"Дж-жентельмены удачи", - подумал Михаил, хоронясь с огромным "стечкиным" в придорожной канаве по другую сторону шоссе. Неизвестно, как его нашел тезка-Мишка. Он прихватил и Михаилов "ПМ".
      - Хорошая идея была их свести, - шепнул Мишка, - но фокус не удался. Слышите, сюда бегут?
      - И едут. Слышу. Другая у меня была идея, погоди.
      - Прощай, "Чероки", - вздохнул тезка-Мишка. - Может, сменим позицию, а, шеф? А то мы тут, как на Красной площади. Вы своей парадной рубашечкой прямо светитесь. Приближался шум моторов, белый огонь заднего хода, голоса.
      - Зато отсюда и нам видно хорошо, - сказал Михаил, на всякий случай изготавливаясь к стрельбе. Он ждал. - А чего тебе "Чероки"? Алику на "Турбо" дал и тебе дам, будь покоен.
      - Дожить еще надо, - буркнул Мишка. - И потом, там в перчаточном... личные вещи, фотографии одной... Жалко. Будут рыться своими лапами. Гниды.
      Михаил дождался.
      - Может, и не будут. Гляди, еще дальний свет показался. По-моему, это наши знакомые догоняют.
      Из-за ближайшего поворота с подъемом, за которым Михаил думал спрятаться, заставляя тезку-Мишку делать финт с "Чероки", вылетела машина с включенными "дальними" фарами невероятной мощи. Куда там жалким фонарикам, которыми были оснащены автомобили дорожных рэкетиров. От белых твердых оглобель света, казалось, дымился лес в нескольких километрах впереди.
      Разбойнички уже окружили плененный "Чероки", и белый свет выхватил их фигуры из тьмы. Приземистая иномарка и белый "Москвич" зажимали "Чероки" спереди и сзади. Дверцы джипа оставались распахнуты, а бандиты, должно быть, собирались искать сбежавших хозяев.
      Все это Михаил рассмотрел и понял в долю секунды.
      Судя по скорости появления и громовому реву мотора, "Жигули" шли не меньше двухсот. Но остановились поразительно точно - прямо у места событий.
      - Стоять! Всем стоять, руки на капот!
      И очередь, да не вверх, а сразу лишь чуть выше голов, зеленым трассером. И, одновременно, вторая, вперехлест, веером, - красным. Страшно.
      - Стоять, сказал! Куда?! Куда, сука! Короткая очередь в кусты, оттуда вскрик.
      - Все поняли, что надо стоять?! Куда! Еще один неразумный, еще короткие выстрелы, еще вскрик - с другой стороны.
      - Руки на капот! Лечь на капот, я сказал! Тезка-Мишка хотел дернуться, Михаил удержал его на месте.
      - Лежи, слушай, - шепнул он. - Мы туда успеем.
      - Да я не туда...
      - Тс-с...
      Голоса от машин. Громкие.
      - Тут их нет.
      - Где хозяева джипа? Где, ну? Куда дели, падлы, людей?!
      В белом свете развернувшегося "Жигуля" видно, как один из новоприбывших бьет рукоятью автомата наотмашь. Бьет не разбираясь, всех подряд, кто стоит сейчас перед ним, раскинув руки по капотам машин.
      Двое других по бокам держат разбойничков под прицелом.
      - Не знаем... Да не знаем мы... Ушли они, наверное... Испугались и убежали... В лес... Никого не было... Никого не трогали...
      Тезке-Мишке картина начинает нравиться. Он привстал, чтобы видеть лучше.
      - Шеф, это действительно, что ли, ваши приятели?
      - Погоди, посмотрим. Нужны станем - сами позовут. Похоже, та же мысль пришла в голову и прибывшим.
      - Эй! - крикнул в темноту за дорогой тот, что вел допрос. - Где вы там? Выходите, все спокойно, все под контролем! Выходите, не бойтесь, мы их держим!
      - Кто вас боится, - проворчал тезка-Мишка, поднимаясь и отряхивая брюки. Пойдемте, шеф. Не знаю, кто они вам, но это - наши.
