Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации

Они занимались сельским хозяйством и виноделием – даже вино для мессы приобретали у евреев. Правители издавали благоприятные для них законы. Было много обращенных в иудаизм, особенно среди высших классов, самым известным из которых был Бодо, бывший диакон короля Людовика Благочестивого (778–840). Но простые люди тоже симпатизировали еврейской вере – cудя по отправленному императору протесту лионского епископа Агобарда, в котором он жаловался:

Христиане празднуют субботу вместе с евреями, оскверняют воскресенье, нарушают посты. Из-за этого евреи хвастаются, что они принадлежат народу патриархов, народу праведников, что они дети пророков, – и невежественные люди думают, что они суть единственный народ Божий и что еврейская религия лучше их собственной.

Позднее прелат Иоанн Пекхам советовал графине Фландрской не позволять евреям частных бесед с «женщинами или с другими простыми людьми», которые могут легко обратиться в иудаизм[56].

Действительно, после того как германцы-лангобарды вытеснили византийцев со значительной части территории нынешней Италии, а франки создали основу будущей Священной Римской империи, евреи хотя еще считались чужеродной общиной, но занимали почетное место в обществе. Даже после перехода в католичество лангобардские (ломбардские) правители рассматривали еврейское меньшинство как равное их христианским подданным, а папы, ставшие фактическими правителями Рима, Неаполя, Палермо, Равенны и их окрестностей, в большей или меньшей мере защищали евреев от эксцессов со стороны католических епископов и низшего духовенства. Папа Григорий Великий (540–604) настаивал на сбалансированном принципе, который применялся и в последующие столетия:

Подобно тому как евреям в их общинах не позволяется выходить за пределы дозволенного законом, и сами они не должны страдать от нарушения их прав.

Теперь, когда мусульмане осели на завоеванной земле, активно начал функционировать обмен товарами и идеями между общинами Испании, Франции и Италии, восстановивший религиозную идентичность для многих, давно забывших, что на самом деле значит быть евреем. Но несмотря на связи с исламским миром и восстановление еврейской самоидентификации, евреи христианских королевств были прочно ассимилированы своим окружением. Там, где сегодня английский язык является lingua franca, на котором говорят и который понимают в большинстве мест, евреи, как и все остальные, говорили на вульгарной латыни – самом популярном языке западных христиан, из которого только начали выделяться каталонский, французский, итальянский, провансальский, румынский, испанский и другие языки из сегодняшней романской семьи.

Действие «молиться» они называли латинским глаголом orare, для «благословлять» использовали слово benedicere, «читать» означало legere, «дремать» – dormitare. Некоторые обращались к мужчинам «сеньор», популярным женским именем было Джентиль[57]. Как и придуманные Карлом сокращения ?, s, d (соответственно для фунта, солида и денария), эти слова наряду со многими другими дошли до наших дней, принятые везде, куда попадали произносившие их. Многосложные латинские слова сглаживались и округлялись поколениями ленивых языков, их спряжения германизировались, пока orare не стало идишским орен, benedicere превратилось в бентшн, legere стало лейнем, dormitare – дремельн, «сеньор» стал Шнеуром, а Джентиль – Ентл.

С тех пор как евреям запретили называться отдельным народом в королевствах, где они в большинстве случаев жили на протяжении многих поколений, они перестали быть привязанными сентиментальными чувствами к какой бы то ни было европейской стране и, как большинство эмигрантов даже в наше время, чувствовали свободу двигаться туда, куда позволял закон, и в место, которое казалось привлекательным.

В течение нескольких столетий в любой день лета, кроме суббот и религиозных праздников, можно было наблюдать еврейские семейные группы и большие караваны, сопровождаемые фургонами, в которых находились все их пожитки, двигавшиеся на север через Альпы по той же дороге, которую прошел слон короля Карла, – через перевал Сен-Готард и проход Бреннер. Они пересекали Италию, затем продвигались на север в Германию и далее – в бассейн Рейна, а в конце концов появлялись на перевалочных пунктах. Там они продавали скандинавским мореходам с Северного и Балтийского морей продукты земледелия из внутренних частей континента. Постепенно отказываясь от латинского языка, евреи переходили на современный им немецкий, хотя и сохраняя несколько привычных латинских фраз с вкраплениями ивритских слов.

