Когда-нибудь я отыщу ответ.
      Когда-нибудь мне станет цель ясна.
      Какая-нибудь сотая весна
      Откроет мне потусторонний свет,
 
      И я постигну смысл бытия,
      Сумев земную бренность превозмочь.
      Пока же плечи мне укутывает ночь,
      Томительные шепоты струя,
 
      И обвевая пряным ветром сны,
      И отвлекая от серьезных книг...
      И цели совершенно не ясны.
      И свет потусторонний не возник.
 
      А хочется, напротив, хмеля слов
      И поцелуев, жгущих все мосты,
      Бессовестного счастья, новых строф -
      Нежданной, изумрудной красоты;
 
      Бессонницы, переплетений - да! -
      Сердцебиений, слившихся в одно...
      А что до бренности, так это всё тогда
      Мне будет совершенно все равно.
 
      Обрушится с уставших плеч скала:
      Меня отпустит прошлых жизней плен.
      Мне перестанут сниться зеркала,
      И призраки, и лабиринты стен...
 
      И, может, не придется ждать сто лет.
      Я знаю - зряч лишь тот, кто пил сей хмель...
      Вот в нем-то и отыщется ответ,
      И в нем таится истинная цель.
      @@@
      Обезболивающее превращает в овощ,
      Сам живой вроде бы, а мозг из тебя весь вытек.
      Час катаешься по кровати от боли, воешь,
      Доползаешь до кухни, ищешь свой спазмолитик –
      Впополам гнет, как будто снизили потолок –
      Вот нашел его, быстро в ложечке растолок
      И водой запил. А оно все не утихает,
      Все корежит тебя, пульсирует, муку длит,
      Будто это душа, или карма твоя плохая
      Или черт знает что еще внутри у тебя болит.
      @@@
      Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
      Я веду, и я сроду не был никем ведом.
      По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
      Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».
      Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
      Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
      Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,
      От исландских фьордов до сомалийских руд,
      Но умру, если у меня тебя отберут».
      Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
      Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
      Скидка тридцать процентов в любимом баре,
      Но наливают всегда в кредит,
      А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».
      Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
      Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
      Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
      Подчиненных, как кегли, считаю по головам –
      Но вот если слова – это тоже деньги,
      То ты мне не по словам».
      «Моя девочка, ты красивая, как банши.
      Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,
      Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
      Никакой души ведь не хватит,
      Усталой моей души».
      @@@
      Лооооось! У нас с тобою что-то не срослооооось!
 
      - Рыыыыысь! У нас с тобой все было зашибииись!
      @@@
      Если вас трамвай задавит, вы конечно вскрикнете, раз задавит, два задавит, а потом привыкнете
      @@@
      Горький запах полыни
      И песок из пустыни
      На верблюжьем горбе -
      Тебе.
 
      Деньги старого скряги,
      Две скрещенные шпаги
      На фамильном гербе -
      Тебе.
 
      Незажившие раны,
      Все далекие страны
      В подзорной трубе -
      Тебе.
 
      Ключ от запертой дверцы
      И еще мое средце
      Цвета алой зари -
      Бери!..
 
      11 апреля 2000 года.
      @@@
      В свежих ранах крупинки соли.
      Ночью снятся колосья ржи.
      Никогда не боялась боли -
      Только лжи.
 
      Индекс Вечности на конверте.
      Две цыганки в лихой арбе.
      Никому не желала смерти.
      Лишь себе.
 
      Выбиваясь из сил, дремала
      В пальцах Господа. Слог дробя,
      Я прошу у небес так мало...
      Да, тебя.
 
 
      Ночь с 20 на 21 февраля 2003 года
      @@@
      Я.
      Ниспадающая.
      Ничья.
      Беспрекословная, как знаменье.
      Вздорная.
      Волосы в три ручья.
      Он - гримаска девчоночья -
      Беспокойство. Недоуменье.
 
      Я - открытая всем ветрам,
      Раскаленная до озноба.
      Он - ест сырники по утрам,
      Ни о чем не скорбя особо.
 
      Я -
      Измеряю слова
      Навес,
      Переплавляя их тут же в пули,
      Он - сидит у окна на стуле
      И не сводит очей с небес.
 
      Мы-
      Не знаем друг друга.
      Нас -
      Нет еще как местоименья.
      Только -
      Капелька умиленья.
      Любования. Сожаленья.
      Он - миндальная форма глаз,
      Руки, слепленные точёно...
      В общем - в тысячу первый раз,
      Лоб сжимая разгорячённо,
      Быть веселой - чуть напоказ -
      И, хватая обрывки фраз,
      Остроумствовать обречённо,
      Боже, как это все никчёмно -
      Никогда не случится "нас"
      Как единства местоимений,
      Только горсточка сожалений. -
      Все закончилось. Свет погас.
 
      Я.
      Все та же.
      И даже
      Ночь
      Мне тихонько целует веки.
      Не сломать меня.
      Не помочь.
      Я - Юпитера дочь.
      Вовеки.
      Меня трудно любить
      Земным.
      В вихре ожесточённых весён
      Я порой задохнусь иным,
      Что лучист, вознесён, несносен...
      Но ему не построят храм,
      Что пребудет велик и вечен -
      Он ест сырники по утрам
      И влюбляется в смертных женщин.
 
      Я же
      Все-таки лишь струна.
      Только
      Голос.
      Без слов.
      Без плоти.
      Муза.
      Дух.
      Только не жена. -
      Ветер,
      Пойманный
      На излёте.
 
 
 
      Ночь с 22 на 23 апреля 2003 года.
      @@@
      Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт.
      Выброшено. Развеяно у обочин.
      Взгляд отрешен или попросту обесточен.
      Официант, принесите мне гамбургский счёт.
 
      Все эпилоги - ложь. Все дороги - прах.
      Бог одинок и, похоже, серьезно болен.
      Город отчаялся, и со своих колоколен
      Он распевает гимн об иных мирах.
 
      Воинам грехи отпущены наперёд.
      Им не увидеть больше родимой Спарты.
      Я отдала долги. Я открыла карты.
      И потому меня больше никто не ждет.
 
 
 
      5 мая 2003 года.
      @@@
      Обыкновенна с каждой из сторон
      И заурядна, как трава у дома:
      Не записала модного альбома
      И не похожа на Шарлиз Терон.
 
      Не лесбиянка. Не брала Берлин.
      Не вундеркинд. Не дочь миллиардера.
      Не чемпонка мира, не Венера
      И никогда не пела с группой "Сплин".
 
      Не Мать Тереза, не Мари Кюри.
      И "Оскар" вряд ли светит, что обидно.
      Зато мне из окна весь Кремль видно
      И рост мой метр восемьдесят три.
 
      И, если интуиция не врёт,
      Назло всем ураганам и лавинам
      Моим стихам, как драгоценным винам,
      Настанет свой черед.*
 
 
      Ночь 14-15 мая 2003 года.
      @@@
      Да, дерзость солнца бьет из наших глаз.
      Мы избраны. В нас закипают соки.
      Мы молоды, сильны и ... одиноки.
      Увы, все горы свернуты до нас.
 
      Мы реактивны. Мы идем на взлет.
      Мы верим, что в бою несокрушимы.
      Но неприступны горные вершины,
      И на Олимпе нас никто не ждет.
 
      Там стража грозно смотрит свысока.
      Там блещет все. Там все решают деньги.
      Покрыты красным бархатом ступеньки,
      И поступь небожителей легка.
 
      А в нас кипит честолюбивый яд.
      И мучает, и не дает покоя,
      И снится нам сиянье золотое,
      Овации в ушах у нас гремят,
 
      И, поправляя свой алмазный нимб,
      Богини улыбаются лукаво...
      Когда-нибудь и нас настигнет слава.
      Когда-нибудь мы покорим Олимп.
 
 
      Ночь с 9 на 10 июня 2003 года.
      @@@
      Думала - сами ищем
      Звезд себе и дорог.
      Дети пусть верят в притчи
      Про всемогущий Рок.
 
      Фатума план утрачен.
      Люди богов сильней...
      Только ты предназначен,
      Небом завещан мне.
 
      Огненною десницей
      (Чую ведь - на беду!)
      Ты на роду написан,
      Высечен на роду,
 
      Ласковоокой смертью,
      Болью к родной стране -
      Милый, ты предначертан,
      Ты предзагадан мне...
 
      Гордые оба - знаю.
      Вместе - как на войне.
      Только - усмешка злая -
      Выбора просто нет:
 
      С новыми - не забыться,
      Новых - не полюбить.
      Мне без тебя не сбыться.
      Мне без тебя не быть.
 
      Сколько ни будь с другими
      Да ни дразни судьбу -
      Вот оно - твое имя,
      Словно клеймо на лбу.
 