      Они появились в свете фар не совсем с той стороны, откуда их ждали, и первым движением стоявшего ближе всех с автоматом было вскинуть оружие, но тот, который звал, тотчас остановил его.
      - Пожалуйста, - сказал он, указывая на "Чероки", - можете спокойно продолжать движение. Отгони свою, живо, - велел он ближайшему разбойничку.
      - Это не моя, - вздумал возражать тот и тут же получил автоматным дулом под ребра. - Да ключей же нет у меня, - просипел он, согнувшись. - Ключи сперва дай, мент, не понимаешь, да?
      - Я тебя сейчас к ней за яйца привяжу, и покатишь! - рыкнулось ему в ответ. - Навались, сявка, ну! Ключей у него нет, гнусь...
      Приземистую иномарку откатили, освобождая для "Чероки" выезд. Тезка-Мишка, исключительно, чтобы показать спокойствие, обошел "Чероки" вокруг, пнул ногой скат.
      - Наверняка поцарапали, шелупонь...
      Усаживаясь, не забыл поглядеть в перчаточный ящик, все ли его реликвии на месте. Михаил пытался рассмотреть спасителей. Их было не слишком хорошо видно, но он узнал всех троих.
      "Блондин, Жук и третий, - подумал он. - Я только не ожидал, что главным у них Жук, ведь он самый молодой. Я все время опасался чего-то подобного. Ах, Лена, Лена..."
      - Спасибо, - сказал Михаил. - Вы нам помогли.
      - Не стоит благодарности, - ответил Жук и повторил: - Можете спокойно продолжать путь. Только это, - указал на "стечкин", который Михаил все еще держал в руке наотлет, - лучше убрать. И что у него - тоже. - Он имел в виду тезку-Мишку, показно выложившего "ПМ" на панель перед собой.
      - "Макаров" у меня по документам, - сказал Михаил. Отчего-то ему захотелось потянуть время, не уезжать сразу.
      - Тогда только это. - Жук любезно кивнул на пистолет-пулемет. - Во избежание ненужных осложнений. Насчет инцидента по дороге не беспокойтесь, мы предупредим, вас пропустят беспрепятственно. С этими тоже разберемся сейчас. Ну, вам, пожалуй, пора.
      - Да, - сказал Михаил. - Конечно. Еще раз спасибо за помощь.
      - Всего доброго, - сказал Жук. Михаил обошел "Чероки", сел рядом с тезкой-Мишкой. Поехали.
      - А с вами, шушера, - сказал Жук разбойничкам, - сейчас будет свой разговор.
      - Порешат они их, как думаете, шеф? - спросил тезка-Мишка.
      - Не знаю. Не думаю.
      - Я бы порешил. Двоих-то они уже, а? Кто они такие? Ментура или по правде подымай выше? Ангелы-хранители. Где вы их только подцепили. Ну, теперь нам с такой крышей черт не брат. Они с вами чуть не раскланялись.
      - Помнишь, я говорил, какими хотел бы вас видеть?
      - Это про ниндзя, что ли? Какие же они ниндзя? Нормальная ударная группа, охрана.
      - Это пока они такой приказ имеют - нас охранять. А сменят им приказ... Михаил выразительно замолчал.
      - А, ага, понятно. Не всегда, значит, они будут ангелами-хранителями. Все понял, шеф. Тогда держитесь, я нажму.
      - Поаккуратней только. Ты какую ночь не спишь?
      - Всего лишь вторую. А вы если хотите поспать - поспите, здесь еще на часок дорога ничего.
      "Поспать, - подумал Михаил. - Вот уж чего бы мне совсем не хотелось".
      И заснул.
      Вдруг почудилось, что в кои веки ему приснится обыкновенный человеческий сон.
      Михаил шел вдоль реки по бесконечной синей равнине и искал ее. Она должна быть где-то здесь, среди этой юдоли горечи и печали.
      Печалью, но не болью было напоено здесь все. В сумрачном небе симметрично висели две луны, как будто одна была зеркальным отражением другой через черную реку. Печаль переполняла тех, кого он не видел, но чье присутствие ощущал каждым волоском, каждой клеточкой налитого мощью тела.
