Одна радость -- кабинет без окон.
      -- Слушай, ты. -- Лежащий тихонько завыл, из-под лица у него расплывалось по паласу темное пятно. -- Уясни себе, меня интересуют твои приятели, а не ты. Кто, откуда, что им надо. Расскажешь -- можешь убираться, мне не до возни с полицией. Ну?
      -- Не понимаю ваш, -- глухо прошепелявил тот.
      -- Повтори еще раз, пожалуйста, -- любезно попросил Питер, отводя ногу.
      -- Я не понимаю, о шем выф-ф!..
      -- Зачем вы его бьете? -- неожиданно подал голос Вилли.
      -- Вас они гладили, что ли, а, хозяин? "Петух" ведь -- ваша собственность, не так ли?
      -- Уже не моя.
      -- Закладная? -- догадался Питер. -- Шпану на меня натравили тоже твои приятели? -- Он ткнул в халат. -- Твои, твои...
      -- Они обещали устроить, чтобы банк подождал, -- тихо проговорил Вилли, -- а сегодня утром пришло извещение...
      -- Ну вот, а вы хотели, чтобы я поверил, что этому заведению по карману держать еще и портье. Они не предъявляли никаких карточек?
      -- Нет. Просто сказали, что они из контрразведки (А что, очень может быть, подумал Питер.), и что это нужно для одной секретной операции, и чтобы я предупредил Эдну. А когда я...
      -- А когда вы вспомнили о своих конституционных правах, они просто начали вас бить, да? Эх, вы. Кстати, расскажите о своем предыдущем постояльце.
      -- Служащий налогового управления. На отдыхе. Один.-- Вилли помолчал. -- Непьющий.
      -- Я тоже непьющий, -- заверил его Питер. -- Куда ходил, как исчез, говорил что-нибудь?
      -- Гулял... Мы почти не общались. Да, ездил обедать в Брюкк. Эдны-то не было, а платил как за полный пансион. А как исчез? Ушел, как обычно, в горы и не вернулся. Ничего не нашли.
      -- Он прожил около недели?
      -- Шесть дней. Любил уходить за перевал, однажды вернулся очень поздно, часу во втором, я даже беспокоиться стал...
      -- Так. -- Схватил лежащего за плечо, перевернул лицом вверх. -- Ну, ты будешь говорить или нет? Видишь, нет твоих приятелей, хотя небось ты уж весь эфир истерзал. Чем они тебя там снабдили... -- Он встряхнул замершего человечка, из рукава у того выкатилась черная горошина. -- Так. Дай сюда.
      Питер покатал мягкую горошину, представляя, как она заливается сейчас на какой-то там частоте. Потом сжал сильнее и, рискуя проколоть пальцы, раздавил. Мягкая шкурка лопнула, зернышко раскрошилось. Он достал из кармана плоскую коробочку с закругленными углами, отжал клавишу.
      -- Вот, и глушить тебя больше не требуется. Будешь отвечать? А то ведь я сейчас рассержусь.
      -- Не жнаю нишего, -- прошамкал маленький человечек.
      -- Ну вот, уже другой разговор. Так что за птицы? Человечек всхлипнул, сплюнул, сморщился.
      -- Што! што! Эти они... Балтерманцевы отродья. Тошно жнаю. Меня нашли череж Синдикат, шка-жали -- ешть работа.
      -- Какая работа?
      -- Жа тобой шледить... гад, вше жубы мне поломал...
      -- И все?
      -- А до тебя они жа другим шледили, этим, налоговым иншпектором на отдыхе. Только беж меня. Я -- шпечиально для твоей першоны.
      Питер покусал губу, повернулся к Вилли:
      -- А вы что скажете, вы же их хоть раз-то должны были видеть?
      -- Один-единственный раз и видел, но... я особо не приглядывался. Когда тебя бьют, знаете... Люди как люди.
      -- Ну да, -- маленький человечек сел на полу, утер рот. -- Как же. Не пьют, не едят, не курят, о бабах не ражговаривают. Шидят в машине шутки напролет, я подбиралшя, видел. Не шпят.
      -- Тогда точно, -- сказал Питер. -- Когда так, то ясное дело. Ладно, сказочник, ты вот что скажи, это они его убрали?
      -- Што ты, они шами чуть не повешилишь, когда он пропал. Я как раж в тот день прибыл, жнаю...
      Питер посмотрел на часы. Без двадцати три. Скоро начнутся игры с плясками. Ах ты, черт, как же он рассчитывал на этот день.
      -- Не страшно было -- с ними-то?
      -- А што? Работа... Жалко, шлепнуть тебя не велели, у наш жа это тройной тариф, -- маленький гангстер почувствовал, что убивать до смерти его не станут, и осмелел.
      -- Так. Все, пошел в подвал. Вильгельм, есть у вас подвал с хорошим замком?
      5
      ...Еду здесь уже второй раз. Второй раз за один день. Возвращаюсь, значит. Назад вернешься -- пути не будет. Плавский обещал забиться к кому-то из своих друзей и известить полицию только завтра. Так что сутки без вмешательства властей у меня есть. Маленького гангстера они не найдут, а и вопрос еще, станут ли искать. Кто же эти веселые ребята?.. Ай, Перси, сотрудник ты по выявлению, налоговый инспектор на отдыхе, кто же тут кого выявил, а выявив, что с выявленным сотворил?.. Волки в темно-синем "оппеле". В Палермо о таких сказали бы -- "ножи". Но не Интерпол, точно, не стали бы они мараться с Синдикатом, в любом случае не стали бы. Плешивый Лэгг может не волноваться, перед его коллегами я не светанулся. Если они тут вообще присутствуют. Контрразведка. Тоже вероятно. Частная контора, вроде меня? Да нет, мы теперь -- редкость. Да их государственных теперь столько развелось -- кого-нибудь да купишь... Ладно, все пока по плану...