 
 
      15 июня 2003 года.
      @@@
      Стиснув до белизны кулаки,
      Я не чувствую боли.
      Я играю лишь главные роли -
      Пусть они не всегда велики,
      Но зато в них всегда больше соли,
      Больше желчи в них или тоски,
      Прямоты или истинной воли -
      Они страшно подчас нелегки,
      Но за них и награды поболе.
 
      Ты же хочешь заставить меня
      Стать одним из твоих эпизодов.
      Кадром фильма. Мгновением дня.
      Камнем гулких готических сводов
      Твоих замков. Ключами звеня,
      Запереть меня в дальней из комнат
      Своей памяти и, не браня,
      Не виня, позабыть и не вспомнить.
 
      Только я не из тех, что сидят по углам
      В ожидании тщетном великого часа,
      Когда ты соизволишь вернуться к ним - там,
      Где оставил. Темна и безлика их масса, -
      Ни одной не приблизиться к главным ролям.
 
      Я не этой породы. В моих волосах
      Беспокойный и свежий, безумствует ветер,
      Ты узнаешь мой голос в других голосах -
      Он свободен и дерзок, он звучен и светел,
      У меня в жилах пламя течет, а не кровь,
      Закипая в зрачках обжигающим соком.
      Я остра, так и знай - быть не надо пророком,
      Чтоб понять, что стреляю я в глаз, а не в бровь.
 
      Ты мне нравишься, Мастер: с тобой хоть на край,
      Хоть за край: мы единым сияньем облиты.
      Эта пьеса - судьба твоя; что ж, выбирай -
      Если хочешь, я буду твоей Маргаритой...
 
 
      Ночь с 5 на 6 июля 2003 года.
      @@@
      Препарирую сердце, вскрывая тугие мембраны.
      Вынимаю комки ощущений и иглы эмоций.
      Прежних швов не найти - но я вижу и свежие раны,
      Ножевые и рваные - Господи, как оно бьется?..
 
      Беспристрастно исследую сгустки сомнений и страхов,
      Язвы злобы глухой на себя, поразившие ткани.
      Яд неверия губит ученых, царей и монахов -
      Мое племя в отважных сердцах его копит веками.
 
      В моих клетках разлита бессилия злая отрава,
      Хоть на дне их лучатся осколочки Божьего дара.
      Слишком горьки разочарованья. Но мыслю я здраво:
      Я больна. Мое сердце страшнее ночного кошмара.
 
      Что мне может помочь? Только самые сильные средства.
      Кардиохирургия не терпит неточных расчетов.
      Я достану беспечность - лазурно-босую, из детства,
      Небо южных ночей - рай художников и звездочетов,
 
      Строки - сочно, янтарно-густые, как капельки меда,
      Иль извилисто-страстные, словно арабские песни,
      И далекое море, что грозно и белобородо,
      И восточные очи, и сказки, да чтоб почудесней...
 
      Запах теплого хлеба (со специями, если можно),
      Воздух улиц парижских и кукольных домиков дверцы...
      Я врачую себя, вынув чувственный сор осторожно.
      Я с волненьем творю себе подлинно новое сердце.
 
      Оно будет свободно от старого злого недуга.
      Оно будет бесстрашно... Но я ведь о чем-то забыла...
      Ах, ну да, чтобы биться ему горячо и упруго,
      Нужно, чтобы оно - пощади нас, Господь! - полюбило...
 
      Эй, мальчишка с глазами синее небесной лазури!
      Ты, конечно, безбожник, и нужно задать тебе перцу,
      Но в тебе кипит жизнь и поет настоящая буря...
      Я, пожалуй, тебе подарю свое новорожденное сердце.
 
 
 
      Ночь с 21 на 22 июля 2003 года.
      @@@
      Усталая серость разлита по свежим холстам.
      Я верила в солнце, гулявшее по небу гордо,
      Но город пронизан дыханьем сурового норда,
      И, кажется, осень крадется за мной по пятам.
 
      Я знаю, что будет - сценарий твержу наизусть.
      Я помню эмоции всех своих прожитых жизней.
      Я лишь узнаю их - по импульсам. Безукоризнен
      Порядок в архивах моих состояний и чувств.
 
      Я знала, что будет, когда я тебя отыщу.
      Как знала и то, когда именно это случится.
      И мир рассмеется и бликами будет лучиться,
      И ты будешь дерзок, и я тебе это прощу,
 
      И ты будешь грезить не мной и любить не меня
      И, вряд ли нарочно, но будешь со мной бессердечен,
      И что наш мирок будет хрупок и недолговечен,
      Как жаркое пламя волшебного летнего дня.
 
      Я знала, что это закончится серой тоской.
      Да, даже печаль я задолго себе предсказала.
      Тебя не терзала - сама же себя наказала.
      Исчезла. Ушла. Обрела долгожданный покой.
 
      Кассандра-провидица властвует сердцем моим.
      Не знаю, каких еще слез я себе напророчу.
      Но ты был мне подлинно дорог - беспечен, порочен,
      Испорчен, утрачен - но истинно мною любим.
 
      Пустынно в хранилище страхов и снов моих. Там
      Душа моя копит веками свои ощущенья.
      Там есть одно - как боялась его возвращенья! -
      Как будто бы осень идет за тобой по пятам...
 
 
 
      Ночь с 4 на 5 августа 2003 года.
      @@@
      Пусто. Ни противостоянья,
      Ни истерик,ни кастаньет.
      Послевкусие расставанья.
      Состояние
      Расстоянья -
      Было, билось - и больше нет.
 
      Скучно. Мрачно. Без приключений.
      Ни печали, ни палачей.
      Случай. Встреча морских течений.
      Помолчали - и стал ничей.
 
      Жаль. Безжизненно, безнадежно.
      Сжато, сожрано рыжей ржой.
      Жутко женско и односложно:
      Был так нужен,
      А стал
      Чужой.
 
 
      6 августа 2003
      @@@
      Слушать, не поднимая взгляда.
      В голове - грозный вой сирен.
      Зарекалась же - все. Не надо.
      Пусть все будет без перемен.
 
      Ждать. Смеяться. Слегка лукавить.
      (Что я, черт подери, творю?..)
      И не верить себе - не я ведь! -
      Вторя юному сентябрю,
 
      Небо ткать из дырявых рубищ,
      Гулким ливнем гремя в трубе...
      Бог, за что ты меня так любишь? -
      Я совсем не молюсь тебе!
 
      Грезить, гладя витые кудри,
      Имя кукольное шепча...
      Созерцая, как в сером утре
      Око солнечного луча
 
      Век небесных пронзает просинь...
      На запястьях же - в унисон -
      Бой часов отмеряет осень,
      Что похожа на давний сон...
 
      1-2 сентября 2003 года.
      @@@
      Строки стынут кроподтеками
      На губах, что огнем иссушены.
      Люди, пряча глаза за стеклами,
      Напряженно меня не слушают.
 
      Злое, честное безразличие -
      На черта им мои истерики?..
      Им машину бы поприличнее
      Без метафор и эзотерики,
 
      Им, влюбленным в пельмени с кетчупом,
      Что мои словеса воздушные?
      Мне понятно ведь это вечное
      Ироничное равнодушие!
 
      Они дышат дымком и сплетнями,
      В их бутылочках пиво пенится,
      Что им я, семнадцатилетняя
      Многоумная проповедница?..
 
      Они смотрят, слегка злорадствуя,
      По-отцовски кривясь ухмылками:
      "Подрасти сперва, моя страстная,
      Чай, и мы были шибко пылкими!"
 
      Я ломаю им представления -
      Их дочурки дебильнолицые
      Не над новым дрожат Пелевиным,
      А флиртуют с ночной милицией.
 
      Я же бьюсь, чтобы стали лучшими
      Краски образов, чтоб - не блеклыми,
      Но...Ты тоже меня не слушаешь,
      Флегматично бликуя стеклами...
 
      Ночь с 22 на 23 сентября 2003 года.
      @@@
      Взгляд - прочь. Голоса за сценой.
      Свет льет из открытой двери.
      Я лгу тебе, драгоценный.
      Пора перестать мне верить.
 
      Все стихнет, когда ты выйдешь,
      Все смолкнет - как бы случайно,-
      Ведь алый закат всевидящ,
      И он мою вызнал тайну;
 
      Он дерзок. Он торжествует.
      Он пурпуром догорает.
      Пусть Бога не существует, -
      Но Он меня покарает.
 
      Сожжет - вероломной страстью,
      Погубит в ее неволе...
      Я лгу тебе, мое счастье,
      Пытаясь спасти от боли,
 
      От горечи... Тяжесть пауз.
      - Эй, ветер! Куда несешься?...
      Я лгу тебе, милый Фауст,
      Но ты уже
      не спасешься...
 