Первоначально пограничная территория между владениями франков и германцев, так называемые Рейнские земли, была зоной, отделявшей романизированных галлов от варваров-германцев, и во многих городах, таких, как Кёльн или Трир, уже давно имелись еврейские поселения. По мере расширения рынков появлялась необходимость в новых людях, разбирающихся в бизнесе. Правители были готовы поддержать еврейское предпринимательство, и к концу I тысячелетия значительное число еврейских купцов было привлечено или принуждено поселиться в Кёльне, Франкфурте, Майнце, Шпейере, Трире, Вормсе и даже в баварском Регенсбурге.

Типичной была судьба семьи с фамилией Калонимос, красноречиво говорящей о них как о потомках говоривших по-гречески. Одна ветвь этой семьи давно проживала в Тоскане под правлением ломбардцев. Начиная с Лукки, старого торгового города, откуда дороги расходились в Парму, Флоренцию, Рим и Пизу, скитания этой семьи представляют в миниатюре историю западноевропейского еврейства. Есть указание на происхождение их традиции из Месопотамии, откуда она была принесена на север, в нынешнюю Германию. По словам Элеазара бен Иегуды бен Калонимоса из Вормса,

Абу Аарон <…> из Вавилонии из-за несчастного случая был вынужден скитаться, переходя с места на место, пока не пришел в страну Ломбардию, в город под названием Лукка, где он нашел мастера Мозеса <…> и передал ему все свои секреты. Мастер Мозес, сын Калонимоса, сына мастера Иегуды, первым покинул Ломбардию, он и его сыновья <…> вместе с прочими важными людьми. Король Карл привез их с собой из страны Ломбардии и поселил их в Майнце, и там их род значительно умножился и стал процветать (трактат «Горнило мудрости» / «Мацреф ле-хохма»).

Упомянутый король Карл это, вероятно, Карл Лысый (823–877), внук Карла Великого.

Чтобы переселение евреев Вормса было по возможности более комфортным, им была гарантирована свобода ехать, куда они пожелают, и участвовать в коммерческой деятельности без уплаты таможенных сборов. Они могли заниматься торговлей или обменом денег, нанимать христиан на работы и обладать собственностью. В 1084 году католический епископ Шпейера указом «Дарование земель и привилегий евреям» отдал евреям деревню Альтшпейер, которую включил в муниципальные границы, и позволил ее новым жителям укрепиться, чтобы «тысячекратно увеличить честь города». Заметим, что их переселили из Шпейера не из-за антисемитских предубеждений, а «чтобы евреи не были подвержены оскорблениям со стороны горожан».

Почему именно евреи были так востребованы? Разве не было других искусных коммерсантов, могущих при помощи торговли принести в этот край процветание? Это религиозное меньшинство, как говорят факты, было единственной группой, сохранившей некоторую память о римской технике ведения дел. Более того, организация общества, которую мы называем феодальным, отводила каждому фиксированное место и позволяла лишь немногим простым людям свободу путешествовать по своему усмотрению. И в то время как и евреям, и христианам их вера запрещала предоставлять займы под проценты своим единоверцам, обе стороны закрывали глаза на предоставление займов тем, кто стоял по другую сторону религиозной границы.

Память о римской традиции не была единственным преимуществом евреев, другим преимуществом были новые знания, полученные в результате контактов с исламским миром. Подсказку нам дает расположение города Лукки. Это был один из городов, где рожденный в Испании ученый Авраам ибн Эзра (прославленный в стихотворении Роберта Браунинга «Рабби бен Эзра», один из двух средневековых раввинов, в честь которого был назван лунный кратер[58]), странствуя по Италии, останавливался на время, чтобы читать и учиться. Именно Ибн Эзра, посетив Верону в 1146 году, в своей «Книге о числе» («Сефер ха-миспар») предложил первое в Европе описание десятеричной системы счисления в арифметике. Не употребляя самих индоарабских цифровых знаков, он пользовался первыми девятью буквами еврейского алфавита для обозначения цифр от 1 до 9, а для обозначения нуля – маленьким кружочком, который он назвал галгал (по-древнееврейски «колесо»); таким образом, в нашу систему счисления галгал попал раньше, чем арабская точка, обозначающая ноль. Задолго до этого благодаря связям со своими испанскими и ближневосточными братьями еврейские купцы из христианских стран почти наверняка познакомились с новомодными вычислительными приемами. Теперь впервые стало возможно совершать арифметические действия на бумаге, не предпринимая маниакальных исчислений при помощи пальцев и не прибегая к абаке (счетам), счетной доске или другому механическому устройству.