      План поломался, как только Питер вырулил на свободнее место перед воротами. Учитель Эдгар стоял у правого столба.
      -- Я ждал вас, -- просто сказал он, когда Питер вылез из машины. -Пойдемте.
      Детей в этот раз не было видно, только на кухне, рядом с уютно гудящим "Дин Электриком", разбирала кучу коробок и пакетов тихая девочка с желтыми волосами. Учитель подвел Питера к двери, раньше им не замеченной, ступеньки вели вниз. Винный погреб. У такого дома должен быть винный погреб.
      -- Присаживайтесь, поговорим.
      Нет, здесь не стояли ряды пыльных бутылок, не были вкопаны дубовые бочки. Скорее всего помещение можно было счесть то ли за лабораторию, то ли за мастерскую. Приборы в стойках, кабели, лазер на стенде, рентгеновская пушка в выгородке, прочее. Однако вид совершенно заброшенный, слишком много пыли и мусора на столах и верстаках, чтобы здесь работали хотя бы год назад.
      -- Я ждал вас, -- повторил учитель, -- Я еще в баре понял, что это будете вы. -- И стал рассказывать.
      Он, Эдгар, не всегда жил в Брюкке, хотя родом сам отсюда. Еще двенадцать лет назад он был крупным биохимиком, его работы по энергетике искусственной клетки до сих пор не превзойдены и считаются классикой. Приблизительно в то время его и пригласил к себе Балтерманц, якобы в один из финансируемых им исследовательских центров, работающих на медицину. И -- он, Эдгар, может в том поклясться -- до самых Гаагских разоблачений Торро ему ровно ничего не было известно о конечном применении результатов тех исследований, которые он вел.
      -- Секретность у него была колоссальная, ни до, ни после я с такой не сталкивался...
      Потом, как и большинство его коллег, понявших, какую беду они, сами того не ведая, принесли в мир, он, пройдя все проверки и доказав невиновность, удалился от дел. А год или чуть меньше спустя произошла первая встреча. Он столкнулся с андроидом и сразу понял, кто перед ним. Точнее, заподозрил. Тот, видимо, тоже о чем-то догадался, сделал попытку скрыться, однако полиция его все же задержала.
      -- Не думайте, что это было легко -- донести на того, кто, может быть, такой же человек, как ты. Я был почти уверен, и все же... Но тогда творилось что-то невообразимое. Люди были напуганы, одни бежали в больницы за медицинским подтверждением, другие заявили, что никуда не пойдут, и я их понимаю -- с какой, собственно, стати? -- третьи писали доносы. Начальство на работников, работники на начальство, жены на любовниц, дети на родителей. Телефоны полиции и магистратов обрывали "добровольные помощники". Дичь, средневековье, -- но кое-где поначалу даже объявили денежную премию за выявленного...
      Но самое страшное началось потом. Эдгару пришло в голову простое, но ранее не появлявшееся соображение: а что происходит с андроидами потом? С теми, о выявлении которых кричали газеты, радио, телевидение? Кричали, кричали -- да вдруг как-то разом перестали. Пользуясь прежними знакомствами, Эдгар начал собирать сведения и пришел к выводам ужасающим.
      -- У андроидов Балтерманца есть свойство, о котором молчали изо всех сил и, кажется, преуспели -- теперь в этом аспекте о них никто не думает. Это -- гигантский потенциал инстинкта коллективного самосохранения. Именно коллективного и именно инстинкта. У них не бывает личностей, все, что мы можем принять за личность андроида, -- лишь тщательно продуманная и сфабрикованная "легенда"... Они преследуемы, они скрываются. Когда играешь в жмурки, лучше всего пробраться за спину водящего и красться за ним, находясь в полной безопасности. Сейчас водят люди.
      Выстраивалась идеальная мафия, в которой был не один за всех и не все за одного, а все за всех, каждый заинтересован в каждом, потому что они окружены врагами -- людьми. И они -- уже на коне. Почему умолкли радио, газеты и телевидение; почему правительства, еще недавно непрерывно заседавшие, и выносившие решения, и выдвигавшие программы, теперь перепоручили все каким-то комиссиям и комитетам, не имеющим реального веса? Почему даже те андроиды, которые объявляются официально выявленными, не предъявлены общественности, не... пусть не уничтожены, но строго изолированы? Почему они исчезают бесследно? Куда? Ответ ясен: пробравшиеся на ключевые посты андроиды спасают "своих", подкупом ли, обманом ли, но -даже арестованных заполучая на свободу -- пристраивают рядом с собой. Возможно, так было задумано Балтерманцем с самого начала, и частично они были внедрены заранее, а теперь их влияние растет с каждым днем... И сейчас ему, Эдгару, ничего не остается, как все рассказать, надеясь, что, каковы бы ни были первоначальные намерения Питера, уж теперь-то, узнав эту страшную правду...
      -- Вы понимаете? -- почти крикнул он. -- Людьми станут управлять нелюди. Понимаете? Уже управляют!..
      -- Тише. Детей своих напугаете.
      Питер перебил его за все время только раз: спросил, какой у них тут источник питания. Эдгар моргнул, сбился, еще моргнул и сказал, что протянут кабель от Брюкка.
      -- Все это очень занятно. -- Питер снял ноги с табурета напротив. -Очень занятно. Хотя, признаться, если уж мною управляют, то, пожалуй, мне будет очень мало интересно -- кто. Но меня сейчас интересуют несколько иные вопросы.
      -- Я вас слушаю. -- Эдгар был видимо расстроен, что не произвел впечатления, но надежд своих не оставлял. Ничего, подумал Питер, сейчас я его...