 
 
      Ночь с 25 на 26 сентября 2003 года.
      @@@
      Я - так хищно, так самозвански...
      Боги сеют дожди как просо
      В зонт, похожий на знак вопроса,
      Оброненного по-испански:
 
      їQue? - И в школьницыны тетради -
      Мысли, сбитые, как прицелы...
      - Влюблена в него? - Нет. Но целый
      Космос спит у него во взгляде.
 
      Я - молящая у Морфея
      Горсть забвения - до рассвета...
      - Он не любит тебя. - И это
      Только к лучшему, моя фея.
 
      Души холодом зашивая,
      Город бледен и мутно-бежев. -
      Счастье. - Слушай, но ведь тебе же
      Больно! - Этим и выживаю.
 
 
      Ночь с 13 на 14 октября 2003 года.
      @@@
      Губы плавя в такой ухмылке,
      Что на зависть и королю,
      Он наколет на кончик вилки
      Мое трепетное "люблю".
 
      И с лукавством в медовом взоре
      Вкус божественным наречет.
      И графу о моем позоре
      Ему тоже запишут в счет.
 
      24 октября 2003 года
      @@@
      Они все равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом все равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы - ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.
 
      Они уйдут, и никогда не узнают, что каждый раз, когда они кладут трубку, ты продолжаешь разговаривать с ними - убеждать, спорить, шутить, мучительно подбирать слова. Что каждый раз когда они исчезают в метро, бликуя стеклянной дверью на прощанье, ты уносишь с собой в кармане тепло их ладони - и быстро бежишь, чтобы донести, не растерять. И не говоришь ни с кем, чтобы продлить вкус поцелуя на губах - если тебя удостоили поцелуем. Если не удостоили - унести бы в волосах хотя бы запах. Звук голоса. Снежинку, уснувшую на ресницах. Больше и не нужно ничего.
      Они все равно уйдут.
      А ты будешь мечтать поставить счетчик себе в голову - чтобы считать, сколько раз за день ты вспоминаешь о них, приходя в ужас от мысли, что уж никак не меньше тысячи. И плакать перестанешь - а от имени все равно будешь вздрагивать. И еще долго первым, рефлекторным импульсом при прочтении/просмотре чего-нибудь стоящего, будет: “Надо ему показать.”
      Они уйдут.
      А если не захотят уйти сами - ты от них уйдешь. Чтобы не длить ощущение страха. Чтобы не копить воспоминаний, от которых перестанешь спать, когда они уйдут. Ведь самое страшное - это помнить хорошее: оно прошло, и никогдане вернется.
      А чего ты хотела. Ты все знала заранее.
      Чтобы не ждать. Чтобы не вырабатывать привычку.
      Они же все равно уйдут, и единственным, что будет напоминать о мужчинах в твоей жизни, останется любимая мужская рубаха, длинная, до середины бедра - можно ходить по дому без шортов, в одних носках.
      И на том спасибо.
      Да, да, это можно даже не повторять себе перед зеркалом, все реплики заучены наизусть еще пару лет назад - без них лучше, спокойнее, тише, яснее думается, работается, спится и пишется. Без них непринужденно сдаются сессии на отлично, быстро читаются хорошие книги и экономно тратятся деньги - не для кого строить планы, рвать нервы и выщипывать брови.
      И потом - они все равно уйдут.
      Ты даже не сможешь на них за это разозлиться.
      Ты же всех их, ушедших, по-прежнему целуешь в щечку при встрече и очень радуешься, если узнаешь их в случайных прохожих - и непринужденно так: здравствуй, солнце, как ты. И черта с два им хоть на сотую долю ведомо, сколько тебе стоила эта непринужденность.
      Но ты им правда рада. Ибо они ушли - но ты-то осталась, и они остались в тебе.
      И такой большой, кажется, сложный механизм жизни - вот моя учеба, в ней столько всего страшно интересного, за день не расскажешь; вот моя работа - ее все больше, я расту, совершенствуюсь, умею то, чему еще месяц назад училась с нуля, участвую в больших и настоящих проектах, пишу все сочнее и отточеннее; вот мои друзья, и все они гениальны, честное слово; вот... Кажется, такая громадина, такая суперсистема - отчего же это все не приносит ни малейшего удовлетворения? Отчего будто отключены вкусовые рецепторы, и все пресно, словно белесая похлебка из “Матрицы”? Где разъединился контактик, который ко всему этому тебя по-настоящему подключал?
      И когда кто-то из них появляется - да катись оно все к черту, кому оно сдалось, когда я... когда мы...
      Деточка, послушай, они же все равно уйдут.
      И уйдут навсегда, а это дольше, чем неделя, месяц и даже год, представляешь?
      Будда учил: не привязывайся.
      “Вали в монастырь, бэйба” - хихикает твой собственный бог, чеканя ковбойские шаги у тебя в душе. И ты жалеешь, что не можешь запустить в него тапком, не раскроив себе грудной клетки.
      Как будто тебе все время показывают кадры новых сногсшибательных фильмов с тобой в главной роли - но в первые десять минут тебя выгоняют из зала, и ты никогда не узнаешь, чем все могло бы закончиться.
      Или выходишь из зала сама. В последнее время фильмы стали мучительно повторяться, как навязчивые кошмары.
      И герои так неуловимо похожи - какой-то недоуменно-дружелюбной улыбкой при попытке приблизиться к ним. Как будто разговариваешь с человеком сквозь пуленепробиваемое стекло - он внимательно смотрит тебе в глаза, но не слышит ни единого твоего слова.
      Что-то, видать, во мне.
      Чего-то, видать, не хватает - или слишком много дано.
      И ты даже не удивляешься больше, когда они правда уходят - и отрешенно так, кивая - да, я так и знала.
 
      И опять не ошиблась.
      30/10/2003
      @@@
      Так беспомощно,
      Так лелейно
      В шею выдохнуть визави:
      - Не губите! Так ставят клейма
      Как Вы шутите о любви!
 
      Мне бы тоже кричали браво
      Под пропетую за гроши
      Серенаду седьмому справа
      Властелину мой души,
 
      Или - двадцать второму в списке...
      Вам так чуждо и далеко
      Быть влюбленной по-акмеистски,
      В стиле тонкого арт-деко:
 
      Как в немых черно-белых фильмах -
      На изломе ресниц и рук,
      Быть влюбленной - любовью сильных:
      Ясновидцев - и их подруг;
 
      Чтоб иконные прятать очи
      В мрак фонарной шальной весны,
      Чтоб чернилами пачкать ночи,
      Что в столице и так черны,
 
      В Петербурге же - как бумага,
      Будто выстираны в реке...
      Потому там заметна влага,
      Что ложится строка к строке -
 
      В ней, струившейся исступленно,
      Век Серебряный щурит взгляд...
      - Сударь... Можно мне быть влюбленной,
      Как сто бешеных лет назад?..
 
      Ночь с 12 на 13 ноября 2003 года.
      @@@
      Свой лик запрятавши в истуканий,
      Я буду биться и побеждать,
      Вытравливая из мягких тканей
      Свою плебейскую слабость ждать,
 
      Свою постыдную трусость плакать,
      Когда - ни паруса, ни весла...
      Я буду миловать - вплавив в слякоть,
      Или расстреливать - если зла.
 
      Я буду, взорами нежа райски,
      В рабов противников обращать.
      И буду драться по-самурайски.
      И не прощаться. И не прощать.
 
      И не просчитываться - бесслезно,
      Узлами нервы в кулак скрутив...
      И вот тогда уже будет поздно,
      Разулыбавшись, как в объектив,
 
      Поцеловать меня, как в награду, -
      Внезапно радостно снизойдя
      Составить жизни моей отраду, -
      Немного выгоды в том найдя -
 
      От скуки. Разнообразья ради.
      Я терпелива, но не глупа.
      Тогда же сталь заблестит во взгляде
      В моем - из лунного из серпа!
 
      И письма - те, что святынь дороже, -
      Все будут сожжены - до строки.
      Мой милый, больше не будет дрожи
      В бесстрастном воске моей руки.
 
      В ней лишь презрение - так, пустое.
      Да, я злопамятна - но горда:
      Я даже местью не удостою
      Твоей надменности никогда.
 
      Но... Солнце светит еще, мой милый,
      Чтоб щедрость Божию утверждать.
      Пока еще не взята могилой
      Моя плебейская слабость ждать.
 
 
 
      Ночь с 5 на 6 декабря 2003 года.
      @@@
      Исписанными блокнотами,
      Слезами, шагами, сквотами,
      Монетами - не банкнотами,
      Да пряником и кнутом -
 
      Отрыдано, оттанцовано,
      Отпето, перелицовано,
      Отписано - зарубцовано
      И заперто - на потом,
 
      До лучших, чтоб - отбродившего
      Откупорить - и хлебнуть.
      Как лиха. Как смысла высшего -
      Хмельную - шальную! - муть,
 
      Когда уже будет сцежено,
      Осозанано, прощено -
      И боль отольется свежая
      В рубиновое вино.
 