Представление чисел в десятеричном виде – сотен, десятков и единиц, которое мы проходим в начальной школе, не только упрощает арифметические действия. Что еще важнее, оно позволяет записывать числа в колонки, располагая сотни, десятки и единицы друг под другом, что невозможно сделать с римскими числами. Например, число 48, записанное как XLVIII, состоит из шести знаков, а 51, записанное как LI, всего из двух. Их сумма, 99, или XCIX, состоит из четырех знаков. Поэтому, например, невозможно считать:

но можно —

Это было революционным достижением. Запись цифр в виде колонок открывала совершенно новый мир арифметических, а следовательно, финансовых возможностей.

Прогрессивные методы вычисления стали доступны еврейским купцам в землях Франкской империи несколькими столетиями раньше, чем их использование было разрешено христианским торговцам. Церковь откровенно противилась использованию арабских чисел как языческих символов вплоть до XV века. Ордонанс гильдии флорентийских банкиров 1299 года запрещал ее членам ведение счетов в виде того, «что называется стилем или записью абаки», и требовал от них «писать открыто и полностью, используя буквы»[59]. Еще в 1510 году муниципалитет Фрейбурга отказывался принимать денежные отчеты как законные доказательства долгов, если они не использовали римские числа или содержали суммы, не написанные словами[60]. Еврейские коммерсанты, по крайней мере те из них, кто быстро схватывал новые идеи, получали в тот момент большое преимущество перед своими конкурентами. Должно было пройти некоторое время, прежде чем нееврейские соперники смогли их догнать.

Новые границы, новая зависимость

Но в конце концов они их догнали. Были проведены новые границы, принесены новые клятвы верности, из старых языков родились новые. Экономика германской империи[61] росла, и, естественно, местные жители достигли в искусстве коммерции еще больших успехов, и евреи потеряли свое значение. Там, где вначале правящий класс принимал еврейских торговцев как почетных гостей и чувствовал, что ему повезло, раз он смог привлечь таких умных специалистов, суливших экономическое развитие их незначительных владений, теперь местные христианские ремесленники и купцы стали все больше ревновать к еврейским знаниям и предприятиям. С Х века они стали объединяться в гильдии и торговые ассоциации, исключавшие членство евреев и отчаянно боровшиеся против еврейской конкуренции. По мере прогресса германского общества новые монархи, пытаясь подражать римским императорам, стали уделять внимание компиляции римского права, составленной византийским императором Юстинианом – грозой готов, еретиков, язычников, а заодно и евреев, издавшим несколько законов, которые ограничивали свободу евреев в их деятельности и в отправлении обрядов. Его принципом было то, что «евреи никогда не должны наслаждаться плодами власти, а только страдать от ее притеснения и наказаний».

Не все было гладко и с германским миром. Борьба за власть между Церковью и государством никак не заканчивалась. Папа и император боролись за первенство, этот спор привел к скандалу, когда в 1076 году папа Григорий VII отлучил от церкви императора Генриха IV, а в ответ Генрих назначил антипапу по собственному выбору. Простым людям было незачем принимать сторону какой-либо из конфликтующих сил, и они обращались за поддержкой к низшему духовенству, часто далекому от образованности, или к монастырям, у которых были собственные планы промышленной экспансии. Централизованная Римская церковь находилась под угрозой быть покинутой своей паствой.