      -- Меня интересуют дети, Ленц. Да-да, Мариус Ленц, и без глупостей, пожалуйста. В частности, Полина Михельсон, чья фотография уж точно обошла все газеты, Я -- и то знаю. Похищенная дочь гамбургского ювелира. Преступник не потребовал никакого выкупа, только сообщил, что вернет девочку в целости и сохранности и что ей хорошо... Ну?! Что вы делаете с детьми, вы, чудовище?
      -- Вы не понимаете. Андроиды...
      ---- С андроидами мы разберемся как-нибудь потом. Все, что вы тут наболтали, -- бред, который я слышал уже не раз. Сейчас меня интересуют Полина Михельсон и остальные.
      Эдгар ничего не успел ответить. Ударила дверь, стук подошв дробью отозвался в гулких стенах. Ссыпавшийся по лестнице мальчонка с совершенно круглыми глазами крикнул на весь подвал:
      -- Учитель! Чужие!
      Побелев еще больше -- хотя Питер готов был поклясться, что дальше некуда, -- Эдгар выдохнул абсолютно, по мнению Питера, бессмысленный вопрос:
      -- Ты уверен?
      На что мальчонка так же невпопад отвечал:
      -- Они далеко.
      -- Это вы, -- учитель повернулся к Питеру, -- это за вами. Это из-за вас. Они. -- И Питер понял, кого он имел в виду.
      -- Не порите чепухи, -- отрезал он, но в груди появилось нехорошее чувство. -- Это полиция. Сейчас я вас сдам, как самого вульгарного киднэппера, понятно?
      Втроем они поднялись наверх -- мальчишка и Эдгар бегом, Питер спокойно, но в неотпускающей тревогой. Встал сбоку от входной двери, приоткрыл щель.
      -- Не вижу. -- Открыл шире. -- Где? Пешие?
      Рядом шумно дышал бледный учитель. Внезапно он рухнул на колени, и Нигер в первый момент отшатнулся, а в следующий -- подумал, что тому нехорошо. Но учитель цеплялся за Питеровы брюки, бормоча свистящим голосом:
      -- Не за себя, не за себя -- за них. Дети.., умоляю, умо...
      -- Прекратите валять дурака! -- Нет, Эдгар, или как там его, явно не притворялся.
      -- Умоляю, дети... вы же не знаете.. Питер совсем раскрыл дверь:
      -- Да где там кто?
      -- С другой стороны, -- вдруг сказал мзпьчишка.
      -- Что же ты, паршивец...
      Они перебежали в одну из комнат.
      -- В доме есть второй выход?
      -- Нет, -- Эдгар дрожал рядом, как замерзший пес. -- И задняя стена глухая.
      -- Где остальные? -- Питер смотрел на темно-синий "оппель", нахально торчащий на поляне позади обвалившегося хлева, метрах в ста.
      -- Кто? А. Наверху. Тихий час.
      Над головой что-то грохнуло и покатилось со звоном. Питер мельком взглянул на потолок -- штукатурка почти всюду осыпалась, в углах паутина.
      -- Там спальни? Наверху? Устроили бы приборку, что ли, учитель тоже.
      -- Спальни, спальни... Умоляю...
      -- Ладно. -- Глядя на него, Питер решился. Потянул за ручку на оконной раме, дернул, посыпались пыль и окаменевшая замазка. -- Это действительно за мной. -- Совсем отодрал раму, так что теперь можно было распахнуть окно одним движением.
      -- Не прощаюсь, -- сказал он. -- Постарайтесь придумать что-нибудь поинтереснее. А главное, ближе к правде. И упаси вас бог, Ленд, тихо смыться. Упаси вас бог.
      -- Куда же я... от них, -- Эдгар прижал к себе все еще испуганного мальчишку. Не похоже было, чтобы тот, к кому мальчик сейчас так доверчиво прильнул, несколько месяцев или, скажем, год назад хватал его, скручивал руки или глушил наркотиком, пихал в багажник автомобиля... Черт, какое в конце концов мне дело!
      -- Отойдите, -- велел Питер. -- Уйдите за стену.
      Двое уже вышли из "оппеля", фланирующей походкой направлялись к дому. Он полез через подоконник, и последнее, что видел в комнате, -- как учитель Эдгар с неподдельным волнением и страхом глядит на своего мальчишку, а тот замер, стоит с закрытыми глазами, будто собрался грохнуться в обморок или прислушивается к чему-то, одному ему ведомому.
      Питер вывалился из оконного проема, юркнул, надеясь все же, что его светлый костюм достаточно хорошо заметен на фоне темно-красной стены, за ближайший угол, оглянулся. Волки перешли на легкий галоп, значит, увидели. Так. Все о'кей, подпустим их поближе, а там пусть догоняют мои четыре колеса. А учитель -- действительно, на черта он им сдался...
      Машины во дворе не было.
      Не осталось уже секунд, чтобы соображать и смотреть, близко ли погоня, Питер опрометью кинулся за угол сарая -- единственного доступного ему убежища. От сарая до куста у изгороди было метров десять, от куста до зарослей -- раза в три больше. У самой стены он споткнулся, полетел кубарем, и это спасло ему жизнь: две пули, почти одна в одну, впились в сухое серое дерево. Питер откатился, упал за угол и, добежав до куста, понял, что к зарослям ему не успеть.
      Но гораздо хуже было другое. Из-за деревьев -- и Питер решил, что у него двоится в глазах, -- хлопая незакрытой дверцей, выскочил темно-синий "оппель". Уйма времени -- секунд пять -- понадобилось Питеру, чтобы осознать очевидный факт: "оппель" волков стоит за домом, а этот появился со стороны дороги. Тогда он что было сил побежал навстречу и прыгнул. Несколько раз по кузову будто ударили палкой, на Питера, скорчившегося на заднем сиденье, упали крошки пробитого стекла.
      -- Где ты машину такую взял? -- выдохнул Питер.
