Я сглотнул.

— А у людей?.. — пробормотал я.

— Ну, у людей все происходит немного иначе. Но конец тот же. Если не начать вовремя лечение, разумеется, А что, вы разве заболели бешенством?

— Возможно… Очень возможно.

На лице Яворского проступило профессиональное беспокойство.

— Ну-ка, любезный, — совсем как доктор попросил он, — вытяните руки перед собой… — Он внимательно посмотрел на кончики моих пальцев. — И на каком вы, простите, дне?

Я напряг память:

— Да уж больше недели…

— У-у!.. Расслабьтесь, голубчик! — Яворский широко улыбнулся. — Через неделю вы бы падали через шаг и бросались на все, что движется.

Я глубоко вздохнул. Ну и славненько. С этим разобрались. Так, о чем это я…

— А правда, что человек, больной бешенством, очень похож на сказочного вампира?

Я ожидал негативной реакции, раздражения. Но Яворский отреагировал на удивление спокойно. Казалось, именно такого вопроса он и ожидал.

— Ну, смотря какие сказки брать. Если вы имеете в виду венгерские легенды о вампирах, то, возможно, вы правы. Сравнительно недавно в американском журнале «Неврология» вышла статья испанского доктора Хуана Гомеса-Алонсо. Она целиком посвящена этой теме. Лично я публиковал работы на эту тему и раньше, но не в области неврологии, а в области вирусологии. Гомес-Алонсо опровергает существовавшую ранее теорию, объяснявшую слухи о ночных существах, пьющих кровь, просто шизофренией.

Дальше произошла поразительная вещь: Яворский почти точь-в-точь повторил слова Навигатора. Наверное, ничего поразительного на самом деле в этом и не было, но для меня внезапно эти двое людей как бы встали на одну ступеньку в моей истории.

— Большинство вампиров — мужчины, а бешенство среди мужчин встречается в семь раз чаще, чем среди женщин. К тому же вампиры, по легендам, имеют ненормальную тягу к противоположному полу, а бешеные из-за поражения болезнью мозговых центров, контролирующих эмоции и поведение, имеют повышенную сексуальную активность.

Я вспомнил Лизу. Да, с сексуальной активностью у нее был действительно перебор.

— Знаете, даже такую необыкновенную способность, как превращение вампира в летучую мышь, можно объяснить.

Я вздрогнул и подозрительно посмотрел на Яворского. Трт заметил мой взгляд и успокаивающе произнес:

— Не волнуйтесь, здесь объяснение не медицинское и даже не биологическое, а скорее психологическое. Люди и животные со схожим яростным и странным поведением могли восприниматься как одно и то же существо. В начале восемнадцатого века, когда вурдалаки были основной темой обсуждения на вечеринках, люди часто откапывали умерших для того, чтобы определить, являлись ли они вампирами или нет. Таковым считался мертвец, у которого шла кровь изо рта или тот, кто выглядел живым. Гомес-Алонсо отмечает, что изо рта людей, умерших от бешенства, кровь может идти еще долго после смерти. Если же тело закопать в холодных и влажных районах, таких как Балканы, то оно может сохраниться в хорошем состоянии еще на протяжении многих месяцев или даже лет.

Я слушал его, раскрыв рот. Я совершенно не ожидал, что Маститый ученый, профессор, преподаватель, так осведомлен в области сказочных легенд.

— Простите… А может быть такое, что от солнечного света кожа человека в самом деле начинает гореть? — Яворский утвердительно кивнул:

— Да. На этот счет существует другая теория, принадлежащая одному моему коллеге, профессору Уэйну Тикке-нену. Он связывает это с так называемой порфириновой болезнью…

Я снова дернулся. У меня возникло сильное желание спросить у него, не знаком ли он, случайно… Но с кем? С Навигатором?

Но даже несмотря на эти настораживающие параллели, я был рад. Честно признаться, я не ожидал встретить понимание. И мне казалось вполне логичным следующим шагом рассказать ему о Лизе.