Реагируя на эти социальные и политические проблемы, лидеры Церкви не имели другого выбора, кроме как реформировать свои учреждения и протянуть руку простому народу. В этом мире Земля была плоской, Солнце и Луна были фонарями, которые Бог поместил на небе для удобства людей, а характер Царя Небесного можно было понять из того, как вели себя земные правители, – священники объясняли своей пастве, что Бог Отец обладает таким же вспыльчивым и нетерпимым нравом, как короли и императоры. Теперь Церковь начала распространять другую идею, несоотносимую с очевидными моделями человеческого поведения, – о Боге, любящем своих земных почитателей, который так возлюбил мир, «что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 16).

Было отброшено представление о папе и епископах как о великих и богатых мирских господах – образ, который в прошлом вызывал по отношению к священникам восхищение и обожание множества людей. Произошел отказ от помпезности и торжественности. Богатство изгонялось, бедность и аскетизм приветствовались. Сын Божий Иисус стал изображаться не как Царь Небесный, а как бедный человек, подобный простым верующим, очень гуманный Христос, пожертвовавший собой ради людей и сам много страдавший, как страдало все средневековое население. Святые изображались как простые и слабые человеческие существа, похожие на тех, кто им поклонялся. Обычные люди поощрялись к тому, чтобы непосредственно принять руку спасения вместо того, чтобы полностью полагаться на дорогостоящую работу религиозных профессионалов.

Последовала неизбежная переориентация Церкви. Начиная с XI века простолюдины стали, как никогда ранее, энтузиастами духовности; целые их процессии выходили на улицы, выражая священное рвение. Религиозная страсть выражалась в длительных паломничествах к мощам святых и мучеников, к святилищу Богоматери Уолсингтонской в Англии, к колодцу святой Уинифред в валлийском Холивуде, к святилищу св. Руперта в австрийском Зальцбурге, к могиле апостолов в Риме, к мощам Трех королей в Кёльне…

Когда апрель обильными дождями

Разрыхлил землю, взрытую ростками,

И, мартовскую жажду утоля,

От корня до зеленого стебля

<…>

Тогда со всех концов родной страны

Паломников бессчетных вереницы

Мощам заморским снова поклониться

Стремились истово…[62]

Религиозная экзальтация концентрировалась вокруг размышлений об агонии Иисуса; люди были одержимы деталями крестных мук. И чем больше они сосредотачивались на смерти Христа, тем чаще Евангелия направляли их к обвинению евреев. И чем больше они обвиняли древних евреев, тем больше закипал их гнев на современных евреев, и появлялось желание отомстить им. Правящие классы и Церковь делали все, что могли, чтобы сдержать вспышки народного насилия, хотя поддержка ненавистных знати и высшего духовенства отнюдь не способствовала сочувствию евреям со стороны толпы. Первые сообщения о гонениях на евреев в Германии датируются началом XI века; в 1012 году они были изгнаны из Майнца, после того как священник обратился в иудаизм (вскоре, однако, евреев призвали вернуться, потому что город не мог обойтись без них).

Духовная революция, нашедшая отклик в массах, не могла реформировать класс своенравных воинственных феодалов, правивших тогда в Западной Европе. Они хранили культуру чести и ее отчаянной защиты; обычным делом были постоянные частные стычки, а человеческая жизнь и безопасность мало чего стоили. Когда средняя ожидаемая продолжительность жизни человека не превышала сорока лет (и то, если ему везло, потому что в те времена голод и эпидемии были постоянной и реальной угрозой), славная смерть на поле брани была предпочтительнее жалкой кончины от болезни в своей постели. Но Церковь отказывалась признать воинственные армии, постоянно пересекавшие континент, как неизбежное зло. С Х века она старалась положить конец постоянным схваткам и ограничить насилие против людей и собственности, установив так называемый «Божий мир». Синоды Франции в 990 году под угрозой отлучения от Церкви запретили любой акт частного вооруженного столкновения или насилия в отношении церковных зданий, духовенства, паломников, купцов (в том числе евреев), женщин, крестьян, скота и сельскохозяйственного инвентаря. На совете в Бурге в 1038 году архиепископ потребовал, чтобы каждый христианин от 15 лет и старше принес клятву соблюдать и поддерживать мир.