      -- Взял, какая была, а что? Хороший "оппель".
      -- Хороший... Можно заикой остаться на всю жизнь. -- Питер поднялся, оглядел дырки в заднем стекле.
      -- Ты о чем? -- сказал Серж. Машину кидало на проселке. -- Возьми, -протянул через плечо пистолет. -- Мы сейчас куда? Домой?
      -- Сбрось-ка скорость, -- велел Питер. Опять оглянулся, прихлопнул дверцу -- ту самую, в которую он влетел.
      -- Ты не закончил, что ли? -- Серж повернул к нему свое лицо, показав глянцевую, будто пластиковую кожу. Шедевр протезирующей техники. Собственно, она и была пластиком в широком смысле слова. Как и нос, веки, щеки и губы. Но когда под нею у тебя -- один огромный рубец от буквально стесанной плоти, то и она должна казаться великолепной. Вот еще одно, мельком подумал Питер, чего ждали от дьявола Балтерманца, -- переворот в пластической хирургии. Это-то я помню, столько было восторгов... Дождались. Что-то я не ко времени его вспомнил, неужто есть хотя бы минимум истины в россказнях спятившего биохимика?..
      Долгожданная погоня наконец показалась из-за поворота.
      -- Не очень отрывайся, -- сказал Питер. -- Утащим их.
      -- Не люблю я этого. Работа есть работа. Ты ее делаешь, я тебя увожу. А так...
      -- Ну-ну, не ворчи. Лучше добавь к своим еще одну серебряную крону. Сколько их в твоей копилке?
      -- Эта двадцать четвертая. Скоро юбилей.
      -- Ну вот, сколько мы уже с тобою дел переделали, а ты все ворчишь...
      А может, и вправду он был дьявол? -- вдруг подумал Питер. Дьявол запустил в мир своих отродий -- и ушел. А люди живут и не знают, что ад уже наступил. Для всех, не только для грешников... фу, черт, что в голову лезет, проклятый Ленц! Проклятый Ленц, проклятые волки, и весь мир -- огромное сволочное место. Кто же угнал мою машину, кому выгодно, чтобы волки меня прихлопнули? А следом -- этого полоумного и, может быть, -- такие ни перед чем не остановятся, на то они и волки, -- его молчаливых серьезных детей? Кому?
      И понял, кому.
      - Давай-ка в Брюкк, разворачивай.
      -- Разворачивай, -- передразнил Серж, -- они у нас уже на колесе, глаза протри!
      Они неслись по трассе, и "оппель" с волками едва не тыкался радиатором им в крыло. Другие машины, редкие на этом отрезке, шарахались. Сквозь черные стекла ничего нельзя было разобрать -- как и в их с Сержем машине, впрочем, -- и волки не стреляли. Но могут в любой момент. Трасса, прямая, как стрела, через пять минут должна была стать серпантином.
      -- Мне нужно назад. Придумай что-нибудь...
      -- Придумай...
      Питер понял, что Серж действительно дожимает последние крохи из двигателя. Так. Тогда приступим. Взялся за ручку дверцы.
      -- Пригнись пониже!
      -- Что?
      -- Пригнись, говорю, сейчас в нас будут сильно стрелять.
      -- Тихо. Не устраивай сквозняков, рано еще.
      Питер опустил пистолет. В шум мотора влился посторонний звук, он приближался, нарастая, пока на бетон не пала стремительная тень.
      -- Вот теперь -- давай.
      Питер отжал левую дверь, сразу оглохнув от рева винта и свиста рассекаемого воздуха, вцепился в ныряющую у лица подножку, выбросился -- и его рвануло вверх. Краем глаза уловил, как Серж в этот момент ударил своей машиной в борт волкам...
      ...А крепки еще руки у меня, подумал Питер, в то время как Ладислав помогал ему забраться в кабину и усесться во второе кресло. Ох, крепки... Спасибо тебе, Серж, я вот не сообразил бы.
      -- Правила нарушай из-за вас, -- проорал вполоборота Ладислав, и Питер безудержно расхохотался, закидывая голову, не замечая щекочущей капли, побежавшей из-под отставшего пластыря на брови, и оборванных лоскутьев кожи у себя на пальцах.
      Он хохотал еще, когда один из бегущих сцепившихся жучков внизу подпрыгнул, закувыркался по серому шоссе. Ладислав круто задрал, разворачиваясь, нос вертолета, они пошли обратно, развернулись вновь, и только тогда там взорвался баллон с газом, и не было нужды догадываться, который из "оппелей" перевернулся: от второго, вставшего поперек полотна, в два ствола вели огонь по юркой стрекозе, не желающей улетать.
      А когда со встречной полосы сошел неуклюжий трак с прицепом нежно-серебристого цвета, Питер уже знал, что будет. Легко увильнув от кучи огня, в которую превратился Серж, трак с разгона врезался во вторую машину, и -- было отчетливо видно -- две фигурки разметало по сторонам.
      -- В пансионат, -- думал, что сказал, Питер, однако ему пришлось еще дважды повторить, прежде чем Ладислав его понял и повел вертолет в набор.
      -- И уходи потом сразу, понял, Ладислав?
      6
      И все слова, что он твердил про себя, все страшные ругательства, и все клятвы вытрясти наконец из них правду, дайте ему только добраться до этих лгунов, -- все это оказалось зряшной тратой сил. Потому что они лежали посреди гостиной рядышком, тихие и добрые, как все покойники. Маленький наемный гангстер свернулся калачиком внутри взгорбившегося халата, бывший домовладелец и банкрот Вильгельм Плавский, казалось, что-то удивительное рассматривает на потолке. На щеке, под глазом, у него чернело паленое пятно с аккуратной дырочкой в центре, ресницы и левая бровь были сожжены.