      Когда те, кого он не видел, замечали его, горделиво идущего по равнине, они начинали испытывать страх перед ним и тоску по своей участи, тоску по утраченному миру, где трава зелена, а солнце греет.
      Его не достигала их горечь. Он не сопереживал. Им было не место под желтым теплым солнцем, и жесткая рука, что вела его, поощряла такие его мысли.
      Но ведь еще была и та, которую он искал сейчас. Чья боль была его болью, а беспомощное отчаяние - его отчаянием, и даже жесткая рука, в чьей власти он находился, ничего не могла с этим поделать.
      Подчинялось его тело. Послушно текли его мысли. Чувства не могли с этим согласиться. Но ведь они ничего не решали.
      И все же он искал ее. А она - его.
      Песня и склоненные ивы над ночной рекой. Или игольчатые тени сосен на вечернем небе?
      ...За снегами, за зимами
      луга, луга, луга.
      Над ночной тишиной
      месяц лег золотой.
      Месяц...
      Глава 24
      ...Месяц...
      Но почему здесь такая синяя трава, почему две тени?
      Почему-почему-почему...
      Почему?
      Она вздрогнула и проснулась.
      Елена Евгеньевна заснула у телевизора, разбудившего ее сейчас сигналом отключения канала. Экран мерцал.
      Что она смотрела? Ах да, новости. Репортажи. Она занималась этим практически весь вечер, и постепенно ей становилось все более жутко.
      В течение долгих семи минут на территориях трех областей не работали радио и ТВ, останавливались машины, самолеты теряли связь с землей и исчезали с экранов локаторов. Провода отказывались передавать электрический ток. Уйма энергии с высоковольтных ЛЭП девалась вообще неизвестно куда.
      На атомной электростанции, попавшей в зону действия катаклизма, чуть было не случился "второй Чернобыль" - как в один голос твердили комментаторы.
      И это все сделала она? Маленькая девочка Леночка, которая одинаково живет и в Елене Евгеньевне-первой, и в Елене Евгеньевне-второй?
      После всех предыдущих испытаний и тестов она твердо усвоила, что представляет собой "паранормальный генератор сверхмощных пучков направленного СВЧ и электромагнитного излучения". Она даже как будто услышала голос Андрея Львовича, произносящий эту фразу.
      Что Андрей Львович говорит теперь?
      И - как ей самой теперь быть? Ведь она все отлично помнит. Одним волевым импульсом она способна вернуться в мир черточек, линий, спиралек и прочего, которые, оказывается, могут столько всего наделать уже в том мире, где живет она сама.
      Где живут все остальные люди.
      Где живет Михаил.
      Елена Евгеньевна посмотрела на часы. Без двух четыре. Но все равно. Сделавшись Еленой-второй, она решительно взяла трубку и ткнула в кнопку повтора вызова.
      Она уже звонила ему. Весь вечер, как только машина привезла ее с аэродрома. Елене Евгеньевне-второй стало наплевать на любые запреты, и теперь уже Елена-первая, робко сжавшись в уголке, канючила свое "а может, не надо?".
      "Надо, - сказала ей Елена Евгеньевна-вторая. - Тебе тоже надо, голуба моя, не прикидывайся. И что это за синяя страна, где он шел и искал меня? Ведь это я тоже помню".
      Номер Михаила длинно гудел. Один раз за сегодняшний наполненный волнениями и смутой в душе вечер ей показалось, что там ответят. Гудок оборвался на середине, и трубка цокнула, но когда она, сдерживая сердцебиение, первой произнесла: "Миша. Миша, это я", - длинные гудки продолжились, далекие. Она угодила не туда, и в этом "не туда" просто стоял номероопределитель. Кому она оставила память по себе? Поняв это, она в сердцах бросила трубку и вновь принялась смотреть все информационные программы подряд.
      Елена Евгеньевна потихоньку приходила в ярость. Где его носит? Бабник. Кобель. Дон Жуан чертов. Кобель, кобель, кобель! Все они такие. Скотина.
      "Что ты бесишься? - услыхала она в себе голос Елены Евгеньевны-первой, которая, когда хотела, могла быть на редкость рассудительной. - Кто он тебе? Случайный мужик. Ты ему? Случайная, на ночь, бабенка. Убежала в третьем часу, до утра побыть не соизволила. Он тебе ничем не обязан. И ведь тебе сейчас даже не секса хочется, а просто чтобы он был рядом. У ноги. Ведь так?"
