Забываюсь смешными сплетенками субботними,
      Прячусь в кучи цветастых тряпочек и вещиц -
      Твое имя за мною гонится подворотнями,
      Вылетая из уст прохожих и продавщиц,
 
      Усмехается, стережет записными книжками,
      Подзывает - не бойся, девочка, я твой друг,
      И пустыни во сне скрипят смотровыми вышками,
      Ты один там - и ни единой души вокруг;
 
      Не отмаливается - исповеди да таинства,
      Только все ведь начнется снова, едва вернусь.
 
      Мы, наверное, никогда с тобой не расстанемся,
      Если я вдруг однажды как-нибудь
      Не проснусь.
 
 
      6-7 августа 2004 года.
      @@@
      Наши любимые должны быть нас достойны.
 
      Это вообще единственное, за что стоило бы пить и ставить свечи – пусть они окажутся достойными нас. И понятно это станет не сейчас и не потом, а именно тогда, когда мы с ними расстанемся – тогда станет все ясно.
 
      Пусть наши юноши, с которыми, понятно, и в горе и в радости, и в болезни и в бедности, и лучшие годы, и на край света – просто разлюбят нас и тихо уйдут, а не переспят по пьяни с какой-нибудь малолетней шлюшкой, и нам расскажут об этом наши же добрые друзья. Пусть наши духовные наставницы просто найдут себе новых учеников – но не станут продавать нас за несколько сотен баксов, случись нам работать вместе, грубо, цинично –
      возьмут в команду, досыта накормят перспективами и ты-лучше-всех, а потом уволят, не заплатив, и будут бросать сквозь зубы «Я не обязана тебе ничего объяснять», и брезгливо морщиться, встречая нас на улице. Пусть наши большие и сильные друзья, как-старшие-братья и вообще сэнсеи поссорятся с нами из-за того, что мы ни черта не смыслим в мужской психологии – но не станут грубо затаскивать нас в постель и унижать нас просто потому, что нас угораздило родиться с хорошей фигурой, а им не нашлось бабы на эту ночь.
 
      Потому нет ничего на свете больнее и гаже этого. Потому что этим людям ты всегда веришь как себе, но оказывается, что они тебя недостойны.
 
      Я готова всю жизнь ссориться с любимой подругой и слушать от нее несправедливости и упреки в собственной мягкотелости, лени и показушности – но я знала и знаю, что она имеет на это право. Мы убьем друг друга за идею, но никогда не станем банально как-нибудь и нелепо вцепляться друг другу в волосы из-за мужика или поднимать хай из-за дурацкого стобаксового долга. И если мы когда-нибудь все-таки поссоримся навсегда – это будет как раз тот случай, когда лучшие друзья перестанут быть друзьями, но останутся лучшими. И я буду думать о ней светло, и говорить гордо, едва зайдет речь – N? Да, мы когда-то были не разлей-вода – и всю жизнь расти и добиваться вершин, чтобы доказать ей, что я была ее достойна.
 
      Либо совсем не прощаться, либо прощаться так, чтобы можно было через много лет написать книгу об этом человеке – а не прятать глаза: N? Нет-нет, не знаю такого – не рассказывать же, что вы с N дружили сто лет, а потом он прошипел, что все это время просто хотел тебя трахнуть – и теперь ненавидит, потому что спать с людьми, чтобы доказать им свою преданность, как-то не в твоих правилах. Так ведь не может быть, потому что не может быть никогда, какой-то гребаный бредовый сон, разбудите меня, скажите, что это неправда, что она меня не продавала, что он не читает всем подряд мои письма и асечную хистори – просто так, мол, вот как она за мной бегала, жуткое дело, не знал, куда деться, - что они все просто не дозвонились, чтобы извиниться за это, просто не дозвонились – если б они попросили прощения, это ведь значило бы, что они его достойны. И я бы все равно не общалась бы с ними, но хотя бы выдохнула эту мерзость, это рвотное ощущение грязи внутри, когда хочется перестирать всю одежду, в которой ты приехала от этого человека, когда кажется, что тебя обокрали, и вынесли, как назло, самые любимые, давние, талисманные вещи, и устроили в доме помойку – Господи, столько времени, столько слов, столько «мы» и «вместе», столько, столько – тогда хотя бы хотелось жить, я не знаю, а то ведь не хочется, и людям перестает вериться абсолютно, а только тошнит, тошнит, тошнит.
 
      Сделай так, Господи, чтобы наши любимые оказались нас достойны. Чтобы мы, по крайней мере, никогда не узнали, что это не так.
      10/08/04
      @@@
      Писать бы на французском языке –
      Но осень клонит к упрощенным формам,
      Подкрадываясь сзади с хлороформом
      На полосатом носовом платке.
 