Идея «Божьего мира» не сработала, как и последовавшего за ним «Божьего перемирия». Разрешить ситуацию нужно было радикально. Если воинственные феодалы не могли или не хотели прекратить бороться друг с другом, их агрессию надо было направить в другую сторону, за пределы полей и лесов Европы. Пусть они нападут на мусульман Ближнего Востока, победивших христиан Армении, Сирии, Палестины, святого города Иерусалима и движущихся угрожающим маршем на Второй Рим – Константинополь.

На Клермонском соборе во французской Оверни 27 ноября 1095 года папа Урбан II восседал на папском троне, установленном на склоне холма. Позади него возвышалось старое святилище, где около полутора веков назад начались работы по сооружению большого собора из черного камня. Напротив, внизу, ему внимала огромная аудитория: сотни епископов, священников, дворян, купцов и крестьян, откликнувшихся на его призыв ко всему христианскому миру помочь Византии в борьбе против турок и ждавших услышать его слова. Согласно свидетелю Фульхеру из Шартра, позднее написавшему «Историю экспедиции в Иерусалим», эти слова звучали так:

Я, а вернее сказать, Господь, молю вас, как посланцев Христа, разнести эту весть везде и убедить всех людей из всех состояний – пеших солдат и рыцарей, бедных и богатых – подать помощь христианам и удалить этот гнусный народ с земли наших союзников.

Толпа ответила страстным ревом: Dios lo volt («Этого хочет Бог»), и Урбан провозгласил папскую индульгенцию (немедленное отпущение всех грехов) любому участнику похода за освобождение Святой земли от неверных. Рыцари потрясали оружием, кардинал опустился на колени и, стуча себе в грудь, читал покаянную молитву, а епископ Адемар ле Пюи раздавал матерчатые кресты всем новым воинам Господа, чтобы те пришили их себе на плащи. Так начинался Первый крестовый поход.

Возможно, это и не входило в намерения папы, но он сумел развязать волну вульгарного и беспощадного зверства, рассекшего кровавой раной всю Европу на пути крестоносцев на Ближний Восток. Еврейские общины во Франции содрогнулись. Они прекрасно понимали, что при их традиционном положении посредников на полпути между Христом и Аллахом крестоносцы, без сомнения, сочтут их неверными, при том что они более доступны и хуже защищены, чем далекие мусульмане-турки с их огромными армиями. Еврейский летописец, известный исследователям как Аноним из Майнца (Mainz Anonymous), писал вскоре после этого:

Каждый сказал своему другу: «Эй, мы собираемся в далекие страны, воевать с их царями. Мы отдаем наши жизни, чтобы убивать в этих царствах тех, кто не верит в Того, кто был повешен[63]. Но это евреи убили и повесили Его!» Когда общины Франции услышали об этом, они были охвачены страхом и трепетом <…> писали письма и посылали гонцов ко всем общинам Рейнских земель, что они должны поститься, пребывать в воздержании и просить о прощении Живущего на небесах, чтобы Он спас евреев от рук христиан.

Но когда эти письма были получены в Рейнских землях, местные еврейские общины проявили изрядный оптимизм перед лицом ожидавшей их опасности. Их жизнь была мирной и спокойной, они считали себя защищенными от волны насилия, катящейся по Европе:

Все наши общины провозгласили пост – мы сделали все, что могли. Пусть Всемогущий спасет нас и вас от всех напастей и злоключений. Мы очень опасаемся за вас, но нам нет нужды так беспокоиться за себя, и мы даже не слышали никаких слухов.

Их беспечность оказалась трагической ошибкой. Где бы ни проходили крестоносцы, евреи всегда становились их первыми жертвами. Хотя дорога на Восток не проходила прямо через Рейнские земли, 15 000 «господних воинов», ведомых головорезом, бароном Эмихо из Лейнингена, весной 1096 года пошли окружным путем на север через Шпейер, Вормс и Майнц, а часть их пошла на запад – в Трир и Мец, убивая евреев везде, где они попадались, после чего обе группы объединились в Кёльне. Спустя полвека Соломон бар Шимшон описывал ужасающие сцены:

Это было восьмого ияра [третьего мая]. Крестоносцы и бюргеры обратились вначале против праведных, благочестивых людей Шпейера, собираясь захватить их всех в синагоге. Но последние были предупреждены, они поднялись рано утром в субботу, быстро помолились и покинули синагогу. Когда крестоносцы увидели, что их план схватить всех разом провалился, они обратились против евреев везде, убив одиннадцать из них. Это было только началом резни.