      "Да, так, - ответила Елена-вторая. - Он мой и больше ничей. И если я захочу, мне его доставят, как миленького, никуда не денется. Стоит только сказать Андрею. Теперь они обязаны со мной считаться совсем не так, как раньше. А он - мой. Я так хочу".
      Елена Евгеньевна резким движением загнала штору в угол. Ярость переполняла ее, теснила грудь, прерывала дыхание.
      На ночной проезд вывернул из-под моста одинокий автомобиль, и Елена Евгеньевна позволила себе такое, чего не позволяла никогда. Она нарушила дисциплину.
      "Это Андрей виноват, - подумала она вторым планом, - нечего было давать мне отпускать себя. Вообще ничего не надо было начинать. Теперь - смотрите сами".
      Тонким лучиком она пощекотала проходящую под окнами "Волгу", и двигатель машины заглох, потому что прервалась цепь зажигания. Елена Евгеньевна не отпускала лучик, и теперь двигатель заведется, только если она захочет.
      Следом она послала тончайший намек на энергию, самые слабые, какие только смогла выпустить из себя колебания. Они скользнули по лучику, как кольца серсо по деревянной рапире.
      Сидящим в машине сейчас должно показаться, что они попали в финскую баню. Четвертый вариант. Активная органика.
      Елена Евгеньевна испытывала удовольствие сродни сексуальному. Сейчас она чуть-чуть пошире раскроет поток...
      Елена Евгеньевна-первая ахнула, хлестнула по щекам Елену-вторую и едва-едва успела, заметив, как изо всех четырех дверей вставшей "Волги", выпрыгнули по сторонам четверо мужчин, - еле успела перевести взгляд со всем, что он нес, на светофор на углу. И даже зажмурилась от страха.
      Бахнуло, прозвенели осколки. Сквозь щелочку Елена Евгеньевна увидела фонтан искр, как из фильмов про металлургов. Раздался шум, будто бы от опрокинутого на асфальт бака с водой.
      Это обрушились вниз сто литров расплавленного металла.
      - Что же я наделала! Что наделала! - сжимая щеки, твердила Елена Евгеньевна, не находя себе места в темной квартире.
      За окном постепенно гасло зарево. Через несколько минут послышались пожарные сирены.
      - Ох, что я наделала!
      Глава 25
      вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
      Имя: прочерк.
      Домашний адрес: прочерк.
      Настоящее место проживания: озеро Ляшское, стрелка, туристическая база отдыха "Наутилус", домик обслуживающего персонала No 10.
      Занятие: летом - рабочий на базе отдыха "Наутилус", зимой - сторож на той же базе и двух прилегающих, "Сокол" и "Заря".
      Количество домиков на базе "Наутилус": 29.
      Количество отдыхающих: в настоящее время 79 человек.
      Схема подъезда, внутренняя планировка базы: прилагаются.
      Дополнительные условия: рекомендуется соблюдать повышенную осторожность.
      Личное: молодец.
      вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
      "У-у, с-су!.."
      Михаил дернулся, боднул головой стойку "Чероки".
      - Вы стонали во сне, шеф, но я не решился будить. Снилось что-нибудь?
      - Да уж снилось. - Михаил всухую сглотнул, полез за сиденье, где была бутыль с водой.
      Они ехали берегом озера, которое стояло тихо, как в миске, и было розовое от рассвета. Одна за другой гасли звезды, а за лесом на востоке небо золотилось по синеве. Там вставало солнце. - Денек сегодня будет... мечтательно завел тезка-Мишка.
      - ...только вешаться, - закончил за него Михаил.
      Что наши приятели?
      - Минут двадцать не вижу, а так все время за нами шли. Оберегали или как уж.
      Михаил еще отпил из бутыли, прикрыл глаза. Текст был тут, и схема подъезда была тут. "ОНА назвала меня молодцом, - подумал он. - Сегодня впервые".
      Это было невыразимо приятно. Сладкая истома пробежала от загривка до крестца.