      Мужчины, зачеты, трудности,
      Балконы в цветном белье -
      Я буду судить о юности,
      Как опытный сомелье.
 
      Пока же еще - так солоно,
      Так горько еще губам
      Все то, что уже рассовано
      По складам и погребам -
 
      Трепещущее, щемящее,
      Упрятанное на дно...
      - Игристое - настоящее,
      Божественное вино!
 
      Ночь с 30 на 31 декабря 2003 года.
      @@@
       ЛЮБОЛЬ
       История болезни
 
      Голос – патокой жирной… Солоно…
      Снова снилось еголицо.
      Символ адова круга нового –
      Утро. Дьявола колесо.
 
      «Нет, он может – он просто ленится!»
      «Ну, не мучает голова?»
      Отчитаться. Удостовериться –
      Да, действительно,
      Ты жива.
 
      Держит в пластиковом стаканчике
      Кофе – приторна как всегда.
      – А в ночную? – Сегодня Танечке
      – Подежурить придется – да?
 
      Таня – добрая, сверхурочная –
      Кротость – нету и двадцати…
      Попросить бы бинтов намоченных
      К изголовью мне принести.
 
      Я больная. Я прокаженная.
      Мой диагноз – уже пароль:
      «Безнадежная? Зараженная?
      Не дотрагиваться – Люболь.»
 
      Солнце в тесной палате бесится
      И Голгофою на полу –
      Крест окна. Я четыре месяца
      Свою смерть по утрам стелю
 
      Вместо коврика прикроватного, –
      Ядом солнечного луча.
      Таня? Тихая, аккуратная…
      И далекой грозой набатною –
      Поступь мерная главврача.
 
      ***
 
 
      Сухо в жилах. Не кровь – мазутная
      Жижа лужами разлита
      По постели. Ежеминутное
      Перевязыванье бинта
 
      Обнажает не ткань багровую –
      Черный радужный перелив
      Нефти – пленкой миллиметровою –
      Будто берег – меня накрыв.
 
      Слито. Выпарено. Откачано
      Все внутри – только жар и сушь.
      Сушь и жар. И жгутами схвачены
      Соконосные токи душ.
 
      Слезы выжаты все. Сукровицу
      Гонит слезная железа
      По щекам – отчего лиловятся
      И не видят мои глаза.
 
      ***
 
 
      День как крик. И зубцами гнутыми –
      Лихорадочность забытья.
      День как дыба: на ней распнуты мы –
      Моя память – и рядом я.
 
      Хрип,
      Стон, –
       Он.
       Он.
 
      День как вихрь в пустыне – солоно,
      А песок забивает рот.
      Днем – спрессовано, колесовано –
      И разбросано у ворот.
 
      Лязг.
      Звон.
       Он.
      </i>Он</i>.
 
      ***
 
 
      Свет засаленный. Тишь пещерная.
      Мерный шаг – пустота идет.
      Обходительность предвечерняя –
      А совсем не ночной обход.
 
      Лицемерное удивленьице:
      «Нынче день у Вас был хорош!» –
      Отчитаться. Удостовериться –
      Да, действительно,
      Ты умрешь.
 
      Просиявши своей спасенностью,
      «Миновала-чаша-сия» –
      Не у ней же мы все на совести –
      Совесть
      Есть
      И у нас
      Своя.
 
      …Утешения упоительного
      Выдох – выхода брат точь-в-точь, –
      Упаковкой успокоительного:
      После вечера
      Будет ночь.
 
      ***
 
 
      Растравляющее,
      Бездолящее
      Око дня – световой капкан.
      Боже, смилостивись! – обезболивающего –
      Ложку тьмы
      На один стакан.
 
      Неба льдистого литр –
      В капельницу
      Через стекла налить позволь…
      Влагой ночи чуть-чуть отплакивается
      Моя проклятая
      Люболь.
 
      Отпивается – как колодезной
      Животворной святой водой.
      Отливается – робкой, боязной
      Горной речкою молодой –
 
      Заговаривается…
      Жалится!..
      Привкус пластиковый во рту.
      Ангел должен сегодня сжалиться
      И помочь перейти черту.
 
      ***
 
 
      Пуще славы велеречивыя,
      Громче бегства из всех неволь –
      Слава, слава, Неизлечимая
      Безысходность Твоя, Люболь!
 
      Звонче! – в белом своем халатике
      Перепуганная сестра –
      Воспеваю – Хвала, Хвала Тебе,
      Будь же лезвием преостра!
 
      Пулей – злою, иглою – жадною!
      Смерти Смертью и Мукой Мук!
      Я пою тебя, Беспощадная
      Гибель, Преданный мой Недуг!..
 
      Сто «виват» тебе, о Великая…
      Богом… посланная… чума…
      Ах, как солоно… Эта дикая
      Боль заставит сойти с ума…
 
      Как же я… ненавижу поздние
      Предрассветные роды дня…
      Таня! Танечка! Нету воздуха!
      Дверь балконную для меня
 
      Отворите…Зачем, зачем она
      Выжигает мне горло – соль…
 
      Аллилуйя тебе, Священная
      Искупительная Люболь.
 
 
 
      Ночь с 12 на 13 января 2004 года.
      @@@
       Так бесполезно – хвалы возносить,
       Мрамор объяв твоего пьедестала…
       Отче, я правда ужасно устала.
       Мне тебя не о чем даже просить.
 
       Город, задумав себя растерзать,
       Смотрит всклокоченной старой кликушей…
       Отче, тебе всё равно, но послушай –
       Больше мне некому это сказать.
 
       Очи пустынны – до самого дна.
       Холодно. Жизнь – это по существу лишь…
       Отче! А если. Ты. Не существуешь… –
       Значит, я правда осталась одна.
 
 
      Ночь с 27 на 28 января 2004 года.
      @@@
      Примерять степенность взглядом через плечо –
      А в итоге жаться, ёрзая и дерзя.
      В себя жутко верится – яро так, горячо –
      С резолюцией вечной: «Девочка, так нельзя».
 
      Фильм готов, и его осталось вот только снять:
      Кадровать триумф буквально до запятых.
      И, запахивая сценарий, глаза поднять –
      И узреть впереди себя миллион таких,
 
      С кратким «Я – Демиург» на бэйдже;
      что ни юнец –
      Все с потенциалом хлеще седых столпов.
      И у каждого в рюкзаке про запас венец
      Из пакета листа лаврового для супов.
 
      Взлетных полос дай – и взовьется любой второй
      С полным правом этот обрюзгший мир
      под себя верстать.
      Ужас, да? – так в свое избранничество порой
      Можно, Боже храни, и веровать перестать.
 
      Как-то без снобизма, желчи и кожуры –
      Вот бы вправду, смешным пропойцей пока не стал,
      Свиться змейкою – а проснуться в большом жюри
      По отбору новых пожаровзорых на пьедестал –
 
      Все там будем ведь: слишком уж по стопе
      Скороходы, что тянут ввысь молодых повес.
      А пока – так чумно и страшно стоять в толпе
      Свежих Избранных со скрижалью наперевес…
 
 
 
      Ночь с 20 на 21 марта 2004 года.
      @@@
      Мякоть неба прожорливой пастью шамая,
      Солнцем скалится морда дня.
      Забывай, забывай обо мне, душа моя.
      Ампутируй себе меня.
 
      Я сама так болею – сосредоточенно
      Провоцируя боль в груди.
      Мне не радостно быть твоей червоточиной,
      Растравившей до «пощади!» –
 
      Не богиня, чтоб жгла, упиваясь жертвами,
      И не хищница, чтоб сожгла.
      Изживай, избывай же меня, бессмертный мой –
      Так, как я тебя
      Изжила.
 
 
      Ночь с 24 на 25 марта 2004 года.
      @@@
       Е. П.
      Она отравляет ритмами изнутри.
      Сутулится, супит брови, когда грустит.
      Но если ты вдруг полюбишь ее – умри.
      Она тебе точно этого не простит.
 
      Стихи отбивает пальцами на столе.
      Тщеславие прячет в цифры кривых таблиц.
      Купает ресницы в теплой московской мгле –
      И город теряет сон от ее ресниц.
 
      Пускает тугие корни в твоей груди,
      Пока за окном тихонько вскипает ртуть.
      Она кареглазый Маугли – отойди,
      Не трогай, если не хочешь ее спугнуть.
 
      Иди – пусть она смеется в свой микрофон,
      Ступай себе спать. Но завтра, мой юный друг…
 
      Тебя встретит утро, желтое, как лимон –
      Икарами, улетающими на юг.*
 
 
      19 апреля 2004 года.
 
      * [Update] - последние две строчки - это мелко нарезанные кусочки песен
      @@@
      Надо было поостеречься.
      Надо было предвидеть сбой.
      Просто Отче хотел развлечься
      И проверить меня тобой.
 