      -- Осторожнее, не выстрелите ненароком, -- раздался голос в дверях, и Питеру, бросившему под локоть свой кольт, стоило труда удержать палец на спусковом крючке.
      -- Присаживайтесь, выпьем. -- Плешивый гриб Дастин Лэгг перешагнул через откинутую руку Вилли, уселся в кресло.
      -- Я посмотрю, есть ли что-нибудь... -- помедлив, угрюмо сказал Питер. В шкафчике наверняка было виски, но чтобы достать его, ему пришлось бы поворачиваться к Лэггу спиной, а он этого делать не хотел.
      -- Только джин, будете?
      -- А сами?.. благодарю. Вы хорошо поработали, Вандемир. -- Гриб сделал вид, что отхлебнул. -- Хорошо поработали, и я рад вам сообщить, что на этом наши совместные действия заканчиваются. Я выплачиваю тридцать процентов -по-моему, это справедливо, ведь дело не завершено.
      -- Не по моей вине.
      -- Совершенно верно. Поэтому премия лично вам, о которой Валоски, вашему шефу, я не сообщу, -- тролльи глазки лучились улыбкой. Лэгг достал из внутреннего кармана конверт, осторожно положил его на столик между ними. Питер на всякий случай не стал к нему притрагиваться. Кивнул на мертвецов:
      -- Ваша работа?
      -- Фу. Побойтесь бога, Вандемир, я прибыл на пять минут позже вас.
      -- Учтите, когда появится полиция...
      -- Полиция не появится, -- перебил Лэгг. ~- Вандемир, я вижу, у вас есть вопросы. Не надо их задавать, послушайтесь доброго совета. Свое дело вы сделали, чего вам еще.
      -- Пожалуй, я тоже выпью, -- пистолет он сдуру засунул по привычке за пояс сзади под пиджаком и теперь потянулся к бутылке. Тяжелой квадратной бутылке из-под голландского джина.
      -- Сидите, как сидели, Вандемир. Вы профессионал и, повторяю, хорошо поработали, но не надо перебарщивать.
      -- Да, вы правы, -- Питер откинулся в кресле и изо всех сил постарался успокоиться. В конце концов, выхода у него не было. -- Вы правы, у меня есть вопросы. И я вам их задам, а вы, Дастин, ответите.
      -- Вот так даже.
      -- Да. Именно. Вопрос главный: что с Перси?
      -- Не знаю. -- Лэгг, прищурившись, с каким-то новым интересом рассматривал Питера. -- Думаю, погиб.
      -- Это вы приказали отогнать мою машину?
      -- Какую машину? (Питер коротко глянул на него.)
      -- Те, кто убил Плавского и... этого, они по какому ведомству?
      -- Понятия не имею.
      -- Это вы с ними расправились?
      Лэгг поднял брови. Лэгг пожал плечами. Лэгг потряс головой. Сомневаться в его полнейшем неведении мог только человек, упрямый до глупости.
      -- Тоже.., военная разведка? Какой, кстати, страны?
      -- С вашим шефом пора разобраться, -- добродушно сказал Лэгг. -Частная контора, а какие возможности.
      -- Однако я не понимаю, -- уже сдаваясь, произнес Питер, -- зачем, если вам нужен был Ленц, примешивать сюда Перси?
      И увидел, что попал в точку. Лэгг как-то сразу посерел лицом, сморщился, стал даже меньше ростом. Взял налитый стакан, посмотрел на свет.
      -- Это можно пить?
      Питер молча показал палец с перстнем, нажал выступ, крышечка отскочила -- в углублении оставалось еще немного порошку.
      -- "Леонард Валоски, частное бюро" никогда не позволяет себе грубо нарушать закон. Анастез. "Стоп-на-час", только и всего.
      -- Понятно. -- Гриб поставил стакан на место.
      М. Перси Круэр действительно был из отдела Торн-тона. Два месяца назад он напал на след скрывающегося андроида с одним из наиболее опасных типов специализации -- андроида обучающего. Это последнее, высшее достижение Балтерманца. Старик понимал, что дни его сочтены, что сам он уже не сможет довершить начатое, и ему нужно было оставить после себя преемников. Обучающий андроид обладает самым совершенным мозгом, их было выращено всего несколько сот единиц. Выявлять таких чрезвычайно трудно, и, как правило, за каждым из них тянется длинная цепь: в процессе деятельности такие особи создают разветвленные сети "своих", это единственный тип с задатками координаторов и объединителей...
      -- Зачем ему... зачем им наши, человеческие дети? -- сказал Питер. -Чему они их учат?
      -- Не знаю. Никто не знает. Оставшись без "наставников", дети молчат. Мы не смогли узнать ничего конкретного...
      С самого начала Питер не верил ни одному его слову. Лэгг, волки, убитые Вилли и гангстер, Перси... Серж. Всего этого было слишком много для тех объяснений, которыми его пытались потчевать. Плешивый гриб ничего больше не успел сказать: Питер вцепился ему в горло, перехватывая руку, метнувшуюся к карману, потом вдруг получил страшный удар в живот, отлетел, разбрасывая мебель...
      Стоя на четвереньках, он силился выпрямиться, но пока из этого ничего не получалось.
      -- Я вижу... я вижу, Дастин, вы понимаете, что мир... что мир катится к чертовой ма-а-уо... -- Его вырвало, и только тогда он смог встать. Укатал его сегодняшний день, определенно укатал.
      Лэгг все это время стоял в стороне, брезгливо наблюдая мучения Питера. Стычка, кажется, вообще на него не повлияла, даже галстук на месте.
      -- А вы оказались порядочным дерьмом, Вандемир, -- проговорил он. -Мне вовсе не надо вас убирать, хотя, как видите, вполне мог бы... Забирайте деньги и уматывайте, в услугах вашей фирмы я больше не испытываю необходимости.