— Борис Васильевич, скажите, а бывают такие редкие штаммы вирусов бешенства, которые влияют на физиологическую структуру человека?

— Ну, в известном смысле они все влияют на физиологическую структуру. Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, например, усиление мышечных рефлексов, реакции, как это сказать…

В лице Яворского не произошло никаких изменений. Но на секунду мне показалось, что это спокойствие удержано прямо-таки титаническим усилием изнутри. Так, лицо его, сохраняя прежнее выражение, как бы остановилось на секунду, и за этой стеной, в мозгу в это время происходила буря, отблески которой я заметил в его глазах. Впрочем, может, мне это только показалось.

— Что ж… Такое возможно. Но позвольте и мне задать вам вопрос. Вы имеете в виду какой-то конкретный случай? И я решил признаться.

— Да. Я имею в виду конкретный случай. У меня была знакомая, которая, как мне казалось, была больна именно этим видом бешенства.

Все то же спокойствие. Но носок его туфли нервно дернулся.

— Почему вы говорите «была»? С ней что-то стало?

— Да. Она… как бы это сказать, убежала от меня. И я хочу ее найти.

— Вы хотите, чтобы я помог вам? — спросил он.

— Вы можете мне помочь? Видите ли, она исчезла совершенно бесследно.

— Я думаю, что смогу вам помочь, Денис. Но прежде я хочу познакомить вас с людьми, моими очень близкими друзьями. Они помогают мне в моей работе. Работа эта проходит не только в кабинете. К нам обращаются люди, встревоженные странным поведением своих близких и знакомых, и мы занимаемся этими случаями. Это замечательный материал для моих исследований. Если вы не против…

— Не вижу, почему я должен быть против, — спокойно ответил я. Но в душе я ликовал: кажется,я нашел именно то, что мне было нужно. Команду охотников за вампирами.

— В таком случае я заберу вас завтра у метро «Речной вокзал», и мы поедем на одну загородную дачу, где я вас познакомлю с моими помощниками, и мы обсудим, что дослать дальше.

— Отлично, — произнес я. Мое дело уже не казалось мне совсем безнадежным, если такой человек, как Яворский, брался мне помочь.

Утро следующего дня выдалось теплым. Ночью прошел дождь, и с утра деревья, согреваемые поднимающимся солнцем, дымились и сверкали тяжелым изумрудным блеском. Не верилось, что пройдет еще месяц, и вся эта красота пожелтеет, облетит и останутся еще на полгода одни голые сухие ветки на корявых стволах.

Выйдя на «Речном вокзале», я оглянулся кругом. Народу было немного: все разъехались по работам. У ларьков сшивались редкие пьяницы, и на этом безлюдье было хорошо заметно, как много мусору вокруг метро.

Яворский уже ждал меня. Он стоял, опершись на капот темно-синей «тойоты», и читал какой-то журнал. Машина была классная, последний писк японского дизайна, и чистая, будто только что из мойки. А говорят еще, что наша наука бедствует.

— Доброе утро, Борис Васильевич.

— Здравствуйте, Денис. — Яворский улыбнулся и сложил журнал. Я заметил, что он был на английском. — Что за чудо утра погодка!

— Да. — Я вспомнил, что мы собирались за город. Сейчас самое время на природу.

— Так за чем дело стало! Прошу. — Он открыл передо мной дверь.

Мы выехали на Ленинградское шоссе и направились в сторону Питера.

— Куда едем? — спросил я, расслабляясь в кресле и наслаждаясь плавным ходом машины.

— В Жаворонки. Там у моего ученика дача, вот на ней мы и договорились встретиться.

— О'кей, в Жаворонки так в Жаворонки.

Солнце било прямо в лобовое стекло, ветер залетал в салон. Яворский опустил козырек, а я просто закрыл глаза. Ощущения напоминали мне давно забытые деньки, когда я с родителями двенадцатилетним мальчиком ездил на дачу к подруге мамы, тете Вале. Эти воспоминания были такими светлыми и непривычными, что мне стало радостно и легко, в общем, безо всякой причины.