      Тем сильнее он насупился внешне. Хорошо бы искупаться, если душа нет. Хотел уж дать команду, но передумал. Надо скорее закончить здесь и домой.
      Вдруг остро захотелось увидеть лицо Елены Евгеньевны, Безотносительно к последним событиям. Ведь он ее искал в синей долине, где от предметов падает по две тени. Искал среди других теней.
      И не нашел.
      - Как примерно на эту самую стрелку выезжать, я знаю, а дальше...
      - А дальше знаю я, - отрезал Михаил. Ему стало не до разговоров. - Сколько нам еще?
      - Километров тридцать, по-моему. Я тут останавливался, карту смотрел. Как раз, когда эти отстали. - Тезка-Мишка понял настроение Михаила и тоже примолк.
      Сообразуясь с указаниями плана, который читал, то и дело прижмуривая веки, Михаил заставил тезку-Мишку проехать еще несколько деревень и довольно крупный поселок.
      Всюду жизнь просыпалась. Хозяйки выпускали птицу, шли к колодцам за водой. Мужики, выйдя с задних сторон примыкающих к озеру усадеб, возились с лодками, выносили к ним подвесные моторы, припрятанные на ночь в домах и сараюшках.
      Взошло солнце, и небо стало быстро терять все цвета, кроме белого.
      Михаил еще раз сверился с огненной картой.
      - Вот здесь должен быть поворот. Вот, видишь? Приученный не удивляться, тезка-Мишка послушно свернул с шоссе на грунтовку, уходящую в лес. "Чероки" начало покачивать и раз-другой кинуло на рытвине.
      - На бэтээрах они тут ездят...
      - Они тут и не ездят вовсе, - ответил Михаил, упираясь в панель перед собой. - Автобус привозит партию отдыхающих к тому асфальтовому пятачку, видел? А оттуда они шлепают пешочком, а вещи идут водой, катером. Он же их и везет. - Михаил сказал и осекся.
      "Откуда я знаю, что происходит именно так? Откуда я знаю, что вещи идут водой и везет их именно он, тот, ради которого Сила послала меня сюда? Ведь ничего этого не было ни в той "рассказке", ни в "информашке", которая пришла только что. Выходит, я начинаю угадывать сам, без подсказки? Я учусь".
      Он ни минуты не сомневался, что его догадки верны. Волна приятной теплоты опять обволокла его, щекотно прошлась по затылку. "Личное: молодец". Ему с новым нетерпением захотелось увидеть Елену. Руки и губы вспомнили плотное гладкое тело.
      "Не просто увидеть", - подумал он, чувствуя напрягшуюся горячую плоть. Он даже стянул через голову ветровку, оставшись в белой сорочке, и положил куртку на колени, чтобы прикрыться. Брюки вспухли, стало неудобно перед тезкой-Мишкой.
      - Неплохо было бы и нам двинуть водой, - тем временем недовольно бурчал тот, уводя "Чероки" от следующих дорожных ям. - Встали бы на том берегу, нашли моторку... Да и быстрее насколько.
      - Нет. Петька на том и прокололся. Рванул через озеро, а на воде, сам понимаешь, все и видно и слышно.
      Михаил чувствовал, что полоса озарений продолжается.
      - Он Петьку встретил и убрал. Без шума, как он это умеет. Он это очень хорошо умеет.
      - Про Петьку - точно, шеф?
      Михаил подумал, спросил себя, свое новое знание.
      - Точно.
      - Ладно. - Мишка приспустил стекло пониже, сплюнул в окошко. - Ладно, шеф, учтем.
      - Ты не забывай, что я тебе сказал. О том, что делаем и как.
      - Я помню. Делайте свое дело, шеф. Вы сделаете свое, а я уж потом - свое.
      - Что-то разошелся ты в последнее время.
      - А дела-то какие пошли, шеф? Дела пошли какие? "Вот это точно, - подумал Михаил, - дела пошли невиданные".
      "Чероки" перевалил корявую бровку, скатился к двум черным от времени елям, от которых начинались совсем уж разбитые колеи.
      - Здесь встанешь. Будешь ждать. Если через два часа не приду - пойдешь следом.
      - Так вы ж по-другому намечали.