      Утирая рот платком, Питер -- а что было делать? -- дотронулся кончиками пальцев до конверта на столе. Внутри него... нет, внутри только чек. Без пластикового "вкладыша", способного оторвать вам руки. Только чек. Показалось.
      -- Пошел вон! -- Лэгг прочно стоял посреди разгромленной гостиной, и ботинок его касался бока лежащего Вилли.
      В каменном садике за домом Питер встал на колени, опустил лицо в крохотный бассейн с проточной водой. Долго пил, потом просто гонял воду сквозь зубы и обратно. Вытерся, отбросил вонючий платок. Голова приобрела хрустальную ясность, только где-то за виском, как горлышко лягушки, вздрагивала боль. Так. Сейчас мы посмотрим, кто из нас щенок.
      Лэгг пока не появлялся. Питер обежал его непомерный автомобиль и, упав за руль, рванул с места так, что покрышки затрещали. Длинная машина стелилась по шоссе, глотая километры. Питер проверил пистолет, положил рядом. В перчаточном отделении сыскался маленький "додсон" -- помедлив, взял и его, сунул во внутренний карман. Смеркалось. Зажег фары, а потом потушил их, уже выруливая на проселок. При свете одних подфарников проехал половину пути, выключил мотор, вышел. Было уже совсем темно, на чуть синем небе рисовались изломы, гор без единого огонька. Заповедник. "Самый чистый воздух в Европе!" Где-то далеко завел свое козодой. Питер сдвинул предохранитель у кольта. Вряд ли он устроил засаду на дороге. Вряд ли. Но хотя бы и так, все равно -- по кустам ломиться, это сколько шуму наделаешь. В доме не светилось ни одно окно, квадратной громадой чернел он на фоне неба, и Питер только теперь оценил, как грамотно устроены полностью простреливаемые подходы к нему. Вдруг буквально в шаге -- большое, темное. Фу ты, моя машина. Ага, ага. Ну так и есть, не более чем в сотне шагов и справа от ворот -- сюда уклон, легче справиться с баранкой. Особенно когда еле достаешь до нее...
      Ударило и полыхнуло прямо из двери. Это было самое глупое, и Питер не ожидал. Стреляли, впрочем, отвратительно, он смог, нырнув, подбежать, ударить ногой сбоку вверх по плюющейся огнем точке, всем телом -- в дверь, и все было кончено. В темноте коридора слышались всхлипывания.
      -- Свет зажгите, -- сказал Питер, шаря в поисках автомата. Всего ничего, подумал он.
      -- Рядом с вами на стене, -- ответил Эдгар.
      Когда вспыхнул плафон, Питер увидел его. В какой-то драной куртке, он зажимал под мышками ушибленные кисти.
      -- Не вздумайте меня бить.
      -- Что, страшно?
      -- Мне уже ничего не страшно.
      -- Где дети, куда вы их запрятали?
      -- Дети в безопасности, в подвале, не троньте их. Со мной делайте что хотите, но их не троньте.
      Питер подобрал короткий автомат, повесил на плечо.
      -- Отоприте детей и скажите им, что уезжаете.
      -- Они не заперты... (Вот как? -- подумал Питер.) -- Куда уезжаю?
      -- Со мной. Я сдам вас полиции.
      -- Как "выявленного"? -- Эдгар, не вынимая ушибленных рук из-под мышек, сделал слабую попытку засмеяться, но тут же стал кашлять, долго и мучительно сгибаясь. Потом спросил: -- А вдруг я -- человек? Несмотря на то, что вам там на меня наговорили за это время. Наговорили, наговорили, я же вижу... Окажетесь в дураках. А?
      -- Мне плевать, кто вы есть. Вы ответите за похищение Полины Михельсон, и, я подозреваю, не ее одной. Ведь это вы украли ее? Зачем?
      -- Я. Я, я, я, -- прислонившись к стене, человек -- или кто он там был? -- которого сейчас звали Эдгар, захихикал. -- Ну конечно, я. Украл. Похитил. Растлил. Заточил... Полина Михельсон, и не она одна...
      -- Перестаньте паясничать! Вы робот, созданный на заводах этого психа Балтерманца. По вашему следу шел сотрудник Интерпола, и вы убили его. Вы покушались убить меня -- сегодня, когда заставили кого-то из ваших пленников отогнать мою машину. Я не сомневаюсь, что вы вынудили ребенка так поступить. Угрозами и шантажом. Зачем вам нужно было, чтобы я оказался убит? С какой целью вы похищаете детей? Откуда на вашей богом забытой ферме почти трехкратный радиационный фон, где вы прячете бри-дер, и для каких экспериментов он вам понадобился? Отвечай, а не хихикай, мразь!
      Блуждающий взгляд Эдгара вдруг остановился. Оп отлип от стены и, подойдя вплотную, уставился на Питера широко раскрытыми черными глазами, на дне которых плавал огонек безумия. Питер невольно повел автоматом.
      -- Ты...
      -- А ну-ка, -- произнес Эдгар. -- А ну-ка пойдемте. Пойдемте, пойдемте. Пойдемте, я покажу.
      И, не заботясь, следуют ли за ним, шагнул к двери. Питер, после минутного колебания, -- тоже. В конце концов, с доходягой он всегда справится. А вот голова начинает болеть все сильнее, в висок будто вставили гвоздь.
      -- Несите фонарь вы, я не могу.
      Белый луч выхватывал из ночи тропинку под: ногами, камни, кусты. Питер остановился перед старой, в раковинах и натеках мха, низкой бетонной стеной.
      -- Где мы?
      -- Это бункер-убежище. Ему почти век. Ступеньки, осторожнее.
      Отвалив дверь с маховиком и вторую такую же, они шагнули в темноту. Щелкнул выключатель, под потолком затлел матовый шар. На полу стояло в ряд несколько больших ящиков из тусклого серого металла. Свинец, подумал Питер, это же гробы...