      Поэтом очень хочется не быть.
      Ведь выдадут зарплату в понедельник –
      Накупишь книг и будешь жить без денег.
      И только думай, где их раздобыть.
 
      Я многого не стала понимать.
      Встречалась с N – он непривычно тощий.
      Он говорит по телефону с тещей
      И странно: эта теща мне не мать.
 
      Друзья повырастали в деловых
      Людей, весьма далеких от искусства.
      Разъехались. И пакостное чувство,
      Что не осталось никого в живых.
 
      И осень начинается нытьем
      И вообще противоречит нормам.
      Но в воздухе запахло хлороформом,
      А значит, долгожданным забытьем.
 
 
 
      Ночь с 14 на 15 августа 2004 года.
      @@@
      Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
      Не увязать в философии как таковой.
      В общем, начать к этой жизни легко относиться –
      Так как ее все равно не понять головой.
 
 
      13 августа 2004 года.
      @@@
      С таких войн, как ты, никогда не прийти назад.
      Впрочем, знаешь, тебе не стоит об этом думать.
      С цифровых моих фотографий и пыль не сдунуть.
      И не надо; я обойдусь без имен и дат.
 
      Как на Вечный огонь придут на тебя смотреть –
      Ты останешься от меня, когда я остыну.
      Но пока я еще иду, я прошла лишь треть,
      Пока солнце лучистой плетью сечет мне спину,
 
      Пока я собираюсь к морю, но что с того –
      Мне и там выводить стихи твои на обоях.
      Я люблю тебя больше, чем ангелов и Самого,
      И поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих –*
 
      Еще дальше; пока саднит, пока голос дан,
      Пока прочь бегу, но до пикселей помню лица,
      И еще – не забыть Спасителя в чемодан.
      Чтоб нигде не переставать за тебя молиться.
 
 
 
      Ночь с 19 на 20 августа 2004 года.
 
      * - Иосиф Бродский, "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря..."
      @@@
      Уходи давай, пропадай по своим делам,
      И ходи в старых майках - правда, больших рок-звездах.
      Не смотри, как меня тут складывает пополам
      И из каждой треклятой поры уходит воздух.
 
      Ночь с 20 на 21 августа 2004 года.
      @@@
       НАСКАЛЬНОЕ
 
       Сайде – на чай
 
      Свиться струйкой водопроводной –
      Двинуть к морю до холодов.
      Я хочу быть такой свободной,
      Чтобы не оставлять следов.
 
      Наблюдая, как чем-то броским
      Мажет выпуклый глаз заря,
      Я хочу быть немного Бродским –
      Ни единого слова зря.
 
      ***
 
      «Все монеты – в море. Чтоб не пропить» -
      И швыряют горстями из
      Драных сумок деньги. И стало быть –
      Вы приехали в Симеиз.
 
      Два народа: семьи смешных мещан,
      Что на море сварливят «Ляжь!»
      И безумцы – бесятся сообща,
      Убегают на голый пляж, -
 
      Их глаза вращаются как шасси,
      Заведенные ЛСД.
      Я же пью свой кофе в «Дженнет кошеси»,
      Что сварила моя Сайде.
 
      ***
 
      Сумасшествием дышит ветер –
      Честно, в городе карантин:
      Здесь, наверное, каждый третий –
      Из Кустурицевых картин.
 
      Всяк разморен и позитивен.
      Джа здесь смотрит из каждых глаз –
      По полтиннику мятых гривен
      Стоит правильный ганджубас.
 
      Улыбаются; в драных тапках
      Покоряют отвесный склон.
      И девицы в цветастых шапках
      Стонут что-то про Бабилон.
 
      ***
 
      Рынок, крытый лазурным небом –
      И немыслимо пахнет все:
      Заглянуть сюда за тандырным хлебом –
      И уйти навьюченной, как осел.
 
      Здесь кавказцы твердят всегда о
      Том, что встречи хотят со мной.
 
      У меня на плече иероглиф «Дао»,
      Нарисованный черной хной.
 
      ***
 
      Кроме нас и избранных – тех, кто с нами
      Делит побережье и пьет кагор,
      Есть все те, кто дома – а там цунами,
      И мы чуем спинами их укор.
 
      Отче, скрась немного хотя бы часть им
      Неисповедимых Твоих путей.
      Ты здесь кормишь нас первосортным счастьем –
      А на нашей Родине жжешь детей.
 
      ***
 
      Море: в бурю почти как ртуть,
      В штиль – как царская бирюза.
      Я: медового цвета грудь
      И сандалового – глаза.
 
      ***
 
      Жить здесь. Нырять со скал на открытом ветре.
      В гроты сбегать и пережидать грозу.
      В плотный туман с седой головы Ай-Петри
      Кутать худые плечи – как в органзу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.