Минут через двадцать, когда мы свернули с шоссе на дорогу поуже, но все еще гладкую и не по-русски ухоженную, обсаженную с двух сторон старыми липами, я расслышал сзади какой-то рев. Мотор «тойоты» урчал тихо и аппетитно, на дороге, кроме нашей, других машин не было. Я прислушался и обернулся.

Нас нагонял мотоцикл. Но что это был за мотоцикл! Не какой-то там «Иж» или «Юпитер» с убогой коляской на боку. И не никелированная кобыла — «Харлей», разложившийся на полдороги. Это был настоящий спортивный гоночный мотоцикл, выкрашенный в черный цвет с желтыми полосами. Он легко догнал нашу «тойоту», и я прочитал неброскую надпись на крыле: «Diablo W700». Водитель, или, лучше сказать, гонщик, был маленьким и легким, как жокей на скачках. Черные кожаные штаны обтягивали длинные стройные очень женские ноги, черная же куртка, похожая на мою косуху, но не такая заскорузлая, не позволяла дорисовать картину и определить пол гонщика. Он повернулся в нашу сторону и сквозь тонированное стекло шлема поглядел на машину. Он напоминал сейчас персонаж японских манга: почти человека, но с какой-то нечеловеческой загадочностью.

— А, вот и Алина, — сказал Яворский и помахал гонщику рукой. Тот увеличил скорость и без труда оторвался от нас,

— Кто это? — зачарованный, спросил я.

— Это?.. Одна из моих учениц, если угодно. Алина. Она работает со мной.

Ничего себе Алина, подумал я. И мотоцикл у нее не из дешевых. Мягко выражаясь.

Скоро мы подъехали к даче, Я ожидал чего-то… Хм, нет, я, конечно, видел и покруче, но когда мне говорят «дача», я, неизбалованный, представляю деревянный двухэтажный домик, с грядками, укрытыми целлофаном, с двускатной крышей, с крыльцом. Трехэтажный дом красного кирпича за высокой аскетичной решеткой не был таким, как пижонские виллы с Рублевки, но впечатление производил.

Ворота были раскрыты, словно ожидали нас. Видимо, так оно и было, потому что, впустив нас, они автоматически затворились.

У подъезда, напоминавшего копию парадного Центробанка в миниатюре, уже стоял знакомый мотоцикл и ещг одна машина. Машину я узнал почти не глядя. Оливковый двухместный «лексус». Такие машины узнаются с одного взгляда. Таких машин в Москве можно пересчитать по пальцам. В моей голове все смешалось: я уже не представлял, что за люди меня ожидали. С одной стороны, антураж напоминал роскошь новых русских, а с другой — умеренность и вкус богатых менеджеров из Силиконовой долины.

Мы прошли сквозь автоматические стеклянные двери и сразу очутились в просторной гостиной. Электричество не горело, и помещение освещалось неярким светом, проникавшим сквозь стеклянную стену в другом конце гостиной (яркому солнцу мешали какие-то кусты, росшие у самого окна). В большом толстом черном кресле, вытянув ноги цедя через соломинку апельсиновый сок, сидел давешний гонщик. Вернее, гонщица. Разумеется, без шлема, но в куртке и черных брюках. Гонщица, Алина, была девушкой лет двадцати пяти, с густыми пшеничными волосами, круглым миловидным лицом, капризными пухлыми губками и голубыми глазами.

— Борис Василич! — Она небрежно махнула рукой в приветствии и снова закусила соломинку. На ее голос из двери слева вышла высокая женщина в облегающем светло-синем платье. Она спустилась по декоративным ступенькам и подошла к нам.

— Фаина. — Она протянула мне руку и строго улыбнулась. У нее была очень красивая грудь, узкие плечи и длинная шея. Длинные прямые каштановые волосы, собранные в хвост, открывали скуластое, жестковатое лицо с греческим носом и упрямым ртом. На вид ей было лет тридцать пять, и она напоминала героинь голливудских боевиков: крепкая, мускулистая и при всем при этом женственная.