      -- Возьмите, -- Эдгар кивком указал на висящую в нише одежду. По тяжести Питер догадался, что фартук тоже просвинцован. В фартуке до горла, в прозрачном щитке перед лицом, в перчатках, Питер подошел к крайнему гробу. Саркофагу. Эдгар позади нажал где-то кнопку, крышка медленно отошла.
      Перед Питером лежал мертвый Мелит Персиваль Круэр.
      -- Смотрите! -- предупредил его восклицание Эдгар.
      Питер нагнулся ближе. В несчастного Перси выпустили, должно быть, не меньше рожка, причем пули были с мягкой рубашкой или надпиленные. Попаданий виднелось очень много, выходные отверстия были ужасны. Но что-то смущало Питера... кровь. Ее не было. И не ощущалось никакого запаха, а ведь труп пролежал около полумесяца. Потом он заметил кое-что еще. Там, где на не закрытом одеждой теле пули вырвали куски кожи и мышц... это была не человеческая плоть!
      -- Его можно крошить, как хлеб, попробуйте, -- Эдгар коснулся пальцами в неуклюжей перчатке лба Перси, -- нет, лба того создания, что лежало там. Щека, надломившись, рассыпалась в прах, а под нею, дальше, виднелось плотное, отблескивающее, белое...
      -- У них абсолютно иной химизм тканей, они не разлагаются в обычном смысле слова, это скорее физический процесс...
      Питер зажмурился.
      -- А в остальных?
      -- Пять из восьми. Приходится возить их за собой, это самое неудобное. Пойдемте, здесь нельзя долго...
      Крышка задвинулась, погас тревожный сигнал над дверью. Они сбросили фартуки, вышли на воздух, и ночь показалась Питеру дурманяще-прекрасной.
      7
      Привалившись к теплому гладкому боку "Дин Электрика", он смотрел, как Эдгар пьет сок. Острый кадык ходил под кожей.
      -- У вас землистый цвет лица, -- сказал он. Эдгар перестал пить. -Виски запали. Головокружения. Тошнота, слабость. Сухость во рту.
      -- Ну, видите, -- Эдгар допил, смял пакетик, бросил в контейнер с другим бумажным мусором, -- вы и в этом разбираетесь.
      -- А что за игра, со свечами, с зеркалами?
      -- Какая игра?
      -- Я видел сегодня утром... -- Питер объяснил, мысленно ужаснувшись: неужели только сегодня утром?
      -- Это гадание. Ольга, она славянка, научила всех. У них гадают на святки, первый день Рождества. В этом коридоре должен появиться... кто-нибудь. Суженый-ряженый.
      -- Появиться... кто?
      -- Жених.
      -- А. Поэтично. Очень.
      -- Я сразу решил, -- сказал Эдгар, -- что любой официальный путь не годится. Андроид, сданный властям, рано или поздно попадает к своим же. На втором, на третьем уровне -- смотря как далеко зашло проникновение их в структуру государственных чиновников в той или иной стране...
      -- ...вольется в тайные ряды.
      -- Да, и вы напрасно иронизируете. Как вы сказали, -- отдел по выявлению? А почему не -- по вызволению? Почему? Я могу даже предсказать...
      -- Не надо, -- у вас выпить здесь нет? -- не надо ничего предсказывать. Скажите лучше, зачем вам понадобилось, чтобы меня тут ухлопали. Что, думали, мы, даст бог, перегрызем друг другу глотки, а с оставшимся вы уж как-нибудь сами управитесь?
      -- А вы не глядите на меня зверем. Вспомнили бы, сколько вам предлагали за меня. И главное, кто это мог быть...
      Ну а что, подумал Питер, что если... ну предположим на миг... Он вдруг явственно увидел Лэгга -- стоит как ни в чем не бывало, сухой, коричневый, жуткий. Галстучек -- ни на сантиметр. Левой без замаха -- и мои сто килограммов, как куль с мякиной. Четверть миллионов еврасов. А волки из "оппеля"? Тоже? Или... Мы не виделись с Перси девять лет...
      Папа, дражайший шеф и друг Леонард Валоски, таинственно исчезает вдруг месяца на три, затем так же внезапно и таинственно появляется. Объясняет, что занимаются, лично неким сверхинтимным делом некоего старого приятеля, которое по неким причинам не мог перепоручить никому постороннему. Первое время по возвращении забывал здороваться, засиживался в кабинете допоздна, чего раньше никогда не бывало, приобрел привычку переспрашивать самые очевидные вещи. Лина, появляясь по утрам с красными глазами, твердила, что Лео ну просто как под-менили, как подменили.
      Элла уезжала на воды, провела, говорит, там целое лето (он как раз работал в Азии; он вообще бывает дома три, много -- четыре месяца в году), вернулась помолодевшей на десять лет, он даже один или два раза, изумляясь, ловил себя на ревнивых мыслях.
      Питер-младший долго выклянчивал деньги для каникулярного путешествия на Луну на две недели. Через месяц поганца нашли в одном из борделей Гонконга -- парень признается, что гулял напропалую, а уже через неделю бьет рекорд колледжа по один-надцатиборью.
      Сосед, Гуго, чудной старикан, с которым он, когда бывает дома, регулярно по средам играет в шахматы. Нелюдим, никуда не ездит, никого, кроме Питера, у себя не принимает. Прислуги не держит, готовит себе сам. Говорит, что готовит, Питер его даже с чашкой кофе в руках не видел.
      ...Питер будто со стороны наблюдал тот неистовый маятник, что проносился у него в голове. От уха до уха. От уха до уха. От...
      -- Что, -- оскалившись сквозь свой клекочущий смех, прохрипел Эдгар, -проняло наконец? Газет он не читает...