      Я ждала от Него подвоха –
      Он решил не терять ни дня.
      Что же, бинго. Мне правда плохо.
      Он опять обыграл меня.
 
      От тебя так тепло и тесно…
      Так усмешка твоя горька…
      Бог играет всегда нечестно.
      Бог играет наверняка.
 
      Он блефует. Он не смеется.
      Он продумывает ходы.
      Вот поэтому медью солнце
      Заливает твои следы,
 
      Вот поэтому взгляд твой жаден
      И дыхание – как прибой.
      Ты же знаешь, Он беспощаден.
      Он расплавит меня тобой.
 
      Он разъест меня черной сажей
      Злых волос твоих, злых ресниц.
      Он, наверно, заставит даже
      Умолять Его, падать ниц –
 
      И распнет ведь. Не на Голгофе.
      Ты – быстрее меня убьешь.
 
      Я зайду к тебе выпить кофе.
      И умру
      У твоих
      Подошв.
 
 
 
      Ночь с 23 на 24 апреля 2004 года
      @@@
      Мне бы только хотелось, чтобы
      (Я банальность скажу, прости)
      Солнце самой высокой пробы
      Озаряло твои пути.
 
      Мне бы вот разрешили только
      Теплым ветром, из-за угла,
      Целовать тебя нежно в челку
      Цвета воронова крыла.
 
      Мне бы только не ляпнуть в шутку -
      Удержаться и промолчать,
      Не сказав никому, как жутко
      И смешно по тебе скучать.
 
 
 
      Ночь с 27 на 28 апреля 2004 года.
      @@@
      Как твое имя, доченька? Где твой дом?
      Взор твой горяч, а стопы совсем босы…
      Стой! Про тебя в газете ж! Три полосы!
      Да, я, кажись, узнала тебя с трудом.
 
      Мнишь себя Дщерью Божией? Ждешь даров?
      Ангел по телефону воззвал к борьбе?
      Кто твои предки, душенька? Чья в тебе
      Заговорила нынче дурная кровь?
 
      Кто они там? Вершители черных месс?
      Боги? Цыгане? Беглые из тюрьмы?
      Люди, молясь, слагают тебе псалмы,
      Не доперев, что можно по SMS.
 
      Кто твоя свита, девочка? Голытьба?
      Татуированная, понятно, шальная рать?
      Ты же Мессия, дитятко, – знать, судьба
      Сорвиголов в апостолы вербовать.
 
      Кто твоя паства, милая? Уж не те ль
      Злые волчата – тысяч, наверно, дцать –
      Слюни пускают, рвутся к тебе в постель,
      Чтоб, не прорвавшись, вены себе кромсать?
 
      Что же ты хочешь, сказка моя? Держав?
      Золота? Славы? Тонны сердец – к ногам?
      Хочешь познать, как, совесть в руке зажав,
      Братья пойдут тебя продавать врагам?
 
      Что же ты медлишь, глупенькая? Иди!
      Жги, проповедуй, веруй и будь чиста.
 
      Слушая смертный стон у себя в груди,
      Ты мне когда-нибудь
      Молча
      Кивнешь
      С креста.
 
 
 
      1 мая 2004 года.
      @@@
      Моя мама в Турции с прошлой ночи.
      Я теперь беру за нее газеты.
      Гулко в доме. Голодно, кстати, очень:
      Только йогурты и конфеты –
      Я безрукая, как Венера,
      Я совсем не хочу готовить.
      Я могла бы блинов, к примеру –
      Но одной-то – совсем не то ведь.
 
      Дни тихи, как песни к финальным титрам.
      Город свеж, весенен и независим.
      Телефонный провод как будто выдран.
      И ни от кого не приходит писем.
 
      Моя Муза с черными волосами
      Нынче Темзе шепчет свои пароли.
      Мне осталось фильмы смотреть часами
      И горстями но-шпу глотать от боли.
 
      Никого. И [Имя] летит на море.
      Мегаполис чист и необитаем.
      Я – и лень – бескрылы, видать, на горе:
      Кто куда – а мы всё не улетаем.
 
      Мне пахать бы, дергая вожжи рьяно.
      Мне бы небо, а не четыре стенки.
      Я ж пока курю у подруг кальяны
      И ношу носки неземных оттенков.
 
      Хоть бы кто тряхнул, приказав быть лучшей!
      Одеяло б сдернул с моей постели!
      Ветер Перемен! Оставайся, слушай.
      Мама будет в Турции две недели.
 
 
 
      Ночь с 7 на 8 мая 2004 года.
      @@@
      Портят праздник городу разодетому.
      Вместо неба – просто густое крошево.
      Ты на море, мама, и вот поэтому
      Не идет на ум ничего хорошего.
      Знаешь, мама – Бога банкиры жирные
      Нам такие силы дают кредитами!
      Их бы в дело! Нет, мы растем транжирами,
      Вроде бы богатыми – но сердитыми,
 
      Прожигаем тысячами – не центами
      Божье пламя – трепетное, поэтово!
      Но они потребуют всё. С процентами.
      И вот лучше б нам не дожить до этого.
 
      Их-то рыла глупо бояться пшенного –
      Только пальцем будут грозить сарделечным.
      Но оставят перечень несвершённого.
      И казнят нас, в общем-то, этим перечнем.
 
      И пришпилят кнопочками к надгробию –
      Что им с нами, собственно, церемониться.
      У тебя ж поэтому, мама, фобия
      Брать взаймы. И поэтому же бессонница –
 
      Ты ведь часто видишься с кредиторами.
      Их не взять подачками и вещичками.
      За тобой идут они коридорами
      И трясут бумагами ростовщичьими.
 
      А в меня кошмарные деньги вложены.
      И ко мне когда-нибудь тоже явятся.
      Мне теперь – работать на невозможное.
      А иначе, мама, никак не справиться.
 
 
 
      Ночь с 9 на 10 мая 2004 года.
      @@@
      Мы с тишиной давно не четверостишили.
      Все не сидится смирно ей, непоседе.
      Тихо бывает только чтоб все услышали,
      Как предаются страсти
      Мои соседи.
 
      Ночь с 12 на 13 мая 2004 года.
      @@@
      - Ваше имя
      Нигде не значится.
      - Я - богиня?
      - Вы неудачница.
 
 
      13 мая 2004 года.
      @@@
      О беде опять не предупредили.
      Твердость духа - не из моих достоинств.
      Знаешь, солнце - мне тебя отрядили
      Из каких-то, верно, небесных воинств.
 
      Страх похож на серый гнилой картофель.
      Он тяжелой грудой на плечи давит.
      На моем десктопе - твой римский профиль.
      Это значит - Бог меня
      Не оставит.
 
 
      Ночь с 18 на 19 мая 2004 года.
      @@@
      ...В моих снах он - тринадцатилетний мальчишка -
      В прошлой жизни, наверно, он был моим сыном.
      От него веет моря дыханием пенным.
      В его книгах живут великаны и гномы.
      У меня дежа вю - мы с ним были знакомы,
      Его звали тогда еще Питером Пэном...
      @@@
      Он курит у вечерних «Пирогов».
      «Ты, - говорит, - трактуешь жизнь превратно.
      Активы превышает многократно
      Объем твоих кармических долгов.
 
      Мужчины столькие давно уже могли б
      Навеки прекратить твои мытарства!
      Они готовы за тебя полцарства!..
      А ты влюбляешься в аквариумных рыб.
 
      Твоя карьера – царское дитя,
      С моста в корзине брошенное в Лету.
      Пойдет ко дну! – он тушит сигарету. –
      Я говорю тебе об этом не шутя!
 
      Твои друзья – они умеют жить.
      Умы большие, и притом не снобы.
      Ты просишь их любить тебя до гроба,
      Забыв, что это нужно заслужить.
 
      Твой альма-матер? Там хоть кто-то есть,
      Кто даст по лбу, коль вздумаешь кривляться.
      Ты там снисходишь только появляться
      И веришь, что оказываешь честь!
 
      Ты пишешь песни, детка, и стихи.
      Ты нижешь бусами сверкающее слово.
      И что же? – он закуривает снова. –
      Иди! Штурмуй обрюзгшие верхи,
 
      Проси тираж и крупный гонорар!
      Что ж я тебя жалею, как придурок!..»
      Господь уходит, и его окурок
      Беззвучно падает на мокрый тротуар.
      @@@
      А ты думал, зачем мы влюбляемся в киноактрис,
      Умираем, смеемся и просто бездействуем даже?
      Чтобы наши эмоции были в широкой продаже.
      Присылайте штрих-код с упаковки – получите приз.
 
      Рынок хочет, чтоб мы говорили немножечко в нос,
      Были молоды, чтили ликеры и раннего Рильке
      И умели красиво вытаскивать тонкие шпильки
      Из тяжелой копны туго стянутых русых волос.
 