[В Вормсе] они говорили: <…> «Да не убежит ни один, даже юные и младенцы в колыбели!» Они пришли и убили тех, кто оставался в своих домах, – прекрасных неженатых мужчин, красивых девушек и стариков – все подставили шеи для меча, даже отпущенные на волю рабы и служанки были среди убитых во славу имени Бога.

[В Майнце] молодые и старые надели доспехи и препоясались оружием. Во главе их был рабби Калонимос бен Мешуллам, глава общины. Но из-за мноих забот и поста, который они соблюдали, у них не было сил устоять против врага…

Головорезы Эмихо впоследствии были разбиты венграми, а сам запятнанный кровью барон удрал домой, где и умер лет через двадцать. Его потомство, в отличие от потомков его жертвы рабби Калонимоса бен Мешуллама, исчезло в XIII веке. Еще долго была известна христианская легенда, согласно которой неупокоившийся призрак барона являлся в Майнце, упрашивая людей молиться об освобождении его проклятой души от адских мучений.

Мы никогда не узнаем, сколько было убитых или – что может казаться еще хуже – предпочитавших убить себя и своих близких, чем принять крещение. При этом они использовали измененный способ ритуального забоя животных, который они называли Кидуш Гашем (освящение [Божьего] Имени). Элеазар бен Иегуда бен Калонимос из Вормса писал:

Гнев Божий поразил все святые общины в году 1096. И тогда все мы пропали, все погибли, кроме очень немногих оставшихся в живых из наших родичей.

Христианский хронист Альберт Аахенский описывал, как крестоносцы поднялись в «жестоком порыве против еврейского народа, рассеянного по городам, и безжалостно их убивали».

Однако, по мнению профессора Бернарда Бахраха, «тщательное изучение множества источников на латыни, греческом и древнееврейском делает очевидным, что сообщения о перенесенных различными еврейскими общинами страданиях в еврейских хрониках настолько преувеличены, что они имеют очень малую ценность в качестве исторических источников»[64].

Принято считать, что из-за нападений крестоносцев, а также из-за последовавшей вскоре эпидемии чумы (Черной смерти), которая вспыхнула в XIV веке и причины которой народ видел в том, что евреи отравляли колодцы, – евреи были вынуждены мигрировать на восток от франко-германской границы через Германию в Польшу, спешно бежав от кровожадных и самозваных мстителей за Христа. Но ни в каких источниках того времени – ни в еврейских, ни в нееврейских – нет упоминаний о массовой миграции евреев. Верно, что при слухах о приближении крестоносцев многие общины бежали, но бежали они в ближайшие города и замки, где местные дворяне и епископы чаще всего делали для их защиты, с различным успехом, все, что могли. На время евреи передавали на сохранение свою собственность и движимое имущество доверенным соседям и возвращались в свои дома, когда угроза миновала. Император Генрих IV, находясь в тисках оппозиционного духовенства, тем не менее позволил евреям из Бамберга, избежавшим убийства благодаря крещению, открыто вернуться к своей вере. По мнению профессора Симона Шварцфукса из Бар-Иланского университета (данные «Encyclopaedia Judaica»), «разрушенные общины в долине Рейна были быстро восстановлены: Вормс, Шпейер, Майнц, Кёльн и Треве [Трир] вскоре заново обрели свое прежнее значение. <…> Ничто не подтверждает, что в этот период евреи в Западной Европе потеряли чувство безопасности в местах своего проживания. Великого исхода не было ни в 1096, ни в 1146 годах».

Но нечто разрушительное действительно произошло. Прежде всего, крестоносцы принесли разорение не только в Германию. Те, кто жили в восточных землях, тоже подвергались разгрому со стороны воинов Христовых. Епископ Козьма, декан пражского кафедрального собора и первый богемский летописец, писал, что преследования участников Первого крестового похода вынудили евреев в 1098 году уйти из Богемии в Польшу – иными словами, перейти из одной славянской страны в другую.