      Марта...
      Маятник остановился.
      Марта.
      -- А я? -- Питер тяжело смотрел на сгорбившегося учителя.
      -- Ч-что -- вы?
      -- Я -- кто, по-вашему? Что это вы так со мною трогательно откровенны? Какая у вас гарантия, что и я -- не один из них? Так вами ненавидимых. Язык проглотили?
      -- Дети, -- коротко сказал Эдгар.
      -- Что? --- Питер совершенно отчетливо ощутил, как сердце остановилось, а потом вновь пошло.
      -- Они могут... отличить. -- Эдгар выдохнул это и сник, будто из него вынули позвоночник. -- Я не знаю, я не сумел выяснить... Помните сказочку про Мая -- мальчика, который плакал, когда рядом оказывалось золото? Их мало, но они есть, такие дети, один ребенок из пятидесяти тысяч, из ста...
      -- Тоже плачут?
      -- Нет... просто как-то чувствуют. С возрастом это проходит. У меня был только один мальчик старше тринадцати. Я не знаю -- как, я смог только научиться находить их. Два года исследований... это долго объяснять. Но чувствуют они всегда безошибочно.
      -- И вы стали красть их?
      -- О, самые разные способы, -- Эдгар сказал главное, и ему сделалось легче. -- Похищать -- реже всего, не все же -- дочери ювелиров. Я представлялся попечителем закрытого интерната для избранных... особо одаренных. Все -- самое лучшее, самые лучшие условия, самые лучшие преподаватели. Все -- за счет заинтересованных компаний. Контракт, год или два, многие родители были так рады... И у меня действительно были самые лучшие условия, на самом деле, вы понимаете? -- перегнулся он через стол. -На самом деле!
      -- Сатонская школа, -- вдруг прозрев, сказал Питер, -- как же, национальная гордость. Колледж с начальной школой в Гринсвилле. Лаптоп на Изере.
      -- Они были отличным прикрытием. И не только они. Я же, можно сказать, богатый человек... был. Вот. А потом нас стали теснить. Окружать. Все туже и туже. Приходилось бросать одно место за другим, и наконец -- Брюкк, родные места, я мальчишкой подрабатывал на этой ферме... Я рассчитывал, у нас будет хотя бы полгода передышки. Хотя бы три месяца. Что же касается тех детей, которых пришлось... они вскоре извещали своих родителей сами. Да вы же знаете. -- Он открыл новую упаковку, потянул из трубочки, но его слишком мутило, чтобы пить приторный сок. -- Несчастье случилось в последнем перед этим месте. Одна пуля разбила атомное сердце, батарею под правым плечом андроида. Стрелок я сами видели какой. Один мальчик умер, их было два брата-близнеца, а я -- вот... Что?
      -- Ты, -- Питер глотал комок, вставший поперек горла, -- ты, ты, Ты. -Он не мог больше ничего выговорить.
      -- Спросите их! -- взвизгнул Эдгар, силясь расцепить пальцы Питера. -Спросите! Я не обманывал! Я все им рассказал, я убедил их! И все согласились. Пока в наших силах, мы должны...
      -- Боже милосердный, -- слова прорвались наконец. -- Ведь это из-за тебя. Из-за таких, как ты, все и началось. Андроиды начали убивать, защищаясь от таких, как ты. Ужасно, что они, наверное, считают всех людей такими, как ты, но даже не это самое страшное. Дети. Чему ты научил их? Прежде всего -- искать вокруг себя врагов, и только потом -- друзей. Знают они вообще, что такое друг, друзья, или и это уже забыли? Ты научил их так. Если бы ты сам был нелюдем, ненормальным, черт-те-кем-с-тобою-попо-лам, а ведь ты же... -- Питер встряхнул учителя, тот был почти невесом. -- Ты хотя бы понимаешь, чему ты научил их? Я так и не узнал, что на самом деле случилось с Перси, когда и кто и где его подменил. Но, наверное, это не так уж важно. И ты этого тоже не знаешь, тебе ведь было главное -- убить. Но дети...
      -- А чему можешь научить их ты?! -- Эдгар прекратил вырываться и кричал Питеру в лицо. -- Ты, наемник из джунглей, или с гор, или с островов, или где там стреляли тридцать лет назад, чтоб ты набил себе руку в своем грязном ремесле? Да это же я -- я! -- спасаю их от тебя! И от твоих дружков, которым только дай такой "дешевый" способ выявления, такой "высокоточный", которым только...
      Это да, тоскливо подумал Питер, насчет чего другого, а тут он прав. Но все равно. Я больше не могу.
      Он стукнул коротко и точно, голова Эдгара с противным звуком ударилась о стену, учитель обмяк и стал сползать. Я помню сказочку про Мая, господин учитель, запоздало подумал Питер. У меня как раз есть дочка, ей восемь лет, и ее зовут Марта.
      Я не хочу, чтобы она попала вам в лапы.
      Он с грохотом вывалился на крыльцо под яркие звезды, среди которых были ж те, что не всегда горели на небе, Долго искал по карманам сигареты, пока вспомнил, что не курит.
      Сейчас. Они выйдут ко мне, поднимутся один за другим, серьезные и молчаливые. Встанут полукругом, будут смотреть и ждать. Они уже идут по коридору, я слышу. По бесконечному коридору, который так короток. Первой, наверное, Полина. И несчастный Макс. И Теодор, и Ольга. И та тихая девочка с желтыми волосами, которая, может быть, и есть Ольга. И еще за ними... Вот сейчас уже, вот сейчас.
      И они вышли. Он хотел сказать: ну вот, дети, теперь вы свободны. Или сказать: забудьте поскорей все, что здесь с вами было. Или на худой конец: про стите меня, дети. -
      Но он сказал:
      -- Дети, я убил вашего учителя.