— Денис, — представился я и ответил на почти мужское рукопожатие. — У вас очень красивый дом.

— Ну что вы. — Она весело смутилась, и смущение ей очень шло. — Это вовсе не мой дом. Вот он — хозяин.

Из той же двери выехала инвалидная коляска. В ней сидел широкоплечий курчавый парень, примерно моего возраста, в черной футболке и синей ковбойке. У него был очень мускулистый крупный торс, а ноги в черных джинсах и черных кроссовках стояли на маленькой подставочке. Он взглянул на меня из-под насупленных бровей. Коляску катила девушка, являвшая собой полную противоположность и Алине и Фаине. Лет семнадцати-восемнадцати, она выглядела эта-кой романтически-невинной Джульеттой, но вовсе без иронии. Длинные тонкие брови, ясный взгляд зеленых глаз, курносый носик и яркий румянец на щеках. Длинные прямые каштановые волосы, лебединая шея и узкие плечи. Я заметил это поразительное сходство с Фаиной не сразу, но понял: это — ее дочь. Они были такими же разными, как Брюн-хильда и Кримхильда, как Жанна д'Арк и Джульетта Капулетти, но от родственного сходства никуда не деться.

— Наш хозяин, — представила Фаина парня в инвалидном кресле, — Павел. А это моя неразумная дочь Надя.

— Денис, — Я поклонился, не ожидая, что суровый хозяин подъедет ближе. Он резко кивнул, а Надя ласково улыбнулась, словно извиняясь за своего подопечного. Я подумал, что она, вероятно, не просто так возит его коляску.

— Это и есть моя ударная команда, — сказал Яворский. — Прошу любить и жаловать.

Мне казалось, что я попал в какое-то кино. Нет, честное слово! Эти люди… Они были какими-то… необычными, что ли. Сложно объяснить, что я чувствовал, но так бывает в хороших фильмах: актеры подобраны так, что зритель сразу влюбляется в них и думает: ах, какая жалость, что в жизни таких не бывает. Так вот, это все было в жизни. И я никак не мог свыкнуться с этой мыслью. Мне нравился даже угрюмый Павел. За этой угрюмостью чувствовалась рассудительная немногословность Атоса.

Павел незаметным, но решительным жестом убрал руки Нади со спинки кресла и, взяв управление на себя, подъехал ко мне. Протянув руку, он еще раз представился сам:

— Павел, — сказал он низким голосом. Руки у него были очень сильные.

— Денис, вы позавтракать не хотите? — звонко спросила Надя и посмотрела на меня так, что я просто не мог отказаться.

— Да, пожалуйста, если вам нетрудно. Что-нибудь легкое…

— Конечно!

Она убежала на кухню, а Яворский взял меня под локоть и провел к столу.

— Итак, сразу перейдем к делу. Денису требуется наша помощь в деле, в общем, для нас обычном. Но не совсем. Похоже, девушка, которую нам предстоит разыскать, заражена моим бешенством.

«Моим» он произнес с нажимом. Алина перестала цедить сок и поставила стакан на стол. Павел сглотнул, а Фаина покачала головой. Я непонимающе посмотрел на Яворского:

— Что это значит, профессор? Что значит — «моим»?

— Те побочные эффекты, которые вы описали, Денис, присущи только одному штамму бешенства: описанному в моей работе. Грубо говоря, он носит мою фамилию.

Я не удержался и присвистнул. Была ли это невероятная удача? Возможно.

— И дело не просто в том, что я описал этот вирус. Я ни разу в жизни не видел его даже в микроскоп. Я знал одного-единственного человека, больного им. Это было двадцать лет назад, и с тех пор, как я занимаюсь вирусологией, я ни разу с ним не сталкивался. Меня считали фантазером и называли астрономом от вирусологии, потому что я описал вирус, существующий только теоретически, на страницах моей монографии. И вот приходит человек, который говорит мне: а бывает ли так?..