Более важно, что Первый крестовый поход подал сигнал, который не мог остаться незамеченным, который кровью и огнем отмечал конец эпохи. В Германии евреи жили комфортно, они занимали почетное место в обществе, будучи хотя и чуждым, но уважаемым меньшинством, ценимым за его процветание. Но с годами настроение менялось. Евреи стали чувствовать презрение мелких дворян, зависть бюргеров, отвращение духовенства, ненависть масс. Толпы поверили, что на евреев допустимо нападать везде, где происходили социальные или религиозные волнения. После первого изгнания еврейской общины из Майнца в 1012 году евреев стали часто изгонять из городов, где они жили. Происходили суды над ними по надуманным сфабрикованным обвинениям: приговор был заранее предрешен, и суд заканчивался казнью на костре или на виселице.

Можно ли представить, чтобы преследования такого масштаба не обратили взоры хотя бы некоторых людей к безопасным убежищам? Разумеется, нет. Но рассказ на этом отнюдь не кончается. Несколько сотен лет на рубеже тысячелетий происходили события, заново сформировавшие всю Европу на следующую тысячу лет – и не только для евреев. Начиналось новое переселение народов, новый Volkerwanderung. Люди, говорившие по-немецки (многие – под руководством священников или монахов), начали постепенно перемещаться на восток, в страны славянских или прибалтийских народов, в великом движении, которое получило название Drang nach Osten – «натиск на восток».

Drang nach Osten

Историки долго обсуждали причины германского продвижения в славянский мир. Этот мир был, конечно, малонаселен, там были новые земли, которые можно было возделывать, и новые рынки, на которых можно было торговать. Но такое активное движение населения едва ли объясняется только тягой к новым возможностям без какого-то толчка. Лучшее объяснение на сегодняшний день состоит в том, что миграция была следствием продолжающегося роста населения. После волнений и беспорядков, нападений и вторжений, культурного коллапса и религиозных смут, последовавших за падением Западной Римской империи, христианская Европа Х века начала ощущать большую стабильность и безопасность, чем это было в течение многих столетий. Через долгое время поворот был сделан, будущее выглядело светлее, женщины приобрели уверенность в будущем и стали растить детей, семьи увеличивались.

Под давлением роста населения и в результате нехватки местных ресурсов около начала II христианского тысячелетия немецкие землевладельцы, горожане, духовенство и крестьяне начали сначала проникать в населенные славянами земли Бранденбурга, Баварии, Австрии, частично Богемии и Силезии, а затем захватывать их. Многие из таких первых походов возглавлялись воинственными монахами, мотивы которых включали как обращение язычников, так и поиск выхода для своей энергии. «Было много колоний, которые они отделяли от себя, подобно разумным пчелиным роям, и распространяли <…> среди варварских народов», – пишет английский хронист Уильям из Ньюбурга. «Наше поместье Альхузерен сначала было лесом, который расчистили люди, называемые венедами [славянами]. Эту землю сделал поместьем наш управляющий Готфрид», – объясняет немецкий хронист XII века[65]. Успехи монахов можно проследить по неожиданному появлению новых видов земледельческих культур в восточных регионах (примером может служить сорт яблок ранет, сложное перемещение которого по континенту до мелких деталей прослежено в XVII веке: из Моримонского аббатства в Бургундии к дочернему хозяйству в Альтенкампе, затем из аббатства в аббатство, через Тюрингию, Саксонию и Силезию в Польшу). Некоторые колонисты приезжали по приглашению местных феодалов, желавших развивать на своих землях сельское хозяйство и коммерцию:

Ему нужно лишь явиться к управляющему, который сажает его на лошадь за собой и привозит его на землю. И как только путешественник окажется на земле, в том месте, которое он сам выберет, он спрыгивает с лошади, и здесь управляющий отмерит ему пятнадцать моргенов в ширину и длину [около 40 гектаров], признает их его собственностью и предложит ему долю в имении[66].

Организованные экспедиции возглавляли так называемые локаторы («размещающие»), по-польски zasadzca, которые за плату или за участок земли подготавливали площадь, договаривались с местным населением, организовывали транспорт. Князь Силезии Хенрик Бородатый в 1205 году организовал кампанию по привлечению 10 000 семей для устройства 400 новых деревень на своей территории.