      - План поменялся. Ты разве не привык еще, что мои планы меняются постоянно и в любой момент?
      - Э, шеф, так не делается. Хотя, конечно, воля ваша. В каком вы направлении? И мне куда, в случае чего?
      - Вот дорога. Прямо в ворота этого самого "Наутилуса" и упирается через три километра. - Михаил поколебался, но сказал: - Цель - рабочий на этой базе, он же сторож зимой. Но ты идешь, только если я не являюсь к половине девятого, понял?
      - Слушаюсь. - Тезка-Мишка не скрывал своего недовольства. - Возьмите хоть оружие нормальное, если он такой обученный.
      - Мне оружие вообще не понадобится, - сказал Михаил, но "ПМ" все-таки взял. - И ты своей гаубицей не размахивай. Займись лучше ремонтом, стекло поставь, запасливый хозяин.
      - Соображу уж, - проворчал Мишка.
      - А насчет делается-не делается, так ведь мы с тобой еще живы пока, верно? Вот и дальше будем, если, как Петька, не зарываться.
      Уходя по желтой от окаменевшей глины дороге, Михаил обернулся. Тезка-Мишка все глядел ему вслед, неодобрительно покачивая головой.
      Решение не ломиться до самой базы на "Чероки" пришло действительно внезапно. Просто здравая мысль - с одной стороны, а с другой - ему подсказала так, а не иначе его вдруг прорезавшаяся обостренная интуиция. Ощущение не опасности даже, но какой-то непонятной, принципиально новой ситуации, куда он вот-вот готов попасть, новые отношения, в которые предстоит вступить.
      Это требовало обдумывания. Это исключало спешку и нахрап.
      Сильно разбитые по весне и теперь затвердевшие колеи вывели его сперва к глубокому оврагу, заваленному упавшими деревьями, чьи тела догнивали в его болотистом ложе. Затем прорезанная в лесу дорога взяла резко вверх, Михаил вышел на четырехугольник клеверного поля. Дорога вопреки здравому смыслу пересекала его грубо наискось.
      Еще не настала дневная жара, но поднявшееся солнце уже пекло. Жаворонки перезванивали друг друга в вышине. Михаил перекинул ветровку через плечо, нимало не заботясь, что сзади из-за пояса торчит рукоятка пистолета.
      "Я словно перерождаюсь с уходом каждого, которого ОНА называет мне, а я отыскиваю здесь. Куда они уходят? Просто в ничто? И кто же - ОНА? Откуда идут эти невероятные сбывающиеся сны? Зачем нужно то, что я делаю? Кому я так верно служу, что, наказывая за нерадение, меня готово и поощрить? Откроется ли это когда-нибудь? Ведь когда все начиналось, я был совершенно другой. Я был весь от этого мира, от мира людей
      Глава 26
      Сны. Все действительно началось с них. С первого, который так врезался ему в память, так дразнил, мучил непонятностью и невозможностью расшифровки, не давал думать о повседневном, жизненном, что его пришлось записать, чего Михаил никогда в жизни не делал, и только после этого впившиеся в мозг события не-яви отвязались.
      "Это могло быть только одним из двух, - записал Михаил в какой-то подвернувшейся случайной тетради, которую потом потерял. - Самое удобное считать, что это действительно был лишь сон. Мой дурацкий, яркий, ни с чем ранее не сравнимый, утомительно-интересный сон. Он пришел после суматошного дня, из тех, от каких и ночью не отключаешься, изменяется только фокус и глубина. Вновь, вновь круговерть без отдыха, немая, но с угадывающимися звуками и красками.
      Или это был знак.
      ...Лето. Конец лета или даже сентябрь. Полусельская местность, широкое довольно-таки пространство между строениями - подобие поселковой площади или большого выгона. Бурьян вокруг редких деревцев, рябинок, кажется. Люди. Группами и поодиночке. Дальние смутно, ближние отчетливей. Неприятная атмосфера мрачности, глухой злобы.
      Миг - движение. Трое с приглушенным рычанием бросаются на меня. Среднего вижу наиболее отчетливо:
      темно-рыжий ежик, квадрат лица, нечистая рубаха под кургузым пиджачком, приземистый, но крупный. Страшным ударом открытой твердой ладони валит меня навзничь. Больно лицу и затылку, хотя земля, в общем, мягкая.