Надя принесла на подносе две чашки кофе и два куска торта, порезанных на блюдце. Торт был совершенно свежим, от него еще шел ароматный дымок, а вид был такой аппетитный… Я откусил кусочек и зажмурился от удовольствия. Это произведение кулинарного искусства напоминало пчелиные соты по вкусу и по содержанию, но со сливочным привкусом и такие нежные, что они таяли во рту.

— Вы посмотрите на его лицо! — услышал я голос Алины. — Да-да, Надюха, посмотри, чтоб ты потом не говорила, что мы тебе нагло врем и ты не умеешь готовить.

Я открыл глаза. Лицо Нади светилось счастьем.

— Очень вкусно, — пробормотал я.

— Да вы все врете, это они вас специально подговорили, — сказала Надя и зарделась.

— К делу, господа и дамы, к делу! — напомнил Яворский. — Что у нас есть? Денис, давайте, стартовый капитал ваш.

— Да, конечно. Предстоит найти девушку, лет двадцати трех-двадцати пяти, рост около ста семидесяти, вес сорок пять-пятьдесят, блондинка, глаза серые. Зовут ее Елизавета Разина, и до того момента, как расстаться со мной, она работала фотомоделью в агентстве ***. Теперь она, очевидно, там не работает,

Яворский подошел к огромному, во всю стену окну, за которым росли густые кусты, и, скрестив на груди руки, остановился перед ним. Я не видел его лица, а спина профессора была исключительно некрасноречива.

— Продолжайте, Денис, — попросила Фаина. — При каких обстоятельствах вы расстались?

Я замялся:

— Ну, при не очень хороших…

— Так оно обычно и бывает, — кивнула Алина.

— Нет, вы не понимаете…

Я думал, говорить ли мне правду. Эти люди, вероятно, частенько сталкивались с такими случаями, и если я начну изворачиваться, они это сразу почувствуют. Кроме того, в моих же интересах, чтобы они имели полную и достоверную информацию. Им хотелось доверять. Но разумеется, про Навигатора рассказать им я не мог. Да это и не нужно.

— Я собирался… убить ее.

Павел остался равнодушен, а брови Алины удивленно приподнялись, но лишь на мгновение, и тут же опустились. Лица Фаины и Яворского я не видел. Я поспешил оправдаться:

— Поймите, люди вокруг меня, наши друзья стали пропадать, а я о многом догадывался. Я хотел припугнуть ее, чтобы она призналась и… — Я почувствовал стыд и необходимость солгать. — Я надеялся убедить ее начать лечение.

— Все понятно, Денис. — Фаина положила мне руку на плечо. — Не надо, не оправдывайтесь. Мы слышали и не такое. Это бывает хуже, чем шизофрения или маниакальный психоз. Родители приходят и рассказывают, как едва не убили своих детей, отрывая их зубы ночью от своей шеи. Мы понимаем вас.

— Могу я узнать, — спросила вдруг Алина, — зачем ты хочешь ее отыскать?

Но вот тут уж сказать правду я им никак не мог. Хотя что, собственно, было правдой?

— Скажите… Эту болезнь можно вылечить?

Яворский молчал. Ответила Фаина:

— Однозначного ответа дать нельзя. Кроме того, здесь мы имеем дело с неизвестным штаммом, о котором судить еще сложнее. Но ведь это не значит, что не нужно попытаться это сделать?

— Тогда я хочу отыскать ее, чтобы попытаться это сделать.

Больше никто ничего не спрашивал. Яворский по-прежнему глядел в окно. Алина снова взялась за стакан. Надя подошла к коляске Павла, облокотилась на спинку и прижалась подбородком к его волосам. Снаружи подул ветер, и солнце убавило яркость, прикрывшись облаками. Я разглядывал крышку стола. Деревянная полированная поверхность выглядела странно: как будто ее кто-то намеренно исколол шилом. Причем исколотость эта располагалась как бы кустиками или сгустками, как скопления звезд в небе.

— Не будем откладывать, — сказал наконец Яворский. — Схема стандартная, пока. Я займусь больницами, Алина — в центр. Фаина, поработай с Денисом, уточни все остальное.