      Рынок голоден, бешен, всесилен и громкоголос.
      Будь в системе и ритме – все сложится благополучно.
      Кто-то оптом сбывается; нами торгуют поштучно.
      Или, скажем, сервизами, если имеется спрос.
 
      Генерируя вкусные чувства для скучных господ,
      Мы обязаны хлопать глазами фарфоровых кукол.
      Уничтожат нас те же, кто раньше у сердца баюкал –
      Если грянет банкротство, и новый директор придет.
 
      Мы расходимся бойко, покуда сезон распродаж.
      В каждой третьей коробке – четыре улыбки бесплатно.
      Мы прочны, эксклюзивны и свежестью пахнем приятно.
      И никто не предскажет, когда мы выходим в тираж.
 
      К нам приложена книжка инструкций, доступная всем.
      Нам жара нипочем, да и сырости мы не заметим.
      Мы особенно рекомендованы маленьким детям –
      В нас полно витаминов, мы кожу не сушим совсем.
 
      Что ты плачешь? Ты думал, что мир на ладонях у нас?
      Мы свободны, сильны, в нас сиянье алмазное бьется?..
      Не рыдай, мой хороший, - теперь это не продается.
      Не заляпай бумаги цветной, и до встречи у касс.
 
 
 
      Ночь с 28 на 29 мая 2004 года.
      @@@
      Глаза – пещерное самоцветье,
      И губы – нагло-хмельными вишнями.
      В такой любви, как твоя – не третьи,
      Уже вторые бывают лишними.
 
      2 июня 2004 года.
      @@@
      - Взглядом снимет скальп, но умеет плакать,
      И тем бесценна.
      Фронт борьбы - от Таллинна до Одессы.
      - Под ногами нашими просто слякоть,
      Под нею - сцена:
      Каждый день - сюжет одноактной пьесы.
 
      - Табуны лихие хрипят устало
      В ее моторе.
      - И любую фальшь она чует кожей.
      - Бог следит за ней по сигналу
      На мониторе -
      Это называется искрой Божьей.
 
      4 июня 2004 года. (Трепе в ДР)
      @@@
      Слушай, нет, со мной тебе делать нечего.
      От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина –
      Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена.
      Я всегда поступаю скучно и опрометчиво.
 
      Не хочу ни лести давно, ни жалости,
      Ни мужчин с вином, ни подруг с проблемами.
      Я воздам тебе и романами, и поэмами,
      Только не губи себя – уходи, пожалуйста.
 
 
      Ночь с 8 на 9 июня 2004 года.
      @@@
      - Разлюбила тебя, весной еще. – Да? Иди ты!
      - Новостные сайты читай. – С твоими я не знаком.
      И смеется. А все слова с тех пор – паразиты:
      Мертворожденными в горле встают комком.
 
      - Разлюбила тебя, афишами посрывала!
      - Да я понял, чего ты, хватит. Прости, что снюсь.
      И молчит, выдыхая шелковый дым устало,
      И уходит, как из запястья уходит пульс.
 
 
 
      Ночь с 10 на 11 июня 2004 года.
      @@@
      Он (сидит на подоконнике, говорит, яростно жестикулируя): Нет, я не понимаю ничего! Она не пишет, кого она ненавидит, не пишет, кем и как работает, она не пишет о мире больших денег, потому что у нее только шестьдесят рублей в кармане всегда, не пишет, с кем, когда и зачем спит и спит ли вообще, не пишет - ну, не знаю - даже ничего про фашистов там, футбол или политику. Стишочки, баечки студенческие, любимая певица, любимая мама. И читают же! Оля, у нее куча френдов! Может, я пропустил что-то? Она подговорила их? Обещала что-то?
      13/06/04
      @@@
      Нет, мужчины дерутся лбами да кулачищами –
      А не рвут артерий ногтем у ворота.
      Ты же чуть заденешь локтями хищными –
      И брюшная полость до сердца вспорота.
 
      Мы убить могли бы – да нет, не те уже.
      Все-таки циничные. И свободные.
      В том, как люто девушки любят девушек –
      Что-то вечно чудится
      Безысходное.
 
 
 
      13 июня 2004 года.
      @@@
      Я отвечу завтра им на экзамене,
      Пальцы стискивая в кольцо –
      Перед боем, верно, на древнем знамени
      Рисовали твое лицо.
 
      Все твои автографы – видишь, клеймами
      Запекаются на груди.
      Мне так больно, дитятко. Пожалей меня.
      Не губи меня. Пощади.
 
      Я ведь вижу – я не сошла с ума еще,
      Еще чую ногами твердь –
      Сквозь тебя капризно, непонимающе
      Хмурит бровки
      Малютка
      Смерть.
 
 
 
      Ночь с 14 на 15 июня 2004 года.
      @@@
      Подарили боль – изысканный стиль и качество.
      Не стихает, сводит с ума, поется.
      От нее бессовестно горько плачется.
      И катастрофически много пьется.
 
      Разрастется, волей, глядишь, надышится.
      Сеточкой сосудов в глазах порвется.
 
      От тебя немыслимо много пишется.
      Жалко, что фактически не живется.
 
 
 
      16 июня 2004 года.
      @@@
      В винных картах – все так невинно.
      Лучше правда бы простокваши.
      Мне не выпить и половины
      Из предложенной Богом чаши –
 
      Горько. Вязко. Смола и камедь.
      (Отмеряли – аж не дышали).
      Мне налили мою же память.
      И тебя в нее подмешали.
 
      Бармен ловок, учтив и строен.
      Гул все громче, и пульс все чаще.
      Каждый думает, что достоин
      Дегустировать долю слаще.
 
      Фильмы, пальцы, а где ключи-то,
      Кожа, кофе… Какая пытка…
      Все улыбчивы нарочито –
      Каждый ждет своего напитка.
 
      Зелье – действует постепенно.
      И особенно раздражает,
      Что в бокале твоем – так пенно:
      Сомелье тебя обожает.
 
      Ты – искришься своим Моэтом,
      Ты – шутя предлагаешь помощь.
      Слава Богу – ведь ты при этом
      Совершенно меня не помнишь.
 
      Споры, деньги, глаза как бездны,
      Утра – выходами из комы…
 
      Все. До дна. Мы с тех пор любезны,
      Нетрезвы и едва знакомы.
 
 
 
      20 июня 2004 года.
      @@@
      - Жизнь-то? Да безрадостна и пуста.
      Грязь кругом, уродство и беспредел.
      - Ты живешь за пазухой у Христа!
      - Значит, Он змею на груди пригрел.
 
      22 июня 2004 года.
      @@@
      Нет, я чту теперь документы:
      Договоры, уставы, пакты.
      Только веские аргументы.
      Только хрустко сухие факты.
 
      Можешь хмуриться большелобо
      И сощуривать взгляд медузий –
      Я упорно взрослела, чтобы
      Не питать никаких иллюзий.
 
      И теперь, когда слита щелочь
      И промыты кривые колбы:
      Ты неслыханнейшая сволочь.
      Ты прекрасно мне подошел бы.
 
      Злополучно, многострадально,
      Изумительно и упруго –
      Мы ведь скроены идеально,
      Исключительно друг для друга.
 
      Черный с белым, кровавый с синим
      Мы б лучились таким сияньем!
      Как же там?.. – я была бы инем,
      Ты, понятно, суровым янем.
 
      Это было столь очевидно,
      Что добром не могло кончаться –
      Мы раскланялись безобидно.
      Мы условились не встречаться.
 
      Шутим в письмах о грозной мести,
      Топим в лести и ждем ответа.
      Мы так счастливы были б вместе,
      Что и сами не верим в это.
 
 
 
      Ночь с 25 на 26 июня 2004 года.
      @@@
      Электронный демон жует уже
      Мегабайт моего нытья:
      До утра – рецензия, пост в жж,
      Реферат и одна статья.
 
      Мне не светит Божия благодать –
      Я же знаю, что там, в аду
      Будет демон мне нараспев читать,
      То, что я ему в пасть кладу
 
      Каждый день, по многу часов подряд –
      Только б руку не откусил.
      Это быстро кончится, говорят –
      Просто как-то не хватит сил
 
      Отстреляться буквами как свинцом
      От его инфракрасных глаз.
      Впрочем, я смирилась с таким концом,
      Ведь чему-то же учат нас
 
      В мушкетерских школах: писать общо,
      Доверять своему чутью…
      Демон зол, но я поживу еще –
      Только вот допишу статью.
 
 
 
      Ночь с 28 на 29 июня 2004 года.
      @@@
      Я уеду завтра – уже билет.
      Там колонны – словно колпак кондитера.
      Да, вот так – прожить восемнадцать лет
      И ни разу не видеть Питера.
 