      Не добивая, исчезли. Встаю. Передышка.
      Следующее движение, интервал от первого невелик. Смутные группки задвигались, в ближайшей, ясной, происходит вот что: один чиркает себя по животу остро отточенной лопаткой, сквозь одежду проступает кровь. На этом желтая клетчатая рубаха и затертые до черного мокрого блеска штаны.
      Он взвизгивает и гогочет. Гогочут и остальные. Я бросаюсь, чтобы выбить лопатку из рук идиота. Отчего-то я боюсь коснуться кого-либо из них. Такие лопатки, маленькие, вроде саперных, но на длинных белых рукоятях - и у меня, и у всех них. Они начинают отбиваться от меня, звонкие удары штыком о штык словно вялые, но вот уже мне приходится уходить в оборону.
      Рядом появляется друг. Пока не вижу его, но знаю - Друг. Говорит что-то: "Разве так делают?" или: "Ты не по делу, а дешевый". На его лопатке ручка подлиннее. "Вот как делают", - говорит он и начинает наносить быстрые чиркающие удары, но совсем легкие - едва режет тела нападающих.
      Стоящий в центре группки постепенно заваливается, и я вижу, что это мой обидчик. Он на спине, руки раскинуты, колени задраны. "А еще у нас делают так", - и Друг с хрустом втыкает лезвие лопатки упавшему в пах с правой стороны. "Вспомни, ты тоже так умеешь".
      Я тащу Друга в сторону. Мы оборачиваемся и видим ожидаемое; из разрубленной паховой артерии тела в бурьяне вырвался фонтан крови, заливая зрителей, склонившихся к лежащему. Отдельный теплый чвак попадает на меня. Говорю: "Может, все обойдется?" На что Друг молча указывает вниз.
      У наших ног ползает по земле и корчится будто оживший сгусток темно-красной крови. Наверное, мелкой птахе не посчастливилось, и ее достал фонтан из смертельной раны. "Все равно", - говорит Друг. Кровь с неприятного сгустка стекает, и я понимаю, что ошибся.
      Захлебнувшаяся в чужой крови, умирает маленькая летучая мышь.
      Передышка.
      Захожу в одно из зданий по периметру поля. Печальные тихие старухи. У одной беру горшочек с землей и разными травками, торчащими в виде тонких стрелок. Старушка отчего-то пугается, говорит, что она лишь проращивает разные семена. Успокаиваю, мол, именно это мне и нужно.
      Хочу выйти обратно, но вместо двора, поля, выгона - какой-то крытый тоннель с окнами по сторонам. В окнах светло, но что за ними? Иду по тоннелю и по пути ковыряюсь в горшочке, который уже превратился в хрустальную вазу, битком набитую зелеными травками без земли, с коричневыми корешками-луковками. Стоит вытащить одну травку, она превращается на воздухе в нечто невиданное. Гроздь переплетенных лиловых цветков без стеблей и листьев. Оранжевая колбаска вспухает, трескается, и в трещинах проглядывает дивный лимонный цвет. Еще соцветие чего-то, классически-пурпуровое... Чистые, яркие краски, каких не видел никогда и наяву не увижу.
      В новом помещении потолок выше и светлее. На скамейках вдоль стен дети и старые женщины. "Вот и все", - говорит Друг, кладя мне руку на плечо. Он слегка улыбается. "Мне туда", - указывает на окончание тоннеля. Оказывается, мы стоим на сваях, а меж ними плещется вода. Река с черной водой. "Подожди! Может быть, еще... У меня еще восемь попыток!" (Почему именно восемь? Но помню твердо - восемь.) "Нет, - качает головой, - уже поздно. Не бросай, тебе пригодится". - Про сказочные цветы.