— Я могу чем-то помочь? — спросил я.

— Разумеется, — кивнул Яворский. — Отвечайте на вопросы Фаины. Это поможет нам определить направление поиска. Надо поторопиться: в таких случаях промедление часто бывает подобно смерти. Причем вполне конкретной смерти. За сим позвольте откланяться. Денис, не беспокойтесь, вас отвезет Фаина. Вам еще предстоит поработать, а я ждать не могу.

— Я тоже, пожалуй, поеду. — Алина вскочила с кресла и взяла с полу шлем.

Через минуту снаружи взревел мотор мотоцикла и, сопровождаемый солидным урчанием «тойоты», затих за деревьями. Мы остались вчетвером.

— Простите его, — сказала мне Фаина, — Борис хорошо скрывает свои эмоции, но в действительности он сам не свой, я это чувствую. Это дело всей его жизни.

— Ну что вы. — Я улыбнулся. — Я вовсе и не думал на него обижаться. Я просто хотел поподробнее расспросить об этом вирусе.

— Я, конечно, не разбираюсь в этом лучше него, но могу вам помочь. Что вы хотите знать?

— Чем этот вирус отличается от других вирусов бешенства? Каково его действие на человека?

— Ну, давайте начнем с того, что, строго говоря, этот вирус нельзя назвать вирусом бешенства. В исследованиях моего патрона высказывается мнение, что диких животных, носителей этого вируса, в природе не существует. Кроме того, этот вирус не передается при укусе. (Значит, вот в чем дело! Поэтому я не заразился от Лизы…) Он считает, что этот вирус самосинтезируется и возникает на генетическом уровне. То есть начальная стадия этого вируса фактически является генетической аномалией, тогда как обычное бешенство передается, как правило, при укусе. Обычный вирус бешенства относится к семейству рабдовирусов, которое включает в себя РНК-содержащие вирусы пулеобразной формы. По внешнему сходству наш вирус можно причислить к тому же семейству. Обычный вирус бешенства развивается в тканях центральной нервной системы. Наш гипотетический вирус тоже распространяется в организме по нервным путям, а затем внедряется в живые клетки и встраивает свои гены в молекулу ДНК. Но дело в том, что… как бы это сказать, совместимость генов этого так называемого вируса и генов носителя обусловлена средой его зарождения. Грубо говоря, этот вирус может встроиться только в гены того носителя, в котором зародился на уровне аномалии.

— Понятно… — Я улыбнулся, но никто из присутствующих не знал истинной причины этой улыбки.

— Впрочем, — продолжала Фаина, — оказываясь в организме донора, вирус пытается подстроить свой геном под окружающую среду. И пока он пытается это сделать, можно наблюдать симптомы заражения. Какие именно симптомы, сказать нельзя. Да и вообще, все это, как справедливо сказал Борис, на кончике пера. Эта генетическая аномалия не просто редка: она уникальна. Так что фактически можно строить любые предположения о том, как это все выглядит. Он сам, например, считает, что на последней стадии заражения, или болезни, выбирайте сами, носитель становится бессмертным.

— Хорошенькая болезнь, — сказал я. Оказывается, Яворский — настоящий фантазер. Я-то думал, искатели философских камней давно вымерли,

— Он считает, что такая аномалия является, по сути, не болезнью, а новой, более совершенной формой человеческого организма. Вирус, размножаясь, заражает все клетки организма, независимо от их структуры, и берет их под свой контроль. Выражаясь красиво, человек сам становится гигантским вирусом. Клетки получают необычайную способность к регенерации. Борис предполагает, что вирус способствует даже регенерации нервных клеток. В то время как обычный вирус бешенства не проявляет сколько-нибудь высокой резистент-ности к физическим или химическим факторам.

— Это не новость, — неожиданно вмешалась Надя. — Некоторые онкологи, например, считают, что раковая клетка есть более совершенная ступень развития и что будущее человека — одна большая раковая опухоль.