      Сорван голос внутренний – только хрип.
      Мы шипим теперь, улыбаясь кобрами.
      Москоу-сити взглядами нежит добрыми,
      А потом врастает в людей как гриб.
 
      Разве что, в ответ на мое письмо,
      Появляясь вдруг из толпы послушников,
      Счастье здесь – находит меня само
      И часами бьется потом в наушниках;
 
      Тут почти нет поводов для тоски –
      Но амбиций стадо грохочет стульями,
      И сопит, и рвет меня на куски,
      Челюстями стискивая акульими,
 
      Так что я уеду – уже ключи,
      Сидиплеер, деньги, все, сопли вытерли –
      И – Стрелой отравленной – москвичи,
      Вы куда, болезные, уж не в Питер ли?..
 
 
 
      1 июля 2004 года.
      @@@
       .П.
      Тяжело с такими ходить по улицам –
      Все вымаливают автографы:
      Стой и жди поодаль, как угол здания.
      Как ты думаешь – ведь ссутулятся
      Наши будущие биографы,
      Сочиняя нам оправдания?
 
      Будут вписывать нас в течения,
      Будут критиков звать влиятельных,
      Подстригут нас для изучения
      В школах общеобразовательных:
 
      Там Цветаевой след, тут – Хлебников:
      Конференции, публикации –
      Ты-то будешь во всех учебниках.
      Я – лишь по специализации.
 
      Будут вчитывать в нас пророчества,
      Возвеличивать станут бережно
      Наше вечное одиночество,
      Наше доблестное безденежье.
 
      Впрочем, все это так бессмысленно –
      Кто поймет после нас, что именно
      Петр Первый похож немыслимо
      На небритого Костю Инина?
 
      Как смешно нам давать автографы –
      И из банок удить клубничины?
      Не оставят же нам биографы,
      Прав на то, чтобы быть обычными.
 
      Ни на шуточки матерщинные,
      Ни на сдавленные рыдания.
 
      Так что пусть изойдут морщинами,
      Сочиняя нам оправдания.
 
 
      15 июля 2004 года.
      @@@
      В схеме сбой. Верховный Электрик, то есть,
      Постоянно шлет мне большой привет:
      Каждый раз, когда ты садишься в поезд,
      У меня внутри вырубают свет.
 
      Ну, разрыв контакта. Куда уж проще –
      Где-то в глупой клемме, одной из ста.
      Я передвигаюсь почти наощупь
      И перестаю различать цвета.
 
      Я могу забыть о тебе законно
      И не знать – но только ты на лету
      Чемодан затащишь в живот вагона –
      Как мой дом провалится в темноту.
 
      По четыре века проходит за день –
      И черно, как в гулкой печной трубе.
      Ходишь как слепой, не считаешь ссадин
      И не знаешь, как позвонить тебе
 
      И сказать – ты знаешь, такая сложность:
      Инженеры, чертовы провода…
       Мое солнце– это почти как должность.
      Так не оставляй меня никогда.
 
 
      Ночь с 21 на 22 июля 2004 года.
      @@@
      И даже когда уже не будет сил, и у сердца перестанет хватать оперативной памяти, и аккумуляторы устанут перезаряжаться, а от количества имен и ников разовьется алексия – буквы откажутся складываться в слова и что-то значить, - и от мелькания лиц, рук и щек, подставленных для поцелуя, полопаются сосуды в глазах, а голоса и интонации забьются просто глухим далеким прибоем где-то вне сознания – даже тогда, за долю секунды до полной потери сигнала, за миллиметр до идеальной ровности зеленой линии электрокардиографа – из реальности, почти потерявшей контуры и формальное право существовать, вынырнет чье-то лицо, по обыкновению устремится куда-то в район ключиц, захлопает ладошками по спине и впечатает в мозг – ПРИВЕТ!!! Я ТАК СОСКУЧИЛАСЬ!!!
 
      И из выпростанных, выпотрошенных, вывернутых недр отзовется – да, я тоже люблю тебя.
 
      И это снова будет не конец.
 
      Любить людей, , это такое же проклятие, как их животно ненавидеть: разница только в том, что во втором случае ты вечно обороняешься, а в первом всегда беззащитен. Ненавидя, ты знаешь, чего ждать в ответ – и можешь полагаться только на себя; любя, ты отдаешь свой меч в руки первому прохожему: он может посвятить тебя в рыцари, осторожно дотронувшись этим мечом до твоих плеч, может вернуть его тебе с поклоном, а может вогнать его тебе в горло по самый эфес. И это рулетка, моя солнце, и ставки все время растут.
 
      И – выжатость, конечно, высосанность через сотни трубочек: чем больше любимых тобою, тем больше завернутых в коробочку лакомых кусочков себя ты ежедневно раздариваешь. Тем больше матричных проводов у тебя в теле – тех самых, что, сочно причмокивая, качают из себя драгоценные животворные токи.
 
      Но если отсоединить их все – отечешь, распухнешь и лопнешь: все твои железы – с гиперфункцией, всех твоих соков – через край; так и задумано было – говорила же, проклятие.
 
      Либо растащат на волокна, до клеточки, до хромосомки, - и облизнутся очаровательными кошачьими мордочками (позже поняв, что так никогда и не раскусили, не просмаковали, не переварили до конца) – либо перебродишь, отравишься собственной бесконечной, неизбывной любовью – и растрескаешься переспелой сливой, гния.
 
      Как тебе выбор?
 
      И на тысячное предательство, на миллионное подставление левой щеки, глядя, как, давясь, обжираются тобою распухшие до свиней любимые когда-то люди, - когда уже в горле забулькает, закипит – ненавижу, ненавижу, сто Хиросим на вас, чтобы до атомов, отпустите, оставьте – появишься ты, , и я скажу: Господи, какие руки невероятные, какие умные, спокойные, честные, безупречные руки – девочка, не уходи, просто полюбоваться позволь.
 
      Одаривающих тебя собой в ответ – единицы. Только ближайшие, бескорыстные, неподдельные – и только этим и существуешь. В остальном же – неохотно, только как чаевыми – вежливые же люди, с чувством такта, в конце концов.
 
      И еще реже – сами протягивают изысканные блюда из себя: бери, кушай, ничего от тебя не надо. Берешь и кушаешь. И себя всегда чуть-чуть оставляешь на чай.
 
      И – приползти к тебе и сказать: доедают, солнце, помоги. И ты погладишь по макушке умными своими руками и скажешь – да, вот такие мы. Вкусные.
 
      И хочется покопить для тебя сладости, пряности – и накормить. И рассказывать что-нибудь сидеть, пока ты кушаешь.
 
      И устало улыбаться. ;)
      @@@
      У тебя есть пульт от меня. Все кнопки.
      Тело – хром, глаза – как система призм.
      Ты живешь в моей черепной коробке.
      Там отныне полный абсолютизм.
 
 
      27 июля 2004 года.
      @@@
      По салютам, ракетным стартам,
      По воронкам и перестрелкам –
      Я слежу за тобой по картам.
      Я иду за тобой по стрелкам.
 
      Между строк, по чужим ухмылкам,
      По аккордам, по первым звукам –
      Я хожу за тобой по ссылкам,
      Я читаю тебя по буквам;
 
      Терпкой кожей своей барханьей,
      В звоне полупустых бутылок –
      Ты ведь чуешь мое дыханье,
      Обжигающее затылок?
 
      Разворачиваешься круто,
      Гасишь фары и дышишь тяжко?
      Позабыв, что твои маршруты –
      Все мои: мы в одной упряжке.
 
      Закольцованы, как в цепочке,
      И, как звенья, литы и жестки.
      Мы столкнемся в конечной точке.
      На решающем перекрестке.
 
 
 
      Ночь с 1 на 2 августа 2004 года.
      @@@
      Все топлюсь вроде в перспективах каких-то муторных -
      Но всегда упираюсь лбом в тебя, как слепыш.
      Я во сне даже роюсь в папках твоих компьютерных,
      Озверело пытаясь выяснить, с кем ты спишь.
 
      Пронесет, может быть, все думаю, не накинется -
      Но приходит, срывая дамбы, стеклом звеня:
      Ты мне снишься в слепяще-белой пустой гостинице,
      Непохожим - задолго, видимо, до меня;
 
      Забываюсь смешными сплетенками субботними,
      Прячусь в кучи цветастых тряпочек и вещиц -
      Твое имя за мною гонится подворотнями,
      Вылетая из уст прохожих и продавщиц,
 
      Усмехается, стережет записными книжками,
      Подзывает - не бойся, девочка, я твой друг,
      И пустыни во сне скрипят смотровыми вышками,
      Ты один там - и ни единой души вокруг;
 
      Не отмаливается - исповеди да таинства,
      Только все ведь начнется снова, едва вернусь.
 