      Друг садится в судно, напоминающее то ли "Ракету" на подводных крыльях, то ли открытую баржу. Все пассажиры на ней с мешочками, узелками, жалкими сиротскими сумочками. Он-с рюкзачком. Кажется, вижу знакомые лица, но кто они? Спиной ко мне, раскинув по поручням узловатые руки, словно из темного дерева, стоит некто чужой. Совсем чужой. Могучий, равнодушный. Лицо в профиль рубленое, тяжелое, со складкой на лбу, как от мучающей внутренней боли. Отдают швартовы. Лодка, или что это, уходит по черной реке вниз. Холодная мысль:
      "Вот он и увез их". - О том, чужом.
      А я остаюсь, и вдруг выясняется, что реку-то я уже перешел. Я в помещении, точной копии предыдущего, но уже на том, высоком далеком берегу, и теперь этот берег мой.
      Девочка и мальчик, и этот мальчик - я. На этом берегу я всего лишь мальчик, а моя подружка очень живая, черноглазая, в короткой рубашонке. Мы набиваем рты несказанно вкусными теми самыми цветами из хрустальной вазы. Они пригодились.
      Дома на этом берегу стоят отдельно, они светлые, легкие. Хочется подняться к ним по заросшему травой склону. Но пока девочка подводит меня к тому, что у самой воды.
      Хозяин - мужичок в длинной рубахе, холщовых штанах-обрезках, соломенной шляпе. Клочья русой бороды, нос картошкой, глаза хитрющие. Не обращает на нас внимания, все что-то шебуршит, хлопочет, бормочет, подхихикивает. У него свои дела. Я - ребенок, отнимающий время у взрослого. Мне неловко.
      Вообще-то я знаю - девочка сказала, - что мужичок этот непрост. Ни на минуту он не остается, например, в одной и той же одежке. Удлиняются и укорачиваются то рубаха, то штаны-обрезки. Начинает меняться и лицо. Будто перещелк двух слайдов: разные, но одно загримировано под другое. Слышу бормотание: "Недаром зовут меня здесь Два Ивана".
      Щелк слайдов убыстряется, и в какой-то момент вижу: одеяние мужичка установилось, и передо мной стоит Князь. По виду хотя бы. Красные сапожки, шаровары из бархата, синяя рубаха с жемчужной вышивкой. А поднять глаз, чтобы взглянуть в лицо, не могу.
      Смена декораций.
      Мужичка-Князя нет, но мы внутри того дома. Захламленная комната. Кожаный диван зажат в простенке торцом высокого неуклюжего шкафа. Я уже не ребенок, но еще и не взрослый. Последний год отрочества, почти юность. Девочки нет, на ее месте горячая голая деваха в форменном облачении шлюхи - черные чулки с резинками, кружевной пояс по высокой талии. Глаза горят, волосы распущены. "Ведьма", - догадываюсь, вижу - точно, косая. Стремительно оказываюсь без штанов, и мы пробуем заняться любовью. Только пробуем, потому что я ничего не могу, хоть она и очень старается. Плавный правильный зад, два ровных полукружья. Лепестки розовой раковины в обрамлении черных коротких завитков. Она хихикает: "Вот будешь стареньким, нас молоденьких полюбишь", - и то ли отталкивает меня, то ли опрокидывает. Во всяком случае, у нас ничего не получается.
      Может, нам мешало, что в продолжение наших забав со стены то и дело срывался серебристый изморозистый ящик со скругленными углами. Девка всякий раз терпеливо вешала его на место, отвлекаясь и сбивая мне пыл.
      Переход.
      И это - главный переход. Меня - еще не понимаю, но сейчас пойму - приняли.
      Автобус, в нем теплая компания. Народу не протолкнуться, и я уже старше, взрослее, кудряв, румянец сквозь юношескую нетвердую растительность. Вновь при мне некто сопровождающий. Может быть, Князь, может, кто еще. Волевой, атласно выбритый подбородок.
      Атмосфера идеально товарищеская: все не просто друг друга знают, а - любят или, по крайней мере, испытывают приязнь. Каждый чувствует каждого, словно видит изнутри мысли и чувства другого, и никого это не смущает, а является непременным условием для всех здесь и меня в том числе.
      Меня осеняет: все они маги, волшебники, чародеи, и Князь мой вводит в среду новичка. Меня. Теперь я с ними. Надолго, навсегда. Они бессмертны или чрезвычайно долгоживущи. И все очень красивы, не манекенной, а живой человеческой красотой.