Я представил себе такую картинку, и меня передернуло. Лиза не была похожа ни на гигантскую опухоль, ни на вирус. Так что я пропустил эти фантазии мимо ушей: похоже, Фаина просто пыталась развлечь меня, как Винни-Пух, который считал очень занимательными рассказы о внутреннем устройстве современных процессоров. Она, будто читая мои мысли, сказала:

— Ладно, хватит околонаучной болтовни. Пойдемте в кабинет, Денис, и займемся делом.

Я встал, поблагодарил Надю за кофе, и мы прошли в другую дверь, справа. За дверью начинался коридор, в конце которого была лестница на второй этаж. Мы прошли до конца коридора, и Фаина открыла передо мной красивую деревянную дверь с изящной латунной ручкой:

— Проходите.

Первое, что бросалось в глаза, это большой массивный письменный стол на фоне такого же огромного окна во всю стену. Прочая же обстановка была, в общем, довольно стандартной, но не лишенной определенного вкуса.

— Пожалуйста, садитесь, где вам удобнее.

Я погрузился в такое же большое кожаное кресло, какие .стояли в гостиной, а Фаина села за стол, спиной к окну, и достала диктофон.

— Как видите, я не собираюсь скрывать, что записываю наш разговор. Давайте побеседуем о вашей подруге. Меня интересует главным образом манера ее поведения. То, как быстро Алина и Борис найдут ее, будет зависеть от того, как верно мы с вами определим линию ее поведения. Как правило, люди с психическими отклонениями, вызванными бешенством, воображают себя вампирами. В том случае, конечно, если такие психические отклонения вообще развиваются. А дальше уже все зависит от личности больного, от воспитания, от темперамента. Некоторые стремятся в высший свет, их тянет роскошь, богатство. Другие, наоборот, ищут приключений на улице, встревают в разборки. Третьи закручиваются на сексуальной почве. Знаете, что самое интересное? Эти больные встраиваются в наше общество поразительно легко. Они обладают каким-то непонятным магнетизмом; даже те из них, кто в обычной жизни не выделялся ни красотой, ни общительностью, становятся вдруг успешнее. Правда, длится это недолго, потому что болезнь остается болезнью. Вирус дает осложнения на центральную нервную систему, и все кончается в лучшем случае смертью. А в худшем, простите мой цинизм, параличом и растительным существованием. В нашем случае нельзя загадывать: никакого осложнения вирус предположительно не вызывает. По крайней мере с летальным исходом.

— А может оказаться так, что он не вызывает и психических расстройств? — спросил я. Я по-прежнему не верил, что Лиза — сумасшедшая.

— Собственно, одно от другого напрямую не зависит, — ответила Фаина. — Психическое расстройство вызывается не вирусом непосредственно, а является следствием проявлений заболевания.

В моей голове образовалась полная каша. Я уже давно потерял логическую нить и вообще не был уверен, есть ли тут логика. Наверное, это была какая-то своя, особая логика.

— Скажите, Фаина, а почему этот вирус вообще назвали вирусом бешенства? По-моему, тут больше различий, чем сходств.

Фаина замялась:

— Ну, не все так просто. Да, действительно этот вирус, если это образование вообще можно так назвать, крайне сложно классифицировать. Дело в том, что его трактовка изначально основывалась на опосредованном сходстве с вирусом бешенства. То есть вирусы схожи по форме и структуре. Яворский считает, что вирус развивается в центральной нервной системе, но это чисто его домысел. Он считает, что вирус через спинной мозг распространяется в продолговатый и головной мозг и вызывает перманентные психические расстройства, но это тоже, простите, вилами на воде писано. Он ведь Даже не держал его в руках, образно выражаясь…

— Бр-р-р! — Я замотал головой. — Ничего не понимаю!

Виталий Полосухин

— Ладно. — Фаина махнула рукой. — Как это сейчас говорят?.. Забейте. Каждый сходит с ума по-своему. Мой патрон, право же, заслужил свое право на чудачество. Давайте вернемся к нашему делу.