      Мы, наверное, никогда с тобой не расстанемся,
      Если я вдруг однажды как-нибудь
      Не проснусь.
 
 
      6-7 августа 2004 года.
      @@@
      Наши любимые должны быть нас достойны.
 
      Это вообще единственное, за что стоило бы пить и ставить свечи – пусть они окажутся достойными нас. И понятно это станет не сейчас и не потом, а именно тогда, когда мы с ними расстанемся – тогда станет все ясно.
 
      Пусть наши юноши, с которыми, понятно, и в горе и в радости, и в болезни и в бедности, и лучшие годы, и на край света – просто разлюбят нас и тихо уйдут, а не переспят по пьяни с какой-нибудь малолетней шлюшкой, и нам расскажут об этом наши же добрые друзья. Пусть наши духовные наставницы просто найдут себе новых учеников – но не станут продавать нас за несколько сотен баксов, случись нам работать вместе, грубо, цинично –
      возьмут в команду, досыта накормят перспективами и ты-лучше-всех, а потом уволят, не заплатив, и будут бросать сквозь зубы «Я не обязана тебе ничего объяснять», и брезгливо морщиться, встречая нас на улице. Пусть наши большие и сильные друзья, как-старшие-братья и вообще сэнсеи поссорятся с нами из-за того, что мы ни черта не смыслим в мужской психологии – но не станут грубо затаскивать нас в постель и унижать нас просто потому, что нас угораздило родиться с хорошей фигурой, а им не нашлось бабы на эту ночь.
 
      Потому нет ничего на свете больнее и гаже этого. Потому что этим людям ты всегда веришь как себе, но оказывается, что они тебя недостойны.
 
      Я готова всю жизнь ссориться с любимой подругой и слушать от нее несправедливости и упреки в собственной мягкотелости, лени и показушности – но я знала и знаю, что она имеет на это право. Мы убьем друг друга за идею, но никогда не станем банально как-нибудь и нелепо вцепляться друг другу в волосы из-за мужика или поднимать хай из-за дурацкого стобаксового долга. И если мы когда-нибудь все-таки поссоримся навсегда – это будет как раз тот случай, когда лучшие друзья перестанут быть друзьями, но останутся лучшими. И я буду думать о ней светло, и говорить гордо, едва зайдет речь – N? Да, мы когда-то были не разлей-вода – и всю жизнь расти и добиваться вершин, чтобы доказать ей, что я была ее достойна.
 
      Либо совсем не прощаться, либо прощаться так, чтобы можно было через много лет написать книгу об этом человеке – а не прятать глаза: N? Нет-нет, не знаю такого – не рассказывать же, что вы с N дружили сто лет, а потом он прошипел, что все это время просто хотел тебя трахнуть – и теперь ненавидит, потому что спать с людьми, чтобы доказать им свою преданность, как-то не в твоих правилах. Так ведь не может быть, потому что не может быть никогда, какой-то гребаный бредовый сон, разбудите меня, скажите, что это неправда, что она меня не продавала, что он не читает всем подряд мои письма и асечную хистори – просто так, мол, вот как она за мной бегала, жуткое дело, не знал, куда деться, - что они все просто не дозвонились, чтобы извиниться за это, просто не дозвонились – если б они попросили прощения, это ведь значило бы, что они его достойны. И я бы все равно не общалась бы с ними, но хотя бы выдохнула эту мерзость, это рвотное ощущение грязи внутри, когда хочется перестирать всю одежду, в которой ты приехала от этого человека, когда кажется, что тебя обокрали, и вынесли, как назло, самые любимые, давние, талисманные вещи, и устроили в доме помойку – Господи, столько времени, столько слов, столько «мы» и «вместе», столько, столько – тогда хотя бы хотелось жить, я не знаю, а то ведь не хочется, и людям перестает вериться абсолютно, а только тошнит, тошнит, тошнит.
 
      Сделай так, Господи, чтобы наши любимые оказались нас достойны. Чтобы мы, по крайней мере, никогда не узнали, что это не так.
      10/08/04
      @@@
      Писать бы на французском языке –
      Но осень клонит к упрощенным формам,
      Подкрадываясь сзади с хлороформом
      На полосатом носовом платке.
 
      Поэтом очень хочется не быть.
      Ведь выдадут зарплату в понедельник –
      Накупишь книг и будешь жить без денег.
      И только думай, где их раздобыть.
 
      Я многого не стала понимать.
      Встречалась с N – он непривычно тощий.
      Он говорит по телефону с тещей
      И странно: эта теща мне не мать.
 
      Друзья повырастали в деловых
      Людей, весьма далеких от искусства.
      Разъехались. И пакостное чувство,
      Что не осталось никого в живых.
 
      И осень начинается нытьем
      И вообще противоречит нормам.
      Но в воздухе запахло хлороформом,
      А значит, долгожданным забытьем.
 
 
 
      Ночь с 14 на 15 августа 2004 года.
      @@@
      Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
      Не увязать в философии как таковой.
      В общем, начать к этой жизни легко относиться –
      Так как ее все равно не понять головой.
 
 
      13 августа 2004 года.
      @@@
      С таких войн, как ты, никогда не прийти назад.
      Впрочем, знаешь, тебе не стоит об этом думать.
      С цифровых моих фотографий и пыль не сдунуть.
      И не надо; я обойдусь без имен и дат.
 
      Как на Вечный огонь придут на тебя смотреть –
      Ты останешься от меня, когда я остыну.
      Но пока я еще иду, я прошла лишь треть,
      Пока солнце лучистой плетью сечет мне спину,
 
      Пока я собираюсь к морю, но что с того –
      Мне и там выводить стихи твои на обоях.
      Я люблю тебя больше, чем ангелов и Самого,
      И поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих –*
 
      Еще дальше; пока саднит, пока голос дан,
      Пока прочь бегу, но до пикселей помню лица,
      И еще – не забыть Спасителя в чемодан.
      Чтоб нигде не переставать за тебя молиться.
 
 
 
      Ночь с 19 на 20 августа 2004 года.
 
      * - Иосиф Бродский, "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря..."
      @@@
      Уходи давай, пропадай по своим делам,
      И ходи в старых майках - правда, больших рок-звездах.
      Не смотри, как меня тут складывает пополам
      И из каждой треклятой поры уходит воздух.
 
      Ночь с 20 на 21 августа 2004 года.
      @@@
       НАСКАЛЬНОЕ
 
       Сайде – на чай
 
      Свиться струйкой водопроводной –
      Двинуть к морю до холодов.
      Я хочу быть такой свободной,
      Чтобы не оставлять следов.
 
      Наблюдая, как чем-то броским
      Мажет выпуклый глаз заря,
      Я хочу быть немного Бродским –
      Ни единого слова зря.
 
      ***
 
      «Все монеты – в море. Чтоб не пропить» -
      И швыряют горстями из
      Драных сумок деньги. И стало быть –
      Вы приехали в Симеиз.
 
      Два народа: семьи смешных мещан,
      Что на море сварливят «Ляжь!»
      И безумцы – бесятся сообща,
      Убегают на голый пляж, -
 
      Их глаза вращаются как шасси,
      Заведенные ЛСД.
      Я же пью свой кофе в «Дженнет кошеси»,
      Что сварила моя Сайде.
 
      ***
 
      Сумасшествием дышит ветер –
      Честно, в городе карантин:
      Здесь, наверное, каждый третий –
      Из Кустурицевых картин.
 
      Всяк разморен и позитивен.
      Джа здесь смотрит из каждых глаз –
      По полтиннику мятых гривен
      Стоит правильный ганджубас.
 
      Улыбаются; в драных тапках
      Покоряют отвесный склон.
      И девицы в цветастых шапках
      Стонут что-то про Бабилон.
 
      ***
 
      Рынок, крытый лазурным небом –
      И немыслимо пахнет все:
      Заглянуть сюда за тандырным хлебом –
      И уйти навьюченной, как осел.
 
      Здесь кавказцы твердят всегда о
      Том, что встречи хотят со мной.
 
      У меня на плече иероглиф «Дао»,
      Нарисованный черной хной.
 
      ***
 
      Кроме нас и избранных – тех, кто с нами
      Делит побережье и пьет кагор,
      Есть все те, кто дома – а там цунами,
      И мы чуем спинами их укор.
 
      Отче, скрась немного хотя бы часть им
      Неисповедимых Твоих путей.
      Ты здесь кормишь нас первосортным счастьем –
      А на нашей Родине жжешь детей.
 
      ***
 
      Море: в бурю почти как ртуть,
      В штиль – как царская бирюза.
      Я: медового цвета грудь
      И сандалового – глаза.
 
      ***
 
      Жить здесь. Нырять со скал на открытом ветре.
      В гроты сбегать и пережидать грозу.
      В плотный туман с седой головы Ай-Петри
      Кутать худые плечи – как в органзу.