И Фаина стала задавать мне вопросы. В общем-то это были не только вопросы и ответы: я просто рассказал ей всю историю моего общения с Лизой. С той лишь разницей, что наше знакомство началось не с наводки Навигатора, а сразу со знакомства в Интернете. Фаина внимательно слушала меня, кивала, иногда задавала наводящие или уточняющие вопросы. Я старался помочь ей изо всех сил. Но когда мы дошли до эпизода на квартире Лизы, на котором и закончилось наше знакомство, про шприц я ничего не сказал.

— Что ж, для начала вполне достаточно. А там видно будет. Пойдемте передохнем и перекусим.

Мы вернулись в гостиную. Павел сидел за столом и занимался странным делом: положив растопыренную пятерню на стол, он быстро колол между пальцами ножом, поочередно в каждый промежуток. Я понял, отчего стол был так странно исколот.

Я подошел поближе и стал наблюдать. Павел делал это очень быстро: у него была поразительная реакция. Лезвие j так и мелькало между пальцами.

Он резко остановился и посмотрел на меня.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я.

— Бодрит. Как русская рулетка, только безопаснее. Хочешь попробовать?

Он смотрел на меня испытующе, и в его глазах явно читался вызов: слабо? На «слабо» я обычно не попадаюсь Но когда меня ловит вот такой парень, который силой мышц сгибает стальные прутья и уважает только таких же, я попадаюсь.

Я положил пятерню на стол.

Он начал очень медленно, чтобы я видел, как нож втыкается в крышку стола, перескакивает над фалангой пальца, втыкается, перескакивает, втыкается, перескакивает, втыкается, перескакивает…

Павел постепенно увеличивал скорость, и я начал нервничать.

— Только не дергайся, — тихо сказал он. — Иначе собьюсь.

Я вспотел. Но рука словно вросла в дерево. Лезвие замелькало с невероятной быстротой. Я с трудом удержался, чтобы не зажмуриться. Вдруг он поднял нож, занес над ладонью… и со всего размаху воткнул в мою руку!

Все происходило, как при замедленной киносъемке. Как тогда, на квартире Лизы. Павел все сделал очень быстро, молниеносно. Лезвие, сбившись с ритма, блеснуло в воздухе, замерло на терцию, сместилось и устремилось в центр моей кисти. Но этой терции мне хватило, чтобы отдернуть руку. Я никогда не подумал бы, что у меня реакция лучше, чем у него. Но оказалось именно так. И если учитывать, что я был совершенно не готов к такому повороту, то выходило, что она была намного лучше.

— Ты что, сдурел!!! — вскричал я, вскакивая из-за стола. Павел спокойно улыбался.

— Она тебя укусила, — утвердительно сказал он. — Успокойся, проверка на вшивость.

Я медленно приходил в себя:

— Что значит — укусила?

— То и значит. Как ты объясняешь себе такие рефлексы? Уж не собственной ли крутизной?

— А почему нет? — вызывающе спросил я. — У меня второй дан по тэквондо.

— Да хоть сто второй. Я себя знаю.

— А если бы она меня не кусала?

— Тебе ничего не угрожало.

Вошла Фаина.

— Что случилось? Кто кричал? — весело спросила она. Я посмотрел на Павла — тот равнодушно глядел в окно.

— Да так, — сказал я. — Уточнили кое-что.

— Тогда пойдемте на кухню, все уже готово.

Когда к вечеру меня, совершенно благорастворившегося, загружали в тот самый «лексус», у меня уже не было сил удивляться. За руль села Фаина. Она, видимо, давно привыкла к этой машине или совершенно не имела склонности выпендриваться. Но водила как заправская гонщица. Пока мы ехали до шоссе, она гнала под сто восемьдесят, сверкая фарами и мастерски вписываясь в повороты. Когда нам навстречу вынырнул испуганный «Москвич» и я, давно вросший в кресло, думал; все, кранты и машине и мне — Фаина так хладнокровно обогнула его, что водитель, наверное, даже не понял, что это было.